Старик и море. Зеленые холмы Африки (сборник) Хемингуэй Эрнест

Впереди был высокий муравейник, мы вскарабкались на это сложное сооружение из глины и осмотрелись. Но разглядеть что-либо в зеленых колючках, сродни кактусу, не представлялось возможным. Зря я надеялся, что мы увидим льва с муравейника, и, спустившись, нам пришлось пройти еще шагов двести сквозь колючий кустарник. Впереди снова послышалось рычание, а через несколько шагов – могучий и низкий рык. Я уже стал терять запал. До этого времени я верил, что смогу с близкого расстояния сделать точный выстрел, и, если мне удастся справиться с львом без Старика, у меня долгое время будет ощущение победителя. Я решил, что буду стрелять только наверняка, у меня уже имелся некоторый опыт – на моем счету были три льва, но на этот раз я волновался, как никогда раньше. Мне позволялось убить льва в отсутствие Старика при благоприятных обстоятельствах, но сейчас пахло бедой. По мере нашего приближения он отступал, но медленно. Ему явно не хотелось двигаться; должно быть, утром, когда мы слышали его рычание, он пожирал добычу, и теперь у него было одно желание – отлежаться.

М’Коле все это не нравилось. Трудно сказать, испытывал ли он ответственность перед Стариком за мою жизнь, или предчувствовал неудачу в этой опасной охоте. Не знаю. Но выглядел он очень удрученным. Наконец он положил руку мне на плечо, приблизил почти вплотную лицо и три раза яростно потряс головой.

– Хапана! Хапана! Хапана, бвана! – В его голосе звучали протест, печаль и мольба.

В конце концов нет никакого смысла тащить его дальше, если стрелять все равно нельзя, да мне и самому хотелось вернуться.

– Ладно, – сказал я. Мы повернули назад и вернулись тем же путем. Пересекли открытое место и добрались до деревьев, где нас ждала Мама.

– Ну как? Видели его?

– Нет, – ответил я. – Только слышали три или четыре раза его рев.

– Страшно было?

– Немного, под конец, – ответил я. – Но с каким бы удовольствием я его пристрелил, передать не могу.

– А я рада, что вы вернулись, – сказала она. – Я вытащила из кармана словарь и составила предложение на ломаном суахили. Нужно было отыскать слово «нравится».

– М’Коле нравится симба?

Теперь М’Кола снова мог улыбаться, и китайские усики в уголках его рта задвигались.

– Хапана, – сказал он и отрицательно помахал рукой перед лицом. – Хапана.

– «Хапана» означает «нет».

– Поохотимся лучше на куду? – предложил я.

– Хорошо, – ответил на суахили М’Кола с чувством. – Это лучше. Намного лучше. Тендалла, да. Тендалла.

Но живя в этом лагере, мы ни разу не встретили самца куду, а спустя два дня перебрались в Бабати, оттуда в Кондоа, а затем через всю страну в Хандени, на побережье.

Мне никогда не нравился этот лагерь, не нравились проводники, да и сама местность. Она казалась опустошенной, где вся дичь перебита. Мы знали, что куду здесь водятся, и принц Уэльский именно здесь застрелил куду, но в нынешнем сезоне здесь уже побывали три охотничьи партии, охотятся здесь и местные жители, якобы защищая свои поля от бабуинов, но, когда встречаешь вооруженного мушкетом туземца в десяти милях от его деревни, кажется странным, что он охотится на бабуинов в холмах, где водятся куду. Поэтому я настаивал, чтобы ехать на новое место и попытать счастья около Хандени, где не бывал никто из нас.

– Что ж, едем, – согласился Старик.

Новые места показались нам подарком судьбы. Куду паслись на открытых местах, а мы выжидали, когда появятся самые крупные, выбирали лучшие головы и тогда стреляли. По соседству водились еще и черные антилопы, и мы сошлись на том, что первый, кто убьет самца куду, начнет охоту за ними. От всего этого я пришел в восторг, да и Карл повеселел в этой дивной местности, где звери были такими доверчивыми, что даже стрелять в них было совестно.

Мы тронулись в путь с рассветом, оставив позади носильщиков, которые должны были собрать лагерь и следовать за нами на двух грузовиках. Добравшись до Бабати, мы остановились в небольшой гостинице над озером, закупили еще острых приправ, выпили холодного пива и двинулись на юг по кейптаунской дороге. Здесь она, ухоженная и ровная, аккуратно пролегала между лесистыми холмами над бескрайними массайскими степями и дальше – через сельскохозяйственные угодья, где высохшие старухи и изможденные старики с впалой грудью трудились на маисовых полях; одна за другой пролетали пыльные мили, и наконец, миновав выжженную солнцем долину, где ветер вздымал над истерзанной почвой тучи песка, мы въехали в скрытый деревьями, симпатичный, свежевыкрашенный, образцовый немецкий гарнизонный городок Кандоа-Иранджи.

Мы оставили М’Колу на пересечении дорог ждать грузовики, поставили свою машину в тень и отправились на военное кладбище. Мы намеревались нанести визит местным властям, но они обедали, и мы, не желая никого беспокоить, после посещения живописного кладбища, содержащегося в образцовом порядке, где мертвецам не хуже, чем в другом месте, выпили в тени под деревом пива, казавшегося еще холоднее после жарких лучей солнца, обжигавших шею и плечи, а потом сели в машину и доехали до перекрестка, чтобы оттуда вместе с грузовиками направиться на восток, к новым местам.

Глава шестая

Для нас места эти были новые, но они несли отпечатки древних стран. Мы двигались по скалистой дороге, исхоженной караванами и скотом, она шла узкой тропой по бездорожью между двумя рядами деревьев и терялась в горах. Эта местность была так похожа на Арагон, что мне казалось, мы вновь в Испании, пока вместо вьючных мулов мы не встретили дюжину босоногих, с непокрытыми головами туземцев, вся одежда которых состояла из куска белой материи, собранной у плеча вроде тоги. Однако, как только они скрылись, высокие деревья рядом с тропой, идущей по скалам, вновь стали Испанией, и казалось, я снова еду верхом вместе с остальными в ряд и снова с отвращением вижу, как круп лошади впереди облепили слепни. Точно таких же мух мы видим здесь на львах. В Испании, если такая муха заберется тебе за шиворот, приходится стаскивать рубашку, чтобы ее убить. Иначе она пролезет за воротник, поползет по спине, заберется под мышку, оттуда на живот и к пупку – ее не поймать: она движется стремительно и ловко, да еще эта тварь такая плоская, что убить ее можно только раздевшись.

В тот день, глядя на эту гнусную мошкару, забравшуюся лошади под хвост, и, зная по опыту, что это такое, я пережил ужас, равный тому, что испытал в госпитале, лежавший там с открытым переломом правой руки между плечом и локтем, разорванными костью бицепсами. Плоть загнивала, опухала, лопалась, и оттуда вытекал гной. Наедине с болью, пятую неделю без сна, я вдруг подумал, каково бывает лосю, когда попадаешь ему в лопатку и он уходит подранком. В ту ночь я лежал и все это чувствовал, начиная от удара пули и до самого конца, и, будучи немного не в себе, подумал, что мои муки – это наказание, которое выпадает всем охотникам. А выздоровев, решил, что если это было наказание, то я его выдержал и отныне мои поступки будут сознательными. Я поступал так, как поступали со мной. Меня подстрелили, меня изувечили, и я ушел подранком. Я всегда ожидал, что меня что-то убьет, и даю честное слово, что теперь принял бы это безропотно. А так как по-прежнему любил охоту, я принял решение, что буду убивать наповал, а как только утрачу эту способность, с охотой завяжу навсегда.

Если ты в молодые годы отдавал себя обществу, демократии и подобным вещам, а затем решил отвечать только за себя, тогда на смену приятному, поддерживающему духу товарищества приходит нечто другое, что можно испытать только в одиночестве. Я не смогу дать точное определение этому чувству, но оно возникает, когда ты о чем-то пишешь хорошо и правдиво и беспристрастно оцениваешь написанное, и если тем, кому платят за то, чтобы они это прочитали и высказали свое мнение, не нравится твоя тема, и они говорят, что все это фальшь, тебя не сбить: ты точно знаешь, чего это стоит; или когда ты занят чем-нибудь, что принято считать несерьезным, ты точно знаешь, что это важно и всегда было важным наряду с общепринятым; в море ты тоже один на один с ним и знаешь, что Гольфстрим, который для тебя как жизнь, которую ты знаешь, продолжаешь узнавать и любить, течет, как текло еще до появления человека, и омывает этот длинный, прекрасный и несчастный остров с давних времен, еще до прихода сюда Колумба, и все, что ты узнаешь о нем, и то, что живет в его глубинах, имеет непреходящую ценность, потому что этот поток будет течь и дальше, когда индейцы, испанцы, англичане, американцы, все кубинцы, все системы правления, богатства, бедность, муки, жертвы, продажность, жестокость сгинут, как отбросы, которые сбрасывают в море с баржи, которая кренится набок и вываливает мусор всех цветов радуги вместе с белым в голубую воду, и, после того как груз распределится по поверхности, вода на глубину в двадцать-двадцать пять футов становится бледно-зеленой: все тяжелое идет ко дну, а на поверхности остаются пальмовые ветки, пробки, бутылки, перегоревшие электрические лампочки, изредка презерватив, набухший корсет, обрывки листов из ученической тетради, собака с раздувшимся брюхом, дохлая крыса, разложившаяся кошка, а вокруг на лодках снуют мусорщики, они вылавливают длинными шестами свою добычу и делают это не с меньшей заинтересованностью, деловитостью и точностью, чем историки – у них своя точка зрения. Когда в Гаване дела идут хорошо, Гольфстрим, течение которого неуловимо для глаз, принимает такой груз пять раз в день, и все же миль на десять дальше вдоль побережья вода в нем такая же чистая, голубая и спокойная, какой была до встречи с баржей, и пальмовые ветви наших побед, перегоревшие лампочки наших научных открытий и использованные презервативы наших великих влюбленностей – такие ничтожные на фоне единственной непреходящей вещи – Гольфстрима.

Так, сидя на переднем сиденье и думая о море и о стране, я незаметно выехал из «Арагона», и наша машина спустилась к песчаному берегу реки шириной в полмили, обрамленной зелеными деревьями. По золотистому песку были разбросаны лесистые островки, вода в этой реке текла ниже песка, поэтому дичь приходила на водопой по ночам, выкапывала острыми копытами в песке ямки, которые заполнялись водой, и животные из них пили. Когда мы переправились через реку, день уже начал клониться к вечеру, а на пути нам то и дело встречались люди, бежавшие из голодных мест, лежавших впереди. Теперь вдоль дороги тянулись невысокие деревья и густой кустарник, потом дорога пошла вверх, и мы въехали в страну голубых холмов – старых выветренных холмов, где росли деревья, похожие на буки, и были кучками разбросаны хижины, из которых тянулся дымок, пастухи гнали домой коров, овец и коз, кое-где встречались участки, засеянные маисом.

– Похоже на Галисию, – сказал я жене.

– Очень, – согласилась она. – Сегодня мы побывали в трех испанских провинциях.

– Вы серьезно? – удивился Старик.

– Никакой разницы, – ответил я. – Только дома отличаются. А та местность, куда нас привел Друни, напоминает Наварру. Те же известняки, тот же рельеф, те же деревья у ручьев и рек.

– Удивительно, как человек может полюбить страну, – сказал Старик.

– Вы оба – настоящие философы, – сказала Мама. – Но где же мы разобьем лагерь?

– Можно здесь, – отозвался Старик. – Или еще где-нибудь. Это неважно. Главное – около воды.

Мы расположились в тени деревьев, вблизи трех больших родников, куда ходили за водой местные женщины, и мы с Карлом, бросив жребий, кому где охотиться, отправились в сумерках бродить около двух холмов через дорогу от лагеря над деревушкой.

– Это земля куду, – сказал Старик. – Вы можете встретить их повсюду.

Но мы никого не встретили, кроме масайского стада в лесу, и вернулись в лагерь в темноте, радуясь прогулке после дня езды в машине. Старик и Мама в пижамах сидели у костра, а Карла все еще не было.

Вернулся он раздраженный – видимо, не встретил куду – бледный, усталый и молчаливый.

Позже, сидя у костра, он спросил, куда мы ходили, и я ответил, что мы охотились вокруг нашего холма, а когда наш проводник услышал их голоса, перевалили через холм и вернулись в лагерь.

– Что вы имеете в виду, говоря, что слышали нас?

– Так сказал проводник. И М’Кола тоже.

– Мне казалось, мы тянули жребий, где кому охотиться.

– Так и есть, – ответил я. – Только мы не подозревали, что вышли на ваш участок, пока не узнали, что вы поблизости.

– А лично вы нас слышали?

– Что-то слышал, – объяснил я. – Когда проводник стал говорить с М’Колой, я приложил ладонь к уху, и услышал, как М’Кола сказал: «Бвана». «Который Бвана?» – спросил я, и он ответил: «Бвана Кабор», то есть вы. Тогда мы сочли, что нельзя забираться на чужую территорию, и отправились назад.

Карл молчал, но вид у него был по-прежнему сердитый.

– Не держите на нас зла.

– Я не держу. Просто устал, – ответил он.

Ему нельзя было не поверить, потому что я не знал человека более отзывчивого, самоотверженного, чем Карл, но куду стали для него наваждением, и он утратил покой.

– Скорее бы он добыл себе куду, – сказала Мама, когда Карл ушел принимать ванну.

– Вы действительно забрались на его участок? – спросил меня Старик.

– Да нет же.

– Там, куда мы едем, он убьет своего куду, – сказал Старик. – И может, у того рога будут в пятьдесят дюймов.

– Буду рад за него, – отозвался я. – Но, не скрою, я тоже не прочь добыть такого же.

– И добудете, дружище, – пообещал Старик. – Даже не сомневайтесь.

– Черт возьми! Осталось всего десять дней.

– Обещаю, мы еще и черных антилоп настреляем. Удача еще придет к нам.

– Бывало так, что вы и в хороших местах подолгу на них охотились?

– Бывало, до трех недель мотались по холмам и уходили ни с чем. А бывало, что уже в первый день они лезли под пулю. В охоте никогда ничего не знаешь наверняка, особенно если охотишься на крупного зверя.

– Мне такая охота по душе, – сказал я. – Только не хочется, чтобы этот парень меня обскакал. Ведь подумайте, Старик, он убил лучшего буйвола, лучшего носорога, лучшую водяную антилопу…

– А ты убьешь лучшего сернобыка.

– Это несопоставимо.

– Его голова здорово украсит ваш дом.

– Да я шучу.

– У вас лучше импала и антилопа канна тоже. Еще великолепная водяная антилопа. Ваш леопард не хуже, чем его. Но когда речь идет об удаче, он впереди. Ему чертовски везет, и он замечательный. А сейчас он даже аппетит потерял.

– Я сам к нему прекрасно отношусь, и вы это знаете. Не хуже, чем к другим. Но хотелось бы, чтоб он был повеселее. Какое удовольствие от охоты, если так расстраиваться по всякому поводу!

– Все меняется. На следующей стоянке он прикончит куду и будет вне себя от счастья.

– Я просто несносный придира.

– Не без этого, – сказал Старик. – А не выпить ли нам?

– Прекрасная мысль, – согласился я.

Вышел Карл, теперь он был спокойный, дружелюбный и, как всегда, деликатный.

– Скорей бы добраться до нового места, – сказал он.

– Скорей бы, – поддержал я.

– Мистер Филип, расскажите мне о тех местах, – попросил он Старика.

– Я там не охотился, – сказал Старик. – Но, по слухам, охота там славная. Говорят, что антилопы пасутся на открытых местах. Один старый голландец уверял меня, что там встречаются замечательные экземпляры.

– Надеюсь, у вашего куду будут рога в шестьдесят дюймов, – сказал мне Карл.

– Этот вам достанется.

– Нет, – протестовал Карл. – Не смейтесь надо мной. Я буду рад любому.

– Думаю, вы добудете нечто выдающееся, – сказал Старик.

– Все бы вам смеяться, – повторил Карл. – Мне и так все время везло. Меня устроит любой куду, неважно какой.

Добрый по натуре, Карл видел тебя насквозь, но понимал и прощал.

– Славный вы, Карл, – сказал я, разомлев от виски и впав в сентиментальное настроение.

– А здорово мы проводим здесь время, правда? – воодушевился Карл. – А где наша славная Мама?

– Я здесь, – раздался голос моей жены из темноты. – Сижу, как мышка. Я человек тихий.

– С этим не поспоришь, – согласился Старик. – Однако умеете, когда нужно, быстро поставить на место супруга.

– За это женщин и ценят, – сказала ему Мама. – Я жду от вас еще комплиментов, мистер Джексон.

– А еще вы смелая, как маленький терьер. – К этому времени мы со Стариком крепко накачались.

– Как мило! – Мама сидела, откинувшись в кресле и обхватив руками колени. Она сидела в своей стеганой голубой пижаме, и я видел, как блики от костра играют на ее черных волосах. – Мне нравится, когда вы начинаете сравнивать меня с маленьким терьером. Значит, скоро начнутся разговоры о войне. Кстати, джентльмены, кто-нибудь из вас участвовал в войне?

– Я не участвовал, – откликнулся Старик. – А вот ваш муж участвовал, этот отчаянный смельчак, который прекрасно бьет птиц влет и следопыт что надо.

– Что у трезвого на уме, то у пьяного на языке, – сказал я.

– Давайте ужинать, – предложила Мама. – Я умираю с голоду.

Чуть забрезжил свет, мы уже ехали в машине, миновали деревню и густой кустарник и очутились на краю равнины, затянутой предрассветной дымкой; далеко впереди паслась антилопа канни, при раннем утреннем свете она казалась огромной и серой. Мы остановили машину у кустарника, вышли, устроились на земле и увидели в бинокль целое стадо конгони, рассеянных между нами и антилопой канни. С ними был и единственный сернобык, похожий на раскормленного, с темно-сливовой шерстью масайского ослика – только с великолепными, длинными и черными, откинутыми назад рогами, которые поражали воображение всякий раз, как он поднимал голову над травой.

– Хотите заняться им? – спросил я Карла.

– Нет. Лучше вы.

Мне было известно, что он не любит подкрадываться к жертве и стрелять у всех на глазах, и потому я сказал: «Ладно. Так и быть». Стрелять меня гнал эгоизм, которого лишен Карл. Кроме того, мы остро нуждались в мясе.

Я двинулся по дороге, не глядя в сторону зверей и стараясь выглядеть не заинтересованным, повесил винтовку на левое плечо, чтобы антилопы ее не видели. Казалось, они не обращают на меня внимания, но постепенно отходили пастись подальше. Однако я знал, что стоит мне сделать шаг в их сторону, они тут же сорвутся с места и бросятся бежать, поэтому когда уголком глаза я заметил, что сернобык опустил голову и щиплет траву, то решил, что момент наступил. Я сел на землю, пропустил руку через ремень, и, когда самец, что-то почувствовав, рванул в сторону, я прицелился ему в загривок и выстрелил. Обычно охотник не слышит удара пули, но в этот раз я его услышал, и тут сернобык бросился бежать по равнине вправо, а сама равнина, озаренная солнцем, заходила ходуном от мечущихся животных: длинноногие, смешные конгони, похожие на игрушечных лошадок, подпрыгивали на бегу, антилопа канни мчалась раскачиваясь, а рядом бежал второй сернобык, которого я раньше не заметил. Но вся эта всколыхнувшаяся жизнь и паника были для меня лишь фоном для моего сернобыка, бежавшего боком, высоко задрав рога. Я встал, чтобы выстрелить по нему на бегу, навел ружье, в прорези прицела сернобык казался совсем маленьким, прицелился в шею, подался вперед и выстрелил, и тогда он упал, дрыгая ногами, раньше, чем я услышал треск пули, раздробившей кость. Еще один, более точный выстрел попал в заднюю ногу.

Я побежал, но потом осторожно перешел на шаг, чтобы не быть сбитым, если сернобык вдруг вскочит, но тот был недвижим. Он рухнул так внезапно, а пуля издала такой треск, что меня охватил страх, как бы я не раздробил ему рога, но при ближайшем осмотре выяснилось, что первый выстрел, угодивший в спину, был смертельным, а когда я перебил ему ногу, он упал. Подошли остальные, и Чаро воткнул в сернобыка нож, чтобы мясо можно было есть по закону.

– Куда вы целились во второй раз? – спросил Карл.

– Никуда. Взял чуть выше и вперед.

– Красивый выстрел, – сказал Дэн.

– Вечером он будет рассказывать, что прострелил ногу нарочно и что это один из его любимых приемов, – вмешался Старик. – Вы никогда не слышали, как он об этом говорит?

Пока М’Кола свежевал голову сернобыка, а Чаро разделывал мясо, подошел длинный, худой масай с копьем, поздоровался и постоял на одной ноге, глядя на работу. Потом он произнес довольно пространную фразу, и я позвал Старика. Масай повторил ее Старику.

– Он хочет знать, будете ли вы еще охотиться? – ответил Старик. – Ему нужны шкуры, но не шкура сернобыка. По его словам, она почти ничего не стоит. Он спрашивает, не хотите ли вы убить парочку конгони или антилопу канни. Их шкуры ему больше нравятся.

– Скажите, что только на обратном пути.

Старик торжественно перевел мои слова. Масай пожал мне руку.

– Передайте ему, что он может всегда найти меня в нью-йоркском баре «У Гарри», – сказал я.

Масай сказал что-то еще и почесал одной ногой другую.

– Он спрашивает, почему вы стреляли два раза? – сказал Старик.

– Скажите ему, что по утрам в нашем племени принято стрелять дважды. Днем мы убиваем за один выстрел. А вечером сами полумертвые. И скажите, что он всегда может найти меня в Нью-Стэнли или у Торра.

– Он спрашивает, что вы делаете с рогами?

– Скажите, что по обычаям нашего племени мы дарим рога самым богатым друзьям. Это очень волнующее событие, и иногда за членами нашего клана гоняются люди с незаряженными пистолетами. Скажите, что он может найти меня в моей книге.

Старик что-то сказал масаю, мы снова пожали руки и расстались довольные друг другом. В дымке над равниной мы разглядели других масаев, с коричневыми шкурами на плечах они шли на полусогнутых ногах, и их копья сверкали на солнце.

Но вот мы едем в машине. Голова сернобыка завернута в мешковину, мясо, очищенное от крови и пыли, подвешено на рейке, равнину мы проехали и теперь снова катим по дороге с красноватым песком, к которой подступает кустарник, после нескольких холмов въезжаем в деревушку Кибайя, где есть беленькая гостиница, магазин и много обработанных участков. Здесь Дэн как-то, сидя на копне сена, ждал, не забредет ли куду полакомиться побегами маиса, но вместо куду явился лев и чуть его не загрыз. С тех пор эта деревушка нам особенно запомнилась, и, так как было еще прохладно и солнце еще не высушило росу, я предложил распить по бутылке немецкого пива с горлышком в серебряной фольге и желто-черной этикеткой с изображением всадника в доспехах. Так и место лучше запомнится, и ценить его будем больше. Возражений, естественно, не последовало. Узнав, что впереди приличная дорога, мы оставили для шоферов грузовиков сообщение – следовать за нами на восток, и, покинув примечательную деревушку, направились к побережью, в страну куду.

Долгое время, за которое солнце успело подняться высоко и началась жара, мы ехали по местности, которую Старик, на мой вопрос, как она называется, ответил: «миллион проклятых миль Африки». Дорогу по сторонам ограничивал густой, по виду непроходимый и колючий кустарник.

– Здесь попадаются очень крупные слоны, – сказал Старик. – На них особо не поохотишься. Вот почему они такие огромные. Ясно, не так ли?

После долгой поездки по «стране миллиона миль» местность изменилась, теперь нас окружали сухие, песчаные, окаймленные кустарником равнины, превратившиеся от солнца в настоящие пустыни с редкими островками растительности там, где была вода. По словам Старика, так выглядели северные провинции Кении. Мы высматривали геренуков или жирафовых газелей, длинношеих антилоп, которые своими повадками напоминали жуков-богомолов и мелких куду, которые, по нашим сведениям, водились в этих унылых местах, но солнце стояло высоко, и все звери попрятались. Наконец дорога постепенно пошла вверх, опять к холмам, низким, голубым, лесистым холмам, отделенным друг от друга целыми милями редкого кустарника, а впереди высились два огромных, крутых, лесистых холма, которые хотелось назвать горами. Они стояли по обеим сторонам дороги, и, когда мы подъехали к месту, где красная дорога сужалась, нам повстречалось стадо в несколько сот голов, которое гнали на побережье скупщики скота из Сомали; главный среди них шагал впереди – высокий, красивый туземец в белом тюрбане и национальном костюме, он нес зонтик как символ власти. С трудом пробившись сквозь стадо, мы стали петлять вокруг живописных зарослей, потом проехали меж двух гористых холмов и в полумиле от них въехали в деревушку из глиняных, крытых соломой хижин, стоявшую на низком плато. Отсюда две горы со склонами, поросшими лесом, осыпавшимися известняковыми породами, опушками и лугами казались очень красивыми.

– Это здесь?

– Да, – ответил Дэн. – Надо найти место старого лагеря.

Из глиняной хижины вышел очень старый, сморщенный чернокожий дед с седой щетиной на лице, на нем был один, когда-то белый, а теперь просто грязный, кусок ткани, собранный на плече на манер римской тоги; он повел нас назад по дороге, а потом свернул влево и вывел к месту, хорошо подходящему для лагерной стоянки. Вид у старика был очень унылый, а после того, как Старик и Дэн с ним поговорили, он с еще более унылым видом пошел за проводниками, чьи имена Дэн записал по рекомендации своего друга, голландского охотника, бывшего здесь год назад.

Мы вынули из машины сиденья, чтобы использовать их как стол и скамейки, расстелили куртки для завтрака в тени большого дерева, выпили пива, а затем в ожидании грузовиков занялись кто чем – кто спал, кто читал. До приезда грузовиков вернулся наш дед с самым тощим, самым голодным и жалким представителем племени вандеробо, он стоял на одной ноге и чесал в затылке, с собой он принес лук, колчан со стрелами и копье. На вопрос, тот ли это проводник, чье имя мы назвали, старик признался, что не тот, и с еще более несчастным видом отправился за настоящими проводниками.

Когда мы проснулись, дед уже стоял с двумя профессиональными проводниками, одетыми в хаки, и еще с двумя деревенскими жителями – можно сказать, почти голыми. Начались долгие переговоры, и старший из проводников предъявил бумагу, адресованную «всем заинтересованным лицам», где говорилось, что предъявитель сего хорошо знает страну, надежный человек и опытный следопыт. Удостоверение было подписано каким-то охотником. Проводник в хаки назвал автора удостоверения Бвана Симба – «Убийца львов», чем нас страшно разозлил.

– Какой-нибудь задавака, который раз в жизни случайно убил льва, – сказал Старик.

– Скажите ему, что я – Бвана Физи, «Убийца гиен», – попросил я Дэна. – Бвана Физи душит их голыми руками.

Дэн сказал ему что-то другое.

– Спросите, не хотят ли они познакомиться с Бваной Жабой, родоначальником всех жаб, и Мамой Тзигги, повелительницей саранчи.

Дэн меня не слушал. Похоже, они обсуждали денежный вопрос. После того как о поденной плате договорились, Старик обещал им за каждого убитого с их помощью куду пятнадцать шиллингов.

– Я так понимаю, что речь идет о фунте, – уточнил старший проводник.

– Похоже, они разбираются в ценах, – сказал Старик. – Должен признаться, что я не в восторге от этого парня, несмотря на похвалы Бваны Симба.

Кстати, потом мы узнали, что Бвана Симба прекрасный охотник и репутация на побережье у него самая высокая.

– Будем тянуть жребий, – предложил Старик. – Каждому достанется один голый и один в штанах. Лично я предпочитаю голых проводников.

Но когда мы предложили двум одетым проводникам с рекомендацией выбрать себе по голому партнеру, стало ясно, что из этого ничего не выйдет. Главный спорщик, как оказалось, не только разбирался в финансах, но обладал и актерскими способностями. Он представил нам в лицах, как Бвана Симба убил в последний раз куду, но тут прервал спектакль, чтобы заявить: он будет охотиться только с Абдуллой, плюгавым, большеносым грамотеем, который отличный следопыт. Они всегда охотятся вместе. Сам он по следу не ходит. Высказавшись, он возобновил представление, где теперь, кроме Бваны Симба, действовали Бвана Доктор и рогатые звери.

– Тогда придется тянуть другой жребий: двое оксфордцев против двух дикарей, – предложил Старик.

– Меня воротит от этого шута, – сказал я.

– Может, он хорош в деле, – с сомнением произнес Старик. – Во всяком случае, вы и сами отличный следопыт. По словам деда, два других – хорошие проводники.

– Что ж, благодарю. Ладно. Доставайте свои чертовы соломины.

Старик зажал в кулаке две соломины. – Длинная – Дэвид Гаррик[40]и его дружок, – пояснил он. – Короткая – двое голых молодцов.

– Хотите тянуть первым?

– Давайте вы, – сказал Карл.

Я вытянул Дэвида Гаррика и Абдуллу.

– Черт, попался этот комедиант.

– Может, еще будете им довольны, – утешил меня Карл.

– Хотите махнемся?

– Нет, но он может оказаться лучшим из лучших.

– Теперь разыграем место охоты. Кто вытащит длинную соломину, выбирает место первым, – объяснил Старик.

– Тяните вы.

Карл вытянул короткую.

– А какие разыгрываются места? – спросил я Старика.

Последовал длинный разговор, во время которого Дэвид прикидывался, что убил с полдюжины куду из разных засад, или подкрадываясь на открытом месте, или выгоняя зверей из кустов.

Наконец Старик сказал:

– Говорит, здесь есть соляной источник, куда звери приходят лизать соль, и их убивают тысячами. Кроме того, бродя вокруг холма, этих бедолаг можно стрелять на открытом месте. А физически хорошо подготовленные могут взбираться на скалы и бить их оттуда, когда те пасутся.

– Я выбираю солонец.

– Не забывайте – стрелять в самых крупных, – сказал Старик.

– Когда выходим? – спросил Карл.

– На солонце надо быть рано утром, – ответил Старик. – Но вы, старина Хем, можете осмотреть место уже сегодня вечером. Надо проехать миль пять по дороге, а дальше пешком. Берите машину и отправляйтесь первым. А вы, Карл, можете опять навестить холмы, как только спадет дневная жара.

– А что с Мемсаиб? – спросил я. – Могу я ее взять с собой?

– Не думаю, что это разумно, – произнес серьезно Старик. – Чем меньше людей принимают участие в охоте на куду, тем лучше.

В тот вечер М’Кола, Комедиант, Абдулла и я вернулись в сумерки к костру очень взволнованные. Почва на соляном источнике оказалась взрытой, на ней были свежие следы куду, и среди них несколько следов крупных самцов. Там было замечательное укрытие, и я не сомневался, что на следующее утро убью куду, словно мне предстояло стрелять из надежного убежища уток с изрядным количеством подсадных и в прохладную погоду, не сомневаясь, что они прилетят.

– Это просто верняк. Плевое дело. Даже совестно. Этот Комедиант… как его? Бут, Баррет, Мак-Каллоф… вы понимаете, о ком я говорю…

– Чарльз Лоутон, – предложил Старик, потягивая трубку.

– Вот-вот. Фред Астор. Танцор, мировая знаменитость. Он – ас в своем деле. Нашел укрытие и прочее. Знал точно, где солонец. Определил направление ветра, подбросив в воздух пригоршню пыли. Он просто чудо. Бвана Симба здорово их натренировал. Считайте, что куду уже у нас в контейнере. Главное – не испортить мясо и выбрать наиболее крупных самцов. Завтра на этом солонце я убью двух самцов. Друзья мои, я в восторге.

– Откройте нам, что вы пили?

– В том-то и дело, что ничего. Позовите Гарри-ка. Скажите, что он будет работать в кино. Найдем ему роль. Я кое-что придумал по дороге домой. Конечно, это может не сработать, но сюжет мне нравится. Отелло, или Венецианский мавр. Как вам? Идея хороша. Этот негр – назовем его Отелло – влюбляется в девушку, никому не известную, поэтому назовем ее Дездемона. Подходит? Меня уже сто лет просят написать сценарий, но мне мешает сегрегация. Пусть сыграет он и прославится. Гарри Виллс – не подходит. Паулино побил его. Шарки побил его. Демпси побил Шарки. Карнера его нокаутировал. Что, никто не видел этот удар? Где, черт подери, были мы, Старик? Гарри Греб[41], кстати, умер.

– Мы как раз въезжали в Кейптаун, – сказал Старик. – Тебя еще чем-то забрасывали, и мы не могли понять почему.

– Я помню, – сказала Мама. – Как это вы не заставили его провести сегрегационную линию?

– Я тогда чертовски устал.

– А вид у вас был бодрый, – сказала Мама. – Так что будем делать с этим болтуном?

– Вольем в него стаканчик и посмотрим, что будет.

– Все, молчу, – пообещал я. – Но, клянусь, у меня отличные предчувствия относительно завтрашнего дня.

И кто, вы думаете, в тот момент появился в лагере в обществе двух голых дикарей и благоверного мусульманина коротышки-ружьеносца Чаро? Конечно же, Карл. Он снял широкополую шляпу, и при свете костра лицо его имело желтовато-землистый оттенок.

– Кого-нибудь подстрелили? – спросил он.

– Нет. Но живность там есть. А как ваши дела?

– Ходил по этой проклятой дороге. Разве может пастись куду у дороги, где полно скота, хижин и людей?

На нем лица не было, и я решил, что он заболел. Но от вида убитого горем человека, вошедшего, когда мы вовсю забавлялись, мне стало не по себе.

– Мы ведь тянули жребий, – сказал я.

– Знаю, – горько подтвердил он. – Мы охотились у дороги. Чего тут можно ожидать? Разве там можно увидеть куду?

– Но утром на солончаке вы обязательно убьете куду, – весело произнесла Мама.

Я выпил стакан виски с содовой и услышал, как бы со стороны, свой бодрый голос:

– Нет сомнений – утром на солончаке вас ждет куду.

– Но ведь там охотитесь вы, – удивился Карл.

– Нет. Теперь ваша очередь. Я был сегодня вечером. Будем чередоваться. Такой был уговор. Правда, Старик?

– Чистая правда, – ответил Старик. Мы избегали смотреть друг на друга.

– Выпейте виски с содовой, Карл, – предложила Мама.

– Спасибо.

Мы молча поужинали. Уже в постели я спросил: «Кто тебя дернул за язык сказать, что завтра он будет охотиться на солонце?»

– Даже не знаю. Я совсем не то хотела сказать. Просто перепутала. Давай не будем об этом.

– Я вытянул эту чертову соломину. Мне повезло. Против жребия не идут. Это единственный способ уравнять шансы.

– Не надо больше об этом.

– Мне кажется, Карл нездоров, он сам на себя не похож. Мысль о куду его доконала, и, боюсь, на солонце он может такое натворить, что туда больше ни один зверь не заявится.

– Пожалуйста, не будем об этом говорить.

– Хорошо.

– Спасибо.

– Во всяком случае, мы его успокоили.

– Не уверена. Но, пожалуйста, давай прекратим об этом говорить.

– Уже прекратил.

– Вот и хорошо.

– Спокойной ночи, – сказала она.

– Ерунда все это, – сказал я. – Спокойной ночи.

– Спокойной ночи.

Глава седьмая

Утром Карл со своей командой отправился на солонец, а Гаррик, Абдулла, М’Кола и я, перейдя дорогу, обогнули деревню и двинулись в тумане вверх по сухому руслу. Мы лезли в гору по гальке, обходя валуны, а сухое дно так заросло вьющимися растениями и кустарником, что часто приходилось идти, согнувшись, словно по тоннелю. Я так вспотел, что и рубашка, и белье были хоть выжимай, но, когда мы остановились на горном уступе, глядя вниз на плывущие над долиной облака, мне стало зябко от утреннего ветра, и я набросил плащ. Взмокший от пота, я не мог сидеть на месте и дал знак Гаррику продолжать путь. Мы преодолели один склон горы, повернули назад, поднявшись чуть выше, и перевалили на другой, находящийся в тени склон. К этому времени солнце высушило мою рубашку, и мы шли вдоль зеленых долин, останавливаясь над каждой и внимательно осматривая ее в бинокль. Наконец нам попалась чашевидная долина, по форме напоминающая амфитеатр, по дну ее, заросшему ярко-зеленой травой, бежал ручей, а дальний склон и всю нижнюю часть занимал лес. Сидя в тени скал, защищавших нас от ветра, мы разглядывали в бинокли противоположные, освещенные солнцем склоны и разглядели там двух самок куду с детенышем, они паслись на опушке, торопливо пощипывая молодую поросль, потом внезапно подняли головы, напряженно вглядываясь вдаль и прислушиваясь, как делают все животные, когда пасутся в лесу. На равнине у них широкий обзор, и потому они чувствуют себя уверенно и пасутся спокойно – не так, как в лесу. Мы видели вертикальные белые полосы на серых боках и чувствовали удовлетворение: так приятно было созерцать антилоп с высоты гор ранним утром. Но вдруг раздался грохот, как от обвала. Сначала я подумал, что рухнул и покатился большой камень, но тут М’Кола тихо сказал:

Страницы: «« ... 56789101112 »»

Читать бесплатно другие книги:

В данный сборник стихотворений вошли произведения, описывающие то, что автор пережил, прочувствовал,...
Есть люди, истории которых меняют наше представление о возможностях человека. Майкл Роуч, доктор буд...
Жизнь любого человека состоит из взлетов и падений. В отношениях, в бизнесе, в карьере мы то оказыва...
Любые эмоции, даже неприятные, играют значимую роль в нашей психике. Для успешной и счастливой жизни...
Тьма сражается с тьмой, а Черный Отряд кочует из страны в страну и нанимается к тем, кто готов плати...