Волчья Луна Макдональд Йен

– Семь вечера тебя устроит?

Увидев, что Логан кивнул, Джессап встал.

– Тогда, пожалуй, пора позволить тебе распаковаться. Спасибо, Джереми. Я понимаю, что обременил тебя. Но я не стал бы просить, если бы не считал это важным. – Его взгляд скользнул по архивным папкам.

– Удачи. Увидимся завтра.

Джессап, казалось, собирался что-то добавить. Но передумал, просто кивнул, взял свой опустевший ранец, потряс Логану руку, нахлобучил свою рейнджерскую шляпу на голову и вышел из коттеджа в вечернюю тьму.

На следующее утро Логан рано позавтракал в главном здании, сел в свой родстер и выехал с территории «Облачных вод». Он уже пожалел, что пообещал Джессапу изучить обстоятельства этих убийств; в расхолаживающем дневном свете Джереми еще больше уверился в том, что ничего не сможет добавить к официальному расследованию, а его лэптоп, книги и записи, оставшиеся на рабочем столике в гостиной коттеджа, молчаливо осуждали его за то, что он отлынивал от запланированной работы. Однако сегодня вечером ему придется отужинать с семьей Джессапа; это представлялось наилучшим завершением для поверхностной оценочной попытки – опять же Рэндалл просил его о личной услуге, – после которой он сможет сообщить ему о безуспешных усилиях и спокойно займется тем, ради чего приехал сюда.

Поэтому, выехав на шоссе 3, он повел свою машину на запад между крутых склонов возвышающихся гор и вдоль берегов бурных потоков. Ему вдруг пришло в голову, что он еще никогда не заезжал так глубоко в этот парк. До поселка Пиковой ложбины придется проехать около сорока миль, и чем дальше он ехал, тем меньше становилось вокруг привычных стоянок или турбаз. Первыми остались позади летние стоянки с фальшивыми индейскими названиями и деревянные столбики указателей, неизменно красовавшиеся на берегах озер. Следом исчезли привлекающие туристов лавки древностей, торговавшие хвостами рыси, наконечниками стрел и прочими лесными сувенирами. Далее начали исчезать даже заведения, построенные для местного населения: заправки, ремонтные мастерские для вездеходов и мотосаней, выезды на частные лесовозные дороги. Миновав Севей, он свернул с шоссе 3 на узкую трассу 3А, уводившую все дальше на запад, к таким густым сосновым лесам, что их ветви сплетались над дорогой, образуя своеобразный туннель, где царили вечные сумерки. Воздух становился все более сырым и влажным. Эта дорога давно требовала ремонта, ее щебеночно-асфальтовое покрытие изобиловало такими трещинами и дырами, что местами проглядывала голая земля. Встречные автомобили попадались редко. Постепенно, один за другим, исчезли все показатели уровня приема на экранчике его мобильного телефона, и Логан начал испытывать смутное беспокойство: если вдруг что-то случится с его винтажным родстером, то вряд ли и через сотню миль найдется механик, способный починить этот «Лотус Элан S4», не говоря уже о запасных частях для такого спортивного автомобиля полувековой давности.

Но его беспокойство подпитывалось и другим мрачным предчувствием, порождаемым… самим лесом. Он производил впечатление какой-то доисторической древности; Логану казалось, что в любой момент, съехав на обочину и зайдя в этот лес, уже через несколько минут он попадет туда – если сразу не заблудится, – где не ступала нога человека. Тревожное состояние усугублялось полным отсутствием признаков людского жилья. Логан чувствовал себя здесь чужаком, почти шпионом: к такому ничтожному, мелкому шпиону, возможно, отнесутся толерантно, но вряд ли окажут помощь или содействие. Ему вспомнились строки из английской мистической повести о похождениях охотников в канадской глуши: «Гнетущее величие этих далеких и необитаемых лесов породило в нем ошеломляющее ощущение собственной ничтожности. Непоколебимая суровость глухих дебрей, описание которых требовало лишь таких определений, как безжалостные и ужасающие, исходила от того дальнего голубоватого лесного массива, что заявлял о себе, туманно вздымаясь на горизонте. Он понял это молчаливое предостережение. Осознал полнейшую собственную беспомощность…»[11]

После неожиданного поворота дороги перед ним открылся вид на Пиковую ложбину: к северу от дороги 3А тянулась единственная улица, где проживали, согласно выцветшему дорожному указателю, восемь сотен человек; со всех сторон это поселение окружали поднимавшиеся по склонам темные леса, так что само оно казалось встроенным в перевернутую полусферу сувенирного Снежного шара. Здесь появились по крайней мере некоторые признаки цивилизации: магазины, дома, закусочная, их фасады сгрудились возле самой дороги, словно эти заведения цеплялись за нее, как за спасительный пояс. Медленно проезжая по улице, Логан заметил один случайный любопытный взгляд, брошенный на его родстер. Туристов здесь точно не обслуживали, о чем ясно свидетельствовал обветшалый и небогатый вид многих домов. Местами от главной улицы ответвлялись узкие дороги, неизбежно заканчивающиеся около скопления унылых строений, с трудом сдерживающих натиск обступившего их леса. Он глянул через плечо в южную сторону, туда, где за домами высилась нерушимая лесная стена. В нескольких милях отсюда, как он знал, находился район Девственного Пятиозерья. А за ним Уединенное озеро… и места двух убийств.

Он объехал поселок по кругу – поездка заняла меньше десяти минут – и, вернувшись к дороге, заглушил мотор, прикидывая, как лучше действовать дальше. Ему частенько приходилось выполнять такие задания – приезжать в незнакомые поселения с целью получения сведений у местных жителей, которые далеко не всегда пылали желанием общаться, – и он уже придумал для себя некоторое количество ролей, способных помочь ему достичь цели. Подумав, он отверг роль туриста – туристу незачем задавать те вопросы, которые необходимо выяснить ему. Он также отверг идею прикинуться потенциальным покупателем дома: такая роль выглядела бы не слишком правдоподобно и, кроме того, вряд ли кто-то станет говорить о каких-то неприятностях с человеком, способным вложить деньги в их поселок. В итоге он решил сыграть роль фотографа-натуралиста. Это даст ему не только правдоподобный мотив для приезда в такую глушь, но и повод задать множество вопросов под предлогом поиска живописных пейзажей для съемки. И фотографа вряд ли напугают слухи о преступлениях: по существу, они могут даже возбудить его профессиональную любознательность.

Он открыл бардачок, достал оттуда пару больших очков в черепаховой оправе и нацепил их на нос, просто чтобы избежать случайного узнавания. Потом вылез из машины, открыл багажник и, порывшись в маскировочном реквизите, выбрал наконец уместный для фотографа выцветший жилет и зеркальную фотокамеру с телеобъективом: эта купленная по дешёвке фотокамера была безнадежно сломана, но производила отличное впечатление в качестве реквизита. Натянув жилет, он перекинул через плечо ремень фотокамеры и почувствовал себя готовым к прогулке по главной улице.

На территории Пиковой ложбины не было полицейского подразделения, поэтому Логану пришлось довольствоваться разговорами с владельцами разных общественных заведений. Для начала он заглянул в парикмахерскую, где без всякой необходимости постригся у парня по имени Сэм, который, как оказалось, жил здесь только ради того, чтобы рыбачить с удочкой на реке Осейбл. Далее он посетил единственную в поселке закусочную, где заказал ранний ланч, принесенный словоохотливой официанткой. Затем зашел в галантерейный магазин, где после длительной беседы с владельцем приобрел пару носков, чем смог по крайней мере оправдать свое посещение, поскольку (по словам галантерейщика) прогноз предсказывал внезапное похолодание.

Каждый разговор обеспечивал его новыми сведениями, которые он мог использовать в последующих заведениях для получения дополнительной информации. Жителей, очевидно, беспокоили недавние убийства, но они, судя по всему, не особенно осторожничали, обсуждая их. И чем больше он узнавал о самом поселке и его окрестностях, тем легче выдавал себя за сведущего путешественника и тем охотнее люди откровенничали с ним. После каждого общения он вытаскивал блокнот, записывал то, что узнал, отмечая совпадения и различия.

Одно сообщение, в частности, всплывало практически в каждом разговоре.

Наконец около половины четвертого он забрел в «Уголок Фреда», маленький бар в дальнем конце улицы. В баре, как он и надеялся, кроме Фреда, никого не было. Логан заказал пиво, предположив, что такой напиток он сможет потягивать достаточно долго, вовлекая бармена в разговор. Пиво продавалось исключительно бутылочное – разливного не завозили, как не было и привозных, импортных марок. Логан выбрал светлое «Микелоб лайт».

После обмена вступительными любезностями Логан быстро вошел в роль – благодаря разнообразным замечаниям, почерпнутым из предыдущих бесед, – человека, по меньшей мере поверхностно знакомого с этим районом и его новостями. Во время разговора Фред кивал с притворным благоразумием, время от времени отвлекаясь, чтобы сорвать с плеча барное полотенце и протереть им потертую лакировку стойки.

– Я свободный фотограф, – ответил Логан на вопрос Фреда, – не сотрудничаю на постоянной основе ни с какими журналами или турфирмами. Никто меня никуда не посылает, никто не выдает мне заданий. То есть я сам выискиваю самые живописные кадры и пейзажи.

Он сделал большой глоток пива, а Фред в очередной раз благоразумно кивнул.

– Вот я и подумал, что неплохо было бы сделать несколько снимков в вашей округе, раз здесь произошли такие ужасные случаи, – продолжил Логан. – Вы же знаете об убийствах туристов.

– В той глуши? – уточнил Фред с легким недоверием в голосе.

– Да, там. В Девственном Пятиозерье. Это же довольно близко отсюда, верно?

– Вам туда не добраться. По крайней мере, без помощи вертолета или на худой конец танка. Там жуткие дебри. Никто туда не ходит, за исключением редких безумных бродяг. Да и те два последних бедолаги зашли туда и не вернулись. – Фред с умным видом приложил кончик пальца к крылу своего носа.

– А если с проводниками?

– Вам будет чертовски трудно найти хоть одного, – покачал головой Фред. – Особенно после того, что случилось.

– Ну, может, мне просто удастся самому походить там, знаете, с краю, не забираясь в глушь. На самом деле мне очень хотелось бы сфотографировать медведя. – Тут Логан с заговорщическим видом подался вперед. – Серьезно, если я продам такую фотографию – выдав ее за фото медведя-людоеда, задравшего двух туристов, – кто станет сомневаться, того ли самого медведя я щелкнул?

– Вовсе не медведь убил тех парней, – возразил Фред, тоже слегка подавшись вперед.

– Как это не медведь? – Логан изобразил удивление.

– Да вот так.

– А кто же тогда убил их?

– Точно неизвестно, полагаю, – помедлив, ответил Фред. – Не нашли никаких доказательств. Если, разумеется, не считать доказательством шестьдесят лет упорных сплетен да и того, что я видел собственными глазами.

Фред оказался самым разговорчивым из тех жителей Пиковой ложбины, с которыми удалось поболтать Логану. К тому же, похоже, он и знал больше всех. Однако после этого исключительно важного признания бармен замкнулся. Логан осознал, что ему, возможно, придется приоткрыть свои карты. Он допил бутылку, заказал другую и предложил Фреду тоже выпить за его счет. Когда он выставил новые бутылки, Логан неуверенно предположил:

– Должно быть, вы имели в виду тот клан.

– Блейкни, – кивнув, подтвердил Фред, открыл бутылку «Бадвайзера» и поставил на стойку перед собой.

Смутные намеки на ценные зацепки в той или иной форме Логан слышал почти от каждого из своих сегодняшних собеседников: таинственное уединение так называемого клана Блейкни поддерживало давно укоренившееся недоверие к ним среди местных жителей.

– Расскажите мне об этих Блейкни, – небрежно произнес Логан. – А то я слышал о них на редкость странные слухи.

Фред опять задумчиво помолчал.

– Я никому не скажу о том, что услышу от вас.

Еще немного подумав, Фред пожал плечами.

– Полагаю, не будет ничего плохого, если я расскажу о том, что все здесь уже и так знают. Эти Блейкни жили в здешних лесах с незапамятных времен.

– Где именно?

Фред махнул рукой куда-то за плечо Логана, в сторону юга-запада.

– На краю этой глухомани у них большое беспорядочно застроенное поселение.

– Какого рода?

– Их не беспокоят любопытные чужаки, это уж точно. – Фред пожал плечами. – Они давно отгородились от мира, живут обособленно на подножном корму, редко заходят в наш поселок. Среди моих знакомых никто там не бывал, но, судя по слухам, у них полно ветхих построек самого разного назначения.

Логан отодвинул непочатую бутылку пива в сторону.

– Согласен, звучит странно. Но почему кто-то думает, что они имеют отношение к этим убийствам?

– Во-первых, в наших краях мало медведей. Время от времени их теперь замечают в районе Высоких вершин, хотя они и избегают встреч с людьми. Во-вторых, с детства я слышал много странных историй об этих Блейкни – и именно из-за тех историй, я думаю, что они способны на убийство… и не только.

– А что это за странные истории?

Фред сделал изрядный глоток пива.

– Они слишком долго жили обособленно в своей лесной глуши. А такое житье, как вы понимаете, сильно меняет людей. Но, судя по рассказам, этот клан всегда отличался злобностью и жестокостью. Такие вот дела, и… к тому же в семидесятых годах здесь у нас часто пропадали дети… – Удрученно вздохнув, он добавил: – Об этих пропажах умалчивали, но всем известно, кто их умыкнул… и зачем.

Фред уже разговорился, но Логану все равно не хотелось самому спрашивать, зачем же умыкнули детей. Он просто вопросительно поднял брови.

– Для ритуалов. Тайных обрядов. И я имею в виду не черную магию… а нечто пострашнее. Эти Блейкни якшаются в лесной глуши с дикими животными… в общем, противоестественно, как говорится. Но такое общение с природой позволяет им стать ее частью. Порочной частью. Как знать, в кого они там превращаются и на что способны, приняв иное обличье?

– Да, есть от чего встревожиться. Но все-таки зачем им могло понадобиться убивать тех туристов?

Несмотря на то что в баре никого, кроме них, не было, Фред склонился к нему еще ближе и тихо произнес:

– Я могу вам объяснить это всего в двух словах: дурная кровь.

Вернувшись в машину, Логан коротко записал разговор с барменом Фредом, потом просмотрел все свои сегодняшние записи. Все его собеседники в Пиковой ложбине сходились в двух мнениях: никакой медведь не причастен к смерти этих туристов и в убийствах замешан клан Блейкни. Но как именно замешан, никто не мог или не хотел сказать.

Финальный сегодняшний пункт его поисков, таким образом, казался очевидным.

Он включил зажигание и медленно проехал по главной улице к ее пересечению с дорогой 3А. Когда он попросил Фреда дать ему более точные указания местонахождения поселения Блейкни, Фред – после многочисленных предостережений относительно опасности попытки их посещения и ужасающих предсказаний последствий такой попытки – в итоге сдался.

– Надо проехать дальше на запад, может, около мили, там слева увидите ответвление, – сообщил он, – его трудно заметить, никаких указателей или вывесок, ничего. Единственная возможность заметить этот путь – знать, что вам нужно искать грунтовую дорожку, которая пересекает тот участок шоссе.

Свернув с улицы на дорогу 3А, Логан глянул на счетчик пробега. Часы показывали всего четверть пятого, но под густым, заслоняющим небо лесным пологом было по-вечернему сумрачно. Проехав по шоссе от поселка Пиковая ложбина чуть больше мили, он заметил ответвление и предположил, что это и есть путь к территории Блейкни: на юг, изчезая в лесу, уходила грязная, глубоко изрезанная колеями дорога, чуть шире, чем просто тропа. Согласно словам бармена Фреда, ее действительно с трудом удалось разглядеть.

Осторожно свернув с шоссе, он начал медленно, с треском и кряхтением, продираться на своем «Лотусе» по этой просеке. Она была такой узкой и тесной, что ветви деревьев хлестали и скребли бока его маленького родстера. Ему удалось проползти вперед около четверти мили, но потом он остановил машину в углубившихся колеях: подвеска уже дважды скребла по земле и он побоялся вести машину дальше. Развернуться здесь явно невозможно, так же как и разъехаться со встречным автомобилем: ему пришлось попросту оставить машину на дороге.

Джереми попытался открыть водительскую дверцу, но живая преграда подлеска, стиснувшая бока машины, сделала это невозможным. В итоге ему пришлось приоткрыть складной верх и вылезти через ветровое стекло. Спрыгнув на землю, он помедлил немного, собираясь с мыслями, оценивая обстановку и отпуская на волю свою сверхъестественную чувствительность.

На этом пути, представлявшем собой нечто чуть большее, чем просто протоптанная лесная тропа, сырость ощущалась гораздо больше, чем на шоссе. Окружившие его пушистые ветви сочились холодной влагой, а от земли поднимались пронизывающие до дрожи туманные испарения. Он оглянулся на свой родстер, торчавший в зарослях, точно пробка в горлышке бутыли. И вновь Логан почувствовал, еще более отчетливо, свою чужеродность в этих дебрях… уже не по одной, а по двум причинам.

Начав пробираться дальше по этой прихотливо извитой дорожке, он осознал, что лес становится все дремучее и непроходимее, отметив заодно еще одну особенность. Целый день – пока он ехал к Пиковой ложбине и бродил по поселку – он слышал птичье пение. Но здесь стояла полная тишина. У него появилось сильное впечатление, что сам лес к чему-то прислушивался. Он продолжил тихо, чуть ли не на цыпочках, продвигаться вперед.

Очередной поворот тропы неожиданно вывел его на небольшую вырубку; грубо обрубленные с двух сторон от тропы ветви деревьев и кустов были свалены в развалистые гниющие кучи. Лезвие большого тяжелого ножа типа мачете со старой резной рукояткой глубоко вонзилось в ствол ближайшего красного клена. Но вовсе не это привлекло внимание Логана, заставив его резко остановиться в состоянии, близком к недоверию.

Прямо перед ним дорожка упиралась в стену – преграду явно выше двух с половиной метров, сооруженную из множества прутьев сходного размера, установленных вертикально, плотно прижатых друг к другу и обвязанных буроватой, ржавой проволокой. В этой сплошной ограде не было никаких признаков калитки, если она вообще там могла быть. Соединения и переплетения прутьев выполнили с невероятной, безумной точностью, что придавало самой сельской ограде странный вид дьявольского пазла. Собственно, прутья использовались довольно тонкие, но их множество в общей толщине стены, составлявшей не меньше фута, делало эту ограду буквально непроницаемой. Соорудили ее явно очень давно, и что-то в ней – в качестве выбранных прутьев или в их фантастическом и безумно плотном и сложном переплетении – лишило Логана присутствия духа. Обостренное восприятие подсказало ему, что ограда скрывает нечто инороднее; нечто, связанное с порочностью. Бармен Фред упоминал о том, как этот клан приобщился к природе, но у Логана появилось глубокое ощущение – почти как предостерегающий вопль в голове, – что с этой обособленностью связано нечто совершенно противное природе.

Приглядываясь к этой внушающей страх самодельной ограде, Джереми прошел вдоль нее сначала в левую сторону, затем повернул и прошел вправо до того места, где она исчезала в лесных зарослях. Деревья и кусты с обоих концов расчищенного участка обступали эту преграду так плотно, что продраться дальше не представлялось возможным, однако казалось очевидным, что сама стена окружает обширную территорию, по меньшей мере в несколько акров или и того больше.

Открыв рот, Логан хотел подать голос, вызвав кого-нибудь из-за этой глухой стены, но обнаружил, что онемел. Нервно сглотнув слюну, он облизал губы и попытался еще раз.

– Привет, – произнес он еле слышным хриплым голосом. Прочистив горло, он сказал уже более громко: – Привет! Меня зовут Логан. Мне хотелось бы поговорить с вами всего минутку.

Никакого ответа. Территория за плетеным, обвязанным проволокой укреплением оставалась такой же тихой, как окружающий лес.

Логан отступил назад, окинув взглядом пространство над стеной. Справа за ней поднимался крутой горный склон густого соснового леса. Над стеной также виднелась верхняя часть боковых стен какого-то сооружения: явно очень большой постройки под двускатной крышей, крытой поросшей лишайником кровельной дранкой. Издалека казалось, что это сооружение изрядно прогнило. Он разглядел два ряда окон, теснившихся под широкими свесами крыши. В нижнем ряду слабо мерцали огоньки, отбрасывая неровный свет на древние оконные стекла. Верхние окна темнели закрытыми ставнями. Все остальные постройки, скрытые за этой загадочной плетеной стеной, были более низкими.

Под плотным пологом леса становилось все темнее; вскоре будет уже трудно хоть что-то разглядеть. Логан опять приблизился к укреплению и медленно пошел вдоль него, пытаясь отыскать щелку и увидеть, что же скрыто за этой оградой. Внезапно он нашел прореху: щелка обнаружилась в центре поляны и, очевидно, ее оставили специально – только в этом месте тщательно сплетенные прутья чуть расходились. Эта щелка находилась на уровне глаз и имела коническую форму, расширявшуюся к внутренней стороне стены. Осознав, что это отверстие, должно быть, сделано для самих обитателей поселения, Логан припал к нему глазом и разглядел за оградой много каких-то ветхих, видимо, служебных построек, амбар самого древнего вообразимого вида, огороженные участки для зерновых и странное сооружение, которое с его стороны выглядело как большая куча мусора.

И пока он обозревал внутренние постройки, обостренная интуиция вновь подсказала ему, что в этом огороженном поселении есть нечто странное – очень странное.

В этот самый момент отверстие вдруг заполнилось дулом ружья, ржавым стволом большого калибра.

– Живо убирайся отсюда, – прохрипел из-за ограды грозный басок.

– Я совершенно не намерен вторгаться в ваши владения, – подавив страх, ответил Логан. – Мне просто хотелось узнать, не могу ли я задать вам несколько…

Он умолк, услышав щелчок вставленного в ружье патрона.

– Убирайся с нашей земли, – грубо повторил тот же голос. – Или последнее, что ты увидишь на этом свете, будет дуло этого треклятого дробовика.

Логану не понадобилось никаких дальнейших увещеваний. Не произнеся больше ни слова, он мгновенно начал пятиться от стены и быстро ретировался с вырубки обратно на узкую лесную дорожку. Только там он развернулся, стремительно добежал до своей машины, забрался под ее приоткрытую крышу и задним ходом выполз с этой жуткой сдавленной подлеском дорожки на безопасную парковую трассу 3А.

В начале восьмого Логан остановился перед небольшим и ладным деревянным домом Джессапа. Дом уютно расположился на берегу озерца, всего в миле от оживленной, излюбленной туристами базы отдыха на озере Саранак. Обстановка здесь сказочно отличалась от поселения Пиковой ложбины с его уединением среди бесконечного мира темных зловещих лесов.

Домашний интерьер оправдал ожидания Логана: мебель в простом деревенском стиле; на стенах вставленные в рамы пейзажи местных художников; журнальный столик, заваленный странной смесью научных философских журналов и изданий, посвященных лесному хозяйству. Во время великолепного ужина, наслаждаясь вкусом говядины по-бургундски и запеченной картошкой с расплавленным швейцарским сыром, он познакомился с парочкой светловолосых детей и Сюзанной, красоткой с неожиданным для Логана язвительным остроумием. До встречи с Джессапом она училась в Рэдклиффском колледже, потом преподавала в духовной семинарии, старой престижной частной школе Манхэттена. В плане образования она явно составила отличную пару его старому другу и философствующему скитальцу, и хотя Логан втайне сомневался, что ей удается поддерживать на должном уровне свой умственный потенциал в этом сонном лесном сообществе, она, очевидно, полностью посвятила себя домашнему обучению их детей, а также, как выяснилось, бесплатно обучала детей из малоимущих семей в этой округе.

Закончив ужин, Логан вежливо отказался от кусочка шоколадного бисквита и с кофейной чашкой в руке проследовал за Джессапом на просторную веранду, где они, устроившись в неизменных фирменных креслах Адирондака, созерцали поблескивающие воды озера. Окна отбрасывали на лужайку желтые полосы света, и вечернюю тишину оживляло лишь жужжание насекомых. Растущая, почти полная луна заливала окружающий лес бледным сиянием.

Джессап глотнул кофе, потом поставил чашку на широкий подлокотник кресла.

– Итак, – начал он, – что ты думаешь о Пиковой ложбине?

– Она не стала бы моим первым выбором для пенсионного отдыха.

– Дай попробую угадать, – криво усмехнувшись, сказал Джессап. – Народ там поведал тебе, что не согласен с официальным заключением, возложившим вину на безумного медведя.

– Да. У них есть собственные версии по поводу виновных.

– Дай опять угадаю… клан Блейкни.

– Верно. И я нанес им визит, прежде чем отправиться сюда. А за свою навязчивость получил в лицо дуло дробовика.

– Лучше бы ты не совался туда. Тебе повезло, что этим все и ограничилось. – Немного помолчав, Джессап добавил: – У меня сложилось впечатление, что существует список особых причин, побуждающих людей жить в этом парке. Во-первых, если они родились в этом мире и только его и знают, не имея ни желания, ни стремления познать то, что находится за его пределами. Во-вторых, полюбившие эти леса туристы либо часто возвращаются сюда, либо оседают здесь, открывая какие-то заведения, или пансионаты, или еще что-либо в таком роде. Есть еще третья причина. Третий тип обитателей не прижился в современном обществе; они чувствуют себя там чужаками, полусонно слоняясь по жизни. Таких людей тянет в Адирондакский парк, потому что им хочется жить разумно, то бишь, повторяя слова Торо: «иметь дело лишь с важнейшими фактами жизни…»

– «Господень мир, его мы всюду зрим», – процитировал в свой черед Логан. – «…А в нас так мало общего с Природой…»[12]

– Да, Вордсворт тоже имел верные представления. Но, так или иначе, некоторые люди из этой третьей группы бывают слегка с приветом. Посмотрим правде в глаза: одной из причин для жизни в лесной глуши, в изоляции от людей, может быть плохая социализация. В общем, да, будучи рейнджером, я наслушался историй о многих чудаках, живущих обособленно в разной степени удаленности. Такие люди склонны привлекать внимание и порождать слухи… что вполне естественно. – Он сделал глоток кофе. – Но клан Блейкни – это особый случай.

Логан хранил молчание, позволив своему старому другу продолжить.

– Я давно знал о них, разумеется, но только после смерти второго туриста начал активно изучать их историю. Жители Пиковой ложбины говорят, что они жили там всегда, и официальные документы ни в коей мере этому не противоречат: их поселение находилось там издавна, по меньшей мере еще до учреждения этого парка в 1885 году. Парковое начальство оставило их в покое, может, опасаясь, что конфронтация приведет к трагедии типа Уэйко[13]. Их территорию никогда не удавалось официально проверить, но весь тот лесной район к юго-западу от Пиковой ложбины исконно принадлежал их клану. Хотя их хозяйство никак не учитывалось и не облагалось налогами.

– Понятно.

– Естественно, живя там в непосредственной близости, жители относятся к Блейкни весьма подозрительно. Ходили слухи, что изредка посторонним удавалось свести относительно близкое знакомство с этим кланом. Несомненно, однако, что по природе своей они склонны к обособленности и скорее всего параноидально преданы своему роду и клану, чья многолетняя изоляция привела к искаженному представлению о внешнем мире. – Помедлив немного, Джессап спросил: – Говорил ли тебе кто-то из обитателей поселка, скажем так, о некоторых их особенностях?

– Нет, ничего особенного. Большинство из них только приписывали Блейкни вину за эти убийства. Больше всех разоткровенничался владелец бара Фред. – Логан вытащил свой блокнот и бегло просмотрел записи. – Он говорил, что они слишком давно жили в этих лесах. Говорил, что такая жизнь меняет человека. Приписывал им кражи детей для неведомых ритуалов. Еще упоминал о каких-то их ненормальных отношениях с животными в лесной глуши… и что у них, по его словам, дурная кровь.

– Дурная кровь, – хмыкнув, пробурчал Джессап. – Джереми, позволь объяснить тебе кое-что. По поводу того, насколько ты, как посторонний, мог ожидать откровенности от обитателей Пиковой ложбины. Между собой они говорят уже совершенно о других подробностях. Я знаю, потому что слышал кое-какие из этих откровений.

– Например?

– В общем, Фред Бриджер прав. За последние несколько десятилетий действительно пропало несколько детей. За последние сорок лет также на территории парка произошло некоторое количество необъяснимых смертей, причем несоразмерно много именно в окрестностях Пятиозерья. Уже давно – хотя никто не скажет тебе этого прямо – жители того паркового района полагают, что им точно известно, кто такие эти Блейкни… и какие именно изменения с ними произошли.

Джессап опять глотнул кофе. Жужжание насекомых стало громче.

– Итак? – нарушил молчание Логан. – Кто же такие Блейкни, по мнению тех жителей?

– Ликантропы[14], – Джессап тщательно и медленно выговорил это слово, словно пробуя его на вкус.

– Ликантропы? – повторил Логан. – Так люди думают, что клан Блейкни стал вервольфами или оборотнями? Это же…

– Что? Смехотворно? Не заслуживает внимания такого энигматолога, как ты?

– Но нет же никаких медицинских свидетельств в поддержку такого явления. Превращения человека в волка.

– Судя по тому, что я читал, тебе приходилось исследовать и более странные явления. И не забывай, эти люди лучше всех знакомы с Блейкни… много поколений они жили практически в непосредственном соседстве с этим кланом. Они видели то, что не видели мы с тобой.

Логан глянул на рейнджера с еще большим удивлением. Неужели Джессап мог действительно поверить в такую историю?

Пристально взглянув на друга, Джессап догадался о его мыслях. Он вновь улыбнулся так хорошо знакомой Логану задумчивой и мечтательной улыбкой.

– Теперь ты понимаешь, почему я попросил тебя заехать сегодня в Пиковую ложбину… и почему только тебя я мог попросить об этом. Я имею в виду, посмотрим правде в глаза… что это твоя работа.

Логан мысленно признал, что это правда; как энигматолог, он не мог игнорировать никакой вероятности. К тому же Джессап знал эти леса и их жителей гораздо лучше, чем он.

– Я не говорю, что верю в эту историю, – продолжил Джессап, – вовсе не говорю. Но как рейнджер я также не могу игнорировать этого. Слухи не рождаются на пустом месте. А на этих шести миллионах лесных акров скрывается много странностей.

Логан не спешил с ответом.

– Просто подумай немного об этом деле, – предложил Джессап после продолжительного молчания, – и почитай судебные материалы.

Допив кофе, он опять поставил чашку на подлокотник и устремил пристальный взгляд на залитое лунным светом озерцо.

Следующие два дня Логан провел затворником в «Облачных водах». Выдались теплые дни золотой осени, и ночи радовали свежестью и безоблачностью. Он вдруг осознал, что быстро освоился с новым режимом. Пропуская завтрак, он заваривал сам себе много кофе, который потом попивал в течение дня. Ланч, всегда превосходный, приносили ему прямо в коттедж около часа дня. Только вечером он выходил из коттеджа ради ужина в столовой главного корпуса, где познакомился с соседями из ближайших коттеджей – художником-абстракционистом и композитором-пианистом – и где велись неспешные разговоры о погоде и творческих задумках.

Логан опасался, что ему понадобится много времени для погружения в материалы монографии, но «Облачные воды», похоже, оказали почти магическое влияние: вынужденные уединение и слабые признаки иного бытия в соседних коттеджах способствовали его сосредоточенности. К концу первого дня он оживил в памяти первоисточники и перечитал уже написанные главы; к концу второго он уже активно писал дальше. И именно осознав реальный прогресс своего труда, вечером, после ужина на второй день, он позволил себе ослабить контроль и наконец заглянуть в судебные материалы Джессапа.

Медицинские подробности отчетов мало добавили к тому, что он уже знал об этих убийствах, – за исключением их полнейшей дикой свирепости, которая стала очевидной из свидетельских фотографий, несмотря на все следы разложения. Тела жертв не были съедены, но их расчленили, растерзали на части с поразительной яростью. Разложение трупов позволило дать лишь приблизительную оценку нанесенных ран, а зверская сила, необходимая для подобной расчлененки, была главной причиной, что побудила медэксперта предположить медвежьи нападения.

Остальные общие сведения он уже знал: обе жертвы были заядлыми походниками, обоих убили в окрестностях Уединенной горы, причем именно в период полнолуния.

Отложив судебные материалы, Логан подключился к Интернету и провел полтора часа, изучая сведения о вервольфах. Ситуация оказалась, как он понял, несколько необычной. Существование зомби могло быть объяснено всасыванием в кровоток ядовитого порошка с тетродотоксином, симптомами паралича; вера в вампиров, как полагали некоторые источники, основывалась на симптоматике порфирии[15] или на массовой истерии, вызванной смертями, приписанными так называемому сербскому вампиру Петру Благоевичу. И тем не менее существование вервольфов всегда казалось с научной точки зрения наименее объяснимым. И в Сети Логан не нашел ничего, что могло бы изменить его мнение. Он признавал, разумеется, случаи болезненной ликантропии – бредовое, даже шизофреническое воображение больного, представлявшего, что он превратился в зверя. Он также узнал кое-что о гипертрихозе, или «синдроме вервольфа», редком заболевании, сопровождающемся чрезмерным, аномальным ростом волос иногда по всему телу. Однако ни один из этих вариантов не годился для подлинного определения вервольфа: человека, способного реально превратиться в ужасное, подобное волку создание.

Впрочем, никто не отрицал, что легенды о вервольфах, на редкость древние и живучие, уходя корнями во времена Древней Греции, достигли полного расцвета в средневековой Центральной Европе. И в последующие века они продолжали существовать: в книге Клода де Лаваля «Диалоги о ликантропии», увидевшей свет в 1596 году, или в «Анатомии меланхолии» 1621 года, где Роберт Бертон посвятил целую главу ликантропии, или «волчьему безумию», якобы порожденному чрезмерным ублажением меланхолии, при котором страдалец воображал, что превратился в волка. Даже Джон Уэбстер позволил герцогу Фернандо, злодею из его печально известной кровавой трагедии «Герцогиня Амальфи», поддаться такой болезни:

В елизаветинскую эпоху[17] – Логану удалось раскопать некоторые первоисточники – верфольфов, людей-волков, считали порождением колдовских заговоров или временами объясняли их существование непосредственным вмешательством самого Сатаны. В одном из подобных памфлетов под названием «Подлинная история. Обнародование проклятой жизни и смерти некоего Питера Штубе, наипорочнейшего колдуна, который, уподобившись волку, совершил много убийств» описывался злодей, который посредством черной магии мог превращаться в волка практически произвольно и особо любил нападать на беременных женщин, «вырывая детей из их чрев кровожадно и свирепо и поедая их сердца, задыхаясь в неукротимой ярости».

В сущности, расхождения всех изученных им историй и описаний касались способов, времени и причин превращения ликантропов из людей в волков, а также того, насколько они могли управлять этим процессом. Однако в одном моменте большинство источников сходилось: в ночи полнолуния вервольфы обладали наибольшим могуществом и свирепостью и минимальной способностью управлять своими звериными позывами.

Вздохнув, Логан закрыл лэптоп. По своей сути занятие энигматологией предполагало сохранение объективности в любом случае, какими бы странными ни казались явления; и он никак не мог объяснить собственного сопротивления, даже скептицизма в отношении возможности существования такого феномена, как ликантропия.

Чувствуя потребность вдохнуть свежий воздуха, он вышел из коттеджа и побрел по дорожке в сторону главного корпуса. Почти все его множество окон испускало теплый желтый свет, а легкий осенний ветерок доносил тихие отголоски разговоров: несомненно, сегодняшнее собрание завершалось обсуждением. Логан невольно сравнивал притягательное гостеприимство этого большого здания с древним, пугающим сооружением, верхнюю часть которого он разглядел за оградой поселения Блейкни.

Дойдя до газона, он направился в сторону озера. Голоса сюда уже не долетали, он слышал только плеск волн перед его ногами и неугомонный вечерний шум лесных насекомых. Луна, уже полностью округлившаяся, низко висела над водой, такая большая, что, казалось, до нее можно дотянуться рукой.

За его спиной послышался тихий звук шагов по траве, а затем проявился и голос:

– Добрый вечер, доктор Логан.

Логан обернулся. К нему подошел управляющий директор турбазы Хартсхорн.

– И вам того же. Прекрасный выдался вечерок.

– Да, это мое любимое время года. Теплые дни, прохладные ночи. В такую погоду отлично спится. Летние туристы уже укатили, а лыжники еще не прикатили. – Лунный свет, играя в директорской гриве белоснежных волос, придавал ей какое-то призрачное сияние. – Как вам работается?

– Замечательно. Учитывая продвижение трудов, возможно, я сокращу срок моего пребывания у вас.

– Мы не допустим этого. – Хартсхорн улыбнулся.

Он выглядел спокойнее, чем во время их первой встречи. Очевидно, скромное бытие Логана успокоило директора.

– Насколько я понял, тот рейнджер навестил вас в первый же вечер, – заметил Хартсхорн с умышленной небрежностью.

«От глаз этого парня, похоже, ничего не скроешь», – подумал Логан.

– Как я и говорил вам, нам с ним есть что вспомнить.

– Вы говорили, что вместе учились в Йеле, – покачав головой, сказал Хартсхорн. – Надо же, рейнджер с высшим образованием. Как интересно.

– Скорее я назвал бы его прирожденным философом, которому выпал случай провести свои дни в лесах.

– Так он просто заглянул к вам по старой дружбе, – усмехнувшись, уточнил Хартсман.

Логан мгновенно сделал верный вывод: Хартсхорну известно об убийствах туристов, конечно, и его интересовало – по неизвестной причине, – не стремился ли рейнджер привлечь Логана к делу.

– Мы с ним не виделись много лет, – ответил он, – с тех пор много воды утекло.

Хартсхорн просто кивнул.

Возможно, осознал вдруг Логан, стоило слегка удовлетворить любопытство директора. В конце концов, если он не проявит ни малейшего интереса к местному фольклору, это будет выглядеть слишком странно и лишь усилит подозрительность Хартсхорна – а ему меньше всего хотелось какой-либо слежки за его здешней жизнью.

– За время работы рейнджером Рэндалл многое повидал, – продолжил он, – а обитатели этого парка, видимо, с удовольствием делятся не только легендами и небылицами.

– Что, естественно, могло заинтересовать вас… я имею в виду, учитывая ваше хобби. Что ж, сам я редко общался с местным населением, однако мне известно достаточно, чтобы относиться к их байкам весьма скептически. Понятное дело, чисто субъективно. Но со мной не согласится, полагаю, разве что Олбрайт.

– Простите?

– Гаррисон Олбрайт. Наш признанный поэт. Он вырос в этом парке, но уехал отсюда подростком. А в конце девяностых вернулся и с тех пор уже обзавелся в Адирондаке собственным домом. Он не оставляет без должного внимания никаких слухов и не сомневается в здешних легендах. Кстати, на следующей неделе он будет выступать у нас с лекцией. Его истории могут порадовать вас.

– Обязательно постараюсь послушать. Спасибо.

– Что же, наслаждайтесь вечерним отдыхом. И удачи вам с монографией. – В очередной раз улыбнувшись, Хартсхорн развернулся и отправился обратно в сторону главного корпуса.

На следующий день после ланча Логан не стал возобновлять работу над монографией. Он заказал машину, прошелся по подъездной дороге «Облачных вод» до шоссе и сам доехал до большой турбазы на озере Саранак, где взял напрокат джип «Рэнглер». Его собственный родстер после заезда на территорию Блейкни выглядел грязным и поцарапанным, и ему не хотелось подвергать его в будущих поездках более серьезным испытаниям. Кроме того, «Рэнглер» здесь будет привлекать меньше внимания.

Оформляя прокат машины, Логан небрежно спросил клерка о Гаррисоне Олбрайте. Оказалось, что он знал не только самого поэта, но и где тот обитает. Оправдались слова, сказанные ему Хартсхорном: «При всей своей обширности Адирондакский парк в определенном смысле склонен оставаться небольшим сообществом». Таким образом, возвращаясь с озера Саранак, Логан проехал мимо поворота к «Облачным водам», направившись дальше на запад, опять свернул с трассы 3 на 3А и принялся, не доезжая пару миль до поворота к Пиковой ложбине, выискивать треугольное строение с красным «Фордом F1» на подъездной дорожке. «По иронии судьбы, – подумал Логан, – пытаясь удержать меня в «Облачных водах» упоминанием об Олбрайте, Хартсхорн, сам того не желая, подсказал мне очередной шаг расследования».

Сегодня утром выпив кофе, Логан зашел в главный корпус и ознакомился с изысканной и разнообразной библиотекой «Облачных вод». Среди многочисленных изданий он обнаружил несколько поэтических сборников Олбрайта: «Из глубины лесов», «Алгонкинская вершина», «Замшелая седловина». Пролистав их, он обнаружил доступные для понимания стихи, написанные в грубоватом стиле, которые тем не менее говорили о значительном мастерстве и природном таланте. Некоторые стихи были навеяны размышлениями о жизни Адирондака, в иных сельских балладах чувствовалось влияние творчества Роберта У. Сервиса[18] и Джона Мейсфилда[19]. Краткая биографическая справка на задней обложке сборников рекламировала Олбрайта как «новоявленного Дэви Крокетта[20], который родился, образно выражаясь, “с кленовым сиропом в венах”».

Второй раз проезжая по этой трассе, Логан вновь осознал, что удаляется от цивилизации, погружаясь в таинственные глубины обширной дикой природы. Странное осознание: в прошлом исследования в качестве энигматолога заводили его в гораздо более удаленные места – заповедные парки Аляски, в сотни миль к северу от Полярного круга; болотистые низины южного Судана, известные как Судд, – однако нигде там он не испытывал такой сильной и смутной тревоги, как сейчас, когда направлялся в сторону поселка Пиковая ложбина, уже зная, что поблизости от него находится странная плетеная стена, скрывающая от внешнего мира территорию Блейкни.

Трасса сделала поворот, и справа по курсу появилась треугольная постройка. Логан сбросил скорость и завернул на короткую подъездную дорожку. Дом высился примерно в сотне футов от трассы и – хотя и отличался от ухоженного и солнечного жилья Джессапа – выглядел вполне прилично. Под навесом, рядом с пикапом, белели торцы дров, сложенных в большую поленницу, а над краснокирпичной трубой поднимался серый дымок. О заднем дворе здесь говорить не приходилось, с трех сторон дом окружал лес.

Выбравшись из джипа, Логан прошел по земляной дорожке, наполовину скрытой под сосновыми иглами, поднялся на крыльцо и, не увидев дверного звонка, постучал в дверь. Тишину быстро нарушил шум какого-то движения, и дверь открылась. Из сумрачной прихожей на него внимательно смотрел мужчина лет шестидесяти: высокий и крепкий, с проницательными голубыми глазами, коротко стриженными седыми волосами и такой же седой бородой, полностью скрывавшей очертания нижней части лица. Наряд его, состоявший из клетчатой рабочей рубашки, заправленной в выцветшие джинсы, дополняли подвешенные к ремню потертые кожаные ножны с длинным ножом. Ничего не сказав, он просто вопросительно поднял свои кустистые брови.

Только тогда Логан вдруг осознал – сам удивившись столь нехарактерной для него непредусмотрительности, – что забыл подготовиться к этому визиту. После замечания Хартсхорна он предположил, что стоило бы выслушать мнение Олбрайта о недавних убийствах, однако не удосужился продумать, как ему лучше объяснить этому человеку, с какой стати его могут интересовать эти убийства. Отправившись на запад от Саранака, он слишком увлекся попытками проникновения в тайны окружавшего его дремучего леса, чтобы уделить толику внимания психологическому подходу предстоящей встречи. Придется действовать экспромтом.

– Мистер Олбрайт? – спросил он.

Мужчина кивнул.

– Не позволите ли зайти к вам на минутку?

Мужчина по-прежнему невозмутимо смотрел на него.

– Я ничего не продаю. Меня зовут Логан.

– Я знаю вас, – наконец изрек бородач скрипучим баритоном, – смотрел передачу на канале «Дискавери», ту самую, в которой вы опровергли существование Лохнесского чудовища. Не уверен, что мне хочется впускать вас.

Теперь недоумевать пришлось Логану.

– Догадываюсь, почему вы здесь. Но я люблю эти леса… и не хочу, чтобы их испоганили дурной славой.

«Понятно», – подумал Логан.

– Может, мне удастся умилостивить вас, если я скажу, что живу в «Облачных водах», работая над завершением одного исторического эссе? Я приехал сюда не ради рекламы, будь то хорошей или плохой. Более того, я делаю все возможное, чтобы не привлекать к себе никакого внимания. В сущности, директор «Облачных вод» мог бы очень огорчиться, если бы узнал, что я заехал к вам.

Хозяин дома поразмыслил над его словами. И его морщинистое лицо расплылось в улыбке.

– Ладно, – изрек он, – на следующей неделе я читаю там лекцию, и если мне не понравятся последствия этого разговора, то я заложу вас.

– Вполне справедливо, – согласился Логан не в силах подавить легкое опасение.

Бородач отступил в дом и предложил Логану пройти в маленькую гостиную, обставленную просто, почти по-спартански. Большая часть мебели, видимо, была сделана вручную. Самодельные книжные полки пестрели корешками самых разных изданий; письменный стол; несколько деревянных кресел и торшер с традиционным в здешних краях берестяным абажуром.

Олбрайт показал Логану на явно неудобное кресло с прямой спинкой.

– Пиво? – предложил он.

– Нет, спасибо.

– Вот и славно, а то у меня в холодильнике осталось всего две бутылки, и мне совсем не хочется опять ехать в магазин, – признался хозяин, со вздохом опускаясь в другое кресло. – Итак, почему бы вам прямо не сказать мне, чем я могу вам помочь?

– Прежде всего мне хотелось бы задать вам один вопрос. Вы, видимо, уже знаете, кто я. Не могли бы вы рассказать мне немного о себе?

– Рассказывать-то особо нечего, – пожав плечами, откликнулся Олбрайт. – Я родился всего в десяти милях отсюда. Мой старик занимался лесозаготовками. Научил меня всему, что сам знал об этих лесах, ориентироваться в них да плотничать. Умер он от несчастного случая, когда мне было четырнадцать. Мать не могла дождаться, чтобы вывезти нас с братом из этой глуши. Мы переехали в Олбани, где я мог бы получить то, что она называла «настоящим образованием». Поступил в Нью-Йоркский университет. Там заинтересовался литературой, особенно поэзией. Поездил по южным штатам, подряжаясь на самые разные работы, а по вечерам писал стихи. В итоге вышел мой первый сборник «Начало пути». В общем, дальше я старался заработать достаточно денег, чтобы вернуться сюда… как я всегда хотел. – Он встал, вышел из комнаты и, быстро вернувшись с бутылкой пива, спросил: – Достаточно?

– Спасибо.

– А теперь, – сказал Олбрайт, сделав хороший глоток пива из бутылки, – может, вы расскажете мне, как вы стали э-э… не помню уж, какой термин употребили в той документальной передаче?

– Энигматологом. В общем, в моем случае началось все с увлечения сказочными привидениями: когда в ранней юности читаешь все, что попадается под руку по этой тематике, то несколько отклоняешься от реальности. Добавьте к этому в свое время нашумевшую книгу «Страннее, чем наука». И вот уже вы начинаете увлеченно искать необъяснимое в реальной жизни. По правде говоря, я совершенно не планировал втягиваться именно в такую деятельность… она сама нашла меня. – Логан пожал плечами. – Сотни лет назад издавалось множество сенсационных таинственных историй о бродячих призраках, охотниках за колдунами и прочем подобном. В наши дни это стало областью знания.

Олбрайт кивнул, опять отхлебнув пива.

Поначалу Логан настроился на уклончивый разговор с поэтом, но осознал, что перед ним проницательный, умный человек, и решил попробовать говорить откровенно.

– Я скажу, зачем приехал к вам. Один мой друг – лесной рейнджер – прослышал, что я собираюсь пожить в «Облачных водах». Он попросил меня изучить обстоятельства недавних смертей двух походников в окрестностях Уединенной горы. Видимо, его не убедило то, что, по официальной версии, их убили медведи.

Олбрайт опять кивнул. Он не выглядел удивленным.

– Я успел побеседовать с жителями соседнего поселка Пиковая ложбина. Они тоже не верят в медвежью версию. Они склонны винить клан Блейкни. И, как мне сообщили, полагают, что эти Блейкни являются… скажем так… вервольфами.

Выражение лица Олбрайта не изменилось. Он просто увлекся изучением этикетки на пивной бутылке.

– А потом я услышал о вас. И подумал, что раз уж вы родились и выросли в Адирондаке, то скорее всего знаете эти глухие леса как свои пять пальцев. С другой стороны, вы прожили во внешнем мире достаточно долго, чтобы обрести некоторую объективность. – Логан задумчиво помолчал и продолжил: – В моей сфере деятельности необходимо сохранять объективность в любых случаях. Но, честно говоря, мне трудно сейчас дать осмысленную оценку произошедшему. Опять же легендарные вервольфы… Так или иначе, мне просто хотелось узнать, каково ваше мнение.

– Мое мнение… – Олбрайт поставил бутылку пива на пол около своего кресла, – полагаю, я смогу тоже выразить его достаточно просто. Знаете, Логан, я понимаю ваш здоровый скепсис. За двадцать лет, с тех пор как я вернулся сюда, я сам успел услышать довольно много безумных историй. Но я скажу вам кое-что… возможно, вы и сами это знаете, учитывая ваш специфический род занятий. Зачастую легенды – как бы странно они ни звучали – уходят корнями в реальность. И в таких труднодоступных и древних местах, как Адирондак, вполне могут существовать явления, кои не способен полностью объяснить или даже постичь беспристрастный здравый рассудок двадцать первого века.

– Иными словами, мне не следует игнорировать мнения местных жителей, как бы безумно, по моему разумению, они ни звучали.

Олбрайт кивнул.

– А что думаете лично вы? Верите ли вы, что виновны эти Блейкни? Верите ли, что они способны превращаться в волков?

Олбрайт усмехнулся. Покачал головой и развел руками.

– История адирондакской глухомани, доктор Логан, уходит в далекое прошлое… и в нем есть свои тайны. По-моему, вам все-таки стоит выпить пива.

Через два часа, когда солнце уже клонилось к закату и лес погрузился во мрак, Логан простился с Олбрайтом и забрался в свой арендованный джип. Исчерпав возможности добиться ответов от поэта, Логан все равно продолжал болтать с ним и вскоре обнаружил, что за его неприветливой и даже грубоватой наружностью скрывается острый и очень цепкий ум. «Как интересно, – подумал он, включив зажигание и вновь выехав на трассу 3А, – этот бородач отличается от Джессапа». Во многом, видимо, оригинальность Олбрайта восходила к его исконной приобщенности к лесной жизни, он вырос среди Адирондакских гор и, несмотря на попытку матери дать ему «настоящее образование», не потерял навыков лесной жизни – или в каком-то смысле лесного мироощущения, – унаследованных им от отца. Джессап, с другой стороны, провел детские годы в окрестностях Платтсбурга. Их различия определялись, вероятно, самим отношением к природе. Джессап с его отличным философским образованием воспринимал ее сквозь призму взглядов Торо: вселенского приверженца гуманизма, представлявшего природу зеркалом, отражавшим то, как нам следует жить и относиться к нашим ближним. Олбрайт, однако, опять же приобщился, видимо, ко взглядам своего отца: природу надо чувствовать, познавать и наслаждаться ею, но при этом ее стихийные силы следует уважать… и при необходимости опасаться их.

Его размышления прервал телефонный звонок. Логан вытащил из кармана мобильный телефон.

– Да?

– Джереми? – донесся из трубки слабый, хрипловатый голос. – Это Рэндалл. Ты где?

– Еду обратно в «Облачные воды».

– Я пытаюсь дозвониться до тебя уже минут пятнадцать. Скоро ли ты доедешь туда?

– Видимо, не было связи. Мне понадобится еще около получаса. А что случилось?