Неуязвимых не существует Басов Николай
Он вздохнул, ружьецо его опустилось еще сантиметров на десять.
– Ты похож на громилу. Значит, стрельба будет.
– Ты угадал мой почерк.
Он подумал и вовсе отложил пушку в сторону. Это было интересно, потому что именно сейчас, судя по идеям, которые его обуревали, он должен был держать меня на мушке. А опытные типы подобных ошибок не допускают. Значит...
– Я не могу тебе помочь.
– Зря. Этим ты не просто ослабишь конкурентов, но и лишишь их десятка стрелков, разве это не стоит того, чтобы подумать?
Так и есть, наш разговор прослушивался кем-то, кто находился тут же, в этом же доме. И даже умел каким-то образом подавать Льду сигналы о своем решении.
– А потом они придут ко мне?
– Могли бы, и так пришли бы. По данным полиции, дела у вас идут не ахти как удачно, территорию вашу рвут соседи, товар не лучшего качества, а это значит, что наиболее ценные дилеры переходят к другим поставщикам, у вас ведь за некачественную отраву гасят без следа... Но если у меня все выйдет, разорвут на куски кого-нибудь из соседей, и у вас появится шанс выжить, потому что среди прочих шакалов будет и твоя банда.
Он подумал, вернее, прислушался к чему-то. Может, в него вживлен радиобипер – такая штука, которую вшивали под кожу на голове и которая становилась незаметным, постоянно действующим токи-токи. Но для этого нужна серьезная власть над типом, которому зашивают такую цацку. Лед на таких был не похож, скорее, это судьба «шестерок».
Он снова вздохнул, встал и подошел к маленькому, незаметному столику в темном углу комнаты. Я и не думал, что эта каморка оборудована таким инструментом цивилизации, как стационарный переговорник. Щелкнул каким-то тумблером, на панельке замигали лампочки – одна желтая, вторая красная и очень тусклая. Это его на что-то подвигло. Он повернулся ко мне и промямлил:
– Я сам не голова, так, бригадир...
Значит, нас подслушивали, но связь односторонняя. Ох уж эти бандиты да наркодельцы – загребают миллиарды, а на самую примитивную технику денег жалеют.
– Тогда доложи атаману, я подожду.
Он осмотрел комнату. Перспектива оставить меня тут его не грела, но делать было нечего. Он выглянул в коридор, сделал какой-то странный жест, и тотчас, как мне показалось, прямо из воздуха, в его руке оказалась большая, литровая банка пива. Он вручил ее мне торжественно, как какой-нибудь член Директории, награждающий «Звездой Московии» особо ценного опера. Например, меня так пару раз награждали этой медалькой, считающейся высшей наградой нашего карликового государства.
– Ладно, посиди пока. Стакан найдешь на столе.
Он вышел. Стакан я искать не стал, в таких притонах можно было подцепить что-нибудь более скверное, чем ангину, и стал пить из банки. Пиво оказалось не хуже, чем у честного Кроля, и гораздо лучше, чем подавали внизу.
Вернулся он, когда я справился почти со всей банкой, хотя сначала задумал только обозначить, что пью. С места в карьер он поведал:
– Голова согласился, только... Ну, требует половину денег.
Это меня удивило. К тому же я почувствовал, что пить все-таки не нужно было. Голову ощутимо туманило, но, к счастью, не какой-нибудь подсыпанной дурью, а честным пивным алкоголем.
– Жаден он. Передай, что я послал его подальше и ты рассказал просто так.
Он впервые удивился, на этот раз уже моей наглости.
– Нет, просто так, пожалуй, я не расколюсь. Он мне башку отвернет, если...
Его слова повисли в воздухе, как незаконченная гамма. Не стоило большого ума догадаться, что это предложение подкупить лично его. Только как это сделать, если комната прослушивается. Или это примитивная провокация? В любом случае, совсем нет представления о преданности и дисциплине в нынешних бандах. А ведь на манер итальянцев, иные из них величали себя «людьми чести».
Я поднялся, поставив пиво на пол, очень не хотелось идти до его стола.
– Значит, так, я уйду. Но передай своему голове, что теперь я наеду не на ваших конкурентов, а на вас. И хрен вы что-нибудь сделаете.
Он дрогнул, руки его, как оказалось, очень маленькие, почти детские, потянулись за стволом. Но я уже держал его на мушке своего бластера, второй раз за вечер я не собирался пускать его в ход, но пустил бы, если бы меня к этому вынудили. Он это понял и, вероятно, вспомнил, что я сделал с громилами внизу, которые до этого вполне достойно стерегли его кабак. В результате он вспотел, да так, что пятно сырости стало на глазах выступать на его темной рубашке спереди, примерно там, где находилось солнечное сплетение.
– Погоди, давай я еще раз поговорю с шефом, – предложил он.
Их шеф на самом деле уже все знал, потому что подслушивание никто, разумеется, не снимал. Значит, если он выйдет за дверь, то вернется с десятком боевиков, но я почему-то завелся. Должно быть, из-за пива. Или меня действительно разозлили все эти политесы с теми, кого я привык ни в грош не ставить – с мелкой углой, вроде Льда и его шефа.
Я даже подумал, а не взять ли этого Льда в заложники и прорваться к их командиру с боем? Тем более что идти, скорее всего, недалеко. Но устраивать сражение не хотелось. К тому же я надеялся – вдруг они хоть что-нибудь да дадут мне за мою вежливость?
– Ладно, только быстро. Я жду три минуты и ни секундой дольше. И учти, если вернешься с «быками», первый заряд – твой.
Он ушел и вернулся, когда до трех минут осталось секунд десять. Разумеется, один, но с еще одной банкой пива. Разумеется, теперь я в ее сторону даже не взглянул. Помимо прочего, выглядел он печально.
– Он сказал, что от тебя можно ждать, чего угодно.
– Вот и я о том же.
– Я расскажу, но к нам не будет никаких претензий. И мне очень хотелось бы, чтобы ты больше никогда не приходил.
Пришлось поклясться:
– Чтоб я сдох.
33
Дело показалось нелегким, даже когда я получил дату, место и прикидку по сумме. Сумма меня устраивала, и в московских рублях предполагалась чуть больше трех лимонов. Для серьезной войны этого было катастрофически мало, но для начала могло хватить.
Чтобы не терять время даром, я оседлал свой байкер, на который на этой стоянке действительно никто не покусился, и покатил в сторону Варшавки. Довольно скоро, минут через десять, не больше, я оказался у высоченного, под сотню этажей, домика, глухого, неприятного даже на вид, серого, уходящего в ночной туман, который клубился над головой, как колдовское проклятие, мешая вести рекогносцировку. Как на беду, все, что меня интересовало, относилось именно к верхней части дома, которую и арендовал нужный мне тип.
По украденным у старшего инспектора Кроля сведениям, с которыми я сверился по памяти и по словам Льда, это был не очень богатый, но, видимо, довольно вредный бандит по кличке Шабат. Скорее всего, меня на него потому и натравили, что у него была охрана почти в три десятка «быков». Уличных «пушеров», разумеется, было еще больше, но это меня уже не интересовало. До них дело не дойдет, как я надеялся. Вернее, их, конечно, привлекут к поискам, заставят поохотиться за мной, но лишь потом, когда деньги уже будут у меня. А это не так серьезно, как то, что по моим следам решила рвануть Контора. Заботиться о «пушерах» было то же самое, что переживать по поводу насморка, когда тебя ведут на гильотину.
Итак, помещался Шабат, как мне сказали и как я сам определил благодаря своему схемному виденью, на десяти верхних этажах небоскреба. По замыслу архитектора наверху его выстроили абсолютно круглым, чтобы обзор во все стороны был одинаков. Крышу небоскреба украшал острый, как отточенный грифель, шпиль, водруженный на круглый же колпак, который составлял странного типа чердак. На нем не было никаких вертолетных площадок или пентхаусов – только технические причиндалы.
На своем и только своем этаже, то есть на последнем, Шабат выстроил две комнаты с сильным стальным армированием, их даже легким гранатометом, как мне показалось, взорвать было невозможно. По остальным помещениям этажа, который представлял собой нормальный офис, по ночам бегали три гончих, заряженных на убийство всех, исключая самого Шабата и пяти его ближайших телохранителей. А единственная лестница, ведущая на этот этаж, проходила через настоящую кордегардию, в которой круглые сутки сидело от пяти до восьми автоматчиков.
Разумеется, три сигнальных датчика поднимали тревогу даже в том случае, если на крышу садился воробей. И разумеется, они реагировали на звуки моторов любого пролетающего поблизости транспорта, будь то вертолет, коптер, ракетный ранец или радиоуправляемая модель какой-нибудь леталки с моторчиком. В случае чрезмерно близкого подлета включались выставленные на крыше крестом четыре плазменные пушки, которые и уничтожали непрошеного гостя. Дальность огня на них была подобрана так, чтобы не повредить соседние дома, чтобы плазменные пучки истаивали, растрачиваясь на ионизацию воздуха, но любому предполагаемому противнику достался бы полный заряд, может быть, даже не с одного ствола, а с нескольких – кривизна крыши позволяла почти в каждой точке задействовать как минимум два ствола, а в некоторых случаях даже три.
Саму крышу по четырем секторам просматривали четыре камеры, установленные неподалеку от шпиля, уже в мертвой практически зоне, подобраться к которой, не напоровшись на. плазмометы, было невозможно. То есть все было сконструировано надежно, умело и даже не дешево. Работал спец примерно нашего, конторского, разряда, не меньше.
И тем не менее я не впадал в отчаяние, а лишь вглядывался все более внимательно. И спустя почти четверть часа был вознагражден. Кабель от камер был упрятан, как в желоб, в арматурную стойку небоскреба, и она проходила снаружи здания, как и многие другие такие же пустые стойки, придающие всей конструкции дополнительную жесткость или, может быть, позволяющие в будущем подвесить к ним какие-нибудь выносные балкончики, площадки для тенниса, обзорные ресторанчики.
Но в одном я был уверен: никогда на них не будут устроены посадочные пятачки, чтобы не искушать пушки, установленные наверху. Вообще, с этими пушками здание эксплуатировалось не очень эффективно, но с другой стороны, подобных сооружений по Москве было пруд пруди, и многие домовладельцы были бы рады заключить контракт с удачливым бандитом, пусть это и не сулило полноценного использования собственности. Зато это обещало другие преимущества, например стабильную «крышу».
О том, что это грозило и неприятностями, например, взрывами, пожарами или простой стрельбой, владельцы, видимо, предпочитали не думать.
Помотавшись, чтобы не засветиться, по округе, я подкатил к этому домику еще раза три и каждый раз попробовал высмотреть именно сигнальный кабель. Если бы не боязнь, что меня засекут, я бы вообще его в свой прицел стал рассматривать, так как на свое механическое чутье в делах серьезных не очень полагался.
В общем, я понял, что до кордегардии Шабата, которая и вела внешнее наблюдение, добраться было немыслимо, но в центре стойки, на уровне шестидесятого, примерно, этажа существовал технологический разъем кабеля, и в этом я увидел свой шанс.
По сведениям Льда, Шабат должен был получить новый товар завтра, около одиннадцати ночи. Времени было маловато, но можно было и успеть. Я еще раз смерил взглядом весь домик, потом просканировал верхние этажи и поехал в небольшой ресторанчик на Волоколамке, который облюбовал за то, что там не хватало света, даже чтобы рассмотреть свою тарелку. Заказав ужин, я начал думать, хотя не люблю, когда при этом около меня толчется народ, потому что, сосредоточившись на деле, очень трудно определить, не подслушивает ли тебя какой-нибудь вольный любитель телепатии, а усиленное размышление выделяет тебя из толпы примерно так же, как в ночном лесу высвечивает мощная елочная гирлянда. То есть прикинуться дурнем и замаскироваться в таких случаях немыслимо. Хотя питаться тоже необходимо, к тому же местные девушки, ищущие кавалеров, быстро потеряли ко мне интерес, что облегчило ситуацию.
Сначала я серьезно обдумал возможность использовать пушечки вокруг крыши, уж очень удачно они стояли, неплохо было бы обернуть их плазменные залпы против тех, кого они должны были защитить. Но потом, сама собой в моем сознании выкристаллизовалась одна идея, вторая... и уже к концу Ужина я поражался тому, как никому не пришло в голову то, что выдумал я. Теперь ограбление этого Дурачка казалось едва ли не плевым делом.
Видимо, Москва становилась слишком мирным городом, если даже такого лоха, как Шабат, никто не стремился наказать за небрежность в обороне. Видимо, преступность у нас окончательно пришла в упадок. Или потеряла имманентно присущую ей дерзость, что одно и то же.
34
На следующий день я сделал четыре дела, два поутру и два впоследствии. Во-первых, я заказал по фону в одной из известных мне контор дельтаплан. Разумеется, все переговоры, платежи и обсуждения я вел в личине профессора-рахитика. Ребята по ту сторону видофона под конец стали надо мной откровенно посмеиваться, но так было нужно. Они должны были меня запомнить, чтобы впоследствии, если пойдет розыск крутого солдата Штефана, подсознательно вычеркнуть меня из списка возможных кандидатов.
Разумеется, если бы я появился у них в офисе, они зафиксировали бы это еще лучше, но тогда кто-то мог бы запомнить что-нибудь нежелательное. Например, некто, не в меру умный, мог сопоставить мою походку с явной физической ущербностью и заподозрить обман. Походку очень трудно замаскировать, она сугубо индивидуальна. Недаром по походке определяют человека за сотни метров, даже в темноте, когда других деталей не видно. Чтобы не подставляться, я и за леталкой послал какого-то паренька из платной службы доставки.
Пока он мотался по моему поручению, я сбегал в ближайший магазин средств электронной защиты, где частенько отоваривались наши ребята из Охранки, и потому тут не фотографировали всех клиентов на входе, не пытались дистанционно определить их генокод, снять отпечатки пальцев, запах или сетчатку глаза, когда они, допустим, приценивались к боевой оптике. Более того, продавцы обязаны были не запоминать их, и я рассчитывал, что они выполняют это указание. В магазинчике этом я накупил массу снаряжения, в том числе кучу электронных деталей.
Покупать детали, конечно, дороже и куда хлопотнее, потому что очень точно нужно знать, на что каждая фитюлька способна и как она будет работать. Но это была единственная возможность хоть как-то замаскировать общую идею и цель купленной техники. Возможность рассыпать предположения моих последователей на варианты – уже кое-что, хотя я первый готов признать, что это и не очень большой выигрыш. То, что очень скоро мои противники вычислят и магазин, и купленные мной мелочи, я не сомневался ни минуты.
Я не успел даже просмотреть еще раз свои электронные приобретения, как появился посыльный, который привез требуемый дельтаплан. Увидев меня, он прямо-таки остолбенел, разумеется, от полного несоответствия летательного аппарата и моего гнилого вида. К сожалению, совсем не контактировать с ним я не мог, потому что нужно было заплатить, заполнить кое-какие бумаги и удостовериться, принесли ли мне то, что нужно.
В общем, меня не обманули, но парень крутился около меня довольно долго. И пришлось на его недоуменные взгляды ответить, что сам я, конечно, летать не буду, а хочу подарить эту штуковину племяннику, который такими вещами интересуется и который мне надоел достаточно, чтобы мечтать о его сломанной шее.
Шутка получилась мрачная, но хоть какое-то успокоение в измученную вопросами душу посыльного она внесла. Отправляя чек в контору по торговле дельтапланами, мне пришлось еще раз позвонить в их офис, чтобы оформить рассрочку на оплату аппарата. Положение с деньгами было уже настолько скверным, что мне пришлось даже выклянчивать какие-то довольно мелкие скидки, но ребята на том конце линии пошли на них только после того, как я заявил, что покупаю эту штуковину для пробы. Но если все пойдет гладко, куплю еще один.
Второй дельтаплан был мне определенно ни к чему, потому что даже если этот придется бросить, вторично использовать этот трюк будет нельзя. Как говорил тот же Виктор Саныч Передел, наш начальник отдела и мой непосредственный шеф, повторение – мать всех поражений. И в общем, касательно нашей работы, он был прав. Да я и сам замечал, стоило оперативнику привыкнуть к чему-то, выработать определенный почерк, как его почему-то накрывали.
Потом я загрузил свою новую игрушку в багажник байкера и покатил в сторону Оки. Это было уже третье мое дело.
Километров за тридцать до реки у меня еще с прежних времен было присмотрено довольно крутое и ветреное местечко, где при желании можно было остаться и в одиночестве. Здесь я и опробовал дельтаплан.
Машина была совершенно неотлаженной и чересчур новой, даже скрипела как-то противно, но для моих целей подходила. До вечера я налетался почти вдосталь, дважды чуть не кувыркнулся с высоты, что обещало довольно неприятные последствия, зато приноровился к новому крылу, а потом купил в автомастерской неподалеку несколько баллончиков краски и превратил ярко-желтую ткань своего аппарата в матовую грязно-серую, незаметную на фоне вечернего городского неба. После этого я покатил назад в город.
По дороге меня грызли определенные сомнения. Дело было в том, что я заложился на силовой вариант действий, без всяких хитростей и уловок, теперь же штурмовать крепость Шабата в лоб мне расхотелось.
Поэтому под Подольском я не выдержал, свернул с дороги и заехал в один очень интересный поселок, почти целиком состоящий из отдельно стоящих домиков, каких-то сараюшек и складиков. Все здесь было просто, в один уровень, без тайников под землей и без секретных вторых этажей вместо чердаков.
Поселок этот был по-своему знаменит. Еще лет триста назад, когда коммунистическая Россия готовилась завоевать весь мир и вооружалась, словно полоумная, тут была организована ближайшая к начальству база, где изготавливалось разного рода вооружение. Потом власть над базой переходила из рук в руки, пока окончательно не укоренилась в уголовно-армейских кругах, которые оказывали здешнему люду поддержку, разумеется, не безвозмездно, и позволяли при этом торговать разными разностями. Конечно, и тут следовало знать, к кому с чем обращаться, но этой проблемы для меня не существовало, я еще в свою бытность опером Охранки навострился разговаривать со здешними королями, а за год, который я тут не был, они меня забыть не могли.
Разумеется, тут существовала некая вероятность засады, но я ее, по зрелому размышлению, отринул. Если слух пойдет, что под Подольском не только торгуют, но и продают полиции, экономический ущерб будет таков, что никакой Джарвинов не сможет от хозяев этой территории откупиться. К тому же Контора пока хотела все провернуть по-тихому, настоящей истерии у нее еще не случилось, и если я все сделаю как надо, то и не случится. Просто они не поймут, как и что произошло, а меня уже тут не будет.
Так вот. убаюкивая себя разными посулами, я купил треть килограмма гипераммонала, взрывчатки, которая очень хорошо работала именно против легко колющихся материалов, например строительного бетона, два полиэтиленовых баллона с чрезвычайно вредным газом, противогаз и очень дорогой, охватывающий почти все тело, бронескафандр. Собственно, я и не хотел так много тут прихватывать, но скафандр отдавали задешево, жаль было упускать такую возможность, а взрывчатка всегда пригодится, если не для дела, то для фейерверка, чтобы отвести глаза возможным преследователям.
Платить за все эти штуковины пришлось из последних, и я остался настолько пуст, что даже стал побаиваться, хватит ли у меня горючего доехать до своего особнячка в Москве. Купить еще хотя бы пару литров топливной смеси мне было уже не на что. Зато вечером я собирался стать миллионером.
35
Едва стало темнеть, я взял свой летательный аппарат, боеприпасы, скафандр, и Джин отвез меня на взятой напрокат машине к стройке, отстоящей от интересующего меня здания всего-то метров на триста, не больше. Строительство уже насчитывало этажей двести и раза в полтора превосходило соседний «карандаш». По его пустым перекрытиям, не всегда даже перегороженным стенами, гуляли высотные ветры и гулкие, непонятные звуки.
Стройку стерегли два придурка, которые как раз не должны были пускать в этот дом таких, как я. Но стоило мне немного поторговаться, как они тотчас впустили меня внутрь, за ограду из натянутой сетки, подсоединенной к сигнальной системе, поверху которой еще была проброшена «путанка». Потом, убедившись, что, кроме этих двоих, никого поблизости нет, я пригрозил им оружием и сковал приготовленными наручниками. Они растерялись, на чем и строился расчет, а кроме того, я внушил им, что для них как раз все происшедшее не обернется неприятностями, если они не начнут рыпаться. Мне они не поверили, но внушение сделало свое дело, к тому же другой вариант не очень их самих устраивал.
Собственно, я связал их даже не из желания как можно грубее обмануть несчастных дурачков, сколько для того, чтобы у них было алиби, когда ограбленная банда начнет собственное расследование. Если бы я их не связал, а они рассказали кому-нибудь, что впустили меня, поверив моей легенде, что я, мол, один из безобидных психов бейсеров, которые стараются прыгнуть с дельтапланом со всех высотных новостроек Москвы, их бы пристрелили как возможных соучастников или просто от досады.
Удостоверившись, что у охранников нет запасных ключей от наручников, что они не сумеют их сделать из куска проволоки, валяющийся под ногами, или какой-нибудь булавки, я потопал наверх. Тащить на себе почти семьдесят килограммов амуниции было нелегко, но я справился, хотя и запыхался, пока поднялся чуть выше шестидесятого этажа.
Тут я выбрал свободную площадочку, открывающую прекрасный вид на интересующий меня угол «карандаша», который тут еще был прямоугольным. Потом привел в боевое положение кое-какое оборудование, из которого главным оказалась облегченная ракетная установка. Я выстрелил из нее в стекло усиленного окна на стене «карандаша» всего в полуметре от того места, где обнаружил разъем. Выстрел был не очень легким, главным образом потому, что стекло было действительно очень крепким, а кроме того, располагалось под углом к полету ракеты. Но ракета с проблемой справилась, она разогнала стрелу, устроенную у нее вместо носового обтекателя, так, что та впилась в прозрачную поверхность, пробив аккуратную дырочку специально подобранным для этого наконечником.
Разумеется, еще ракета протащила через темную пропасть между зданий облегченный тросик, который стоил бешеных денег, главным образом потому, что должен был выдержать пламя ускорителей в течение пяти секунд, пока они выгорали. И он в самом деле выдержал. Я потянул за него, и хитрый наконечник на стальной стреле раскрылся на три лепестка, образовав временное, но довольно надежное крепление. Свой конец тросика я привязал к несущей колонне строящегося здания, справедливо рассчитывая, что уж этот-то элемент моей дороги к нужной точке «карандаша» должен выдержать мой вес.
Потом я привязался к небольшой лебедочке, входящей в комплект к дельтаплану, которую я заякорил к той же колоне. Повесил на трос роликовую подвеску, купленную в магазине альпинистского снаряжения, захватил необходимое оборудование и покатил через пропасть в шестьдесят этажей по тросику, протянутому к соседнему зданию.
В общем, это было малоприятное путешествие, но без него обойтись было невозможно, поэтому я терпел, надеясь, что позже как следует посижу на горшке и с моими штанами не случится неприятных неожиданностей.
В точке прибытия до желанного разъема оказалось всего-то сантиметров тридцать пространства и почти десять сантиметров легированной стали стойки. Сталь я разрезал лазерным резачком, причем это оказалось очень непросто, но я сделал все как надо, подбадривая себя тем, что впереди будет более трудная работа. Когда края разреза остыли, я выбил полукруглое окошко в стойке и, к моей несказанной радости, вытащил кабель с разъемом наружу, словно новорожденного ребенка. Сходство увеличилось от того, что оба кабелька выше и ниже разъема пришлось намертво завязать проволокой, словно пуповину, к крючкам, которые я наварил все тем же резачком, только теперь не пробиваясь через сталь, а рассчитывая на ее крепость.
Наступил довольно ответственный момент. Я раздернул соединение, вставил в нижний кабель разъем, идущий от электронного имитатора, который приволок с собой, и быстро воткнул в ответную часть имитатора штекер, идущий от камер наверху. Потом проверил, как все оборудование функционирует.
Пока имитатор не работал, он просто пропускал сигнал от камер, не создавая никаких помех и уж тем более не посылая на мониторы охранников свою «коррекцию» изображения. Вроде бы все выглядело нормально, и это было хорошо, это внушало надежду. Поэтому я убрал инструменты в сумку, вытащил радиопульт и включил лебедку, к тумблерку которой был присоединен липкой лентой дистанционный включатель. Лебедка врубилась сразу на полную мощь и лихо, со свистом, уволокла меня назад, да так, что я чуть было не размазался о бетонную колонну, к которой было привязано начало тросика. В общем, синяков я не избежал, но все равно приятно было не висеть в темном воздухе на слабой волосинке, а ощущать под каблуками железобетонные перекрытия.
Потом я собрал все оборудование, которое мог унести с собой, чтобы затруднить следователям работу, и поднялся на самый верх новостройки. Отсюда я увидел в усилитель зрения, который подобрал на своей вилле, что на крыше «карандаша» бродят два автоматчика Шабата. Один стоял у люка и озирался с угрюмым и злым видом, второй вообще бродил вокруг шпиля, поочередно наклоняясь к каждой камере. Он тряс их, долго осматривал весь конус крыши, который эта камера должна была прочесывать, и докладывал результат своих исследований в токи-токи. Лишь минут через двадцать оба гангстера, довольные своей смелостью, ушли.
Я перевел свой имитатор в режим записи и подождал, пока проверенные автоматчиками камеры совершат один полный оборот. Разумеется, обороты эти высчитывал не я, человек тут непременно бы ошибся, а сам прибор, который оценивал совпадение всех пикселей изображения, транслируемых на мониторы охраны Шабата. А потом нажал кнопку полного включения, и имитатор заработал, совершенно незаметно для человеческого глаза отключив камеры и подавая охране свое, заранее записанное в цифровом режиме изображение.
Это было здорово и абсолютно правдиво. Потому что ближайшие перед камерой изменения он игнорировал, но если бы начался дождь или гроза и гдн-нлбудь над Юго-Западом заблестели молнии, их бы имитатор добродушно пропустил, и охрана не почувствовала обмана. Это был чуть более дорогой прибор, чем мне хотелось бы покупать, но я рассудил, что эта функция искусственного интеллекта просто необходима, на случай, если что-то пойдет не по плану и дело затянется. Зато теперь я останусь невидимым для охраны, расхаживая прямо перед объективами, и буду невидимым еще часа два, пока не сядут аккумуляторы имитатора, но я рассчитывал, что столько времени мне и не потребуется.
Потом я облачился в скафандр. Прыгать без скафандра на крышу, где сидели три гончие, я опасался. Какой я скоростник, я и сам отлично знал и был уверен, что заряженные под завязку гончие – что делало их ощутимо быстрее – без труда доберутся до меня и сумеют атаковать, как бы я ни отстреливался.
Потянулось ожидание. Это было довольно напряженное время, хотя и необходимое. Напряженное, потому что я не очень-то верил Льду. Он вполне мог подложить мне свинью, сообщив о моем визите в Охранку. А уж эти-то ребятки умели устроить такую подлянку, что я и не пойму ничего, пока не окажусь в Лефортовской крытке с дозой депрессантов в крови, способных половину Москвы заставить выть от тоски, и во всем сознаюсь.
И как я ни успокаивал себя, как ни убеждал, что напрягаться – значило поставить под угрозу всю операцию, все равно время от времени телепатически просматривал пространство перед собой, пытаясь понять, что же происходит в «карандаше», чей шпиль торчал этажей на двадцать ниже меня.
Желая успокоиться, я собрал леталку, а когда и эта работа окончилась, вызвал по токи-токи Джина, который объезжал округу, осуществляя наружное наблюдение. Токи-токи я взял у охранников, и хотя эти передатчики были где-то закодированы и распознавались в этом районе, как зарегистрированные, я все равно опасался болтать без надобности, поэтому опять же успокоиться не удалось.
Переговорники я взял еще и потому, что меня или Джина могли окликнуть из центра той команды, которая подрядилась охранять эту стройку. Вероятно, охранники и сами должны были время от времени докладываться, но это уже было не очень интересно. Ребята с надписью «охрана», когда я их связывал, признались, что следующий доклад должны отослать дежурному в полночь, а это опять-таки было после того, как все произойдет. В крайнем случае, если что-то затянется, можно было спуститься вниз и попросить ребят потолковать в этот передатчик, чтобы их командиры не волновались попусту.
Без двенадцати минут одиннадцать прикатили поставщики. Я увидел это сам, но и Джин доложил, что все идет по плану, неторопливо проехав мимо прибывших наркодельцов на своей тачке. Для всех, кто мог его остановить, он оставался тем, кем был по документам, и по легенде болтался в этом районе потому, что якобы рассчитывал снять экзотическую, например малазийскую, красотку.
Получив от него подтверждение и удостоверившись в прицел с электронной пушки, пробивающей все эти бесконечные стены чуть медленнее, чем хотелось бы, но все-таки пробивающей, что охранники Шабата привычно переполошились, я завершил последние приготовления и взвалил дельтаплан себе на плечи.
Едва поставщики вошли в лифт и стали подниматься, чтобы в армированной комнатухе провести обычную процедуру купли-продажи, я разогнался по бетонному перекрытию недостроенного небоскреба, прыгнул и оказался в воздухе.
36
Сам перелет не был чем-то особенным, да и тренировка на холмах давала о себе знать даже между этих высотных зданий, торчащих из тьмы, как зубы безумного великана. Вот только мне пришлось довольно резко сбросить высоту; если бы я знал, что тут такие сильные восходящие токи, я бы выбрал здание подальше или заложил какой-нибудь вираж, чтобы планировать было легче. Хоть это и было по-своему опасно, ведь я мог не рассчитать ветер, он в этих условиях вообще не рассчитывался, и промахнуться мимо своей цели, размеры которой вряд ли превышали кружок диаметром метров в семьдесят.
Но я все-таки не промахнулся, хотя и врезался в скользкую покатую крышу так, что даже ноги заныли да и звук возник такой, словно я ударил в огромный гонг. Почти тотчас я начал скользить назад. Со стороны эта крыша не казалась очень уж крутой, но это только со стороны и в сухую погоду. А на ней верхом, да еще в этот сырой весенний вечер, да еще с крылом над собой, которое могло поддерживать мой вес в воздухе... К счастью, на ногах у меня были башмаки с отрицательным скольжением, то есть на самой гладкой поверхности они могли двигаться только вперед, назад они продвигаться не должны были, так что окончательно я не скатился.
Погасив инерцию движения, я в бешеном темпе принялся отстегивать дельтаплан. Так как он не пострадал, я решил оставить его при себе, как один из вариантов отхода, и чтобы его не сдуло порывом ветра, пока меня не будет, привязал к пресловутому шпилю.
Потом я отдернул тот лючок, из которого часом назад выглядывали охранники Шабата, и спустился на чердак. Как я уже говорил, тут стояли еще три так называемых объемных датчика, и мне пришлось носиться по всему этажу в приборе усиления зрения, чтобы не запутаться в темноте, находить их, срывать крышки и вставлять заранее заготовленные перемычки, чтобы отключить их уже намертво. Это было хлопотно, хотя несколько типов перемычек я, разумеется, подготовил заранее, и хотя у меня была турбоэлектрическая отвертка, позволяющая добраться внутрь приборов за пару секунд, и размещение этих датчиков я заприметил и нарисовал в своем сознании чуть не до метра... В общем, когда стало чуть спокойнее и торопиться необходимости не было, я поставил и завинтил все крышки на место, на случай, если все получится лучше, чем я планировал.
Конечно, я справился с этим совсем не так быстро, как хотелось бы. Но все-таки прежде, чем трое бугаев с автоматами вышли на крышу проверить сигнализацию, которая не умолкала слишком долго, чтобы можно было списать это на сбой электроники.
Они вышли, передний из них пошарил по стене рукой и включил свет на чердаке. Я же едва успел сдернуть усилитель зрения, чтобы не ослепнуть от всех этих светильников, и на всякий случай даже закрыл глаза рукавом. Почему-то переход от светящихся экранчиков усилителя, если он бывал включен для темнового зрения, к нормальному свету создавал какую-то пелену перед глазами на несколько секунд. А в этой ситуации и на секунды потерять ориентацию было смертельно опасно.
Когда же я решил, что привык к нормальной ососвещенности крыши, прошло секунды три, очень много по любым меркам, но и моим противникам нужно было осмотреться. К тому же они осторожничали.
По правде сказать, этот чердак под круглой, полупрозрачной крышей был изрядно загроможден. В нескольких местах он даже напоминал не очень густой лес, и я почти решил применить тактику лесного боя. К сожалению, бугаи тоже действовали, как в лесу, держали друг друга в поле зрения, и пришлось, как всегда, надеяться на скорость, на умение сдерживать огнем несколько противников и, разумеется, на прочность скафандра.
Проклиная того инструктора, который научил их патрулировать, я перебежал вбок от их реденькой цепочки и осторожно, так что даже дыхание затаил, по-пластунски вполз на какой-то бетонный куб высотой метра два с небольшим. Это позволяло мне видеть троих гангстеров разом.
Разумеется, поднимать стрельбу не хотелось, но У пары этих остолопов были автоматы со встроенными глушителями, поэтому очень громкой тревоги не случилось бы, даже если бы они мне и ответили. Зато тот, кто не имел такого глушителя, должен был умереть первым. Разумеется, у моего «каспера» был такой глушитель, что я бы, наверное, не спугнул иную птицу, если бы она сидела у меня на голове во время стрельбы. Правда, отдача при стрельбе могла ей не понравиться, но на некоторых, как известно, вообще не угодишь.
Еще раз смерив их мозги, я вытащил шайбу светопоражения, стиснул ее и по очень высокой дуге бросил им за спины. Она грохнула по покрытию с ощутимым хлопком, и бугаи обернулись. А я лег на свою бетонную тумбу, еще раз закрыв лицо рукавом, и правильно сделал, потому что беззвучная вспышка осветила, кажется, даже Луну.
Когда я поднялся на согнутую правую и вытянутую назад левую ноги, трое остолопов стояли, пряча глаза, как мишени на картинке. И я положил их одной очень длинной, но прицельной очередью, высадив больше половины из стапятидесятипатронного магазина «каспера». Я еще не поднимал скорость восприятия, от этого очень устаешь, а мне вскоре должны были понадобиться вся моя сила и нормальное представление об окружающем мире, но все-таки я почти каждую пулю видел выходящей из ствола, потому что скорострельность у меня была самая маленькая из всех автоматических. И успевал, пока затвор дергался назад, перевести ствол на новую мишень, потом на ту, которая угрожала мне больше других, всаживая туда пару-тройку пуль, не отрывая палец от курка, наводил изрыгаюший дым и вспышки «каспер» на следующего из противников, который, кажется, оклемался от ударов в панцирь настолько, что пытался поднять свое оружие...
Я бил в них, пока они, уже на полу, не затихли. Их кирасы были изрыты моими пулями, расколоты, из-под них текла кровь. Кажется, охранники не успели сделать ни одного выстрела, и это было хорошо, это говорило, что я не вышел из формы. Они лежали передо мной на слабо освещенном, довольно чистом чердаке небоскреба, и я старался выбросить из сознания их предсмертные вопли, которые даже если и не вырвались из их глоток, то были исторгнуты их умирающими мозгами, и которые я телепатически совершенно автоматически подхватил.
Это было едва ли не самое неприятное – если противник умирал не сразу или не был в ментошлеме – слышать последний всплеск мыслей, чувств и эмоций человека, которого ты убиваешь. Для телепата это гораздо более существенный ограничитель при убийстве, чем какая-либо мораль. И это очень весомый аргумент для каждого из нас – бросить эту профессию, как только представится случай, и заняться чем-то другим, например торговать пивом.
Как ни мертво они выглядели, я все-таки проверил их самочувствие. Но они, без сомнения, были уже в лучшем мире, я даже не стал добивать их контрольным выстрелом. А просто пошел к оставленной открытой двери, ведущей вниз, стараясь успокоиться после убийства, соображая – не поменять ли полупустой магазин на свежий или сделать это потом, когда на меня навалятся собачки?
37
Собачки кинулись, едва я спустился на следующий этаж. Но бежали они молча, видимо, чтобы не беспокоить охранников, механический лай им отключили. По всей видимости, им отключили и способность подать общий сигнал тревоги, что было только разумно, встречая гостей с товаром. Но неразумно, принимая во внимание меня. Также очевидно, что им запретили выбегать на техэтаж или чердак, в общем, на ту территорию, которая находилась под полупрозрачной крышей, что опять же было не очень разумно. Видимо, тут никому не могло прийти в голову, что кто-то попытается вторгнуться через крышу, где установлены плазменные пушки.
Если бы к трем охранникам, которые остались на чердаке, прибавились эти шавки, у бандитов было бы куда больше шансов остановить меня. Но так всегда и бывает, кто-то планирует оборону или нападение, выделяет ресурсы, но потом их недостает, и я оказываюсь в выигрыше. Некогда можно было ловить противника врасплох, делать неожиданные ходы, бить в точку, о которой противник не подозревал, и выигрывать. Сейчас все уже известно, таких точек просто не осталось, можно сказать, что их вовсе нет, и побеждать удается, только просчитывая недостаток ресурсов. Именно поэтому я и убил троих охранников наверху, хотя мог бы их, вероятно, обезвредить иначе. Но я хотел, чтобы охрана Шабата потеряла троих охранников не на время, а окончательно – могло так выйти, что именно этих ребят им и не хватит для победы.
Гончие, которые неслись на меня, имели устрашающие морды и ярко-зеленые горящие глаза. В полумраке огромного, почти на весь чердак, помещения, это могло заворожить кого угодно. Даже мне эта картина показалась достойной внимания. Тогда я начал стрелять.
Собаки оказались неплохо бронированы, пули отлетали от них, поднимая почти красивые фонтанчики искр, и все, чего я добился этим огнем, – собаки приостановились, и лишь одна попятилась, получив почти десяток пуль в вытянутую, нарочито схожую с доберманьей морду. И все-таки троих собак мне удержать было нелегко, к тому же и пули в магазине кончались быстрее, чем мне бы хотелось, а я так ничего и не придумал...
Отстреляв магазин, я повернулся и выбежал на крышу, припустив к той лестнице, которая вела к люку на крышу. Собаки, конечно, рванули за мной, потому что перестали получать удары, и вид мой – вид явного врага – вырубил блокировку, мешающую им выбежать на техэтаж раньше. Я бежал изо всех сил, старался так, что даже не нашел мгновения, чтобы закинуть «каспер» на плечо, и успел взобраться на лестницу чуть раньше, чем они меня настигли. Если бы вместо меня бежал нормальный человек, пусть даже и спринтер мирового класса, собаки его непременно догнали бы. Но я не был нормальным человеком.
На лестнице, поглядывая на кружащих внизу собак, которые злобно светили на меня своими зелеными глазищами, я отдышался, снял с пояса импульсную гранату. Это довольно неприятная штука, которая создает электромагнитный импульс немалой мощности. Некогда этот импульс входил в число поражающих факторов атомного взрыва, теперь научились обходиться без атомных реакций. Суть его заключалась в том, что он вырубал практически все электрические схемы.
Я снял чеку и посмотрел на собак. Одна из электронно-механических псин задумалась, потом подошла к поставленной практически вертикально лестнице и вдруг, к моему изумлению, полезла по ступеням, отчетливо порыкивая. Видимо, это была наиболее обученная собака, наиболее опытная и самая решительная из всех. Когда придумали недорогие чипы самообучения и искусственного интеллекта, эти свойства то и дело встречались в роботах Даже там, где им было совсем не место.
Я опомнился и разжал пальцы, сжимающие гранату. Она бухнулась на пол, откатилась вбок. Одна из собак бросилась к ней, схватила своими семисантиметровыми клыками... И тогда граната взорвалась. Блеклое облако дыма, град не очень страшных пластмассовых осколков, хлопок не намного сильнее, чем от пистолетного выстрела без глушителя. Но псы покатились по земле, пытаясь справиться с пережженными в них цепями. Одной из гончих парализовало ноги, второй голову, и она дергала задними лапами туда-сюда с механическим постоянством лесопилки, все время оглядываясь, пытаясь понять, что с ней не в порядке. Третья, у которой граната взорвалась в зубах, дергалась на полу, больше других напоминая настоящего раненого пса. Определенно, у нее пострадали цепи позитронного мозга.
Я спустился, вытащил из рюкзака импульсный пистолетик, штуку, которая действовала как и граната, только не взрывом, а недалеким, но довольно плотным потоком электронов, что тоже намертво пережигало электронные схемы любого аппарата, чуть сложнее тостера, и использовал эту, по сути, детскую игрушку, вставляя ствол в самые уязвимые места собак – в уши, в пасти, поднося к слабо защищенному брюху, чтобы вырубить блоки питания. Пистолет этот было неплох, но действовал слишком недалеко, и главное – нужно было стрелять очень точно, ведь собачки тоже были не круглыми дурами, и если бы я начал бить в них из этой пукалки раньше, когда они только бросились на меня, и случайно не попал бы в нужные места... В общем, прежде чем батарейка истощилась, а это случилось минуты через две, все три пса уже застыли, подобно Железному Дровосеку из сказки Баума, застигнутому волшебным дождем в лесу.
Теперь осталось совсем немного. Я подкрался к двери той комнатухи, в которой происходил обмен «дури» на деньги, и попытался хоть что-то расслышать сквозь стену. Разумеется, у меня был для этого «слухач», приборчик, позволяющий делать и не такие вещи. Я включил его, поставив крохотный микрофон в складку, оставшуюся от бракованной опалубки, и сосредоточился.
По ту сторону стены я расслышал треск счетных мельниц, которые проверяли наличность, и тихие переговоры двух техников, которые анализировали качество доставленного порошка. То есть работа шла полным ходом. Я пришел вовремя и сумел обезвредить все преграды, которые понаставил на моем пути Шабат, достаточно тихо, чтобы не поднять тревоги. Это было приятно.
Может быть, импульсная граната оказала воздействие на счетчики банкнот и в этой комнате, ведь она находилась по прямой метрах в пятидесяти от взрыва, подранившего псов, но стены были армированы, а хороший экран – лучшая защита от всех электронных помех. Могло даже получиться так, что граната все-таки дала какие-то наводки на местную аппаратуру, но слишком недолгую, и никто не обратил на нее внимание, просто не восприняли всерьез.
Я вслушивался в шум и вдруг понял, что смотрю на вентиляционную решетку, вделанную в стену на Уровне своих колен. Ха, такой подарок судьбы грех было не использовать. Собственно, на что-то похожее я и рассчитывал, когда помимо тротила купил и баллоны с газом. Теперь моя предусмотрительность должна была обернуться серьезным выигрышем Усилий, времени и труда. Я-то думал, что мне придется рвать стену, быстро собирать деньги, биться с теми охранниками, которые должны были непременно подняться из своей кордегардии на взрыв... А теперь все могло получиться очень тихо.
Я сбегал назад к дельтаплану, нашел баллоны и приволок их к решетке. Мне следовало уже торопиться, ведь купля-продажа подходила к концу. Потом снял шлем скафандра, натянул противогаз, снова отыскал решетку, подставил к ней оба баллона и отвинтил краны. Лишь убедившись, что газ течет в нужном направлении, я немного расслабился, отошел в сторону, поменял магазин на «каспере» и взял под прицел дверь, приготовившись «гасить» каждого, кто попробует вырваться из импровизированной душегубки.
Но никто так и не выбежал, даже местные бандиты, которым нечего было опасаться «собачек». Хотя и они могли бы сообразить, что снаружи творится что-то не то, когда их помещение стало наполняться газом... Но вот не сообразили или не добрались до двери.
Подождав минут пять, я ментально проверил, что меня ожидает внутри, открыл дверь, вскрыв замок все тем же лазерным резачком, которым вскрывал стойку у технологического разъема сигнального кабеля, и вошел. Все лежали и сидели с искаженными лицами, никто, конечно, не шевелился. Одному из «быков» так свело руку судорогой, что он взвел автоматный затвор, только отпустить его уже не сумел. Так и лежал в обнимку с оружием, которое вот-вот могло начать стрелять. Двое парней были почти в таких же глухих скафандрах, как и я, а значит, если бы они вырвались, бой получился бы затяжным. К счастью для меня, их защитные доспехи были лишены противогазной приставки, и они не избежали общей участи.
По правде, такие скафандры снабжались защитой и от газового нападения, как от всякого другого. Но продавали эту приставку за отдельную плату. А ребята, которых я видел перед собой, считали, что убивают только пули, и это, как показал мой сегодняшний эксперимент, было фатальной ошибкой.
В общем, корректные методы оказались самыми выгодными. Любителей мордобоя и стрельбы прошу обращаться в другую фирму. Я собрал деньги, даже не пересчитывая, вышел и поднялся на крышу. Все было тихо и спокойно, имитатор по-прежнему работал, охранники Шабата так и не поняли, что их хозяина ограбили и исключили из числа живущих в атом не совсем прекрасном мире.
Оставлять тут бронескафандр было жалко, к тому же его могли сдать в мою родную Охранку, и тогда по моему следу пустили бы собачек, приняв во внимание измененный «забором» запах. Да он и сам по себе мог еще пригодиться. Поэтому я разоблачился, получше прикрутил сумки с деньгами и скафандром к свой леталке, перевел «каспер» за спину, влез в бандаж, разогнался и на очень легком порыве сорвался в ущелье между домами.
Когда через четыре с четвертью минуты я приземлился во дворике одного из окрестных особнячков, который занимала такая бедная фирмочка, что не могла наскрести денег даже на внутреннюю видеокамеру с записью, Джин уже ждал меня по ту сторону стены на своей машине.
Я разобрал и аккуратно упаковал дельтаплан, потом взорвал замок на выездных воротах одной из своих аммоналовых шашек, которыми так и не воспользовался, выбежал на проезжую часть, загрузился и уселся в машину. И лишь потом я нажал другую кнопку, и на крыше «карандаша» расцвел еще один ярко-желтый цветок. Это сработали радиодетонаторы, которые я уложил неподалеку от шпиля, пулеметов и камер, втайне надеясь, что и мой имитатор пострадает.
Конечно, радиосирены фирмочки, где я приземлился, как и все прочие в округе, как и наблюдательные камеры полиции, установленные в «частных» конторах поблизости от взрыва, тут же погнали куда-то сигналы тревоги, и через пяток минут вокруг «карандаша» должны были оказаться полицейские и пожарные, но через эти пять минут мы уже катили по Кольцевой автостраде, направляясь к Соколу, к арендованному особнячку, где собирались спокойно разделить добычу.
Я смотрел на темные, туманные улицы и лениво соображал, что, в общем, эти взрывы ворот и крыши небоскреба в самом деле были грубыми поступками. Но, с другой стороны, должен же был я использовать гипераммонал, не пропадать же добру. А кроме того, очень уж мне хотелось, чтобы порошок, который пытался купить Шабат, не пошел гулять по улицам.
38
Ограбление наркодельцов наделало больше шуму, чем я ожидал. Все утренние газеты писали об этом, оттеснив даже статьи о предстоящем концерте какой-то скандинавской рок-звезды, что, несомненно, доставило этому то ли обабившемуся мужику, то ли чересчур крупной девахе немало неприятных минут.
А вот в дневных уже не было ни строки. Из чего я сделал вывод, что мои бывшие начальники догадались о причине происшедшего, или Кроль все-таки пустил по службе докладуху о моем появлении, и приказали прикрыть кран журналистских догадок. И их прикрыли, причем так плотно, словно свобода печати была лишь бредом сумасшедшего, а не одним из всемирно известных принципов.
Оказалось, что денег я взял чуть не в половину меньше, чем ожидал, и даже меньше, чем предсказал Лед. Вероятно, дела у Шабата шли вовсе не так хорошо, как думали его конкуренты. Это было печально, зато деньги оказались «чистыми», то есть – мелкими купюрами, непомеченные, разных серий и номеров. К тому же я и не рассчитывал, что их хватит на все про все. Я думал ограбить Шабата, чтобы не остаться без средств на первое время, разумеется, потом можно было устроить что-нибудь еще, и даже более эффектное.
К тому же полоса везенья на этом не оборвалась, и скоро я получил тому подтверждение. Как ни странно, в той самой библиотеке, в которую, как на работу, я отправился поутру, сообразив, что это и будет моим лучшим алиби. Вернее, это могло послужить алиби тому плюгавенькому облику, который я принял, потому что стоило меня проверить на генокод, как никакие юридические хитрости не помогли бы мне, вероятно, даже доехать до полицейского участка.
В общем, я сидел в библиотеке, сдержанно здороваясь с теми местными, лица которые уже примелькались. Как обычно, это были в основном женские лица, и в них читалось некое любопытство. Что же со мной произошло, почему я вчера отсутствовал? Может, кто-то все-таки уломал этого недотрогу, то есть меня? Или еще есть какие-то шансы на «романтическое» приключение?
Потом наступило обеденное время, я перекусил в местном кафетерии, сделав вид, что не заметил пару каких-то новеньких в обтягивающих джинсах, которые примостились, не спросясь, за мой столик, и чересчур громко, чтобы я слышал, стали рассказывать друг другу, как они расстались со своими последними приятелями. Потом вернулся за свою компьютерную консоль и стал послушно перелистывать газетные полосы, как вдруг...
Я напал на эту статью в газетенке весьма невысокого пошиба, под названием «Скандалы». Информация на Сапегова содержалась в обширной статье и носила весьма откровенный характер. Оказывается, наш полосатенький диктатор, выбранный Джином как мишень номер один, оказался известным шалуном. И несмотря на то что он увел, украл или просто накупил почти у всех своих соседей гарем в полсотни красавиц, во время последнего пребывания в Москве он подбивал клинья под фирму «Кортеж», чтобы выкупить у содержателей некую весьма известную в определенных кругах штучку по имени Пестелия-Золотце.
Переключившись на поиск по этому имени, я в той же газете нашел еще одно упоминание о Пестелии месяцем позже. В ней довольно драматично, с излишними эмоциональными наворотами сообщалось, что двое каких-то лохов, явно профессионалов, но не экспертов в своем роде, специализирующихся на похищении людей, попытались взять Золотце уже после того, как Сапегов укатил в свой Харьков. Им, конечно, дали по рукам, да так, что один даже не дождался «Скорой», а второй попал в больницу с такими скверными ранами, что ему не хватило денег для полного протезирования, сколько бы он ни заработал на несчастных рабах до того.
В общем, все получилось правильно и даже, в некотором роде, по-честному. Зная имя, я разыскал Золотце в специальном альбоме, составленном из примерно таких же объемных постеров, какие изображали рок-певца, и решил, что фотография слишком художественна, но иметь одну, сделанную хотя бы на местном простеньком принтере, мне не помешает. И начал колдовать.
Все эти графические редакторы, которые позволяют вырезать кусок из баз данных и по компьютерной сети выходить на принтер для распечатки, были мне мало знакомы, поэтому я мудрил довольно долго, чтобы не ошибиться. И намудрил!
Когда я послал эту картинку на принтер, стоящий в конце зала, аппарат взвыл так, что на него даже стали оглядываться, а бумага, которая из него полезла, оказалась шириной чуть ли не в газетный стандарт. И всю ее, сверху до низу, очень методично, принтер запечатывал обликом Пестелии, которая, разумеется, была явлена в альбоме в чем мать родила, чтобы читатели правильно оценили прелестницу. Она стояла в позе вызова, откинув плечи, подав вперед грудь, украшенную сверкающими звездами, втянув живот, чтобы сделать талию тоньше, чем у осы, и развернув на камеру бедра, лишь слегка задрапированные черненькими сердечками, так что становилось видно все, абсолютно все, выдвинув вперед одну бесконечную ногу, улыбаясь величественно и призывно, повелительно и обещающе...
Бумага лезла и лезла, получался настоящий постер, пусть и самодельный, но несомненный в своем характере. Принтер то вжикал, то подвывал чуть не на весь зал, в котором обычно стояла тишина, и все больше посетителей поднимали голову, чтобы понять, что же я такое печатаю? И что я тут столько дней так отчаянно искал.
Я щелкал по клавишам, как космонавт, пытающийся предотвратить катастрофу своей ракеты, но бесполезно – файл уже был загружен в буфер проклятой печаталки, и как его очистить со своего рабочего места, я не знал. А плакат с Пестелией изогнулся так, что девица, как живая, лезла на весь зал, и откровенность ее позы казалась лишь более вызывающей.
Все больше голов потрясенных, шокированных посетительниц поворачивались от принтера уже ко мне, игнорируя Золотце, которая улыбалась им всем с видом абсолютной победительницы как раз в том соревновании, в котором большинство из них проигрывало... Я мог, конечно, сделать вид, что это просто шутка, но за распечатки полагалось платить, а кроме того, любая библиотекарша запросто установила бы, кто заказал эту распечатку. И кроме того, мне была нужна физиономия Пестелии, пусть даже в таком виде... Вернее, теперь я был не против такого ее вида – я представил, как повешу ее на стену в моей гостиной и смогу любоваться на нее, когда вздумаю, и почувствую, что еще живу на свете.
В общем, я поднялся, гордо вскинув голову, прошел через весь зал, мимо всех моих соседок, столь искушенных в игре взглядами, а может, и не только, я же не проверял, подошел к пунцовой выдавалыцице на вахте, оплатил портрет, свернул его трубочкой и ушел, дав себе обещание следующий раз воспользоваться другой библиотекой.
Дома я еще раз рассмотрел ее. И остался доволен. Это была неизмененная женщина редкостной красоты, с кожей цвета старого, чуть красноватого золота. Та статейка, которая рассказывала о провале двух купленных, скорее всего, Сапеговым наемников для ее похищения, была права – нам такие и самим пригодятся. И я решил, что нашел именно ту приманку, которую искал.
39
Снять Золотце на месяц стоило более сотни тысяч общерусских плюс налог, но как меня известили, за пару дней до моего звонка она освободилась, и хотя я не был записан в ее очередь, если бы я согласился заплатить какие-то деньги за срочность, все можно было устроить. Разумеется, я согласился, но таких трат пока не предусматривал, поэтому пришлось экономить и платить только за две недели.
Но когда увидел ее вблизи, решил, что экономил зря. Она этих денег стоила. Она была хорошей, милой, не очень крупной и даже как бы обычной девицей, с какими довольно часто встречаешься на улице и проходишь мимо. И лишь вглядевшись в ее лицо, в ее постоянно смеющиеся глаза, становилось ясно, что эта безыскусственность, отказ от каких-либо акцентов, умение не выделяться ни одной мелочью, эта как бы внешняя стертость облика – похожи на манеру очень хорошей актрисы, которая еще не знает, кем станет в следующей постановке.
Да, скорее всего, она была именно актрисой. Конечно, ее профессия подразумевала, и ей приходилось спать с клиентом, но не с кем попало и вовсе не как попало. Это была своего рода игра, только сценой была жизнь клиента, его быт, его дом и воспоминания, его идеи и мечты, которые она воплощала в жизнь. Именно это и было ее работой – удовлетворять самые замысловатые фантазии клиента, придавая его мечтам аромат свершенности. Разумеется, публика отсутствовала, но от этого игра не становилась легче, а ограничений на талант и совершенство исполнения не предусматривалось, как и в подлинном искусстве.
Нас отвели в небольшую комнатку, лишенную каких-либо признаков публичного дома, даже очень дорогого, скорее напоминающую место для деловых переговоров, и оставили вдвоем. И лишь тогда я понял, что не я ее, а она меня будет выбирать. Я даже испугался на мгновение, что она откажется и моя игра пойдет прахом. Поэтому постарался быть обаятельным.
Став разговорчивым, я почти без зазрения совести вчитался в ее довольно ясное сознание и понял, как она в действительности работает. Это была не проституция, это было какое-то более сложное, совершенное мастерство, присущее в нашем мире, кажется, только древним. Так работали гейши на Востоке, такими были, вероятно, знаменитые гетеры античности, такими остались иные наши современницы, если мы умели это качество в них различить.
В общем, я стал в нее слегка влюбляться, даже не собираясь этого делать. Главное, что меня привлекло, в ней не было ничего от вульгарности даже и дорогой проститутки. Она держалась, разговаривала, шутила со мной, как старый друг или как старинный семейный врач, приглашенный на консилиум, где решающее слово принадлежит не ей, но и ее голос может стать, при необходимости, важным.
Конечно, она спросила меня, что нужно сделать. Я ответил, что нужно просто жить в маленькой квартире, а подробности объясню потом, если она захочет и если позволят обстоятельства. Признаться, тут я не знал, как действовать. Рассказать ей все было невозможно. Чем бы ни кончилось мое предприятие, Охранка очень быстро выйдет на нее как на соучастницу, они пропустят ее через сотню своих мясорубок, фильтров и допросных машин, а мне хотелось, чтобы она не пострадала, чтобы ее оставили в покое, отпустили с миром.
И даже если ее не поуродовали бы сверх меры, ей грозила другая беда – ее могли заставить плясать под дудку Охранки. А это мои бывшие коллеги умели. Затем, выжав человека досуха в назидание другим, его чаще всего безжалостно вышвыривали на помойку или приканчивали из патологического страха, что хоть малая толика информации станет известна врагам.
В общем, подумав, я не стал скрывать своих опасений и почти объяснил, почему вынужден секретничать, и она поняла. Это была удача – эта Пестелия, со всем, что было ей свойственно. Так, шаг за шагом, я начал понимать, почему Сапегов положил на нее глаз и почему владельцы отказались ему продать ее, словно обычную рабыню, и даже, не задумываясь, пошли на силовые меры, когда это потребовалось.
Уже минут через двадцать она согласилась, что для нее, как мне сообщил главный распорядитель – толстый, но подвижный, довольный собой и жизнью мужичок, ничуть не похожий на сутенера, – было рекордно коротким сроком. Обычно уламывать Пестелию приходилось неделями, даже месяцами, а большинству она вообще отказывала. И хозяева, по контракту, не могли ее принудить, иначе бы они потеряли ее вовсе.
Я и сам не очень понял, почему она согласилась на предложенную работу. Но все кончилось хорошо, я расплатился, подписал нашим общим с Джином именем контракт, заполнил какие-то громоздкие формуляры по страховке Золотца, по обещанию восполнить всякий вред, какой можно было только предусмотреть, кучу других обязательств, и уже вечером повез красавицу в заранее снятую квартирку, которая находилась недалеко от особнячка на Соколе, но все-таки не имела к нему отношения. Разумеется, я арендовал квартирку таким образом, чтобы по арендному договору невозможно было выйти на нас с Джином и, сверх того, довольно просто было понять, ведется ли за ней наблюдение или она чиста, как шотландское виски высшей пробы.
В такси, которое мы меняли раза три, причем в таких местах, которые сбили Пестелию с толку, поскольку она не очень хорошо знала Первопрестольную, она попробовала разговорить меня, но я вполне успешно отмолчался или, в пиковых ситуациях, отшутился, открыв для себя, что не поддерживать с ней беседу было трудным делом. Потом она успокоилась, она видела и не такое.
Вчитавшись в ее сознание, что было почти так же приятно, как читать ясные, скромные и свежие мыслишки ребенка, я с удивлением обнаружил, что, несмотря на мое необычное поведение и странные просьбы, я ей нравился. И, как ни странно, она поверила мне. Решила, что я не заставлю ее делать что-то сверх ее сил, не причиню ей боли и в конце концов окажусь славным малым с заскоками лишь чуть более замысловатыми, чем у других.
Ей даже было интересно, она получала удовольствие от этой таинственности и неопределенности, она почему-то думала, что получила необычную возможность отдохнуть, не напрягаться, не нервничать, и упивалась грядущим бездельем с изрядным пылом редко простаивающей девушки.
40
Возможно, это не было джентльменством по любому счету, но вечером, заполучив Золотце, я ничего не стал предпринимать, а как обычный грубый работяга, намаявшийся на проклятой работе, завалился спать. Она восприняла это с юмором, устроившись в отдельной спаленке с телевизором и кипой свежих любовных романов, которые накупила по дороге.
Ночью, когда я неожиданно проснулся отдохнувшим, то обнаружил, что она эту спальню выскоблила до стерильной чистоты и спит с видом пай-девочки. Я собрался было отложить окончательную вербовку на завтра, но она вдруг проснулась, села в кровати, а увидев, каким свежим я выгляжу, стала одеваться. Она еще не знала своей роли, но автоматически, хотя и совсем немного, попробовала меня обольстить. Надо сказать, она была так хороша, что ей это почти удалось.
Когда она спустилась, поздний ужин или, скорее, очень ранний завтрак уже был готов. Она уселась за кухонный стол и проглотила все те гренки, которые я приготовил на двоих, с ожиданием поглядывая на меня. Тогда я решился.
Жуя на ходу, я дотопал до комнатки, которую оборудовал под кабинет, и включил компьютер. В него были внесены результаты работы, проделанные мной за последнюю неделю. Я вызвал заранее подобранный файл, упрощенный и облегченный, хотя сейчас, чувствуя характер и живой ум Золотца, понял, что мог бы воспользоваться этой информацией и в том виде, в каком она подавалась в газетах.
Сначала я показал гарем Сапегова, данные о жестокости, с какой он обращался с некоторыми девушками, вообще со всеми, кто попадал туда. Я надеялся, что это заставит Золотце почувствовать себя незащищенной, ведь она чуть было не угодила в этот девичий ад, но она осталась спокойной, хотя прочитала все и рассмотрела фотографии довольно внимательно. Единственной негативной реакцией, которую мне удалось зафиксировать, были слова, произнесенные шепотом, для себя:
– Надо же, что люди выделывают с нашей сестрой!
Так я понял, что рассчитал вербовку слишком наивно. Иные девицы видывали в Московии, безо всякого Харькова, и не такое, и «пробить» их было нелегко.
Поэтому я быстро завершил лекцию о заказе, который на нее в свое время сделал Сапегов, и врубил информацию о садизме его охранки, о концентрационных лагерях, о работных колониях, где люди умирали от истощения самое большее через три, три с половиной года. О гетто, в которые заключались жители некогда весьма процветающего Харькова только потому, что на глаза их диктатора попались слова, известно кем изобретенные, о «социальных заложниках», и которые очень ему понравились, показались полными смысла и значения, достойными свежего использования...
Вот это впечатление произвело. Когда невинные люди и даже дети могли быть заключены в тюрьму, разлучены с родными, насильно проданы в рабство, «под нож» на органы или даже массовым порядком расстреляны из пулеметов – это пробило бы кого угодно.
Даже я почувствовал, что говорю сквозь сжатые зубы, что ненавижу это государственное устройство, вообще любое государство, которое ставит себя выше всех правил гуманности, считает, что оно может вытворять со своими гражданами любую подлость и остаться как бы невинным... А такое очень часто происходило в нашей русской истории, да и сейчас происходит, невзирая на персоны на самом верху, а просто потому, что такова система, неизвестно когда появившаяся, но так и не сошедшая «с повестки дня» для всех подлецов, добившихся у нас власти и использующих эту власть отнюдь не в интересах, как «они» говорят – населения... Населения этой страны.
Это ставило вопрос о том, нужны ли какие-либо государства вообще? Может, стереть их с лица Земли, из сознания людей, уничтожить, чтобы сама память о них считалась пороком, как пороком считается людоедство... И еще я почему-то понял с наглядностью, испугавшей даже меня, что с гражданами России, или тем, что когда-то называлось этим именем, разнообразные подлецы всегда обращались таким образом, талдыча о величии державы, о ее несомненном праве на духовность, на совершенство деяний, на необходимость патриотизма... И всегда это оборачивалось насилием власти, полной безгласностью людей, пресыщенностью чинуш наверху и нищетой, потрясающим бесправием народа внизу, бескрайним скотство сильных и необъяснимым терпением остальных...
Успокоившись, я объяснил, что должен посчитаться с Сапеговым и что она могла бы помочь мне. Она поняла мою идею использовать ее как приманку и даже заговорила о том, чтобы я обеспечил ей алиби. Я рассказал, что, если она не поможет мне, я не стану удерживать ее, и привел распечатку Джина об уничтожении его семьи, как еще один побудительный мотив, хотя она в нем уже не нуждалась.
Она попросила время подумать, и мы мирно довалялись в своих постелях до утра. Чуть стало светлее, она появилась на пороге моей комнаты, с каким-то даже хозяйским видом забралась в мою постель и довольно мрачно спросила, что ей придется говорить, когда ее начнут допрашивать? Я быстро, надеясь не испугать ее раньше времени, рассказал, что и как она должна сделать, чтобы Охранка отстала от нее.
Она полежала, подумала, потом согласилась, и я так обрадовался, что даже забыл ее поблагодарить за согласие в том виде, в каком она, кажется, эту благодарность согласна была принять.
Уже через пятнадцать минут из помещения одного из отдаленных от Сокола почтовых отделений я отправил факс на секретариат Сапегова, с предложением принять участие в аукционе по покупке Золотца. Самому Сапегову приезжать не рекомендовал. Потом я отправил тот же текст в пару московских, наиболее скандальных газетенок, и для вида в Астраханский каганат и во Владивостокскую торговую республику, где при местном университете проводились какие-то опыты по выведению совершенного человеческого генокода, и откуда не раз поступали просьбы продавать им совершенных, желательно неизмененных женщин и мужчин.
Выйдя из почты, я посмотрел на мутное, поднимающееся между небоскребами и шоссейными многоуровневыми развязками солнце, едва пробивающееся между слоями смога, выхлопов, тумана и обычной весенней сырости, и понял, что операция наконец-то началась.
Это может показаться нелепым, надуманным или просто глупым, но мне показалось, что мир стал ярче и дышится как-то легче... В общем, настроение у меня сделалось куда бодрее, чем прежде. Я вышел на тропу, я снова был на войне и парил в этой страшном реальности, как птица.
Это было настолько отчетливое удовольствие, что приходилось удивляться – как будто мне не хватало опасности раньше, как будто по моим следам не шли псы Охранки... А может быть, все дело было в том, что теперь игра шла по моим правилам и мне нечего было ждать, оставалось только действовать.
41
Но радость длилась недолго. Я немного помотался по городу, организовывая кое-какие мелочи, а потом надумал вернуться к Золотцу, чтобы подготовить ее к дальнейшим нашим шагам, как вдруг заметил, что за квартиркой наблюдали. К счастью, это были обычные полицейские, формально они не имели права вламываться в это жилье. А значит, и не сделают этого, пока не будут уверены, что внутри их ждет что-то любопытное.
Их наблюдателей можно было провести довольно просто, что я и сделал. На книжной полке квартиры, в которой теперь обитала Пестелия, я еще вчера вечером оставил «токи-токи», настроенный только на такой же мой аппаратик, который я решил держать на Соколе. Разумеется, в обеих машинках был встроен кодировщик, который с высокой степенью надежности исключал подслушивание. Пользоваться визорной связью я уже опасался, это могло плохо кончиться.
Я отправился в особнячок и позвонил оттуда. Когда Золотце подошла к аппарату, я сообщил ей, что операция началась, что она находится на осадном положении, но причин нервничать пока нет. Еще я сказал, что она должна тихо, как мышь, сидеть на месте и ждать моего сигнала. Для развлечения она могла играть на компьютере, смотреть телевизор и читать книжки. Пищей, уборкой и газетами должна заняться тетка из конфиденциального бюро, которую я сегодня найму и которая начнет приходить завтра.
Это бюро было очень полезной организацией, полицейские не могли к нему придраться, потому что нарывались на очень жесткий отпор адвокатуры. Даже к теткам из обслуги они решались приставать, только если знали, что совершается какое-то правонарушение. А пока опять-таки в отношении этой квартиры они этого не знали, вся схема могла продержаться неделю, а может, и две.
После этого я отправился спать, надеясь, что на трезвую голову легче пройдет возврат в мою обычную внешность. Так, собственно, и вышло, я «перетек» к исконному облику почти без мучений, а едва стемнело и кончили работать всякие конторы, оделся и снова вышел на улицу. Я хотел узнать, что творится у противника, и у меня имелся для этого один верный способ.
На этот раз я выбрал Лиану. Она входила в нашу группу планирования, носила погоны довольно высокого ранга, хотя могла бы сделать и более приличную карьеру, но отказалась от стукачества, доносительства и чересчур личных контактов с начальниками, которые этих контактов добивались. Она должна была присутствовать на совещаниях по моей поимке и потому знала, что там предлагалось. Разумеется, она могла меня и арестовать, но я почему-то надеялся, что этого не произойдет и ничего страшнее бессонной ночи меня не ждет. Надо признаться, что, направляясь к ней, я даже радовался, что не поспешил чрезмерно растратиться на Золотце, Лиана была довольно требовательной подругой.
Я не хотел пугать ее, поэтому просто подошел к её подъезду и позвонил, словно это было самым обычным делом на свете – явиться к ней в гости. Она включила обзор, не давая мне об этом знать. Потом в переговорнике прозвучал ее чуть взволнованный голос:
– Ты?
– Не ожидала? – Я залихватски улыбнулся, мне хотелось быть обаятельным. – Сюрприз.
Замок на двери отщелкнулся, я вошел в подъезд, вызвал лифт и поднялся. У двери она спросила, глядя на меня умными, чуть жестковатыми, но на редкость красивыми глазами:
– Слежки нет?
– Разве я сунулся бы к тебе, не сняв местность в округе?
На самом деле, в их подъезде находилась камера, правда, без записи, которую должен был проглядывать охранник дома, сидящий в подвале. Это был гражданский охранник, плохо тренированный и мало понимающий, что важно, а что нет. К тому же у него были нелады с подружкой, с которой он ругался по телефону уже больше часа. Он был не очень силен ментально, я вторгся в его сознание, выждал момент, когда в своей попытке убедить ее, что им хорошо вдвоем, он впал в откровенное отчаяние, и лишь тогда вышел из-за угла и подошел к парадной двери.
А к камере в лифте я просто повернулся спиной, привстав на цыпочки, чтобы определить мой истинный рост не могла никакая экспертиза на свете. К. тому же я не доехал до этажа Лианы три уровня, которые прошел пешком, чтобы не возбуждать чрезмерного внимания, если кто-то все-таки попробует разобраться с ее посетителями.