Садовые чары Аллен Сара
– Смотрите-ка, он умеет разговаривать.
– Не возражаешь, если я присяду рядышком?
– Как будто можно отказать мужчине, который угощает тебя бесплатным мороженым, – сказала Сидни, и Генри опустился на землю рядом с ней.
– Прости, что днем так вышло, – сказал Генри. – Я просто не ожидал тебя увидеть.
– Я думала, ты на меня злишься.
На лице Генри отразилось искреннее замешательство.
– С чего бы мне на тебя злиться?
– Ну, я не слишком-то красиво вела себя в старших классах. Прости. В детстве мы с тобой так дружили.
– Я никогда на тебя не злился. Даже сейчас я не могу пройти мимо детских тренажеров для лазания без того, чтобы не вспомнить о тебе.
– О да, – кивнула Сидни. – Многие мужчины говорили мне это.
Он рассмеялся. Она тоже. Все вдруг встало на свои места. Когда они наконец успокоились, он посмотрел ей в глаза и сказал:
– Значит, ты вернулась.
– Вернулась.
– Я рад.
Сидни покачала головой. Такого поворота событий она не ожидала.
– Ты, пожалуй, первый, кто сказал мне об этом.
– Ну, по-настоящему хороших вещей стоит подождать.
– Вы не будете дожидаться фейерверка? – спросил Тайлер, глядя, как Клер складывает в коробки пустые бутылки из-под вина.
Он подошел к ней сзади, но она не обернулась. Для этого она была слишком смущена. Обернувшись, она превратилась бы в совершенно растерянную женщину, которая не в состоянии обуздать мужской интерес к ней. Стоя же к нему спиной, она оставалась прежней Клер, сдержанной и самодостаточной, какой считала себя до тех пор, пока в ее жизни не появился Тайлер и не вернулась Сидни.
Сидни с Бэй уже расстелили одеяло и дожидались, когда наконец достаточно стемнеет и начнется фейерверк. Клер заметила, что к ним успел присоединиться Генри Хопкинс, и пыталась уложить в голове этот факт. Генри Хопкинсу нравилась ее сестра.
Почему это ее волновало? Почему ее волновало, что Фред помогает Эванель?
Ее кокон рассыпался, точно обветшалая городская стена, и она чувствовала себя страшно беззащитной. Только Тайлера ей сейчас и не хватало.
– Я уже видела это шоу, – проговорила она, все так же стоя к нему спиной. – Под конец будет много грохота.
– Ну вот, теперь мне будет неинтересно. Можно, я вам помогу?
Она сложила коробки в штабель и подхватила две верхние, рассчитывая отнести две оставшиеся за второй заход.
– Нет.
– Понятно, – сказал Тайлер, поднимая коробки. – Значит, я просто возьму их.
Он двинулся следом за Клер по лужайке к ее фургону, который она оставила на улице. Его взгляд жег ей затылок. Она и не подозревала, каким уязвимым может сделать человека короткая стрижка. Она открывала постороннему взгляду все то, что всегда было спрятанным: ее шею, линию плеч, очертания груди.
– Чего вы боитесь, Клер? – негромко спросил он.
– Не понимаю, о чем вы.
Они подошли к фургону; Клер открыла багажник и сложила в него свои две коробки. Тайлер остановился сбоку от нее и поставил свои две рядом.
– Вы боитесь меня?
– Вот еще! – скривилась она.
– Вы боитесь любви?
– Какая самонадеянность. – Она принялась пристегивать коробки, чтобы бутылки не разбились при движении. – Если я не поддерживаю ваши поползновения, это еще не значит, что я боюсь любви.
– Вы боитесь поцелуя?
– Ни один человек в здравом уме не боится поцелуя. – Она закрыла багажник и, обернувшись, обнаружила Тайлера куда ближе, чем ожидала, слишком близко. – Не вздумайте, – ахнула она и оказалась прижатой спиной к стенке фургона: он подступил к ней еще ближе.
– Это всего лишь поцелуй, – продолжал он, надвигаясь; она не могла понять, каким образом он может стоять так близко и при этом не касаться ее. – Что в нем такого страшного, верно?
Он уперся ладонью в стенку фургона рядом с ее плечом и наклонился вперед. Разумеется, можно было уйти. Отстраниться и вновь повернуться к нему спиной. Но тут он склонил голову, и она увидела тонкие паутинки морщин у него вокруг глаз и крохотный шрамик на мочке уха там, где оно когда-то было проколото. Все это лучше всяких слов рассказывало о нем, о его прошлом, складывалось в занимательную картинку, которую хотелось рассмотреть. Она вовсе не собиралась узнавать о нем такие подробности, но стоило всего лишь на миг поддаться любопытству, и она пропала.
Его губы медленно коснулись ее губ, и по коже ее разбежались теплые мурашки, как от коричного масла. Значит, вот как это бывает? Гм. Не так уж и противно. Он чуть наклонил голову, и ее охватило какое-то странное щекотное чувство. Оно появилось из ниоткуда и распространилось по всему телу. Клер изумленно ахнула, губы ее приоткрылись, и тут-то она утратила власть над происходящим. Его поцелуй стал более требовательным, его язык проник к ней в рот, и в ее мозгу разом пронеслись миллионы горячечных образов. Этиобразы родились не в ее, а в его воображении – слившиеся в единое целое обнаженные тела, сплетенные руки, совместные завтраки, долгие годы друг рядом с другом. Откуда взялся этот упоительный морок? Господи, но до чего же это было приятно! Ее руки внезапно очутились в тысяче мест сразу: они прикасались к нему, цеплялись за него, притягивали ближе. Он прижал ее к фургону с такой силой, что едва не оторвал от земли. Это было невыносимо, ей казалось, она умирает, но от одной мысли о том, что это безумие может прекратиться, что этот мужчина, этот невероятный мужчина отпустит ее, у нее разрывалось сердце.
Прежде она задавалась вопросом, что будет, если он ее поцелует: уменьшится ли от этого ее нервозность, ее томление, или станет только еще хуже? Оказалось, что он впитал все это, словно энергию, а потом отдал назад, обогревая ее. Вот это открытие!
В ее сознание медленно проникли свистки и улюлюканье; она отстранилась и увидела группку подростков, щелкающих языками и ухмыляющихся.
Клер проводила их взглядом через плечо Тайлера. Он не сдвинулся с места. Он тяжело дышал, с каждым вздохом его грудь касалась ее груди, которая вдруг стала такой чувствительной, что это почти причиняло ей боль.
– Отпусти меня, – сказала она.
– Вряд ли получится.
Клер отпихнула его и выскользнула из его объятий. Его шатнуло вперед, как будто он не держался на ногах. Она поняла почему, когда попыталась забраться на водительское сиденье и с трудом сделала это. Ее охватила такая слабость, словно она много дней ничего не ела и много лет не двигалась.
– И все это из-за одного поцелуя. Если мы когда-нибудь займемся любовью, мне придется приходить в себя целую неделю.
Он с такой легкостью рассуждал о будущем! Те образы, которые она уловила, были такими яркими. Но она не могла ввязаться во все это, потому что потом оно неминуемо должно было закончиться. Такие вещи всегда заканчиваются. Нельзя принять это удовольствие, потому что потом она всю оставшуюся жизнь будет тосковать по нему, расплачиваться за него.
– Оставь меня в покое, Тайлер, – сказала она; он с трудом отодвинулся от фургона, грудь у него все так же часто вздымалась и опадала. – Не нужно было этого делать. И больше такое не повторится.
Клер уселась в свой фургон и сорвалась с места, помчалась, то и дело наталкиваясь на поребрики и проезжая на красный свет.
Глава 9
В позапрошлом столетии Уэверли были семейством богатым и уважаемым. Когда благодаря череде неудачных вложений денег они лишились своих капиталов, Кларки втайне торжествовали. Кларки были богатыми землевладельцами; на их обширных землях произрастал лучший хлопок и самые сладкие персики. Уэверли не могли тягаться с ними в богатстве, но зато они были выходцами из загадочного старинного рода из Чарльстона, которые построили себе дом в Бэскоме и всегда держались лучше, чем этого ожидали Кларки.
Когда известие о бедности Уэверли достигло женщин Кларк, те на радостях устроили небольшую вечеринку с танцами в бледном свете месяца. А потом, мня себя благодетельницами, принялись носить Уэверли побитые молью шарфы и безвкусные пироги, в которые недоложили сахара. На самом деле они втайне надеялись увидеть, как без слуг некому больше натирать в доме полы и как голо стали выглядеть комнаты после того, как из них вынесли почти всю мебель.
Это прапрапрабабка Эммы Кларк, Риси, соблазнилась яблоками с заднего двора Уэверли, что и положило начало затаенной вражде двух семейств. Женщины Уэверли в штопаных-перештопаных платьях и с растрепанными волосами, которые выдавали бесплодные попытки убрать их в прическу без помощи камеристок, пожелали показать гостьям цветы, потому что садоводство было единственным, в чем им удалось преуспеть без помощи слуг. Риси Кларк обуяла зависть, потому что их собственный сад не шел ни в какое сравнение. По всему саду валялись яблоки, сочные и аппетитные, и она втихомолку набила ими карманы и ридикюль и даже затолкала несколько штук себе за пазуху. Уэверли ничем не заслужили такого обилия изумительных яблок – яблок, которых они и в рот не брали. К тому же яблоня словно хотела, чтобы Риси отведала яблок: они подкатывались ей прямо под ноги.
Вернувшись домой, она отдала яблоки поварихе и приказала сделать из них яблочный джем. Вскоре после этого всем до одной женщинам Кларк стали сниться такие захватывающие эротические сны, что они начали с каждым утром просыпаться все раньше и раньше исключительно ради того, чтобы съесть на завтрак тост с яблочным джемом. Как оказалось, самые главные события в жизни всех женщин Кларк были так или иначе связаны с сексом, что едва ли стало бы неожиданностью для их мужей, благодаря этому слишком многое прощавших и слишком многое позволявших своим женам.
Однако яблочный джем совершенно неожиданно подошел к концу – а с ним и эротические завтраки. Повариха сделала новый, но это было уже не то. Риси поняла, что все дело в тех яблоках, яблоках Уэверли, и ее обуяла нечеловеческая зависть. Она решила, что яблоки дарят эротические сновидения каждому, кто их ест. Ничего удивительного, что у этих Уэверли всегда был такой самодовольный вид. Несправедливо, просто несправедливо, что у них было такое дерево, а у Кларков нет.
Признаться родителям в том, что сделала, она не могла. Узнай кто-нибудь, что она совершила кражу, тем более у совсем недавно обедневшей семьи, это покрыло бы ее несмываемым позором. Поэтому, дождавшись глубокой ночи, Риси выбралась из постели и прокралась к дому Уэверли. Ей удалось взобраться на ограду, но она зацепилась подолом за острые верхушки и полетела вниз. Остаток ночи она провисела вверх тормашками на прутьях ограды, где наутро ее и обнаружили Уэверли. Были вызваны ее родители, после чего при помощи Финеаса Янга, самого сильного мужчины в Бэскоме, ее сняли с ограды и незамедлительно отправили подальше от города, к известной своей строгостью тетке Эдне в Эшвилл.
Там два месяца спустя она и провела самую незабываемую в жизни бурную ночь с одним из конюхов. Именно ее Риси видела во сне, после того как отведала яблочного джема. Она решила, что это судьба. Ради такого головокружительного романа можно было потерпеть даже ненавистную тетку Эдну. Однако через несколько недель ее застукали с ним в конюшне и в спешном порядке выдали замуж за угрюмого старика. С тех пор она никогда больше не знала ни счастья, ни сексуального удовлетворения.
Вину за все произошедшее она возложила на Уэверли и, уже будучи дряхлой старухой, взяла в привычку каждое лето приезжать в Бэском, чтобы поведать всем детям Кларк, как дурно и эгоистично со стороны Уэверли единолично пользоваться плодами волшебного дерева.
И эта обида осталась жить в семействе Кларк на многие-многие годы, даже когда причины ее давным-давно позабылись.
На следующий день после празднования Четвертого июля Эмма Кларк попыталась прибегнуть к испытанному кларковскому способу получить желаемое. В то утро они с Хантером-Джоном занимались любовью с таким пылом, что подушки слетели с кровати, а простыни выбились из-под матрасов. Если бы не включенное радио, их наверняка услышали бы дети. Хантер-Джон, обессиленный и разомлевший, нежился в постели, и Эмма, естественно, попыталась завести разговор о Сидни. Ей хотелось, чтобы он увидел, насколько сексуально выглядит она, Эмма, в особенности по сравнению с постаревшей Сидни в ее клетчатых шортах, на что она не преминула обратить внимание Хантера-Джона. Однако тот наотрез отказался обсуждать Сидни и сказал, что она больше не имеет к ним никакого отношения.
С этими словами он встал с постели и отправился в душ, и Эмма закусила губу, чтобы не расплакаться. Она была в смятении, поэтому сделала единственное, что пришло ей в голову.
Она позвонила матери и разрыдалась в трубку.
– Ты сделала, как я велела, и не пустила Хантера-Джона на праздник. Это было правильно, – сказала Ариэль дочери. – Но затевать разговор о Сидни сегодня утром было большой ошибкой с твоей стороны.
– Но ты же сама сказала, нужно сделать так, чтобы он сравнил нас, – всхлипнула Эмма, лежа в постели в обнимку с подушкой, когда Хантер-Джон уже ушел на работу. – Как мне этого добиться, не упоминая о Сидни?
– Ты не слушаешь, что я говорю, золотко. Я устроила эту вечеринку, чтобы он мог сравнить Сидни с тобой, когда Сидни подносила тарелки, а ты была хозяйкой бала. Этого было достаточно. Ради бога, не вздумай повторить это снова.
У Эммы голова шла кругом. Ее мать превосходно разбиралась во всех тонкостях мужской психологии, Эмма никогда не ставила это под сомнение, но все это было слишком уж сложно. Как ей справиться со всем этим? В какой-то момент Хантер-Джон неминуемо что-нибудь заподозрит.
– Ты ведь не позволила Хантеру-Джону приблизиться к Сидни после того, как он приходил поговорить с ней в «Уайт дор»? Это была еще одна большая ошибка.
– Нет, мама. Но не могу же я все время следить за ним! Как я могу ему верить? Откуда мне знать, что он не обманывает?
– Ни одному мужчине на земле верить нельзя, – заявила Ариэль. – Теперь все в твоих руках. Придется тебе потрудиться, чтобы удержать его. Купи себе что-нибудь новое и сексуальное, исключительно для него. Устрой ему сюрприз.
– Да, мама.
– Никому еще не удавалось отбить мужчину у женщин Кларк. Мы умеем сделать мужчину счастливым.
– Да, мама.
– Где Бэй? – спросила Сидни, входя в кухню. – Я думала, она помогает тебе.
Был первый понедельник после празднования Четвертого июля. По понедельникам она не работала.
– Она помогала, но потом услышала самолет и выскочила в сад. Она каждый раз так.
Сидни рассмеялась.
– Не понимаю. Раньше я не замечала за ней такой страсти к самолетам.
Клер пекла шоколадные кексы для Хейвершемов, которые жили через четыре дома от них. Их внуку исполнялось десять, и они устраивали в честь дня его рождения пиратскую вечеринку. Вместо именинного торта они заказали шесть дюжин кексов с запеченным в каждый из них сюрпризом: колечком, монеткой или амулетом. Клер сделала из тонких побегов дягиля засахаренные полоски и собиралась выложить из них на каждом кексе поверх глазури по крестику вроде тех, какими на пиратских картах отмечают место, где зарыт клад, а потом при помощи зубочистки приколоть к каждому маленький листик с загадкой про то, что спрятано внутри.
Сидни немного понаблюдала, как Клер готовит глазурь.
– Ну и когда она будет?
– Вечеринка у Хейвершемов? Завтра.
– Я с радостью возьму выходной и помогу тебе.
Клер улыбнулась, тронутая предложением сестры.
– У меня уже есть помощницы на завтра. Спасибо.
В кухню вбежала Бэй, и Сидни улыбнулась.
– Послушай, солнышко, совершенно не обязательно носить брошку, которую дала тебе Эванель, каждый день. Она не обидится.
Бэй опустила глаза на брошку, приколотую к футболке.
– А вдруг она мне понадобится?
– Пойдем посмотрим на школу, где ты будешь учиться?
– Ты справишься без меня, тетя Клер? – спросила Бэй.
– Ты сегодня очень мне помогла. Спасибо тебе. Думаю, я смогу доделать все сама, – сказала Клер.
Мысль о том, что осенью Бэй пойдет в школу, печалила ее. Впрочем, тогда можно будет предвкушать вечера, когда Бэй будет возвращаться из школы, а Сидни с работы и они будут собираться вместе. Она была рада тому, что сестра и племянница здесь, с ней, и пыталась думать только об этом, а не о том, сколько это продлится.
Клер не готова была признать, что до сих пор думает о том, как все это закончится. Не проходило ни дня, чтобы она об этом не думала.
– Мы ненадолго, – сказала Сидни.
– Хорошо.
По коже Клер вдруг побежали мурашки и волоски на руках встали дыбом. Вот черт.
– Сейчас появится Тайлер. Пожалуйста, скажи ему, что я не хочу его видеть.
В дверь постучали, и Сидни расхохоталась.
– Как ты узнала?
– Узнала, и все.
– Знаешь, Клер, если тебе когда-нибудь понадобится поговорить…
«Все еще слишком много тайн. Я раскрою мои, если ты раскроешь свои».
– Взаимно.
Бэй с Тайлером сидели на крыльце на качелях. Тайлер своими длинными ногами раскачивал их во всю мочь, а Бэй смеялась, потому что в этом был весь Тайлер. Он с легкостью отвлекался и всегда готов был ввязаться в какую-нибудь забаву. Правда, мама строго-настрого велела Бэй не мешать ему, когда он был на чем-то сосредоточен, потому что это все равно что за обедом задавать человеку вопрос, когда он еще не закончил жевать.
Пока они качались, Бэй думала про свой сон, тот, где она была в саду. Ничего здесь не будет как следует, пока она в точности не повторит его. А она никак не могла сообразить, каким образом сделать так, чтобы на лице у нее играли солнечные блики, и еще, сколько бы она ни выносила в сад тетрадей и ни поднимала их в воздух, листки никак не желали шелестеть на ветру как нужно.
– Тайлер, – позвала Бэй.
– Что?
– Отчего на лице получаются блики? Ну, когда лежишь на солнце? Иногда я вижу, как мимо пролетают самолеты, они блестящие, и от солнца на них играют блики, но когда я лежу во дворе и в небе пролетает самолет, на мне никаких бликов не появляется.
– Ты про те отблески, которые получаются, когда от чего-то отражается свет?
– Да.
Он на миг задумался.
– Ну, если поймать зеркальцем луч света, получатся солнечные зайчики. Хрустальные или металлические подвески, если их вынести на улицу, когда дует ветер, тоже могут отражать солнечный свет. И на воде тоже от солнца появляются блики.
Бэй кивнула, ей захотелось немедленно испробовать эти идеи.
– Здорово! Спасибо.
Он улыбнулся.
– На здоровье.
На крыльце показалась Сидни, и Тайлер прекратил раскачиваться так внезапно, что Бэй пришлось ухватиться за цепь, чтобы не свалиться. Да, мама и тетя Клер умели произвести на людей впечатление.
– Привет, Тайлер. – Сидни остановилась перед сетчатой дверью, потом нерешительно оглянулась на дом. – Э-э… Клер сказала, что не хочет тебя видеть.
Тайлер поднялся, и качели снова пришли в движение.
– Так я и знал. Я напугал ее.
– Что ты сделал?! – осведомилась Сидни точно таким же тоном, как когда Бэй однажды попыталась сама подстричь себе волосы.
Тайлер уставился себе под ноги.
– Я ее поцеловал.
Сидни расхохоталась, но тут же прикрыла рот рукой, когда Тайлер вскинул голову.
– Прости. Это точно все? – Она подошла к Тайлеру и похлопала его по руке. – Я сама поговорю с ней, ладно? Если ты сейчас постучишься, она не откроет. Пусть пока разыгрывает из себя королеву Елизавету, если ей от этого легче.
Сидни сделала Бэй знак слезать с качелей, и они вместе спустились по лестнице.
– Значит, всего один поцелуй?
– Да, но какой!
Сидни обняла дочь.
– Не знала, что в ней это есть.
Они с Тайлером дошли до его дома, и он распрощался с ними.
– Зато я знал.
– Тетя Клер чем-то расстроена? – спросила Бэй, когда они завернули за угол. – Сегодня утром она забыла, куда кладут столовое серебро. Пришлось мне ей показывать.
Такая метаморфоза в тете Клер немного тревожила. Вот если бы ей удалось сделать все так, как было во сне! Тогда все стало бы как надо.
– Она не расстроена, солнышко. Просто она не любит, когда у нее не получается что-то контролировать. Бывают люди, которые не умеют влюбляться, как некоторые не умеют плавать, например. Когда они оказываются в воде, то первым делом впадают в панику. А потом научаются.
– А ты?
Бэй сорвала травинку, проросшую в трещине на тротуаре, и, зажав ее между пальцами, попыталась подуть в нее, чтобы получился пронзительный свист, как научил ее на праздновании Четвертого июля ее новый друг, Дакота.
– Умею ли я влюбляться? – уточнила Сидни, и Бэй кивнула. – Да, пожалуй, умею.
– А я уже влюбилась.
– Что, правда?
– Да, в наш дом.
– Ты с каждым днем становишься все больше похожа на Клер, – сказала Сидни, когда они наконец остановились перед длинным зданием из красного кирпича. – Ну вот мы и пришли. Мы с тетей Клер здесь учились. Бабушка никогда особенно не любила выходить из дома, но каждый день провожала меня в школу. Я хорошо это помню. Это славное место.
Бэй взглянула на здание школы. Она знала, где будет ее класс: третья слева дверь по коридору, который начинался сразу от входа. Она даже знала, как там будет пахнуть: оргалитом и чистящим средством для ковров. Она кивнула.
– Да, это правильное место.
– Да, – согласилась Сидни. – Это так. Ну что, ты рада, что пойдешь в школу?
– Это будет здорово. Я буду в одном классе с Дакотой.
– С какой Дакотой?
– Это мальчик. Я познакомилась с ним на празднике Четвертого июля.
– А-а. Что ж, я рада, что ты обзаводишься друзьями. Хотелось бы мне, чтобы и у Клер они появились, – произнесла Сидни.
В последнее время она только и делала, что говорила о сестре, а когда они с Клер были вместе, Бэй видела, что они снова превращаются в девчонок. Как будто проживают свою жизнь заново.
– Тебе тоже не мешало бы с кем-нибудь подружиться, мамочка.
– Не беспокойся обо мне, солнышко.
Порыв ветра вдруг донес откуда-то запах одеколона Дэвида, и Сидни обняла дочку за плечи и привлекла к себе. Бэй на миг стало страшно, не за себя, за маму. До нее отцу вообще никогда не было дела.
– Мы сейчас недалеко от центра. Давай заглянем в магазин к Фреду, купим клубничных тартинок! – весело сказала Сидни тем особенным голосом, каким взрослые всегда пытаются отвлечь детей от того, что происходит на самом деле. – А еще знаешь, чего мне хочется? «Читос». Сто лет не ела «Читос». Только Клер не говори, ладно? А не то она попытается сама их приготовить.
Бэй не стала спорить. Она обожала клубничные тартинки. Они были куда лучше, чем ее отец.
Добравшись до магазина Фреда, они вошли внутрь, и Сидни взяла корзинку. Когда они миновали овощной отдел, раздался грохот, и во все стороны покатились апельсины. Они были повсюду: в хлебном отделе, под тележками покупателей, и Бэй казалось, что она слышит, как они смеются, точно охваченные ликованием от внезапной свободы. Продавец овощного отдела и пара корзинщиков тут же бросились собирать их, как специальные мальчики, которые подбирают мячи на теннисном корте; можно было подумать, что они все это время прятались где-то поблизости, дожидаясь чего-то подобного.
Виновник происшествия стоял перед опустевшим прилавком, на котором еще несколько секунд назад громоздилась пирамида апельсинов, но смотрел он не на разгром, который сам же и учинил, а на Сидни.
Это был Генри Хопкинс, тот самый мужчина, который угостил их мороженым, а потом сидел на их одеяле в день Четвертого июля. Бэй он нравился. Он был такой спокойный, совсем как Клер. И надежный. Не сводя глаз с Сидни, он приблизился к ним.
– Привет, Сидни. Привет, Бэй, – поздоровался он.
Сидни кивнула на апельсины.
– Знаешь, на нас несложно произвести впечатление. Не стоило устраивать такой разгром, чтобы привлечь наше внимание.
– Открою тебе один мужской секрет. Мы делаем глупости не нарочно, но обычно из самых благих побуждений. – Он покачал головой. – Я прямо как мой дедушка. Он вечно меня наставляет, чтобы я не ловил ворон.
Сидни рассмеялась.
– Мы с Бэй пришли за клубничными тартинками.
– Похоже, сегодня такой день, что всех тянет на сладкое. Пару недель назад Эванель принесла деду банку консервированных вишен. Вчера он наткнулся на нее и сказал: «Почему бы не сделать побольше мороженого и не приготовить вишнево-банановый десерт?» Для десерта нам не хватало только сливочной помадки, так что сегодня я с утра пораньше отправился за ней.
– Да, ради вишнево-бананового десерта определенно стоит лишний раз проехаться до магазина.
– Слушайте, а не хотите побывать у нас на ферме? Вы ничем не заняты? Десерта хватит на всех. А потом я мог бы показать Бэй ферму. Посмотрела бы на коров.
На душе у Бэй просветлело, точно сквозь облака проглянуло солнце.
– Поедем смотреть на коров! – с воодушевлением воскликнула она, пытаясь заставить мать принять это предложение. – Коровы – это так здорово!
Сидни озадаченно взглянула на дочь.
– Сначала самолеты, теперь коровы. С каких это пор ты так полюбила коров?
– А ты разве не любишь коров? – спросила Бэй.
– Я к ним равнодушна, – ответила Сидни, затем обернулась к Генри. – Мы пришли сюда пешком. Нам не на чем будет добраться домой.
– Я мог бы вас отвезти, – предложил Генри.
Бэй потянула мать за рукав. Ну неужели она не видит, неужели не замечает, как спокойно ей рядом с ним, как их сердца бьются в унисон? Даже жилки у них на шеях пульсировали синхронно.
– Ну пожалуйста, мамочка!
Сидни перевела взгляд с Бэй на Генри.
– Похоже, я в меньшинстве.
– Вот и отлично! Встретимся за кассами.
С этими словами Генри ушел.
– Ну, любительница коров, в чем дело? – осведомилась Сидни.
– Неужели ты не видишь?
– Что я должна видеть?
– Ты ему нравишься. Как Клер – Тайлеру.
– Не совсем так, солнышко. Он мой друг.
Бэй нахмурилась. Задача оказалась труднее, чем она предполагала. Обычно все становилось на свои места куда быстрее, когда Бэй указывала, где эти самые места. Нет, совершенно необходимо было придумать, как повторить ее сон в реальной жизни, иначе ничто не будет как надо. Вот пожалуйста, ее мать даже теперь не понимала, что лучше для нее.
На выходе они встретились с Генри, и он подвел их к своему хорошенькому серебристому грузовику. Кабина была огромная, и Бэй забралась назад; это ей нравилось: здорово было сидеть на заднем сиденье грузовика и при этом не спать.
День оказался совершенно чудесным. Генри с дедом были похожи скорее на двух братьев, и Бэй нравилось их спокойное достоинство. Сидни оно тоже нравилось, Бэй видела это. При виде Сидни старый мистер Хопкинс первым делом поинтересовался, когда у нее день рождения, а узнав, что она ровно на пять месяцев и пятнадцать дней старше Генри, рассмеялся и хлопнул внука по спине со словами:
– А-а, ну тогда все в порядке.
Чем больше Бэй видела и чем лучше узнавала Генри и его деда, тем сильнее крепла ее уверенность. Оно было здесь. Место ее мамы.
Вот только Сидни не подозревала об этом.
Мама, осенило вдруг Бэй, никогда не понимала, куда подталкивает ее жизнь.
К счастью для нее, Бэй была в этом большим специалистом.
Поднимаясь вместе с дочерью на крыльцо поздно вечером, Сидни пребывала в полном ладу с собой.
Пока Лестер с Бэй управлялись с электрической мороженицей, установленной под орехом во дворе, Сидни с Генри гуляли по полю и разговаривали, в основном о былом, о начальной школе и их бывших учителях.
Генри повез их домой, когда уже стемнело, и по дороге Бэй сморило. Когда они подъехали к дому, Генри заглушил двигатель, и они поговорили еще немного – на этот раз о грядущем – о том, чего они хотят в жизни, каким видят свое будущее. Сидни не стала ничего рассказывать Генри ни о том, как зарабатывала на жизнь воровством, ни о Дэвиде. Всего этого словно бы не существовало. Ей нравилось это чувство. Делать вид, что ничего этого не происходило в ее жизни, было непозволительной роскошью, в особенности когда Дэвид то и дело напоминал ей о своем существовании назойливым запахом своего одеколона, не давал ей забыть о себе. Но рядом с Генри она забыла о нем.
Она наговорилась до хрипоты, сидя с ним в кабине его грузовика.
Не успела Сидни опомниться, как наступила полночь.
Едва она переступила порог с Бэй на руках, как перед ней в ночной рубашке появилась Клер.
Читать бесплатно другие книги:
