Открытие ведьм Харкнесс Дебора

Глава 13

Мэтью, единственный нечеловек среди читателей в Селден-Энде, зашел за мной после обеда. Пока мы шли под расписными потолками к выходу, он расспрашивал меня о работе и о прочитанных за день рукописях.

В Оксфорде сделалось серо и холодно. Я, поежившись, подняла воротник, но Мэтью не мерз, хотя шел без пальто. В пасмурный день он выглядел не столь сногсшибательно, но с фоном все-таки не сливался.

– На тебя обращают внимание, – сказала я, видя, как прохожие оглядываются и качают головой.

– Совсем забыл про пальто – и потом, это на тебя смотрят, не на меня.

Какая-то женщина при виде его улыбки раскрыла рот и пихнула свою спутницу локтем.

– Ошибаешься, – засмеялась я.

Направляясь к Кэбл-колледжу и Университетскому парку, мы повернули направо у Дома Родса и углубились в лабиринт современных лабораторий и компьютерных залов. Под сенью Музея естественной истории – краснокирпичного викторианского храма во славу науки – они представляли собой памятники незатейливой функциональной архитектуры.

Нашей целью был небольшой приземистый домик. Мэтью, пропустив свою пластиковую карточку через считывающее устройство, набрал два разных кода. Потом подвел меня к пропускному пункту, записал как гостя и вручил именной бейдж.

– Недурственный уровень безопасности для университетской лаборатории, – заметила я.

Мы шагали по бесконечным коридорам, как-то умещавшимся за скромным фасадом, а меры безопасности становились все строже. Мэтью воспользовался еще одним электронным пропуском, а потом прижал указательный палец к стеклянной панели у двери. Панель чирикнула и выдала сенсорную клавиатуру. Мэтью набрал код, дверь отворилась. Нас встретил легкий антисептический запах, присущий больницам и пустым ресторанным кухням. Всюду, куда ни глянь, были кафель, нержавеющая сталь и приборы.

В одном из помещений со стеклянными стенами я увидела круглый стол для заседаний, черный монолит монитора, компьютеры. В другом – старый деревянный письменный стол, кожаное кресло, громадный персидский ковер, явно стоивший целое состояние, телефоны, факсы и те же компьютеры с мониторами. В других отсеках стояли картотечные шкафы, микроскопы, холодильники, автоклавы, центрифуги и бог знает еще какие приспособления.

Признаков жизни не наблюдалось, но откуда-то доносились виолончельный концерт Баха и что-то до боли похожее на последний хит Евровидения.

– Мой кабинет, – пояснил Мэтью, махнув в сторону помещения с ковром, и повел меня в первую комнату слева, заставленную электроникой, контейнерами для образцов и картотеками. Один из ящиков был снабжен ярлыком «<о».

– Добро пожаловать в нашу эволюционную лабораторию. – Голубоватый свет подчеркивал бледность и черноту волос Мэтью. – Источниками образцов ДНК для нас служат древние захоронения, раскопки, окаменелости и живые существа. – Выдвинув ящик, Мэтью взял из него пачку папок. – Таких лабораторий в мире несколько сот – все они, пользуясь методами генетики, изучают вопросы происхождения и исчезновения видов. Отличие нашей в том, что люди – не единственный разумный вид, который мы здесь исследуем.

Его слова падали холодно и звонко, как льдинки.

– Вы занимаетесь также вампирской генетикой?

– И колдовской, и даймонской. – Мэтью подвинул ногой табурет на колесиках и усадил меня на него.

Из-за угла выскочил вампир в черных высоких кедах «Конверс» и чуть притормозил, натягивая резиновые перчатки. Голубоглазый блондин лет тридцати, похожий на калифорнийского серфера. Не слишком высокий и довольно щуплый по сравнению с Мэтью, но собранный и энергичный.

– Четвертая, резус отрицательный, – определил он, глядя на меня с восхищением. – Вот это находка! – Он зажмурился и втянул носом воздух. – Еще и колдунья к тому же!

– Маркус Уитмор – Диана Бишоп, историк из Йеля, – нахмурившись, представил меня Клермонт. – Она здесь в качестве гостьи, а не подушечки для иголок.

– А-а, – протянул Маркус разочарованно и тут же взбодрился: – Вы не против, если я все-таки возьму у вас кровь?

– Вообще-то, против. – Не хватало еще, чтобы мне пускал кровь лаборант-вампир.

– А вы здорово взвинчены, доктор Бишоп, – присвистнул он. – Адреналином как запахло.

– Что тут происходит? – осведомилось знакомое сопрано: к нам подошла Мириам.

– Доктора Бишоп поразила наша лаборатория.

– Извините, я не знала, что это вы. Пахнет по-другому… адреналин?

– Ага, – кивнул Маркус. – Вы всегда такая? Адреналин бьет ключом, а девать некуда?

– Маркус. – В устах Мэтью имя лаборанта прозвучало как предупреждение, леденящее до костей.

– Лет с семи, – ответила я, глядя в ослепительно-голубые глаза.

– Это многое объясняет, – снова присвистнул он. – Мимо такого ни один вампир не пройдет. – Маркус имел в виду явно не мою внешность.

– Мимо чего? – Мое любопытство возобладало над нервами.

Мэтью потер виски и глянул на Маркуса (от такого взгляда и молоко бы скисло). Молодой вампир, напустив на себя безразличие, хрустнул пальцами так, что я подскочила.

– Вампиры – хищные существа, Диана, – объяснил Мэтью. – Нас привлекает адреналин, выделяемый людьми и животными.

– Мы чувствуем его запах и вкус, – подхватил Маркус. – Пряная, шелковистая, сладкая кровушка. Вкуснотища.

Мэтью с рычанием обнажил зубы. Маркус попятился, Мириам взяла его за локоть.

– Вы чего? Я не голоден! – вырвавшись, крикнул он.

– Доктор Бишоп вполне может не знать, что вампиры чувствуют адреналин, даже когда не голодны. – Мэтью с видимым усилием взял себя в руки. – Мы всегда остаемся охотниками, Диана, а выброс адреналина характеризует добычу.

Теперь понятно, почему Мэтью то и дело приглашал меня на ужины и завтраки. Его будоражил не запах жимолости, а нечто другое.

– Спасибо за разъяснение, Мэтью. – Вчерашний вечер пополнил мои знания о вампирах, но до совершенства было еще далеко. – Постараюсь взять себя в руки.

– Не нужно. Это мы должны держать себя в руках. И соблюдать элементарную вежливость. – Сердито глянув на Маркуса, Мэтью выбрал одну из папок.

– Не начать ли нам с начала? – забеспокоилась Мириам.

– Лучше с конца.

– Им известно об «Ашмоле-782»? – спросила я, видя, что Маркус и Мириам не собираются уходить; Мэтью кивнул. – Ты сказал им, что я видела в книге?

Снова кивок.

– Вы об этом еще кому-нибудь говорили? – За вопросом Мириам скрывалась выпестованная веками подозрительность.

– Если вы имеете в виду Питера Нокса, то нет. Только тете и ее партнеру Эмили.

– В тайну посвящены три колдуньи и три вампира, – задумчиво сказал Маркус, глядя на Мэтью. – Как интересно…

– Будем надеяться, что ее мы сохраним лучше, чем эту. – Мэтью подвинул папку ко мне.

Все трое уставились на меня. Я открыла папку, и в глаза сразу бросился заголовок «ВАМПИР В ЛОНДОНЕ». Меня замутило. Под вырезкой из газеты обнаружилась другая, где говорилось еще об одном обескровленном трупе. Далее шла журнальная статья – по-русски я не читала, но фотография жертвы с растерзанным горлом говорила яснее слов.

Следом – еще дюжина убийств и репортажи на всех мыслимых языках. В одних случаях жертвы были обезглавлены, в других на месте преступления не осталось ни капли крови, в третьих смерть из-за жестоких ран на шее и торсе приписывали животным.

– Мы гибнем, – сказал Мэтью, когда я просмотрела всю папку.

– Вернее, не вы, а люди, – резко ответила я.

– Не только они. Вампиры, судя по этим статьям, проявляют все признаки вырождения.

– Ты хотел показать мне вот это? – Мой голос дрожал. – Какая здесь связь с «Ашмолом-782»? – Страшные картинки оживили в моей памяти зловещие слова Джиллиан.

– Выслушай меня, пожалуйста, – попросил Мэтью: похоже, он все-таки не стремился меня напугать.

Прижимая папку к груди, я села на свой табурет.

– Все эти смерти – результат неумелых попыток превратить человека в вампира. – Мэтью осторожно забрал у меня подборку. – То, что некогда мы делали инстинктивно, стало вызывать затруднения. Наша кровь утрачивает способность создавать из смерти новую жизнь.

Становясь неспособным к размножению, биологический вид вымирает. Но, судя по этим фотографиям, в мире и так вампиров многовато.

– У таких, как я, старых вампиров, питавшихся в молодости преимущественно человеческой кровью, это получается лучше, – продолжал Мэтью, – но старый вампир с годами теряет охоту создавать новых. Молодые – иное дело: рвутся создавать семьи, чтобы не быть одинокими в своей новой жизни. Находят себе партнера, пытаются завести детей и тут обнаруживают, что кровь у них недостаточно сильная.

– Ты говорил, что мы все вымираем, – напомнила я, еще не оправившись от страха и гнева.

– Современные колдуны тоже не столь сильны, как их предки, – как бы невзначай сообщила Мириам. – И детей у вас рождается меньше, чем в старину.

– Это не доказательство, а голословное утверждение.

– Доказательства нужны? Получите. – Мириам толкнула ко мне по блестящей столешнице еще две папки. – Не знаю только, что вы сможете здесь понять.

На одной наклейке, с лиловой каемкой, было напечатано «Бенвенгуда», на другой, с красной, – «Гуд, Беатрис». Внутри – сплошные графики: на первых листах – ярко раскрашенные синусоиды, далее прямые линии, черные и серые.

– Так нечестно, – запротестовал Маркус. – Ни один историк в этом не разберется.

– Вот это – строение ДНК, – показала я на черно-белую схему, – а разноцветные что демонстрируют?

– Это тоже результаты генетических тестов. – Мэтью оперся локтями на стол рядом со мной, придвинул к себе страницу с цветной синусоидой. – Здесь представлена митохондриальная ДНК женщины по имени Бенвенгуда, унаследованная ею от матери и других предков женского пола. Наследственность с материнской стороны, так сказать.

– А с отцовской?

Мэтью открыл черно-белый лист:

– Отец Бенвенгуды был человеком. Вот она, ее хромосомная ДНК – геном, в ней и человеческая составляющая, и колдовская. – Он снова взял цветную схему. – Митохондриальная ДНК, за пределами клеточного ядра, записывает только материнскую наследственность.

– Почему вы изучаете отдельно геном и материнскую ДНК? – Про геном я слышала, а про митохондриальную ДНК ничего толком не знала.

– Неповторимой личностью тебя делает хромосомная ДНК, комбинация отцовских и материнских генов. Благодаря этой комбинации у тебя голубые глаза, светлые волосы и веснушки. А митохондриальная ДНК представляет нам историю целого вида.

– И эта история записана в каждом из нас. В крови и каждой клетке нашего организма.

– И в ней, как в любой истории, – кивнул Мэтью, – значение имеет не столько начало, сколько конец.

– Что возвращает нас к Дарвину, – нахмурилась я. – К естественному отбору и вымиранию видов.

– В «Происхождении», можно сказать, говорится скорее о вымирании, – согласился Маркус, подъехав на своем стуле к другому концу лабораторного стола.

– Кто она была, Бенвенгуда? – спросила я, глядя на яркие синусоиды.

– Очень сильная колдунья, – сказала Мириам. – Бретань, седьмой век. Одно из чудес того изобилующего чудесами столетия. А Беатрис Гуд – одна из ее последних прямых потомков, известных нам.

– Семья Гуд, кажется, родом из Сейлема?

Да, точно: вместе с Бишопами и Прокторами там жили и Гуды.

– Среди предков Беатрис числятся Сара и Дороти Гуд из Сейлема, – подтвердил Мэтью, открыв папку Беатрис так, чтобы сравнить ее митохондриальный график с графиком Бенвенгуды.

– Они разные, – сказала я, сразу заметив различия в цвете и построении.

– Разница не столь велика, – уточнил Мэтью. – Просто в ядерной ДНК Беатрис меньше маркерных генов, характерных для колдунов. Это показывает, что ее предки в борьбе за выживание все меньше и меньше полагались на магию, что привело к вытесняющим магию мутациям.

Этот пассаж, хотя и вполне научный, был направлен прямо в мой огород.

– Род Беатрис обречен на гибель из-за того, что ее предки вытесняли магию из своих генов?

– Виновны не одни колдуны, но и природа, – погрустнел Мэтью. – Колдунам, как и вампирам, приходилось выживать во все более человеческом мире. То же относится и к даймонам. Они проявляют все меньше гениальности, по которой мы всегда отличали их от людей, и все больше безумия.

– А люди? Они-то не вымирают? – спросила я.

– Как сказать. У людей, по нашему мнению, приспособляемость выше. Во всяком случае, пока. Их иммунная система гибче наших, а стремление к воспроизводству сильнее, чем у вампиров и колдунов. Когда-то мы с людьми делили мир почти поровну, теперь создания составляют всего десять процентов от общего населения.

– Мир, когда в нем было столько же созданий, сколько и людей, был совсем иным, – посетовала на генетический расклад Мириам. – Но и людям придет конец – чувствительная иммунная система их как раз и погубит.

– Насколько мы, нелюди, от них отличаемся?

– Отличия значительные, по крайней мере на генетическом уровне. С виду мы очень похожи, но хромосомный состав у нас разный. – Мэтью набросал на обложке папки Беатрис Гуд диаграмму. – У людей в ядре каждой клетки двадцать три пары хромосом, закодированных в длинных последовательностях, а у вампиров и колдунов их двадцать четыре.

– Больше, чем у человека, винограда пино-нуар и свиньи, – подмигнул Маркус.

– А что насчет даймонов?

– У них двадцать три пары, как у людей, плюс одна лишняя хромосома. Как раз ей они, насколько мы знаем, обязаны своей природой… и нестабильностью.

Я склонилась над диаграммой Мэтью, нетерпеливо отбросив упавшую на глаза прядь.

– Что содержится в лишних хромосомах? – Поспевать за этими выкладками было не легче, чем зубрить биологию в колледже.

– Генетический материал, отличающий нас от людей, плюс материал, регулирующий функции клетки, – «бесполезная ДНК», как называют его ученые.

– На самом деле это не мусор, – вмешался Маркус. – Это либо результат предыдущего отбора, либо то, что будет использовано на следующем витке эволюции, – мы пока не знаем, что именно.

– Минутку. Колдуны и даймоны рождаются точно так же, как люди. Я родилась с двумя лишними хромосомами, твой друг Хэмиш – с одной. Но вампиры-то создаются из человеческой ДНК! Откуда же у вас эта лишняя пара?

– Создатель, превращая человека в вампира, удаляет из его организма всю кровь, останавливая работу внутренних органов, – а затем, перед самой смертью, поит возрожденного собственной кровью, – объяснил Мэтью. – Приток вампирской крови, насколько мы понимаем, вызывает спонтанные мутации в каждой клетке нового организма.

О возрождении Мэтью вчера говорил, но слово «создатель» применительно к вампирам я слышала в первый раз.

– Кровь создателя наполняет возрожденного новой генетической информацией, – добавила Мириам. – Иногда то же самое происходит при переливании крови одного человека другому, но вампирская кровь производит в ДНК сотни модификаций.

– Мы стали искать в геноме свидетельства таких взрывных перемен, – сказал Мэтью, – и нашли их. Все новые вампиры проходят спонтанную перестройку, чтобы выжить после приема крови создателя. Так у них появляются две лишние хромосомы.

– Большой генетический взрыв. Вы точно галактики, рождающиеся из умирающих звезд. Ваши гены за несколько мгновений превращают человека в нечто совершенно иное, – благоговейно сказала я.

– С тобой все в порядке? – спросил Мэтью. – Не сделать ли перерыв?

– Мне бы водички.

– Я принесу, – соскочил со стула Маркус. – В холодильнике с образцами должна быть вода.

– Люди первые дали понять, что острый клеточный стресс, вызванный бактериями или другими формами генетической бомбардировки, может привести к мутациям, ускоряющим процессы естественного отбора. – Мириам, достав из ящика еще одну папку, открыла черно-белый ее раздел. – Этот человек умер в тысяча триста семьдесят пятом году. С оспой его организм справился, но третья хромосома из-за болезни мутировала.

Маркус принес воду, которую я с жадностью выпила.

– В вампирской ДНК много подобных мутаций, вызванных борьбой с разного рода болезнями. Они-то, возможно, и приведут нас к исчезновению. – Голос Мэтью звучал тревожно. – Сейчас мы пытаемся понять, какой именно фактор вампирской крови порождает новые хромосомы. Думаю, что ответ кроется в митохондриальной ДНК.

– Нет, в ядерной ДНК, – возразила Мириам. – Организм, атакованный вампирской кровью, включает реакцию, позволяющую приспособиться к переменам.

– Возможно, но и к бесполезной ДНК надо присмотреться внимательно. В ней много всего, что может генерировать новые хромосомы, – заявил Маркус.

Пока вампиры спорили, я закатала рукав. Все трое уставились на мою голую, с проступающими венами руку.

– Что ты делаешь? – холодно вопросил Мэтью, взявшись за свой медальон.

– Надевайте перчатки, Маркус. – Я подняла рукав еще выше.

– Сейчас, – ухмыльнулся он.

– Это вовсе не обязательно, – севшим голосом произнес Мэтью.

– Знаю. Мне самой хочется. – При лабораторном освещении мои жилки голубели особенно ярко.

– Хорошие вены, – одобрила Мириам, и профессор тихо зарычал.

– Если тебе это трудно, Мэтью, выйди и жди снаружи, – спокойно сказала я.

– Подумай хорошенько. – Мэтью склонился надо мной, как в библиотеке, когда защищал от Питера Нокса. – Мы не можем предугадать, каким будет результат твоего анализа. Вся твоя жизнь, вся история твоего рода ляжет перед нами в черно-белом изображении – ты уверена, что тебе это нужно?

– Вся моя жизнь? Как это? – Я занервничала под его пристальным взглядом.

– Анализ нам скажет о многом, помимо цвета твоих глаз и волос. Покажет, какие свойства ты унаследовала от матери и отца, не говоря уж о твоих предках по женской линии.

– Потому я и хочу сдать этот анализ, – терпеливо растолковала я. – Всегда хотела знать, что вытворяет во мне кровь Бишопов, – всякий, кто слышал о моей семейке, заинтересовался бы этим. Вот наконец и узнаем.

Никакого подвоха я здесь не видела. Моя кровь откроет Мэтью то, что я отнюдь не хотела обнаружить случайно, начав поджигать мебель, взлетать в небо сквозь древесные кроны или наводить на кого-то смертельную хворь. Мэтью эта затея почему-то представлялась рискованной, мне – совершенно надежной.

– Вы говорили о вымирании колдунов. Я последняя в роду Бишопов, – возможно, моя кровь скажет вам, в чем причина.

Мириам и Маркус терпеливо ждали, кто кого переглядит – вампир колдунью или колдунья вампира. В конце концов Мэтью, испустив тяжкий вздох, сказал:

– Дай мне набор, Маркус.

– Я сам хочу, – возразил тот, натягивая перчатку и подступая ко мне со своим снаряжением.

– Маркус! – сказала Мириам, сдерживая его.

Мэтью, отняв набор у своего ассистента, пригвоздил Маркуса к месту тяжелым взглядом:

– Извини, Маркус, но кровь у Дианы, если уж она так решила, буду брать только я.

Обхватив мое запястье холодными пальцами, он несколько раз согнул мою руку, распрямил, уложил на нержавеющую поверхность стола. Жутко это все же, когда вампир собирается ввести иглу в твою вену. Мэтью затянул резиновый жгут выше локтя.

– Сожми кулак. – Он надел перчатки, приготовил полую иглу и пробирку.

Я сжала кулак, вены вздулись. Мэтью не стал предупреждать об уколе, как это обычно делают, – без церемоний вогнал иглу.

– У тебя легкая рука. – Я разжала кулак, кровь потекла свободно.

Мэтью, поджав губы, наполнил несколько пробирок, вынул иглу, выбросил в специальный контейнер. Маркус передал собранную кровь Мириам, а та надписала пробирки мелким разборчивым почерком. Мэтью зажал место укола марлей, оторвал другой рукой пластырь, приклеил тампон.

– Дата рождения? – спросила Мириам, приготовившись записать.

– Тринадцатое августа тысяча девятьсот семьдесят шестого года.