Особый отдел и тринадцатый опыт Чадович Николай
– Теперь у него, наверное, уже ничего не болит. Отмучился, – лицемерно опечалился Кондаков. – Ты, Вадим, лучше про Желвакова дальше рассказывай.
– Хотели мы этому Мареку ещё пачек навешать, чтоб другим неповадно было, но Клим не позволил. И на смертную казнь не подписался. К нашим советам прислушиваться не стал. Велел посадить его в укромное местечко и какое-то время постеречь. А сам справки стал наводить. Заинтересовался, видать, идеей… А тут один дурацкий прокол случился. В Озерках, где Марек в подвале сидел, канализацию прорвало. Всё дерьмом затопило. Начали сантехники по подвалам шастать. Нарвались на наш схрон. Надо было с ними по-хорошему договориться, откупного дать, а наши бойцы вместо этого волну погнали. Вот ихняя начальница и вызвала омоновцев. Ясный перец, заваруха началась. Марек под шумок смылся. Реальным падлой оказался. Где его искать – неизвестно. Мы и махнули рукой. Пидоры на этом свете всё одно долго не живут… И полгода не прошло – начались таинственные взрывы, про которые он нас предупреждал. Все газеты об этом трубят. Власти на ушах стоят, какого-то таинственного Гладиатора ищут… Клим тоже в сторонке не остался – своё собственное следствие начал. Он о больших деньгах всегда мечтал, только раньше удобного случая не представлялось. Мелочёвкой приходилось перебиваться. А тут такой шанс светит! Только братцы хитрованами оказались. На дно залегли – и учёный, и карманник. Потом слух прошёл, что менты всех учёных шерстят, которые к этому делу касательство могут иметь. Мы, конечно, расстарались и сели ментам на хвост. Самых толковых бойцов на шкапун отрядили. Клим их лично возглавлял. Вот они и вышли на братца Марека. Но у того по причине религиозного дурмана уже давно крыша поехала. Умер, а ничего толком не сказал. Посчитал наших пацанов за посланцев ада… Короче, чистый облом. Хотя в конце концов мы и Марека вычислили, только совсем другим способом.
– Каким же, любопытно знать?
– Кушать-то всем хочется, а ничего другого, кроме как по ширме ходить, он не умел. Взяли мы под контроль все доходные маршруты. В десятом трамвае он и нарисовался, словно утренняя звезда на ясном небе. Грубо работал – щипал налево и направо, словно на лекарства любимой бабушке старался… Решили с ним больше не церемониться и в ту же ночь за душец взяли. Струхнул, конечно, Марек. Отпираться не стал. К взрывам, говорит, никакого конкретного отношения не имею, а только пользуюсь сведениями, полученными от брата, и под именем Гладиатора загоняю фуфло властям… Опять о пощаде стал молить, как в прошлый раз. Жить-то всем хочется, даже пидорам. Сознался, что наутро рассчитывает получить чемодан с зеленью. Откупиться хотел…
– И вы ему сразу поверили?
– Не из тех мы, кто всякой поганке на слово верит… Но, с другой стороны, перед лицом смерти врать не будешь. Пацаны его бумаги проверили – вроде бы всё сходится. И в газетке соответствующее сообщение имеется, на что Марек особо упирал. Вот так эта душевная беседа и закончилась… Принесли пацаны Климу весть, которой он так дожидался. Рано утречком объявили спешный сходняк. Явились все, кто на этот момент в городе отирался. Клим сразу сказал, что идём на серьёзное дело. Выбрал лучших бойцов, чтобы две машины укомплектовать. Спорить с паханом у нас как-то не заведено. Разобрали оружие и поехали на Финляндский бан. Чем всё это закончилось, вы не хуже меня знаете.
– Ты тоже веришь, что Желваков непричастен к взрывам? – спросил Кондаков.
– Ясный перец. Не его размах. Сявке такое не потянуть.
– А что скажешь по поводу брата-учёного?
– Скорее всего, его работа. По словам Марека, он с этой идеей давно носился.
– Ты про какого-нибудь Филиппа слыхал?
– Только про Киркорова.
– Как же Шестопалов мог взорвать дворец в Крыму, железную дорогу в Псковской области и театр в Пушкине, если всё последнее время он постоянно околачивался на Волковском кладбище и даже ночевал в склепе какой-то дореволюционной генеральши? Ведь тут одним святым духом не обойдёшься. Какая-то аппаратура нужна, причём габаритная. В мистику я, браток, давно не верю.
– Мне-то откуда знать? Может, он эти взрывы наперёд заказал, а дождавшись результатов, струхнул и в религию ударился.
– Мысль интересная, но ничем не подтверждённая. – Кондаков переглянулся с Цимбаларем, правый глаз которого всё время маячил в зеркале заднего вида. – С чего она тебе вдруг пришла?
– Мужики, я в науке ноль без палочки, – честно признался Вава. – Окончил спецПТУ для малолеток под названием «Соцлют». Но свою точку зрения на все мировые проблемы имею. Котелок, слава богу, варит… Если есть взрыв, где-то рядом должен быть и подрывник. Ну а вдруг его нет – что тогда? Мозгуйте сами.
– Хочешь сказать, что это взрывы замедленного действия? – Кондаков с сомнением покачал головой. – Маловероятно… В этом случае Шестопалов мог бы преспокойно предотвратить их, а не маяться дурью, как согрешившая монахиня… Может, нам лучше Клима обо всех этих нюансах поспрашивать? Он-то, наверное, располагал самой полной информацией?
– Совсем не обязательно, – возразил Вава. – С головой Клим не всегда ладил. Больше на кулаки и глотку полагался… Тем более что с него спросу уже нет. Клим в головной машине возле меня сидел. Всегда за спиной водилы место занимал, говорил, что оно по статистике самое безопасное. Вот и верь после этого статистике! Водилу пуля даже не зацепила, а Клима прямо между глаз клюнула. Глядите! – Он продемонстрировал свой левый рукав, покрытый подозрительными пятнами. – Его кровь.
– По всему выходит, что ты мог стать полноправным владельцем чемодана, – заметил Кондаков.
– А кому его оставлять? Дяде? Беспредельщикам, напавшим на нас? Ментам на растерзание?
– Это верно. Ментам такой чемодан ни к чему. Менты к авоськам привыкли… А ты хоть знаешь, что в нём находилось?
– Со слов Клима знаю. Он на миллион баксов виды имел.
– Обманул тебя Клим. Вернее, сам обманулся. В чемодане только газеты были. Причём прошлогодние. Им красная цена – пятак в базарный день.
– Зато сам чемодан потянул аж на пятьсот рубликов, – с горечью добавил Цимбаларь. – Качественная была штуковина. Хоть и дерматиновая, зато с ремнями и замком. Жаль, ненадолго хватило.
Только сейчас до Вавы начало доходить, что представляют собой эти самозваные ангелы-хранители, бесплатно катающие его по Питеру.
– Подставили, значит, нас. – Он не смог сдержать упрёк, рвавшийся из глубины души. – Развели, как лохов. Кинули по полной программе.
– А вы, стало быть, святые? – немедленно отреагировал Кондаков, давно имевший зуб на эту группировку. – Где вещи, которые ваши хмыри спёрли у меня в электричке на подъезде к городу Пушкину? Я говорю про служебное удостоверение и мобильник самой последней модели!
– Клянусь, не в курсе! – стал оправдываться Вава. – Я вообще в Пушкине только раз был. И то в позапрошлом году.
Тут к беседе подключился Цимбаларь. Голосом, который напрямую нельзя было назвать угрожающим, но от которого у слабодушных граждан начинали дрожать поджилки, он произнёс:
– Дружок, ты зря тут баланду мутишь. Дело-то серьёзное. Сам знаешь, что бывает ментам за утерю удостоверения. Да и за казённый мобильник отвечать придётся. Из зарплаты нашей нищенской вычтут. Ты честно скажи – можешь их вернуть?
– Не могу! Я даже не знаю, у кого они. Возможно, в кармане у Клима остались.
– Обижаешь, дружок. Ворованное надо возвращать. В крайнем случае откупное платить, как у порядочных людей заведено.
– У него мой лопатник! – Вава пальцем указал на Кондакова. – Там баксов триста наберётся и ещё рублями тысяч пять. Забирайте всё. За эти деньги можно самый крутой мобильник купить!
Кондаков, до этого державшийся умильно, словно мамаша на венчании собственной дочери, вдруг резко шлёпнул Ваву по руке.
– Ты в кого, падла ссученная, пальцем тычешь? – зловеще осведомился он. – Я подполковник милиции и таких, как ты, не одну сотню повязал. Я тебе этот лопатник знаешь куда засуну? Нет, не в задницу, много чести будет, а прямо в глотку! Да так, что потом хирурги с бензопилой не достанут. Думаешь, наплёл вагон небылиц, так мы тебя сразу и отпустим? Гуляй себе, дружок, твори свой бандитский беспредел и дальше! Как бы не так!
Забившийся в угол Вава уже и не знал, как вести себя с оборзевшими ментами, в чьей полной власти он неожиданно оказался. День для него нынче выдался поистине знаменательный – чудом вынырнув из разверзшейся могилы, он вновь оказался на её зыбком краю.
– Командир прав, – заметил Цимбаларь куда более спокойным тоном. – Жизнь твоя висит сейчас даже не на волоске, а на паутинке. И если кто-нибудь из нас, упаси боже, дунет вдруг посильнее, ты улетишь туда, откуда не возвращаются.
– Зато с Климом и всей своей бандой ещё до обеда встретишься, – буркнул Кондаков, старательно делавший вид, что никак не может совладать с приступом праведного гнева. – Вместе будете подходящую сковородку в пекле выбирать.
Тем временем Цимбаларь продолжал:
– Ты говорил недавно, что помогал Климу бухгалтерию вести. Следовательно, должен знать, где находится ваша касса. Единственный твой шанс дожить до завтрашнего дня – это сдать её нам. Я понятно говорю?
– Понятно…
– А почему ответа не слышно?
– Голова кружится… – Вава старательно симулировал предобморочное состояние. – Сейчас отключусь от потери крови…
– Отключайся, – пожал плечами Цимбаларь. – Нам спешить некуда. Подождём, пока у тебя гангрена начнётся… Ты будешь подыхать, а в вашем осиротевшем шалмане уцелевшие бойцы соберутся. Сразу встанет вопрос о власти. А где власть, там и деньги. Отсутствующих, конечно, пробросят, и придётся нам всем на эту кассу облизнуться. Врубаешься? Но мы-то без халявных денег как-нибудь обойдемся, слава богу, зарплату регулярно получаем. А вот что ты без своей жизни делать будешь? Без единственной и неповторимой? Ведь другой не предвидится…
За последнее время это был, наверное, единственный случай, когда в полной мере удалось всё намеченное, и никто при этом даже шишек себе не набил. Кратко доложив о всех перипетиях кровопролитной схватки за набитый макулатурой чемодан, Цимбаларь выставил на стол, возле которого собралась опергруппа, солидный атташе-кейс со сломанным цифровым замком, чей код был известен только безвременно опочившему бандитскому авторитету Климу.
Всего за несколько часов пришлось испортить сразу две добротные вещи, и это ещё не считая пробоин в багажнике прокатной «девятки». Впрочем, как говорится, где доходы, там и убытки.
Тоном Крёза, демонстрирующего свои несметные сокровища заезжим варварам, Цимбаларь сказал:
– Здесь находится касса климовской преступной группировки. Скорее даже не касса, а какая-то её часть, предназначенная для оперативных нужд. Тут же имеется и бухгалтерская ведомость примерно такого содержания: «Колян на подкуп судьи икс получил столько-то. Вавану за убийство предпринимателя игрек авансом выдано столько-то»… Но дарёному коню, сами понимаете, под хвост не смотрят. Давайте решать, как этими деньгами распорядиться.
– А сколько там? – осведомилась Людочка, глаза которой от постоянного сидения за компьютером блестели, как у ширнувшейся наркоманки.
– Тысяч тридцать примерно, – похлопывая по кейсу, ответил Цимбаларь. – По сравнению с обещанным тебе миллионом сущий мизер.
– Ах, не напоминай мне про это! – Людочка отмахнулась от Цимбаларя подозрительно влажным носовым платочком. – Ещё хорошо, что я не видела Желвакова мёртвым… А что касается денег, то, согласно инструкции, мы должны в трёхдневный срок сдать их в финансовое управление главка.
– Прекрасное предложение, – сказал Цимбаларь. – И какое своевременное! Ходят слухи, что в российской экономике грядёт новый дефолт. Таким образом, наши денежки смогут отсрочить его как минимум секунды на полторы. А если говорить откровенно, то всякие там инструкции никогда не казались мне чем-то непреложным, вроде Священного писания или Корана… У кого есть другие предложения?
– Пропить! – выпалил Ваня. – Но красиво, чтобы на всю жизнь память осталась. Нанять прогулочный теплоход, желательно многопалубный. Пригласить цыган, стриптизёрш, балет Мариинского театра, Таню Буланову. Закупить дюжину ящиков шампанского, столько же французского коньяка, контейнер самых изысканных деликатесов – и целую неделю плавать туда-сюда по Неве, не забывая попутно посещать музеи, театры, храмы, ночные клубы и другие культурные достопримечательности… Людке в виде исключения купить лифчик на собольем меху и бриллиантовое колечко в пупок, оно туда просится. А Сашке, которому мы этим богатством обязаны, – золотой пистолет с серебряными пулями.
– И всё это за тридцать тысяч? – покачал головой Цимбаларь. – От некоторых излишеств, вроде Тани Булановой и бриллиантового колечка в пупок, придётся отказаться.
– А я предлагаю, – начал было Кондаков, но его прервал мелодичный сигнал включённого ноутбука, возвестивший о том, что кто-то упорно напрашивается на связь с опергруппой.
Пришлось Людочке, так и не разжившейся меховым бюстгальтером, спешно возвращаться к уже изрядно надоевшему ей аппарату.
– Представьте себе, нас вызывает особый отдел, – сообщила она, пробегая пальчиками по клавиатуре. – Лично полковник Горемыкин.
– Разве он что-то шурупит в компьютерах? – удивился Ваня, всё ещё пребывающий в сладком плену своей сокровенной мечты.
– Представь себе! И причём до тонкостей, – ответила Людочка, внимательно вглядываясь в экран. – Хотя осваивал он компьютер явно не у нас. Профессиональный сленг, которым пользуется Горемыкин, скорее японский, чем английский.
– И что он нам, любопытно, пишет? – Вопрос принадлежал уже Цимбаларю. – Наверное, накручивает хвост за отсутствие результатов?
– Нет… Приказывает свернуть операцию… ФСБ якобы выследила настоящего Гладиатора, который, дабы избежать неотвратимого наказания, покончил жизнь самоубийством. Кроме всего прочего, успех ФСБ подтверждается ещё и тем обстоятельством, что после известного инцидента под Литейным мостом таинственные взрывы прекратились… Всех нас благодарят за проделанную работу, однако в весьма сдержанных выражениях… Каково, а?
– И это всё? – поинтересовался сразу помрачневший Кондаков.
– Всё. Но мы должны дать ответ.
– Как старший по званию, я беру всю ответственность на себя. – Кондаков подобрался, словно на строевом смотру. – Печатай! Только слово в слово, без всяких недомолвок… «Сведения ФСБ считаем сомнительными. По нашей информации, в ближайшее время могут произойти ещё несколько взрывов, причём два из них в Москве. Преступник, прикрывавшийся псевдонимом Гладиатор и шантажировавший своими письмами органы власти, нами разоблачён. Это неоднократно судимый Желваков Марат Андреевич, в настоящее время числящийся в федеральном розыске. Его вина доказана неоспоримыми уликами. Однако непосредственного отношения к организации серии взрывов он не имеет. Прошу вашего позволения продолжить расследование. Подпись. Дата».
– Чья подпись?
– Моя… Нет, лучше всех четверых.
Для передачи сообщения понадобилось гораздо меньше времени и усилий, чем для его формулировки и озвучивания. Поистине правы те, кто утверждает, что техника повсеместно опережает человека и в самом ближайшем будущем даже половой акт станет невозможен без участия специальных микропроцессоров, внедрённых в гениталии мужчин и женщин.
Возражать начальству в столь категорической форме Кондакову приходилось не часто, и это, естественно, не могло не отразиться на его моральном, а также физическом состоянии. Усевшись, а вернее, почти упав на ближайший стул, он знаком потребовал: выпить.
Ваня уже полез было в кейс, чтобы выбрать там купюру побогаче и бежать с ней в магазин, но Людочка, не отрываясь от ноутбука, молча указала на дверь ванной комнаты, где в аптечке имелись все необходимые сердечные средства, а в куче белья, приготовленного для прачечной, хранилась резервная бутылка водки.
Пока Кондаков поправлял пошатнувшееся здоровье, запивая двадцать пять капель валокордина стаканом «Смирновской», остальные члены опергруппы с волнением ожидали реакции московского руководства.
И спустя четверть часа она последовала, неумолимая и сокрушительная, как набег Батыевой конницы. Все командированные в Санкт-Петербург сотрудники особого отдела с нынешнего числа объявлялись в отпуске без сохранения содержания, а банковский счёт, на котором размещались оперативные средства, замораживался.
– Вот и понимай как хочешь, – сказал Цимбаларь. – И отзывать нас вроде не отзывают, и официального согласия на продолжение расследования не дают. А закрытие банковского счёта, на котором оставалось две копейки, что, безусловно, известно руководству, никакому разумному объяснению вообще не подлежит…
– Горемыкин знает, что делает, – заявила Людочка. – Все свои решения он просчитывает на много ходов вперёд, и притом практически молниеносно… Другое дело, что в итоге все победные лавры достаются ему одному, но тут уж ничего не поделаешь.
– Тогда сделаем вид, что ничего не случилось, – сказал Цимбаларь. – Пётр Фомич, тебе полегчало немного? Если да, то можешь предложить свой план наилучшего использования свалившихся на нас небюджетных средств.
– Да что уж теперь предлагать, – махнул рукой Кондаков. – И так всё ясно… Что-то уйдёт на оперативные нужды, что-то на ремонт машины, что-то на карманные расходы, что-то на поддержание достойного образа жизни… Я имею в виду возвращение в гостиницу, поскольку угроза слежки уже отпала… Хотя идею о меховом лифчике и прогулке по Неве, правда, без цыган и прочих злоупотеблений, я не отвергаю.
– Вы просто молодец! – Людочка чмокнула его в щёку. – А теперь быстренько собирайтесь, напустите на себя самый солидный вид и отправляйтесь в управление ФСБ. Разузнайте про этого фальшивого Гладиатора как можно больше. А мы тем временем проведём летучее совещание, посвящённое коренному изменению направления и стиля нашей работы.
– Однако при сохранении его прежнего профиля, – счёл необходимым добавить Кондаков, ещё остававшийся в пижамных штанах, но уже нахлобучивший на голову шляпу.
Хотя инициатором совещания формально являлась Людочка, его ведение было поручено Цимбаларю, умевшему выражаться гораздо более кратко, а главное, куда как энергичнее.
– Надо признать, что мы сели в лужу, пусть даже и не совсем по своей вине, – как и положено в таких случаях, он начал с самокритики. – Все прежние наработки, за редким исключением, можно отбросить. Горько об этом говорить, но к расследованию мы подошли не с того конца или, если хотите, бока. Драгоценное время упущено. Контингент свидетелей понёс невосполнимые потери… Зарубите себе на носу, с этого момента мы приступаем к разработке совершенно новой версии. Как справедливо советует «Камасутра»: «Если избранная тобой поза не доставляет желанного удовлетворения, в первую очередь смени партнёра». Круг подозреваемых сузился. Во-первых, это покойный учёный-физик Шестопалов, оставивший нам изрядное эпистолярное наследие, ныне находящееся на экспертизе в Москве. Во-вторых, некто Филипп, на личность которого указал умирающий Желваков… Конечно, вы можете сказать: нельзя доверять бандиту, одной ногой уже стоящему в могиле. Но зачем ему, грубо говоря, вводить нас в блудную? Если отбросить частности, в таком состоянии человеком владеет лишь одно чувство: жажда мести. Но среди убийц Желвакова никакого Филиппа нет. Он упомянут лишь в одном качестве – как истинный организатор взрывов, косвенными жертвами которых стали и Шестопалов, и Желваков, и многие другие охотники до лёгкой наживы… К сожалению, мы пока не знаем, к каким именно общественным сферам принадлежит этот самый Филипп – к научным, финансовым, преступным или каким-либо иным, но думаю, что за этим дело не станет. Лишь бы только интересующее нас имя не оказалось очередной фальшивкой, сработанной для отвода глаз.
– А ну-ка повтори это имя, – попросила Людочка. – В точности так, как произнёс его умирающий Желваков.
– Я, конечно, не артист-имитатор, но попробую… Кх-э, кх-э, – Цимбаларь прочистил горло и замогильным голосом простонал: – Фи-ли-и-п-п… Ещё?
– Хватит, – сказала Людочка. – Звучит впечатляюще. Даже мороз по коже пробирает… Больше он не сказал ничего?
– Ни словечка! Началась агония, длившаяся от силы пару минут.
– В этом случае твоя версия кажется мне неубедительной.
– Какая версия? – опешил Цимбаларь, досель заливавшийся соловьём.
– Относительно имени «Филипп». С таким же успехом это могла быть оборвавшаяся на полуслове фамилия Филиппов, Филиппович, Филиповский, Филипенко, Филипчук и так далее.
– Филиппчик, – добавил Ваня. – Знал я одного такого. Заведовал в Мытищах сауной.
– Вот видишь, – Людочка пожала Ване руку. – Устами младенцев глаголет истина.
– Возможно, ты права. – Вопреки характеру Цимбаларь не полез в бутылку. – Это добавляет нам работы, но и надежд подаёт больше. Даже если это Филиппеску, ему не уйти от возмездия… Тут, кстати сказать, возник один маленький вопросик, и хотелось бы по-быстрому разрешить его… Когда Желваков на бандитской правилке вымаливал себе жизнь, среди целей грядущих взрывов упоминались Москва и Стамбул. Ну, с Москвой, допустим, всё более или менее ясно, а вот Стамбулом хотелось бы заняться поплотнее, тем более что разговор про него у нас однажды уже был.
Людочка, давно научившаяся понимать своих коллег с полуслова, вывела на экран ноутбука детальный план города Стамбула, наложила на него параллель, указанную в списке Шестопалова под первым номером, а затем, отыскав сайт турецкого радио, стала просматривать ежедневную сводку главных новостей, постепенно уходя в прошлое всё дальше и дальше.
– Так, землетрясение в районе города Диярбакыр. Не то… Аналогичный случай в Хакари… Взрыв бомбы возле британского посольства в Анкаре. Ответственность взяли на себя исламисты. Не то… Взрыв гранаты на дискотеке. Тем более не то. Сгорел супермаркет… Чрезвычайное происшествие на пиротехнической фабрике… Террористическая акция в Измире. Всё не то, хотя господа турки живут довольно весело… А вот это уже интересно! Апрель сего года. Взрыв в гавани Стамбула. Загорание складов с химическими веществами. Пожар с берега перекинулся на либерийский танкер… Многочисленные жертвы и серьёзные разрушения… Ответственность за взрыв не взяла на себя ни одна экстремистская организация. Причины катастрофы остаются неизвестными… Высказываются самые противоречивые предположения, вплоть до диверсии российских боевых пловцов и репетиции грядущего конца света… Некоторые свидетели совершенно серьёзно утверждают, что непосредственно перед взрывом видели снег, валивший с совершенно ясного неба… Сейчас посмотрим, где эта гавань.
Масштаб изображения вырос до максимума, и тонкая линия параллели расплылась в полоску, которая, словно траурная лента, легла на причудливую гребёнку молов, пирсов, причалов и волноломов, составлявших структуру Стамбульского порта.
– Вот где был положен почин всем этим таинственным взрывам. – Людочка указала на узкий зубчик одного из центральных пирсов. – И случилось это почти за три месяца до происшествия в Крыму… Интересно, кому мог помешать древний город Стамбул, ныне одевающий ширпотребом половину населения России? Шестопалову? Филиппу? Челночной мафии? Славянофилам?
– Это на карте не увидишь, – ответил Цимбаларь. – Это надо рыть здесь, в Петербурге… Рыть, рыть и рыть.
– Вот я и рою сутки напролёт. – Людочка с усталым видом принялась массировать виски. – Изучаю всё, что хоть как-то связано с научной и околонаучной деятельностью Шестопалова. Его статьи, доклады, рефераты, электронную переписку с коллегами, запросы по межбиблиотечному абонементу, даже его читательские карточки… Между прочим, выясняются весьма занятные вещи. Зачем, спрашивается, Шестопалов проштудировал все подшивки дореволюционного журнала «Научное обозрение»? Допустим, там печатались такие авторитеты, как Менделеев, Циолковский, Бехтерев, Вагнер, но в целом журнальчик серенький, невнятный, сплошь изуродованный цензурой… А что он нашёл в трудах давно забытого французского учёного Пьера Бартло, специализировавшегося в области химической кинетики и теории быстротекущих процессов? Ведь всё это безвозвратно устарело. То же самое касается и трудов других учёных прошлого и позапрошлого веков, к которым Шестопалов почему-то проявлял живейший интерес: Пуанкаре, Лоренца, Планка, Зеемана… А сейчас ты будешь смеяться! Однажды ему срочно понадобился камер-фурьерский журнал императорского двора, где со скрупулёзной точностью фиксировались все события, связанные с жизнью венценосных особ. Во сколько царь изволил встать с постели, с кем завтракал, кого принимал в кабинете, какие указы подписывал, куда потом поехал и так далее… Спектр интересов Шестопалова порой ставит меня в тупик. Причём все эти исторические и научные раритеты, зачастую весьма дорогие, были нужны ему отнюдь не для забавы в часы досуга и не для того, чтобы потешить тщеславие коллекционера. Чувствуется, как Шестопалов мечется, словно бы стараясь ухватить за хвост какую-то всё время ускользающую идею… А знаешь, какие архивы он посещал? Историко-политических документов, научно-технический, картографический, судебный.
– Что ему понадобилось в судебном архиве?
– Фонды Охранного отделения.
– А я слышал, что их уничтожили во время Февральской революции.
– Уничтожили канцелярию Охранного отделения, где, говоря нынешним языком, находилась оперативная документация. Личные дела сотрудников, досье на секретных агентов и всё такое прочее. Бумаги, на тот момент потерявшие свою актуальность, в основном уцелели… Ну на кой ляд всё это маститому физику, специализирующемуся в области квантовой механики?
– Возможно, у него крыша уже тогда поехала, только никто на это внимания не обратил.
– Не похоже. В тот период Шестопалов работал весьма продуктивно. Перелом случился спустя несколько дней после взрыва в Стамбульском порту. Только теперь, сравнивая даты, я вижу это… Знаменательное совпадение.
– При желании в любом, даже самом пустяковом, деле можно найти кучу совпадений, – сказал Цимбаларь. – А в строку ложится максимум одно из дюжины. Уж поверь моему опыту… Хотя сообщение о картографическом архиве наводит меня на некоторые размышления. Чем он там интересовался?
– Картами, само собой. Подробными картами европейской части России.
– Ладно, трудись. – Цимбаларь похлопал Людочку по плечу. – Авось что-нибудь и нароешь… А я прошвырнусь по знакомым Шестопалова, хотя таковых осталось не слишком много. Не исключено, что кто-то из них вспомнит человека, называвшегося Филиппом или носившего фамилию, созвучную этому имени… Ну а у тебя, Ваня, какие планы?
– Поскольку идея о грандиозной пьянке приказала долго жить, займусь какой-нибудь общественно-полезной деятельностью. Труд, знаешь ли, отвлекает от любого горя… Наведаюсь в места, которых избегает чистая публика. Истина только там, и со временем я всё больше убеждаюсь в этом. Возьмем, к примеру, девятнадцатый век. Сравним круг интересов аристократии и черни. Первые танцевали котильон, щеголяли в шелковых чулках и зачитывались сентиментальными романами. Вторые танцевали джигу, носили штаны из парусины, говорили на арго и сочиняли скабрёзные куплеты. Кто в конечном итоге оказался прав? Конечно же, обитатели дна… Мы сейчас пользуемся тюремным жаргоном, одеваемся по моде пастухов и проституток, а всем жанрам искусства предпочитаем андеграунд. В каком-то смысле мы даже ближе к дикарям, чем наши деды. И эта тенденция постоянно прогрессирует. Скоро Людка будет носить не наряды от Армани и Гуччи, а вшивые лохмотья… – Заметив, что Людочка ищет, чем бы в него запустить, Ваня добавил: – Ещё я хочу заглянуть сегодня на Волковское кладбище.
– Что ты там забыл? – удивился Цимбаларь. – Хочешь поклониться могилам Белинского и Добролюбова?
– Почти угадал. Когда мы искали Шестопалова, я обратил внимание на одну могилку, расположенную рядом со склепом, в котором он обычно ночевал. Могилка старая, вся заросшая мхом, но на ней ещё теплилась восковая свечка. Вполне возможно, что её поставил Шестопалов. Ведь эту ночь он собирался провести в молитвах… Вот я и хочу взглянуть, кому принадлежит эта могилка. Сам-то он не питерский.
– Кстати, я тоже обратила на неё внимание, – оживилась Людочка. – Везде такое запустение, а там в стеклянной баночке оплывает свечка… Имя и фамилию покойника я не разобрала, но по званию он был профессором натуральной философии.
– Что это за наука такая? – Услышав незнакомый термин, любознательный Ваня сразу навострил уши.
– Примерно то же самое, что и естествознание. – Чувствовалось, что Людочка и сама плавает в этом вопросе. – Когда-то натуральная философия включала в себя и физику, и химию, и физиологию, при этом отдавая дань каббалистике с астрологией. Факты в ней легко подменялись вымыслом, а великие идеи соседствовали с откровенным вздором. Говорят, сейчас эта наука вновь возрождается, но уже на другом уровне…
До вечера было ещё далеко, а дел с утра наворочали – не разгребёшь. Но сделать предстояло гораздо больше.
Глава 14
Дела давно забытых дней
Вести, которые принёс Кондаков, выглядели по меньшей мере анекдотично. Ждали всего, но только не этого.
Версия ФСБ основывалась на весьма немногочисленных и крайне спорных фактах. Один довольно молодой субъект, всем другим формам человеческого существования предпочитавший так называемый антиобщественный образ жизни и уже неоднократно уличённый в суицидальных настроениях, совершил на днях самоубийство, использовав для этого древнее как мир средство – ванну с теплой водой и бритвенное лезвие (аналогичным образом в своё время поступали римские аристократы и китайские мандарины).
На кафельной стенке совмещённого санузла, где и происходил весь этот тихий ужас, он написал слово «гладиатор», причём с большой буквы – сначала собственной кровью, что, как вскоре выяснилось, не гарантировало сохранность надписи, а потом губной помадой, забытой на полочке какой-то случайной подругой.
Едва эта история, в общем-то рядовая, попала в городскую сводку, как ею немедленно заинтересовались сотрудники ФСБ, реагировавшие на имя Гладиатор, словно правоверные мусульмане на запах жареной свинины.
При обыске сразу же обнаружили улику, которой впоследствии суждено было стать решающей, – бытовую видеокамеру, чья кассета во всех деталях запечатлела чрезвычайное происшествие под Литейным мостом. Впрочем, на это мог клюнуть любой следователь – мнение о том, что все свои кровавые подвиги террористы обязательно фиксируют на плёнке, дабы потом отчитаться перед заказчиками, уже распространилось повсеместно. Ещё в квартире нашли целлулоидные трафареты, очень похожие на те, которыми пользовался реальный Гладиатор, и кучу фломастеров, среди которых, естественно, оказался и синий.
Всего этого вполне хватило для создания стройной и непротиворечивой следственной версии, до опергруппы особого отдела дошедшей кружным путём, через московское начальство. Как заметил Цимбаларь, с лица которого не сходила язвительная усмешка, сама атмосфера здания ФСБ, где в сумрачных коридорах продолжали бродить призраки ежовских и бериевских крючкотворов, умевших сварганить громкий политический процесс буквально на пустом месте, продолжала дурно влиять на менталитет нынешней генерации чекистов.
– Представляете, какая несуразица! – возмущался Кондаков. – Надпись на стене ванной комнаты, сделанную пьяным психом, сочли чуть ли не чистосердечным признанием, а на тот факт, что в видеомагнитофон, который он смотрел непосредственно перед смертью, вставлена кассета с голливудским фильмом «Гладиатор», никто даже внимания не обратил. Я сам об этом узнал чисто случайно, мельком заглянув в протокол осмотра места происшествия… А если бы, к примеру, самоубийца выбрал фильм «Зорро», то и надпись была бы соответствующая…
– Как же тогда обличающая видеосъёмка? – осведомился Цимбаларь.
– И этому есть вполне очевидное объяснение. За последние полгода этот недоумок успел запечатлеть почти все петербургские мосты. И Троицкий, и Дворцовый, и Большеохтинский, и Гренадёрский, и Кантемировский. Хобби такое у человека было – снимать мосты и набережные на фоне белой ночи. Литейный оказался в этой серии последним совершенно случайно…
– Ты лучше скажи другое, – перебил его Цимбаларь. – Версию ФСБ можно считать окончательной?
– Нет, пока она предназначается, так сказать, только для внутреннего пользования. Надо ведь хоть как-то успокоить городские власти. Знакомить с ней общественность не торопятся. Всё будет зависеть от того, последуют ли новые взрывы.
– Конечно, последуют, – буркнул Цимбаларь. – А что им, спрашивается, может помешать?
– Пётр Фомич, а вы просматривали конфискованные видеозаписи? – поинтересовалась Людочка, так вжившаяся в свою новую роль, что с неё уже можно было писать картину «Мадонна с ноутбуком».
– Только фрагментарно… Не очень-то мне там, скажем прямо, обрадовались.
– Расскажите, пожалуйста!
– Попробую… Качество съёмки, несомненно, желает лучшего, а ракурс выбран крайне неудачно. – На пальцах Кондаков изобразил что-то вроде острого угла. – Дилетант – он и в Африке дилетант… Приближающаяся баржа оставалась за кадром, зато какие-то светящиеся пятна между опорами моста я заметил. В последний момент они соединились в нечто такое, что с известной натяжкой можно было назвать мостом-призраком. Говоря откровенно, некоторое сходство с реальным мостом, который на ту пору находился в разведённом состоянии, у этого миража имелось. Не хочу утверждать категорически, но у меня даже создалось впечатление, что по призрачному мосту движутся люди и экипажи. Потом в кадре появился нос баржи, среди этого волшебного мерцания совершенно чужеродный, и всё поглотила вспышка взрыва. Спустя считаные мгновения повалил чёрный дым и матросы стали прыгать за борт. На этом сеанс закончился, и мне вежливо сказали «до свидания».
– Что ты имел в виду, употребляя слово «экипажи»? – спросил Цимбаларь.
– Экипажи и имел! Твою дырявую тачку, к примеру, экипажем не назовёшь. Не тот вид, не те масштабы. А по призрачному мосту ехали длинные, солидные автомобили с открытым верхом, хотя всех подробностей я, конечно, видеть не мог. Присутствовали там, кажется, и кареты, запряжённые лошадьми.
– Короче, техника была архаическая, вроде тех старинных паровозов, которые на перегоне Пыталово—Остров узрел путеец Посибеев?
– Можно сказать и так….
– А что по этому поводу говорят в ФСБ?
– Винят во всём некачественную плёнку, некомпетентность оператора, игру света и тени. Честно сказать, не знай я о прежних миражах заранее, так на эти сполохи тоже внимания не обратил бы. Вода – она и есть вода. Течёт, волнуется, играет бликами.
После недолгого молчания Цимбаларь обратился к Людочке:
– А можно ли узнать: росли когда-нибудь тополя на территории Харьковского железнодорожного узла?
– Наверное, можно… Хотя в Интернете таких сведений, скорее всего, не будет. Надо переговорить с краеведами, историками, поискать фотографии в архивах… Я тут сама недавно проявила инициативу. Навела справки о состоянии погоды в Стамбуле за последние сто двадцать лет. Самая суровая зима пришлась на тысяча девятьсот третий год. Чёрное море замерзло от Одессы до Констанцы. Это единственный известный случай, когда снег над Босфором валил даже в апреле.
– А какая тут связь с прошлогодним взрывом в порту?
– Сама пока не знаю… Журнал «Научное обозрение» существовал вплоть до тысяча девятьсот третьего года. И сведения о всех событиях в жизни императорского семейства, которыми почему-то так интересовался Шестопалов, относятся именно к этому периоду.
– Тянешь ты нас, Людмила Савельевна, куда-то в далёкое прошлое, – сказал Кондаков. – Забыла, что мы юристы, пусть и аховые. А в юридической практике есть такое понятие: срок давности… Хотя ради порядка не мешало бы проверить отдыхал ли царь со своими чадами и домочадцами летом девятьсот третьего года в Ливадии.
– Они отдыхали там каждый год, – сказала Людочка. – Императрица отличалась слабым здоровьем, одно время даже подозревали чахотку. А император бывал наездами, по две-три недели… Впрочем, мы действительно залезли в какие-то исторические дебри, а взрывы могут возобновиться в любой момент… Саша, почему ты скромно молчишь? Как твои успехи?
– А никак, – развёл руками Цимбаларь. – В окружении Шестопалова отродясь не было никаких Филиппов, а тем более Филипчуков. Он вообще трудно сходился с людьми… Хотя своего новоявленного братца привечал, по крайней мере первое время. Говорят, что об этом Алексея Андреевича попросил на смертном одре отец, очень переживавший за судьбу побочного сына. Какое-то время они даже жили вместе, но потом разъехались. И что интересно, в течение этих нескольких месяцев Шестопалов платил за электроэнергию чуть ли не втрое больше обычного. То есть вместо обычных двухсот киловатт у него нагорало почти пятьсот. Вот справка из энергонадзора.
– Хочешь сказать, что он проводил на квартире какие-то эксперименты, связанные с повышенным расходом электроэнергии? – осведомилась Людочка.
– Кто это сейчас может знать? Квартира съёмная, там уже третьи жильцы сменяются. Меня даже на порог не пустили. Не звали мы, говорят, никаких страховых агентов… Соседи помнят Шестопалова и Желвакова очень смутно.
– Сейчас техника двинулась так далеко вперёд, что даже атомную бомбу можно создать прямо на квартире, – доверительно сообщил Кондаков. – Не так давно я имел удовольствие лицезреть печатный станок, на котором в Кузьминках изготовляли фальшивые баксы. Так он свободно размещался в тумбе письменного стола. А продукция получалась очень даже достойная. На глаз от подлинных стодолларовых банкнот не отличишь. Подвела фальшивомонетчиков сущая мелочь. В причёске президента Франклина пропустили один волосок, а они там, оказывается, все по счёту.
– А где основная квартира Шестопалова? – спросила Людочка, вежливо игнорируя очередную байку Кондакова.
– Осталась после развода жене. Сам он некоторое время занимал полуторку в институтском общежитии, но потом рассорился с комендантом и съехал.
– С милиционерами трудно жить, а уж с учёными и подавно, – вздохнула Людочка.
– Выходи за киллера, – посоветовал Кондаков. – Они дома бывают редко, живут недолго, а наследство могут оставить весьма приличное… Был у меня в прошлом году один случай в аэропорту Шереметьево…
Однако досказать историю о киллере, как-то связанном с авиацией, Кондакову не удалось – позвонил Ваня.
Был он явно не в духе и хрипел, словно запалённый конь. Оказалось, что с его визитом на Волковское кладбище вышел облом. Ваню опознал охранник, вполне справедливо связавший новое появление маленького визитёра с недавним убийством Шестопалова.
При желании Ваня мог бы легко обезвредить охранника, да не хотелось создавать ненужный ажиотаж. Стайерский забег по сильно пересечённой местности (а как ещё назвать территорию кладбища?) закончился в пользу Вани, но соваться туда он больше не рисковал и просил Людочку навести соответствующие справки по телефону.
В его понимании схема захоронений была для кладбищенской администрации таким же непреложным документом, как, скажем, устав для офицера или Талмуд для раввина. Так оно, наверное, и было, но времена, а с ними и нравы круто изменились. Людочке вежливо объяснили, что это услуга платная и за ней следует являться лично, имея на руках заявление и квитанцию из Сбербанка.
Вспыливший Цимбаларь тут же наговорил Ване кучу ласковых слов:
– Да что ты носишься с этой могилой, словно дурень с писаной торбой! Забудь про неё! Я при случае сам с этим вопросом разберусь! Ты лучше лишний раз проутюжь городское дно! Там всякие Филиппы, Филипповы и Филиповичи просто табунами бродят, а нам до них никакого дела нет.
– Страсти накаляются. – Людочка закрыла ноутбук. – Думаю, что здесь вы как-нибудь и без меня обойдётесь. А я сгоняю на денёк в Москву. Разузнаю судьбу шестопаловских бумаг, а заодно проверю на практике одну свою идею… Удобнее всего на бумаге пишется тогда, когда листы сложены в стопку. Писать на крышке стола или на какой-то другой твёрдой поверхности не с руки. Так?
– Допустим, – буркнул Цимбаларь, ещё не догадываясь, куда она клонит.
– Если мои предположения верны, то на каждом уцелевшем листке отпечатается текст предыдущего листка, недоступный безоружному взгляду. Таким образом, мы сумеем увеличить объём анализируемых материалов чуть ли не вдвое. Не исключено, что найдутся даже утерянные фрагменты координат.
– Вдвое! Эк ты хватила! – усомнился Кондаков. – Не забывай, что листки пропадали не строго через один, а как придётся, вперемешку. Справив нужду, старушки хватали первое, что подворачивалось им под руку. Это только мужчины любят читать в сортире познавательную литературу. Наш Ваня тому пример… Ещё хорошо, если ты вернёшь из небытия хотя бы десятую часть шестопаловских записок. Твоё счастье, что он пользовался шариковой ручкой, которая оставляет на бумаге достаточно глубокие следы.
– Тут вы меня, Пётр Фомич, поддели совершенно справедливо… – Людочка, в отличие от Цимбаларя, всегда признавала свои ошибки. – Учту на будущее… Без меня не скучайте, постараюсь вернуться пораньше. А вы в моё отсутствие продолжайте искать Филиппа. Проверяйте не только физических лиц, но и субъекты хозяйствования. Я недавно выяснила, что в Петербурге и его окрестностях имеются сразу три фирмы, названия которых способны привлечь наш интерес. Это «Автокосметика Филиппа-Хольта», «Филипповские булочные» и российский филиал компании «Филипс Глуилампенфабрикен».
– Проверим, не беспокойся, – заверил её Кондаков. – Только ты в Москве не нарвись на Горемыкина. Простой головомойкой не отделаешься. Придётся ещё и трусы снимать.
– Пётр Фомич, вы же знаете, как я вас уважаю… – Людочкины слова сопровождались обычной для неё ангельской улыбкой. – И потому мне особенно горько убеждаться в вашем прогрессирующем маразме…
На нынешнем этапе расследования Людочка, двое суток подряд не расстававшаяся со своим ноутбуком, как бы выполняла функции воздушной или даже космической разведки, издали фиксируя все более-менее заметные следы, оставленные покойным Шестопаловым в бесчисленных закоулках мирового информационного пространства.
Естественно, что за это время она не прикоснулась ни к одной книге, которую в поисках неведомых истин листал Шестопалов, ни к одной карте, где он, возможно, оставил какие-то свои пометки, ни к одному архивному документу, чья сомнительная ценность компенсировалась ностальгической тягой человечества к осколкам минувшего.
Вся эта чёрная и, прямо скажем, неблагодарная работа ложилась на плечи Цимбаларя и Кондакова, в опергруппе выполнявших обязанности сразу и танка, и бульдозера, и ассенизаторской бочки. Именно они должны были вступать в непосредственный контакт с намеченными целями и на месте определять их истинную цену, беспристрастно отделяя зёрна от плевел. И это при том, что окончательный успех был отнюдь не гарантирован.
Первым делом следовало проверить архивы, где в этом году успел побывать Шестопалов. По жребию Цимбаларю выпали картографический, научно-технический и судебный. Кондакову – всё остальное.
Попив напоследок пивка, которое, как известно, является наипервейшим средством от архивной пыли и сырости, друзья разошлись в разные стороны. Путь Цимбаларя лежал на улицу Зодчего Росси, а Кондакова – на Советскую.
В картографическом архиве у Цимбаларя потребовали специальный допуск, подписанный и заверенный теми же самыми людьми, которые уволили с работы проводницу Удалую, задержали ларёчника Мишу, приписали себе ликвидацию Гладиатора и время от времени привечали в своих кабинетах двуличного Кондакова.
Пришлось Цимбаларю совать измождённой архивной даме стодолларовую бумажку, возможно, ещё хранившую на себе следы крови и слёз, пролитых жертвами бандитского пахана Клима.
Мучительно краснея и что-то несвязно бормоча, она приняла это царское подношение, заключавшее в себе сразу и новые колготки, и лекарства для старушки-матери, и лакомство для детей, и приличные сигареты для мужа, и ещё многое другое, однако сразу побежала пить валерьянку – универсальное бабье лекарство.
Карты, разложенные перед Цимбаларем (а он предварительно убедился, что это те самые, которыми в апреле интересовался Шестопалов), размерами превышали знаменитые шемаханские ковры, и на них можно было разглядеть не то что каждый дом, но даже каждое деревце перед его фасадом.
Цимбаларь честно убил несколько часов, пытаясь проследить на картах роковые параллели, но не нашёл никаких следов, указывающих на место грядущего взрыва: ни карандашных точек, ни булавочных проколов. Это в равной мере относилось и к обеим столицам, которым ещё предстояло хлебнуть горя, и к близлежащим областям, надо надеяться, уже испившим свою чашу до дна.
В архиве научно-технической документации царили куда более либеральные нравы, и общегражданского паспорта вполне хватило для того, чтобы получить десять годовых подшивок журнала «Научное обозрение». Бегло просмотрев несколько статей, посвящённых не столько научным проблемам, сколько оголтелой пропаганде марксизма, который виделся авторам панацеей от всех социальных, экономических и политических проблем, Цимбаларь заскучал.
Обратившись к самому последнему журнальному номеру, увидевшему свет в июле тысяча девятьсот третьего года, он стал изучать его выходные данные: тираж, формат, объём, адрес редакции, название типографии, не преминув поинтересоваться и фамилией редактора.
Фамилия, надо сказать, была самая простая, но по-своему любопытная – Филиппов. Конечно, скорее всего это было совпадение, Филипповых на Руси ненамного меньше, чем Ивановых. Тем не менее Цимбаларь принудил себя прочитать несколько редакторских статей: о философии, о литературе и о новейших достижениях химии. Поистине этот Филиппов был настоящим энциклопедистом, этаким Ломоносовым местного масштаба. Записав все более или менее существенные сведения в блокнот, Цимбаларь двинулся дальше, но сейчас на его душе уже не кошки скребли, а тихонько чирикала какая-то пташка, едва-едва вылупившаяся из мрака безнадёжности.
В судебном архиве, после многочисленных реорганизаций вобравшем в себя фонды Департамента полиции и Охранного отделения, Цимбаларя неожиданно выручило служебное удостоверение. Посетители здесь делились строго на две категории: сотрудников правоохранительных органов и прочих граждан. Излишне говорить, что к цивильным особам и отношение было соответствующее – обслуживали их во вторую очередь, а отвечали с третьего раза.
Вот только профессиональных судей и судебных чиновников здесь почему-то не замечалось. Впрочем, им можно было посочувствовать, как и всем жертвам нынешних скоропалительных реформ – если новый Уголовно-процессуальный кодекс никак не укладывается в голове, тут уж не до исторических изысканий. Пусть этим занимаются англичане, которые судят не по законам, а по прецедентам.
Однако настоящий сюрприз ожидал Цимбаларя чуть позже, когда ему вынесли несколько толстенных папок, среди которых находилось и «Дело о скоропостижной кончине титулярного советника М.М. Филиппова», начатое семнадцатого июля тысяча девятьсот третьего года и оконченное на следующий день (темпы поистине рекордные!).
Таким образом, в течение какого-нибудь часа из небытия явились сразу двое Филипповых, к тому же имевших схожие инициалы. Впрочем, сравнив адреса редакции «Научного обозрения» и квартиры, в которой был обнаружен покойник, Цимбаларь вынужден был констатировать, что это одно и то же лицо.
Заранее предвкушая знакомство с какими-то умопомрачительными фактами и леденящими душу подробностями, Цимбаларь развязал тесёмки папки и, можно сказать, остолбенел. Папка была плотно набита газетами самых разных названий и ориентаций, но имевших одинаковую дату: пятое мая прошлого года. Скорее всего, Шестопалов купил их оптом в ближайшем киоске и принёс в архив под одеждой, как бы предвосхитив этим приём, впоследствии использованный Цимбаларем на Финляндском вокзале.
В деле сохранился лишь перечень документов, приклеенный к внутренней стороне папки. За малым исключением это были личные бумаги Филиппова, изъятые из его письменного стола и секретера. Именовались они с жандармской непосредственностью: «Чертёж неизвестного прибора», «Описание неизвестного физического процесса» и так далее.
Что касается остальных папок, то они содержали всякую судебную тягомотину и скорее всего были взяты с архивных полок только для отвода глаз.
Всё это было весьма и весьма любопытно, но Цимбаларь никак не мог понять, что может связывать бывшего физика Шестопалова, неделю назад задушенного на Волковском кладбище, и титулярного советника Филиппова, скончавшегося по неизвестной причине сто лет назад.
Ответ на этот вопрос не могли дать ни подшивки журнала «Научное обозрение», ни тем более несколько фунтов макулатуры, заменившей в папке Охранного отделения какие-то весьма важные технические документы.
Зато птичка в душе Цимбаларя уже не просто чирикала, а выводила какую-то бравурную мелодию.
На квартиру Цимбаларь и Кондаков явились почти одновременно: когда первый отпирал входную дверь, второй менял в прихожей ботинки на домашние тапочки. Настроение у обоих было приподнятое.
– Ты знаешь, а я нашёл одного Филиппова, очень подходящего к нашему делу, – без промедления заявил Кондаков.
– Тем же самым могу похвастаться и я, – ответил Цимбаларь, – но ты рассказывай первым, а то у меня кишки просто марш играют.
Пока он жарил яичницу с колбасой, Кондаков начал своё повествование, поминутно заглядывая в записную книжку:
– Призываю в свидетели великого пролетарского писателя Максима Горького, книгу которого я обнаружил в плехановском секторе Российской национальной библиотеки. Называется она «Беседы о ремесле». Издана в тысяча девятьсот тридцатом году. Тираж мизерный… Речь в цитируемом отрывке идёт о попытке итальянского изобретателя Маркони передать электрическую энергию без проводов. Теперь слушай: «Это уже было сделано у нас двадцать семь лет назад учёным Филипповым, который длительное время работал над передачей электротока по воздуху и в конце концов зажёг люстру в Царском Селе»… Отними от тридцати двадцать семь лет, и получится точнёхонько тысяча девятьсот третий год, который недавно упоминала Людмила Савельевна. Впрочем, в Музее техники и в Мемориальном музее Попова это сообщение не подтвердили, назвав Горького большим выдумщиком. Дескать, слышал звон, да не знает, откуда он… Время такое было, что все важные изобретения приписывались исключительно русским людям. Велосипед, паровоз, радио, танк, самолёт. Даже какого-то дьячка Крякутного придумали, якобы летавшего по небу на крыльях.
– И это всё? – подчищая сковородку куском хлеба, осведомился Цимбаларь.
– Это лишь начало! – В случае необходимости Кондаков умел скрывать свои истинные чувства, но только не самодовольство. – Вот письмо этого самого Филиппова, отправленное в редакцию «Русских ведомостей» почти за год до смерти. Даю наиважнейшие выдержки: «Глубоко изучив математику, физику и химию, я приступил к разработке проблемы, которая может принести человечеству неоценимую пользу: стать серьёзным предостережением милитаристам. В ранней юности я прочёл у Бокля, что изобретение пороха сделало войны менее кровопролитными. С тех пор меня преследует мысль о возможности такого изобретения, которое сделало бы войны почти невозможными. Как это ни удивительно, но на днях мною сделано открытие, практическая разработка которого фактически упразднит войну. Речь идёт об изобретении мною способа электрической передачи на расстояние волны взрыва, причём, судя по применённому методу, передача эта возможна и на расстояние тысяч километров, так что, сделав взрыв в Петербурге, можно будет передать его действие в Константинополь. Способ удивительно прост и дёшев. При указанном мною способе ведения войны она фактически становится безумием и должна быть упразднена. Подробности я опубликую осенью в мемуарах Академии наук. Опыты замедляются чрезвычайной опасностью применяемых веществ, частью весьма взрывчатых, частью крайне ядовитых…» Каково?
– Сильно сказано, – одобрил Цимбаларь. – Особенно для девятьсот третьего года… Ну а как же обещанные подробности? Опубликовал он их?
– Нет. Дальнейшее, как говорится, молчание… – Кондаков снова заглянул в записную книжку. – Лишь летом следующего года «Санкт-Петербургские ведомости» поместили коротенькую статейку, в которой Менделеев, заметь, сам великий Менделеев, высказывается в том смысле, что в идее Филиппова нет ничего фантастического: волна взрыва доступна передаче в той же мере, как волна света и звука. А спустя месяц появляется сообщение в разделе происшествий, а затем и некролог. Оказывается, вечером семнадцатого июля Филиппов работал в своей лаборатории над решающим тринадцатым опытом. Лаборатория находилась в том же здании, что и квартира. Родных он попросил не беспокоить его вплоть до полудня следующего дня. Восемнадцатого июля его нашли мёртвым возле стола, уставленного различными приборами. В лаборатории царил беспорядок, наводивший на мысль о поспешном и бессистемном обыске. Личный сейф Филиппова был вскрыт. Вызвали полицию, но почему-то прибыли чины Охранного отделения. Были изъяты все документы, приборы, переписка и, что особенно интересно, географические карты с какими-то загадочными значками. Об этом обстоятельстве репортёр отдела происшествий упомянул особо… Чуешь, куда ветер дует?.. На запросы родных в Охранном отделении ответили, что результаты опытов Филиппова объявляются государственной тайной, поскольку могут быть использованы в антиправительственных и революционных целях.
– У нас пожрать больше ничего нет? – осведомился Цимбаларь.
– Откуда? Кроме Людмилы Савельевны, никто за продуктами не ходит… – Вопрос коллеги несколько озадачил Кондакова. – История о Филиппове тебя больше не интересует?
– Конечно, интересует. Но если бы я услышал её, скажем, года три назад, то, наверное, долго бы стоял на ушах. А сейчас воспринимаю как должное. Взрывы, запросто преодолевающие пространство и время, младенцы, болтающие на ангельском языке, пророки, вещающие от имени сатаны, двойники великих людей, зачатые в пробирке, и прочая аналогичная тряхомудия стала для меня такой же повседневной рутиной, как для сельского участкового кражи кур… Говоришь, всего было тринадцать опытов?
– Я от себя ничего не говорю. А в газетке было упомянуто именно это число. – Кондаков для убедительности помахал записной книжкой.
– С шестопаловским списком сходится. – Цимбаларь задумался. – Если учитывать происшествие в Стамбуле, остаётся ещё четыре взрыва. Один в Питере, два в Москве и ещё один хрен знает где… Задницей чувствую, что все они окажутся на нашей совести. Эх, не видать мне в этом году майора, как собственной поджелудочной железы!
Читать бесплатно другие книги:
