Вопреки Карпинская Настасья
– Ты уверял меня, что забудешь обо всем…
– Я и был готов забыть… Лена, но ты же можешь не понимать, что этот ребенок спутал все карты! Ребенок моего врага…
– Это может быть и твой ребенок…
– О чем ты говоришь?! Я хотел обставить его, хотя бы раз в жизни. Отомстить за всю ту боль, которую он причинял мне на протяжении многих лет. А вышло наоборот! Как всегда! Он опять выиграл! Но я не позволю этому состояться, слышишь? Ребенок не должен родиться!
– Он родится… И если ты действительно любишь меня, как утверждал все это время, но будешь нести такой крест до конца своих дней.
– МНЕ НЕ НУЖЕН ЧУЖОЙ ВЫРОДОК! И рисковать я не собираюсь!
– В таком случае МНЕ не нужен рядом человек, который сначала сделал из меня шлюху, а теперь хочет превратить в убийцу… Я люблю тебя, но на этот раз не собираюсь уступать…
Захлебываясь от слез, Катя вспомнила, как спешно мать собирала вещи, не глядя, бросая их в сумку. Как, почти всю дорогу сжимая маленькую ладошку дочери, добиралась до деревни тем самым путем, что и она совсем недавно. Вспомнила ее руки, обнимающие бабушкины колени, сотрясающуюся от рыданий спину.
– Я не вернусь к нему… Никогда не вернусь…
– Ты должна, Аленушка… Иначе все кончится очень плохо…
– Я не хочу убивать собственного ребенка…
– Он не сможет родиться, если ты останешься здесь. Доченька, послушай меня… Николай успокоится. Все поймет. Тебе нужно убедить его в этом. И простить.
– Не за что прощать… Я не могу его судить. Как бы сильно он не настаивал, но все же это было мое решение. Именно у меня не хватило сил устоять.
– Ты проиграешь. Леночка… Это и вправду ваш крест, один на двоих. Общая беда. Его безумие и твоя бессмысленная покорность… Но это также и единственный шанс для того, чтобы спасти брак и даже жизнь…
Мама не вернулась. Они с отцом встретились еще лишь один раз. Последний. Когда никакие силы и средства не могли помочь умирающей женщине. Он так и не простил ей решения уехать и сохранить ребенка, его собственного, как показала уже посмертная экспертиза. И для себя самого не нашел оправдания.
Молча забрал дочь, превратившуюся из веселого, жизнерадостного ребенка в перепуганного зверька и не проронившую на похоронах матери ни единой слезинки. Вернулся в свою прежнюю жизнь, роскошную и устроенную. В огромный дом, где почти всегда было тихо и холодно. В мир, который сам для себя придумал. На задворках этого мира даже вновь нашлось место для маленькой девочки. Ночные кошмары прекратились, и Катя опять научилась улыбаться. Образ красивой молодой женщины стал постепенно стираться из ее сознания. А те страшные слова забылись гораздо раньше, освобождая душу от немыслимого бремени. Все закончилось, чтобы вернуться откровением уже в другой жизни, когда не мать, а она сама стала очередной разменной картой в непонятной игре отца…
– Нет… Нет! Нет! Нет!!! – девушка кричала так долго, что перестала узнавать собственный голос. Ненавидела. Почти проклинала. Мечтала вновь забыть, но понимала, что такого щедрого подарка судьба не преподнесет повторно. Блаженное неведение и так длилось слишком много времени. Теперь с этим придется жить. И выжить…
Как можно было рассказать о таком? Отворачиваясь от внимательного взгляда Марины, Катя погладила загадочное украшение, надежно скрытое под толщей одежды. И вздохнула почти с облегчением, услышав, как в дверях поворачивается ключ: занятой возвращением мужа подруге теперь точно будет не до расспросов.
Глава 28
Деньги таяли с катастрофической скоростью. При том, что Катя старалась экономить даже на мелочах, она прекрасно понимала, что без подработки целый месяц ей просто не протянуть. Не поможет ни игнорирование общественного транспорта, ни отказ от обеда в институте. После покупки куртки от сбережений остались практически копейки.
А найти работу никак не получалось. Брать человека без прописки еще и всего на несколько недель никто не хотел. Даже уборщицей. Устав от бесконечных разочарований, Катя не плакала. Хотелось смеяться. Почти. Не от того, что происходило в ее жизни, – от собственной наивности.
Девушка ведь действительно раньше не имела понятия, как зарабатываются деньги. Они просто всегда были. Ей стоило только захотеть что-то и сказать об этом отцу. Нет, он не сорил деньгами и нередко отказывал дочери, если полагал, что какая-то покупка не вписывается в его планы или настроение. Но у Кати все равно имелось самое необходимое. И даже больше. Много больше. Другой жизни она просто не знала, и оказалась совершенно не готовой столкнуться с ней лицом к лицу.
Спустя два года было по-прежнему тяжело. Не от того, что пришлось урезать себя практически во всем. Для нормальной жизни вполне хватало того небольшого количества одежды, которым она теперь владела. Без дорогих ресторанов тоже можно было обходиться. И без других вещей, которыми она привыкла пользоваться. Только обида никуда не делась. Никак не получалось справиться с этим противным, липким чувством, заполонившим мозг, пропитавшим насквозь все ее мысли. Катя была вынуждена зашивать распустившийся шов на блузке или пустившие стрелку колготки, в то время как раньше, не задумываясь бы, выкинула их в мусорное ведро. Теперь при одной мысли о том, сколько придется заплатить за новые, она почти вскипала, вспоминая ломящийся от одежды шкаф в своей бывшей комнате. И изо всех старалась не поддаться терзающим ее чувствам.
Сама ведь сделала такой выбор. Предпочла обветшалый деревенский дом изысканной квартире, выбранной Антоном. Катя была там всего однажды и не успела как следует всего рассмотреть, но не заметить бросающуюся в глаза роскошь не могла. Сама отказалась от обещанных подарков и радужных перспектив, выбрал почти нищету в обмен на собственную свободу. Решение точно было правильным. Только даже понимание этого не помогало справиться с сожалениями, не спасало от уколов зависти, которые она ощущала, глядя, как заходят в дорогие бутики красивые, ухоженные женщины. Когда впивалась глазами в сильные руки мужчин, поддерживающих своих спутниц и открывающих перед ними двери сначала в блестящей новенькой машине, а потом – в ресторане, из которого доносились слишком привлекательные ароматы.
Для нее теперь все это стало недосягаемо. Даже учеба в любимом институте уже не приносила такого удовлетворения, как раньше. Катя слушала лекции, но при этом чаще всего думала совсем о другом. О том, сколько денег лежит в ее кошельке. О том, как бы успеть после пар на ходящий раз в час троллейбус, чтобы сэкономить на дороге. О том, что еды в крохотном стареньком холодильнике съемного жилья осталось всего на два дня, а потом снова придется ехать на рынок. Опять что-то покупать. Ломать голову, как пополнить свои нехитрые запасы. Подобное поведение вызывало отвращение к самой себе за то, что девушка не могла отвлечься даже на время занятий. Все чаще вспоминались ехидные, резкие слова отца, сказанные в самом начале учебы о том, что ей просто незнакома реальная жизнь. Теперь Катя эту жизнь узнала, но при встрече с ней почти сломалась.
Выход представился совсем неожиданно, когда девушка уже перестала надеяться найти какой-то способ заработать. Она случайно подслушала разговор одногруппников, сокрушающихся по поводу несостоявшийся покупки курсовой работы. Сдача была уже совсем близко, а у предложившего помощь человека неожиданно поменялись планы, и нерадивые студенты оказались без работы и даже без возможности заказать ее где-то в другом месте: времени на это просто не осталось.
Подобного Катя никогда не понимала. Ей нравилось выполнять самой все задания, вникать в сложные, не поддающиеся с первого взгляда вопросы. Даже теперь она почти все свободное время проводила в библиотеке, находя забвение на страницах книг. Доверить выполнение собственных работ кому-то другому казалось чем-то нереальным и совершенно неправильным. Но вслушиваясь в тоскливые жалобы студентов, внезапно поняла, что как раз в их неготовности писать самостоятельно и кроется ее спасение.
Почти все темы работ ей были хорошо известны. Прежний опыт быстрой печати оказался как нельзя кстати, чтобы набрать за пару дней тексты для сразу трех курсовых. И наконец-то появилась возможность ненадолго отвлечься от мыслей о пустом кошельке. Хотя бы на ЕГО лекциях.
Об этической стороне вопроса девушка старалась не думать. Они ведь все равно купят эти курсовые, если не у нее, так в другом месте. Почему бы не воспользоваться прямо в руки спускающейся удаче? Тем более, что и особых усилий для этого не требовалось: всего лишь две бессонные ночи и несколько лишних часов в библиотеке. И она получит сумму, почти равную месячной зарплате.
Катя успела. На этот раз не подвел старенький ноутбук, частенько выходивший из строя в Петербурге и требующий дополнительных затрат. У нее все получилось, и это не могло не радовать. Когда закончатся лекции, она даже позволит себе небольшой праздник. Осталось только придумать, какой именно.
Но радость улетучилась так же быстро, как и появилась, когда Катя поняла, что впервые за полторы недели занятий Кирилл слишком пристально рассматривает ее. Ничего хорошего в этом не виделось: его глаза отражали совершенно разные чувства, но среди них не было ни намека на симпатию или хотя бы какой-то интерес. На лице – ни тени улыбки. Плотно сжатые губы, во взгляде – какая-то незнакомая жесткость и… оценка? Ему не понравилось, как она выглядит? Слишком просто? Ощутимо беднее всех остальных студентов? Катя и сама это понимала, но ощущать, что подобные мысли приходят в голову окружающих людей, было неприятно. Тем более, если так думал ОН. Хотя вряд ли бы мужчина позволил себе настолько откровенно рассматривать ее лишь из-за одежды. Случилось что-то еще, и понимание этого лишало девушку шаткого, едва обретенного покоя. А когда после пары Рейнер попросил ее подняться в деканат вместе с ним, стало совсем невыносимо. Страшно. У нее ведь почти получилось не рассматривать его. Не краснеть, заходя в аудиторию. Не заикаться, отвечая на вопросы, и не прятать при этом глаза. Но встреча наедине… На это Катя не рассчитывала. И совершенно правильно не ожидала от нее ничего хорошего.
Кирилл прошел в кабинет, на ходу отодвигая стул для двигающейся следом девушки.
– Садитесь.
Достал с полки несколько папок, по обложкам которых Катя без труда узнала курсовые работы своей группы. Отобрав три штуки, опустил их на стол, прямо перед ней.
– Что это такое?!
От собственной глупости захотелось рассмеяться. Как она могла быть такой наивной? Ведь даже в голову не пришло, что он вычислит все в два счета. Только как? Неужели ее мысли настолько очевидны и незабываемы, что Кирилл даже спустя два года без труда узнал их в чужих курсовых?
Мужчина тут же ответил на неозвученный вопрос.
– Катя, Вы в самом деле считаете, что к четвертому курсу я не научился отличать работы каждого из студентов? Если Вам пришла в голову подобная безумная идея, надо было хотя бы изменить собственный стиль…
Девушка молчала. Лгать, доказывая, что она здесь ни при чем, не хотелось, а оправдываться не было смысла. Своей вины Катя не ощущала. Ведь всего лишь сделала то, что могла, нуждаясь в этих работах гораздо сильнее, чем те, для которых их написала, но объяснять это Кириллу не собиралась.
– ЗАЧЕМ. ВЫ. ЭТО. СДЕЛАЛИ????
Подобный тон – негодующий и резкий – в свой адрес от него она тоже слышала впервые. Даже не знала, что мужчина может быть таким, и осознание этого только добавило боли.
– Вам стало скучно? Захотелось чем-то развлечься в перерывах между лекциями?
Она подняла глаза, встречаясь с его рассерженным взглядом. Разве могла представить когда-то, что он может ТАК говорить с ней. Старалась не обижаться. Хотя бы на НЕГО. Проговорила тихо, но абсолютно уверенно, не размышляя о возможных последствиях: стало не важно, как он отреагирует.
– Не смейте разговаривать со мной в таком тоне. Вы мне не отец. И не муж.
Его брови резко сошлись к переносице, скулы дернулись, удерживая непонятные девушке эмоции. Он оказался слишком близко: на расстоянии вытянутой руки. Только Катя ни за что не позволила бы себе сейчас эту руку протянуть, хоть и желала этого больше всего на свете.
– Я преподаватель… – проговорил отчетливо, но уже гораздо тише. – И декан. Вполне достаточно, чтобы требовать объяснения Вашему поступку.
– Мне нечего Вам сказать.
Мужчина опешил. Это так отчетливо читалось на его лице, что Катя не смогла сдержать улыбку.
– Кирилл Александрович, неужели Вы и правда считаете, что все студенты пишут работы самостоятельно? И случившееся для Вас, как гром среди ясного неба? Такое неожиданное откровение?
Он опять нахмурился.
– Катя, я прекрасно знаю, кто и как учится. И о покупках работ мне тоже все известно. Но я не ожидал ничего такого от ВАС. Представить не мог, что Вы способны заниматься подобным.
Девушка попыталась изобразить веселье.
– Это оказалось не трудно. Мои способности меня не подвели. Я только одного не учла: что Вы так быстро догадаетесь.
– То есть Вас смущает только то, что я догадался? – Кирилл, казалось, не мог ей поверить. – Остальное в порядке?
Катя кивнула.
– Вполне. Я воспользовалась ситуацией в свою пользу, только и всего.
– ЗАЧЕМ???
Сложно было это объяснять. Неприятно. Особенно ЕМУ. Раньше девушка непременно рассказала бы все, доверилась человеку, которого ценила и уважала, к которому продолжала испытывать чувства, скрываемые даже от самой себя. Раньше – да. Но не теперь. Сейчас она ни за что не признается, как мечтает забыть о том, что одна в целом свете. Что ее жизнь зависит от собственной экономии и от этих дурацких курсовых… Но и совсем без объяснений обойтись нельзя. И она сказала, с легкой усмешкой пожимая плечами:
– Я хотела заработать. Курсовые стоят денег, и, как оказалось, немалых.
– Денег? – озадаченно переспросил Кирилл. – Катя, это даже не смешно. Вы же не станете утверждать, что нуждаетесь в деньгах?
Девушка и не собиралась смеяться. Не чувствовала даже малейшего повода для улыбки. Он в самом деле был о ней такого мнения? Считал избалованной куклой, которая понятия не имеет о том, каким образом зарабатываются деньги?
Хотя… у него были все основания так думать. Он ведь не знает ничего о ее жизни, о том, что уже давно никто не оплачивает любые нужды и пожелания. Последних вообще осталось совсем немного…
Так некстати вспомнились его сладкие подарки. Пушистые, почти неосязаемые нити сахарной ваты. Обжигающие прикосновения губ на перепачканных пальцах… Прозрачный глянец леденца… и первый поцелуй со вкусом карамели… Неповторимые лакомства в красивейшей коробке… и ладони… в волосах, на шее, неведомые и чарующие прикосновения…
Катя очень давно не позволяла себе роскоши попробовать что-то сладкое. Не было повода. И свободных денег для этого – тоже. И почему-то любая конфета теперь слишком безжалостно напоминала… о том, о чем нужно было забыть, являясь едва ли не самым главным поводом, чтобы отказаться от любых лакомств. Вообще. Девушка убеждала саму себя, что так будет только лучше: зубы останутся целее, фигура не испортится… и у сердца не останется повода болеть, терзаясь ненужными воспоминаниями.
Она перевела глаза на его серьезное, все еще раздраженное лицо. Ответила медленно и очень тихо, опасаясь, что любая лишняя эмоция уже не позволит ей сдержаться. А уже надо уходить, пора, потому что с каждым мгновеньем это становится сложнее. Все больше хочется остаться, сказать совсем другое, выкрикнуть, выплеснуть наболевшее, опрокинуть на него кипящую в сердце обиду.
– Я Вам ни разу в жизни не лгала…
Не глядя на мужчину, направилась к двери, но услышала позади себя слегка растерянный голос:
– Катя, я Вас еще не отпускал.
Было уже абсолютно все равно, что он скажет или сделает дальше – лишь бы сдержаться самой. Девушка ответила, не оборачиваясь:
– Я не Ваша собственность, господин декан. У Вас нет права ни удерживать, ни отпускать меня… – и, не дожидаясь его реакции на свои слова, вышла за дверь.
Глава 29
После разговора с Кириллом остался слишком неприятный осадок. Катя прекрасно осознавала, что была не права. С самого начала, с этих работ, которые ей так неожиданно пришло в голову написать. А уж думать о том, что именно и каким тоном она наговорила мужчине, было совершенно невыносимо. Стыдно. Девушка никогда раньше не позволяла себе такого. Ни с кем. Откуда взялись подобные слова в адрес Кирилла, вообще не могла понять.
Вероятно, следовало вернуться в деканат. Попросить прощения. Попытаться объяснить… Только как это сделать, Катя не представляла. Не могла найти в себе сил. Рассказать о своих проблемах означало посвятить его в то, что случилось два года назад, и таким образом напомнить об их отношениях, пусть даже невольно. А к этому она совсем не была готова. Кирилл принял решение, выбирая жизнь без нее, и если он счел это верным, она не собиралась возражать: не имело смысла что-то доказывать.
Разве можно убедить другого человека в том, что с тобой ему будет лучше, чем без тебя, когда сам он к подобному не стремится? Да и что Катя вообще знала о том, как лучше? С ее-то опытом? За три года с момента знакомства с Кириллом все их «свидания» можно было пересчитать по пальцам. Пьянящие встречи, такие долгожданные, драгоценные, чем они были на самом деле?
Она часто думала об этом на протяжении последних месяцев. Пыталась анализировать. Получалось… Никак не получалось. Ее угораздило влюбиться во взрослого мужчину, знающего и о жизни, и о любви гораздо больше. Умеющего сдерживать себя, останавливаться в нужный момент, способного подобрать слова, правильные, мудрые. Вместе с ним хотелось жить, наслаждаться красками дня, волшебными неизбежными мгновениями стягивающей сердце нежности. Иногда Катя позволяла себе представить, каково это: просыпаться, ощущая рядом его дыхание. Еще не открывая глаз, чувствовать тепло тела, перетекающее в ее собственное. Все это так напоминало ощущения из загадочных снов, пропитанных шумом моря, что противиться им было слишком тяжело. И она мечтала, правда, делала это все реже и реже, прекрасно понимая, как далеки иллюзии от реальности.
Девушка уже больше двух часов сидела в читальном зале библиотеки, так и не сумев различить ни одной строчки в раскрытой книге. Утонула в собственных мыслях и волнениях. И в чувстве вины. Дело ведь заключалось не в работах. Возмущение Кирилла было полностью оправдано, а она… она выпустила наружу обиду совсем за другие вещи, не имея на это никакого права. Глупо было злиться за отсутствие любви, но еще глупее – пытаться так по-детски, бессмысленно и нелепо отыгрываться в других вопросах.
Осознание принесло некоторое облегчение. Катя со вздохом поднялась, все-таки решив, что она обязательно должна извиниться, хотя бы за несдержанность и дерзость, и придумать что-то более вразумительное по поводу курсовых работ, раз уж она не собиралась признаваться мужчине в своих реальных сложностях.
Но в деканате уже никого не оказалось: значит, разговор откладывался в лучшем случае на завтра. Девушка не знала: радоваться этому или расстраиваться: страх перед новой встречей существенно перекрывал все другие переживания, но и игнорировать собственные ошибки она не собиралась. Очень хотелось надеяться, что к завтрашнему дню ее решимость не улетучится.
Погруженная в собственные мысли, Катя очнулась, только ощутив ударивший в лицо порыв осеннего ветра, смешанного с ливнем. Усмехнулась с горечью: как обычно, дождь начинался именно тогда, когда зонт она оставляла дома. Представив расстояние, которое нужно было бежать до остановки, совсем сникла: если она и не промокнет насквозь, то от хлипких ботинок точно останется одно воспоминание. А в вечернем небе, затянутом мрачными серыми тучами, не было видно ни единого просвета: дождь с ближайшее время заканчиваться не собирался.
Гораздо разумнее было вернуться назад, снова посидеть в библиотеке, переждать в работающем допоздна кафе. Но она устала. События прошедшего дня камнем давили на плечи. Мечтать о горячей ванне с душистыми травами, в которой можно было бы расслабиться, не приходилось: в ее времянке была только крохотная душевая кабина. Но хотелось хотя бы просто добраться до постели, выспаться, компенсируя загруженные работой предыдущие ночи, а не торчать в институте еще несколько часов, ожидая, пока прекратится дождь. Набросив на голову капюшон, Катя шагнула на залитое водой крыльцо и почти сразу почувствовала рывок, оттянувший ее назад, под крышу.
– Где Ваш зонт?
Застыла, впитывая звуки его голоса, опять – резкого, недовольного. Губы пересохли, несмотря на то, что лицо успело намокнуть от дождя.
– Что за безответственное отношение к собственному здоровью? Катя?
Девушка медленно повернулась, встречаясь с напряженным взглядом мужчины. Грустно улыбнулась: для полного счастья ей не хватало только вот такой встречи: под проливным дождем.
– Забыла…
Кирилл задумчиво кивнул и вдруг осторожно подхватил ее за локоть.
– Пойдемте, я подвезу Вас.
Сквозь толщу одежды она не могла ощутить жар его пальцев. Никак не могла. Но прикосновение обожгло, растекшись огненной волной по всему телу, скатилось болезненной тяжестью по позвоночнику, мучительно сдавило живот… Что же такое происходит? Почему она так реагирует на безобидный жест? Или как раз эта безобидность и является причиной ее реакции? Ожидание большего и одновременное осознание тщетности собственных притязаний?
Надо было отказаться. Катя знала это абсолютно точно. Собиралась сказать «нет», даже открыла рот, чтобы произнести нужное слово. Только непокорные губы почему-то выдали совершенно другое: благодарность… и согласие. Она послушно двинулась следом за мужчиной. Хорошо, хоть хватило ума высвободить руку.
Все это уже было… Уютный салон. Печка, включенная на полную мощность. Напряженный взгляд. Незримая стена между ними… Катя вдруг подумала о том, что ей не удалось справиться с прошлым уроком, раз судьба заставила проходить его еще раз. Но в чем именно заключалась ошибка? И как ее исправить? Девушка не знала.
Тогда в глазах мужчины таился страх. И надежда. Сейчас – только усталость.
– Куда ехать?
Его равнодушный тон полоснул по и без того натянутым нервам. Катя вспыхнула и вцепилась в дверную ручку, будто хотела выскочить прямо так: на ходу.
– До остановки, там я пересяду на маршрутку.
Кирилл вздохнул и проговорил медленно, будто обращаясь к неразумному ребенку:
– Катя, в такой ливень все машины полные. Еще и час пик. Так стремитесь вымокнуть?
Она мотнула головой.
– Нет… Но я не хотела создавать Вам сложности…
Мужчина опять вздохнул, переводя взгляд на дорогу.
– В таком случае, прекратите выдумывать ерунду и просто скажите, куда Вас отвезти.
– Вы всех студенток развозите по домам?
Спросила и тут же осеклась: не стоило этого произносить. Ее не касается, кого он подвозит. Не должно касаться. Но Кирилл отреагировал абсолютно спокойно. Кивнул, не поворачивая лица:
– Конечно. Если оказываюсь рядом, когда они выходят на улицу без зонта. Так поступит любой нормальный человек.
Катя зажмурилась, отворачиваясь к окну. С чего вообще пришло в голову, что подобная забота предназначалась только для нее? Разумеется, он поможет каждой девушке, оказавшейся в такой же ситуации. Тихо назвала улицу, на которой снимала жилье. Всего какие-то полчаса – и они будут на месте. И совсем не обязательно в это время разговаривать.
Кажется, Кирилл понял ее настроение. Он больше не задавал вопросов и сам ничего не говорил. А спустя несколько минут вообще включил музыку. Негромко, но, смешавшись с шумом дождя, она заглушила все остальные звуки. Катя перестала слышать даже собственное дыхание. Если бы находящийся рядом мужчина и захотел что-то сказать, вряд ли бы удалось эти слова различить.
Они находились уже в нескольких кварталах от нужного адреса, когда девушка вдруг подумала о том, как выглядит со стороны ее нынешнее жилье. Малюсенькая лачуга с покрытой шифером крышей, деревянный забор с облупившейся краской, размытая грунтовая дорога. Представила ЕГО реакцию и поняла, что абсолютно не хочет, чтобы хотя бы какая-то часть ее жизни стала ему известной. Она не нуждалась в жалости. От него уж точно не хотела этого чувства. И не собиралась ничего объяснять, а вопросы неизбежно последовали бы, стоило только Кириллу увидеть ее дом.
Катя торопливо развернулась, коснувшись его плеча.
– Кирилл Александрович… Простите, я совсем забыла… Мне нужно в магазин. Мы только что проехали торговый центр. Вы могли бы туда вернуться?
Пальцы дрогнули, едва она дотронулась до ткани его пальто. Только до ткани… Совершенно немыслимых усилий стоило заставить себя отдернуть руку, чтобы не скользнуть выше – к распахнутому вороту. К открытой шее, по-прежнему без шарфа. Похоже, Кирилл так его и не купил…
Нельзя было об этом думать… Не ее дело, во что он одевался… Но Катя все равно пожалела о том, что тогда, два года назад так и не подарила ему шарф. Хотела, много раз. Даже присматривала в дорогих бутиках, выбирая тот вариант, который точно бы подошел любимому человеку. Но что-то все время отвлекало, а потом стало слишком поздно. А теперь ни моральной, ни финансовой возможности сделать такой подарок у нее не существовало.
Машина остановилась на площадке перед огромным торговым центром. Катя в нем никогда не была: два года назад его еще не было, а теперь она предпочитала делать покупки в более дешевых магазинах. Но не могла не порадоваться, что так вовремя вспомнила о нем: это был хороший повод уйти, избежав ненужных расспросов.
Девушка снова пробормотала слова благодарности и хотела уже выйти наружу, когда услышала тихое обращение мужчины.
– Катя… Задержитесь еще на минуту.
Хоть и привыкла уже за две недели к его постоянной серьезности, но все-таки не могла опять не отметить странной сосредоточенности, застывшей на лице. Он совсем разучился улыбаться? Или только с ней ведет себя так? Нет повода для веселья в ее присутствии? От этой мысли и самой стало тоскливо. Действительно, с чего бы он дарил ей улыбки?…
От его взгляда чувствовала себя неуютно. О чем он думает, рассматривая ее так пристально? Последнее время Катя слишком смущалась, когда оказывалась в центре чьего-то внимания. Не хотела этого. Ей все время мерещились недостатки. В прическе. В лице. Об одежде вообще лучше было не рассуждать. В Петербурге, закрывшись от окружающего мира пыльными архивами, она радовалась тому, что почти не приходится общаться с людьми. Другие сотрудники в большинстве своем мало придавали значения внешнему виду тихой, почти незаметной девочки. Ее работа всех устраивала, а иного и не требовалось.
Сейчас все страхи вернулись в полной мере. Опять дала о себе знать обида. На отца, лишившего ее не только принадлежащего по праву, но и оставившего без матери. Все могло быть иначе, если бы мама не умерла… На самого Кирилла. Неужели он не видел, как много значит для нее? Как она дорожит каждым мгновеньем, проведенным рядом с ним? Зачем допустил так близко к себе, если с самого начала не планировал ничего серьезного? И сейчас: зачем продолжает мучить?
Вопрос был уже готов сорваться с уст, но мужчина опередил ее.
– Вы сегодня сказали, что никогда мне не лгали… Ответьте всего на один вопрос. Честно…
Катя вздохнула почти с облегчением, полагая, что он снова собирается говорить о курсовых. Но ошиблась: Кирилл спросил совсем другое.
– У Вас… все… хорошо?
Не ожидала. Совсем. За его вопросом крылось гораздо больше того, что на первый взгляд таили в себе эти простые слова. Ей внезапно захотелось вжаться в сиденье, куда-то скрыться, превратившись в невидимку. Спрятаться от его внимательного взгляда… И от всего мира – в его руках. Еще больше – вцепиться в полы полурасстегнутого пальто. Поймать губами бьющуюся на шее жилку. Забыть о непреодолимой пропасти между ними.
Он ждал ответа, и Катя понимала, что не сможет уйти, не дав его. В почерневших глазах ей почему-то почудилась боль. Вина. И… сожаление?
Вот этого точно не нужно. Никому из них.
Она выдохнула привычную улыбку, давно ставшую повседневной одеждой. В самом деле никогда не лгала ему и теперь не собиралась. Как и объяснять, что в понятие «хорошо» они вкладывают совсем разные значения.
– Да, Кирилл Александрович. У меня все хорошо. Вполне. И спасибо, что подвезли…
Мужчина коротко кивнул, но вновь задержал ее. Чуть откинулся назад, доставая с заднего сиденья зонт. Вложил в ладонь девушки, стараясь при этом не коснуться ее самой.
– Возьмите. Пригодится, если дождь не закончится, пока будете в магазине. Занесете мне завтра… или в другой день.
Катя поспешила укрыться за раздвижными зеркальными дверями центра, и, проводив отъезжающую машину взглядом, не смогла удержать всхлип. Прижалась щекой к тонкой, изогнутой ручке зонта, в том самом месте, где только что находилась ЕГО пальцы.
Глава 30
Предыдущие бессонные ночи и непрекращающийся всю ночь ливень дали о себе знать: Катя проспала. Впервые за многие месяцы не услышала звонка будильника. Ее разбудили солнечные лучи, проглянувшие на свежем после дождя небе. В другое время она бы обязательно порадовалась предвкушению неожиданного осенью теплого дня, но сейчас такой возможности не было: следовало спешить, чтобы успеть на лекции. А это казалось проблематичным уже даже на маршрутке: до занятий оставался всего час.
Пришлось пренебречь не только макияжем, но и завтраком. Впрочем, особой проблемы девушка не видела: с утра аппетита не было, а заработанные на курсовых деньги позволяли рассчитывать на обед в институте.
Отсутствие косметики на лице смущало гораздо больше. Беглый взгляд в зеркало почти расстроил: все еще припухшие веки, сухие губы, стянутые в хвост волосы из-за нехватки времени на другую прическу. Катя грустно улыбнулась собственному бледному отражению. Сейчас она самой себе напоминала какого-то потерянного ребенка, которого обязательно бы пожалела, случайно встретив на улице.
Торопливо бросила в сумку косметичку и поспешила к выходу. Если не придется ждать маршрутку слишком долго, удастся привести себя в порядок перед парами.
Не повезло: утренний транспорт, как всегда, был переполнен – девушка смогла сесть в машину лишь спустя полчаса и в институте оказалась всего за несколько минут до начала лекции. ЕГО. Невольно приходилось выбирать: попасть в аудиторию яркой и накрашенной, подобно другим студенткам, однако с опозданием, что неминуемо повлекло бы за собой пристальное внимание преподавателя, или вовремя, но незаметной серой мышкой. Катя, вздохнув, выбрала последнее.
Окликнула заходящую в лифт женщину, прося ту немного подождать. Заскочила в кабину следом, с трудом пытаясь восстановить сбившееся от быстрого бега дыхание. Волосы растрепались. Наверное, со стороны она выглядела забавно. Даже смешно. Катя подумала именно об этом, неожиданно поймав на себе взгляд спутницы.
А вот женщина оказалась красивой. Настолько, что девушка почувствовала себя неловко рядом с ней. Она редко переживала подобное, не придавая особого значения внешности. Но сейчас все было иначе. Так случается, когда даже уверенность в своей привлекательности меркнет на фоне другого человека. Слишком контрастным представился собственный небрежный вид в сравнении с выразительным, продуманным до мельчайших деталей образом стоящей напротив дамы.
Светлое, спокойное лицо. Здоровый румянец. Искрящиеся глаза. Идеальный контур губ, лишь слегка тронутых блеском. Макияж, выполненный настолько профессионально, что он был едва заметен, при этом подчеркивая все достоинства незабываемого лица. Густая, блестящая копна волос, даже на ощупь кажущихся шелковыми, небрежно и при этом как-то чарующе рассыпавшихся по плечам. Дорогая одежда, сшитая будто специально для ее обладательницы. Парфюм. Тоже дорогой. Катя знала этот запах: он очень нравился ей. В прошлой жизни.
Увлекшись рассматриванием незнакомки, девушка не заметила, как лифт остановился. Посторонилась, пропуская ту вперед, по-прежнему не отрывая от нее глаз. Изумленная, даже ошеломленная: в этой красоте не было ничего вызывающего или надменного. Женщина прекрасно осознавала свою притягательность, о чем свидетельствовали легкая, уверенная улыбка и наполнявшее взгляд довольство, но нисколько тем не кичилась. Просто наслаждалась: собой, обстановкой, и, кажется, вообще всем вокруг.
Так непривычно было наблюдать за подобным, видеть гармонию в каждом движении. Именно то, чего не хватало ей самой, чему она так и не научилась, ни в деревне, отчаянно пытаясь выбросить из головы человека, отнявшего у нее и прошлое, и настоящее, ни в Петербурге, где старые архивы ничуть не добавляли покоя. Да, помогали забыться на время, отдохнуть от слез и обид, но не исцелиться от них, не спастись навсегда, не найти в душе места для прощения. И никто даже представить не мог, как сильно она желала хотя бы иногда улыбаться вот также свободно и открыто, не маской непробиваемых эмоций, а всем сердцем, распахивая его для окружающего мира.
Катя задумалась о том, что эта красавица могла делать в институте. На студентку она явно не походила. Для того чтобы оказаться матерью кого-то из обучающихся, была слишком молода. Среди преподавателей тоже не припоминалось… таких. Невольно пришла мысль о том, каким успехом, наверное, женщина пользуется у противоположного пола. Это не вызывало сомнений. Даже отсутствие собственного опыта позволяло оценить впечатление, которое наверняка производила незнакомка на мужчин.
Говорить о зависти было, пожалуй, неуместно. Катя не смогла бы стать похожей на нее и раньше, когда имела достаточно денег, чтобы выглядеть достойно. Теперь она показалась сама себе тенью, незримой, почти безликой. Ее никто никогда не сравнил бы с этой красивой дамой, потому что такое сравнение изначально было обречено. И девушка, действительно, не завидовала. Просто любовалась издалека с какой-то затаенной в сердце болью, робко размышляя о том, как красива и правильна должна быть жизнь ТАКОЙ женщины. И каким совершенным должен быть ее спутник…
Поток мыслей неожиданно прервался мелодичным смехом и радостным возгласом:
– Кир! Как хорошо, что я успела тебя застать! – и незнакомка бросилась навстречу мужчине, вышедшего из дверей деканата.
Катя забыла о том, что студенты, скорее всего, уже в аудитории, а она сама хотела оказаться там раньше профессора. Даже дышать, кажется, перестала. Застыла, вжавшись в массивную каменную колонну, почти скрывшую ее от встретившихся в коридоре людей.
Сквозь разломившую виски боль попыталась добраться до здравого смысла. Это могла быть… его знакомая. Просто знакомая. Случайно зашедшая навестить…
– Что ты здесь делаешь?
– Решила завезти тебе еду…
Мужчина расхохотался. Боль в висках стала сильнее: Катя не слышала его смеха целую вечность.
– Я похож на маленького мальчика, который нуждается в опеке?
– Ты похож на большого мальчика, совершенно не думающего о своем здоровье. И это приходится делать мне…
– У нас здесь вполне приличное кафе.
– В которое ты опять забудешь зайти…
Он снова засмеялся.
– Заботливая ты моя… Решила опоздать на собственную работу, лишь бы спасти меня от голода?
– С работой ничего не случится. А твой желудок мне гораздо дороже. Тем более ты же любишь, как я готовлю.
– Разве это можно не любить?
Здравый смысл почему-то не отзывался. Все мысли вообще исчезли, оставив в голове лишь тупую пульсирующую боль, возрастающую с каждым мгновеньем. С каждым новым словом.
– Почему ты меня не разбудил? Я бы сделала тебе завтрак дома.
Кирилл качнулся вперед, соприкоснувшись с ее лицом. Прижался лбом ко лбу. Нежным, аккуратным движением поправил рассыпавшиеся по плечам волосы.
– Не могу я тебя будить, солнце. Не после того, как ты почти всю ночь не спала. Должна же у меня быть совесть?
Женщина рассмеялась в ответ, на мгновенье коснувшись его щеки:
– Ты же знаешь, что я мечтаю о такой бессоннице. И всегда ей рада.
Даже слез не было. Никаких ощущений, кроме мучительной головной боли и пустоты, захватившей все существо. Глаза вцепились в статную фигуру мужчины, фиксируя движения его рук, расстояние между ним и красивой незнакомкой. Точнее, почти полное отсутствие этого расстояния.
– Я бы с удовольствием пригласил тебя в кабинет: помогла бы справиться с угощением. Только лекция уже началась…
– Тогда побежала, не буду тебя задерживать. Не забудь поесть, пожалуйста. И вернись домой вовремя. Хотя бы сегодня.
– Слушаюсь, мамочка… И спасибо тебе.
Кирилл развернулся слишком неожиданно, и девушка, метнувшись в сторону, не смогла остаться незамеченной.
Его лицо вмиг стало серьезным, будто и не звучал только что задорный, почти мальчишеский смех.
– Катя? Почему Вы не в аудитории?
Надо было поздороваться… с деканом, а она не могла выдавить ни звука. Боль в висках не унималась, заострившись почти до тошноты. Хотелось закрыть глаза и отключиться от реальности, проснувшись совсем в другом месте. Как можно дальше отсюда. От НЕГО. От этой ухоженной красавицы, чей взгляд теперь слишком внимательно изучал девушку.
– С Вами все в порядке?
Получилось кивнуть. Выдавить какое-то банальное приветствие. Она сама не поняла, что именно сказала. Нашла глазами спасительную дверь в аудиторию. Нащупала в сумке зонт, который собиралась отдать после занятий.
Кирилл забрал его, нахмурившись при этом еще сильнее.
– Мне не нравится, как Вы выглядите…
Глотнула пересохшими губами воздух, внезапно ощутив, как сильно он впитал ЕГО запах. Мотнула головой и неожиданно для самой себя рассмеялась.
– Вам и не должно это нравиться. Спасибо… за зонт.
Прошла мимо женщины, скользнув глазами по ее лицу. Красивая. Слишком. Она сама не будет такой никогда, как бы сильно к этому не стремилась. Да и не было в том никакого смысла. Ни для кого. Поскорей бы только закончилась эта сумасшедшая сессия!
Катя почти добралась до дверей аудитории, когда различила сзади негромкий голос:
– Кир, может быть, стоит обращаться со студентами помягче? Они же тебя боятся…
Дернула дверь, торопясь зайти внутрь. Как и хотела – раньше НЕГО. Не слышать ответа. Не думать ни о чем. Просто учиться. Осталось всего две недели.
Глава 31
Это было незнакомое чувство. Совсем. Она никогда не испытывала ничего подобного. Считала себя не способной… ревновать.
Да и не возникало прежде причин. Катя, конечно, допускала мысль о других женщинах в его жизни. Но какое-то прежде отвлеченное представление, никак не связанное с реальностью, в действительности оказалось слишком болезненным. Нестерпимым.
Голос профессора доносился откуда-то издалека. Она почти не различала слов. А вот смотреть самой себе запретить не могла. Иначе – другими глазами.
Раньше, еще в школе, Катя никогда не понимала подруг, влюбляющихся в звезд эстрады или кино. Именно звезд – манящих, но недосягаемых. Невозможно далеких. Как можно было страдать из-за человека, принадлежащего к другому миру?
Ей вспомнились наивные, почти детские россказни девчонок о волшебных встречах с кумирами, о необычайных страстях, якобы вспыхивающих между абсолютно разными людьми. Все понимали, как далеки эти истории от реальности, но почему-то продолжали их сочинять.
Как и Катя. В кого она влюбилась? В человека, затронувшего потаенные струны ее души? Самые чувствительные ноты? Он знал слова – именно те, в которых девушка нуждалась. Чувствовал ее мысли. Угадывал желания. Оказывал поддержку именно в те моменты, когда этого больше всего не хватало. Был ближе самого близкого родственника.
Ее чувство стало неизбежностью. У Кати не существовало никаких шансов спастись от наваждения, не заболеть собственной мечтой, сконцентрировавшейся в этом мужчине.
Она будто видела его впервые. Не преподавателя, способного заинтересовать своим предметом даже самых никчемных студентов. Не романтического возлюбленного, дарящего такую нежность, от которой срывало дыхание. Просто мужчину. Живого. Настоящего. С реальными потребностями, которые она, Катя, даже не знала, как удовлетворять. Нуждающегося не во влюбленных взглядах глупой девчонки, а в гораздо более приземленных вещах, но оттого не менее важных.
В приготовленном заботливыми руками завтраке. После бессонной ночи… Очередной… У нее бы точно ничего не вышло, ведь Катя и понятия не имела о его предпочтениях. Ни в еде, ни в…
Щеки залил румянец, когда девушка вспомнила позолоченное загаром лицо незнакомой женщины. Ее руки с безупречным маникюром. Руки, которые готовили ЕМУ завтрак… и дарили наслаждение. Не принятое от нее.
Девушка неожиданно заметила, как смотрят на Кириллы другие студентки. Они посылали ему многозначительные взгляды, бросали усмешки, стараясь завладеть вниманием. Не профессора – мужчины, привлекательного и впечатляющего. Было ли им известно о женщине в его жизни? Таких не бросают. Такие сами никуда не отпустят любимого человека… Не станут ни с кем делить…
Почему-то о соперницах принято думать, как о холодных, расчетливых стервах, врывающихся в отношения неожиданно и безжалостно, готовых смести все на своем пути, лишь бы достичь желаемой цели. Только та красавица даже отдаленно не напоминала стерву: она любила его. Это чувство было настолько очевидным, что Кате хотелось кричать. Выть от бессилия, оплакивая собственную глупость.
Даже равнодушие Кирилла не казалось таким мучительным, как одна только мысль о наличии в его жизни другой женщины. Такой. Идеальной. Любящей. Фантастически красивой.
Она и не являлась соперницей. Если бы Катя и решила бороться, ее действия были бы обречены. Воевать с любовью – все равно, что стрелять в самого себя. Смертельно опасно. Бесчестно. Бессмысленно. Да и силы слишком неравны…
– Я хочу слышать именно ваши мнения. Критические взгляды на произведение мне хорошо известны и неинтересны. Говорите. Все, что хочется. Все, что приходит в голову. Только ваши мысли, не чужие.
Аудитория оживилась. Катя даже не сразу поняла, какую книгу все обсуждают. Впервые в жизни не слышала ЕГО лекцию. Вообще ничего не воспринимала, кроме собственных переживаний. Как оказалось – напрасно. Судьба, будто в шутку, даже тему подкинула такую, которая слишком сильно пересекалась с ее метаниями.
– Не может быть неправильных ответов. Но если вы уверены в чем-то, сумейте это доказать. Пробуйте.
Девушка плохо помнила содержание повестей Айтматова, а ту, о которой говорили сейчас, читала только однажды. Подобрала капельки воспоминаний, смутный образ женщины, оскорбленной самым главным в жизни человеком. Сильного мужчины, готового отпустить любимую, отдать другому, неверному, нечестному, но значащему для нее так много.
Картинка получилась очень живой, особенно сопровождаемая ЕГО словами: