Безумная медицина. Странные заболевания и не менее странные методы лечения в истории медицины Моррис Томас

Если рядом нет хирурга…

…позовите мясника. Такой урок можно вынести из любопытного случая, произошедшего в сельской Ирландии XVIII века.

Деревня Клохер в графстве Тайрон, Северная Ирландия, всегда была довольно причудливой. Хотя численность ее населения даже сегодня не превышает 500 человек, в ней есть собор (это одно из самых маленьких поселений на Британских островах, где можно найти собор). В 1737–1743 гг. настоятелем Клохерского собора был Джон Коппинг, ученый-любитель, избранный членом Королевского общества. В 1739 году журнал общества, Philosophical Transactions, опубликовал пару писем этого уважаемого джентльмена. В первом письме была история, рассказанная Коппингу молодым священником из той же епархии, который некоторое время изучал медицину и немного в ней разбирался:

Отрывки двух писем преподобного настоятеля Коппинга, члена Королевского общества, президенту. Письма касаются кесаревой операции, проведенной невежественным мясником, и невероятного скелета, упомянутого в вышеприведенной статье.

«Сара Маккина, ныне живущая в Брентраме, расположенном в трех километрах от Клохера в графстве Тайрон, вышла замуж в 16 лет. До замужества у нее не было характерных женских проявлений, но через месяц после свадьбы они появились».

Это деликатный способ сказать о том, что половое созревание у нее наступило очень поздно.

«Через 10 месяцев после свадьбы у нее появились признаки беременности, и в положенный срок она родила ребенка. Еще через 10 месяцев она родила второго. Спустя два месяца после вторых родов у нее опять появились симптомы беременности, которые со временем усиливались, однако к концу девятого месяца начали слабеть. Еще через некоторое время она поняла, что это была не беременность, а полное прекращение катамений».

У нее прекратились месячные, и этот симптом, как и загадочные боли в животе, не проходил шесть лет. А затем «опухлость живота» заставила ее подумать, что она снова беременна:

«Примерно через семь месяцев у нее появился фурункул на три сантиметра выше пупка, который причинял ей мучительную боль. Она послала за Турлофом О’Нилом, мясником, который жил и сейчас живет с капитаном Джорджем Гледхамсом где-то в полутора километрах от Клохера».

Почему она послала за мясником, а не за врачом, не объясняется. Тем не менее мистер О’Нил прибыл через несколько дней и застал пациентку в «предсмертном состоянии»:

«К тому времени фурункул прорвался, и из него показался локоть ребенка. По просьбе женщины и ее друзей он решил облегчить ее страдания и сделал большой разрез над и под пупком, а затем, ухватившись за челюсть плода, вытащил его. Во время операции он не столкнулся с какими-либо трудностями».

Хотя об этом ничего не сказано, подразумевается, что плод уже был мертв. Это плохо, но худшее ждет нас впереди. Крепитесь.

«Затем он заглянул в ее живот и увидел что-то черное. Засунув руку внутрь, он по частям вытащил идеальный скелет младенца и несколько кусков черной гнилой плоти. После операции он перевязал пациентку, и уже через шесть недель она снова приступила к домашним делам. С того удивительного происшествия она пребывает в хорошем самочувствии, если не считать пупочной грыжи, появившейся вследствие того, что невежественный человек не смог перевязать рану должным образом».

 «Фурункул на животе женщины прорвался, и из него показался локоть ребенка. По просьбе женщины и ее друзей он решил облегчить ее страдания и сделал большой разрез над и под пупком, а затем, ухватившись за челюсть плода, вытащил его».

Грыжа образовалась из-за того, что разрез ослабил мышцы брюшной стенки, позволив участку кишечника протиснуться через них. Эта странная история, в которой отсутствуют ответы на многие вопросы. Настоятель Коппинг не поверил одним лишь слухам и при первой же возможности отправился к той женщине и ее мужу, чтобы послушать их версию событий. Однако интервью с парой не сильно прояснило ситуацию.

«Они были настолько невежественны, что из-за их безграмотной речи я не всегда понимал, что они говорили. Однако если сказанное ими — правда, то в этой истории есть нечто еще более удивительное».

Проблемы с коммуникацией явно отразились на истории, записанной Коппингом, потому что ее хронология значительно отличается от оригинальной версии. Теперь женщина сказала, что она была замужем не 10 месяцев, а 10 лет, прежде чем забеременела первым ребенком. У нее начались схватки в положенное время, но затем они прекратились, и живот сдулся. Акушерка пришла к выводу, что это была «фантомная» беременность и что плода никогда не было.

Через семь лет Сара Маккина снова забеременела. Она молилась о том, чтобы в этот раз родить здорового ребенка. Однако затем, как она объяснила настоятелю Коппингу, все пошло не так:

«В ее пупке образовался нарыв размером с гусиное яйцо; на нем появилось отверстие, из которого начала выходить водянистая жидкость. Акушерка и три или четыре врача, находившиеся рядом, сдались и признали ее умирающей. Из отверстия показался локоть плода, который пробыл в таком положении несколько дней. В итоге она сама отрезала его, чтобы испытать облегчение».

Только подумайте, в каком нужно быть состоянии, чтобы так поступить.

 «Мясник заглянул в ее живот и увидел что-то черное. Засунув руку внутрь, он по частям вытащил идеальный скелет младенца и несколько кусков черной гнилой плоти».

«Когда О’Нил пришел, она стала умолять его помочь ей. Мужчина испугался и лег спать. Проснувшись, он дал ей сделать большой глоток сака и, как я предполагаю, тоже выпил».

Сак — это крепленое белое вино из Испании[38]. В сельской Ирландии 1730-х годов «большой глоток сака» был единственным доступным и безопасным способом облегчить боль. Немного выпив, мясник

«…сделал надрез и получил отверстие, которое, по словам мужа, было таким же большим, как шляпа».

Яркое сравнение, но такое вряд ли ожидаешь увидеть в медицинском журнале.

 В сельской Ирландии 1730-х годов «большой глоток сака» был единственным доступным и безопасным способом облегчить боль.

«Он засунул руку, схватился за кость ребенка и, раскачивая плод из стороны в сторону, быстро вытащил его. После того как мясник заглянул в отверстие и увидел что-то черное, он снова погрузил руку и достал другие кости. Некоторые кости остались внутри и стали выходить в разное время и разными путями: одни из пупка, другие естественным образом из матки».

Настоятель Коппинг объясняет, что эти части тела продолжали выходить из несчастной женщины шесть месяцев: с июля до Рождества.

«Каждый раз ее мучили сильные боли. Ранее говорилось, что она занималась домашним хозяйством: возможно, она что-то и делала, но она 15 месяцев не могла выйти из дома. Я осмотрел разрез и смог погрузить руку глубоко внутрь ее тела. Мистер Доббс, выдающийся хирург из Дублина, полагает, что ей можно помочь: разрез залечить, а кишечник уменьшить. Сомневаюсь, что он останется при своем мнении, когда увидит ее».

Лаконичное замечание, подразумевающее, что женщина находилась в очень тяжелом состоянии. Настоятель Коппинг был добрым человеком и хотел как-то ей помочь:

«Я собрал у джентльменов, что ходят к лорду епископу, примерно четыре фунта, чтобы купить ей одежду и отправить ее в дублинский лазарет на десять дней. Она хочет поехать, но ее невежественный священник и невежественные соседи утверждают, что будут держать ее дома, пока она не умрет».

Прекрасная моральная поддержка, не так ли? В итоге женщина и ее муж приняли решение.

 В то время любое хирургическое вмешательство с легкостью могло убить пациента.

«После того как я уладил все трудности, она согласилась поехать вместе с мужем. Они так благодарны мне за участие, что, по ее словам, она поедет хоть в Лондон — куда бы я ни сказал» [7].

К сожалению, нет никакой информации о том, что произошло с женщиной после ее отъезда в Дублин. В то время любое хирургическое вмешательство с легкостью могло ее убить. В сельской местности, где хирургов было мало, а их услуги многим были не по карману, мясники иногда выполняли их работу. Умение расчленить коровью или свиную тушу пригождалось, если кому-то требовалось срочно ампутировать руку. К счастью, в медицинской литературе редки статьи о мясниках, подрабатывавших таким образом.

Литотрипсия на самом себе

В 1961 году у русского ученого, работавшего на удаленной базе в Антарктике, случился острый аппендицит. Из-за погодных условий эвакуировать его было невозможно, и Леонид Рогозов понял, что экспедиционному врачу ничего не остается, кроме как сделать аппендэктомию. К несчастью, он был экспедиционным врачом, единственным человеком на тысячи километров вокруг, способным провести такую процедуру. Итак, с помощью коллег и местной анестезии Рогозов стал первым хирургом, удалившим свой собственный аппендикс [8].

Самоаппендэктомия Рогозова — это лучший из зафиксированных случаев проведения операции на самом себе, однако далеко не единственный. Менее кровавый, но гораздо более продолжительный подобный случай произошел в XVIII веке в Индии. Пациентом (и хирургом) был Клод Мартен, рожденный во Франции офицер Британской Ост-Индской компании. Он не только успешно строил военную карьеру, но и работал картографом, архитектором и губернатором, в результате чего он стал богатейшим европейцем в Индии. Он также сконструировал (и опробовал в воздухе) первый в Индии тепловой аэростат. Будучи эрудитом и страстным любителем книг, Мартен потратил значительную часть своего состояния на благие дела, в том числе основал три школы, существующие по сей день [9].

 С помощью коллег и местной анестезии Леонид Рогозов стал первым хирургом, удалившим свой собственный аппендикс.

В 1782 году у Мартена появились симптомы камня в мочевом пузыре, и он понял, что если ничего не сделать, то ему придется перенести операцию. Эта операция, известная как литотомия, является одной из старейших. В ходе нее делали надрез в мочевом пузыре и извлекали камень, скопление солей из мочи. Древние индийские и греческие врачи детально описывали эту хирургическую процедуру, и она, естественно, проводилась без анестезии вплоть до второй половины XIX века. Операция была опасной и очень болезненной, и полковник Мартен, разумеется, не хотел ее делать. Итак, он решил справиться с проблемой самостоятельно. В 1799 году он написал письмо, позднее опубликованное в медицинском журнале, где он объясняет, как взял дело в свои руки:

Полковник Мартен о разрушении камня в мочевом пузыре.

 Клод Мартен ввел инструмент в пенис, продвинул его через уретру к мочевому пузырю и начал распиливать камень в почке на маленькие кусочки.

«Мне повезло самостоятельно излечиться от камня. Мое излечение совершенно точно покажется удивительным тем, кто не знает, как я его добился».

Метод полковника Мартена состоял в следующем: он ввел инструмент в пенис, продвинул его через уретру к мочевому пузырю и начал распиливать камень на маленькие кусочки. Он использовал напильник собственного изготовления, состоявший из спицы для вязания, помещенной в ручку из китового уса [10].

«Я начал распиливать камень в апреле 1782 года, и, как видно из записки доктора Реннета Мёрчинсона, бывшего в то время хирургом губернатора, мои усилия вскоре подействовали на камень. Из меня вышло множество маленьких частиц, которые я сохранил».

Отважный полковник отправил один из фрагментов на анализ доктору Мёрчинсону. Врач ответил:

«Дорогой Мартен, я изучил камень под хорошим микроскопом. Снаружи он оказался твердым, как скорлупа, а внутри — рыхлым. Твой план имел определенный эффект, но, мой дорогой друг, не стоит быть слишком оптимистичным в своих надеждах и часто использовать напильник, поскольку воспаление мочевого пузыря может оказаться фатальным. Однако, так как внутренняя текстура камня рыхлая и тебе удалось сломать твердый верхний слой, я не сомневаюсь, что ты сможешь добиться многого при осторожном использовании своего инструмента».

Что же тут началось? Доктор Мёрчинсон не одобрил план полковника Мартена, но храбрый француз не собирался сдаваться.

«Доктор Мерчинсон, этот добрый человек, попытался отговорить меня продолжать свою затею, но, поскольку я каждый день наблюдал положительный эффект от распиливания камня и никогда не испытывал особой боли, я продолжал заниматься этим до середины октября того же года. В среднем я пилил три раза в сутки».

Да, все верно: три раза в сутки он вводил в уретру вязальную спицу и старательно ею орудовал. Если это не заставляет вас сморщиться, то уже не знаю, что заставит.

«Сначала я не знал, как приблизить камень к шейке мочевого пузыря, но затем додумался вводить в пузырь теплую воду, которая, стремясь выйти наружу, принесла камень к шейке. После этого я поместил спицу между плотью и камнем, а сам прислонился к стене. В результате резкого движения я вытолкнул камень из шейки мочевого пузыря».

Неужели это действительно было лучше болезненной десятиминутной операции?

«Я не боялся воспаления, но однажды в результате спазма всей уретры мой напильник так плотно зажало, что я не мог им пошевелить. Спазм длился около 10 минут, а когда он прошел, вышло много крови и маленьких кусочков камня. Через пару дней я уже мог вводить напильник практически безболезненно, и это убедило меня, что воспаления опасаться не стоит. Такие спазмы происходили довольно часто, но не имели никаких негативных последствий».

Выходит, все было в порядке.

«Я убежден, что каждый человек может излечиться самостоятельно, потому что это требует совсем немного усилий. Не думаю, что кто-то другой может проводить операцию, поскольку лишь пациент знает, больно ему или нет, и понимает, как вводить напильник в тот момент, когда камень находится в шейке мочевого пузыря или рядом с ней. Тонкая спица (не толще соломины) легко проходит между плотью и камнем, и амплитуда ее движения не превышает сантиметра».

 В первой половине XIX века несколько экспертов разработали техники сверления, распиливания и разбивания камней путем введения инструмента в уретру, избегая тем самым операции.

Очевидно, что полковник Мартен очень гордился изобретенной им процедурой, но меня, должен признать, он не убедил. Он также говорил, что доктор Мёрчинсон ранее давал ему традиционные средства (в основном рвотные и слабительные), но от них ему становилось только хуже. Полковник испытывал такие боли, что ему пришлось отказаться от любой пищи, содержавшей соль или специи.

«Моя еда состояла только из вареного или запеченного мяса, а питье — из воды, чтобы мое тело было открыто для действия легких слабительных. Но как только моча стала прозрачной, желудку сразу стало легче, и я стал с большей легкостью и регулярностью пилить камень. Я делал это очень часто, иногда 10–12 раз в сутки, и практически каждый день извлекал маленькие кусочки до тех пор, пока камень не вышел целиком. Как я уже говорил, я прекрасно себя чувствовал с тех пор: болей не было, и песок не появлялся».

Статья завершается письмом Уоррена Гастингса, друга Мартена и генерал-губернатора Индии (он был обвинен в коррупции, представлен перед судом и оправдан парламентом). Гастингс пишет:

«Я премного вам благодарен за прочтение любопытного письма полковника Мартена. Оно кажется интересным даже мне, тому, кто хорошо помнит все подробности его истории и даже слова, которыми он их описывал. Однажды я рассказал об этом случае мистеру Потту, который своим видом и молчанием явно дал понять, что он мне не верит» [11].

Персивалл Потт был одним из лучших хирургов своего времени. Он был первым, кто заметил, что трубочисты особенно склонны к карциноме мошонки (это был первый выявленный профессиональный рак). Его недоверие вполне понятно, ведь полковник Мартен испробовал новый хирургический метод. До 1820-х годов единственным эффективным способом избавления от камней в мочевом пузыре была литотомия — операция, при которой камень извлекали через надрез, что сопровождалось большим риском. Однако в первой половине XIX века несколько экспертов разработали техники сверления, распиливания и разбивания камней путем введения инструмента в уретру, избегая тем самым операции. Первая подобная процедура, названная «литотрипсия», была проведена в 1824 году французским хирургом Жаном Сивьялем. Полковник Мартен опередил это событие на 40 лет, и, не желая довольствоваться лишь званием хирурга-пионера, он решил стать своим собственным первым пациентом. Почему нет?

Высокий болевой порог

В конце 1870-х годов престарелого хирурга из Бирмингема по имени Дикинсон Вебстер Кромптон убедили написать короткие мемуары. Друг, которому принадлежала эта идея, лектор из больницы Гая в Лондоне, был восхищен рассказами своего старшего коллеги об операциях, проводимых полвека назад, и решил, что их просто необходимо сохранить для следующих поколений. Кромптон учился в Лондоне, Бонне и Париже, где одним из его учителей был Гийом Дюпюитрен, старейшина французский хирургии. Однако после окончания обучения он вернулся в родной Бирмингем, где он наслаждался счастливой и успешной карьерой вплоть до ухода на пенсию. К 73 годам он практически ослеп и сказал своему другу:

«У меня катаракты на глазах, и я не вижу, что пишет моя рука, но, надеюсь, мне удастся найти нужные слова для диктовки».

В 1878 году «Воспоминания о провинциальной хирургии» Кромптона были опубликованы в Guy’s Hospital Reports, журнале больницы Гая. Там ярко описана медицинская жизнь Уэст-Мидлендса начала XIX века:

Воспоминания о провинциальной хирургии при исключительных обстоятельствах.

Автор «Старика из Гая», Дикинсон Кромптон, член Королевского химического общества, Бирмингем.

Кромптону было уже за 40, когда хлороформ и эфир только появились, и в своих мемуарах он рассказывает, как непривычно было оперировать пациента, который находился без сознания и не чувствовал боли. Однако в начале его карьеры таких излишеств не существовало, и большинство описанных им операций проводилось без использования анестетиков. К таким операциям относится этот поразительный случай ампутации обеих ног:

«Мужчина из Тамуэрта, имевший пагубную привычку, всю морозную ночь пролежал пьяный, погрузив ноги в лужу у железной дороги. К утру его стопы отмерзли и сошли, оставив открытыми кариозные большеберцовые и малоберцовые кости».

«Кариозные» означает «гниющие». Есть что-то шокирующе небрежное в том, что «его стопы… сошли», будто бы речь идет о змее, сбросившей кожу.

 «Во время операции пациент сидел на столе, придерживал бедро и наблюдал за происходящим. Он не издал ни звука».

«Узнав об этом случае, я порекомендовал отвезти мужчину в Бирмингемскую больницу общего профиля. Когда я увидел пациента, то был поражен тому, как природа всегда стремится к исцелению. Если бы на костях можно было ходить, опираясь на трость, мужчина смог бы передвигаться не хуже или даже лучше, чем на деревянных ногах».

Это было бы интересное зрелище.

«Однако это было невозможно, поэтому мы с пациентом сошлись на том, что я ампутирую ему ноги в обычном месте ниже колена, где потом можно будет закрепить деревянные конечности. Сначала я удалил первую ногу; во время операции пациент сидел на столе, придерживал бедро и наблюдал за происходящим. Он не издал ни звука, но, когда все было закончено, сказал: “Вот это да! Такая острая!”»

Похоже, эти слова относились к остроте пилы, а не боли, которую он испытал.

«Через три недели я удалил вторую ногу таким же образом, но на этот раз пациент посчитал, что пила была не так остра».

Настоящий эксперт!

«Когда он был почти готов подняться с постели, он решил проконсультироваться со мной по поводу неудобной длины стандартных деревянных ног. Он попросил меня сделать их длиной всего 20 сантиметров, чтобы, когда он в следующий раз «напьется грога», ему не пришлось падать с большой высоты!»

Очень практичное пожелание.

«Он прожил еще много лет и, как мне кажется, был известным бродягой».

Далее Дикинсон Кромптон рассказывает еще об одном пациенте, отличившемся даже более поразительной стойкостью:

«Однажды ночью несколько лет назад меня вызвали в Мериден к пациенту, которому требовалась ампутация. Несчастный рабочий лежал на постели в своем доме, а из его руки, свешенной с кровати, струилась кровь в ночной горшок. Сразу под его плечевым суставом был плотно наложен жгут; рука была черной, будто она уже отмерла. Мне сообщили, что его руку до самого плеча затянуло в зубчатое колесо одной из сельскохозяйственных машин».

В той ситуации оставалось лишь ампутировать искалеченную руку как можно ближе к плечевому суставу.

«Места для жгута не оставалось, и я попросил мистера Кларка, деревенского хирурга, прижать артерию к головке кости».

Речь идет о подмышечной артерии, крупном кровеносном сосуде, снабжающем руку кровью. Обычно при ампутации использовали жгут, чтобы предотвратить сильное кровотечение. В описанном случае места для жгута не было, поэтому артерию пришлось сдавливать пальцами. После ампутации конечности артерию требовалось навсегда перевязать.

 Нужно немало храбрости, чтобы держать свечу одной рукой, пока хирург ампутирует вторую.

«В комнате был мальчик — подмастерье, как мне сказали, — но он отказался подходить к пациенту и держать его руку. В результате мне пришлось прижимать артерию к головке кости левой рукой, в то время как мистер Кларк держал руку пациента полностью вытянутой. Однако он предупредил меня, что «всегда падает в обморок при виде крови», поэтому он отвернул лицо и отодвинулся как можно дальше. Он держал руку, пока я делал надрез и распиливал кость настолько высоко, насколько это было возможно».

Возможно, вы решите, что обмороки при виде крови могли быть большой помехой для хирурга начала XIX века, но, очевидно, это было не так.

«В комнате была всего одна свеча, и я попросил мистера Кларка подержать ее, чтобы я мог разглядеть артерии, однако с него было достаточно. Несчастный пациент сидел на стуле, не жалуясь: судя по внешнему виду конечности, она уже не могла причинять много боли. Пациент сам предложил: “Сэр, если вы дадите мне свечу, думаю, я смогу ее подержать”. Он вытянул правую руку со свечой, чтобы я хорошо видел культю».

Нужно немало храбрости, чтобы держать свечу одной рукой, пока хирург ампутирует вторую.

«Он поправился, но я слышал, что через шесть месяцев он умер от чахотки. Как оказалось, он был болен уже на момент операции» [12].

Не повезло.

Окно в груди

Иногда хирург совершает настолько впечатляющий профессиональный подвиг, что за операцией навсегда закрепляется ассоциация с его именем. В 1817 году английский хирург сэр Эстли Купер поразил своих коллег, лигировав брюшную аорту, самый большой кровеносный сосуд в брюшной полости. Его пациент (у которого пытались устранить крупную аневризму в паху) умер, но попытка подобной операции вызывала такое восхищение, что на протяжении многих лет ее называли просто «операция сэра Эстли Купера».

 Меры для предотвращения повторного появления опухоли включали каутеризацию и использование «едких веществ», то есть коррозийных химикатов, разъедающих пораженные ткани.

Через год после этой знаменитой неудачи медики со всей Европы услышали новость о еще одном героическом хирургическом вмешательстве. Во всех главных журналах появились статьи с заголовком «Операция Ришеранда». На этот раз героем стал барон Антельм Бальтазар Ришеранд, выдающийся французский хирург. Титул «барон» был присвоен ему Людовиком XVIII за усердную работу с ранеными во время наполеоновских войн. Ришеранд восхищался сэром Эстли Купером, причем даже слишком: позднее он лишился уважения во Франции, после того как осмелился заявить, что хирурги его страны хуже английских. Его одноименная операция была не менее поразительной, чем операция сэра Эстли, причем его пациент остался в живых. Так, Medico-Chirurgical Journal описывает его триумф:

Случай удаления части ребер и плевры рыцарем Ришерандом, профессором медицинского факультета и главным хирургом больницы Сен-Луи.

«Мсье Мишло, санитарный врач из Немура, на протяжении трех лет страдал раковой опухолью в области сердца, которая была удалена в январе 1818 года. Однако кровоточащий грибок часто возникал повторно, несмотря на каутеризацию и применение едких веществ».

Это был не грибок в сегодняшнем понимании этого слова, а патологическое разрастание тканей. Меры, принятые в первых попытках предотвратить повторное появление опухоли, включали катеризацию (прижигание тканей) и использование «едких веществ», то есть коррозийных химикатов, разъедающих пораженные ткани.

«Когда пациент приехал в Париж, мсье Ришеранд обнаружил у него огромную опухоль, из которой выделялась красноватая сукровица[39] с гнилостным запахом. Пациент, однако, не испытывал сильной боли».

У мсье Мишло был хронический кашель, но в остальном его здоровье было вполне крепким. Операция должна была стать большим испытанием, но пациент казался достаточно сильным, чтобы вынести его.

«Было решено удалить часть ребра или ребер, если это будет необходимо, поскольку очаг болезни располагался именно там. Профессор Дюпюитрен и другие выдающиеся хирурги присутствовали и ассистировали на этой опасной операции».

Барон Гийом Дюпюитрен был ведущим хирургом в Париже, и его знали во всей Европе. Сегодня его имя помнят в основном благодаря «контрактуре Дюпюитрена» — заболеванию, при котором скопление доброкачественных опухолей в соединительных тканях руки заставляет пальцы стягиваться к ладони, из-за чего рука становится похожа на клешню.

Несколько лет спустя двое хирургов-баронов, Дюпюитрен и Ришеранд, разорвали отношения из-за оскорбления Ришеранда в адрес французских хирургов, однако на момент операции они были дружелюбно настроенными коллегами. Пациента привязали к столу, чтобы его движения не мешали врачам. В конце концов, анестезии в 1818 году не было.

 Сегодня пневмоторакс не является большой угрозой, потому что все операции в грудной полости проводятся с подключением пациента к аппарату искусственной вентиляции легких.

«Я начал (говорит мсье Ришеранд) с расширения раны посредством крестообразного разреза и увидел, что шестое ребро покрасневшее и увеличенное в длину на десять сантиметров. С помощью бистури я разделил сухожилия межреберных мышц сверху и снизу, а затем в двух местах надрезал ребро с помощью пилы Хея и удалил пораженный участок, аккуратно отделяя шпателем плевру от внутренней поверхности ребра».

Это была сложная операция. Решеранд осознал необходимость удаления секции пораженного раком ребра, что подразумевало отделение мышц и других соединенных с ребром структур вроде плевры, защитной оболочки легких. Инструмент, который он использовал для распиливания кости, был изобретен несколькими годами ранее английским хирургом Уильямом Хеем. У него была длинная ручка и лезвие длиной всего несколько сантиметров. Он предназначался для вскрытия черепа, но его маленькое лезвие оказалось идеальным для описанной операции.

 Драматичное зрелище. Бьющееся сердце находившегося в сознании пациента стало видно в операционном разрезе, в то время как коллапс легкого поставил жизнь мужчины под угрозу.

«Седьмое ребро было поражено в той же степени и было удалено таким же образом, однако с некоторыми трудностями: не обошлось без проникновения в грудную полость из-за небольшого разрыва плевры. Сама оболочка была утолщенной и больной: коротко говоря, именно с нее началось распространение грибка. Площадь пораженной поверхности составляла 20 квадратных сантиметров! Оставить ее нетронутой означало не закончить операцию, поэтому вся оболочка была удалена с помощью ножниц».

В тот момент операция перешла в еще более опасную фазу. Из-за повреждения плевры в полость вокруг легких попадает воздух, и в результате повышения давления может произойти коллапс одного или обоих легких. Такое состояние называется «пневмоторакс»[40]. Сегодня пневмоторакс не является настолько большой угрозой, потому что все операции в грудной полости проводятся с подключением пациента к аппарату искусственной вентиляции легких: легкие расширяются и сокращаются автоматически благодаря трубке, опущенной вниз по трахее. У мсье Ришеранда не было такой современной роскоши: если бы у пациента случился коллапс обоих легких, он почти наверняка не выжил бы.

«Не было потеряно ни капли крови. В этот момент ворвался воздух, левое легкое отказало, а в ране показалось сердце, завернутое в перикард».

Драматичное зрелище. Бьющееся сердце находившегося в сознании пациента стало видно в операционном разрезе, в то время как коллапс легкого поставил жизнь мужчины под угрозу.

«Рану сразу же перевязали, чтобы предотвратить удушение. Тревожность и затрудненность дыхания достигли предела, и так продолжалось 12 часов после операции. Пациент провел ночь сидя с прямой спиной и не сомкнув глаз».

Это неудивительно. Даже если бы ему было достаточно комфортно, чтобы спать, у него ничего не получилось бы из-за страха.

«Ближе к утру на стопы и внутреннюю поверхность бедер пациента были поставлены горчичники с целью облегчения дыхания. С этого момента пульс начал учащаться, а силы прибывать. Пациенту давали только жидкости. Так прошло три дня. Лихорадка была умеренной, но затрудненность дыхания мешала пациенту спать. Через 96 часов после операции мы сняли повязку и увидели, что между перикардом и легким образовались спайки по окружности раны, которая теперь напоминала окно, через которое можно было четко разглядеть сокращения сердца».

Это растопило бы лед на любой вечеринке. Представьте, что вас знакомят с человеком, в груди которого виднеется сердце.

«К счастью, спайка между сердцем и легким была неполной, и там оставалось достаточно места для обильных серозных выделений, которые выходили из раны 10–12 дней в количестве 250 миллилитров в день. На 13-й день выделения прекратились, а на 18-й день спайка между перикардом и легким стала полной, благодаря чему воздух уже не попадал внутрь. Теперь пациент мог лежать и спать. К нему вернулись аппетит и жизненные силы. Рана зажила, и он полностью восстановился» [13].

Слово «спайка» используется здесь в техническом смысле: из-за формирования рубцовой ткани после операции соседние ткани могут слипаться. В данном случае это пошло пациенту на пользу, поскольку спайка между легким и мешком вокруг сердца сформировала воздухонепроницаемый шов, позволивший пациенту снова нормально дышать.

 Если бы у меня удалили значительную часть грудной клетки без анестезии, а потом поместили бы ее в медицинский музей, то я бы тоже не отказался на нее взглянуть.

Это был поразительный результат, но история на этом не заканчивается. В более подробном описании операции и ее исхода, позднее переведенном для Edinburgh Medical and Surgical Journal, мсье Ришеранд писал:

«Пациент, который несколько дней испытывал свои силы путем прогулок в саду вокруг дома, не смог устоять перед соблазном прокатиться в экипаже по улицам столицы. Не утомившись пятичасовой экскурсией, он посетил l’Ecole de Medicine, где ему показали удаленные у него ребра и плевру, помещенные в музее этого учебного заведения».

Если бы у меня удалили значительную часть грудной клетки без анестезии, а потом поместили бы ее в медицинский музей, то я бы тоже не отказался на нее взглянуть.

«Ничего не мешало ему вернуться домой, что он и сделал на 27-й день после операции. Он прикрыл рубец куском вареной кожи на время заживления».

Вполне понятная мера предосторожности. Одна заключительная деталь этой истории заинтриговала мсье Ришеранда. В начале XIX века считалось, что на поверхности сердца отсутствуют болевые рецепторы и что к этому органу можно прикоснуться, не причинив дискомфорта пациенту. Поскольку возможность это сделать предоставлялась нечасто, Ришеранд решил не отказывать себе в этом удовольствии.

«Я не упустил предоставленный мне шанс еще раз доказать полную нечувствительность сердца и перикарда» [14].

 В начале XIX века считалось, что на поверхности сердца отсутствуют болевые рецепторы и что к этому органу можно прикоснуться, не причинив дискомфорта пациенту.

Эта странность не могла затмить удивительное хирургическое достижение. Как писал анонимный корреспондент Edinburgh Medical and Surgical Journal, вся операция сопровождалась трудностями. В рассказе Ришеранда о том, как он удалял ребра пациента, ничего не говорится о том, что в этой области расположено множество важных кровеносных сосудов, причем некоторые из них проходят вдоль углублений на обратной стороне костей. Чтобы удалить секции ребер, ему требовалось отделить сосуды и перевязать их, чтобы предотвратить катастрофическую потерю крови. И ему удалось это сделать в то время, когда пациент находился в полном сознании. Хотя в статье об этом не говорилось, пациент сам был хирургом. Мне хочется верить, что это помогло ему перенести это испытание, но я все же сомневаюсь.

Печальная история Ху Лу

Одним из наиболее удивительных изменений в сфере здравоохранения стало стремительное развитие медицинского туризма. Подсчитано, что каждый год около 15 миллионов человек отправляются за границу ради лечения. Жители стран, где частная медицина является нормой, ищут более дешевые варианты, а кто-то стремится приобрести лекарства или сделать операции, недоступные рядом с домом. Вы можете предположить, что возможность проехать полмира ради важной операции возникла лишь с появлением реактивных самолетов, однако еще в 1831 году молодой человек из Китая поступил именно так.

Его звали Ху Лу, и его история стала сенсацией. Несколькими месяцами ранее он проделал путь от своей деревни до Офтальмологической больницы Макао, первой западной больницы, построенной в Китае для китайцев. Он, должно быть, привлекал всеобщее внимание, потому что его мошонка увеличилась до гигантских размеров, предположительно из-за болезни, называемой элефантиаз[41].

 Подсчитано, что каждый год около 15 миллионов человек отправляются за границу ради лечения.

Гравюра с изображением Ху Лу незадолго до операции

Основатель больницы и хирург Томас Ричардсон Колледж считал, что это неестественное разрастание тканей можно было удалить, но он не решился взяться за такую операцию. Он оплатил Ху Лу дорогу до Лондона и направил его к сэру Эстли Куперу, своему старому наставнику из больницы Гая [15].

В газетах тут же появилась новость о его прибытии, и китайский пациент с отвратительным уродством даже вдохновил художника на создание карикатуры, высмеивающей попытки премьер-министра лорда Грея продвинуть свою избирательную реформу. Однако врачи не стали зря терять время. В апреле 1831 года в журнале The Lancet вышла статья:

Больница Гая. Удаление опухоли весом 25 килограммов, простиравшейся от области под пупком до передней границы ануса.

«Ху Лу, китайский рабочий, поступил в сосудистое отделение больницы Гая на третьей неделе марта прошлого года. У него была огромная опухоль, свисавшая с нижней части живота, природа и размер которой новы для этой страны».

Опухоль Ху Лу была по-настоящему гигантской. Она начала расти за десять лет до описываемых событий, когда ему было 22, и поначалу выглядела как маленький нарост на крайней плоти. На момент операции она была 120 сантиметров в обхвате и свисала с живота между пупком и анусом, практически целиком поглощая гениталии. Позднее выяснилось, что опухоль весила 25 килограммов; она так нарушала равновесие, что Ху Лу приходилось отклоняться назад при ходьбе.

«Мы узнали, что во время путешествия изменения воздуха так подействовали на опухоль, что она увеличилась еще сильнее. С момента прибытия аппетит, здоровье и настроение пациента были очень хорошими. Пока он был в больнице, у хирурга не было никаких причин назначать ему какие-либо лекарства. Его рацион в основном состоял из вареного риса, и его аппетит, который был отменным, никак не ограничивали. Казалось, за время нахождения в больнице его здоровье улучшилось, хотя давать решительную оценку его состояния в тот момент было рано. Он ждал операции с воодушевлением».

 Только в 1860-х годах хирурги стали обращать внимание на поддержание стерильности в операционной.

Ху Лу признался одному доброжелателю, что намеревался сделать операцию, «чтобы облегчить жизнь престарелой матери и не быть для нее бременем». Процедура была запланирована на вторник, но, когда заведующие больницей поняли, что посмотреть на нее придет толпа народа, они перенесли операцию на субботу в надежде, что людей будет меньше.

«Несмотря на принятую меру, у входа в операционную собралось беспрецедентное для такого повода число людей. Тем не менее зайти позволили лишь студентам, причем только тем, кто мог предъявить “больничные билеты”».

«Больничные билеты» выдавались студентам-медикам и давали им право наблюдать за операциями в образовательных целях.

«Таким образом, сотням джентльменов пришлось выйти, и заведующим больницей стало ясно, что необходимо выбрать другое помещение. Вошел сэр Эстли Купер и, обращаясь к студентам, сказал, что из-за толпы наблюдателей операция будет проходить в большом анатомическом театре. После этого люди помчались к названному месту, вмещавшему 680 человек, где незамедлительно начались приготовления к операции».

Кошмар микробиолога: сотни людей выдыхают микробы в непосредственной близости от открытой раны. Только в 1860-х годах хирурги стали обращать внимание на поддержание стерильности в операционной. Ху Лу зашел в операционную и был привязан к столу:

«После небольшого обсуждения сэр Эстли Купер, мистер Ки и мистер Каллавей договорились по возможности сохранить половые органы. После того как лицо пациента было прикрыто, мистер Ки занял свое место напротив опухоли и начал операцию».

Чарльз Астон Ки, взявший на себя инициативу, был бывшим учеником сэра Эстли Купера и был женат на его племяннице. Этот высокий мужчина аристократического вида был известен своим вспыльчивым нравом. Эта операция исчерпала запасы его терпения. Коротко говоря, план заключался в том, чтобы удалить опухоль и освободить пенис с яичками из заточения. Ки начал процедуру с трех больших разрезов, в результате которых он получил лоскуты мышц и кожи. Эти лоскуты позднее должны были прикрыть зияющую рану, оставшуюся после удаления опухоли. Для пациента это было страшно мучительно, ведь анестезия не применялась.

 Во времена, когда хирурги гордились умением ампутировать конечность за пару минут, операция продолжительностью час и 45 минут казалась чем-то невероятным.

«Затем хирург приступил к обнажению двух семенных канатиков и пениса. Этот этап операции выполнялся с особенной аккуратностью. Прошло уже достаточно времени, чтобы угнетающие последствия операции успели себя проявить, однако пенис и яички все еще предстояло высвободить. Хирург был настроен сохранить их, поскольку сексуальные наклонности мужчины не были утрачены, и у него периодически случались семенные выбросы. Однако затянутость этого этапа операции привела к тому, что сэр Эстли Купер предложил пожертвовать гениталиями, и его предложение незамедлительно было принято».

Это решение может показаться жестоким, однако процедура на тот момент слишком затянулась. Пациент терпел немыслимую боль, и, если бы операция заняла много времени, он рисковал умереть из-за кровотечения или шока. Приняв это неприятное решение, хирурги смогли приступить к основной работе по удалению опухоли. Это был кропотливый процесс, влекущий за собой перевязывание множества кровеносных сосудов.

«Однако промежуток времени, прошедший до завершения операции, намного превзошел даже самые пессимистические ожидания. К тому моменту, как опухоль была полностью удалена и открытые участки прикрыты, прошел 1 час и 44 минуты. Эта огромная задержка в основном была связана с интервалами отдыха, которые позволяли пациенту немного прийти в себя».

Вполне понятно. Во времена, когда хирурги гордились умением ампутировать конечность за пару минут, операция продолжительностью час и три четверти казалась чем-то невероятным. Ху Лу несколько раз падал в обморок, а на заключительном этапе почти постоянно находился без сознания. Он потерял изрядное количество крови, хотя присутствующие утверждали, что не больше, чем пол-литра.

 Среди принятых мер было растирание конечностей, введение бренди и воды в желудок и, наконец, переливание 200 миллилитров крови, взятой из руки студента (одного из нескольких, кто предложил свою кровь).

«Сразу после удаления опухоли у пациента случилась еще одна синкопа — хотя он пребывал в обмороке почти все последние полчаса, — после которой несчастный не пришел в себя. Никакие средства, которые должны были вывести его из бессознательного состояния, не действовали. Среди принятых мер было растирание конечностей, прикладывание тепла к scrobiculis cordis[42], введение бренди и воды в желудок и, наконец, переливание 200 миллилитров крови, взятой из руки студента (одного из нескольких, кто предложил свою кровь)».

Это была крайняя мера. До того момента переливание крови от человека к человеку успешно осуществлялось всего несколько раз. Доктор Джеймс Бланделл, ответственный за эту попытку, также работал в больнице Гая. Эта процедура часто не приводила к успеху из-за несовместимости донора и реципиента.

«Сердцебиение постепенно замедлялось. Пациент дышал после операции, но это был чуть ли не единственный признак жизни. Позднее ему было сделано искусственное дыхание, но безрезультатно».

Неизвестный автор отчета восхваляет несчастного, но храброго пациента:

«Стойкость, с которой Ху Лу перенес эту великую операцию, если и не была беспрецедентной, то никогда не была превзойдена в анналах хирургии. То и дело у него вырывался стон или тихое восклицание, и мы думали, что в них читается жалобное признание безнадежности его случая. Слова о том, что лучше бы он вообще не родился, чем перенес операцию, слетали с его губ, пока он закрывал глаза, твердо сжимал зубы и напрягал каждый нерв в решимости, с которой он впервые лег под нож [16]».

Хотя в статье высказано восхищение мастерством Астона Ки, там также критикуется время, выбранное для операции, и «неприятная атмосфера», связанная с присутствием более 600 человек. Однако эта статья не шла ни в какое сравнение с письмом, которое написал в журнал один хирург спустя неделю. «Современная хирургия — это вампир, жаждущий человеческой крови»[43], — писал мистер Симпсон, начиная жестокую атаку на своих коллег:

«Я верю, что природа оказалась милосерднее человека и в результате страшных страданий образовала завесу забвения, сделавшую несчастного пациента хотя бы частично нечувствительным к агонии. По моему мнению, эта операция не могла ни продвинуть вперед хирургическую науку, ни принести какую-то иную пользу человечеству. Эта мера не была оправдана ни с позиции здравого смысла, ни с позиции опыта [17]».

Как подчеркнул Симпсон, жизнь пациента не была в большой опасности. Решение оперировать было связано скорее с гордыней хирургов, чем с клинической необходимостью.

 «Героическая» эра хирургии — это когда операции иногда проводились ради драматического эффекта, а не спасения жизни пациента.

Смерть Ху Лу положила начало периоду переоценки ценностей среди английских медиков и ускорила завершение «героической» эры хирургии, когда операции иногда проводились ради драматического эффекта, а не пользы для пациента. Увы, несчастный китайский крестьянин зря проделал путь в тысячи километров в надежде на исцеление.

Случай в море

Когда я впервые прочел эту волнующую историю об импровизированной операции в открытом море, я не был уверен в ее правдивости. Она появилась в 1853 году в малоизвестном журнале The Scalpel, который выходил в Нью-Йорке с 1849 по 1864 год. Редактором журнала и автором большинства статей был неутомимый доктор Эдвард Г. Диксон, уважаемый эксперт по заболеваниям, передаваемым половым путем, и ярый противник мастурбации — практики, которая, по мнению многих врачей того времени, вела к болезням и даже смерти.

The Scalpel отличался от других медицинских журналов тем, что он был нацелен не только на профессионалов, но и на широкий круг читателей. Статьи были несложные и часто сатирические; в них не употреблялся ненужный медицинский жаргон. На первый взгляд эта история выглядит как острота Диксона, однако большая часть деталей подтверждается газетными статьями и судовыми журналами того времени.

Невероятная операция на подключичной вене, проведенная помощником капитана; выздоровление.

«Эдвард Т. Хинкли из Вэрхэма, Массачусетс, помощник капитана судна “Эндрюс”, капитаном которого был Джеймс Л. Най из Сэндвича, Массачусетс, отправился в китобойное плавание два с половиной года назад (точная дата опущена в нашем протоколе) из Нью-Бедфорда, Массачусетс».

Нью-Бедфорд был, вероятно, самым оживленным портом того времени. Только в 1850 году 85 кораблей отправились из него в китобойные экспедиции. Один из них, «Энн Александр», стал известен год спустя, после того как его протаранил и потопил кашалот (настоящий Моби Дик![44]). Очень немногие суда были потоплены китами, но «Эндрюс», который снялся с якоря всего через два дня после «Энн Александр», тоже не избежал столкновения с китом [18]. Во время богатого событиями плавания именно команда, однако, дала первый повод для переживаний:

«Когда корабль отплыл от Галапагосских островов, один из членов команды, проявивший мятежность своего характера, напал на капитана Ная после упрека за неповиновение. В ходе последовавшей драки капитану было нанесено ножевое ранение, которое шло от угла челюсти до середины ключицы; кожа и верхний слой тканей на левой стороне шеи были рассечены».

Рана была страшной. Нож, пройдя от височно-нижнечелюстного сустава и до ключицы, вскрыл шею капитана.

«Это случилось среди бела дня в присутствии большей части команды. Мистер Хинкли, помощник капитана, оказался поблизости и бросился на помощь. Он мгновенно схватил злодея и передал его экипажу, но нож либо упал, либо был кем-то выхвачен, и страшный поток темной крови хлынул из раны капитана, повалившегося на палубу».

 Рана была страшной. Нож, пройдя от височно-нижнечелюстного сустава и до ключицы, вскрыл шею капитана.

«Темная кровь» свидетельствовала о том, что повреждена была вена, а не артерия. Рана была серьезной, но все же не настолько опасной для жизни.

«Мистер Хинкли незамедлительно залез пальцами в рану и попытался схватить кровоточащий сосуд. Прижав большой палец к ключице и схватив, как он сказал мне, “все, что было между”, ему удалось почти полностью прекратить кровотечение. Кровотечение было такой силы, что пространство на палубе величиной с крышку бочки пропиталось кровью всего за несколько секунд. Из этого и из слабости пострадавшего следовало, что капитан сразу же умер бы, если бы его помощник убрал пальцы с кровоточащего сосуда».

Опасная ситуация. Палец помощника капитана сдерживал багровый поток, что напоминало более кровавую версию истории о голландском мальчике, который закрывал пальцем прореху в дамбе. Он сделал секундную паузу, чтобы понять, как поступить дальше. На тот момент кровотечение остановилось, но ему нужно было найти способ убрать пальцы так, чтобы кровь не пошла снова:

«Мои пальцы нащупали нечто, шедшее в одном направлении с костью. Я попробовал медленно вытащить это из раны, предполагая, что это мог быть кровеносный сосуд. Почувствовав, что оно слегка поддалось, я медленно потащил его одним пальцем. Пока я делал это, капитан страшно стонал, но я не останавливался, понимая, что больше мне ничего не оставалось. Как только это показалось из раны, я смыл кровь и, к своей радости, увидел, что это были два кровеносных сосуда, как я и предполагал. Они располагались один за другим; поврежден был передний».

 «Кровотечение было такой силы, что пространство на палубе величиной с крышку бочки пропиталось кровью всего за несколько секунд».

По этому четкому описанию ясно, что двумя кровеносными сосудами были подключичная вена и артерия. Они находятся прямо под ключицей, причем вена лежит перед артерией. Подключичная артерия является одним из главных ответвлений аорты: если бы прокололи ее, а не вену, капитан, вероятно, истек бы кровью всего за несколько минут.

Как бы вы поступили в такой сложной ситуации? Я, скорее всего, во все горло звал бы на помощь. Однако мистер Хинкли был сделан из теста потверже.

«Мне часто приходилось сшивать разрезанную плоть, но я ничего не знал о сшивании кровеносных сосудов. Я предполагал, что это необходимо лишь тогда, когда их перерезают надвое, как, например, при ампутации конечностей. Я решил попробовать зашить вену и наложил пять маленьких стежков. Они располагались очень близко друг к другу, поскольку рана в вене была не больше сантиметра».

Мистер Хинкли, судя по всему, мастерски управлялся с иглой и нитью, поскольку проделанная им работа кажется невероятно сложной. Не забывайте, что он стоял на палубе качавшегося корабля и лишь несколькими минутами ранее предотвратил мятеж. Едва ли эти обстоятельства можно назвать благоприятными для накладывания крошечных стежков.

«Мистера Хинкли спросили, приходилось ли ему каждый раз перерезать нить и заново заправлять иглу, он ответил: "Да, но я обрезал только один конец, оставляя другой висеть". Он узнал об этом из маленькой книги, которой должен был пользоваться капитан и другие члены экипажа при отсутствии на борту хирурга».

Похоже, что мистер Хинкли быстро всему учился. Он использовал технику прерывающегося шва, при которой каждый стежок накладывается отдельно от соседнего. В то время было принято оставлять нити висеть, поскольку это позволяло хирургу затягивать их по мере необходимости.

 Подключичная артерия является одним из главных ответвлений аорты: если бы прокололи ее, а не вену, капитан, вероятно, истек бы кровью всего за несколько минут.

Мистер Х. продолжал:

«Я свободно перекручивал концы так, чтобы более длинный из них свисал из раны над костью. Наложив швы, я забинтовал рану. На 14-й день я увидел, что нити ослабли: рана зажила, как любой другой порез».

Вот и все: полное исцеление. Однако, обманув смерть однажды, капитану не удалось сделать это во второй раз.

«Несчастный капитан Най все же встретил свой печальный конец: он утонул, когда его корабль был разрушен разъяренным китом».

Сложно точно сказать, что произошло. Капитан Най и двое членов команды действительно были убиты китом 29 декабря 1852 года, однако судно вернулось в порт 3 мая следующего года без капитана, но с 909 бочками китового жира. Корабль «Эндрюс» затем вернулся в море, но через некоторое время в том же году «затерялся у Галапагосских островов».

О дальнейшей судьбе мистера Хинкли ничего не известно, однако я предполагаю, что он покинул корабль в мае 1853 года, поскольку его история появилась в журнале The Scalpel через несколько месяцев.

 Сшивание вен и артерий считалось невероятно сложным делом, и только в начале XX века хирургу удалось сшить концы сосуда, разорванного на две части.

Статья завершается грандиозно:

«Мы можем ошибаться в своих взглядах на ее важность, но нам кажется, что мы описали нашим читателям один из наиболее удивительных случаев во всей истории хирургии» [19].

Доктор Диксон был прав. Сшивание вен и артерий считалось невероятно сложным делом, и только в начале XX века хирургу удалось сшить концы сосуда, разорванного на две части. Специалисты из лучших больниц Лондона, Нью-Йорка или Парижа позавидовали бы результату, достигнутому необразованным моряком на китобойном судне в Тихом океане.

Невероятная хирургическая операция

Страницы: «« « 12345678 » »»