Рок-звезда Истон Биби
Мы совпали.
Мы совпадали.
– Слушай, – сказал Ганс, когда я уселась на перила рядом с ним. Он обнял меня за плечи и поцеловал мою взлохмаченную макушку, а в машине как раз заиграла очередная песня.
Ганс велел мне слушать, но я была слишком занята тем, что восхищалась видом, чтобы что-то услышать. Поверхность озера выглядела так, словно кто-то взял ночное звездное небо и расстелил перед нами, как одеяло для пикника. Миллион хрустальных сверкающих точек мерцал и парил под нами, а еще миллион наполнял воздух прямо на расстоянии вытянутой руки.
– Слышишь? – спросил Ганс. – Первая звезда, что видишь, может ею не быть, – я непонимающе моргнула, но потом сообразила, что он повторяет строчку из песни. – Как ты думаешь, что это означает?
Мне так нравились эти его внезапные вопросы. В этом было что-то интимное.
«Что у тебя в голове? Могу я это увидеть? Покажешь свою голову, если я покажу тебе мою?»
– Не знаю, – сказала я, переплетая с ним пальцы и глядя, как усиливается розовое свечение там, где наши руки соприкасались. – Но это правильно. Обычно первая звезда, которую видишь, это спутник или самолет. А сегодня я вообще не видела звезд, пока не увидела, как они отражаются в воде, так что, наверное, эти звезды тоже не настоящие звезды, – я посмотрела в поблескивающее черное пространство перед нами, стараясь вдохнуть его. – Как будто перед нами два неба, да?
Ганс кивнул, погладив мою руку большим пальцем. Я улыбнулась, вспоминая, как всего каких-то пару месяцев назад этот простой жест заставлял мое сердце стучать, а колени – подгибаться.
– Я знаю, что это значит, – сказал Ганс, глядя на меня глазами черными, как озеро внизу. – Это ты – та первая звезда, что я вижу. Я увидел тебя раньше, чем звезды в небе.
Я с трудом могла различить в темноте черты его лица, но поцеловала первое, что увидела. Кажется, это был подбородок. А потом? Нос?
– Я просто уверена, что это ты звезда наших отношений, ГДЧ, – поддразнила я, целуя его в губы.
– Ты не права, – прошептал Ганс в мой рот, проводя языком по краешку моей верхней губы. – Ты ужасно не права.
Когда он поцеловал меня, мои веки изнутри засветились ярко-розовым светом. Как будто я зажглась, а мои кости превратились в неоновые трубки.
Я вскочила, игнорируя опасность того, что черное зеркало внизу поглотит меня, сделай я один неверный шаг, и забралась на колени моего прекрасного мальчика-наоборот.
Я верила, что он удержит меня, а он верил, что я не брошу его.
Мы целовались медленно и глубоко, как будто за нами не было ничего, а перед нами – целая вечность. Но Ганс не был таким уж терпеливым. Держа меня одной рукой за талию, он начал где-то шарить второй. Он расстегнул мою куртку, всю покрытую наклейками с панк-рок-группами, которые я больше не слушала, и сдернул хлопковый покров с моих плеч. Я вытащила руки из рукавов, одну за другой, и только ахнула, когда порыв ветра надул ее, как парус, и унес вдаль. Пуф-ф. Вся моя прежняя жизнь, моя школьная личность, мой облик… ушли в небытие.
И я не жалела ни секунды.
Когда холодный ночной воздух окутал мою кожу в веснушках, я задрожала, но Ганс тут же согрел меня своим горячим дыханием. Он покрывал поцелуями каждое пятнышко, а его рука продолжала свой путь. Пальцы скользнули под бретельки лифчика и маечки и стянули их вниз, сперва с левого, потом с правого плеча. Я откинула голову, а Ганс целовал мне ключицы. Мои глаза нашли в небе самое яркое пятнышко, и я улыбнулась, поняв, что оно движется.
«Первая звезда, что видишь, может ею не быть».
Лифчик под собственным весом сполз мне на талию, и соски немедленно отвердели под тонкой тканью маечки. Блуждающая рука Ганса тут же воспользовалась этим, накрыв их сквозь ткань, а мои бедра, прекратив борьбу, начали ерзать по нему кругами.
– Слушай, – снова сказал он, возвращая руку мне на спину.
Держа меня обеими руками, он откинул меня назад и начал целовать от шеи вниз. Я напряглась, зажмурив глаза и вцепившись в его свитер, но, почувствовав на своем соске теплые, влажные губы, сдалась и расслабилась. Открыв глаза, я смотрела на летящий спутник и слушала, как Джим Эдкинс пел о ночной езде и любви под лунным светом.
Казалось, вся вселенная, сговорившись, специально подстроила этот момент. Небо разогнало облака и добавило блеска звездам, чтобы сманить Ганса с дороги. Джимми нашептал нам в уши, что надо послушаться этого порыва. А все боги остановили движение по плотине, чтобы никто не помешал нам выполнять указания.
Я встала на ноги и поглядела в глаза своей родственной душе. Наши руки одновременно схватились за пряжки ремней друг друга. Мы двигались точно в унисон, как будто музыка была нашим кукловодом, а звезды в воде под нами – нашей аудиторией. Нагнувшись вперед, я поцеловала Ганса, наши языки сплелись в скользящей синхронности, и мы расстегнули джинсы друг на друге. Я стянула свои ниже задницы, а Ганс просто выпустил себя наружу. Не прерывая поцелуй, я повернулась к отраженному небу и только ахнула, когда Ганс, обеими руками раздвинув мне ноги, до упора насадил меня на себя, наполняя сантиметр за сантиметром эйфорией.
Когда мы наконец соединились воедино этим единственным известным нам способом, Ганс обхватил меня за талию своими сильными, теплыми руками, опустил подбородок мне на плечо и вздохнул. Ветерок холодил мои открытые места, где были его губы, отчего мои соски снова напряглись под тонкой тканью. Я вращала бедрами, отзываясь тихим постаныванием на фрикции внутри меня. Шум воды и ветра подхватывал мои стоны и уносил прочь: «Тут необязательно быть тихой», – говорили они.
Я сильнее крутанула бедрами, чувствуя себя смелее, и скользнула руками вниз, к коленям Ганса.
– М-м-м-м, – замычала я, ощущая вибрацию во всем теле.
– Черт, – прорычал Ганс, делая рывки бедрами.
– М-м-м-м-м-м, – замычала я громче и повернула голову, чтобы поцеловать его прекрасное лицо.
Втянув мой язык, Ганс вонзился в меня еще сильнее.
Я заскулила так громко, как хотела, и начала подаваться к нему, прижимаясь теснее с каждым рывком.
– Господи, я так люблю тебя, – прорычал Ганс, скользя рукой по моему животу к промежности.
– Я тоже тебя люблю, – пропела я, обхватывая левой рукой его затылок, – сильно-сильно.
При этих словах я почувствовала, как Ганс напрягся и замер внутри меня. Мои глаза захлопнулись, и сердце застыло, его руки на моей талии сжались, он ворвался в меня снизу, а его пальцы прижались к моему клитору. Мы кончили вместе, поврозь и снова вместе, в таком ярко-розовом взрыве, что его, должно быть, было видно из космоса. Наши молекулы смешались в воздухе, а когда они снова опустились на землю, мы с Гансом изменились навсегда.
Но эти изменения были не к лучшему.
19
Когда взрослые велят тебе держаться подальше от наркотиков и всячески нудят о том, как они разрушат твою жизнь, они, конечно, правы. Но они ничего не говорят о том, как именно они разрушат твою жизнь. Ты можешь предположить, что ты потеряешь работу и, может, попадешь в тюрьму за проституцию или распространение. Но правда в том, что наркотики разрушат твою жизнь гораздо, гораздо более тонким способом. Они украдут у тебя радость. Потому что, когда ты единожды испытаешь отчаянную, уязвимую, обнажающую душу подростковую любовь, во много раз усиленную экстази, вся остальная жизнь будет казаться лишь бледной тенью этого ощущения. Самые счастливые моменты никогда не будут такими же эйфоричными, а самые мрачные дни покажутся еще мрачнее по сравнению с этим химическим восторгом.
После той блаженной ночи на Бадфордской плотине Ганс как-то притих. Стал сонным. Очень занятым. Я спросила, в чем дело, но он сказал, что это «понедельничная хандра».
Когда я спросила, что это значит, он раздраженно объяснил, что это: «Когда ты после экстази чувствуешь себя дерьмом, потому что прошлой ночью сжег весь свой серотонин, и ничего не осталось».
Ну ладно. В этом был смысл. Тебе приходится пережить такое, и у этого должна быть своя цена. Я тоже чувствовала себя усталой.
Но настроение Ганса так и не исправилось.
Когда в понедельник я уходила учиться, он еще спал. Когда я вечером вернулась с работы, он все еще был притихшим. И едва дотронулся до спагетти, которые я сделала на ужин во вторник. Закрыв нетронутую тарелку пленкой, я поставила ее в холодильник рядом с тарелкой с прошлого вечера. Я начала волноваться, может, наркотики причинили Гансу какой-то непоправимый вред? Ведь мне уже стало лучше, почему же ему – нет?
Я получила ответ, когда начала разбирать почту, которую Ганс бросил на столе. Выбрав все хозяйственные счета, я отложила их в сторону, чтобы оплатить как можно скорее, потому что месяц уже подходил к концу.
«Месяц подходил к концу».
Пока Ганс сидел в одиночестве на террасе, куря и глядя на озеро, я побежала в кладовку и распахнула дверь. И там, на стенке, в календаре с кошками, красивым почерком миссис Оппенгеймер были написаны слова: ДОМОЙ ИЗ ПОЕЗДКИ. В пятницу, 1 октября.
У нас осталось только два дня.
И Ганс знал об этом.
20
1 октября 1999
Проснувшись в последний раз в огромной кровати мистера и миссис Оппенгеймер, я стукнула по будильнику, перекатилась на сторону Ганса – и обнаружила, что там пусто. Я открыла глаза, думая, что еще темно, как обычно бывало в половине седьмого утра, но увидела, что в углу комнаты горит маленькая лампочка для чтения. Она освещала кресло, в котором сидел очень высокий, расстроенный, татуированный парень. Он нервно грыз ногти на левой руке и что-то судорожно писал в маленьком блокнотике.
– Милый?
Ганс несколько секунд продолжал писать, а потом поднял голову.
Его глаза были красными. Опухшими. Очень несчастными.
– Ты что, всю ночь тут сидишь?
Ганс кивнул и отвернулся. Он носил свою боль, как медную птичью клетку – на виду, чтобы ее все видели, но никто не мог подойти.
Даже я.
Закрыв блокнотик, Ганс положил его на тумбочку возле лампы. И выглянул в окно, хотя солнце еще даже не начинало всходить.
– Эй. Иди сюда, – позвала я, перекатываясь на его край постели и поднимая одеяло.
Сперва мне показалось, что он откажется, но, тяжело вздохнув, Ганс все же поднялся и вернулся в постель.
Когда он шел ко мне, двигаясь с атлетической грацией, я заметила, что на нем были простые черные боксеры. Ни леопардовой расцветки. Ни бананов. Ни листков клевера. Просто черные, как его настроение.
Ну и мое тоже.
Скользнув под одеяло, Ганс прижал меня к себе. Моя нога скользнула между его ног, мои руки обхватили его тело, моя щека прижалась к ухмылке Фредди Крюгера. Ганс погладил меня по плечу левой рукой, и я заметила у него на локте новые чернильные строки.
Схватив за запястье, я осторожно подтянула его руку к себе, чтобы прочесть написанные там слова, которые вылились из него, пока я спала.
- Я ошибся. Звезду нельзя удержать.
- Она все смеялась и падала в ночь.
- Я не знал, что так будет, пока она
- Не исчезла прочь.
- Ведь она была
- Не простая звезда, что летит с небес,
- А сверхновой она была для меня…
От последней строчки мои глаза наполнились слезами. Я осознала наше положение. Я наконец нашла своего Прекрасного Принца, и он оказался лучше, чем я могла мечтать. Он любил меня каждой клеточкой своего тела, каждой частью своей души, и ему было плевать, кто об этом узнает. Но, пока мы все плясали и смотрели на звезды, я потеряла счет времени. Часы пробили полночь. Моя карета превратилась в тыкву, а мое платье – в отрепья.
Я больше не была принцессой. По крайней мере, для Ганса. Я была просто бедной девчонкой из неправильной части города, и моя волшебная ночь закончилась.
Я поднесла к губам его руку и поцеловала написанные слова, стараясь не капнуть на них случайной слезой. В это время я пыталась придумать хоть что-нибудь утешительное.
– Но это же не конец, – было лучшим, что пришло мне в голову.
Ганс испустил тяжелый, надрывный вздох и крепче прижал меня к себе.
– Эй, – я вытянула шею, пытаясь заглянуть ему в лицо. – Я же никуда не денусь.
Я только увидела, как дернулся его кадык.
– Ты уедешь домой, – это были его первые слова за все утро.
– Мой дом – это ты, – эти слова вырвались у меня непроизвольно, но я потрясенно поняла, что это правда. Родительский дом больше не казался мне домом. Моя старая комната стала для меня чужой, как номер в отеле. Все, что я оставила позади, было из прошлой жизни. А я сама была тут – вот тут, в объятиях Ганса.
– Как только мне исполнится восемнадцать, мы сможем снять квартиру. До этого осталось всего… восемь месяцев. И тогда мы сможем просыпаться вместе каждый день до конца жизни. Осталось совсем чуть-чуть.
– Я не хочу ждать, – пробурчал Ганс мне в волосы. – Я ни хрена не хочу быть без тебя. Я не хочу жить отдельно. Я хочу вот так. Вот так, как сейчас, с тобой. Все было просто идеально, лучше не бывает, а теперь я это потеряю. Все сразу. Мне кажется, я потеряю тебя.
– Ганс…
– И что, я теперь буду видеть тебя – сколько там? Два часа в день? После работы и еще по выходным, да?
– Нет, если ты тоже пойдешь в университет, – эта идея вылетела у меня изо рта прежде, чем я успела ее обдумать.
– Что? – Ганс даже отстранился, чтобы заглянуть мне в глаза.
– Это же здорово! – просияла я, хватая его за плечо. – Поступай ко мне в Джорджия Стейт. Мы будем встречаться перед занятиями и между парами и даже сможем каждый день ходить обедать в Подземную Атланту.
Ганс моргнул.
– Ну же? – начала клянчить я. – Я заполню за тебя заявление.
– Ну, я не знаю, детка, – Ганс покачал головой, нахмурив брови. – Я ненавижу учебу. А с моим СДВГ…
– Но у тебя же нет проблем со вниманием, когда ты занимаешься музыкой?
– Ну-у-у-у…
– Ну, так и иди учить музыку. А с другими предметами я тебе помогу.
Ганс прищурил глаза и закусил губу.
– А у них там есть звукорежиссерская программа? Я бы, пожалуй, хотел выучить что-нибудь про звукозапись.
– Да, точно есть, – соврала я. Вообще-то я и понятия не имела.
– Тогда ладно.
– Ладно?
Ганс улыбнулся. Это была маленькая, крошечная, неуверенная улыбка, но в его бессонных глазах мелькнула надежда. Всего лишь проблеск.
– Ладно.
Заверещав, я до боли стиснула его плечо.
– Я тебя обожаю!
Ганс притянул меня к себе на грудь и начал кататься по постели, обхватив меня руками.
– Я, должно быть, и правда тебя люблю, если готов ради тебя снова начать учиться.
– Эй, а хочешь пойти со мной прямо сегодня? – спросила я, затаив дыхание. – Ты мог бы посидеть со мной на занятиях, это можно, всем наплевать.
– Нет, тебе надо заниматься, – ответил Ганс, по иронии выбрав как раз этот момент, чтобы отвлечься на то, что на мне не было трусов. Он залез под мою майку с эмблемой «Фантомной Конечности», в которой я спала, и посадил меня так, что я оказалась верхом на набухшем бугре под его черными боксерами.
– А что будешь сегодня делать ты? – спросила я задыхающимся голосом, когда он, приподняв бедра, потянулся и слегка прикусил мне мочку уха.
Выпустив ее, он пробормотал:
– Я позову ребят, и мы посмотрим, получится ли у нас сделать что-то из этой песни.
– Из твоей баллады? – вскрикнула я, чувствуя, как движутся подо мной его бедра.
Ганс кивнул, и я почувствовала его улыбку под своей щекой.
– Да. Думаю, она готова.
21
– Я думала, везде есть гримерки или раздевалки, ну или хоть чертов диван, чтобы артисты могли передохнуть, – открыв бутылку колы, я вылила половину на гравий позади «Маскарада».
– Ну это место не как везде, принцесса, – подмигнул мне Трип, взмахивая в мою сторону бутылкой шампанского.
Бейкер согласно фыркнул и вручил мне мерзавчик виски, который я попросила его купить. Я улыбнулась той части его лица, которая выглядывала на меня из-за занавеси белокурых волос, но едва я разглядела, какое виски он мне купил, моя улыбка исчезла. Это был «Южный Успокоитель».
Чертова любимая марка Рыцаря.
Я практически услыхала звук, с которым он натягивал латексные перчатки перед тем, как достать иглы для пирсинга. Я почти ощутила запах антисептика и сладковато-резкий вкус «Успокоителя», который он давал мне, чтобы приглушить боль. Снова и снова я обнажалась перед ним и всякий раз уходила, напуганная.
Иногда просто испуг был сильнее.
Я тихо щелкнула пальцами свободной руки, стряхивая со своего сознания ненужные воспоминания, и налила виски в остатки колы. Слишком. Много. Виски. Когда оно, вспенившись, начало вылезать из бутылки, я заверещала и обхватила горлышко бутылки губами, чтобы не потерять ни капли драгоценной смеси алкоголя и кофеина.
– Давай, детка. Дуй залпом, – поддразнил меня Трип.
Ганс взял у меня бутылку виски и отхлебнул из нее, глотая коричневую жидкость, как будто это была сахарная водичка. Трип поздравил его с тем, что у его девушки глубокая глотка. Ганс умудрился одновременно ухмыльнуться и дать ему под дых на середине фразы.
Я вытащила бутылку колы изо рта, тут же громко и неприлично рыгнула и от смущения рассмеялась.
– Эй, чуваки, я слышал, что сегодня к нам собирается прийти агент из студии «Violent Violet», – сказал Луис, сидевший в багажнике фургона и размахивавший барабанной палочкой. В одной руке была она, а в другой – свежераскуренный косяк.
– Да ну, херня, – Трип отхлебнул шампанского. – Это студия «Love Like Winter».
– И он наверняка не придет. Они все время так говорят, – Ганс подцепил пальцем край моих штанов из кожзама и потянул меня в сторону.
Прошла целая неделя с тех пор, как я вернулась к родителям, и разлука непросто давалась нам обоим. Мы с Гансом виделись на этой неделе каждый вечер, я звонила ему между занятиями и во время перекура на работе, но все равно я ужасно по нему скучала.
Я не могла дождаться, когда же он тоже начнет ходить в университет. Я из кожи вон вылезла, стараясь представить Ганзеля Дэвида Оппенгеймера чертовым музыкальным гением в его анкете для приема в университет, но, даже если его примут, он начнет учиться только с января. А до тех пор мы могли только утешать друг друга и ждать.
И пить. Мы еще могли пить.
К тому моменту, как парням дали зеленый свет, чтобы нести инструменты на сцену, все наши бутылки опустели, смех стал слишком громким, а ауры – пузырящимися и коричневыми.
– Ломай ногу, – икнула я на ухо Гансу вместе с поцелуем, оставила его за сценой и вышла в бушующее море рок-фанатов. Проталкиваясь к краю сцены, я была даже благодарна тесноте вокруг, потому что она поддерживала меня в вертикальном положении.
Трипл Х выбежал на сцену первым, вцепился в микрофон, как в любовника, и заорал: «Атланта, как дела-а-а-а-а?»
Толпа отозвалась диким ревом, и остальные музыканты тихо заняли свои места.
Трип был в ударе, может, даже больше чем обычно, но я не отрывала глаз от Ганса. Он вообще не смотрел в зал, ну кроме нескольких быстрых взглядов и улыбок в мою сторону. Он правда не понимал, насколько он хорош. Он не видел, как пялятся на него все девушки – и, возможно, некоторые парни в зале. Он был полностью поглощен музыкой. Так же, как это было в самый первый раз, у Стивена, когда я его увидела, – глаза закрыты, голова опущена, пальцы перебирают струны для себя, и ни для кого другого.
Сперва они врезали как следует, играя свои самые тяжелые песни, которые вызывали больше всего восторга, потом стали играть что-то поспокойнее, чтобы дать публике отдохнуть перед тем, как перейти к более танцевальным, альтернативным вещам перед поцелуйным конкурсом. Это был их лучший концерт. Просто идеальный. Он был так прекрасен, что моя пьяная жопа вся исплясалась и испрыгалась вверх-вниз, пока желудок не превратился в кислотно-углеродный вулкан, переполненный смесью желчи и «Южного Успокоителя».
Свет внезапно показался мне слишком ярким. Воздух – слишком густым. Комната начала вращаться. Рот переполнился слюной, а край поля зрения начал размываться. Я не хотела пропустить поцелуйный конкурс – я нарочно заранее надела обрезанную майку «Фантомной Конечности», – но я уже достаточно часто такое чувствовала, чтобы знать, что у меня осталось примерно секунд тридцать на то, чтобы сесть и подышать свежим воздухом до того, как я начну блевать или совсем отрублюсь.
Протолкавшись сквозь толпу, я изо всех сил рванула к пожарному выходу. Как только мне в лицо ударил холодный октябрьский воздух, а вопли фанатов затихли за толстой стальной дверью, тошнота и туннельное видение начали проходить. Радуясь, что не начала блевать на глазах своего парня и еще примерно пяти сотен людей, я присела на ступеньки и вытащила из сумки сигарету.
Внизу под ногами я увидела все наши пустые бутылки, аккуратно выстроенные в ряд, – шампанское, кока-кола, «Южный Успокоитель», пиво «Миллер» и «Егермейстер». Бедняга Бейкер. Каждый из нас заказал что-то свое. Я улыбнулась, представив, как он катит по магазину спиртного маленькую тележку, выполняя наши заказы и про себя проклиная нас всех.
Но мой заказ он не выполнил. Ну, не совсем. Я просила «Джек Дэниэлс» и колу. Так почему тут передо мной стоит бутылка «Южного Успокоителя»?
Конечно, это не лично Рыцарь подменил бутылки в тележке Бейкера, но даже такое простое совпадение все еще вызывало во мне содрогание. Я не видела Рыцаря, не слышала о нем, но я его чувствовала. Я ощущала на себе его глаза зомби, когда шла к машине после работы. Я слышала запах его коричного одеколона в дуновении ветра, когда выходила покурить. И когда бы я ни видела на экране телефона незнакомый номер, я всегда включала автоответчик на случай, если это окажется Рыцарь.
Мне не казалось, что за мной следят. Мне казалось, что меня преследуют.
Мое глубокое пьяное раздумье немедленно испарилось, едва до меня сквозь стены донеслись вибрации безошибочного ритма канкана.
«Блин!»
Поднявшись, я схватилась за ручку двери, но она не поддалась. В панике я начала дергать ручку и долбить по металлической поверхности, но меня некому было услышать. Перейдя к плану Б, я вихрем слетела с пожарной лестницы, обежала здание сбоку и влетела через главный вход, размахивая перед всеми охранниками своим оранжевым бумажным браслетом. Взлетев по центральной металлической лестнице со всей скоростью, на какую были способны мои тощие ноги, я пронеслась мимо Чистилища наверх, на последний этаж, туда, где собиралась вскочить на сцену и подтвердить свой титул самого высоко-задирающего-ноги-и-светящего-задницей чемпиона в мире.
Но вместо этого я застыла в дверях Рая, а весь мой мир обрушился кусками вокруг меня.
Канкан закончился.
Соревнование завершилось.
У меня перед глазами было красным-красно.
Красный бас Ганса, болтающийся у него на спине.
Красные блестящие когти, вцепившиеся в его плечи.
И красная блестящая помада, размазанная по его лицу возле рта, когда Красная Шапочка наконец от него отлепилась.
Я пошатнулась, как будто меня внезапно ударили в живот. Я не могла дышать. В глазах у меня защипало. Колени подогнулись. И тошнота, которую я успешно уняла, снова с утроенной силой поднялась в горле.
Я хотела визжать. Я хотела плакать. Я хотела снять свой ботинок со стальным носом и лупить им по этому милому личику, но мои конечности начали двигаться по собственной воле. Правая рука зажала рот, а ноги повернулись и понесли меня вниз по ступенькам.
Вниз, в Ад.
Где и было мое настоящее место.
Как только подошвы моих ботинок коснулись цементного пола, я пронеслась мимо всех сияющих вывесок и афиш навстречу холодному ночному, бьющему в лицо ветру.
Но я не остановилась. Ноги продолжали топать по асфальту, унося меня подальше, вдоль плохо освещенных улиц, туда, где стояла моя машина. Очевидно, мое тело решило, что мне пора убираться. Мой мозг же, напротив, так же явно вышел из-под контроля.
«Он ее целовал! Не могу поверить – он ее целовал!»
«Технически, это она его целовала».
«А он целовал ее в ответ!»
«Ты этого не знаешь».
«Но он же мужик, Биби! Он пьян, он на сцене, она вся такая крутая, и к тому же его девушка куда-то смылась прямо посреди концерта. Конечно, он поцеловал ее в ответ».
«О боже. Он точно поцеловал ее в ответ».
«И даже если он не поцеловал ее в ответ на сей раз, это все равно будет продолжаться. На каждом концерте. На каждом поцелуйном конкурсе. Ты пропала».
Собственный голос в моей голове сменился голосом Девы-Гота, вновь и вновь предупреждающим меня: «У него есть подружка. Он всегда флиртует, как напьется».
«Офигенно. Теперь эта подружка – я. Как я могла оказаться такой идиоткой?»
Завернув за угол, я, погруженная в свои мечущиеся мысли, промчалась мимо Старого Вилли. Он подскочил и захромал вслед за мной, но я его почти не заметила.
– Мисс! Мисс! Не ходите туда! Тот грузовик, о котором я вам говорил, он бли…
Голос Старого Вилли исчез в ту минуту, как я посмотрела вперед и увидала его. Там, в конце квартала, на обочине, с выключенными фарами стояла Боевая Колесница Смерти. Повозка Дьявола. Носитель самого Зла.
Белый проржавевший адский грузовик Рыцаря.
По моим полным алкоголя жилам пронесся адреналин. Звук собственного сердца застучал в ушах, как барабанная дробь Луиса. Я знала, что могу убежать. Моя машина была прямо тут. Я бы успела вскочить в нее прежде, чем он поймает меня. Но в этот конкретный вечер мое желание наорать на кого-нибудь оказалось даже сильнее, чем желание остаться в живых.
И я направилась… прямо… туда.
Если честно, я представления не имела, что может случиться, но подойти к машине Рыцаря и обнаружить, что она пуста, определенно было не то. Я обошла машину кругом, напрягая все чувства, в ожидании, что сейчас выскочит большой, злобный волк, который сожрет меня на месте.
Я знала, что он за мной наблюдает. Я чувствовала это. От мысли, что он смотрит, как я, привстав на цыпочки, заглядываю в окно его грузовика, мне стало еще страшнее.
Откинув голову назад, я заорала вверх, в густые разросшиеся ветви деревьев, заслоняющие свет фонарей.
– Где ты, на хер? Я знаю, что ты тут!
Стоя позади грузовика, я вертела головой направо и налево, вглядываясь в тень, окружающую полуразрушенные дома на всей улице, пока не заметила крошечный оранжевый уголек. Тоненькая струйка дыма вилась от него, поднимаясь вверх. Вся моя храбрость тут же развеялась вместе с ней, стоило мне разглядеть рядом пару ледяных голубых глаз.
Глаза зомби.
Рыцарь стоял на накренившемся балкончике крошечного дома, возле которого был припаркован его грузовик. Свет в доме не горел, и, судя по всему, уже много лет. Окна были забиты досками. Крыша просела. А на ободранной входной двери висел оборванный листок белой бумаги.
– И этот твой приятель позволяет тебе ходить тут одной?
Голос Рыцаря был точно таким, как я его помнила. Ясный. Низкий. Дрожащий от ярости. Готовый в любую секунду по любому поводу сорваться в безумие.
Но мне было что предъявить в ответ.
– А это не твое сраное дело! – заорала я.
– Ты всегда будешь моим сраным делом, Панк, – Рыцарь направил на меня огонек сигареты. – Всегда.
– Нет! Ты потерял, на хер, все права на меня в тот момент, когда сказал мне, что возвращаешься в свой Ирак. Что, как мы видим, тоже было полным дерь…
Я не успела договорить свое обвинение, как Рыцарь спрыгнул с балкона. И пошел ко мне в своих военных ботинках и камуфляжных штанах, яростно расшвыривая в стороны осенние листья при каждом шаге. Затаив дыхание, я замерла, как олень, а Рыцарь вышел из тени на улицу.
Обхватив толстой, твердой рукой мой рот и челюсть, он направил свою сигарету мне в лицо и прошипел:
– Ты, блин, не будешь говорить мне, на что у меня есть права, а на что нет, – тут Рыцарь глубоко втянул носом воздух, отчего у него затрепетали ноздри. – Ты моя. Не знаю, что еще нужно, чтобы это вошло в твою чертову тупую башку, но ты – единственный человек на всей планете, на которого мне не насрать. Поэтому ты моя. Ты больше не будешь моей подружкой, но ты всегда будешь моей чертовой девчонкой.
Прищурив глаза, я пробормотала что-то в его ладонь. Рыцарь убрал руку с моего рта и отшвырнул окурок на тротуар.
Секунду пошевелив челюстью, я сказала:
– Если тебе не все равно, то почему ты наврал мне, что возвращаешься в Ирак?
– Я никогда ни хера тебе не врал, – стиснул зубы Рыцарь. Его мертвые, призрачные глаза были в нескольких сантиметрах от моих. – Я записался в очередную экспедицию в ту же секунду, как тебя увезли на скорой. Я уезжаю на той неделе. С октября по май, как в прошлый раз.
Я уставилась на него, выпуская пар из ноздрей.
– Так, значит, ты просто болтался вокруг, гоняя балду, и месяцами преследовал меня, пока я волновалась до усрачки, думая, что ты все это время находишься в зоне боевых действий?
Взгляд Рыцаря смягчился.
– А ты волновалась?
– Иди к черту.
– К черту? К черту? Да ты хоть представляешь, чего мне стоило держаться от тебя подальше, Панк? Иди, да? – Рыцарь начал расхаживать передо мной туда-сюда, схватившись за свою бритую светлую голову. – Смотреть, как ты уходишь с работы. Смотреть на тебя по утрам на станции. Смотреть, как ты идешь к машине после этих долбаных концертов своего приятеля, – он ткнул рукой в сторону моего маленького «мустанга». – Смотреть, как они вырезают твое бесчувственное тело из машины, которую я сам скинул с дороги!
– Машины, в которую я села только потому, что Харли приставил пистолет к моей голове! Ты пытался меня спасти, дебил!
– Я и сейчас пытаюсь тебя спасти – держась от тебя подальше.
– А знаешь что? – я сделала шаг в его сторону и расправила плечи. Ярость, алкоголь и адреналин все еще не покидали меня. – Ты прав. Тебе лучше держаться подальше. Потому что я сейчас счастливее, чем была с тобой. Я нашла кого-то, кто обращается со мной, как с чертовой принцессой. Каждый день говорит мне, что я прекрасна. Покупает мне цветы, пишет песни и не поднимает на меня свою чертову руку, когда я говорю что-то, что ему не нравится! – я заговорила громче: – Кого-то, кто трогает меня без намерения пустить мне кровь! Кого-то, кто не псих на всю голову, как ты!
В ту же секунду, как эти слова вылетели у меня изо рта, я зажала его руками, изо всех сил желая засунуть их обратно. Мой защитный пузырь ярости лопнул, и я осталась совершенно обнаженной. Мои глаза в ужасе раскрылись, тогда как глаза Рыцаря прищурились, как лазерный прицел. Я перестала дышать, а он раздул ноздри, и его грудь напряглась под тугой черной майкой.
Мои глаза наполнились слезами, и я затрясла головой. Не потому, что боялась его, хотя я боялась до оцепенения. Но потому, что я знала, для Рональда МакНайта эти слова больнее всего. Он не виноват, что был психом. И я это знала. Я знала все его мрачные тайны и невыразимые травмы, пожиравшие его когда-то невинную душу. Я знала, что в какой-нибудь другой вселенной Рыцарь мог бы вырасти таким, как Ганс. Чувствительным художником, который выражал бы себя в искусстве и мог бы любить всеми силами своей души.
Но, в отличие от Ганса, Рыцаря никто не любил в ответ.
Пока он не встретил меня.
А теперь я тоже назвала его психом.
Отняв руки ото рта, я заговорила:
Читать бесплатно другие книги:
