Тысяча поцелуев, которые невозможно забыть Коул Тилли
Понимая, что могу передумать, я схватил фотоаппарат и, не включая света, в темноте, пробрался в темную комнату в подвале. Найдя дверь, я повернул ручку, переступил порог, включил свет и остановился. Странное чувство овладело мной.
Поппи была права — мой отец подготовил комнату для меня. Все оборудование стояло там же, где и два года назад. Прищепки и шнуры только и ждали, когда их используют по прямому назначению.
Сам процесс проявления шел легко, как будто никакого перерыва и не было. Ничто не забылось, и узнавание, приходившее последовательно на каждом шаге, доставляло приятное удовольствие. Казалось, я и родился с умением это делать.
Наверное, это и было тем, что называют даром. Поппи как-то поняла, без чего мне не обойтись в жизни, а вот меня прошлое ослепило так, что я прошел мимо.
В нос ударил запах химикатов…
Работу я закончил примерно через час. Развешенные на шнурах фотографии одна за другой являли запечатленные на них мгновения. Красный свет не мешал рассмотреть пойманные, выхваченные из жизни чудеса. Я проходил вдоль прищепленных снимков, чувствуя, как разгорается в груди огонек волнения. Губы сами собой расползлись в улыбке.
И тут я остановился.
Взгляд зацепился за фотографию с танцующей на мелководье Поппи. Ветер разметал волосы, на лице играла беззаботная улыбка, глаза сияли, и кожа пылала, а она, подхватив подол платья, счастливо смеялась. Камера поймала ее в тот момент, когда она, обернувшись через плечо, посмотрела прямо на меня. Солнечный свет падал под каким-то особенным углом, словно привлеченный ее магнетической радостью и счастьем.
Я поднял руку и, не дотрагиваясь до бумаги, обвел пальцем контур сияющего лица, мягкие губы и розовые щеки. И оно пришло. Ощущение всесокрушающей страсти к этому искусству, страсти, позабытой и ожившей, вспыхнувшей снова в глубине моей души.
Фотография. Одна-единственная, но скрепившая все, что я знал давно, но предпочел забыть.
Это было оно. Мое предназначение. Цель и смысл моей жизни.
И к этому открытию, к осознанию этой истины меня подвела фотография, снимок девушки, бывшей моим всем.
В дверь постучали.
— Ja? — отозвался я, не сводя глаз с Поппи.
Дверь медленно открылась, и я, даже не оборачиваясь, понял, кто это. В темную комнату вошел и остановился, сделав лишь пару шагов, мой отец. Я посмотрел на него и тут же отвел глаза, увидев, с каким выражением он уставился на развешенные фотографии.
Внутри росло чувство, сопротивляться которому у меня не было ни малейшего желания. Пока не было.
В молчании прошло несколько минут.
— Она прекрасна, — негромко сказал отец. Взгляд его остановился на той самой фотографии, которая привлекла и мое внимание. Грудь сдавило, но я не ответил. Он постоял еще немного, явно чувствуя себя неловко, а потом, ничего не говоря, повернулся и шагнул к выходу.
— Спасибо… за камеру, — выжал я из себя, прежде чем дверь закрылась. Отец задержался. Медленно и тяжело вздохнул.
— Тебе не за что меня благодарить. Совершенно не за что.
С этими словами он вышел из темной комнаты.
Обдумывая ответ отца, я задержался дольше, чем намеревался. Потом, взяв с собой две фотографии, поднялся по ступенькам из подвала и направился к себе. Проходя по коридору, я заглянул в спальню Элтона. Мой младший брат сидел на кровати и смотрел телевизор.
Он меня не заметил, и я двинулся дальше, но, сделав несколько шагов, услышал донесшийся из комнаты смех и остановился. А потом вернулся.
Элтон повернулся ко мне, и по его симпатичному детскому личику разлилась широкая, непринужденная улыбка.
— Hei, Руне, — тихонько сказал он и сел повыше.
— Hei, — ответил я и, пройдя в комнату, кивком указал на телевизор. — Что смотришь?
Элтон взглянул на телевизор, потом снова на меня.
— «Болотных монстров». — Он мотнул головой, отбросив упавшие на глаза длинные волосы. У меня защемило в груди. — Не хочешь посмотреть со мной? Немножко? — робко спросил он и опустил голову.
Было видно — он ждет, что я откажусь.
— Конечно, — сказал я, удивив и его, и еще больше себя самого.
Голубые глаза Элтона полезли на лоб. Он вытянулся на кровати, сдвинувшись к краю узкого матраса.
Я лег рядом. Брат прислонился ко мне бочком и притих. Мы молча смотрели фильм, но в какой-то момент я поймал его взгляд.
Наши глаза встретились, и его щеки мгновенно вспыхнули.
— Мне нравится смотреть телевизор с тобой.
Его слова отозвались во мне каким-то незнакомым чувством.
— Мне тоже, Элт. Мне тоже нравится.
Брат придвинулся ко мне поближе и лежал так, пока не уснул. Таймер выключил телевизор, и комната погрузилась в темноту.
Поднявшись в кровати, я кивнул маме, молча смотревшей на нас из коридора, прошел в свою комнату, закрыл за собой и запер дверь. Потом положил на стол одну из фотографий, вылез через окно и побежал к соседнему дому.
Когда я забрался в комнату, Поппи спала. Я снял футболку, обошел кровать и положил на подушку ту фотографию, на которой мы целовались в воде, чтобы она увидела ее сразу, как только проснется. Потом лег рядом с ней, и Поппи машинально, найдя меня в темноте, положила голову мне на грудь и обняла одной рукой.
Цепочки следов на песке.
Глава 11
Парящие крылья и блекнущие звезды
Три месяца спустя
— Где моя Поппи? Где моя девочка?
Я протерла сонные глаза и села в постели, едва услышав голос, который так любила всегда.
— Тетя Диди? — прошептала я про себя и прислушалась — не ошиблась ли. В коридоре действительно звучали приглушенные голоса, а потом дверь вдруг распахнулась. Я приподнялась, проклиная свои слабеющие руки, и снова легла, когда на пороге появилась тетя Диди — в форме бортпроводницы и собранными в пучок темными волосами. Макияж, как всегда, был на месте, как и неизменная заразительная улыбка.
Ее зеленые глаза, встретившись с моими, мгновенно потеплели.
— Вот ты где? — тихо сказала тетя и подошла к кровати. Опустившись на край матраса, она наклонилась и обняла меня.
— Что ты здесь делаешь, Диди?
Тетя пригладила мои растрепавшиеся волосы и заговорщически прошептала:
— Увожу тебя отсюда.
Я растерянно посмотрела на нее. Тетя Диди встретила с нами Рождество и Новый год, а потом, всего лишь в прошлом месяце, провела у нас еще целую неделю. Я знала, что в следующем месяце у нее очень напряженный график.
Вот почему ее появление здесь сегодня стало для меня полной неожиданностью.
— Не понимаю. — Я свесила ноги с кровати, на которой и пролежала едва ли не все последние дни. В начале недели у меня взяли анализы, по которым врачи заключили, что уровень белых кровяных телец слишком низок. Мне сделали переливание крови и назначили курс лечения. Все это немного помогло, но слабость ощущалась еще несколько дней. Меня держали в палате, чтобы я не подхватила какую-нибудь инфекцию. Доктора хотели продлить пребывание в больнице, но я наотрез отказалась. Терять драгоценное время, лежа в палате? Нет уж. Тем более что рак перешел в наступление, и ценность каждой секунды возрастала день ото дня.
Мне было хорошо дома.
Рядом с Руне, который целовал меня так сладко, я чувствовала себя в полной безопасности.
Ничего больше мне было не надо.
Часы показывали почти четыре пополудни. Скоро должен был прийти Руне. Я все же убедила его походить в школу в эти последние дни. Без меня он не хотел, но мы оканчивали школу, и Руне предстояло поступать в колледж. Пусть даже он и твердил, что сейчас ему не до учебы.
Так было надо. Я думала о нас обоих и не могла допустить, чтобы из-за меня он забыл о том, что у него есть и своя жизнь.
Тетя Диди вскочила на ноги.
— Вот что, Поппи, бегом в душ. Времени до отъезда у нас мало — всего-то час. — Она посмотрела на мои волосы. — Их можешь не мыть — у меня есть девочка, которая обо всем этом позаботится на месте.
Я было открыла рот, но вопросы так и остались при мне — тетя уже вышла из комнаты. Пришлось подниматься. Я встала. Потянулась. Сделала глубокий вдох, закрыла глаза и улыбнулась. Сегодня я чувствовала себя лучше, чем в последние дни. И даже сил как будто прибавилось.
Настолько прибавилось, что я могла выйти из дома.
Прихватив полотенца, я отправилась в ванную и приняла душ. Потом привела в порядок лицо. Собрала в пучок немытые волосы. Затянула их белым бантом. Надела темно-зеленое платье и белый свитерок сверху. Я как раз надевала сережки-восьмерки, когда дверь снова распахнулась. До меня донеслись громкие голоса и, в частности, папин.
Войдя в комнату, Руне прежде всего пробежал по ней взглядом, ищущим, цепким, а когда увидел меня, в его кристально-голубых глазах мелькнуло облегчение. Я посмотрела на него и улыбнулась.
Не говоря ни слова, он пересек комнату, обнял меня за плечи и привлек к себе. Я тоже обняла его. Как всегда, от Руне пахло свежестью.
— Выглядишь лучше.
— Я и чувствую себя лучше.
Он отступил на полшага, взял мое лицо в ладони, посмотрел пристально в глаза и, наклонившись, нежно поцеловал в губы.
— Я рад. Боялся, что мы не сможем поехать.
— Куда? — спросила я, уже чувствуя, как сердце набирает ход.
Теперь улыбнулся уже Руне.
— Нас ждет еще одно приключение, — прошептал он мне на ухо.
Сердце уже колотилось.
— Еще одно?
Не вдаваясь в объяснения, Руне вывел меня из спальни. В последние дни ему пришлось нелегко, но сейчас о недавних заботах напоминало лишь то, что он чуточку крепче сжимал мою руку.
Но я, конечно, все знала. Я видела страх, вспыхивавший в его глазах каждый раз, когда я ворочалась в постели, а он спрашивал, все ли в порядке. Каждый раз, когда мы сидели вместе после школы, он смотрел на меня, наблюдал за мной так, словно боялся что-то увидеть. Увидеть и понять, что это все.
В такие моменты он как будто замирал.
Меня наступление рака не пугало. Ни боль, ни то, что несла болезнь, меня не страшило. Но я не могла видеть Руне таким — с отчаянием и безнадежностью в глазах. Я любила его и знала, как сильно, безмерно он любит меня. Но теперь эта же самая любовь, эта опаляющая душу связь становилась якорем для сердца, которое я уже отпустила.
Я никогда не боялась смерти, и моя вера оставалась крепкой. Я знала, что жизнь после есть. Но теперь в мою душу закрадывался страх. Как оставить Руне. Страх перед его отсутствием. Страх остаться без его объятий и поцелуев.
Словно почувствовав тревогу моего сердца, Руне оглянулся. Я кивнула. Не знаю, насколько получилось убедительно, потому что беспокойство в его лице не исчезло полностью.
— Она не поедет! — разлетелся по коридору папин голос.
Руне привлек меня к себе и для надежности укрыл рукой. Выйдя из комнаты в коридор, мы увидели у входа в гостиную моих родителей и тетю Диди.
Лицо у папы раскраснелось. Тетя стояла, скрестив руки на груди. Мама поглаживала папу по спине, стараясь его успокоить.
Папа поднял голову и выдавил из себя улыбку.
— Поппи, — сказал он и подошел ближе. Руне обнял меня крепче. Заметив это, папа наградил его убийственным взглядом.
Руне даже не дрогнул.
— Что случилось? — спросила я, трогая папу за руку. Но мое прикосновение, похоже, лишило его дара речи.
Я посмотрела на маму:
— Мам?
Она шагнула ко мне:
— Все планировалось давно, когда твоя тетя приезжала к нам несколько недель назад.
Я взглянула на тетю Диди, и та лукаво улыбнулась в ответ.
— Руне хотел свозить тебя кое-куда и попросил твою тетю помочь с организацией. — Мама вздохнула. — Кто же знал, что уровень упадет так скоро. — Она положила руку папе на плечо. — Твой отец считает, что тебе не следует ехать.
— Ехать куда? — снова спросила я.
— Это сюрприз, — подал голос Руне.
Папа сделал полшага назад и посмотрел мне в глаза:
— Поппи, у тебя понизился уровень белых кровяных телец. Это повышает риск инфекции. При твоей ослабленной иммунной системе опасность слишком велика. Не думаю, что путешествие на самолете…
— На самолете? — вмешалась я и посмотрела на Руне. — На самолете?
Он коротко кивнул, но от дополнительных объяснений воздержался.
Мама взяла меня за руку.
— Я консультировалась с твоим врачом, и он сказал… — она прокашлялась, — что на данной стадии болезни ты должна лететь, если сама этого желаешь.
От меня не укрылся скрытый за ее словами смысл: поспеши, если хочешь куда-то успеть.
— Хочу поехать, — с непоколебимой твердостью произнесла я, обнимая Руне. Пусть знает, что я действительно хочу. — С тобой. — Я посмотрела на него снизу вверх и улыбнулась.
Вместо ответа он наклонился и поцеловал меня в губы. Решительно и коротко. На глазах у всей моей семьи. Преподнес сюрприз — всем, кроме меня. В следующий момент Руне шагнул к моей тете, взял стоявший у ее ног чемодан и, не произнеся ни слова, понес его к машине.
Мое сердце билось в волнительном ритме стаккато.
Папа сжал мою руку, и это прикосновение напомнило мне о его опасениях и страхах.
— Поппи, — строго предупредил он.
Продолжить ему не дала я — наклонилась, поцеловала в щеку и посмотрела в глаза.
— Папочка, я все понимаю. Понимаю риск. Я ведь уже давно живу с этим и борюсь. Знаю, что ты беспокоишься. Знаю, что не хочешь, чтобы мне стало хуже. Но оставаться в комнате, как птица в клетке… вот что хуже всего. Я ведь никогда не была домоседкой. Я хочу поехать, папа. Мне это нужно. — Я тряхнула головой, чувствуя, как наполняются слезами глаза. — Не могу отсиживаться взаперти из страха, что что-то случится. Я хочу жить… хочу приключений.
Он прерывисто вздохнул, но после небольшой паузы все-таки кивнул. И у меня даже закружилась от радости голова. Еду!
Я бросилась ему на шею, и он обнял меня.
Потом я поцеловала маму и повернулась к тете. Она протянула мне руку.
— Позаботься о ней, Диди, — сказал папа. — Я полагаюсь на тебя.
Тетя вздохнула:
— Ты же знаешь, Джеймс, я люблю ее всем сердцем. Неужели ты думаешь, что я допущу, чтобы с ней что-то случилось?
— И чтобы у них были разные комнаты!
Я закатила глаза.
Папа заговорил с тетей, но я уже не слышала. Не слышала и не слушала, потому что смотрела в открытую дверь на парня во всем черном, стоявшего у перил на нашем крыльце. На парня в кожаной куртке, с сигаретой в руке, не сводившего с меня кристально-голубых глаз.
Руне выдохнул облачко дыма, небрежно отбросил окурок и протянул руку.
Я выпустила руку тети Диди и на секунду закрыла глаза, запоминая это мгновение.
Мой викинг. Мой плохой парень.
Мое сердце.
Открыв глаза, я выскочила в дверь и, добежав до крыльца, прямо с верхней ступеньки прыгнула ему в объятия. Он подхватил меня, и я рассмеялась, ощутив на лице прохладное дыханье ветерка.
— Ты готова к приключению, Поппимин? — спросил Руне, держа меня на руках и не давая ступить на землю.
— Да, — выдохнула я.
Руне прижался лбом к моему лбу и закрыл глаза.
— Люблю тебя, — прошептал он после долгой паузы.
— Я тебя тоже, — тихо ответила я.
И получила редкую награду — улыбку.
Он осторожно опустил меня на землю, взял за руку и еще раз спросил:
— Ты готова?
Я кивнула, потом повернулась к вышедшим на крыльцо родителям и помахала.
— Вперед, детишки, — поторопила нас тетя Диди. — Нам еще нужно успеть на рейс.
Держа, как всегда, за руку, Руне отвел меня к машине. Мы расположились на заднем сиденье, и я посмотрела в окно, на высокие облака, зная, что совсем скоро буду лететь над ними.
Приключение.
С моим Руне.
— Нью-Йорк! — восторженно выдохнула я, прочитав надпись на экране у нашего выхода.
Руне усмехнулся:
— Мы ведь всегда планировали. Просто получится короче, чем думали.
Онемев от счастья, я обняла его и прижалась головой к груди. Тетя Диди, поговорив с женщиной за столиком, повернулась к нам.
— Эй вы, двое, идемте. — Она махнула рукой в направлении самолета. — Вперед, на посадку.
Мы проследовали за тетей, и я в изумлении открыла рот, когда она показала нам два места в первом классе. В ответ на мой немой вопрос Диди пожала плечами.
— Какой смысл обслуживать салон первого класса, если нельзя воспользоваться положением и побаловать любимую племянницу?
Я обняла ее. И она обняла меня чуть крепче, чем обычно, а потом подтолкнула к креслу:
— Ну все. Иди.
Диди быстро исчезла за шторкой служебного отсека, а я так и осталась стоять, провожая ее взглядом. Руне взял меня за руку.
— За нее не волнуйся, — сказал он и указал на место у окна. — Твое. — Хихикая как дурочка от переполнявшего меня возбуждения, я села и тут же повернулась к окну. Внизу суетились рабочие. Я наблюдала за ними, пока продолжалась посадка, и самолет не тронулся с места, а потом со счастливой улыбкой повернулась к Руне. Он, как обычно, не сводил с меня глаз.
Я взяла его руку:
— Спасибо.
Он пожал плечами:
— Всегда хотел, чтобы ты увидела Нью-Йорк. И сам хотел увидеть его вместе с тобой.
Руне наклонился, чтобы поцеловать меня, но я приложила пальцы к его губам.
— Поцелуешь на высоте тридцать девять тысяч футов. В небе. За облаками.
На меня повеяло запахом мяты. Не проронив ни слова, он выпрямился, а я рассмеялась. Самолет вдруг резко набрал скорость, и мы оторвались от земли.
Через какое-то время лайнер выровнялся, набрав высоту, и я вдруг увидела прямо перед собой губы Руне. Чтобы не улететь, я вцепилась в его рубашку и только успела выдохнуть, как его язык уже вступил в нежную схватку с моим.
— Поцелуй восемьсот восьмой, — прошептала я, когда он, отдуваясь, отстранился. — На высоте в тридцать девять тысяч футов. От моего Руне… и мое сердце едва не разорвалось.
К концу полета я собрала еще несколько поцелуев для моей копилки.
— Это нам? — недоверчиво спросила я, оглядывая пентхаус невозможно дорогого отеля на Манхэттене, куда привела нас моя тетя. Я посмотрела на Руне, за невозмутимым, как всегда, выражением которого проступало тем не менее изумление.
Диди подошла ко мне.
— Поппи, твоя мама ничего об этом пока не знает, но я уже некоторое время встречаюсь с одним человеком. — По ее губам скользнула мечтательная улыбка. — Скажем так, этот номер — его подарок вам обоим.
Совершенно ошарашенная, я уставилась на нее, а потом почувствовала, как внутри растекается тепло. Я всегда переживала за тетю Диди. Она часто оставалась одна. И теперь по ее лицу было видно, какое счастье в ее жизнь принес этот человек.
— Он заплатил за это? За нас? За меня?
Диди помолчала, потом объяснила:
— Строго говоря, платить не пришлось, поскольку этот закуток ему и принадлежит.
Челюсть у меня отвисла еще больше, если такое вообще было возможно, но тут Руне поддел ее пальцем и вернул на место. Я посмотрела на своего бойфренда:
— Ты знал?
Он пожал плечами:
— Диди помогла мне все спланировать.
— Значит, ты знал? — повторила я.
Руне покачал головой и, подхватив чемоданы, понес их в спальню справа. Похоже, указанию моего отца насчет раздельных спален он следовать не собирался.
— Знаешь, Попс, — сказала тетя, глядя ему вслед, — этот парень ради тебя и по битому стеклу пройдет.
Мое сердце омыла теплая волна света.
— Знаю, — прошептала я, чувствуя, как в душу снова просачивается тот самый, недавно появившийся страх.
Диди обняла меня, и я обняла ее:
— Спасибо.
Она поцеловала меня в висок.
— Не за что, Попс. Я и не сделала-то ничего. Все Руне. — Она помолчала. — Не думаю, что я когда-либо видела двух подростков, которые любили бы друг друга так сильно. Цени это время, Попс. Он любит тебя. И ты слепая, если не видишь этого.
— Я вижу.
Диди шагнула к двери:
— Мы здесь на двое суток. Я буду с Тристаном в его апартаментах. Если что-то понадобится, позвони на мой сотовый. Я неподалеку — всего в нескольких минутах.
— Хорошо.
Я еще раз обвела взглядом комнату, упиваясь ее великолепием. Потолок был такой высокий, что мне пришлось задрать голову, чтобы рассмотреть белую лепнину. Подобных огромных жилых помещений я еще не видывала, и большинство гостиных выглядели бы в сравнении с ней какими-то каморками. Я подошла к окну, и мне открылся панорамный вид Нью-Йорка.
У меня перехватило дух.
Взгляд находил и цеплялся за знакомые места, которые я видела только на картинках или в кино: Эмпайр-стейт-билдинг, Центральный парк, статуя Свободы, Флэтайрон-билдинг, Фридом-тауэр…
Столько всего надо увидеть! Сердце забилось в предвкушении чуда. Побывать здесь я мечтала всю жизнь. Я мечтала жить здесь. Мечтала устроить здесь свой дом. Блоссом-Гроув был моими корнями, Нью-Йорку предстояло стать моими крыльями.
А Руне Кристинсену быть моей вечной любовью. Пройти вместе со мной весь путь.
Заметив дверь слева, я подошла к ней, повернула ручку и охнула — в лицо ударил холодный ветер.
Сад.
Открытая терраса — с зимними цветами, скамеечками и, самое главное, великолепным видом. Застегнув парку, чтобы не замерзнуть, я переступила порог. На мои волосы тут же опустились белые снежинки. Я закинула голову, чтобы почувствовать их на лице, и они сели на ресницы, щекоча глаза.
Капельки воды потекли по лицу, и я рассмеялась и прошла дальше, трогая блестящие зеленые листочки. Дойдя до стены, я остановилась — передо мной, как на блюдечке, лежал Манхэттен.
Я вдохнула, и холодный воздух пробрал меня до костей. И тут меня обняли теплые руки, а подбородок уткнулся в плечо.
— Нравится? — мягко спросил Руне, понизив голос почти до шепота, чтобы не нарушить покой этого маленького рая.
Все еще не веря своим глазам, я покачала головой и повернулась — ровно настолько, чтобы видеть его лицо.
— Поверить не могу, что ты устроил это все. Что ты сделал мне такой подарок — подарил Нью-Йорк.
Руне поцеловал меня в щеку:
— Сегодня уже поздно, а у нас завтра много дел. Тебе нужно как следует отдохнуть, чтобы увидеть завтра все, что я запланировал.
В голове у меня выскочила неожиданная мысль:
— Руне?
— Ja?