Безумная медицина. Странные заболевания и не менее странные методы лечения в истории медицины Моррис Томас
У хирурга из Сан-Франциско Элиаса Самюэля Купера над кроватью был написан девиз на латыни: Nulla dies sine linea («Ни дня без линии»). Эту фразу произнес греческий художник Апеллес, чтобы описать свою безграничную преданность искусству. Купер тоже не хотел ни дня проводить бесцельно. Будучи ненасытным самоучкой, он спал всего четыре часа в сутки и за свои 40 лет сделал больше, чем некоторые за 80. Однако не все в его жизни было хорошо: он регулярно привлекался к суду, имел плохие отношения с коллегами и подозревался в выкапывании трупов ради своих занятий анатомией. Тем не менее он основал первую медицинскую школу на западном побережье Америки, стал пионером в использовании хлороформа и проведении кесарева сечения, а также сделал множество невероятно смелых операций.
Из всех своих достижений Купер особенно гордился одним — операцией, которую он без колебаний называл самой сложной из всех, что он когда-либо делал. Ей была посвящена статья в выпуске Medical and Surgical Reporter 1858 года, заголовок которой был как минимум преуменьшением:
Невероятная хирургическая операция.
«По просьбе комитета Окружной медико-хирургической ассоциации Сан-Франциско доктор И. С. Купер из того же города предоставил подробный отчет о проведенной им операции по удалению инородного тела из-под сердца!»
В 1857 году идея о хирургических вмешательствах внутри грудной клетки казалась пугающей. Такие операции иногда делали, например, при проникновении мушкетных пуль в легкие, но они считались крайней мерой. Они были очень опасными, поскольку при вскрытии грудной клетки воздух попадал в грудную полость, в результате чего мог произойти коллапс легких. В таких случаях у пациента развивалась дыхательная недостаточность, и он умирал от удушья. Кроме того, расположение инородного тела прямо под сердцем еще сильнее усложняло операцию. Многие хирурги считали, что даже прикосновение к сердцу способно его остановить. Первая операция на сердце состоялась лишь в 1896 году, отчасти потому, что многие эксперты считали вмешательства в этот орган невозможными.
«Доктор Купер не говорит, сколько времени заняла его невероятная операция, однако он упоминает, что «как минимум три четверти часа» ушло на обследование грудной полости зондом с целью определить месторасположение инородного тела. Это может дать читателю приблизительное представление о продолжительности всей операции».
По грубым подсчетам, операция заняла более двух часов. Это не так много по современным стандартам, однако вы многого еще не знаете…
Хирурги считали, что даже прикосновение к сердцу способно его остановить. Первая операция на сердце состоялась лишь в 1896 году.
«Мистер Б. Т. Бил, 25 лет, из Спрингфилда, округ Туалэми, Калифорния, в компании других молодых людей, пребывавших в веселом настроении, решил пострелять из старой пушки. Они заправили ее порохом, поднесли спичку и попытались выбрать безопасное направление стрельбы».
Парни, мне так весело. Может, постреляем из старой пушки?
«К сожалению, сильный ветер раздул порох, и пушка выстрелила, прежде чем они успели отойти на приличное расстояние. Кусок железа, служивший временным казенником, вылетел при выстреле и попал в тело мистера Била с левой стороны ниже подмышки. Он сломал шестое ребро, вошел в грудную полость и остался лежать, как позднее выяснилось, под сердцем справа от нисходящей аорты. Он находился там с момента ранения 25 января 1857 года до его извлечения 9 апреля, то есть всего 74 дня».
Довольно странные обстоятельства. Тот факт, что «кусок железа» вошел в грудную полость мужчины, не убив его, весьма удивителен. Он с легкостью мог повредить множество важных структур, включая крупные кровеносные сосуды или само сердце. Поразительно, что после этого он прожил еще два месяца.
К 1857 году анестезия стала широкодоступной. Хлороформ и эфир угнетают дыхательную функцию, из-за чего повышается опасность внезапной смерти.
«В состоянии полного изнеможения его привезли в город; из раны у него то и дело выходило по несколько десятков миллилитров гноя. Левое легкое перестало функционировать, причем, возможно, не столько из-за повреждения самого органа, сколько из-за скопления гноя в груди. Несколько дней подряд у него отходила кровавая мокрота. Он прибыл в мою больницу на Мишн-стрит восьмого апреля и всю следующую ночь страдал таким удушьем, что меня тревожили самые серьезные опасения о том, что он не доживет до утра».
Хирург предпочел бы дать пациенту «отдохнуть с дороги», но его состояние так обеспокоило врача, что тот решил провести операцию на следующий день. Доктор Купер не был суеверным человеком, но во время подготовки к операции у него появилось странное предчувствие. Выбирая и раскладывая свои инструменты, он почувствовал, что его особенно тянет к «неуклюжей и нескладной» паре щипцов, предназначенной для удаления камней в мочевом пузыре и не подходящей для операции, которую он собирался провести. Долго не думая, он бросил щипцы в карман и пошел в операционную.
«Операция. Пациента положили на правый бок и сделали восьмисантиметровый разрез в мягких тканях».
Когда хирург разрезал мышцы пациента, он обнаружил, что одно ребро было сломано и начало гнить, что, несомненно, было связано с инфекцией. Он увеличил разрез, чтобы он совпадал с первоначальной раной, и затем сделал небольшую паузу в связи с необходимостью перевязать две или три артерии, начавшие кровоточить.
«Когда рана была полностью вычищена, была совершена попытка найти казенник с помощью зонда. Когда она не увенчалась успехом, разрез был снова увеличен и ребра обнажены сильнее».
То, что было описано до сих пор, не показалось бы чем-то необычным в отчете современного хирурга о проведенной операции. Однако не стоит забывать о том, что пациент был в полном сознании. К 1857 году анестезия стала широкодоступной, однако хирург решил обойтись без нее. Возможно, это было связано с риском асфиксии: хлороформ и эфир угнетают дыхательную функцию, из-за чего повышается опасность внезапной смерти.
«Часть шестого ребра, успевшая сгнить, была удалена. За этим последовало отхождение приблизительно 300 миллилитров жидкости, напоминавшей венозную кровь, которая содержалась внутри кисты, прорвавшейся в результате удаления части ребра. Затем был проведен обширный, но осторожный поиск инородного тела с помощью зонда, который не принес результата. Поскольку воздух уже попал в грудную полость, я без колебаний удалил участки пятого и седьмого ребер, а также еще один кусок шестого ребра. Это было необходимо, чтобы освободить пространство для дальнейших поисков».
А теперь на секунду представьте себя на месте пациента: вы лежите в сознании, в то время как хирург отпиливает большие куски ваших ребер и тщательно копается внутри грудной полости.
«Некоторые очень жесткие спайки[45] были разорваны пальцами, в результате чего вышло огромное количество гноя — не меньше двух литров, — который был никак не связан с жидкостью, ранее вышедшей из грудной клетки».
Весьма пугающее количество гноя — больше двух литров.
«В плевре было несколько больших отверстий, и в некоторых местах она была от четырех до шести раз толще нормы. Через эти отверстия можно было четко рассмотреть сокращения сердца внутри перикарда. Пациенту дали бренди, поскольку его состояние стремительно ухудшалось».
Ощущение того, что ваше сердце трогают пальцы хирурга, хоть и неболезненное, но не самое приятное.
Учитывая все то, что пришлось пережить несчастному мужчине, в этом не было ничего удивительного. Бренди использовался в качестве стимулирующего средства, но на месте пациента я бы попросил чего-нибудь покрепче.
«Левое легкое полностью перестало функционировать после отхождения гноя. Выпив приличное количество бренди, пациент вскоре начал оживать, после чего был возобновлен поиск инородного тела. На этот раз можно было прощупать различные части сердца и четко ощутить его сокращения, но о расположении инородного тела до сих пор было ничего не известно».
Ощущение того, что ваше сердце трогают пальцы хирурга, хоть и неболезненное, но не самое приятное.
«Пациент, казалось, пребывал в полном изнеможении. Бренди стали давать в неограниченном количестве».
Только на этом этапе (!) хирург задумался об анестезии.
«Изначально хлороформ не применялся из-за ожидаемого коллапса левого легкого при попадании воздуха в грудную полость, однако из-за реакции пациента его пришлось использовать в небольшом количестве, а затем продолжить манипуляции. Зонд был снова введен, и грудная полость обследовалась не менее трех четвертей часа, прежде чем удалось прощупать нечто похожее на металл, однако сказать наверняка, действительно ли это было инородное тело, не представлялось возможным».
Звучит так, будто в той ситуации было вполне достаточно небольшой дозы хлороформа для легкого седативного эффекта. Хирург продолжил свой эпический поиск проклятого куска металла.
«По всем предположениям кусок металла должен был располагаться в области непосредственно над диафрагмой. Из-за огромного количества гноя он вполне мог сместиться, а под действием силы тяжести — оказаться в нижней части грудной клетки. Когда его там не оказалось, сложно было представить, где еще он мог находиться; описать трудности последующих поисков было бы сложно, если не сказать невозможно».
В анналах ранней хирургии не зафиксировано ни одной операции, которая могла бы сравниться с этой по сложности и опасности. До изобретения рентгена найти маленькое инородное тело, которое могло оказаться в любом месте грудной полости, не убив при этом пациента, было поистине героической задачей.
«Никто, кроме самого хирурга, не в силах вообразить, сколько терпения требовалось для того, что было сделано. Это не хвастовство, а правда. Достаточно сказать, что после общего обследования одной стороны грудной полости последовал поиск по сегментам. Зонд проходил по отверстиям в плевре, которые, как позднее оказалось, не имели нормальной связи с окружающими структурами. В итоге зонд, линейно перемещавшийся по всей поверхности сегментов, под сердцем наткнулся на предмет металлической природы, однако пульсации органа были настолько сильными, что определить что-то наверняка с помощью инструмента было сложно».
Это феноменально. Доктор Купер осуществлял искусные манипуляции рядом с бьющимся сердцем, что стало нормальной хирургической практикой только десятки лет спустя.
Хирург просунул зонд в крошечное отверстие между самым крупным кровеносным сосудом тела и сердцем. Одно неловкое движение, и пациент был бы убит.
«Стало очевидно, что месторасположение куска железа определено, и я попробовал сдвинуть предмет кончиком зонда, чтобы тот оказался в более удобном месте для его извлечения щипцами. Мне это не удалось, и во время маневров инструмент сбился с траектории, по которой он изначально нащупал металл. Пока я пытался восстановить траекторию, что усложнялось опущением некоторых оболочек, я понял, что первоначально зонд достал до куска металла, пройдя между нисходящей аортой и верхушкой сердца».
Это просто ужас! Хирург просунул зонд в крошечное отверстие между самым крупным кровеносным сосудом тела и сердцем. Одно неловкое движение, и пациент был бы убит. Доктор Купер пытался вытащить кусок металла, но раз за разом не мог его схватить. Ни один из инструментов, что подавал ему ассистент, не приносил результата, пока хирург вдруг не вспомнил о щипцах в своем кармане. Именно они ему и требовались.
«После того как кусок металла был повторно обнаружен, зонд ни на мгновение не сдвигался с него, пока пара длинных щипцов для литотомии не схватила и не вытащила этот инородный предмет. Это, однако, заняло несколько минут, поскольку кусок металла было сложно схватить даже после того, как щипцы уже прикоснулись к нему».
Наконец-то! Если даже читать об этом мучительно, вообразите, что чувствовал пациент. Его затянувшееся испытание подошло к концу, рана была перевязана, а он сам отвезен в палату. Его восстановление было долгим и трудным, но в начале августа он чувствовал себя так:
«Наружная рана целиком затянулась. Нет ни кашля, ни боли в правой половине груди. Аппетит хороший, и все функции системы в норме. С левой стороны грудная клетка чуть впалая, но верхняя доля этого легкого прекрасно восстановилась».
Левое легкое было практически разрушено травмой и последующей инфекцией, поэтому состояние пациента было поистине впечатляющим. Доктор Купер заканчивает свой отчет настолько восторженным отзывом о калифорнийском образе жизни, что туристические агентства Сан-Франциско вполне могли бы использовать его в рекламе:
«Поразительное восстановление пациента связано с его веселым нравом, крепким телосложением и воздействием нашего бесподобного климата, в котором пациент с весьма обычной травмой, которому обеспечен хороший уход, просто не может умереть» [20].
Его выздоровление действительно было поразительным. Пять лет спустя появилась новость о том, что
«с того времени он пасет стада на равнинах, женился и завел детей» [21].
Я сомневаюсь, что он лелеял такие надежды, пока лежал на операционном столе и чувствовал, как хирург прикасается к его бьющемуся сердцу.
Часть 5
Поразительные истории выздоровления
Хантеровский музей при Королевской коллегии хирургов в Лондоне содержит одну из лучших в мире медицинских коллекций. Там можно увидеть великое множество законсервированных в формальдегиде органов и экзотических живых существ. Музей был основан в 1799 году, когда британское правительство приобрело более 15 000 анатомических образцов, собранных знаменитым хирургом Джоном Хантером, умершим шестью годами ранее. С момента его смерти коллекция продолжала пополняться многочисленными диковинами, картинами и хирургическими инструментами.
В мае 1941 года на здание музея упала немецкая бомба, уничтожив значительную часть оригинальной коллекции Хантера, в том числе некоторые наиболее ценные экспонаты. Одним из артефактов, навсегда потерянных той ночью, был неполный человеческий скелет, который в XIX веке делил постамент со скелетом слона. Кости принадлежали покойному Томасу Типплу, который в свое время был настоящей медицинской знаменитостью.
Часто пациенты выздоравливали благодаря добросовестности или изобретательности врача, однако некоторым становилось лучше скорее вопреки полученному лечению, чем благодаря ему.
Вечером 13 июня 1812 года Типпл отправился проведать друга, жившего в Стратфорде неподалеку от Лондона. Он поехал на двуколке, легкой двухколесной повозке, запряженной одной лошадью. Когда он приехал, свободных конюхов не оказалось, поэтому он решил распрячь лошадь самостоятельно. Как только он снял узду, лошадь неожиданно подалась вперед, и одна из оглобель повозки вошла Типплу в грудь с левой стороны. Оглобля вонзилась с такой силой, что вышла ниже правой подмышки, и несчастного Типпла прикололо к стене конюшни, как насекомое в коллекции викторианского энтомолога. Первые люди, подоспевшие на помощь, застали его в сознании, и он даже помог им вытащить большую деревянную ось, пронзившую его.
К всеобщему удивлению, Типпл прошел два лестничных пролета без посторонней помощи, а затем снял пальто и лег в постель [1]. Он прожил еще 11 лет, несмотря на минимум медицинской помощи, которая в основном состояла из откачивания полутора литров крови у него из руки[46]. Когда он умер в 1823 году, вскрытие показало, что ось с железным наконечником сломала несколько ребер, в результате чего легкое наверняка было проколото.
На протяжении всего XIX века случай Томаса Типпла приводили в пример поразительной способности человеческого тела к восстановлению.
Жизнь хрупка, но в медицинской истории есть множество примеров, как люди иногда могут восстанавливаться даже после самых страшных травм. Часто пациенты выздоравливали благодаря добросовестности или изобретательности врача, однако некоторым становилось лучше, скорее несмотря на полученное лечение, чем благодаря ему.
Один врач, живший в XIX веке, утверждал, что паралич его пациента исчез, после того как в корабль, на котором он находился, ударила молния.
Медицина — это область, где, как известно, сложно установить четкую связь между причиной и следствием. Этот факт позволял бесчисленному количеству шарлатанов делать возмутительные заявления о предполагаемой эффективности их марки змеиного масла. Один врач, живший в XIX веке, утверждал, что паралич его пациента исчез, после того как в корабль, на котором он находился, ударила молния. Другой говорил, что железнодорожная авария исцелила его пациента от ревматизма.
Хотя подобные истории, вопреки предположениям их авторов, являются не слишком убедительной рекламой медицинских чудес, они могут быть примером стойкости человеческого духа.
Блуждающая мушкетная пуля
Роберт Филдинг, 22-летний сын священника из Глостершира, только окончил Оксфорд, когда в 1642 году в Англии началась гражданская война. Будучи страстным роялистом, он вступил в Королевскую армию и 20 сентября 1643 года принял участие в первой битве при Ньюбери, в которой Чарльз потерпел поражение от сторонников Парламента. Филдинг, сражавшийся на проигравшей стороне, был серьезно ранен. Мало кто верил, что он выживет. Несмотря ни на что, он смог продолжить академическую карьеру в Оксфорде, пока через три года победившие «круглоголовые» не сместили его с должности. Он, однако, снова поступил в университет, чтобы изучать медицину, и к среднему возрасту стал выдающимся и любимым многими врачом в Глостере. В 1670 году он даже был избран мэром города.
Тот факт, что он достиг всего этого, впечатляет, потому что он жил с большой металлической пулей в голове. В 1708 году в Philosophical Transactions был напечатан рассказ самого доктора Филдинга о его боевом ранении:
Короткий рассказ о попадании в доктора Роберта Филдинга мушкетной пули и странной манере ее выхода из его головы, где она пролежала 30 лет. Написано им самим.
«Во время первой битвы при Ньютоне, когда шла гражданская война, врачу попала пуля в os petrosum[47] по орбите правого глаза, которая оказалась раздроблена. Это сопровождалось обильным кровотечением из раны, рта и ноздрей. Хирург тщательно прощупал рану, надеясь обнаружить пулю, но ему это не удалось. На третий день после ранения он лег на солнце и начал обследовать сломанный череп зондом. Он чувствовал трепет мозга, но не смог найти пулю».
Не будет преувеличением назвать эту процедуру операцией на мозге (она едва ли была приятной в полевых условиях). Некоторое время фрагменты кости продолжали появляться из разных отверстий, чему всегда предшествовал странный симптом: челюсть доктора Филдинга смыкалась.
«Как только доктор чувствовал холод, его рот смыкался, и так продолжалось полгода, пока многие кусочки костей выходили у него из раны, рта и ноздрей».
Фрагменты костей стали выходить с чудовищной регулярностью. Плюс этой ситуации состоял в том, что теперь у него в запасе всегда было прекрасное развлечение для вечеринки:
«Когда очередной фрагмент кости должен был выйти, его рот смыкался, и он предупреждал своих друзей, что кость начинает выходить. Это продолжалось шесть или семь недель, и в течение этого времени у него ощущался зуд в отверстии раны, а кость прощупывалась пальцем; он говорил друзьям, что они сейчас увидят, как он открывает рот и достает кость размером не более головки булавки. После этого он сразу же открывал рот».
Почему врач не мог открыть рот и почему выход фрагмента кости приносил ему облегчение? Вероятно, рана располагалась рядом с нижнечелюстным нервом, контролирующим четыре мышцы, ответственные за откусывание и жевание. Сдавливание нерва кусочком кости могло вызывать временный паралич, который проходил лишь тогда, когда давление уменьшалось. Через год рана все же зажила, однако, к недовольству доктора Филдинга, мушкетная пуля так и не была обнаружена.
«В течение десяти или более лет из правой ноздри у него выходила водянистая жидкость, которая затем еще несколько лет текла из левой ноздри».
Похоже, что «водянистая жидкость» была спинномозговой жидкостью, защищающей мозг от травм. Утечка спинномозговой жидкости часто является последствием повреждения твердой мозговой оболочки.
«Два года или около того во время верховой езды врач иногда чувствовал боль с левой стороны в области ушного миндаля, которую он связывал с холодом. Во время езды холодными темными ночами боль периодически сопровождалась глухотой».
«Ушной миндаль» — это миндалины; так в XVII веке их называли люди, не связанные с медициной.
«Однажды, обернув ухо шерстью, чтобы восстановить слух, он писал или читал. Внезапно в его ухо влетел порыв ветра, заставив его содрогнуться. То, что он ощутил, невозможно описать, если вы никогда не чувствовали вакуум. Это случилось в марте или апреле 1670 года. После этого щека обвисла, как парализованная, и под ухом появилась твердая шишка».
Доктор Филдинг был ранен почти 30 лет назад, и пуле понадобилось так много времени, чтобы переместиться из верхней части черепа в горло, откуда она и была извлечена.
Хотя лицевой паралич заставляет задуматься об инсульте, в его случае, возможно, все было не так серьезно. Сдавливание еще одного нерва[48] фрагментом кости (или неуловимой мушкетной пулей) могло вызвать подобные симптомы.
«Затем на этой стороне лица под челюстью у него одна за другой начали появляться опухоли, по поводу которых он обратился сразу к двум врачам. Один из них заподозрил пулю, но такой вариант казался маловероятным. В итоге опухоли стали спускаться к горлу, и если он слегка запрокидывал голову, то одна из них будто на крючке тянула за собой челюсть. При каждом прикосновении к горлу возникала такая боль, будто бы его пронзало множество игл. После того как его убедили сделать несколько компрессов, в горле появилось небольшое отверстие, за ним еще одно, а затем и третье рядом с адамовым яблоком. В третьем отверстии и была обнаружена пуля, которую вырезали в августе 1672 года» [2].
Поразительно. Доктор Филдинг был ранен почти 30 лет назад, и пуле понадобилось так много времени, чтобы переместиться (каким-то образом) из нижней части черепа в горло, откуда она и была извлечена. Удивительно, но присутствие куска свинца никак не повлияло на доктора Филдинга, который даже спустя более 60 лет со своего ранения чувствовал себя достаточно хорошо, чтобы писать.
История мельника
Собачий остров, крупный полуостров на северном берегу Темзы, сегодня нельзя назвать районом Лондона, который может похвастаться своим пасторальным шармом. Район небоскребов Канэри-Уорф — один из главных европейских финансовых центров, однако напоминания о тяжелой промышленности, которая раньше поддерживала местную экономику, все еще виднеются среди дорогих домов. Как ни странно, до конца XVIII века это место было редконаселенным сельскохозяйственным районом, единственными крупными постройками в котором были ряды ветряных мельниц, возведенные на западных дамбах[49], чтобы пользоваться силой речных ветров.
В 1737 году с работником этих мельниц произошел настолько неприятный несчастный случай, что пострадавший стал местной знаменитостью. Портреты Самюэля Вуда продавались в тавернах и книжных магазинах, а его случай обсуждали в научных журналах даже более века спустя. Хирург Джон Белчьер рассказал, что произошло с его знаменитым пациентом, на встрече Королевского общества несколько месяцев спустя:
Рассказ о мужчине, чьи рука и лопатка были оторваны мельницей 15 августа 1737 года. Мистер Джон Белчьер, член Королевского общества, хирург больницы Гая.
Вуд «утверждал, что, когда все случилось, он не чувствовал боли и ощущал лишь покалывание в области раны. Он даже не знал, что ему оторвало руку, пока не увидел ее в колесе».
«Самюэль Вуд, 26 лет, работал на одной из мельниц рядом с Собачьим островом напротив Детфорда. Собираясь взять мешок кукурузы с дальней части мельницы и отнести его к загрузочной воронке, он захватил с собой веревку, на конце которой была петля. Он надел петлю на запястье, и, когда он проходил мимо одного из больших колес, веревка попала в шестеренки. Он не успел быстро высвободить руку, и ее стало затягивать в колесо; его тело начало подниматься от земли, пока не уперлось в перекладину, которая поддерживала ось колеса. В итоге рука и лопатка оторвались от тела».
Это было мучительно. По крайней мере, так кажется.
«Он утверждал, что, когда все случилось, он не чувствовал боли и ощущал лишь покалывание в области раны. Он даже не знал, что ему оторвало руку, пока не увидел ее в колесе».
А теперь ненадолго представьте себя на месте Самюэля Вуда: вообразите, что вы увидели руку, застрявшую в колесе, и только потом осознали, что она ваша.
«Немного придя в себя, он спустился по узкой лестнице на первый этаж мельницы, где его ждал брат. Тот, увидев его, немедленно помчался в дом, смежный с соседней мельницей, который находился приблизительно в 100 метрах от места несчастного случая. Он оповестил его обитателей о происшествии с его братом, однако прежде, чем они успели прийти на помощь, пострадавший мужчина сам прошел около десяти метров от дома, но из-за кровопотери потерял сознание и рухнул на землю. Его подняли и отнесли в дом, а затем присыпали рану толченым кусковым сахаром, чтобы остановить кровь до прихода хирурга, за которым уже успели послать в Лаймхаус».
В XVIII веке сахар обычно продавался в форме конических кусков, и его приходилось ломать и толочь перед применением. Присыпание раны сахаром может показаться вам странным, но такой способ до сих пор используется во многих развивающихся странах. Более того, недавно ученые заинтересовались противомикробным действием сахара для лечения ран.
Присыпание раны сахаром может показаться вам странным, но такой способ до сих пор используется во многих развивающихся странах.
«Однако человек, посланный за врачом, был так напуган, что не смог четко описать хирургу детали произошедшего, поэтому, когда врач пришел и увидел пациента, у него не оказалось с собой ничего, что могло быть полезным в данной ситуации. Он захватил специальное приспособление для сломанной руки, поскольку неправильно понял посыльного».
Итак, с собой у него оказались совсем не подходящие средства. Рука не была сломана — ее вообще не было.
«Он послал к себе домой за бинтами и приступил к осмотру раны, намереваясь перевязать все крупные кровеносные сосуды. К его удивлению, он не увидел ни сосудов, ни кровотечения, поэтому он просто стянул куски плоти как можно ближе друг к другу с помощью иглы и нити, а затем нанес теплый дижестив[50] и хорошенько забинтовал рану».
Следующим утром хирург проверил, кровила ли рана, и, к его удивлению, крови совсем не было. Сделав перевязку, он направил Самюэля Вуда в больницу святого Томаса, чтобы тот находился под пристальным наблюдением хирурга по имени Джеймс Ферне.
«За ним постоянно наблюдали, ожидая кровотечения из подключичной артерии, однако никаких следов свежей крови не было. Несмотря на отсутствие кровотечения, считалось неправильным снимать бинты, не выждав четырех дней. Когда мистер Ферне взглянул на рану, на ней не было видно никаких кровеносных сосудов, поэтому рану снова забинтовали, а пациента через два месяца признали здоровым».
Незапланированная ампутация определенно прошла успешно, поскольку после нее осталось много кожи и мышц, которыми можно было прикрыть рану. Когда врачи осмотрели оторванную конечность, то обнаружили, что лопатка и обе кости предплечья были сломаны, «однако пациент не мог сказать, были ли они сломаны до того, как руку оторвало».
Руку и лопатку несчастного мужчины вырвало машинным оборудованием. Было бы логично предположить, что тройной перелом руки являлся результатом этого несчастного случая, а не странным совпадением.
Но почему же он не истек кровью? В результате травмы был поврежден крупный кровеносный сосуд — подключичная артерия. При обычных обстоятельствах у пациента началось бы сильнейшее кровотечение, которое, вероятно, убило бы его в течение часа. Однако по какой-то причине этого не произошло. Хирург предположил, что ткани вокруг артерии зажали ее, выполнив роль жгута и предотвратив потерю крови.
Мистер Белчьер прекрасно понимал, что ему могут не поверить: медицинские небылицы часто публиковали в журналах без необходимых доказательств. Ему пришлось потрудиться, дабы убедить всех в правдивости этой истории.
«Поскольку этот случай уникален и примечателен тем, что подобных ему в истории не было, я, чтобы собрать о нем как можно больше подробностей, не только часто посещал пациента в больнице и записывал всю информацию, которую он мог мне предоставить, но и два дня назад направился на мельницу, где произошло несчастье, и узнал все детали дела».
Но этим он не ограничился. Мистер Белчьер театрально объявил собравшимся высокопоставленным лицам, что он привел особого гостя с неожиданным реквизитом:
«Чтобы окончательно убедить Общество, я привел самого пациента и попросил его принести руку, которая хранится в спирту с момента самого происшествия» [3].
Вот это представление! В более позднее издание «Анатомии человеческого тела» хирург XVIII века Уильям Чеселден включил симпатичную гравюру с изображением Самюэля Вуда. На ней мельник задумчиво смотрит на сельский пейзаж, а над деревьями виднеется мельница. Все выглядело бы вполне романтично, если бы не предмет на переднем плане: его рука с нервами и сухожилиями, оторванная в результате страшного несчастного случая, который ему повезло пережить.
Гравюра с изображением Самюэля Вуда из «Анатомии человеческого тела» Уильяма Чеселден
С одной стороны вошла, с другой вышла
Когда доктор Генри Йейтс Картер в 1795 году направил три статьи в журнал Medical Facts and Observations, он представился «хирургом из Кетли, Шропшир, близ Веллингтона». Такое описание пробуждает ассоциации со скромным сельским врачом, однако в действительности он был смелым авантюристом. Он родился в Лондоне, но после смерти родителей пересек Атлантику, чтобы стать помощником своего дяди, жившего в Филадельфии. Он был военным хирургом во время Войны за независимость, а затем присоединился к Королевскому флоту, став свидетелем военных действий с обеих сторон Атлантики. Он был хирургом на флагманском корабле адмирала Родни «Формидабл», когда в 1782 году состоялось Доминиканское сражение, знаменитая битва, во время которой британцы смогли предотвратить спланированное вторжение французов и испанцев на Карибские острова. Затем он на несколько лет уехал в Англию, чтобы заниматься медициной, но потом эмигрировал в Пенсильванию, где и умер в 1849 году, не дожив всего несколько месяцев до своего сотого дня рождения.
Истории, о которых он написал в журнал, как ни странно, были о сельской жизни и войне. Одна статья была посвящена травме от водяного колеса; вторая — мужчине, чья стопа была раздроблена лошадью и повозкой; а третья, самая интересная, сражениям в Америке, которые произошли 20 годами ранее:
Случай огнестрельной раны головы. Автор тот же.
«Гессенский гренадер, возрастом от 30 до 40 лет, был одним из командированных для осады крепости на берегу Делавэра. Поднимая свое оружие[51], он получил пулю (картечную) в ту часть os frontis[52], что формирует внешний canthus[53] глаза. Пуля прошла через голову и вышла под ухом с противоположной стороны».
Гессенские наемники были германскими солдатами, воевавшими на стороне британцев во время Войны за независимость, что приводило в ярость многих американских патриотов. Тот факт, что доктор Йейтс упомянул Делавэр, позволяет предположить, что солдат был ранен в декабре 1776 года в битве при Трентоне, в которой гессенские солдаты сыграли большую роль. Путь, который прошла пуля (от «а» до «б»), становится понятен благодаря сопутствующей иллюстрации.
Гравюра с изображением гессенского гренадера, на которой показаны входное и выходное отверстия мушкетной пули, прошедшей прямо сквозь голову
«Я не могу сказать, какими были немедленные последствия ранения, поскольку меня не было рядом, но, когда пациента принесли в госпиталь, он прекрасно помнил все, что с ним произошло, за исключением нескольких моментов после его падения. Он жаловался на легкую боль и потерял совсем не так много крови, как можно было бы ожидать в подобной ситуации. Пуля значительно расколола череп как на входе, так и на выходе, и была найдена в складках воротника его мундира».
Думаю, гораздо лучше найти ее там, чем знать, что она до сих пор у тебя в голове.
«После того как рану очистили и внешние осколки кости удалили, голова была забинтована. Поскольку пульс был хорошим, пациенту пустили кровь, а затем дали 25 капель опиумной настойки. На следующий день у него появилось чувство тяжести над глазами, и он сказал, что предметы кажутся ему не такими яркими, как обычно. Ближе к вечеру он стал жаловаться на тошноту и жажду».
Учитывая то, что с ним произошло, неяркость предметов кажется мелочью, с которой вполне можно смириться. В течение следующих нескольких дней лечение было направлено в основном на кишечник (вам может показаться это странным, но в то время это была распространенная практика): пациенту делали регулярные клизмы.
«На третий день он стал жаловаться на боль в голове, которая сопровождалась головокружением, а также на слабость в конечностях. Поскольку клизмам не удалось спровоцировать обильное отхождение каловых масс, пациенту назначили три грана хлористой ртути и 15 гранов порошка корня ялапы, которые хорошо справились со своей задачей и устранили только что упомянутые симптомы. Глаза пациента были слегка воспалены, и он сообщил о боли в месте вхождения пули».
Если представить, что натворила пуля внутри черепа, пока шла сквозь него, поразительно, что пациенту вообще удалось встать с больничной койки, не говоря уже о том, чтобы вернуться на фронт.
На шестой день у него случилось «обильное отхождение гноя из раны» (из кишечника, несомненно, тоже были обильные отхождения), после чего его состояние начало улучшаться.
«Фрагменты кости, которые пуля загнала глубже в рану, выходили из второго отверстия во время каждой перевязки (то есть дважды в сутки) на протяжении нескольких дней».
Эти костные фрагменты были частями лба и глазницы, но выходили они из отверстия под ухом! Становится все любопытнее и любопытнее.
«Тошнота, головная боль, слабость в конечностях, жажда и все симптомы лихорадки постепенно исчезли. Верхнее отверстие затянулось грануляционной тканью и плотно заросло. Приблизительно через десять недель не требовалось больше ничего, кроме повязки на нижнее отверстие рядом с ухом».
Менее чем за два месяца рана затянулась. Поразительно, но пациент полностью выздоровел.
«Я не видел пациента с тех пор, как он перестал нуждаться в перевязках, но на основании состояния раны, а также здоровья и силы пациента я мог с уверенностью сказать, что через несколько дней после нашей последней встречи он мог снова приступить к службе» [4].
Если представить, что натворила пуля внутри черепа, пока шла сквозь него, поразительно, что пациенту вообще удалось встать с больничной койки, не говоря уже о том, чтобы вернуться на фронт.
Штык в голове
Даже Александр Дюма не создал бы настолько неправдоподобно смелого, галантного и талантливого героя, как Урбен-Жан Фардо. Учитель, священник, солдат и хирург — он преуспевал в любом виде деятельности. Сумев совместить занятия медициной с карьерой во французской революционной армии, он добился таких успехов в военном деле, что в 1802 году стал одним из первых награжденных орденом Почетного легиона. Через час после вручения ему ордена Наполеоном Бонапартом на великолепной церемонии близ Булони Фардо нырнул в бушующее море (сделав паузу, дабы поцеловать орден, только что приколотый императором к его мундиру) и поплыл к тонущему кораблю. Он спас более 150 жизней [5].
Во время Войны четвертой коалиции Фардо сопровождал армии Наполеона в ходе кампании в Восточной Европе. Он присутствовал на битве при Пултуске 26 декабря 1806 года, состоявшейся в разгаре холодной польской зимы. Там он стал свидетелем необычного происшествия, которое он позднее описал на встрече Парижского медицинского общества:
Наблюдения за раной головы, нанесенной штыком, выбитым пушечным ядром. М. Фардо, бывший военный хирург, обладатель ордена Почетного легиона и т. д. Зачитано Обществу 20 июня 1809 года.
«Солдат по имени Малва, voltigeur моего полка, был ранен в голову штыком, который был выбит и приведен в действие пушечным ядром».
Слово voltigeur означает солдата легкой пехоты. Изначально такие солдаты должны были запрыгивать на крестец проходящей мимо кавалерийской лошади, а затем легко спрыгивать с нее на поле боя и сражаться с противником на ногах[54]. Солдату по имени Малва не повезло с ранением. Похоже, что штык, находившийся в винтовке, выбило пушечным ядром, в результате чего он превратился в реактивное орудие убийства. Его скорость наверняка была огромной, поэтому он мог нанести немалые повреждения.
«Штык попал пехотинцу в правый висок на расстоянии ширины двух пальцев от угла глазницы и чуть выше него. Штык (длина которого составляла от 30 до 35 сантиметров) вошел до самой рукоятки, пересек верхнечелюстной синус и вышел с другой стороны так, что острие на 12 сантиметров торчало из раны».
Верхнечелюстной синус — это одна из полостей черепа, расположенная ниже скулы. Она также известна под более поэтическим названием «гайморова пазуха», которое пробуждает ассоциации скорее с шотландским аристократом, чем с анатомической особенностью. Итак, штык вошел в правый висок, прошел сквозь череп и показался из левой щеки, причем из выходного отверстия торчало не менее 12 сантиметров лезвия. Ситуация была максимально неприятной.
Штык вошел в правый висок, прошел сквозь череп и показался из левой щеки, причем из выходного отверстия торчало не менее 12 сантиметров лезвия.
«Мужчина упал, но не потерял сознание. Он предпринял несколько безрезультатных попыток вытащить штык; двум товарищам, один из которых держал голову, а второй тянул, тоже это не удалось».
После этой трогательной сцены, которая вызывает у меня ассоциации с двумя голодными птицами, перетягивающими одного червя, солдаты признали поражение и отвели своего товарища к военному хирургу.
«Несчастный раненый пришел ко мне, опираясь на плечи двух товарищей. С помощью другого солдата я попытался вытащить штык, но он был будто воткнут в стену. Солдат, ассистировавший мне, сказал пациенту лечь на бок, а затем уперся ногой в его голову и наконец вытащил штык. Сразу после этого началось сильное кровотечение: кровь выходила в обильном количестве».
Хирургическая процедура, во время которой приходится ставить ногу на голову пациента, просто не может быть щадящей. В той ситуации это было не слишком разумно: современный врач, прежде чем пытаться вытащить штык, узнал бы, какие структуры он повредил и как он расположен относительно кровеносных сосудов. Тем не менее мы должны снисходительно относиться к крайностям военной медицины.
«Малве впервые стало плохо. Я думал, что он умрет, и оставил его ради перевязки других раненых. Через 20 минут он пришел в себя и сказал, что ему гораздо лучше, после чего я перевязал его рану. Мы стояли в снегу, и погода была страшно холодной, поэтому я хорошенько обмотал его голову шарпи и бинтами».
Шарпи называли материал, который использовали для перевязок. Он состоял из тонких полос льна, распушенных на нити.
Хирургическая процедура, во время которой приходится ставить ногу на голову пациента, просто не может быть щадящей.
«Он отправился в Варшаву с еще одним раненым солдатом. Он шел пешком, скакал на лошади и ехал в повозке от конюшни до конюшни и от леса до леса. Он добрался до Варшавы за шесть дней, преодолев 20 лье[55]. Через три месяца я снова встретил его в больнице, и он прекрасно себя чувствовал. Он потерял зрение на правом глазу: глаз и веко сохранили форму и подвижность, но зрачок стал расширенным и немобильным [6]».
Не самые страшные последствия штыка в голове. На этом солдат Малва пропадает из исторических записей, хотя о мсье Фардо нам известно гораздо больше. Покинув армию, он вернулся в родной Сомюр и стал знаменитым хирургом-офтальмологом. Он помогал в основном бедным и в целом вел филантропическую жизнь. Похоже, никто никогда не отзывался о нем плохо. Видимо, Дюма так и не написал книгу об Урбене-Жане Фардо, потому что тот был слишком уж милым.
Везучий пруссак
Максимилиан Йозеф фон Келиус был выдающимся немецким хирургом XIX века, оказавшим большое влияние на всю Европу. Его лекции часто цитировали в лондонских и эдинбургских журналах, а его учебник «Руководство по хирургии», переведенный на английский, широко применялся.
В главе, посвященной травмам грудной клетки, Келиус описал один крайне необычный случай, о котором ему рассказал лондонский друг, член Королевской коллегии хирургов, Джон Голдуайер Эндрюс[56]:
О ранах груди.
«Дж. Т., 19-летний прусский моряк, опускал трисель-мачту, как вдруг фиксировавший ее канат ослаб, и мужчину прикололо мачтой к палубе».
На кораблях XIX века трисель представлял собой маленький парус, который привязывали к гику, закрепленному на основании грот-мачты. В подстрочном примечании Келиус упоминает, что длина трисель-мачты составляла десять метров, а ее обхват — 60 сантиметров. На конце у нее было 13-сантиметровое металлическое острие.
«Когда произошел несчастный случай, мачта опустилась до расстояния 180 сантиметров от палубы. Мужчина поднял руки, чтобы придержать ее и вернуть на место, но в этот момент поддерживавший ее канат лопнул, и мачта перпендикулярно вонзилась ему в грудь».
Десятиметровая дубовая или сосновая мачта, судя по всему, была страшно тяжелой. Кстати, я ведь упоминал 13-сантиметровое острие на конце?
«Мачта сбила его с ног и, пронзив грудь, приколола к палубе. Острие вошло в палубу на три сантиметра, следовательно, грудную клетку сдавило так, что ее высота теперь равнялась десяти сантиметрам».
Только попробуйте это представить: грудь моряка со всем ее содержимым сплющило лишь до маленькой доли ее обычной высоты.
Только попробуйте это представить: грудь моряка со всем ее содержимым сплющило лишь до маленькой доли ее обычной высоты.
«Прошло некоторое время, прежде чем острие извлекли, а моряка отвезли в больницу».
Нет никаких данных о том, как именно извлекли острие, однако его сохранили как диковинку и позднее выставили в Хантеровском музее, анатомической коллекции Королевской коллегии хирургов.
«25 февраля 1831 года: на момент поступления в 10:00 лицо пациента было мертвенно-бледным, дыхание нарушенным; периодически он отхаркивал пенистую кровь, пульс был нестабилен. Через некоторое время симптомы усугубились, и пациенту угрожало удушение».
«Пенистая кровь» указывала на кровотечение в легком, очевидно проткнутом металлическим острием. Само собой разумеется, что это было опасное для жизни ранение.
«Острие вошло в грудь между четвертым и пятым ребром с левой стороны приблизительно в трех сантиметрах от середины грудины. Оно прошло наискосок и показалось между 11-м и 12-м ребром в десяти сантиметрах влево от позвоночника».
В 1830-х годах хирург совершенно ничего не мог сделать с серьезной травмой грудной клетки. Ему оставалось только ждать и надеяться, что пациент выживет.
Грудная клетка была, как заметил хирург, «сплюснутой» с одной стороны, и ее повреждение делало сердце особенно уязвимым. Однако это было не все.
«Помимо этого, кожа на правой стороне черепа была сильно разорвана. Рана простиралась от лобной кости до нижней части затылочной кости, в результате чего значительно обнажилась височная мышца. Нижняя челюсть тоже была сломана».
Рану на голове, которая была большой, но не опасной для жизни, можно было обработать и перевязать, но в 1830-х годах хирург совершенно ничего не мог сделать с настолько серьезной травмой грудной клетки. Ему оставалось только ждать и надеяться, что пациент выживет.
«Рану прикрыли хлопковыми тампонами и зафиксировали их липким пластырем, но больше ничего сделано не было. Через два часа после его поступления в больницу симптомы удушья ослабли, и пациенту стало немного лучше» [7].
Моряк провел беспокойную ночь, но, к облегчению врачей, с утра он был еще жив. Выбранный курс лечения был весьма типичным для того времени: пациенту часто ставили пиявок, давали слабительное для очищения кишечника и позволяли питаться лишь молоком, аррорутом и крошеным печеньем. Для облегчения боли ему регулярно давали опиум. Выздоровление было медленным, но через месяц после происшествия он нормально себя чувствовал и придерживался диеты из бланманже и кофе. К концу апреля ему «позволили ежедневно пить пиво и съедать половину цыпленка», что звучит гораздо более аппетитно. 25 мая, то есть спустя примерно три месяца с несчастного случая, он наконец выздоровел и покинул больницу.
Этот случай также упоминается в книге Джорджа Гутри, британского хирурга, который был одним из лучших в Европе специалистов по травмам грудной клетки. В своей монографии (1848) Гутри выражает удивление по поводу легкости симптомов пациента:
«Кровохаркание не было более интенсивным, чем в типичных случаях сломанных ребер. Выделение гноя из ран вплоть до их заживления было минимальным. Пульсации сердца были настолько интенсивными, что приподнимали одеяло. Пациенту пустили около двух с половиной литров крови из руки и наложили ему 300 пиявок в разное время».
Количество крови, пущенное из вены за три месяца, не является опасно большим, однако 300 пиявок значительно его увеличили. Такая потеря крови не могла не сказаться отрицательно на цвете его лица.
Через десять лет после происшествия мистера Гутри пригласили осмотреть пациента.
«Он пребывал в крепком здравии. Дыхание с травмированной стороны восстановилось; сердце работало интенсивно, но вполне регулярно. Мачта своим давлением раздвинула крупные кровеносные сосуды, и острие прошло между ними, благодаря чему в истории появился настолько удивительный случай выздоровления».
Тупые предметы наносят меньше повреждений, чем острые, поскольку они не протыкают внутренние органы, а просто раздвигают их.
Теперь этот случай действительно кажется удивительным. Упомянутые крупные сосуды — это аорта и легочная артерия, которые так тесно прилежат друг к другу прямо над сердцем, что между ними и сигаретная бумага не пройдет, не говоря уже о металлическом острие.
«Благодаря, возможно, тупости острия и большой силе, с которой тяжелая мачта прошла сквозь грудь, легкое оказалось лишь немного повреждено».
Предположение Гутри кажется вполне разумным. Он считал, что при прокалывании человеческого тела тупые предметы наносят меньше повреждений, чем острые, поскольку они не протыкают внутренние органы, а просто раздвигают их. Гутри основывался на собственном опыте и внимательно изучил похожие травмы, которые подтверждали его теорию.
Но что же стало с карьерой пациента? Вы можете предположить, что после того, как его прикололо к палубе, он решил заняться чем-то менее опасным, но не тут-то было.
«Его здоровье полностью восстановилось. Сначала он работал лакеем, но затем вернулся в море. Он пережил два кораблекрушения и спасся благодаря тому, что проплыл большое расстояние. В 1841 году он хорошо себя чувствовал и отправился в плавание в Вест-Индию» [8].
По крайней мере, никто не мог обвинить его в малодушии.
Случай для доктора Гроба
В 1837 году подросток из населенного пункта Гаспе на востоке Канады споткнулся на лужайке у дома и упал на инструмент, который был у него в руке. Беды не произошло: рана сильно не кровоточила, и после первой помощи, оказанной братом, он вернулся домой на ужин.
Звучит не слишком интригующе, но вы еще не знаете, что инструментом была коса, которая вошла в грудь мальчика с одной стороны, а вышла с другой. Этот случай произвел фурор на обеих сторонах Атлантики, когда его подробности были описаны в недолго просуществовавшем канадском журнале British American Journal of Medical and Physical Science[57].
Боковой прокол грудной клетки лезвием косы, за которым последовало полное выздоровление; с комментариями. Доктор И. К. Севелл, Эдинбург; член Королевской коллегии хирургов, Эдинбург; член Королевского медицинского общества и т. д.
История казалась настолько неправдоподобной, что редактор согласился опубликовать ее только после того, как получил показания трех надежных свидетелей, двое из которых были врачами.
«Молодой человек неподвижно лежал с лезвием косы в груди, пока его брат, проявивший несравненную стойкость духа, медленно не вытащил его, внимательно наблюдая за изгибом».
Первым на месте происшествия оказался не врач, а местный мировой судья Дж. Д. Макконнелл:
«В 1831 году господин Джеймс Бойл, молодой человек 18 лет, в компании своего младшего брата косил лужайку неподалеку от дома его отца. Как это было у них заведено, перед ужином он снял лезвие с черенка, чтобы его заточить.
Пока он шел к дому, расположенному в нескольких сотнях метров, он наступил на полено и упал прямо на лезвие косы, которое вошло в его грудь под правой мышкой и вышло под левой. Несчастный молодой человек неподвижно лежал со страшным инструментом в груди, пока его брат, проявивший несравненную стойкость духа, медленно не вытащил лезвие, внимательно наблюдая за его изгибом. Последовавшее кровотечение было не таким обильным, как можно было ожидать, и с помощью брата пострадавший дошел до дома».
Семья хотела бы пригласить врача, но в Гаспе, крошечном удаленном прибрежном населенном пункте в самой восточной точке Квебека, это был не вариант. В сноске говорится:
«Когда произошел несчастный случай, поблизости не проживало ни одного медика. Фредерик Гроб, китобой, которого называли “доктор Гроб”…»
Имя, которое явно не внушало доверия пациентам.
«…обычно пускал кровь, вырывал зубы и оказывал другие подобные услуги. Ему хорошо удавалось облегчать страдания больных. Под его наблюдением молодой человек медленно пошел на поправку».
Через пару дней после несчастного случая корабль Королевского флота «Сапфо» бросил якорь у берегов Гаспе. Это была большая удача, так как на его борту было не меньше трех врачей.
«Я незамедлительно сообщил о случившемся бортовому хирургу мистеру Томсону, который направил своего ассистента Спруля к пациенту, чтобы его осмотреть и оказать необходимую помощь. Джентльмен сделал так, как ему сказали. Помню, он отметил, что отсутствие кровохаркания было хорошим знаком».
Кровохаркание свидетельствовало бы о повреждении легкого, чего молодому человеку, к счастью, удалось избежать.
«Поскольку инцидент и его неожиданные последствия были для меня непостижимой загадкой, я попросил доктора Спруля сообщить мне в письме свое мнение о произошедшем».
Корабельный хирург сообщил, что кончик косы, войдя под мышку, оставил рану длиной восемь сантиметров между третьим и четвертым ребром с правой стороны. Затем коса горизонтально прошла сквозь грудь и показалась в той же точке с левой стороны. Доктор Спруль был очень впечатлен:
«Учитывая расположение раны и инструмент, которым она была нанесена, я считаю, что пациент чудом выжил. Могу предположить, что лезвие было повернуто тупым концом к крупным кровеносным сосудам, что их защитило. Если бы острый край был повернут иначе, смертельного исхода было бы не избежать».
«Чудом выжил» — недостаточно сильно сказано. Если симптомы были настолько слабыми, коса каким-то образом не задела жизненно важные органы. Даже если это было так, маловероятно, что коса, прошедшая в том месте груди, не задела плевру — мешок, окружающий легкие. Автор статьи доктор Севелл предположил, что у молодого человека случился коллапс легкого, когда воздух через рану попал в грудную полость, однако прокол был настолько маленьким, что, когда лезвие извлекли, он тут же затянулся, позволив легкому снова наполниться. Неважно, действительно ли это было так, ведь пациенту в любом случае невероятно повезло.
«Остается лишь добавить, что сегодня господин Джеймс Бойл — крепкий и сильный мужчина, который не жалуется на здоровье. Он пошел по стопам отца и стал китоловом. В настоящее время он проживает на юго-востоке бухты Гаспе в округе Гаспе, Нижняя Канада» [9].
Редкий пример того, как Гроб спас пациента от преждевременной кончины.
Отрублен, возвращен на место и сращен
Тема мозговых повреждений вызывала особое восхищение у медиков XIX века. В 1820-х годах между двумя знаменитыми парижскими физиологами разгорелся спор на тему работы мозга. Франц Йозеф Галль считал, что в мозге есть отдельные области, отвечающие за ощущения, двигательные функции и разные эмоции[58]. Его более молодой оппонент Мари-Жан-Пьер Флуранс оспаривал его теорию, утверждая, что его собственные опыты на животных доказывают работу мозга как «неделимого целого». Хотя такие эксперименты иногда приводили к интересным результатам, они часто были жестокими и неоднозначными с точки зрения полезности, ведь никто не знал, применимы ли их результаты к людям.
Читать бесплатно другие книги:
