Владыка Ледяного Сада. Конец пути Гжендович Ярослав

Глава 13

Стены

Пьем же, хоть враг под вратами,

пьем же, хоть тишь кровава,

пьем же, ведь то, что пред нами

суть не радость и слава.

Пьем же, в сей миг багряный —

как вино, как рассвет встающий.

Пока тень не пала на город

войны, с рассветом идущей.

Корчемная песня, Ледяной Сад

Когда человек прибывает в новое место, он сперва должен его изучить. Узнать. Не только где находится кабак, где стоят караваны или дом, в котором он живет, или то, как попасть на рынок или туда, где можно купить еду. Он должен научиться и тому, как выглядят местные обычаи, узнать пару слов на языке, на котором говорят обитатели, узнать запахи, вкусы, звуки и цвета места, куда он попал. Он должен позволить, чтобы место это немного изменило и его самого.

Когда же путников несколько тысяч – все иначе. Кроме того, что они должны выучить новое место, – место должно обучиться им. Когда странствует целый народ, он изменяет место, куда прибывает. Даже когда прибывает мирно туда, где его ждут и где предлагают гостеприимство. Приносят собственные обычаи, звуки своего языка, своей музыки, свои приправы и даже свои проклятия. А еще – обычные и ежедневные вещи, такие, как пиво и хлеб или печеное мясо, обладают собственным вкусом в любой стране.

Я стоял на борту рядом с Фитилем, когда он впервые увидел Ледяной Сад. День был прекрасный, а потому крыши и башни сверкали, будто шлифованный хрусталь, стреляя в небо, а ряды стен и укрепления портов были словно гордо сложенные на груди руки.

В первый миг он даже отступил, открывая в остолбенении рот. Потом он покачал головой и произнес:

– Ну и высота…

Издали он видел только главные башни, вырастающие со склона горы, а за ними – еще одно кольцо и светлый клиф внизу. По мере того как они подплывали ближе, ему приходилось все сильнее запрокидывать голову, все еще не закрывая рот. Все, кто плыл на нашем корабле и теперь толпился на борту, стояли с таким же выражением лица. Я же чувствовал себя так, словно возвращаюсь домой. Впервые за несколько лет. И одновременно меня распирала гордость, словно Сад был моей собственностью или же я выстроил его своими руками.

– Для чего эти башни? Там живут?

– Ниже есть дома. Другие, чем у нас, они соприкасаются стенами, они поуже и повыше, но вполне удобны. Башни, они… Ну, для наблюдения, – честно говоря, я и понятия не имел, зачем все эти башни. – Там есть еще деревья, гостиницы, сады и базары. Как в настоящем городе.

– И урочище, – сказал Тень из-под своей кольчуги. – Этого ты нам не сказал. Чувствуется аж сюда.

– Этот город породил вулкан, которым владел Деющий. И я вам об этом сказал. И на что вы надеялись? Это не Амитрай, но и не Киренен, и тут другие законы. Я был Носителем Судьбы, а не ее творцом. И то, чтобы привести вас сюда, придумал не я, поскольку я и не думал, что нечто подобное возможно. Это придумал еще один Деющий.

– Тот, который желает убить Нагель Ифрию?

– И ее, и короля Змеев. Он прибыл в этот мир, чтобы подправить то, что испорчено, и для того, чтобы убрать Деющих. Я не понимаю до конца, что он намерен делать, и не знаю, что случится. Я сделал то, что приказал император, чтобы спасти кирененцев. То, что проявило себя в обряде Вопроса. Но я не знаю, что это был за вопрос, и тем более не знаю ответа. Я не знаю будущего.

– Будет война, – заявил Тень. – Ты ведешь нас на войну.

– Судьба ведет нас на войну, не я. Я был посланником.

– Я знаю только, что война наступит – больше ничего. То, что случится позже, еще не решено и похоже на туман. Потому не понятно, принесет ли эта война нам что-то хорошее или что-то злое.

– А что хорошего может принести война? – спросил я. – Это только необходимость одолеть врагов. Порой это просто нужно.

– Хотя бы то, что, если мы защитим город, он и правда станет нашим домом.

– Взгляните на эти стены, – сказал Фитиль. – На все эти машины. Этот город может быть неприступным, если здешним обитателям хватит духу. Если нет – не поможет ни высочайшая стена, ни мощнейший требушет. Нас ждет битва. На этих стенах мы будем в лучшей ситуации, чем загнанные в долину, когда за стеной только скалы и пустыни.

Район наш назывался просто Киренохара – Новый Киренен. Находился он за вторым кольцом стен, над Кавернами. Хотя дома, улицы и переулки были здесь такими же, как и в остальном Ледяном Саду, уже через пару дней появились едва заметные знаки, что тут все по-другому. Встали лавки и уличные очаги-решетки, а рядом с ними – мужчины, жонглирующие ножами, что секли на кусочки рыбу и мясо, которые они запекали на раскаленной плите; между стенами домов развесили веревки, на которых колыхались бумажные лампионы, приносящие удачу, а по улицам вышагивали прохожие, гордо выставляя куртки с нашитыми клановыми знаками. Точно такие же знаки забились на флагах перед домами. В тавернах и на улицах слышалась кирененская речь и песни.

Мои земляки кружили по базарам, безрезультатно ища хотя бы что-то знакомое, из чего удалось бы приготовить свои блюда, – и в течение одного дня скупили редкие здесь орехи для отвара, а еще нигде за границей своего района они не могли найти пальмового вина и дурры.

Были и те, кто выбирался из города и странствовал по острову, ища подходящие места для полей, пастбищ и клановых домов.

Считали, что город странный и слишком современный, а климат холодноват.

Были и такие, кто полагал себя оскорбленным из-за того, что никто не понимает и слова по-кирененски и очень мало по-амитрайски.

Случались и те, кто требовал, чтобы все надписи в городе делали еще и кораганой.

И все приходили с этим ко мне.

По совету Фьольсфинна я написал кораганой простые фразы на языке Побережья – приветствия, названия блюд и всяких ежедневных вещей: то, что необходимо бывает всякий день; рядом написал то же самое по-кирененски. Он же приказал вырезать большую печать, на которой располагались все те знаки, которые я записал, и оттиснул их на многих листах бумаги, которые потом раздали кирененцам.

Но мне не слишком хотелось заниматься таким. Моя миссия казалась выполненной. Закончилось время бездомности и поисков линии судьбы. Осталось мне то же задание, что было у всех обитателей Ледяного Сада. Когда необходимо, встать на стенах города.

Нужно было к этому привыкать. Казалось, сколько я себя помню, не делаю ничего другого, как только странствую, убегаю и запутываю следы, идя тропами, которые должны привести меня к цели. Знал, зачем каждое утро открываю глаза. Теперь цель была достигнута – звалась она Новый Киренен, и я мог в любой момент туда пойти и увидеть все собственными глазами. Но я не мог этим утешиться. Может, потому, что я не мог увидеть Воду, дочку Ткачихи. А может, потому, что я не знал, что делать дальше.

Многие годы я менял имена, раз за разом, словно маски. Теперь же я мог все их отбросить. Тахальдин Тенджарук, владыка Тигриного Трона, Господин Мира и Первый Всадник, Носитель Судьбы, Агирен Кысальдым, Арджук Хатармаль. Все мои маски.

Как Филар, сын Копейщика из клана Журавля, я чувствовал себя голым. Был я лишь одним из немногих кирененцев в городе и мог уже не думать, как именно я теперь зовусь.

К счастью, я был еще и Ночным Странником. Мог доверять Ульфу и верить, что он знает, что делать, хотя порой казалось, что он и сам в этом не уверен. Более всего я хотел убить проклятую Нагель Ифрию, но сам бы я не сумел этого сделать, а потому единственное, что я мог, – положиться на него.

А вот Тигриный Трон я не хотел бы занять, даже если бы дали мне его даром.

Филар, сын Копейщика, тохимон клана Журавля – этого совершенно хватало.

Когда наш флот добрался до города, Ульфа еще не было. Его корабли собрались примерно через неделю после нашего ухода, и с той поры никто о нем ничего не знал, как и об остальных Ночных Странниках, более чем трех сотнях кораблей и всем клане Мореходов, который должен был на них прибыть.

Ежедневно на закате я выходил на городские стены, чтобы взглянуть на юг, на пустое море.

Потом мы четверо садились в таверне около стен Нового Киренена, попивая пальмовое вино, зная, что запасов его не хватит надолго.

Все мы чувствовали опустошение и усталость. Разговаривали о несущественных делах, старались не смотреть на аркбаллисты и требушеты на стенах. Несколько дней у нас не было особой работы, потому мы и проводили так много времени, делая вид, что мы можем жить в спокойствии, – но знали, что худшие времена только приближаются.

Однажды в полдень, когда мы сидели в таверне, поглощая каких-то моллюсков, которых хозяин отчаянно пытался приправить на кирененский лад, мы услышали резкий перезвон колоколов на всех башнях. Звук эхом разносился по всему городу, заглушая вездесущий плеск воды в каналах, а потом раздался глухой призыв раковины Сада.

Мы лишь переглянулись, а затем встали и вышли наружу; Н’Деле кинул на стол серебряную монету, а мы уже шагали по улице. Когда добрались до стены, на парапетах толпились сотни людей.

Сперва появились пятнышки на горизонте, через несколько минут они начали расти, а позади них появлялись все новые, начиная с верхушек мачт – словно море было горой. Мы стояли в тишине, высматривая знаки на парусах, но какое-то время те были только белыми мазками на заднике неба. Прошло немного времени, пока сотни людей на стенах стояли в полном молчании, и вот кто-то с острым зрением сказал: «Древо».

Потом повторил это следующий и следующий, а потом уже вся толпа на стенах принялась скандировать это слово, пока оно не утонуло в сотнях голосов, и теперь его нельзя было различить – звучало как лай.

Тем временем корабли тянулись четырьмя длинными рейдами, на мачтах и правда виднелся символ Древа, и, похоже, это была не хитрость Змеев: линию вокруг символа мы добавили в самый последний момент, перед отправлением, а до этого времени корабли Сада вообще не носили собственных знаков – лишь одинаковый узор ствола с ветками.

Мы сошли со стены и отправились к главному военному порту, проталкиваясь в толпе и держа в руках наши серебряные медальоны со знаком древа, потому что то и дело мы натыкались на шеренги городских стражников.

В порт не впускали никого без такого знака или если человек не принадлежал к экипажу корабля, а потому на пирсах было уже поспокойней.

Мы ждали два часа, пока первый «волчий» корабль в сопровождении двух огненных, с обитыми медью бортами, не миновал башню при входе в канал и не подплыл к каменному берегу, чтобы отдать швартовы. Канат мне подал Ночной Странник, а я привязал его к каменному кнехту.

Потом мы, естественно, сжимали друг другу запястья и плечи, кричали и переговаривались. Потом мы шли в Верхний Замок, чтобы сесть там в большом зале на пир, рассказать о том, что мы пережили, то и дело пересчитывать друг друга, поскольку не могли поверить, что ни один из нас не погиб. Это были события очевидные, которые не было и смысла пересказывать – но стоило стократно пережить. Так уж оно бывает, что хорошие мгновения – как и хорошие вещи, такие, как вкус мяса, вино в кубке, братья по оружию рядом с тобой, свет, играющий в хрустале, музыка и песни, – редко попадают в легенды. Но я запомнил это время, потому что это был наш триумф. И мы знали: что бы ни случилось дальше, то, что мы уже сделали, – мы сделали, хотя и казалось оно невозможным. Я все еще вижу их перед глазами. Здоровых, смеющихся и живых.

Люди Огня прибыли со своими женщинами, дети Грюнальди бегали по комнате, пытаясь скользить по гладким каменным плитам, с нами сидел брат Сильфаны, который был у них кем-то вроде тохимона. Муж ненамного старше меня, с длинными волосами, взятыми под серебряную повязку, со свежим шрамом на лице.

Все здоровые и вне досягаемости красно-черных орд короля Змеев. Всадников в драконьих шлемах и встающих из грязи чудовищ, умеющих сокрушать ворота.

Пока что.

Тем временем открыли новые кварталы, где люди теперь занимают дома, складывают свое добро и заполняют улицы. Наверняка, большинство из них не останется в Саду. Если мы победим в войне, они вернутся в свои земли, чтобы рубить там дерево и восстанавливать свои поселения, засеивать поля и возрождать стада. Но пока что они в безопасности.

До времени.

Рядом была и Киренохара, район моих людей. Они заняли дома, а на первых этажах уже начали открывать мастерские, чтобы всякий мог отдаваться своему святому ремеслу. Уже развесили там лампионы и расставили первые прилавки.

Далеко от амитрайского войска, Красных Башен, Праматери и ее жрецов. Далеко от каст, полей, унавоживаемых человеческими телами, и от жертвенных столов. Далеко от колесниц и серпов всадников. Скрытые за стенами, отделенные от них морем и пустыней. В безопасности, вне влияния Нагель Ифрии и ее безумия, приказывающего всем становиться единым.

Все еще.

Пока что мы торжествовали.

Потому я наслаждался сладко-терпким вкусом вина и амбрии, радовался хрустящей шкурке печеного поросенка или квашеным овощам, макал вареные плоды репношки в масло, смеялся вместе с другими и свистел. Поглощал вкусы, запахи и звуки музыки.

В следующие дни ничего не происходило, кроме того, что город готовился к обороне. Отовсюду доносился грохот молотов по бревнам – сколачивали новые машины, что встали вдоль горной цепи, отделявшей Ледяной Сад от остального острова и окружающей теплое озеро. Со стороны равнин горы вставали стеной, а на вершине стояла еще одна стена; были там кренелажи и бастионы, но так встроенные в скалу, что их никто не замечал. Единственную дорогу в Сад, которой, как он сам рассказывал, шли некогда люди Грюнальди, ту, что вела через узкое ущелье, засыпали валунами, а вокруг, на бастионах среди скрытых каменных проходов, поставили машины, могущие метать зажигательные снаряды, и те, что умели бросать по три копья одновременно. А сзади, под прикрытием скал и стены, поставили большие, стреляющие вверх баллисты высотой с дом, канаты на них были толщиной с мое запястье, а катили их на колесах выше человеческого роста, в упряжках по двенадцать волов.

Далеко в лесах были слышны удары молотов, ночью по всему острову горели огни.

Змеи пришли неделю спустя.

Бой колоколов и рык раковины раздался, едва на горизонте начала разливаться рассветная серость, до того, как что-то можно было разобрать. Когда небо посветлело, мы увидели, что море полно кораблями. Мачты тянулись до горизонта, и казалось, что на нас идет каждый корабль, который когда-либо плавал по этим водам. Куда ни взгляни, лопотали паруса, словно листва в лесу. Большинство из них были «волчьими», какие я видел чаще всего, но были между ними и другие: большие и плоские, немного похожие на амитрайские боевые галеры, как и они, снабженные тремя рядами весел, но на верхней их палубе стояло по четыре больших баллисты.

Весь этот флот двигался на нас, первые корабли миновали уже порт и плыли дальше. До нас донесся мрачный вой многих рогов, через миг им ответил город – гремящим голосом раковин, который, казалось, доносился из башен и от земли, а то и с неба. Был это звук, от которого живот человека начинал словно трепетать глубоко внутри, словно кожа на барабане. И страх проникал до костей.

Звук несколько мгновений висел в воздухе, а потом наступила тишина.

И тотчас отовсюду раздался звук проворачивающихся осей, вмонтированных в стены и приводимых в движение водяными колесами; поползли большие железные звенья цепей и раздалось тарахтение взводимых машин. Скрипели канаты размером с мою руку, гнулись бревна, которых я не сумел бы обнять руками. Один за другим пригибались высокие, словно мачты, плечи требушетов, поднимались огромные противовесы, колыхающиеся на подвесах, наполненных базальтовыми плитами.

– Ну, покажись-ка, molop, – сказал рядом Ульф. Сделал круговое движение левой рукой, а правую свесил вниз, сжимая и разжимая кулак. Я понял, что он готовится деять, и непроизвольно отодвинулся. Заметил также, что он побледнел и что лицо его изменилось, как бывало всегда, когда он готовился к бою. Тогда он часто бормотал самому себе на странном языке и выглядел каким-то рассеянным.

Там, на воде, что-то начало происходить: паруса на многих кораблях развернулись, забились на ветру, и было видно, что корпуса их движутся все медленнее, и что колышутся они на волне все сильнее.

– Ну, иди к папочке, opczino, pasi kure… – процедил Нитй’сефни.

Корабли все плыли, а потом паруса их вдруг перестали лопотать на ветру.

– Все идут на нас, – сказал неуверенно Грюнальди. – Я вижу знаки Людей Коней, Грифонов, Медведей, Орлов, Соленой Травы и даже Воронов.

– Нет, – ответил ему Ульф. – Змеи заполучили корабли. Захватили, что удалось, на реках и вдоль побережья. Это не было сложно, каждый торчал в своем поселении, достаточно было вытянуть на берег три корабля – и все. Порешили их по одному. Ты видишь разные знаки, но на палубах только армия Аакена и отуманенные его силой пленники. Я знаю, потому что видел это.

Корабли колыхались на воде огромным полумесяцем и не стояли на месте, но ветер был слаб, а потому я едва замечал какое-то движение между ними.

Через какое-то время меду сбившимися на воде кораблями показался один – небольшой, чуть крупнее лодки, подталкиваемой по воде едва ли десятком гребцов с каждой стороны, – и двинулся прямо к порту. Издали было видно, что на корме лениво развевается большой белый флажок без каких-либо знаков.

Весла входили в воду и уходили назад, а лодка плыла прямо на пирсы, совершенно не обращая внимания на растянутую между башнями большую цепь, каждое звено которой было размером с четверть ее длины.

Маленькая, ядовито-желтая птаха села на плечо Ульфа.

– Да, я знаю, посольство. В церемониальный зал.

В большом зале ранее я был едва ли пару раз. Он немного напоминал городской храм – там были такие же стройные колонны и такой же сводчатый потолок, но сюда сквозь высокие окна врывалось довольно света, а в торце его тоже стояло серебряное древо, чуть меньшее, чем в храме, и перед ним – столик и несколько стульев. Когда мы вошли, там уже находилось множество людей, а мастер Фьольсфинн сидел под деревом на центральном кресле.

Ульф уселся рядом с ним, а нам показал на сиденья под стеной, по обе стороны зала, но на том же возвышении.

Мы сидели так некоторое время, а зал заполнялся людьми: я видел, что между ними стоят Сноп и тохимоны наших кланов, важные люди города, стирсманы кораблей и командиры стражи. Они входили и становились группками под стеной, оставив только узкий проход посредине. Потом высокие двери зала отворились на всю их ширину, впуская два ряда гвардейцев в полном доспехе, с копьями в руках: они промаршировали через весь зал, топоча подкованными подошвами, а потом встали лицом к проходу и одновременно ударили древками в пол.

Нитй’сефни наклонился к Фьольсфинну и о чем-то спросил его, а тот покачал головой. Потом Ульф указал пальцем на миску с плодами, стоящую перед ним на низком столике, и кивнул в нашу сторону с немым вопросом. Я не понял, что он имеет в виду, увлеченный тем, что происходит, но Бенкей пожал плечами и кивнул, на что Ульф бросил ему круглый красный плод, а потом еще один Грюнальди, который поднял руку. А потом Ульф положил обе ноги на столик и закурил трубку.

Через центр зала, между шеренгами гвардейцев, вышагивали трое Змеев. Все с татуированными руками, покрытыми черно-красными зигзагами, какие носят на спинах местные змеи, и с волосами, сплетенными в просмоленные тонкие косички, зачесанные назад. Тот, который шел первым, не носил рубаху, а наколотые узоры были у него и на груди, и на лице. В ушах его были костяные украшения, похожие на клыки, по три в каждом. Татуирован был даже его язык, который он несколько раз высунул на всю длину, демонстрируя его стоящим по сторонам и притом тараща глаза и шипя, словно змея.

– Я пришел от великого Аакена, Владыки Змеев, жизни и смерти, создателя нового мира и учителя силы! – крикнул он, становясь перед сидящими под деревом Ульфом и Фьольсфинном. – Мы приплыли сюда за тремя чужаками, которые правят этим городом и ведут его на смерть! Пусть выйдут из врат и ступают следом за мной, и тогда мы уплывем! Если нет – змей пожрет ваш город! Мы сожжем все, даже леса, ибо ничто на земле, что сопротивляется великому Аакену, не имеет право жить! Ты и ты! – он указал на них двух пальцем. – И еще женщина, которую вы прячете. Такова цена жизни этого города! Так будет, потому что такова воля мастера Аакена, всемогущего, ибо воля его возвышается надо всеми!

Ульф на миг отложил трубку, взял серебряный кубок и погрузил в сверкающую миску, полную замороженного на снегу сока медовых слив.

– Шербета? – спросил.

Змей стоял неподвижно, даже глазами не шевелил, как настоящая рептилия.

– Тогда, может, яблочка? Нет? В таком случае – пошел на хрен. Выметайся на пристань, садись в лодочку и греби к своему мастеру. Можешь передать ему, что свое высшее сознание и волю сверхчеловека он может сунуть себе прямо в урочище. Нас трое, а он один, к тому же трехнутый на всю голову. Мы можем купаться в Песнях богов. У него единственный шанс. Если он сдастся добровольно, я эвакуирую его на Землю. Если нет – он будет ликвидирован. Времени ему даю до утра. Предложение одноразовое. Вперед, уродец!

Откинулся поудобнее, попивая сок, а потом поднял руку и сделал жест пальцами, словно сметая что-то со стола.

Змей развернулся и широкими шагами двинулся к выходу.

Едва его лодка дошла на веслах до флота и вошла между колышущимися на воде корпусами, началось движение. Паруса поставили по ветру, корабли переместились и разделились, казалось, что некоторые отплывают, но не туда, откуда они прибыли, но дальше, тем же курсом.

– Это десант, – сказал Ульф. Я не понял, что он имеет в виду. – Знают, что осада с воды – не лучшая мысль, поэтому хотят захватить плацдарм на берегу.

Тогда мы стояли на вершине одной из башен Верхнего Замка. Отсюда открывался прекрасный вид, и я подумал, что башни порой могут и пригодиться. Ульф подошел к парапету, где из стены торчала медная труба с затычкой. Вынул затычку, после чего крикнул туда:

– Семафор, всем береговым фортам. Готовься! Идут Змеи!

Через несколько мгновений я рассмотрел странную конструкцию, состоящую из столба, по бокам которого разместили словно бы большие веера, и она пришла в движение – со скрипом, а другие, на других башнях, повторяют ее движение. Еще я услышал знакомый перестук сигнальных барабанов и понял, что среди кирененцев Снопа наверняка было несколько барабанщиков, которых теперь расставили по всему замку передавать приказы. Я слышал знакомый язык барабанов времен моего отца, тот, что был еще до переворота.

Все порта, готовиться! По сигналу раковины – метать! – кричали барабаны.

Первая стена – натягивай!

Каверны, кто не на стене, прячьтесь!

Ластовня, готовься! Кто не на стене, прячьтесь!

Над распростирающимся перед нами флотом вдруг встали тонкие, как тростинки, дымы, перекрещиваясь высоко над нами, а потом рисуя в небе купол из загибающихся к нам серых полос и дождь падающих солнц.

Определенным образом это выглядело даже красивым. Я слышал, как они подлетают, поскольку снаряды издавали жутковатый воющий звук, напоминающий жалобу раненого бактриана.

Загремела раковина, и со всех укреплений, бастионов и донжонов в портах выстрелили полосы дыма, скрестившись со змеиными высоко в воздухе, а потом полетели в сторону флота. На этот раз я видел, как улетают заряды. Копья толщиной с руку казались отсюда крохотными, словно жала, а глиняные шары драконьего масла – словно искорки. Наши тоже выли, но звук их был другим: словно кто-то вел острием стальной сабли по краю щита.

А удар сердца спустя упали снаряды Змеев. Главным образом в море перед портом, но несколько дотянуло до пустой пристани, выбрасывая струи воды и дыма, несколько зажигательных ударило в площадь за стеной, разливаясь пятнами жидкого оранжевого огня. Над городом встали первые столпы жирного дыма. Во всем порту плечи требушетов раскачивались после выстрела, словно презрительно ругались на врага.

– Далеко, – сказал Драккайнен. – Они немного обосрались или, может, пытаются нас нащупать… Им незачем знать, что мы бьем дальше. Ньорвин, давай к барабанщикам: Порты натягивай, остальным батареям ждать. Повторяю, не стрелять.

Ньорвин встал перед второй трубой с лицом, достойным верховного жреца.

– Человек-барабан! Порт натягивать все машина! Потом ни один человек не отпускать. Не тратить копье и огонь в горшок! Еще раз говорить: ни один человек-машина не стрелять!

– Не добавляй комментариев от себя, – пожурил его Вуко. – Даже я слышу, что ты привираешь. Потом чуть перекрутит сигнальщик – и окажемся в заднице.

– Он хорошо перетолмачил, – сказал я, слушая барабан внизу.

Часть флота Змеев тянулась вокруг острова, но тот, что остался здесь, все еще заполнял залив перед нами, словно кто-то сыпанул зерном из мешка. Как муравьи.

Загремели рога, после чего несколько кораблей двинулись прямо ко входу в порт, плывя тремя длинными рядами. Были видны вспарывающие волны носы и надутые паруса. А потом снова струны дыма стали подниматься в небо и чертить новые линии между теми, которые там уже висели, сплетаясь в одну жирную тучу.

Каверны, прятаться! Идут! Каменное Торжище, прятаться! Ластовня, прятаться! – перекрикивались барабаны.

Снаряды с шумом попадали между домами, а потом с крыш там, внизу, поднялись подсвеченные огнем полосы черного дыма, ввинчиваясь в небо. От вершины башни до тех мест было далеко, но я все равно слышал хор испуганных криков горящих людей. Другие же снаряды посыпались в воду порта или разбились на пустой базарной площади, где огонь пожирал теперь пустующие прилавки.

– Всем батареям, ждать! – рявкнул Ульф. – Каверны, натягивать до четвертой метки! Первая стена, пятая метка! Ждать!

Корабли плыли вперед, я видел, как экипажи крутятся, дергая за рычаги натяжения, как выгибаются назад плечи луков.

– Ждать!

Я уже отчетливо видел знаки на парусах и людей, тянущих за рычаги. Миг-другой, и новые заряды упадут в чаши.

– Порт, залп! Каверны, залп! Ластовня, залп! Верхние Мельницы, залп! Первая стена, залп!

Снаряды ушли в небо в хоровом посвисте десятков клинков, скользящих по стали.

А потом дождем обрушились между кораблями.

Главным образом в воду. Под кораблями лесом белых столбов выстрелила кипень, но некоторые снаряды попали. Раздался треск и грохот, который мы услышали даже на башнях. Несколько парусов качнулось, мачты повалились в сторону как подрубленные, один из каменных шаров ударил в самый центр палубы, разбрасывая обломки досок во все стороны, а сам корабль переломился напополам и провалился под воду. Еще один стоял в огне, затопившем его нос и молниеносно разлившемся по парусу – корабль рыскнул в сторону и врезался в другой, поджигая борт и тому; строй сломался, я отчетливо услышал крики Змеев, корабли разошлись, колышась на волнах, а всюду плавали обломки досок и множество мелких капель, словно горсти черного песка. Я понял, что это головы тонущих людей, только когда они стали одна за другой исчезать под водой.

От портов по первую стену, натягивай!

Над городом вставали столпы черного дыма, до облаков, отовсюду раздавалось гудение десяток укрытых в стенах водяных колес и крики людей, смешивающиеся с грохотом барабанов. Рычаги начали опускаться, принимая очередные снаряды.

Корабли, которые плыли на нас, сломали строй, расходясь в стороны, отчаянно лавируя между горящими останками и разбитыми досками, колышущимися на воде. Но сзади уже шла очередная фаланга поставленных в четыре ряда кораблей. Я видел надутые паруса и широкие борта галер во главе строя – они черпали воду рядами весел, словно огромные стоножки, а баллисты их были готовы к выстрелу.

Раздался адский вой раковин, и ряды снарядов понеслись из города в небо, чтобы свалиться на сбившиеся у порта корабли. Из воды вставали белые колонны пены, словно море поросло шипами. Едва лишь несколько снарядов попали в корабли – раздался треск ломаемого дерева, разбиваемых мачт, и еще один корпус в несколько секунд превратился в гудящий погребальный костер, посылая в небо крутящийся столп пронизанного пламенем дыма.

– Им проще, – сказал спокойно Ульф. – В большой город сумеешь попасть даже с раскачивающейся палубы. А вот достать подвижную цель с баллисты, которая едва-едва может поворачиваться, – граничит с чудом. У нас есть шанс чего-то добиться, лишь когда они в куче.

Корабли разбежались в стороны, поворачивая к своему флоту, но к нам близилась очередная волна галер.

– Всем батареям, натягивать! – орал Нитй’сефни, а в ответ гремели барабаны снизу башни.

Небо снова заполонили снаряды. Казалось, что над городом на секунду встала подвижная крыша горящих копий, каменных шаров и воющих горящих кувшинов, что волокли косицы дыма и искр, прежде чем все это с отвратительным шумом свалилось на крыши, улицы и площади, словно растянутый в бесконечность грохот грома, перекатывающегося еще долгие секунды после того, как все снаряды обрушились на нас.

Несколько летело в нашу башню, – по крайней мере, мне так показалось, прежде чем они обрушились вниз. Машины на галерах били дальше, чем те, с меньших кораблей, но все равно были в силах добить только до второго кольца стен. Но туда-то они попали.

Каменные шары, что со свистом залетали на крыши, выбивали неровные дыры и падали внутрь, поднимая тучи пыли. Крыши домов в Ледяном Саду не были нормальными крышами. Не из бревен и балясин, не было на них ни черепицы, ни слюдяных плиток. Были они созданы из текучего камня, который застыл в форме крыши. Булыжники производили меньше урона, чем случилось бы в нормальном городе, но все равно время от времени разбивали камень, вбивая внутрь осколки плит. Порой же рикошетили, оставляя за собой выемки, а потом летели зигзагом между стенами, прыгая по улицам и сметая все на своем пути.

Зажигательные снаряды разбивались на стенах домов, покрывая их гудящим огнем. Жидкий огонь проливался и на улицы, превращая их в реки огня, поджигая все, с чем сталкивался. Струи текучего пламени текли канавами, а все площади и порты пылали.

Перед нами стояла стена черного дыма, заслонявшего небо и море. Наши машины метали в нее очередные снаряды вслепую, один за другим, настолько быстро, насколько им позволяли водяные колеса, взводящие машины и выкатывающие каменные шары в чаши метателей.

Я видел, как снаряд Змеев ударил прямо в требушет на бастионе второй стены, над Кавернами, разбившись о зубцы и парапет. На том месте вырос столп гудящего огня, взобрался по раскачивающемуся после выстрела плечу, а потом оно с жутким скрипом завалилось в сторону и упало на улицу. Слышал страшный крик людей, обслуживавших машину, когда они бросились к стенам, пылая, словно капли смолы, чтобы разбиться о мостовую. Потом они уже лежали без движения, а тела их продолжали пылать.

– Фьольсфинн, ты видишь что-нибудь?! – кричал Ульф в медную трубу. – Спрашиваю, видишь ли флот этих гадов?! Что?! Понял! Выставляй шлюзы! Дам тебе сигнал барабанами, когда будут готовы батареи! Что?! Да! Я понял! Без подтверждения!

А потом Ньорвину:

– Всем батареям, не натягивать! Прекратить обстрел! Отстегнуть колеса и ждать сигнала. Когда заиграют раковины, натягивать!

Стоя рядом с ним, я чувствовал себя ужасно. Внутри я разрывался, хотел куда-то бежать, хотел сражаться или сделать хотя бы что-то. Тем временем пока что сражались лишь те, кого в Ледяном Саду называли «баллистниками». Те, кто обслуживал большие машины. Набрасывали шлеи на зубцы шестерен и пускали воду на колеса, чтобы натянуть плечи баллист и поднять противовесы требушетов, толкали повозки со снарядами, скатывали их на сети, которые поднимали наверх «журавлями» и загружали на метатели машин. Работали согласно наставлениям, вырезанным на медных таблицах, и слушали крики тех, кто понимал язык барабанов. Была это непростая упорная работа, более похожая на работу на мельнице, чем на битву. Они видели, как уходит в небо снаряд, но не имели времени смотреть, куда он бьет.

Но мне было нечего делать, как только стоять рядом с Ночным Странником и ждать приказов. Враг был слишком далеко, чтобы достать их стрелой из лука или выстрелом из арбалета. Пока сражались только машины. Я чувствовал, как внутри меня разгорается огонь. Я хотел быть хотя бы выпущенным из катапульты снарядом.

Потому, когда Ульф отдал мне приказ, я почувствовал облегчение и помчался к подвижной клетке на веревках, которая должна была привезти меня вниз башни.

На площадке устроили место для тех, кто передавал сигналы. Из стены торчали такие же медные раструбы, как те, в которые Ульф выкрикивал приказания, а перед ними стояли люди, выслушивающие и повторяющие их трем сигнальщикам, которые стояли около огромных, словно бочки, сигнальных барабанов. На лбах их были повязки со знаками кланов, торсы были обнажены и потны, а в руках – палки. Из дверей то и дело выбегали гонцы, которым подавали готовых для скачки лошадей, стоящих в безопасности под галереями. Другие же гонцы галопом врывались в ворота, соскакивали на бегу, чтобы добраться до предназначенных для гонцов труб в стене, куда они выкрикивали рапорты. Снаряды пока что не падали на Верхний Замок, но на подворье все равно стояли большие бочки с водой и короба, наполненные песком для гашения.

– Коня! – заорал я, перекрикивая грохот барабанов и вопли гонцов. Сразу же мне подвели нервничающего скакуна, и я погнал пустыми улицами в нижние кварталы.

Город пребывал в полутьме, окутанный вонючим дымом, освещенный, главным образом, красными проблесками пожаров. Я слышал над головой вой пролетающих снарядов, то ближе, то дальше, и жутковатые удары, с каким они лупили в крыши и улицы, а потом рев вздымающегося пламени.

Время от времени я слышал визг падающего снаряда над головой и тогда пытался прижаться вместе с конем к стене, укрыться в притворе, эркере или под колоннадой. Несколько раз ударяло так близко, что под моими ногами вздрагивала скала. Раз-другой дорогу перегородила стена огня, потому пришлось поворачивать в какие-то переулки, почти не раздумывая. Конь мой визжал от ужаса и танцевал подо мной, окружали нас клубы дыма, но я все же знал, как найти дорогу. Тогда промелькнула у меня мысль, что ни одно место в мире я не знаю так хорошо, как Ледяной Сад. Даже в моем родном Маранахаре, если не считать дворца, я сумел бы не заблудиться только в паре районов.

Когда-то.

А теперь город мой пылал, а я гнал в нижние кварталы по пустым улицам, время от времени проносясь мимо горящих, скорченных тел, домов, которые пылали изнутри, выстреливая через окна языками пламени, раскаленных, будто каменные печи.

Я видел разбитые, проваленные крыши, везде валялись тлеющие тряпки, стекло из разбитых окон скрипело и трещало под копытами. Время от времени я натыкался на жутко изуродованные трупы, разорванные, раздавленные, в странно изогнутых позах, то и дело раздавался визг нового подлетающего снаряда, а наши машины молчали.

В Каверны я влетел сквозь ворота и сразу понесся под стену, к стражницкой.

В квартале было немало людей, но все они были гвардейцами и стражниками. Сменялись расчеты при машинах, одни бежали по ступеням на стену, другие сбегали на улицу, ведя раненых; я проходил мимо стражников: посыпающих огонь песком, что гудел между домами и на крышах, несущих на плащах кричащих окровавленных людей – или тех, кто скулил, свернувшись, от боли, с кожей, покрытой черными, красными и белыми пятнами ожогов. Везде царило движение, куда-то бежали люди с ведрами, какой-то командир поставил в два ряда хон пехоты в глубоких шлемах. Жители в тревоге выглядывали из дверей и подвалов.

– Командир! Провести к командиру! Приказ из башни! – крикнул я, несясь между ними и пытаясь никого не растоптать конем. – Ракитник! Где центурион Ракитник! Бегом!

Кто-то помчался прямо в донжон стражи, я увидел только черное дерево на прокопченной тунике и блеск шлема.

У командира была испятнанная кровью повязка на голове, под мышкой – шлем странной формы, а сам он выглядел как бык. Почти.

Был у него массивный лоб, широкий бычий нос и морда, а еще подрезанные до половины рога, которые входили в отверстия шлема. Это меня застало врасплох, но одновременно тот факт, что обороной Каверн руководил измененный и Брат Древа, показалось мне вдохновляющим. Это был наш город.

– Какие приказы?! Почему нет воды в движителях?! Колеса не действуют!

– Башня говорит: промываем улицу! Вода идет к пожарным шлюзам! Через малую водную меру ты должен забрать всех с улиц и подвалов! Закрыть все двери! Людей на верхние этажи! Прикажи бить в барабаны, когда будешь готов!

– Мой кирененец ранен! Я едва его понимаю, а одной рукой он барабанить не сможет.

– Собирай людей! Я встану у барабана.

Он отдал приказания, которые сразу же начали повторять, выкрикивая их дальше по улицам. Пехота бежала трусцой, порыкивая на гражданских, затворяя ворота, другие переносили раненых в дома.

То и дело раздавался свист, и на город падал град снарядов. Дым из горящих рынков поднимался черной подвижной стеной, заслоняя наполненное вражескими кораблями море, и закрывал небо, вбирался в легкие, щипля глаза. А из этой черной завесы раз за разом вылетали новые снаряды.

– Мы их не видим и не стреляем, – сказал Ракитник. – А они идут вперед. Вот-вот ворвутся в порт, и мы получим их на стенах. Потому я ставлю пехоту на стену.

– По дороге к нам есть еще опорная стена и форты портов. Они не пройдут так легко, – ответил я, чувствуя, однако, надвигающуюся волну страха.

– Передай башне, что мне нужны медики и вода онемения. Тут люди с ожогами.

– Сделаю, но сперва исполни приказ.