Владыка Ледяного Сада. Конец пути Гжендович Ярослав
– Барабан! Фьольсфинну, запускай, когда будешь готов! Подрывай лед! Я выдержу не больше чем десять минут!
– Десять чего?!
– Половина малой водной меры! Половина пальца свечи, perkele! – орал он.
Я сомневался, что ритм сигнального барабана пробьется сквозь ужасный шум, встававший под небо, на котором пылало маленькое, ядовитое солнце, сплетенное из молний, а потому я молотил в кожу раз за разом, отсылая сообщение языком барабанов.
Все четыре башни переталкивали друг другу водопады огня, город трещал в своей основе, а я молотил в барабан.
Деющие сражались на башнях и метали молнии…
Что мы могли сделать?
Этот грохот был прерывист. Небо рассыпалось на кусочки сериями потрескиваний, а потом по нему прокатывался глухой раскат, и я услышал вдалеке стремительный перебор:
Понял, понял, понял… – быстрый и короткий ритм.
– Он понял! – крикнул я во все горло.
– Убегай отсюда! Скажи им, что со всех сторон к башне идут мертвые! Удержите их любой ценой! Хотя бы немного! Сейчас все закончится! Береги Сильфану, закрой ее в башне, если понадобится! Убегай и помни обо мне! Давай! Сваливай! Исполнять!
Он все время толкал небо, скользя по полу террасы, а я почувствовал словно бы сильный порыв ветра, который вдавил меня в башню и захлопнул дверь.
Я ударился всем телом и уперся в пол, но ничего не удалось. Впрочем, там ведь перебрасывались молниями Деющие.
Что я мог сделать?
Я стоял в клетке опускающегося лифта, которого я боялся и не мог вынести, но я не знал, где тут ступени. К тому же по лестнице я спускался бы целый день.
Продолжалось это довольно долго, но я был этому рад, поскольку мог прийти в себя. Прежде чем я спустился вниз, я перестал трястись, хотя и не был уверен, смогу ли говорить.
На первом этаже я сразу же вынул меч и выскочил на подворье. Меня тотчас окружили, дергая за куртку и задавая множество вопросов.
– Он… там… на башне… они сражаются… Деющие… – выталкивал я из себя. – Идут мертвые! Мы должны их задержать! Не пройдут… К оружию!
Это последнее я выкрикнул резким голосом командира. Они сразу же развернулись во все стороны, срывая со спин щиты и выставляя мечи.
Мы были Ночными Странниками. Мы умели делать то, что не умели другие. Исчезать в темноте, в снегу и листве. Взбираться по гладким стенам скал, открывать затворенные двери. Убивать скрытно, бесшумно и быстро, словно змеи. Мы умели внезапно ударять и исчезать.
Но в столкновении с не ведающими боли, нечеловечески сильными воинами, которые должны использовать всю силу жизни до следующего дня, когда единственным способом убить противника было отрубить ему голову – мы были не больше неполного хона пехоты.
Всего лишь. Даже не хон – нас осталось семеро, поскольку Ньорвин был подле Фьольсфинна, чтобы объяснять ему то, что говорит кирененский сигнальщик. Как и Братья Древа, которые были Ночными Странниками. Они сражались под Башней Воронов, охраняя Фьольсфинна.
Над нами гремело и трещало небо, сияло отвратительное солнце Деющих из молний.
А потом затворенные ворота на площадь разлетелись в щепки.
Ворвавшиеся не искали и не спрашивали дороги – они прекрасно знали, где башня.
Только у троих из нас еще были арбалеты и стрелы.
Остальные могли разве что защитить их строем из небольших щитов разведчиков.
Времени хватило на один залп. Точный. Трое мертвых упали на бегу на брусчатку с разбитыми черепами, напоминавшими растоптанные дыни на рынке.
– За Н’Деле! – орали мы, выхватывая мечи. – Огонь и Древо!
Наверху Ульф в одиночестве отталкивал молнии, ему нужно было время.
Мы были лишь горсткой легкой пехоты, защищающей вход в Башню Шепотов.
Что мы могли сделать?
Мы стояли за щитами, а оставшиеся позади сражались как могли – в такой-то тесноте.
Грюнальди перерубил топором голову мертвого Змея вместе со шлемом, но острие застряло где-то между челюстями, и вырвать его не удалось.
Мы столкнули их со ступеней, один свалился, и Спалле ударил его в шею, но перерубить хребет удалось только после второго удара. Их было много, они не чувствовали боли или усталости, им не нужно было пить или дышать.
Мы рубили, резали, пинали и били щитами. Их было десятки, но на каменных, заслоненных балюстрадами ступенях на нас могло нападать лишь несколько, а мы были Ночными Странниками, потому скоро перед воротами лежала кипа обезглавленных тел.
Вверху шла битва Деющих, и пылало небо.
Тут, внизу, живые сражались с умершими.
Ульфу нужно было некоторое время.
Нам нужны были силы.
Первым погиб Варфнир. Умерший прыгнул сбоку на балюстраду, а мой брат Ночной Странник ткнул в него мечом – и это была ошибка, поскольку тот ухватился за меч и за руку Варфнира, а потом стянул его за балюстраду с такой силой, что Варфнир вылетел в воздух. Когда он упал, те принялись его рубить, а я рычал от ярости и боли, кто-то держал меня за панцирь – я хотел бежать ему на помощь, хотя было уже поздно. Поздно для всего.
Перед глазами моими был красный туман, я хотел крови и смерти, и я метнул щит так, что тот воткнулся одному из них в шею, пусть и не отрубив головы, я же рубанул, держа меч двумя руками, и повалил двух, отрубив им сперва руки, а потом и головы, прежде чем остальные Ночные Странники втянули меня в свои ряды и заслонили щитами.
Вдруг умершие что-то услышали, поскольку издали жуткий вопль и наперли на нас с яростью, маша наотмашь мечами, и тогда я увидел, как Грюнальди перелетает через балюстраду после удара в бок, а Сноп – на другую сторону, с лицом, залитым кровью. И на ногах остались только я, Сильфана, которую я толкал спиной ко входу в башню, а по бокам – Бенкей и Спалле.
Неполный хон пехоты, а теперь – даже меньше. Четверо.
И тогда случилось.
К треску и громыханию ярящегося шара на небе мы уже успели привыкнуть, но вдруг раздался ужасный взрыв, от которого, казалось, затрясся весь Ледяной Сад. Буквально дрогнула земля. С северной стороны в небо ударили новые реки огня и сверкания, похожие на северное сияние: переливающиеся разноцветные текучие завесы, соединившиеся с отчаянно трещащими молниями в небесах – а через миг солнце Деющих распалось в страшном громе, а над городом встало гигантское, сотканное из ослепительного сияния древо, сразу же и исчезнувшее.
Пока это происходило, все стояли неподвижно и смотрели на небо. Помню, я подумал о близящемся конце и сунул руку в карман, где в последний раз нащупал шар желания. Подумал, что хотел бы, чтобы все мы еще раз сели за стол, как тогда, когда прибыли Люди Огня, и чтобы все сделалось как раньше. И в том громыхании, сверкании и ударах мне показалось, что мой шар желания делается мягким, словно воск.
Так мне показалось.
Потом установилась оглушительная тишина, в которой было слышно, как из окон осыпается хрусталь, а мертвые стали неподвижны, а потом начали валиться на землю. Падали на улицах, звеня доспехами и шлемами, сыпались со стен.
Мы сидели на ступенях, опираясь друг о друга, с лязгом уронив мечи, выпавшие из бессильных ладоней, – и сидели так довольно долго.
А вокруг была тишина. Сильфана посмотрела на меня и крикнула: «Ульф!», а потом мы кинулись к клетке и пустили воду на колесо.
Вот только я уже знал.
Двери наверху не были закрыты. Достаточно было их толкнуть.
На большой террасе дул ветер, посвистывая в углах башни, и отсюда был виден весь город. И тут не было никого.
Только пятно сажи между столбами. Пятно сажи.
Ничего больше.
Я оставил Сильфану на коленях в пепле и подошел к парапету.
Я смотрел на разбитые крыши и поднимающийся в небо дым.
В порту исчез столп воды и ветра, державший каменный диск, – лишь амитрайские галеры колыхались лениво, однако никто не натягивал на них катапульты. Войско стояло на торговых площадях, некоторые садились на землю, и никто не штурмовал опорную стену. Стояла жуткая тишина, а потом показалось обычное солнце и синее небо.
А они ушли. Не было уже Нагель Ифрии или короля Змеев, не было мастера Фьольсфинна, делающего чудеса изо льда, и не было Ульфа Нитй’сефни, Ночного Странника.
А потом с синего неба начал падать снег. Странный, ненормальный снег в середине лета, который не таял и был голубоватого цвета. Снег мне уже приходилось видеть, но этот был особенным. И понял, что это такой снег, после которого рождается новый мир, а старый оказывается позабыт.
– Когда я уходил, – сказал я Сильфане, что так и стояла на коленях в пепле с опущенной головой, – он сказал: «Помните обо мне».
– Я никогда не позабуду, – ответила она глухо.
– Посмотри, – сказал я мягко. – Это мертвый снег.
Она подняла наполненные слезами глаза.
– Значит, я потеряю даже это? Даже помнить не буду?
– Не знаю, – сказал я тогда. – Так говорят, но откуда нам знать?
– Оставь меня одну, – попросила она.
Внизу я нашел Грюнальди, который лежал рядом с лестницей, и нашел Снопа. Тот был в сознании, хотя под шлемом его была рана с палец длиной, а лицо было опухшим.
Грюнальди я положил рядом с Варфниром и сел рядом. Варфнир был изрублен так, что невозможно было его узнать, а прекрасная одежда, о которой он всегда заботился, вся пропиталась кровью.
Грюнальди застонал.
Я подскочил к нему и принялся расстегивать пробитый панцирь. Под ним у Грюнальди было полно крови, но хотя рана начиналась на боку и выходила из спины, кишки ему не выпустили, и перерубленных ребер я тоже не заметил.
Он перевалился на бок и выплюнул на камни кровь.
– Из легких? – спросил я с испугом.
– Дышу нормально, не из них. Но выбили мне зуб. Рана… зашьется, а зуб не отрастет.
Мертвый снег ложился вокруг нас и прикрывал все, а я терял то, что пережил до этого времени. Он не был холодным, и хотелось от него спать.
Глава 15
Поединок на Острове Смерти
В начале времен,
когда жил Имир,
не было в мире
ни песка, ни моря,
земли еще не было
и небосвода,
бездна зияла,
трава не росла.
Пока сыны Бора,
Мидгард создавшие
великолепный,
земли не подняли,
солнце с юга
на камни светило,
росли на земле
зеленые травы.
Vlusp – Прорицание Вёльвы
Лицо в холодных, мокрых камешках.
Соленых.
Шум моря в ушах, холодные поцелуи пены и воды, которая отступает, грохоча камнями и пытаясь забрать с собой мою правую ногу.
Нормально.
Резюмирую: лежу лицом вниз на галечном пляже в прибое и думаю.
Уже что-то.
Ничего у меня не болит. Все зубы на месте. Я двигаю пальцами, а потом ногами, и знаю, что контролирую тело. На мне еще и одежда – мокрая, но это как раз обратимо.
Что-то во рту. Фрукт. Сушеная слива. Чуть странная на вкус, за щекой. Бархатистая, кисловато-сладкая, с дымным привкусом. По крайней мере, от голода я не умру.
Теперь посмотрим, сумею ли я встать.
Встаю: над головой серое небо, под ногами широкий черный пляж из миллиардов овальных камешков тянется плоским склоном слева, сзади и спереди. Справа море, как и везде, немного мрачное и свинцовое, но ведь даже Ядран не всегда абрикосовый, да и Карибы – тоже нет.
Теперь рабочие гипотезы насчет проблем «где я?» и «что происходит?»
Я умер.
Это – потом, это не верифицируемая теория. Да и что я знаю о смерти.
Меня куда-то телепортировало.
Поскольку непонятно, куда и зачем, этим тоже займемся позже.
Это какой-то островок на Канарском или Карибском архипелаге, а я – безумец, которому все это приснилось.
Впрочем, есть и черный песок… Подумаем-ка.
На Бали?
Это явно не Бали.
У меня амнезия?
Мое имя Вуко Драккайнен. Если помню, как меня зовут…
Мидгард.
Люди Огня.
Ледяной Сад.
Кирененцы. Мои люди. Война. Башня Шепотов, купол молний. Да.
Моя вина.
Значит, я на каком-то острове, где оказался в результате разрядки магического фактора Ледяного Сада и личных запасов пары ученых, что привело неизвестно к чему. А это возвращает нас к начальной точке.
При таком количестве магической энергии с тем же успехом я могу оказаться и на Бали.
Я иду вглубь острова, чтобы прикинуть размеры суши. Учебники выживания советуют взбираться на самые высокие взгорья, но тут нет самого высокого взгорья. Центр острова чуть выступает, но гордого названия взгорьем не заслуживает. Взгорье – кое-что другое. Взгорья размещают на картах, где весь этот остров был бы лишь точечкой.
Это лишь несколько черных окатышей посредине хмурого моря.
Кроме того, тут нет и палки. Никаких пластиковых бутылок на берегу, а значит это точно не Земля.
Я ступаю по камням, в сапогах моих хлюпает, но чем я выше, тем больший кусок суши вижу. Это круглый остров в виде линзы, диаметром километра в полтора, обрамленный белой пеной прибоя.
Никаких чаек, крабов – ничего.
Больше всего это напоминает здешние верования. На Побережье Парусов люди полагают, что после смерти они плывут на своих погребальных лодках через море пламени как раз на такой остров. Высаживаются на берегу, а потом приплывает еще один такой же, поскольку море пламени разделяет человеческую душу на две. Она половина – добрая, благодушная, гордая, честная, мужественная и так далее, – а вторая – совокупность дурных черт: зависти, эгоизма, жадности, жестокости, лживости. Это один и тот же человек в двух ипостасях, которые должны сразиться друг с другом. Проблема в том, что каждая ипостась зависит от того, сколько тех или иных качеств покойник носил в себе. Если при жизни он был патентованным сукиным сыном, то хорошая его сторона выступит тощим гномом без серьезных шансов в схватке. От этого поединка зависит дальнейшая судьба человека. Небесные пастбища или пропасть с демонами.
Вот тот остров и должен выглядеть именно так. Ничто, только море и черный песок.
Я встаю посредине и, возможно, не разгляжу подробно всего берега вокруг острова, но везде видится мне море: по крайней мере, синий ободок над черными пространствами, засыпанными окатышами.
Я долго осматриваюсь, хотя тут, по сути, не на что смотреть. Я в жизни не видел более депрессивного пейзажа. Буквально – ничего вокруг.
Ничего посредине.
Ничего на небе, ничего на море или на острове.
Ничего.
Но через какое-то время я приметил на берегу некую едва заметную точку, не бывшую ни россыпью гальки, ни водой. Такая черточка неизвестного размера, поскольку тут не с чем сравнивать. Может оказаться и пингвином, и полуметровым столбом.
Однако черточка начинает расти, и я прихожу к выводу, что это человеческая фигура. Значит, мое дурное «я», с которым придется вести мистический поединок. Или – я добрый, откуда бы мне знать? Хватит и того, что мы станем сражаться.
Голыми руками, как полагаю, поскольку пистолетов тут не видно. Еще мы можем перебрасываться камешками. Это немного что даст, поскольку те размером с небольшое мыло, а значит, поединок может затянуться.
А не хотелось бы.
В последние недели я ничего другого и не делал. А в конце еще и метал голыми руками молнии и теперь обессилен. И, собственно, не понимаю, отчего бы мне попасть в здешние рай или ад? Я приезжий. Нужно бы потребовать передачу под соответствующую юрисдикцию.
Черточка обретает все более человеческие формы, и я вижу, что человек этот опирается на палицу или палку. Плохо, что за божий суд, когда у одного есть палка? Я тоже хочу палку.
Потом я замечаю еще одну фигуру, что приближается с другой стороны, а потом еще одну – с четвертой стороны света. Никогда бы не подумал, что у меня такая сложная личность. Четыре аспекта? Хороший, плохой… и что? Отвратительный? А еще и средний? Что вообще происходит?
Я даже не знаю, создадим мы отряд или будм все на одного? Или две пары противников?
Потом я вижу еще одну фигуру, совсем недалеко. Женщина стоит на коленях и пересыпает камешки. Точно, а что тут еще делать?
Я иду в ее сторону, оскальзываясь на гальке, поскольку я ближе всего к ней. Те тоже приближаются, но они еще далеко.
Когда она слышит скрип камней под моими ногами, поднимает голову, и все становится ясно.
– Добрый день, – решаюсь я на английский, поскольку по-испански могу выдавить из себя едва лишь несколько фраз. Она смотрит на меня в ошеломлении.
– Где я?
– Понятия не имею, – развожу руками. – Полагаю, на Мидгарде.
– Кто вы?!
– Я прилетел за вами.
– Не подходите! Это вы меня пленили! Дали мне наркотики! Устроили надо мной эксперименты! Убили моих детей!
– Тише, прошу вас. Это был карантин. Необходимый, поскольку вы совершали неконтролируемые чудеса. Могли причинить вред себе или другим.
Она втыкает в меня взгляд, и вдруг глаза ее становятся стеклянными, замершими, с неподвижными суженными зрачками, и я понимаю, что у нас проблемы.
– Отойди, свинья! Что ты можешь знать о вреде! Вы все такие же!
Остальные все приближаются. Я вижу их фигуры. Две, повыше и пониже, укрытые плащами с капюшонами, и еще один, тот, с палкой, которая расширяется кверху – все указывает на то, что в руках у него копье. Копье Глупцов.
Сделал себе новое.
Вызываю Цифраль.
Ничего. Совершенно ничего. Пытаюсь перейти в боевой режим, как я это делал, когда он у меня был, но тоже ничего.
А они приближаются.
Один с копьем, а значит, у каждого что-то есть. Если ван Дикен несет копье, значит все, включая меня, отнюдь не переполнены фактором «М». Одна из фигур ускоряется и приближается трусцой. Та, что повыше, в капюшоне.
Фьольсфинн.
Добегает, посапывая, вязнет в камешках и встает в нескольких метрах.
– Что… что тут…
– Потом, Олаф. Кажется, продолжение следует. На нейтральной территории. Давай о важном: у тебя есть оружие? Что-то тебе оставили?
Он сует руку под плащ и вынимает что-то блестящее в форме рекордной морковки.
– У меня сосулька.
– Сосулька… Прекрасно. У меня слива.
– Прости?
– Сушеная, – говорю я и перекатываю ее из-за одной щеки за другую. – А у ван Дикена Копье Глупцов. Я тебе рассказывал. Самонаводящееся, выслеживает магов. У Фрайхофф – черт его знает что, наверняка «пэпэша». У Калло тоже наверняка что-то есть. Но с ней не договориться.
– Наверное, это не простая слива, верно?
– Нет, конечно, нет, но сколько фактора может оказаться в сливе? Подумай. Твоя сосулька по крайней мере с полкилограмма.
– Копье Глупцов одноразовое, верно? Убивает одного мага? Полагаю, что тут ключ. Оставили нам нечто, что позволяет одноразовое деяние.
– У меня во рту слива, – цежу я с отчаянием. – Одноразовое деяние? Серьезно?
Готов к бою, вооруженный сливой. Такого еще не было.
Они подходят, и у нас больше нет времени.
Ван Дикен смотрит на меня снисходительно, чуть поводя копьем в мою сторону.
– Драко. Неуничтожимый финн.
– Это он?! – спрашивает Фрайхофф.
Она высокая худощавая блондинка, остриженная почти на лысо, волосы напоминают щетину, лицо искривлено и какое-то неприятное, с коротким носом, задранным так, что сквозь ноздри видно затылок.
– Это же какой-то мужиковатый примитив. Что за проблема? Прислали тупого мясника, никто о нем не заплачет.
– Прошу прощения, но меня прислали вам помочь. Я должен вас эвакуировать.
– Что?! Да как ты смеешь! Какой-то глупый мачо с бритой башкой?! От которого на километр смердит фашистской сволочью?
– Хватит! – Калло начинает трястись и прижимает к вискам кулаки.
– Заткнись, истеричка!
Я все время смотрю им на руки, особенно на ван Дикена. Он не обращает на меня внимания. Должно быть, я веду себя глупо. Бессмысленно. Широко улыбаюсь.
– Прошу не нервничать. Я могу забрать вас домой. Могу вызвать паром. Меня для этого и прислали.
– Так нужно было тебе его дождаться и сесть, вместо того чтобы вмешиваться в то, что делают люди куда умнее тебя. Я могла бы построить здесь общество, основанное на истинном равенстве! Могла я все, ты, глупая свинья! Это единственная планета в космосе, которая позволяет осознающей себя личности формировать реальность! Тут лучший мир под ногами, а ты хочешь меня отсюда забрать?
– Ты все еще хочешь просвещать туземцев? – вмешивается Фьольсфинн. – Тебе все еще мало? Ты что, пьешь эту кровь, или что? Ты знаешь, что у тебя не все дома?
– Заткнись! – орет Фрайхофф. – Заткнись, ты, дешевый моралист, набитый заплесневелыми фразами! Заткнись, не то я тебя убью, и на этот раз по-настоящему.
– Не теряй времени, – цедит ван Дикен, нервно облизывая губы. – Это время для настоящей схватки. Шанс, который нам дают сверхъестественные силы! Это еще не закончилось.
– Только не насилие! – воет Пассионария. – Перестаньте! Перестаньте, наконец, убивать! Там были дети! В том селе!
– Пусть она заткнется, – рычит ван Дикен, поднимая копье. – Заткни ее!
– Это была необходимость, – кричит Фрайхофф. – Ты ведь постоянно грязнишь руки. Мир не изменить, гладя людей по головам. Если хочешь научить их жить правильно, ты должна их заставить, должен найтись кнут! Они глупы! Нужно, чтобы более сознательные держали их крепко. Если бы ты видела столько несправедливости и неравенства, сколько видела я, ты бы поняла. Только это сдержит корысть! Только это сдержит насилие! Только это может заставить их уважать меньших, тех, кто слабее и недоразвитеее! Только кнут! Они злые и глупые, ты, вредная идиотка! Если ты хочешь, чтобы они делились друг с другом – то кнут! Иначе они захватят все! Все пожрут! Они не понимают, и только ты можешь их научить!
Пассионария затыкает уши.
– Перестань! Перестань! Перестань!
– Мне не нужны нотации неизвестно от кого. И мне не нужна сила молний, – ван Дикен поднял древко копья на высоту плеча и чуть отвел руку. – Ты, Драко. Вытягивай все из карманов и клади на землю.
– Что ты делаешь? – Фрайхофф сует руку под свой пустынный плащ.
– Выравниваю шансы, – отвечает ван Дикен и еще сильнее отводит руку, слегка замахиваясь. – У него наверняка тоже что-то есть.
– У меня ничего нет, – объясняю я с искренней улыбкой. – Только слива. Была у меня во рту, когда тут оказался.
– Не подходи к нему, – кричит Фрайхофф. – Это чертов Рэмбо.
Читать бесплатно другие книги:
