Дневник как путь к себе. 22 практики для самопознания и личностного развития Адамс Кэтлин

* * *

Мы поколение бума рождаемости — взрослые дети, которые предпочли разорвать оковы семейной дисфункции. Испытания, вызванные необходимостью пройти через накопившееся горе, исцеление ран, полученных в детстве, восстановление после жизни в дисфункциональной семье — это главные и болезненные проблемы в психотерапии XX века.

Число американцев, выросших в семьях алкоголиков, составляет в среднем двадцать восемь миллионов. И, по мнению экспертов, более 80 % людей в нашем обществе воспитывались в неблагополучных семьях. Другими словами, у большинства из нас не было такого детства, какое демонстрируют в самых известных телесериалах: со знающими и понимающими отцами, улыбающимися мамами с ямочками на щеках и всегда дружными детьми.

Вместо идиллических телевизионных семей, по которым мы тоскуем, многие из нас выросли в условиях, где один или оба родителя не были эмоционально открытыми со своими детьми, либо жили в неполных семьях. Часто взрослые члены семьи страдали разными формами зависимости. Это могло быть пристрастие к валиуму[32], пищевая зависимость, трудоголизм, религиозный фанатизм или игромания. Склонность к властолюбию и жестокости, причинению боли и страданий. Независимо от типа зависимости, у других членов семьи всегда есть так называемая вторичная зависимость: склонность к пагубным привычкам и дисфункциональному образу жизни. (Вторичная зависимость теперь признана самостоятельным заболеванием и получила название «созависимость».)

Каким бы ни было пристрастие в семье, мы с малых лет стремимся выживать. Как дикий цветок, растущий на краю скалы, пытаемся найти самые невероятные способы адаптации к окружению, противоречащему здравому смыслу. Будучи еще маленькими, мы учились действовать и выживать, как взрослые.

В детстве некоторых из нас постоянно били; иногда это приводило к серьезным физическим увечьям. Кто-то подвергался сексуальному насилию. Другие с самого юного возраста столкнулись с физическими и психологическими проблемами в семье, стараясь опекать своих родителей. Кое-кто стоически выносил поток унижений, обид и оскорблений. Почти все мы были одиноки, травмированы, и теперь внутри каждого взрослого остался печальный травмированный ребенок. Физически мы выросли, но эмоционально еще дети.

В данном разделе затрагиваются некоторые болезненные проблемы. В главе 20 Джин Джеймсон делится пережитым горем в своем дневнике. Эдель Кинсинджер размышляет в главе 21 об исцелении от ран, полученных в детстве, а Синтия Уолсер в главе 22 предлагает взрослым детям алкоголиков (или выходцам из других дисфункциональных семей) дневниковый метод как руководство к раскрытию возможностей.

Дневник может стать верным другом и доверенным лицом на пути мучительного возвращения к своему настоящему «я». Если вам понадобится, делайте остановки. Почти в каждом сообществе, подобном «Взрослым детям алкоголиков», проводятся групповые занятия, которые уже помогли миллионам тех, чьи души нуждались в исцелении.

Глава 20. Пять стадий переживаний вместе с дневником (Джин Джеймсон)

Я отдаю вам власть, но скорбь и боль

Возьму себе, над ними я король[33].

Уильям Шекспир. Ричард II

Время от времени я понимаю, как все встает на свои места без каких-либо усилий или контроля с моей стороны. Весна 1987 года оказалась именно таким периодом: в то время я впервые переживала огромное горе и посещала занятия по ведению дневника и теме смерти. В дневнике я обсуждала пять стадий горя: отрицание, гнев, поиск компромисса, депрессия и смирение (принятие).

Событие, ввергшее меня в пучину горя, может показаться не таким уж неожиданным. Я переехала из своего дома в горах, где прожила двенадцать лет, в более крупный город, расположенный в двухстах пятидесяти километрах оттуда. Но вскоре поняла, что это совсем не то, что мне надо, что для меня это только переживания и жалкая, никому не нужная жизнь. Тот период невзгод в моей жизни и был вызван переездом.

Как я могла принять такое решение? Это горе стало одной из моих самых больших проблем. Ведь понимание пришло не одномоментно, с восклицанием: «Теперь я наконец поняла, что меня беспокоит в последнее время. Это мое так и не прошедшее горе». Осознание было постепенным (как это всегда происходит), через сновидения, чувства, внутреннее отстранение. И все это есть в моем дневнике.

5 апреля. Я устала от попыток избавиться от боли, горя и смерти — моих и чужих. Моя собака умирает. Занимаясь переездом, я не заметила, как бизнес моего отца дошел до банкротства. Разорение и потеря финансовой стабильности. Смерть бабушки. Потеря детства, потеря невинности. И многое другое. Мне никогда не удавалось справиться с такими ситуациями, поэтому когда я думаю о них, меня снова охватывает боль, и я понятия не имею, что с этим можно сделать. Поэтому теперь только плачу, плачу и плачу…

14 апреля… Когда я говорю об этом, слезы наворачиваются на глаза и печаль поднимается из глубины души, где она пряталась… У меня есть некоторые опасения на этот счет. Как справиться с этим чувством утраты? О, моя душа…

17 апреля. Этим вечером я отметила, что не хочу видеть этих чудесных дней и закатов, а хочу, чтобы наступила темнота.

19 апреля. [Я записала один сон и назвала его «Убить волка». В нем я убегаю от преследующих меня волков, которые и есть мое горе.]

И с этого момента стала появляться некоторая ясность. Благодаря дневнику я поняла, с чем столкнулась. Ведь пока я не начала к нему обращаться, я в любой момент могла потеряться в пустоте, не понимая, что со мной происходит, что надо делать и почему.

Я не помню, чтобы меня учили, как нужно справляться с горем. В редких случаях, когда мои родители или другие люди оказывались в тяжелой ситуации, я видела, что они либо отрицали, либо избегали, либо игнорировали проблему. Поэтому и я думала, что боль — это что-то такое, чего я не должна чувствовать. А когда все-таки чувствовала, я быстро научилась подавлять и сдерживать ее. Я хорошо усвоила эти уроки и искренне полагала, что все эти годы делала «правильно», не позволяя себе показывать боль и отчаяние.

Однако в те же самые годы появилась способность понимать и осознавать, что заставило усомниться во всех сдерживающих принципах, которые я знала. Теперь возникла задача не только бросить вызов правилам, которые я установила для себя, изменить некоторые укоренившиеся убеждения, но и признать само существование глубоких и мучительных переживаний. Я сознательно выходила из этой первой стадии горя — отрицания. Оно касалось не какой-то отдельной утраты, а скорее целого периода переживаний. Я выразила это в одной из первых записей в своем дневнике.

И наконец я сказала: «Да, я загляну в самые темные глубины и посмотрю, что там томится в мученьях».

Я понятия не имела, как уйти от отрицания. Как произошло, что я стала видеть то, существования чего не признавала? И неожиданно я почувствовала гнев. Я была зла на отсутствие у меня способности жизнь так, как мне хотелось. И это все благодаря дневнику. Как только дневник привлек мое внимание к проблеме горя, я научилась справляться с гневом.

20 апреля. Какие убеждения сформировались у меня в процессе такого высвобождения? Когда я получила сигнал о том, что, какой бы ни была просьба, в ответ звучит «нет»? Моим миром правят не желания и истины, а правила и инструкции, моя индивидуальность не имеет значения. Наверное, с этого момента я начала отступление? Дальше и дальше от всего, что было во мне?

Жизнь, состоящая из слов «должна», «нельзя», «неважно», «держи мысли при себе», «слишком эмоционально», «слишком уязвима», «слишком пагубна», — с нею покончено. Чего они хотят? Пойми. Если ты предлагаешь то, что им хочется, и делаешь это, то ты будешь иметь власть. Будешь управлять. Будь тем, чего от тебя хотят, и они будут желать тебя. Забудь о себе: ты потаскуха, которая заплатит за то, чтобы быть нужной, — зависимость, пагубные пристрастия, грязная трясина фальши и неприятия.

22 апреля. Я снова чувствую на лице напряжение.

24 апреля. Я поняла, что у меня появилось чувство обиды на весну.

И в этот момент я снова восхитилась достоинствами дневника. Я очень редко проявляла гнев, так как опасалась последствий. Гнев растекался по страницам дневника. И не было ни страха, ни опасений. Мои чувства не представляли угрозы, я могла ощущать их, выразить, и от этого никому не было вреда. Какое огромное облегчение!

Так как мой друг-дневник позволил мне преодолеть гнев и предоставил площадку, где я могла выпустить пар и злость, я изменилась и смогла перейти на следующую стадию горя — поиск компромисса.

Сначала у меня не получались «переговоры о сделке». Потом я поняла, как могла бы позволить себе немного заняться горем, а потом отложить его в сторону и излечиться от него. Для меня эта стадия оказалась трудным периодом. Это было очень похоже на торг: «Хорошо, горе, я действительно этим займусь как следует, прямо сейчас, но потом я хочу, чтобы с этим было покончено. Я хочу, чтобы боль ушла и я исцелилась от нее».

29 апреля. И наконец я почувствовала грусть оттого, что должна заняться именно грустью. Бесконечный цикл.

4 мая. Сто вещей, о которых я никогда не скорбела, не горевала, не жалела и не ощущала их потери (приводится список восьми вещей). Он написан сухо, без эмоций. Кажется, я устала. Моей души здесь нет, и у меня нет желания тратить на это время. Не думаю, что надо принуждать себя.

Сдержать себя и запустить процесс поиска компромисса. Один день хочется, на следующий день желание исчезает, а через день появляется снова. Подтолкни меня, подтащи, я хочу заключить сделку. Здесь, конечно, присутствует аспект контроля, но об этом в другой главе. Наконец до меня доходит, что поиск компромисса не помогает. Я поняла, что я должна сделать то, за что буду вознаграждена:

10 мая. Диалог с горем:

Я: Что я могу изменить, или мне надо иначе обращаться с тобой?

Горе: Признайся, что я есть, и сделай все, что можешь, чтобы встретиться со мной лицом к лицу.

Итак, слегка воодушевленная, я признала, что буду с ним, пока оно не пройдет. И доверилась течению времени, понимая, что проблемы и застаревшая боль могут вернуться в любое время. Я поклялась себе, что буду оставаться открытой до конца.

Пойдя на такую сделку, я освободилась и смогла перейти к следующей стадии — депрессии.

Я быстро распознала депрессию. Я так подолгу пребывала в ней, что хорошо знала, какова она.

14 мая. Я действительно устала — от своей усталости.

15 мая. Совсем не пишется, не знаю почему. Отчасти, я думаю, это изнурение. Я устала быть уставшей.

18 мая. Все эти дни я с трудом вставала по утрам. Каждое утро приходилось делать усилия.

Более того, моя депрессия сопровождалась не только усталостью и отсутствием энергии, но и отсутствием терпения, внимания, ощущением пустоты.

19 мая. Меня удивляет, что происходит со мной, или, точнее сказать, то, в чем я участвую, сама того не осознавая. Мне кажется, что я несусь по течению в полусознательном состоянии. Происходят странные провалы в сознании и памяти. Я называю людей неправильными именами, забываю простые вещи и слишком много ем. И ни от чего не получаю удовольствия.

И здесь я должна выразить признательность своему дневнику за то, что он был со мной на всех этих стадиях. Что бы я делала без него? Это настоящий дар судьбы… Какая радость, что он со мной в этот период смирения.

Должна признаться, что модель горя не является линейной. Я еще не полностью прошла первые четыре стадии, но сейчас как никогда близка к смирению. И это отражается в моем дневнике.

21 мая. Слой за слоем, ближе и ближе к сердцевине. Уже не так больно, это тоже живительный процесс… Я понимаю, что это происходит, когда я пытаюсь защититься от боли и перестаю сторониться того, что предлагает жизнь.

24 мая. И хотя идет трудная борьба, а временами невыносимая, но в равном соотношении с той болью, которую я должна была стойко переносить.

27 мая. Сто вещей, которым я благодарна.

97. Радость.

98. Невзгоды.

99. Радость.

100. Я сама.

Кажется, это очень точная метафора того, как это происходит. Моя радость, окружающая горе и невзгоды с обеих сторон, а под ними я.

Должно ли было быть все по-другому?

Если бы мне пришлось снова пройти через это,

Ухватилась бы я за те же самые вещи, как в этот раз?

Выбрала бы те пути,

Которые уже были выбраны мною?

И стоило бы это затраченных усилий?

Пытаюсь ли я рассмотреть, что там за горизонтом?

Знаю ли я, что моя душа меня любит?

Спасибо моему дневнику. Он стал мне настоящим другом. Я нуждаюсь в нем. Я бесконечно ему благодарна.

Глава 21. Исцеление ран, полученных в детстве, при помощи дневника (Эдель Кинсинджер)

Любые конфликтные ситуации с детьми утаиваются и покрыты мраком, и ключ к пониманию нашей жизни спрятан вместе с ними.

Алис Миллер. Драма одаренного ребенка в поиске собственного «я»[34]

Меня удивляет отсутствие воспоминаний детства. Несколько живых образов, сохранившихся с ранних лет, связаны у меня с общением с природой. Я могу вспомнить в подробностях, как взяла за хвост змейку и с ужасом наблюдала, как она разделилась на две части, причем одна половинка соскользнула в траву, а вторая осталась у меня в руке. Я вижу эту картину отчетливо, во всей полноте, со звуками, запахами и ощущениями.

Но у меня остались только смутные впечатления от долгих зим, проведенных с матерью в Миннесоте. Какие события и чувства заполняли мою жизнь с момента рождения и до десятилетнего возраста?

Амнезия, связанная с детскими годами, не является необычной. Швейцарский психоаналитик Алис Миллер утверждает, что многие взрослые не помнят своего детства. По мнению Миллер, эти воспоминания были подавлены в то время, когда их надо было забыть ради эмоционального выживания. Выносить боль от ран, нанесенных родителями, от которых ребенок полностью зависим, для детского, еще недостаточно развитого ума равносильно смерти. И тогда ребенок учится не чувствовать — а возможно, и не помнить — эти травмы.

Процесс подавления часто продолжается во взрослом возрасте. Через много лет после того, когда это служило для самозащиты, он приводит к потере своего истинного «я», отрицанию чувств, неспособности к близости с другими людьми и наконец к депрессии.

«У меня не было никаких воспоминаний о первых пяти годах моей жизни, и даже о последующих — очень скудные, — пишет Алис Миллер о себе. — И хотя это свидетельствует о сильном подавлении (что никогда не происходит беспричинно), ничего не мешало мне сохранять веру, что мои родители окружали меня любовью и заботой и прилагали все силы, чтобы у меня было все, необходимое ребенку».

Итак, для многих из нас миф о счастливом детстве заменяет истину. Это препятствует тому, чтобы заняться полученными ранами, настолько глубокими, что нападающие на нас внутренние детские страхи могут привести к эмоциональной и даже физической смерти.

«Из опыта мы знаем, — утверждает Миллер в книге “Драма одаренного ребенка в поиске собственного ‘я’”, — что надо иметь надежное средство от умопомешательства: эмоциональное открытие и эмоциональное принятие правды в каждом из нас и во всей истории детства».

В личной драме Миллер смогла показать вытесненные из сознания детские раны только в своей живописи. В первый раз в жизни она начала экспериментировать с цветом и формой в сорок пять лет. Она говорит, что удовольствие от этого занятия привело к таким горестным образам, которые она восприняла как воспоминания о душевных травмах, полученных в детстве. Рисование открыло перед ней дверь, чтобы она вспомнила боль и вынесла ее туда, где ее взрослое «я» могло бы встретиться с детским «я» и дать ребенку то, в чем он нуждается.

Что касается меня, то такая практика исцеления есть на страницах моего дневника. Многие из моих дневниковых записей будто обладают некой творческой силой, способной, подобно рисункам Миллер, засвидетельствовать раны, нанесенные моему детскому «я», но в дальнейшем предложить волшебное исцеление, которое окажется возможным только после того, как рана обнаружена, изучена и вскрыта. И для этого отлично подходит ведение дневника со всеми его разнообразными возможностями.

Мое увлечение дневником не было запланированным. Первый шаг в детство, полное душевных травм, был сделан совершенно неожиданно. После бурного спора с дочерью-подростком я написала вымышленный Диалог между нами. И была поражена тем, с какой злобой она нападала на меня на страницах моего дневника. Бессмысленно жестокие слова вырывались с такой яростью, что я была вынуждена признать: они не принадлежали моей дочери, а были скорее результатом самоненависти, извержением моей души, обнажившей собственное ощущение огромной вины и стыда.

Продолжая дневниковый метод, я подключила собеседника и написала своей вине, отчаянно ища понимания:

Я: Вина, ты очень сильна. Не могу представить, насколько ты велика.

Вина: Ты вскормила меня, еще будучи ребенком. Все, что происходило плохого, ты всегда ставила в вину себе. Наверное, ты всегда думала, что твоя мама несчастлива из-за тебя.

Я: Мне всегда казалось, что она не выносила еще одну вещь.

Этот нехитрый разговор между мной и моей виной дал мне достаточно информации, чтобы понять, что моя вина не была абсолютно необъяснимой, как я думала. Я пришла к заключению, что если бы я смотрела на свое детство с состраданием и сочувствием к себе-ребенку, то сумела бы разобраться в полученной травме.

Насколько я помню, мать рассказывала мне о своем несчастливом детстве. Эту историю я знала хорошо, но всегда ее избегала. Может быть, в ней был ключ к моей жизни, подумала я. И начала писать от третьего лица краткий очерк ее истории, так, как она мне рассказывала. Где-то на второй странице я автоматически переключилась и продолжала писать от первого лица: уже не «о ней», а скорее «обо мне». Это стало дневниковой записью, созданной с другой точки зрения.

«Она была решительной молодой женщиной. Она быстро все схватывала, и если удавалось, то никогда не показывала своего незнания. Она познакомилась с другими деревенскими девушками, приехавшими в город на работу. По выходным мы ходили потанцевать или в кино. Впервые я смогла позволить себе развлечения. Я всегда опасалась тратить время на забавы. Потому что знала, чем это может кончиться».

Отчасти ее история была моей историей. Я почувствовала, насколько сильна связь между нами, и тут же написала в дневнике:

Мне казалось, что я должна понять эту связь, увидеть нашу идентичность, прежде чем перейду к нашему разобщению. И когда я занималась жизнью матери, это вызвало в памяти один эпизод из моего детства: мы с мамой зимой идем к автобусной остановке. Она усталая, больная, беременная. Мне было три года.

На основании этого эпизода я сделала в дневнике запись, датируя ее мартом 1949 года. Используя свой дневник в качестве машины времени, я писала так, будто была той трехлетней девочкой, видевшей, как грустна и больна ее мать, и отчаянно желавшей сделать ее счастливой. И как бы сильно я ни старалась казаться веселой, хорошей, предупредительной, заботливой, я не могла достучаться до нее.

«Мамочка, посмотри на меня! Посмотри, как я кружусь! Разве я не умница, мамочка? Ты думаешь, я не милая девочка? Я умею бегать! Я умею прыгать! Я умею скакать на одной ножке! Я могу допрыгать до автобусной остановки. Почему ты не улыбаешься, мамочка? Почему ты не смеешься над тем, как я прыгаю? Я не могу тебя развеселить? Я тебе не нравлюсь?»

Это дало результат. Я начала писать взрослым почерком, но постепенно он становился небрежным, появились крупные буквы, как у ребенка. Мой образ мыслей тоже изменился: от взрослого, рационального понимания и осмысления к детскому нелогичному принятию полной ответственности на себя за то, что мать печальна. Я не смолкала, обращая к ней свои мольбы и пытаясь ее развеселить. Я была ребенком, обещавшим хорошо себя вести, быть послушной, чуткой, понимающей, хотя на самом деле я никогда не была ребенком.

Сделав всего несколько дневниковых записей, я поняла, что принесла свое детство в жертву тому, чтобы заботиться о матери. Мои родители поддерживали эти отношения, а все то, что они мне говорили в то время, проигрывается в моем подсознании снова и снова. Большую часть своей жизни я боролась с тем, чтобы эти послания не попали в мое сознание, потому что боялась, что они могут овладеть моим разумом и я действительно поверю в них.

Вооружившись дневником, я решила вытащить наружу эти сигналы, веря, что мое сознательное восприятие прольет свет на них и даст мне возможность увидеть, насколько они серьезны и сильны. Я составила список «Ста вещей, которые мне говорили родители».

Каждый пункт в этом списке представлял собой отдельную незначительную вину.

Например, приближался подростковый возраст, и я испытывала естественное желание больше узнать об окружающем мире. И память подсказала, какие обвинения родителей я слышала, когда выходила из дома: они утверждали, что «они мне больше не нужны». Из-за того, что их собственные родители не дали им необходимого чувства безопасности и беспрекословного принятия, мои мать и отец нуждались в моем постоянном внимании, любви и времени.

Я много раз использовала свой дневник в качестве машины времени, писала Запечатленные моменты из обрывков воспоминаний детства, каждый раз ощущая радость понимания и чувствуя нарастающую симпатию и сходство с тем травмированным, одиноким, напуганным ребенком.

Очень сильные целительные образы пришли ко мне, когда я однажды писала и слушала запись раскатов грома. Мое взрослое «я» пришло к моему детскому «я» и защитило его. Этот образ возник под влиянием воспоминаний о настоящей грозе, которая случилась много лет назад в моем детстве, и я попросила защиты у взрослого человека, который подверг меня сексуальному насилию. В этом образе мое взрослое «я» дало ребенку все то, в чем он нуждался, и ничего не попросило взамен. Я держала его, согревала, защищала и потом отвела домой к родителям, где относились друг к другу и особенно к детям с уважением. Через свой дневник я смогла дать своему детскому «я» именно то, в чем оно нуждалось, чтобы залечить раны и найти любовь и уважение.

Такой опыт раскрытия своих чувств, понимания их и участия в собственном исцелении дал мне новое ощущение внутренней власти. После каждой ступеньки появляется следующая. После образа грозы мне был необходим форум, чтобы выпустить гнев и злость на тех людей, которые подвергли меня насилию в детстве. Дневник принял это все в себя. Я начала со списка «Ста фантазий, которые не подходят для приличного общества». Бумага вынесла все самые мрачные, страшные и сильные выражения моих мыслей. И они утратили свою силу просто под воздействием пролившегося на них света понимания.

Даже если процесс исцеления продолжается или завершается, дневник остается ценным инструментом для работы с собой. Когда детское «я» выслушано, воспринято серьезно, ему дана возможность выразить свой гнев, взрослое «я» может быть готов пойти на разумное примирение с родителями, которые в свою очередь тоже были жертвами. Взрослый видит трагедию в циклическом изображении. Дневник помогает в этом процессе, так как взрослый признает настоящие чувства любви к родителям. Эта любовь держится не на мифическом счастье, а на открытости и истине.

И теперь тот, кто пишет дневник, может ощутить творческую свободу, после того как детское «я» свободно выразит свое полное принятие. Дневник дает возможность детскому «я» играть без правил и без ограничения свободы выражения. Никакой другой терапевтический метод не оставляет нам подобной записи нашего путешествия, которое всегда можно перечитать для более глубокого понимания или рассматривать его как подтверждение того, как далеко вперед мы прошли.

Глава 22. Дневниковая терапия для взрослых детей алкоголиков (Синтия Уолсер)

Когда ребенок не может быть ребенком? Когда он живет в семье алкоголиков.

Дженет Войтиц. Взрослые дети алкоголиков: семья, работа, отношения[35]

Хотя каждый из нас уникален, ситуации, восприятия и интерпретации нашей жизни не всегда различаются. Взрослые дети из дисфункциональных семей часто сталкиваются с одинаковыми проблемами. Это касается признания отрицания, избавления от боли, освобождения от необходимости контроля, реалистичного восприятия жизни.

Что еще, кроме дневника, может стать надежным другом в решении этих проблем? Для этого может быть создана надежная и безопасная среда, выстроенная последовательно, открытая правде, как и мы, принимающая ее без критики. Дневниковая среда радикальным образом отличается от той, в которой обычно растут взрослые дети алкоголиков. Для всех дисфункциональных семей характерно отрицание. Когда пьяный папа пришел в ярость, а мама проигнорировала его и продолжила готовить ужин, вы получили два совершенно разных и противоречивых сигнала. Мама, может быть, даже сказала вам, что папа вовсе не сумасшедший. Итак, кому вы поверите? Папе, кричащему, что его никто не любит? Или маме, которая ведет себя так, будто ничего необычного не произошло? Можете ли вы в достаточной степени доверять себе, чтобы поверить собственному опыту?

Такое противоречие и непоследовательность, которые вам пришлось наблюдать или испытать на себе, и то, что вам довелось услышать, — обычная история в жизни детей из дисфункциональных семей. Это приводит к глубокому замешательству, потере ориентации и странному ощущению, что вы не можете положиться на собственное восприятие. Метод Запечатленных моментов очень подходит для взрослых детей алкоголиков, он помогает выявить скрытую и отрицаемую ими боль и избавиться от нее.

Записывание Запечатленных моментов способствует возникновению ясного осознания, которого часто недостает при попытке установить связь со своими детскими воспоминаниями. Следующий пример показывает силу и глубину, с которой вы пишете, когда видите ситуацию глазами ребенка, каким вы и были тогда.

«Сидит на ступеньках. Как только начинает темнеть и опускаются шторы, слышится стрекотание сверчков. Коровы возвращаются в хлев, звенят колокольчики — время дойки — успокаивающий звук и медленный размеренный шаг.

“Интересно, когда он заявится домой?”

Она сидит, скрестив ноги, играя прядками волос, и ждет.

“В этот раз я действительно сойду с ума и все ему выскажу! Буду сидеть здесь всю ночь и ждать! Он мимо не пройдет — сейчас он получит!”

Ее охватывает злость, она видит себя высказывающей ему то, что думает о несправедливости его поведения. Мысленно она кричит на него, потом разумно и осторожно подбирает слова, чтобы убедить его в том, что он ведет себя глупо. Он просит прощения и обнимает ее. Он вернулся, они идут в дом и здороваются с ее матерью, его женой.

Она уже знает, что так могло бы быть. И тогда они все снова будут счастливы. Им будет весело, они поедут в открытый кинотеатр, мама и папа впереди, а они с братом и сестрой будут сладко дремать на заднем сиденье…

Выходит мама и говорит, что пора спать. Она не хочет говорить маме, почему она здесь сидит и ждет, — не хочет обсуждать отца, которого нет; она неохотно идет в дом. Медленно поднимается по лестнице. Пора спать. Еще одна ночь».

Процесс написания этого Запечатленного момента вызвал целый поток сильных чувств, и я поняла, что боль, которая ассоциировалась у меня с отцом, берет начало из времени, когда я была маленькой девочкой. Именно благодаря этой записи я увидела тот контроль, который умела осуществлять, будучи ребенком, а также данную себе установку, что моя задача — «укрепить» семью, чтобы все было хорошо. В конце этой истории мне стало ясно, что даже в детстве я осознавала бессмысленность такой позиции, но продолжала жить по этому сценарию, не оставляя надежды, что смогу изменить положение вещей.

Этот краткий эпизод касается другого аспекта Запечатленных моментов — глубокого проникновения в устоявшиеся модели. Когда вы пишете от имени ребенка, вы замечаете позиции и типы поведения, которые, как вы думали, были необходимы вам тогда для выживания или безопасности. И вы можете сравнить свои ощущения с тем, что есть сейчас, чтобы понять, присуще ли это вашему поведению до сих пор и полезно ли? И почти каждый раз вы понимаете, что нет!

Следующий пример помог мне осознать: мне нужна воля, чтобы все делать правильно. Это характерная особенность взрослых детей алкоголиков (и особенно подгруппы «героев семьи»). Что стало важным шагом на пути к моему восстановлению.

«Не могла заснуть.

Не слышала ни сверчков, ни приглушенных звуков от разговоров людей, сидящих вокруг невидимых костров, ни ритмичного дыхания домочадцев, она только слышала, как они смеются. Этот звук заставил ее сжаться, натянуть спальный мешок, стиснуть кулаки и крепко зажмурить глаза.

“Почему они все еще там? Почему он проводит столько времени с дядей Джеком? Кто его приглашал?” Легкое чувство вины, когда она проклинала себя. Дядя Джек был замечательным другом, он сажал ее к себе на колени, называл большой девочкой. А теперь он увел ее папу. Их семейный отдых был сорван, потому что они сидели на улице вечерами, пили пиво и смеялись.

Она собрала всю свою волю, хотела, чтобы они пришли, забрались в свои спальные мешки и всей семьей спали в тепле и спокойствии. Она зажмурила крепко глаза и произнесла желание: “Пожалуйста, приди, пожалуйста, люби нас, покажи нам, что мы для тебя важны”.

Она проснулась и прислушалась. Нет больше смеха, только тяжелое сонное дыхание. Она расслабилась. Вздохнула. Теперь все в порядке. Они снова вместе этой ночью».

Эта запись также вызвала сильные и болезненные чувства. Я ощутила глубокую грусть и поняла, как страдала от алкоголизма отца. Мой отец не разражался бранью, не приходил домой в стельку пьяным. Он просто не возвращался. И когда я писала об этом, я ощутила прежний страх оказаться покинутой. «Я больше не нахожусь в зависимости от своих родителей или кого-то другого, но страх присутствует даже сейчас, когда я об этом пишу. Этот страх быть оставленной, нелюбимой».

Вначале, когда вы только приступаете к рассмотрению, Эскизы образов могут оказаться полезным инструментом.

Это бывает образ родителя во время запоя или в период трезвости. Важно замечать разные, часто меняющиеся, аспекты его личности. Эскизы образов позволяют видеть существенные изменения.

Одна из задач взрослых детей алкоголиков — определить стереотипы, с которыми они вошли во взрослую жизнь. Эти шаблоны частот проявляются в близких отношениях. Поэтому полезно писать Эскизы образов партнеров, супругов, сотрудников, друзей. Сходства, различия, проекции, скрытые черты, стереотипы и восприятие — этого вполне достаточно.

Написать письмо родителю-алкоголику или другому члену дисфункциональной семьи — эффективный способ освобождения, особенно если вам ничто не препятствует, не сдерживает чувство страха перед возможной реакцией со стороны получателя. Это возможность избавиться от гнева и разочарований, чего вы не могли себе позволить в детстве, находясь в зависимом положении.

Хорошо, если, занимаясь Неотправленным письмом, вы не будете сдерживать себя и думать о том, как вы выглядите со стороны. Это способ избавиться от боли и негодования естественным способом. Я обнаружила, что Неотправленные письма дают прекрасную возможность произносить тирады или нести полный бред, быть нелогичным, чтобы расчистить место для более успешных рассуждений.

Приведу пример Неотправленного письма, следом за которым было написано обычное, из чего следует, что можно использовать Неотправленное письмо, дабы разложить свои мысли таким образом, чтобы лучше понять свою позицию.

«Дорогой папочка,

я вчера чувствовала, как близка тебе: восхищение тобой, понимание твоего взгляда на жизнь и отношения. Ты умел видеть хорошее во всем и учил меня жить полной жизнью. Но у тебя были и ошибки, и некоторые из них причинили мне боль. Она осталась во мне. И это повлияло на мою любовь к тебе и на чувство любви к другим людям.

Я боюсь писать это письмо из опасения, что оно может причинить боль тебе. Мне кажется, и ты испытал немало боли, и я не хочу добавлять ее. Но чувство предательства и несправедливости еще осталось…

Я понимаю, что до сих пор очень рассержена на тебя за то, что ты не был с нами, когда мы были детьми. Я до сих пор помню, как, сидя на заднем крыльце, ждала, когда ты придешь, чтобы накричать на тебя — высказать тебе, как это несправедливо, что ты отсутствуешь всегда допоздна. Мне казалось, что я могу убедить тебя больше бывать дома, больше любить нас, чтобы мы снова были счастливой семьей.

Черт возьми, я чувствую, что должна быть безупречной. Я знаю, что это ненормально, но до сих пор так считаю. Я не хочу быть идеальной. Я хочу быть сама собой и чтобы ты был собой, не хочу бояться, не хочу злиться.

Я хочу от этого избавиться, но не хочу делать вид, что все хорошо. Знаю, что это все в прошлом, но мне все еще хочется поговорить об том, понять и все восстановить. Может быть, у нас когда-нибудь найдется на это время? Я люблю тебя».

Создание кластеров позволяет нашему разуму двигаться дальше и формировать ассоциации. Попробуйте подобрать их к слову «донимать». Для взрослых детей алкоголиков это могут быть:

• перфекционист;

• пьяный;

• «нет проблем»;

• отрицание;

• беспомощный;

• пьянка.

Следующая дневниковая запись появилась из кластера вокруг слова «бояться». По мере написания выявлялись причины и последствия страха.

«Испуганная, одинокая.

Все мои страхи, все мои опасения происходят от одиночества. Изоляция, непринятие, отсутствие любви проявляются как страх перед физической болью, отрицание своих действий и решений. Полное одиночество.

Быть смешной — страшно, испытываю опасения, замкнулась в себе, оградила себя от людей и радостей.

Я напугана и одинока».

Во время исцеления и процесса роста важно замечать прогресс и красоту жизни наряду с продолжением борьбы за существование. Для облегчения используются следующие методы:

Диалоги, Перспективы, Ступени-опоры… В сущности, все методы можно адаптировать к конкретным потребностям и проблемам взрослых детей алкоголиков. Дневник неоценим в процессе восстановления, обеспечивая сведение информации воедино, так же как и краткий маршрут, по которому вы следуете. Дневник — идеальное средство оказания помощи травмированному одинокому ребенку, чтобы он мог вырасти, стать здоровым и счастливым человеком.