Последний ребенок Харт Джон

Глава 41

Домой Хант вернулся поздно. Еда успела остыть, но Аллен промолчал. Поели на кухне молча, в обоюдном напряжении. Уже у двери в комнату сына Хант извинился за опоздание.

— Дела.

— Конечно.

Глядя, как Аллен сбрасывает грязную обувь, Хант добавил:

— Скоро все кончится.

— Колледж через три месяца. — Сын стащил рубашку и бросил вслед за кроссовками. На груди, начиная от ложбинки у основания шеи, курчавились редкие волосы. А ведь почти вырос, понял вдруг Хант. Почти мужчина и при этом еще мальчишка. Он помолчал, зная, что лучше от его слов не станет.

— Аллен…

— Она так и не позвонила.

— Кто?

— Мама, — с детской обидой бросил сын.

— Не знаю, что и сказать.

— Вот и не говори.

Сердитый, обиженный мальчишка.

— Послушай, я…

— Просто закрой дверь.

Хант остался на месте.

— Пожалуйста. — Сын произнес это с таким выражением, что Ханту стало не по себе, как будто его ударили под дых или огрели молотком. Камень лег на сердце грузом миллиона несбывшихся надежд и ожиданий и твердой уверенностью в том, что у сына должно быть по-другому. — Пожалуйста, — повторил Аллен, не оставив Ханту выбора.

— Спокойной ночи.

Он закрыл дверь и спустился вниз. Убрал в мусорный мешок картонные коробки и пакеты и плеснул в стакан скотча, зная, что вряд ли допьет. День выдался тяжелый и не отпускал: смерть, мерзкие люди, дети, чья жизнь оборвалась так рано, и рой оставшихся без ответа вопросов. Принять бы душ да завалиться в постель часов на десять… Он потер ладонями щеки и ощутил под пальцами лицо старика. Потом прошел в кабинет, открыл ящик стола и достал папку с делом Алиссы Мерримон. Взгляд остановился на фотографии, пробежал по заметкам, подчеркнутым вопросам, но мысли перенеслись на Йокама. Перед глазами снова прошла вся сцена в доме Мичума: выстрел, запах дыма, твердая рука друга и его глаза, застывшие и безмятежные.

Телефон зазвонил в половине первого ночи.

— Не спишь? — спросил Йокам.

— Нет.

— Пьешь?

Хант закрыл папку.

— Нет.

— А я пью.

— В чем дело, Джон? Что у тебя на уме? — Ответ Хант знал.

— Мы ведь давно вместе?

— Давно.

— Напарники?

— И друзья.

Молчание затянулось. В трубке слышалось только дыхание Йокама.

— Что ты рассказал им? — спросил он наконец.

— Рассказал, как было.

— Я не об этом спрашиваю, ты же знаешь.

Хант представил друга — в скромном домике, в гостиной, со стаканом в руке перед давно погасшим камином. Йокаму шел шестьдесят четвертый год. В полиции он прослужил тридцать лет, и ничего другого в жизни у него не было. На вопрос Хант не ответил.

— Ты мой друг, Клайд. Он пошел на тебя с топором. Что еще мне оставалось?

— Ты поэтому выстрелил ему в сердце?

— Конечно.

— А не со злости? Не потому, что хотел посчитаться?

— Посчитаться? За что? — На том конце проснулась злость иного свойства.

— Сам знаешь за что.

— Нет, ты мне скажи, Клайд. Ты скажи за что.

— За тех детей. За семь могил в низине. За то дерьмо, что годами творилось на нашем собственном заднем дворе.

— Нет.

— За все время, Йок, я никогда не видел, чтобы что-то задело тебя лично. До сегодняшнего дня. Сегодня задело.

— На моего напарника напали с топором. На моего друга. Задело? Можно и так сказать, а можно сказать, что такая у нас работа. Так что ты все-таки сказал им?

Хант замялся.

— Ты сказал, что выстрел был оправданным?

— Мы держались фактов. Они спросили мое мнение, но я не стал отвечать.

— Но ты же скажешь им свое мнение.

— Завтра. Скажу завтра.

— И что ты им скажешь?

Хант потянулся за стаканом. В жидкости на дне низкого хрустального стакана вспыхнул огонек. Мысленно детектив снова проиграл сцену в доме Мичума: занесенный топор, Йокам входит в комнату. Что он увидел? Нужно ли было стрелять на поражение? Компьютер стоял чуть в стороне, но заметил ли его Йокам? Хант поставил себя на место напарника и подумал, что видит все так, как оно и было.

И снова Йокам заговорил раньше.

— Ты заявил на Кена Холлоуэя? Насчет того, что он препятствовал расследованию?

В суете, последовавшей за стрельбой в доме Мичума, Хант почти позабыл о звонке Холлоуэя.

— Нет.

— Но заявишь?

— Да.

На линии снова повисло молчание, тяжелое и неприятное. Хант допил скотч. Он уже знал, что к чему может привести, и молил Бога, что этого не случилось.

— Ничего этого не случилось бы, если б не Холлоуэй, — сказал наконец Йокам. — Мы взяли бы Мичума в торговом центре. Без всякой стрельбы. И диски никто не сжег бы. Это из-за тебя, Клайд. И вот это — личное.

Телефон в руке как будто загудел.

— Спокойной ночи, Йокам.

Пауза.

— Спокойной ночи, Клайд.

Трубка замолчала.

Хант налил еще скотча.

Глава 42

Фримантл молча смотрел на револьвер. Руки у Джонни дрожали, и оружие дрожало тоже.

— Где она? — дрожащим голосом спросил мальчишка.

Встревоженный Джек придвинулся ближе.

— Ты что делаешь?

— Где моя сестра?

— Я не знаю твою сестру. — В печи выстрелил уголек. — И тебя не знаю.

Джонни потянулся за клочком одежды с именем Алиссы и показал его Ливаю.

— Вот моя сестра. Ее зовут Алисса Мерримон. Здесь ее имя. — Великан не спускал глаз с лица мальчика. — Посмотрите.

Фримантл пожал плечами.

— Я не умею читать.

— Ее похитили год назад. Это ее имя.

— По-моему, он не знает, — вставил Джек.

— Должен знать.

— Я бы сказал, если б знал. А он не знает.

— Где вы это взяли? — Джонни подтолкнул тряпицу к Фримантлу. — Где? Когда?

Великан пожал плечами, и под кожей проступили мышцы.

— Я взял ее у того поломанного человека. Сразу после того, как ты меня укусил.

— У кого?

— У поломанного человека. — Он произнес эти слова так, словно называл имя. — Взял у него из руки. Он держал ее в руке.

Дуло револьвера нырнуло вниз.

— После того, как вы меня схватили?

— Бог сказал мне узнать, от чего ты бежишь, вот я тебя и схватил.

— Дэвид Уилсон. Он был жив, когда вы его нашли?

Фримантл склонил голову и закрыл глаза, задумавшись.

— Опусти револьвер, — прошептал Джек. Джонни замялся. — Ты взаправду думаешь, что Алисса у него? Из-за тебя тут кого-нибудь убьют.

Мало-помалу ствол опустился и в конце концов уставился в пыльный пол.

— Тот человек был жив?

Фримантл сидел все так же, закрыв глаза.

— Река говорила. Шепотом. Слова как одуванчики. — Он поднял руку и как будто загреб под себя воздух. — Я так устал…

— Говорила? — Джонни ухватился за одно это слово. — Поломанный человек что-то сказал? Хоть что-нибудь?

— Не помню.

— Надо вспомнить.

Великан повернул руки ладонями вверх.

— Прилетели вороны. Я испугался. — Их, мужчину и мальчика, разделяло не больше фута. — Я бы сказал, если б мог. — Фримантл лег на теплый камень. — Может, вспомню утром. — Мне жаль твою сестру… Все, с меня хватит.

Джонни молча смотрел на великана. Смотрел, пока не онемели ноги. Смотрел, чувствуя отчаяние, как чувствуют голод. А когда наконец отвернулся, Фримантл уже храпел.

Джонни положил револьвер на полку. В темноте проступали балки и столбы. Он посмотрел вверх, и в груди у него открылась темная яма. И яма была пуста.

Молчание прервал Джек:

— Почему он боится ворон?

— Наверное, когда вороны подлетают близко, он слышит дьявола.

— Дьявола?

— Он слышит голос. Почему бы и не другой?

— А если это все правда? — Джек обхватил руками колени и раскачивался вперед-назад, не глядя Джонни в глаза. — Если он действительно слышит голос Бога? Что, если он слышит… ну знаешь…

— Не слышит.

— Но что, если?

— Никто ничего не слышит.

Джек еще крепче сжал колени.

— Мне вороны тоже не нравятся. Еще маленьким их боялся. Что, если вот поэтому?..

— Перестань.

— Знаешь, как в народе называют стаю ворон? — тихонько, полушепотом спросил Джек.

Джонни знал ответ.

— Пропасть.

— Может, не просто так называют. — Джек посмотрел на Фримантла. — Что, если Бог прислал его по какой-то причине?

— Послушай, этот парень убил двоих за то, что его дочь умерла из-за них от духоты в перегретой машине. Если ему легче жить, считая, что так повелел Бог, то пусть так и будет. Вороны, какой-то другой голос… это просто совесть не дает ему покоя, напоминает, что он виноват.

— Ну да?

— Да. — Они оба посмотрели на Фримантла. — Но он что-то знает.

— Мне страшно, Джонни.

Глаза у Джонни блеснули. Ночь близилась к рассвету, а он не спускал глаз с Фримантла.

— Он что-то знает.

Джек крепко уснул. В щелях вздыхал ветер, и тонкий голосок дважды приносил что-то ужасное. Огонь угасал. Злость Джонни сменилась печалью, а печаль — нежеланным, но глубоким забытьем. Ему приснился вонючий лес и пронзительные желтые глаза, жесткое падение сквозь поломанные ветви и обнадеживающая улыбка сестры. Она сидела на корточках в низком подвале, грязная, в лохмотьях. В подвале горела одна-единственная свеча, и Алисса, вздрогнув от неожиданности, подняла голову. «Это ты?» — спросила она, и Джонни вскинулся с криком, так и не прорвавшимся за решетку сцепленных зубов.

В первое мгновение он не понял, где находится и что случилось, но чувствовал — что-то не так. Что-то не так было рядом, висело в жарком воздухе.

Ливай Фримантл сидел, поджав ноги, на полу, в каких-то трех футах от него. Пот катился с него градом, и тени казались серыми на черной коже. Руки лежали на коленях, и в руках он держал револьвер, причем палец уже нашел спусковой крючок.

— Заряжено, — сказал Джонни.

Фримантл поднял голову и посмотрел на него, и Джонни почему-то показалось, что болезнь распространилась дальше по телу и что за пустыми глазами почти не осталось сознания. Великан поднял револьвер и посмотрел в дуло. Секунда растянулась в вечность.

— Можно я возьму? — Джонни протянул руку.

Фримантл как будто не услышал. Рукоятка револьвера утонула в его здоровенной руке.

— В меня однажды стреляли. — Джонни едва расслышал его. Фримантл коснулся пальцем пулевого шрама на животе. — Маленьким детям нельзя иметь оружие.

— Кто в вас стрелял?

— Моя жена.

— Почему?

Ливай посмотрел на револьвер.

— Просто так.

— Можно мне взять? — Джонни подался вперед, и Фримантл протянул оружие с таким видом, словно это было яблоко. Или стакан с водой. Джонни взял револьвер и прицелился Фримантлу в лицо. Ему было страшно. Сон все еще не отпускал.

— Где моя сестра?

Между дулом и глазами великана было восемнадцать дюймов.

— Где она? — Уже громче. Двенадцать дюймов. Десять. На этот раз револьвер не дрожал, но Фримантл оставался равнодушен, как бык, увидевший перед собой крепежный пистолет.

— Когда она выстрелила, сказала, что я тупой. — Шесть дюймов. Джонни держал револьвер обеими руками и уже положил палец на спусковой крючок.

— Нельзя называть людей тупыми, — продолжал Ливай. — Называть людей тупыми нехорошо.

Джонни колебался, и Фримантл снова лег. Дуло по-прежнему смотрело в то пустое место, где были глаза — с желтушными пятнами, налитые кровью глаза животного на бойне.

Глава 43

Хант проснулся в пять утра, так толком и не отдохнув. Приняв душ и побрившись, он прошел по дому, остановился у двери в комнату сына, постоял, прислушиваясь к его глубокому, ровному дыханию. Ничего хорошего наступающий день не сулил — Хант чувствовал это всеми фибрами души. Чтобы все закончилось хорошо, требовалось чудо.

В кухне было душно и пахло виски. Пил Хант редко и теперь мучился от похмелья и разочарования в себе самом.

Чтоб ты провалился, Йокам.

Со своим чертовым звонком.

Проклиная друга, Хант понимал, что несправедлив. Да, слышать такое неприятно, но Йокам был прав. Он сам запустил цепь событий в ту секунду, когда вышел из кабины лифта и направился в кабинет Холлоуэя. Смерть Мичума — результат его просчета. С таким же успехом он мог и сам спустить курок.

Хант отбросил занавеску и выглянул в окно. Звезд видно не было, но дождя ничто не обещало. Через несколько часов судмедэксперт вернется в лес, и тогда прояснится ситуация с оставшимися телами. Может быть, одно из них — Алисса. А может быть, и нет. Может, Джонни появится. И опять-таки…

Где ты, Джонни?

Хант открыл окно, и прохладный утренний воздух прошелся волной по рукам и ногам. Влажное дыхание коснулось лица; на мгновение похмелье рассеялось, и в голове прояснилось. Он взглянул еще раз на мокрую траву и воду, застывшую зеркальцами мелких луж, потом приготовил кофе и подождал, пока солнце явит себя во встревоженных небесах округа Рейвен.

Когда Хант уходил, сын еще спал.

В черных деревьях собрался бледный туман.

Шеф назначил собрание на девять — поздно для заведенных в полиции порядков, — но ждать так долго Хант не мог. Солнце еще висело за зданием суда, когда он проехал по Мейн-стрит, свернул влево и промчался мимо полицейского участка. Вдоль тротуара уже стояли фургоны новостных служб. Разминались операторы. Репортерши проверяли макияж. Они знали, что полицейские начнут скоро разъезжаться и что их ждет долгая и медленная поездка в черный лес за городской окраиной, где у сырой вязкой земли отнимут последние тела.

История получит продолжение и развитие.

День сулит новые возможности.

Хант объехал квартал и оказался у небольшой автомобильной стоянки. Еще не было семи, но Йокам уже ждал. Он сидел на бетонном бордюре возле южного конца парковки, прижавшись спиной к проволочной ограде. Позади него пили кофе и перекусывали фастфудом бывалого виды мужчины в строительных касках. Бульдозеры и краны отдыхали поодаль, влажные и серые в таком чахлом утреннем свете, что сама земля казалась застывшей. Наверное, построят банк, решил Хант. Или, может быть, офисное здание. Скорее всего, это дело рук Холлоуэя. И вот тогда колеса коммерции закрутятся на всю катушку.

Выглядел Йокам не лучшим образом и был к тому же небрит; в уголке его рта висела сигарета. Затянувшись в последний раз, он щелчком отправил ее по ту сторону забора. Хант, выйдя из машины, прошел последние двадцать футов пешком.

— Привет, Джон. — Хант держался нейтрально и настороженно. Дружба дружбой, но сомнение встало между ними впервые, и теперь оба ступили на еще незнакомую территорию.

— Привет, Клайд. — Йокам достал еще одну сигарету, покатал ее между пальцами, но закуривать не стал и в глаза Ханту посмотреть не решился. Взгляд его скользнул по крыше полицейского участка и упал на туфли со следами грязи с поля за домом Мичума.

Хант ждал.

— Насчет прошлого вечера, — начал Йокам. — Выпил лишнего. Был не прав.

На лице Ханта ничего не отразилось.

— Так вот все просто?

Йокам все же закурил.

— Ладно, я был не в себе.

Хант промолчал, и напарник сменил тему.

— Это видишь? — Он поднял стопку сложенных газет с бордюра, на котором сидел.