Рок-звезда Истон Биби
Когда мой пирсинг вонзился в его лобок, я вцепилась Гансу в волосы и закричала. Муки наслаждения захлестывали меня. Ганс стонал, уткнувшись мне в плечо. Кончая, он дошел до моих телесных пределов, излился в самые сокровенные мои части, и я изо всех сил старалась не потерять сознание.
Должно быть, мне это не удалось, потому что я очнулась у Ганса на груди. Он лежал плашмя, все еще оставаясь во мне, и гладил меня по спине кончиками пальцев. Я задрожала от его прикосновений.
– Замерзла?
– Нет. Мне щекотно.
– Извини, – хихикнул Ганс, проводя ладонью по моей спине, чтобы исправиться.
Замурчав, я уткнулась в ямку у него на шее. Утомленная. Удовлетворенная. Сияющая.
– Ганс?
– М-м-м-м-хм-хм? – пробормотал он.
– А вот так… это для тебя нормально?
«Или я особенная? Ты любую заставляешь почувствовать себя богиней, или так только со мной?»
Ганс лежал очень тихо. Даже его дыхание, казалось, замерло.
Не получив ответа, я оперлась руками о его грудь и приподняла голову. Ганс уставился на меня широко раскрытыми глазами. И слегка закусил уголок рта.
– Что-то не так? – спросила я, поднимая брови.
Дымчато-голубые глаза скользнули по моему лицу.
– Это было… ненормально, – наконец признался он.
Я видела, что он хочет сказать что-то еще, но не стала давить. Я снова положила голову ему на грудь и стала ждать с замиранием сердца.
«Пожалуйста, пусть ничего такого. Пожалуйста, пусть ничего такого».
– Биби?
– М-м-м-м-хм-м?
«Черт. Вот оно. Та часть, в которой ты обнаруживаешь, что все поняла не так. Та часть, в которой Ганс говорит тебе, что у него нет девушки – у него есть чертова невеста. Та часть, в которой твое идиотское сердце будет разбито в очередной раз».
Я почувствовала, что Ганс сглотнул – моя голова была прижата к его горлу. Почувствовала, как его сердце забилось у меня под щекой. А член снова набух внутри меня.
– Я влюблен в тебя.
Мои глаза немедленно наполнились слезами, но всей остальной мне потребовалось несколько секунд, чтобы переключиться. Когда шок прошел, у меня на лице начала появляться робкая улыбка.
«Он влюблен в меня?»
Я обхватила и крепко сжала оцепеневшее тело Ганса.
Я целовала его шею, его ключицы, его подбородок, скулы, веки. Целовала его нос и лоб, и наконец поцеловала его встревоженный рот.
– Ганс, – пропела я прямо в него, медленно двигаясь вдоль снова вставшего члена. – Я влюблена в тебя с самого первого вечера, когда мы встретились.
Ганс облегченно выдохнул и обхватил мое крошечное тельце своими ручищами.
– Черт. Я тоже. Я так боялся, что ты уйдешь до того, как я успею попросить твой номер, что всю ночь лежал рядом с тобой в кровати и ждал, пока ты проснешься.
Я почувствовала, что мое сердце сейчас взорвется. Я зарылась лицом ему в шею, чтобы он не увидел моей идиотской улыбки, и теснее прижалась к нему. Его тело было единственным, что не давало мне уплыть куда-то далеко-далеко.
– Проснуться рядом с тобой было самым лучшим сюрпризом в моей жизни, – шепотом призналась я, скользя губами по его горячей коже.
И тут Ганс удивил меня снова – перевернув на спину и закинув мою ногу себе на бедро. Я заверещала.
– Так тебе нравится просыпаться со мной рядом? – усмехнулся он, ускоряя темп.
Я закинула голову назад и ощутила его губы у себя на шее.
– М-м-м-м-хм-м, – простонала я.
– Тогда оставайся, – выдохнул он между толчками. – Оставайся тут, со мной, пока родители не вернутся из своего путешествия. И ты сможешь просыпаться рядом со мной каждый день.
Я кивнула и недоверчиво рассмеялась. По моему лицу покатились две слезы. Ганс поднял голову и поглядел на меня, с надеждой приподняв брови, с желанием в глазах.
Я поглядела в них, поглядела сквозь них, прямо в душу человека, предложившего мне то, о чем я всегда мечтала, и сказала:
– С радостью.
На что Ганс ответил своей улыбкой с ямочками:
– Это ты моя радость.
13
- Поводок надел я своей звезде
- И к кровати накрепко привязал.
- И хотя могла она путы прожечь,
- Ей по сердцу на шее был ремешок,
- Так бы я сказал…
Я провела пальцем по словам, написанным синей ручкой у Ганса на локте. Мы сидели в кожаном кресле в патио и курили свою первую утреннюю сигарету. С озера поднимались клубы тумана. На мостках лежало несколько лопнувших надувашек. На поляне тут и там виднелись пустые пивные банки и красные пластиковые стаканчики, словно пасхальные яйца, которые надо отыскать.
– И что, ты сделаешь из этого песню для «Фантомной Конечности»? – спросила я, прижимаясь щекой к его голому плечу и втягивая коленки под подол черной майки, которую подобрала в его комнате на полу.
– Может быть. Если смогу уговорить Трипа спеть балладу.
– А это баллада? – улыбнулась я.
– Конечно, это баллада, – Ганс поцеловал меня в макушку. – Я никогда раньше не писал баллад, но с тобой у меня получилось.
– И для Бет не писал? – мне тут же захотелось зажать себе рот рукой.
«Черт. Я это сказала. Я произнесла имя на Б».
– Бет? – Голос Ганса поднялся почти на октаву.
Я кивнула, стараясь казаться невозмутимой, и дрожащими пальцами поднесла сигарету ко рту.
Вздохнув и рассеянно перебирая пальцами свободной руки мои суперкороткие волосы, Ганс поглядел на меня.
– Откуда ты про нее узнала?
– Виктория, – призналась я, заставив себя взглянуть ему в глаза. – Утром после той вечеринки, пока ты был в душе, она сказала мне, что у тебя есть девушка. Что ее зовут Бет и что вы вместе, типа, года четыре, – даже от одного этого разговора мне захотелось залезть с головой под майку Ганса и умереть там.
– Серьезно?
Я кивнула и быстро отвернулась к озеру, чувствуя, как у меня начинает покалывать щеки.
– Господи, – рассмеялся он, притягивая меня к себе. – Прости, детка. Я и не знал, что ты так думаешь. Нет, мы уже несколько месяцев как расстались, еще до окончания школы. Я просто, кажется, не говорил об этом Виктории. Мы какое-то время не общались, когда она перешла в колледж.
Все мои мышцы облегченно расслабились, все страхи улетучились единым вздохом. Вопрос, который я так боялась задавать, получил ответ. И это был самый лучший ответ, на который я только могла надеяться.
«Но, Биби, они были вместе несколько лет. А что, если ты тут только назло?»
«Заткнись! Почему тебе вечно надо изгадить всю мою радость?»
– Это, должно быть, было серьезно, если вы были вместе так долго? – спросила я, пытаясь заткнуть своего внутреннего пессимиста.
Пожав плечами, Ганс затянулся, покупая себе несколько секунд перед тем, как сказать то, что он собирался сказать. Я собралась с духом, радуясь, что уже нахожусь в позе эмбриона. Мое сердце было чуть лучше защищено моими коленками и подолом выцветшей черной майки Ганса.
Он со вздохом выпустил дым.
– Мы долго были друзьями, а встречались всего года два, а не четыре. Если честно, я думаю, нам лучше было бы друзьями и остаться, но каждый из нас был слишком хорошим, чтобы это признать.
Фух. Было трудно слушать, как он говорит о ком-то еще, даже если то, что он говорил, должно было улучшить мое настроение.
– Биби, взгляни на меня.
Сглотнув, я повернулась к Гансу. От того, как искренне смотрели на меня его голубые глаза в черных ресницах, у меня захватило дух.
– Я никогда раньше не чувствовал такого. Это, – он провел между нами рукой с зажатой между пальцами сигаретой, – серьезно. Я даже не знал, что так может быть.
– И я тоже, – улыбнулась я. Бабочки у меня в животе понемногу расправляли крылышки. – Мне кажется, как будто я очнулась от плохого сна.
– А мне – что я еще сплю, – наклонившись, Ганс прижался улыбающимися губами к моим губам.
От его легких, нежных поцелуев я совершенно забыла про Как-Там-Ее-Звали. Господи, да я и собственное имя забыла. В реальность меня вернуло только ощущение ожога на пальцах от догоревшей до самого фильтра сигареты.
Рассмеявшись, я бросила окурок в пустую бутылку из-под пива на ближайшем столе, и тут до меня дошло нечто, от чего похолодела кровь.
– Ганс, – спросила я, снова повернувшись к нему лицом. – А почему ты решил, что у меня есть парень? Тебе что, тоже Виктория сказала?
«Ведь эта сука знала, что у меня никого нет».
Ганс пожал плечами.
– Типа того. Ну, в смысле, она рассказывала мне о тебе и об аварии, и я помню, что она говорила, что за рулем был твой парень. Так что, когда я спрашивал, как себя чувствует тот, кто был за рулем, я, типа, надеялся, что ты скажешь, что он умер, – Ганс рассмеялся. – Но ты не сказала. Ты ответила так коротко, как будто тебе не хотелось об этом говорить. Так что я решил, что вы с ним все еще вместе.
– О Господи! – мои руки взлетели ко рту. – А потом еще Рыцарь явился к «Маскараду»! Ты наверняка подумал, что это он и есть.
– Ну да, – Ганс протянул руку и кинул свой окурок в ту же бутылку. – И я чувствовал себя полным дерьмом. Типа, этот парень тут ищет свою девушку, а я всю ночь от нее рук не отрывал, – Ганс покачал головой: – Мне надо было просто спросить тебя, есть ли у тебя парень, но я не знал, что буду делать, если ты скажешь «да». Мне просто надо было тебя видеть.
– Господи, и я чувствовала то же самое!
– Мы с тобой как будто один человек, – кашлянул Ганс.
– Но только ты спортсмен, – усмехнулась я. – Я видела все эти футбольные кубки на полке, Ганзель.
Ганс фыркнул:
– Во-первых, так меня называет только мама. А во-вторых, я был спортсменом. В десятом классе я порвал ахиллово сухожилие и оба мениска, ну и все, – он вытянул вперед левую ногу и показал мне четыре небольших шрама над коленом.
– Черт. Прости, пожалуйста.
– Не за что. Это было лучшее, что со мной случилось… ну, пока я не встретил тебя, – добавил Ганс, утыкаясь лицом мне в шею и целуя ключицу. Я мурлыкнула и потерлась щекой о его волосы. – Пока я сидел безвылазно в комнате, восстанавливаясь после операции, я научился играть на гитаре все свои любимые песни. А потом перешел на бас. И на барабаны. Когда я пошел в одиннадцатый класс, я мог сыграть все что угодно на трех разных инструментах. Я выздоровел настолько, что снова мог бы играть в футбол, но ребятам был нужен басист, так что я вместо этого вошел в «Фантомную Конечность».
– «Фантомная Конечность»! – воскликнул Трип своим голосом рок-звезды, спускаясь по ступенькам с террасы второго этажа.
Повернув головы, мы с Гансом смотрели на это схождение. Трип был без майки, обгорелый как черт, и на нем был зеленый шелковый халат.
– Эй, почему на тебе мамин халат? – рассмеялся Ганс.
– Во-первых, – поднял Трип руку перед самым носом Ганса, проходя позади нашего кресла и хватая из коробки на барной стойке кусок остывшей пиццы, – это сексизм. Во-вторых, – он откусил кусок и продолжил с набитым ртом, – когда вы вчера смылись, тут все как с ума посходили.
– О, черт. Ты что, дал Виктории со Стивеном завлечь тебя в групповушку? – спросил Ганс, шутя только наполовину.
– Ну, скажем так, я обнаружил, что мне чертовски идут косички.
Я завизжала. Ганс застонал. А Трип, с набитым пиццей ртом, просиял.
– Пф-ф-ф. Шутка. Я бы ни за какие коврижки не дал Стивену коснуться моих бубенцов, – глаза Трипа зажглись. – Кстати, о бубенцах – кое-кто, похоже, тут всю ночь прозвенел! А? Я прав? – Трип ткнул в мою сторону недоеденным куском пиццы. – Что, детка, небось, будешь сегодня хромать весь день?
Я рассмеялась, а Ганс, пытаясь казаться сердитым, уставился на Трипа.
– Да, мне фигово, – сказала я, подмигивая Гансу перед тем, как повернуться к Трипу. – Если честно, не знаю, как я выживу. Думаю, он мог достать мне до самой селезенки.
Пожав плечами, Трип снова откусил пиццу.
– Звонить-то, оно не просто так. Но ты поправишься; у тебя наверняка там две селезенки. А если вдруг нет, то ГДЧ наверняка отдаст тебе свою. Он такой милый.
Я снова посмотрела на Ганса, который ответил мне тихой улыбкой. Такой, при которой кончики рта еле поднимаются, но которую выдают ямочки на щеках и сияющие глаза.
– Знаешь, – сказала я так тихо, чтобы меня услыхал только он. – У меня всегда была слабость к парням с тату, которые готовы умереть за меня.
Улыбка Ганса растеклась на все лицо, а его взгляд упал на мои губы.
– Ну что ж, ты такого и нашла, – сказал он, нагибаясь и целуя меня. – Мое сердце уже у тебя, почему бы не добавить к нему селезенку?
Пока я в восторге целовала своего большого плюшевого мишку с татуировками, Трип воскликнул:
– Блин, а это неплохо! – постучав по барной стойке коркой пиццы, он пропел: – «Мое сердце твое, сучка. Забирай селезенку до кучки-и-и-и-и!»
Мы с Гансом заржали. Мне так нравилось, как он смеется. Было так хорошо ощущать его твердое, теплое тело вокруг моего, холодного и маленького. Его утреннюю щетину на своей щеке. Мне нравилось, как он буквально носил свое сердце на рукаве, записывая стихи ручкой на сгибе локтя. Мне нравилось, что Ганс был достаточно сильным, смелым и уверенным в себе, чтобы оставаться уязвимым и открытым. Чтобы показывать мне свои чувства, не боясь отказа или насмешек. Может, он и не был таким крутым и агрессивным, как Рыцарь и Харли, но, по мне, Ганс был гораздо бесстрашнее.
Но больше всего мне нравилось то, как он любил меня. Ганс возник в моей жизни, и в ней как будто повернули выключатель. Я внезапно получила доступ к краскам, которых никогда раньше не видела. К чувствам, которых не испытывала. К воспоминаниям, утраченным в другой жизни. И к уровню близости, про существование которого даже не догадывалась. Я нашла свою родственную душу.
Теперь только оставалось рассказать об этом моим родителям.
Часть II
14
– Смотри, Ринго он нравится, – сказала я, глядя, как наш золотистый ретривер наклоняет голову набок, чтобы Ганс почесал его за ухом.
– И папе твоему тоже, – ответила мама, протягивая мне очередную вымытую тарелку. – У них много общего.
Я снова заглянула в гостиную. Папа сидел на диване, где вообще проводил бльшую часть времени, держа в руках свой обожаемый вишневый «фендер стратокастер» и рассказывая Гансу про дни своей славы в 60-х и 70-х, когда он был длинноволосым рокером. У Ганса в руках был «лез пол», который папа дал ему подержать, но он явно уделял больше внимания Ринго, чем папиным историям боевой славы. Не то чтобы папа это замечал. Папа был в режиме монолога. Так что Гансу надо было просто кивать в нужных местах.
Я подошла к кухонной стойке, куда мама сложила еще несколько мокрых тарелок, и начала вытирать их.
– Ой, да, у них же столько общего, правда?
Не глядя на меня, мама начала отмывать сковородку от соуса спагетти. Вода была такой горячей, что от нее шел пар. Мамины брови были нахмурены, а длинные рыжие волосы, обычно рассыпанные по плечам, были заплетены в тугую косу.
– Мам, что-то не так? Он тебе не нравится?
Улыбнувшись одним только ртом, мама обернулась ко мне, протягивая начисто отмытую сковородку.
– Да нет, он очень милый. Красивый. И добрый. И сразу видно, что без ума от тебя. Ты заслуживаешь, чтобы с тобой обращались как с принцессой, особенно после… ну, ты знаешь.
«Ты знаешь» было фразой, которая обычно в устах мамы относилась к Рыцарю, Харли, аварии, моей госпитализации из-за анорексии год назад, моим противозачаточным таблеткам – в общем, ко всему, о чем она не хотела разговаривать.
– Значит, ты согласна, если я поживу у него пару недель?
«Или месяцев».
– Детка, я уже давно поняла, что говорить тебе «нет», это все равно что тушить костер бензином, – мама печально улыбнулась. – Но я буду по тебе скучать. Не могу поверить, что ты уже поступила в университет и уезжаешь из дома. Тебе же всего семнадцать. Почему ты выросла такой умной и так быстро повзрослела?
Я положила сковородку и полотенце, подошла и крепко обняла свою самую любимую женщину.
– Но я же вернусь, мам. Это всего на пару недель, – я старалась, чтобы это прозвучало небрежно, но внутри мое сердце саднило почти так же, как и ее.
Я никогда не расставалась с мамой больше чем на несколько дней. Она была для меня всем. Мамой, сестрой, лучшей подругой. Это она помогала мне собирать осколки, когда Рыцарь разбил мое сердце. Когда Харли разбил мое тело. Она заботилась обо мне, когда я болела, подбадривала, когда я унывала, утешала, когда я грустила. Я не хотела уезжать от нее, но время нашей совместной жизни прошло, пока мы были заняты тем, что жили.
Я выросла слишком быстро, но пути назад больше не было.
– Я знаю, – всхлипнула она. – Просто пообещай мне, что будешь осторожна. Ты же знаешь этих музыкантов.
Наши теплые объятия тут же превратились в ледяную тюрьму, стоило этим словам слететь с ее губ. Я вырвалась и посмотрела в каре-зеленые глаза, точно как мои, только с бльшим количеством морщинок и меньшим – косметики.
– Что это значит? – огрызнулась я.
Вздохнув, мама только покачала головой.
– Что не так с музыкантами?
Она нахмурилась.
– Детка, ты же знаешь, каков твой папа. И дядя Чендлер. Они очень милые, но они могут быть эгоистами… и безответственными.
«Безответственные» было ее изящным способом сказать «пьяницами, полными дерьма, лежащими весь день в отключке и неспособными заработать на жизнь».
Сложив руки на груди, я выглянула в окно во двор, где в тени плесневела птичья кормушка.
– Мам, но он не такой. Он… щедрый. Он разумный. Он даже никогда не напивается на вечеринках. И, если что, это он заботится обо мне.
– Хорошо. Это очень хорошо, детка. Надеюсь, все так и останется.
Когда я не посмотрела на нее, мама кашлянула.
– Эй, а знаешь, как называют музыканта, у которого нет подружки?
– Как? – спросила я, глядя на нее искоса.
– Бездомный.
Я фыркнула и слегка засмеялась.
– Где ты такое услышала?
– От твоего папы, – засмеялась она в ответ.
– Ну никто же не совершенен, правда? – спросила я, предлагая мирную ветвь.
– Нет, наверно, никто, – согласилась мама, принимая ее. – Ганс кажется очень хорошим, детка. Если ты счастлива, то и я тоже.
Я улыбнулась, и тут из гостиной донеслись несколько первых нот «In-A-Gadda-Da-Vida» разогнанные усилителем.
– Да, мам. Я правда, правда счастлива.
15
Сентябрь 1999
– Эй, можно сделать потише? Я тут пытаюсь заниматься! – крикнула я, высунувшись из двери главной спальни.
Я торчала там уже несколько часов, сжигая калории, которых даже не поглощала, на супер-дупер беговой дорожке Оппенгеймеров, одновременно всматриваясь в размытые репродукции библейских картин в своем учебнике по истории искусств европейского Ренессанса.
– Чего? Погромче? – крикнул в ответ Трип из гостиной. – Хочешь, чтобы я добавил? – звуки видеоигры со стрелялками, в которую они там резались, стали еще громче, наполнив все пятьсот квадратных метров шумом воплей и стрельбы. Хотя это было лучше, чем звуки пыхтения и траханья, которые обычно наполняли пространство там, где Трипу попадал в руки телевизионный пульт.
Я было собралась выбежать и вырвать у него пульт, когда услышала, что Ганс сделал это вместо меня.
– Эй! – возмущенно воскликнул Трип, когда громкость наконец снизилась.
– Спасибо, милый! – пронесся по бесконечному дому мой голос.
– Не за что, детка, – отозвался Ганс.
– Отсоси мне, детка, – встрял Трип, после чего послышался звук, похожий на подзатыльник. – Ой! Это не так делается, ты, придурок! Дай я тебе покажу.
Я услышала, как заржали Бейкер и Кевин, а Ганс, выругавшись, уронил что-то тяжелое, пытаясь отбиться от приставаний Трипа. Улыбнувшись, я закрыла дверь и повернулась.
Великолепие комнаты ослепило меня, как солнечный удар, и я замерла на месте. Интересно, я смогу когда-нибудь к этому привыкнуть? Простор. Роскошь. Безупречно ровные следы пылесоса, оставленные домработницей на пушистом ковре цвета шампанского. Я уже больше месяца жила в этом дворце, но иногда мне приходилось замирать и физически щипать себя за руку.
Вот и сейчас, когда я стояла в главной спальне дома Оппенгеймеров с четырехметровым куполом потолка, подпираемым деревянными балками, развевающимися сшитыми вручную шторами, окаймляющими вид на закат на озере Ланье, у меня был этот «пожалуйста, пусть только это будет не сон» момент.
Мое ощущение, что я всего этого недостойна, только усилилось, когда я услышала звук открывающейся позади меня двери. Обернувшись, я увидела в дверном проеме прекрасного принца, который унес меня в этот роскошный замок. Он небрежно оперся рукой о косяк, отчего его черная майка слегка задралась. Между ней и ремнем в заклепках, удерживающим низко сидящие черные джинсы, проглядывала полоска загорелой кожи и накачанных мускулов – отчего у меня слегка захватило дыхание.
Мы с Гансом даже не обменялись ни словом. Просто стояли, заливаясь слюной друг по другу, пока наши зрачки не перестали расширяться.
Вдруг Ганс с усмешкой протянул мне свой телефон и сказал:
– Мама хочет с тобой поговорить.
– Твоя мама? – беззвучно выговорила я, чувствуя, как у меня забилось сердце. – У меня проблемы?
– Нет, – прошептал Ганс, прикрывая телефон свободной рукой. – Думаю, проблемы у меня.
Он снова сунул мне телефон. На этот раз я его взяла.
Прижав к уху маленькую черную штуку, я сморщилась и сказала самым бодрым своим голосом:
– Здравствуйте, миссис Оппенгеймер.
– Привет, Биби. Как дела, дорогая? – ее голос был теплым и легким, с отчетливым немецким акцентом. Она мне тут же понравилась.
– Отлично, спасибо. Как проходит ваша поездка?
– Отшень корошо. Мой муж – как это? – в полном фосторге. Нам фсе отшень нравится. Особенно Болшой Каньон.
– Я бы тоже хотела когда-нибудь его увидеть, – ответила я, пожимая плечами в сторону Ганса.
– Биби, мне кое в чем нужна твоя помошчь. Кажется, мой сын в этот месятц забыл заплатить внос за дом и хозяйство. Как ты думаешь, ты сможешь помотчь ему в этом?
Подавив смешок, я взглянула на Ганса. Тот виновато улыбнулся.
– Конечно, миссис Оппенгеймер. Что мне надо сделать?
– О, спасибо. Зови меня Хельга.
Хельга объяснила мне, где найти ее чековую книжку, как заплатить взнос за дом и оплатить счета за электричество, газ, телевидение и телефон, рассказала, где какая еда, и даже поручила мне поливать ее цветы. Она не сказала, что мне можно водить ее новенький кабриолет БМВ Z3, но она и не сказала, что нельзя.
К тому моменту, как я повесила трубку, я уже стала почетным управляющим. И, что еще важнее, я стала личным героем Хельги Оппенгеймер.
– Блин, твоя мама теперь обожает меня, – похвалилась я, отключая телефон и возвращая его Гансу.
– Да я сам тебя обожаю, – ответил он, засовывая телефон в карман. – Ты закончила? Я соскучился. – И Ганс капризно оттопырил нижнюю губу.
– Я тоже соскучилась, – мне так хотелось схватить его за уши и вцеловать улыбку обратно на его жалобное лицо, но я должна была держаться. – Но у меня еще столько этих чертовых уроков. Прости, милый. Мне надо выучить художника, год создания и местонахождение еще пятидесяти картин, и все до завтра. А еще, – я подошла к огромной, вишневого дерева кровати Оппенгеймеров и взяла видеокассету, выпавшую из моего рюкзака, – мне надо посмотреть это кино для урока киноведения, а еще – как-то ухитриться успеть принять душ.
Я утомленно кинула кассету обратно на кровать, а Ганс пересек комнату и схватил меня в объятия.
– Я могу тебе как-то помочь? – спросил он, ставя подбородок мне на макушку.
– Правда? – пробормотала я ему в грудь, пока он гладил рукой мою спину. Теперь он делал это уверенным ровным движением, потому что знал, что я боюсь щекотки. – Я даже не представляю, с чего начать.
– А что, если мы сделаем все сразу?
– Что? Как это? – сделала я непонимающую гримасу.
Ганс мотнул головой в сторону выдающейся консоли красного дерева, стоящую в ногах кровати.
– Что, если я подключу видик в ванной? Тогда ты сможешь смотреть свое кино прямо там и одновременно мыться.
Я просияла от этой блестящей идеи.
– А я-то думала, что мальчики не способны к мультизадачности.
– У меня такой СДВГ, что я только мультизадачностью и занимаюсь, – рассмеялся Ганс.
– Я точно знаю, что так говорят, когда кто-то постоянно отвлекается посреди того, чем занимается…
– Ш-ш-ш, – Ганс прижал к моим губам мозолистый палец и прошептал: – Мультизадачность.
Черт, он был просто чудо.
Пока Ганс настраивал видик, я вышла на уже давно необходимый мне перекур. Когда я вернулась, с глазами, полными ужасов японского порно, которое смотрели в гостиной Трип, Бейкер и Кевин, сцена в ванной лишила меня дара речи. Это был уже не «пожалуйста, пусть только это будет не сон» момент. Это был полноценный «я умерла и попала в рай» момент. Я совсем не хотела умирать, но если умереть означает, что я могу забраться в эту освещенную свечами садовую ванну с этим татуированным, мускулистым бас-гитаристом, я бы отправилась на плаху вприпрыжку.
Ганс включил «Все говорят, что я тебя люблю» и повернулся ко мне. Но, едва он увидел мое выражение лица, его гордая улыбка померкла.
– Эй, что-то не так?
Сжав губы, я помотала головой, пытаясь показать ему, что все в порядке, но слезы, набегающие мне на глаза, говорили обратное.
– Детка, иди сюда, – голос Ганса был, как кожа, гладкий, теплый и крепкий. Раскрыв объятия, он сделал шаг в мою сторону.
Читать бесплатно другие книги:
