Обрученные холодом Дабо Кристель

Иллюзии

Проводив Офелию до вестибюля Оперы, Торн ушел, не оглянувшись. Они больше так и не перемолвились ни единым словом.

Офелия, как во сне, шла одна по сверкающему паркету. Девушке чудилось, что огромные люстры с их ослепительным светом угрожающе нависают над ней. Парадная лестница опустела. Офелия спустилась в лабиринт коридоров, ведущих к гримерке. Не считая нескольких лампочек, свет был уже потушен, работники театра давно разошлись. Офелия неподвижно стояла среди беспорядочно разбросанных частей декораций. Вот нос корабля из папье-маше, а вот фальшивые мраморные колонны… Она стояла и слушала собственное свистящее дыхание.

«Я вас не люблю».

Итак, она сказала это. Девушка никогда не думала, что такие простые слова способны причинить боль, физическую боль. Ей казалось, что треснувшее ребро терзает изнутри все ее тело.

Офелия не сразу разыскала гримерку, где оставила тетушку Розелину. Та по-прежнему сидела на стуле, в темноте, бессмысленно глядя в пространство, словно марионетка, брошенная кукловодом.

Офелия включила свет, подошла к ней и шепнула на ухо:

– Тетя!

Тетушка Розелина не ответила, не повернула головы. И только ее руки мерно двигались, разрывая листок с либретто, склеивая его прикосновением пальцев, снова разрывая и снова склеивая. Может быть, она воображала, что находится в своей реставрационной мастерской? Этого никто не должен был видеть.

Офелия поняла, что нужно увести тетку в безопасное место. Осторожно, стараясь не испугать старушку, она вытащила у нее из пальцев либретто, взяла за руку и вздохнула с облегчением, когда тетка послушно встала со стула.

– Надеюсь, мы идем не в сквер? – пробормотала тетушка. – Терпеть не могу скверы.

– Мы идем в Архив, – солгала Офелия. – Крестный нуждается в вашей помощи.

Тетушка Розелина одобрительно кивнула. Она была настоящим профессионалом и всегда откликалась на просьбы, когда речь шла о спасении книги от разрушительного воздействия времени.

Офелия за руку вывела старушку из комнаты. Казалось, она ведет за собой сомнамбулу. Они прошли по одному коридору, по второму, потом вернулись назад, – недра Оперы были настоящим лабиринтом, а скудное освещение отнюдь не помогало ориентироваться.

Вскоре Офелия поняла, что им нелегко будет выбраться отсюда. Тщетно она предъявляла груму-лифтеру свой ключ, давая понять, что живет в Лунном Свете, – тот ничего не желал слушать.

– Я впускаю только приличных людей, понял, дурачок бессловесный? А эта, – сказал он, ткнув пальцем в тетушку Розелину, – по-моему, выхлестала слишком много шампанского.

И впрямь, тетушка Розелина непрерывно сжимала и разжимала пальцы, бормоча какие-то несвязные фразы. Офелия уже со страхом подумала, что им придется провести в Опере всю ночь, как вдруг за ее спиной раздался густой низкий голос:

– А ну-ка, пропусти их, малый! Они со мной.

К ним неспешной поступью приближалась Матушка Хильдегард, звонко постукивая по паркету золотой тростью. Со дня отравления она немного похудела, однако ее цветастое платье все равно было слишком узко для грузной фигуры. Свои волосы с сединой она выкрасила в черный цвет, но это ее отнюдь не молодило.

Матушка Хильдегард по-хозяйски вошла в кабину, налегая всем телом на трость. Этот лифт с мягкой обивкой был гораздо скромнее того, на котором поднималась оперная труппа. Офелия осторожно подтолкнула вперед тетушку Розелину, моля Бога, чтобы та не заговорила, и поклонилась Матушке Хильдегард так низко, насколько позволяло больное ребро. Вот уже второй раз старая архитекторша приходила ей на помощь, и девушке было приятно хотя бы поклоном поблагодарить свою спасительницу.

Но Офелию ждало разочарование: Хильдегард ответила на ее поклон взрывом смеха.

– Мы с тобой квиты, малыш! Гребец без весла… Только этого мне и надо было, чтобы не подохнуть со скуки в их Опере. Я ржала, как ненормальная, до самого антракта!

Грум резко нажал на рычаг, показывая всем своим оскорбленным видом, как ему неприятно обслуживать столь вульгарную особу. А Офелия, напротив, прониклась к Матушке Хильдегард еще большим почтением. И неважно, что та вела себя как рыночная торговка. По крайней мере, она не стеснялась нарушать устои этого прогнившего мира.

Наконец они прибыли в центральную галерею Лунного Света, и Матушка Хильдегард фамильярно потрепала Мима по волосам.

– Я дважды оказала тебе услугу, малыш. И в благодарность прошу только об одном – чтобы ты этого не забывал. У здешних людишек короткая память, – добавила она, устремив свои маленькие черные глазки на грума, – но я-то прекрасно все помню за них за всех.

Офелия с сожалением смотрела ей вслед. Сегодня вечером она чувствовала себя такой одинокой, что готова была принять помощь от кого угодно.

В Лунном Свете царил необычный покой. Бесчисленные стенные часы показывали четверть первого ночи, а хозяева и гости замка должны были спуститься из Башни только на рассвете.

Добравшись до верхнего этажа и пройдя по коридору к роскошным апартаментам Беренильды, Офелия наконец почувствовала, что они в безопасности. Она уложила тетку на диван, подсунула ей под голову подушечку, расстегнула ворот платья, чтобы легче дышалось, и уговорила выпить немного минеральной воды. Нюхательные соли, которые Офелия сунула тетке под нос, не оказали ровно никакого действия. Розелина испускала громкие вздохи, вращала глазами и наконец задремала.

«Спите, спите, – подумала Офелия с неистовой надеждой. – А потом проснитесь здоровой!»

Упав в низкое кресло рядом с обогревателем, девушка поняла, как безумно она устала. Самоубийство Густава, вторжение Драконов, нескончаемо длинная Опера, бред тетушки Розелины, агрессия Фрейи, разговор с Торном на заброшенном вокзале и ее ребро, проклятое ребро, не дающее ей передышки… Офелии казалось, что с утра на нее навалился непосильный груз проблем…

«Расслабляться нельзя, – подумала она. – Нужно встать, сварить кофе, поухаживать за тетушкой, подлечить рану на щеке…»

И забылась сном, не успев перечислить все, что ей надлежало сделать.

Офелию разбудило позвякивание дверной ручки. Из своего кресла она увидела Беренильду, входившую в комнату. В розовом свете ламп красавица выглядела одновременно сияющей и утомленной. Ее кудри, не скрепленные шпильками, золотистым нимбом окружали точеное лицо. Она была все в том же сценическом наряде, но кружевное жабо, цветные ленты и длинные бархатные перчатки, видимо, где-то потерялись.

Беренильда бросила взгляд на тетушку Розелину, дремавшую на диване, затем на Мима в кресле, возле обогревателя, и заперла дверь на ключ, отрезав таким образом комнату от внешнего мира.

Офелия выбралась из кресла только со второй попытки – тело, как старый заржавленный механизм, не подчинялось ей.

– Моя тетя… – хрипло сказала она. – Ей очень плохо.

Беренильда ответила самой что ни на есть очаровательной улыбкой. Она подошла к девушке с величавой грацией лебедя, скользящего по глади озера. Только вблизи Офелия заметила, что ее глаза, обычно такие ангельски-прозрачные, помутнели от усталости.

– Ваша тетя? – мягко переспросила она. – Ах, ваша тетя…

Беренильда не шевельнула и пальцем, но Офелия вдруг получила жестокую пощечину, которая едва не снесла ей голову с плеч. Царапина, полученная от Фрейи, заболела с новой силой.

Девушка не успела опомниться, как получила вторую пощечину, не менее жестокую, чем первая.

– А это вам, мой маленький безмозглый гребец, за то, что вы выставили меня на посмешище!

Лицо Офелии пылало так, словно его обожгло огнем. В ней вспыхнул безудержный гнев. Она схватила хрустальный графин и выплеснула воду в лицо Беренильды. Та буквально окаменела. С ее бровей и ресниц серыми струйками потек грим.

– Надеюсь, это несколько освежит вас, – глухо сказала Офелия. – А теперь извольте осмотреть мою тетку.

Придя в себя, Беренильда вытерла лицо, подобрала юбки и, опустившись на колени возле дивана, потрясла старушку за плечо.

– Мадам Розелина, вы меня слышите?

– Вам следовало бы сходить к брадобрею, мой бедный друг, – ответила та.

Офелия в свою очередь склонилась над теткой.

– Как по-вашему, ее кто-то одурманил?

– Сколько уже времени она в таком забытьи? – спросила вместо ответа Беренильда.

– Мне кажется, это с ней случилось как раз перед началом спектакля. Но весь день она была в здравом уме. То есть, конечно, она ужасно боялась выйти на сцену, но не до такой степени, чтобы потерять рассудок… По-моему, теперь у нее в голове прошлое смешалось с настоящим.

Беренильда с трудом встала на ноги, вид у нее был мрачный. Вода с мокрых волос капала ей на шею.

– Похоже, рассудок вашей тетки помутился под воздействием какой-то иллюзии.

Офелию точно громом поразило. «Если госпожа Беренильда потеряет ребенка до наступления вечера, у меня не будет никаких причин вредить вашей родственнице». Где она слышала эти слова? Кто их произнес? Это был не Густав, точно не он. Девушке казалось, что ее мозг накалился до предела в попытках вспомнить что-то очень важное.

– Ш-шевалье… – заикаясь, прошептала она. – Он… был с нами в лифте.

Беренильда задумчиво любовалась игрой света в оконных стеклах.

– Я знаю, на что способен этот мальчишка. Если уж он заключает чей-нибудь рассудок в недрах прошлого, оттуда можно выбраться только изнутри. Не хочу вас пугать, моя милая, но я сильно сомневаюсь, что ваша тетя обладает достаточно сильной волей, чтобы избавиться от этого наваждения.

У Офелии помутилось в глазах. Лампы, диван и тетушка Розелина вихрем завертелись вокруг нее, как будто мир разом утратил устойчивость.

– Освободите ее! – почти беззвучно взмолилась она.

Беренильда сердито топнула ногой:

– Вы что, не слышите меня, глупая девчонка?! Ваша тетка заплутала в своих собственных переживаниях, и я бессильна с этим бороться.

– Тогда попросите шевалье, – простонала Офелия. – Он ведь сделал это не просто так? Он наверняка чего-то ждет от нас…

– С ним торговаться бесполезно, – отрезала Беренильда. – Он никогда не отказывается от своих намерений. Ну-ну, успокойтесь же, дорогая моя малютка. Госпожа Розелина ничуть не страдает, а у нас с вами полно других забот.

Офелия с ужасом взглянула на Беренильду.

– Я только что узнала, что служанка, игравшая вашу роль в замке, выбросилась из окна. В припадке «внезапного безумия», – уточнила красавица с нарочитой иронией. – Шевалье раскрыл нашу тайну и решил нам это доказать. Господи, а еще и охота, уже через несколько часов!.. – простонала она. – Как все это неприятно!

– Неприятно… – медленно повторила Офелия, не веря своим ушам.

Из-за них погибла ни в чем не повинная девушка, из-за них тетушку Розелину безвозвратно отправили в прошлое, а Беренильда находит это всего лишь неприятным?!

Очки Офелии потемнели так, словно кругом внезапно настала глубокая ночь. Ночь, населенная кошмарами… Нет, нет, это просто какое-то недоразумение! Юная служаночка вовсе не умерла. И тетушка Розелина сейчас очнется, зевнет и встанет.

– Должна признаться, что я уже начинаю нервничать, – со вздохом сказала Беренильда, рассматривая в карманном зеркальце остатки грима на лице. – Мне хотелось все организовать согласно традиции, но помолвка слишком затянулась. Торну давно пора бы жениться на вас!

Офелия вырвала из рук Беренильды зеркальце и разбила об пол. Потом расстегнула ливрею и отшвырнула ее подальше. Ей нужно было хоть ненадолго сбросить личину Мима, скрывавшую ее собственное лицо, и открыто проявить гнев.

Когда Беренильда увидела девушку такой, какой она была на самом деле, – осунувшуюся, покрытую синяками и кровоточащими царапинами, в искореженных очках, – она не смогла скрыть изумления.

– Я понятия не имела, что жандармы так сильно избили вас…

– И долго вы еще намерены играть нами?! – выкрикнула Офелия. – Мы вам не марионетки!

Беренильда, растрепанная, с размазанным гримом, тем не менее сохраняла олимпийское спокойствие. Она удобно расположилась в кресле и прошептала, глядя на осколки зеркала у своих ног:

– Ах, вот какой вы становитесь, когда вас загоняют в угол… Но почему вы решили, что я вами манипулирую?

В ярости Офелия протянула к ней ладони, расставив пальцы:

– Вот что вам было нужно с самого начала – мои руки! Вы обручили своего племянника с чтицей, ибо где-то там наверху, в башне, ваш Дух Семьи пожелал, чтобы кто-то расшифровал его Книгу!

Наконец-то Офелия могла открыто выложить все, что думала, и слова лились из ее уст неудержимым потоком.

– Всех ваших придворных беспокоит вовсе не наш брак, а то, что вы, именно вы подсунете Фаруку нужного человека – того, кто удовлетворит его любопытство! И тогда вы станете незаменимой, не правда ли?! И сможете покарать всех, кто вам неугоден!

Поскольку Беренильда сидела с застывшей улыбкой и не удостаивала ее ответом, девушка опустила руки.

– У меня для вас плохая новость, мадам. Если Книга Фарука сделана из того же материала, что Книга Артемиды, то прочесть ее невозможно.

– Нет, возможно!

Казалось, Беренильда вдруг решила выложить все карты на стол.

– Возможно, и, более того, другие чтецы уже попытались это сделать, – спокойно сказала она. – Между прочим, ваши собственные предки, дорогая моя крошка. Правда, это случилось давно, очень давно.

Офелия изумленно вытаращила глаза. Ее обожгло воспоминание о последней записи в дневнике Аделаиды:

«2 августа, понедельник. Ну, наконец-то я успокоилась! Госпожа посол вернулась из поездки. И Родольф подписал у нотариуса договор с монсеньором Фаруком. Я не имею права распространяться о подробностях, но завтра нам предстоит встреча с Духом этой Семьи. И если мой брат представит убедительные доводы, мы станем богачами».

– Так с кем же я связана контрактом – с вами или с вашим Духом Семьи?

– Ну наконец-то до вас дошло! – вздохнула Беренильда, подавив зевок. – Правда, моя дорогая малютка, состоит в том, что вы принадлежите Фаруку так же, как и Торну.

Шокированная Офелия вспомнила о таинственном ларце, который Торн вручил Артемиде в ознаменование союза между двумя ковчегами. Что же там было? Украшения? Драгоценные камни? Нет, вряд ли – такая девушка, как Офелия, не могла стоить дорого.

– Моего мнения никто не спросил. Я отказываюсь.

– Своим отказом вы глубоко оскорбите обе наших семьи, – возразила Беренильда бархатным голосом. – А если сделаете то, чего от вас ждут, Фарук возьмет вас под свое покровительство и оградит от любых нападок двора.

Но Офелия больше не верила ни одному ее слову.

– Значит, вы утверждаете, что мои предки уже читали его Книгу? Но раз вы обратились к моей помощи, значит, их попытка оказалась безуспешной?

– Дело в том, что им так и не удалось уйти достаточно далеко вспять во времени, – призналась Беренильда с безрадостной улыбкой.

– Не понимаю, почему вы ждете от меня большего успеха и почему вам обязательно нужно выдать меня замуж, чтобы достигнуть своих целей?

Беренильда раздраженно щелкнула языком.

– Потому что ваши предки не обладали ни вашим талантом, ни свойством Торна.

– Свойством Торна? – растерянно переспросила Офелия. – Вы имеете в виду его когти?

– Нет. Его память. Его жестокую, неумолимую память, которую он унаследовал от своей матери, от Летописцев.

Офелия удивленно подняла брови. Значит, память Торна – семейное свойство?

– Ну, предположим, – пробормотала она. – Но я не понимаю, какое отношение его память и наш брак имеют к чтению Книги?

Беренильда расхохоталась.

– Да самое прямое! Разве вам не рассказывали о церемонии Дара, которая позволяет сочетать свойства мужа и жены? Такой обряд проводится только при заключении брака.

– Ваш племянник говорил мне, что после свадьбы постарается передать мне часть своей… воинственности, – смущенно сказала Офелия. – Но вряд ли это поможет мне прочесть Книгу…

– Чтецом Книги Фарука станет Торн, а не вы, – резко ответила Беренильда.

Офелии понадобилось довольно много времени, чтобы осмыслить ее слова.

– Значит, брак со мной нужен Торну для того, чтобы заполучить себе мою способность к чтению? – спросила она наконец.

– Да, и эта волшебная процедура обещает быть весьма плодотворной. Я убеждена, что мой дорогой племянник совершит настоящее чудо!

Офелия пристально взглянула на Беренильду. Теперь, когда ее гнев улегся, она чувствовала только одно – безысходную печаль.

– Вы презренная женщина.

Лицо Беренильды внезапно помертвело, прекрасные глаза испуганно расширились. Она судорожным движением прикрыла руками живот, словно защищая его от удара кинжала.

– Что я вам сделала, что вы так жестоко судите меня?!

– И вы еще спрашиваете?! – вскричала Офелия. – Я видела вас в Опере, мадам. Любовь Фарука вам обеспечена. Вы носите его ребенка, вы его фаворитка и еще долго будете ею. Но тогда зачем, зачем вы вовлекаете Торна в свои интриги?

– Да затем, что он сам так решил! – в свою очередь вскричала Беренильда. – А я сосватала вас лишь потому, что он высказал такое желание. Неужели вы думаете, что этот человек позволит собой манипулировать? Нет, он гораздо более честолюбив, чем вам кажется. Ему понадобились руки чтицы – и я раздобыла ему руки чтицы. Вполне возможно, что, увидев вас впервые, он счел мой выбор неудачным. Да я и сама, признаюсь, слегка разочаровалась в вас.

Офелия смутно почувствовала, что начинает сомневаться в собственной правоте. Оказалось, дело-то совсем плохо. Ей чудилось, будто какой-то мертвящий холод проникает в ее жилы и медленно поднимается, вместе с кровью, к самому сердцу.

Каким сговорчивым выказал себя Торн, когда она объявила, что не будет ему настоящей женой… Слишком уж сговорчивым. Он не утратил хладнокровия, не попытался ее разубедить – словом, вел себя вовсе не так, как подобает отвергнутому жениху.

– Как же я была наивна! – прошептала Офелия.

Значит, в течение всех этих недель Торн старался защищать и оберегать вовсе не ее. Он оберегал ее руки чтицы.

Тяжело опустившись на табурет, девушка уставилась на свои ноги в лакированных туфлях Мима. Она смотрела Торну в глаза, когда признавалась, что доверяет ему, а он трусливо отводил взгляд. А она-то, глупая, еще чувствовала себя виноватой в том, что отвергает его, и была так благодарна ему за то, что он не отверг ее!

И теперь Офелии было так тошно, как еще никогда в жизни.

Замерев на табурете, она не сразу заметила, что Беренильда опустилась перед ней на колени и гладит ее спутанные темные волосы, ее израненное лицо.

– Офелия, милая моя Офелия! Я считала вас бессердечной, равнодушной и только теперь поняла свою ошибку. Умоляю вас, не судите Торна и меня слишком строго! Мы просто пытаемся выжить, а вовсе не используем вас ради нашего удовольствия.

Офелия предпочла бы не слышать этого. Чем больше говорила Беренильда, тем больнее сжималось у нее сердце.

Измученная усталостью, Беренильда, как обиженный ребенок, приникла щекой к коленям девушки. У Офелии не хватило духу оттолкнуть ее – она вдруг заметила, что Беренильда плачет.

– Мои дети… – прорыдала Беренильда, еще теснее прижимаясь к Офелии. – У меня их отняли, убили, одного за другим. Сначала Томаса, потом мою малышку Марион… Сейчас ей было бы столько же лет, сколько вам…

– О боже! – прошептала Офелия.

Беренильда уже не могла успокоиться. Она всхлипывала, стонала и прятала лицо в рубашке Офелии, стыдясь своей слабости.

– Я думала, что не перенесу этого, я хотела умереть. А Фарук… он… Вам, наверно, хочется обвинить его во всех смертных грехах, но он был рядом, когда Николас… мой муж… погиб на охоте. И он приблизил меня к себе, спас от отчаяния, осыпал подарками, обещал то единственное, что могло вдохнуть смысл в мою жизнь… – Беренильда снова захлебнулась рыданиями, потом прошептала: – Он обещал мне ребенка!

Офелия глубоко вздохнула и ласково повернула к себе лицо Беренильды, залитое слезами, облепленное мокрыми волосами.

– Наконец-то вы говорите со мной честно, мадам. Я вас прощаю.

Субретка[15]

Офелия довела Беренильду до кровати. Та рухнула на постель и тотчас заснула. На белоснежной подушке ее лицо с увядшей кожей и склеившимися ресницами выглядело постаревшим. Офелия грустно посмотрела на нее и выключила лампу у изголовья. Ну как можно ненавидеть женщину, убитую потерей своих детей?!

Тетушка Розелина, с головой ушедшая в прошлое, беспокойно ворочалась на диване, проклиная плохое качество бумаги. Офелия стащила теплое одеяло с незанятой кровати бабушки и укрыла им крестную. Больше она ничего не могла для нее сделать. Девушка осторожно легла на ковер и свернулась клубочком. У нее что-то болело в груди. Болело сильнее, чем расцарапанная щека. Сильнее, чем поврежденное ребро. Это была совсем другая боль – глубинная, пронзительная, неотступная.

Ее терзал стыд. Стыд за то, что она не смогла вернуть тетку в настоящее. Стыд за то, что она вообразила себя способной управлять своей жизнью. Стыд – и какой острый стыд! – за собственную глупую наивность.

Офелия с горечью взглянула на свои руки. «Некоторых женщин берут замуж ради их богатства; меня взяли за мои пальцы».

От этой мысли ее душевная боль уступила место гневу, холодному и твердому, как лед. Да, она простила Беренильде ее расчеты и уловки, но ничего не простит Торну. Если бы он был искренним с ней, если бы не внушил ей смутных надежд, наверно, она простила бы и его. Ему представлялось много случаев сказать ей правду, а он не только упустил их, но еще и позволил себе украшать их встречи заявлениями типа: «Я начинаю привыкать к вам» или «Ваша судьба крайне важна для меня». Это по его вине Офелия увидела настоящее чувство там, где не скрывалось ничего, кроме честолюбия.

Да, этот человек – худший из всех.

Часы пробили пять раз. Офелия поднялась, потерла глаза и решительным жестом надела очки. Теперь с унынием покончено. Ее сердце яростно билось в груди, с каждым толчком воскрешая и укрепляя волю. И пусть это займет сколько угодно времени, она возьмет реванш над Торном и над жизнью, которую ей навязали.

Офелия открыла аптечку, достала пластырь и пузырек со спиртом. В зеркале она увидела на лице синяки, вздутую губу, жуткие круги под глазами и мрачный, прежде несвойственный ей взгляд. Растрепанные волосы беспорядочными прядями падали на лоб. Стиснув зубы, Офелия обработала спиртом ранку, оставленную невидимыми когтями Фрейи. Порез был глубокий, словно от осколка стекла. Наверняка останется небольшой шрам.

Девушка заклеила щеку пластырем.

Покончив с этим, она поцеловала тетку в лоб и шепнула ей на ухо:

– Не бойтесь, я вас выручу.

Подобрав с пола ливрею Мима, она надела ее. Конечно, теперь этот костюм уже не защитит от шевалье – нужно просто по возможности избегать встреч с ним.

Подойдя к кровати Беренильды, Офелия не без труда сняла с ее шеи цепочку с ключом, украшенным драгоценными камнями, и отперла дверь. С этой минуты ей следовало действовать очень быстро. Из соображений безопасности все помещения в посольстве запирались только изнутри. Тетушка Розелина и Беренильда спали крепким сном и были абсолютно беззащитны – иными словами, подвергались опасности извне, пока она не вернется.

Офелия прошла по коридору и спустилась в подвальное помещение. Поравнявшись со столовой для слуг, она с удивлением увидела там жандармов в треуголках и красно-синих мундирах. Окружив стол, где лакеи пили утренний кофе, они, судя по всему, подвергали каждого из них строгому допросу. Что означала эта неожиданная проверка? Лучше было тут не задерживаться.

Офелия заглянула в складские помещения и в котельную – Гаэль нигде не было.

Зато ей попалось на глаза печатное объявление на стене:

«Разыскивается преступник!

Сегодня ночью нам стало известно о прискорбном инциденте. Вчера вечером некий лакей, прислуживавший в замке Лунный Свет, ударил беззащитного ребенка, нанеся таким образом урон репутации нашего посольства!

Приметы преступника: довольно молод, маленького роста, с темными волосами. В момент нападения был вооружен веслом (?). Если вам известен лакей с такими приметами, немедленно обращайтесь в Управление. Награду гарантируем.

Филибер, управляющий Лунного Света»

Офелия нахмурилась: этот маленький шевалье – настоящий дьявол. Он, видимо, решил всерьез навредить ей. Если она попадется на глаза жандармам, ее тут же швырнут в темницу. Нужно было срочно изменить внешность.

Прокравшись по коридору в прачечную, окутанную облаками влажного пара, она тайком, как воровка, схватила белый передник и чепчик, а в гладильной похитила с сушилки черное платье.

Переодеваться в коридоре было нельзя, и Офелия побежала к себе, на Банную улицу. По пути ей пришлось несколько раз прятаться от жандармов, колотивших в двери комнат. Добравшись наконец до своей каморки, она заперлась изнутри, перевела дух, разделась так быстро, как только позволяло болевшее ребро, сунула ливрею под подушку и облачилась в платье горничной, причем второпях сначала надела его наизнанку.

Завязывая тесемки передника и прилаживая чепчик на свои густые темные волосы, Офелия пыталась рассуждать как можно спокойнее. «Что, если я попадусь жандармам? Нет, они в первую очередь будут допрашивать лакеев. А если мне зададут какой-нибудь вопрос? Буду отвечать только „да“ или „нет“, чтобы не выдать себя акцентом. А если все-таки выдам? Ага, вот что: я состою на службе у Матушки Хильдегард. Она сама иностранка, а потому нанимает к себе на работу только иностранцев, и дело с концом».

Поймав собственное отражение – настоящее отражение – в зеркале, Офелия испуганно вздрогнула. Она совершенно забыла о плачевном состоянии своего лица! С этими синяками и заклеенной щекой она была похожа на избитую бродяжку.

Девушка беспомощно окинула взглядом каморку. Плащ Торна! Офелия сняла его с вешалки и внимательно рассмотрела. Типичная одежда чиновника, это было ясно с первого взгляда. Вот она, необходимая деталь ее нового образа! Что может быть естественнее, чем вид скромной служаночки, несущей одежду своего хозяина в чистку?! Офелия надела плащ на деревянные плечики, повесила на руку и подняла ее как можно выше. Заслоняя плащом лицо, она, может быть, пройдет незамеченной. И в конце концов отыщет Гаэль.

Но едва Офелия высунула нос из каморки, как чуть не получила удар кулаком в лицо. Перед ней стоял Ренар, который уже занес было руку, чтобы постучать в дверь. Увидев девушку, он в изумлении вытаращил глаза и разинул рот. Впрочем, сама Офелия, заслонявшая лицо плащом, была удивлена ничуть не меньше.

– Ну и дела! – проворчал Ренар, безжалостно скребя рыжую голову. – Так я и знал, что к моему немому наведываются девчонки! Извини, малютка, мне надо с ним перемолвиться словцом.

Он положил здоровенные ручищи на плечи Офелии и вытолкнул ее за порог, на Банную улицу, как выталкивают непослушных детей. Но не успела она сделать и трех шагов, как Ренар окликнул ее:

– Эй, малышка, постой!

В несколько прыжков он догнал девушку и преградил ей путь.

– А в комнате-то его нет. Ты чем же это там занималась одна?

Офелия предпочла бы услышать вопрос, на который можно было ответить «да» или «нет». Но ей меньше всего хотелось ссориться с Ренаром. Слегка опустив мешавший ей плащ, она неловко вытащила из кармана передника ключ от своей каморки и прошептала:

– Одолжила.

Ренар поднял густые рыжие брови и с бдительностью жандарма проверил адрес на бирке – № 6, Банная улица.

– Да он рехнулся – разгуливать по замку без ключа! А ты, случайно, не таскаешь у моего дружка песочные часы, а?

И Ренар бесцеремонно отодвинул в сторону плащ Торна, которым Офелия прикрывалась, как занавеской.

– Ах ты, бедняжка, – сочувственно пробормотал он, тут же забыв про свои подозрения. – Не знаю, кто твои хозяева, но они настоящие звери. Ты, никак, новенькая? Слушай, я не хотел тебя пугать, просто я ищу своего приятеля. Может, ты знаешь, где его найти? Тут вот час назад вывесили объявление о розыске… А у него как раз такой вид, что его мигом загребут.

Офелия была искренне растрогана. Этот грубоватый лакей внушал ей гораздо большее доверие, чем собственный жених. Она подняла голову, перестав прятать от Ренара лицо, и посмотрела ему прямо в глаза:

– Помогите мне, пожалуйста! Я должна найти Гаэль, это очень важно.

Несколько секунд Ренар стоял неподвижно, озадаченно моргая.

– Гаэль? Но что она… Но что ты… Да кто ты такая, черт подери?

– Где она? – снова умоляюще спросила Офелия. – Скажите, прошу вас!

Но тут в дальнем конце Банной улицы появились жандармы. Они шумно вламывались в душевые и туалеты, вышвыривая оттуда полуголых людей, а тех, кто сопротивлялся, избивали дубинками. Крики и ругательства шумным эхом разносились по всему коридору.

Офелия перепугалась не на шутку.

– А ну, пошли, – шепнул Ренар, схватив ее за руку. – Если они найдут у тебя чужой ключ, тебе несдобровать.

И Офелия побежала следом за Ренаром, который больно стиснул ее пальцы в своей здоровенной клешне. Другой рукой она держала длинный плащ Торна, путавшийся у нее в ногах. Коридоры подвала, все с одинаковыми плиточными полами и тусклыми настенными лампочками, сменяли друг друга. Слуги, напуганные обыском, стояли на порогах комнат, тыча пальцами в тех, кто, на свою беду, соответствовал описанию в афише. Жандармов становилось все больше, но Ренар как-то ухитрялся избегать встречи с ними, вовремя ныряя в поперечные коридоры. При этом он то и дело поглядывал на свои карманные часы.