Хроника Убийцы Короля. День второй. Страхи мудреца. Том 1 Ротфусс Патрик

Глава 66

Под рукой

В тот же вечер я сидел в одиночестве там, где, по идее, была моя гостиная. Или салон. По правде говоря, я так и не понял, в чем разница.

Я с изумлением обнаружил, что на новом месте мне изрядно нравится. Не потому, что тут просторнее. Не потому, что из окон открывался куда лучший вид на сад. Не потому, что мозаика на мраморном полу была приятнее для глаз. И даже не потому, что в этих апартаментах имелся свой собственный бар с приличным набором вин, хотя это, конечно, было приятно.

Нет. Новые апартаменты были лучше потому, что тут было несколько мягких стульев без подлокотников, идеально подходящих для игры на лютне. Подолгу играть в кресле с подлокотниками неудобно. В прежних своих комнатах я в конце концов усаживался на пол.

Я решил, что комната, где стоят удобные стулья, будет моим залом для репетиций. Или моей лютневой… Я пока не нашел достаточно подходящего названия.

Нет нужды говорить, что я был очень рад тому, как все обернулось. Чтобы отпраздновать новоселье, я откупорил бутылку хорошего темного фелорского вина, расслабился и достал свою лютню.

Я решил начать с чего-нибудь быстрого и проворного и сыграл «Тим-тиририм», чтобы размять пальцы. Потом заиграл что-то нежное и легкое, мало-помалу заново осваиваясь с лютней. К тому времени, как я уговорил примерно полбутылки, я сидел, задрав ноги на стол, и музыка, льющаяся с моих струн, звучала разнеженно, как кот, греющийся на солнышке.

И тут я услышал у себя за спиной какой-то шум. Я резко оборвал мелодию и вскочил, ожидая увидеть Кавдикуса, или стражу, или еще какую-нибудь смертельную опасность.

Но это был всего лишь маэр. Он смущенно улыбался, точно ребенок, только что разыгравший шутку.

– Я так понимаю, на новом месте вам нравится?

Я взял себя в руки и отвесил небольшой поклон.

– Для такого, как я, эти апартаменты, пожалуй, чересчур роскошны, ваша светлость.

– Они довольно скромны, учитывая, чем я вам обязан, – возразил Алверон. Он уселся на ближайший диван и любезным жестом дал понять, что я тоже могу садиться. – Что это вы сейчас играли?

Я снова сел на стул.

– Да так, ничего, ваша светлость. Я просто развлекался.

Маэр приподнял бровь:

– Так вы это сами сочинили?

Я кивнул, и он махнул рукой:

– Простите, что прервал. Продолжайте, прошу вас.

– А что вам угодно послушать, ваша светлость?

– Мне известно из надежных источников, что Мелуан Лэклесс обожает музыку и красивые слова, – сказал он. – Вот что-нибудь в этом духе.

– Красота бывает разной, ваша светлость, – сказал я. И заиграл вступление к «Верной Виолетте». Мелодия лилась легко, нежно и печально. Потом я перескочил на «Песнь о сэре Савиене». Мои пальцы ловко брали сложные аккорды, не скрывая, как это трудно.

Алверон кивал, отвечая собственным мыслям, выражение его лица с каждой нотой становилось все более довольным.

– А вы и сами сочинять можете?

Я уверенно кивнул:

– Могу, ваша светлость. Только, чтобы написать достойную вещь, требуется время.

– И много ли времени на это требуется?

Я пожал плечами:

– День, два, три. Смотря какую песню вы хотите. Письма-то писать проще.

Маэр подался вперед.

– Я рад, что похвалы Трепе не были преувеличенными, – сказал он. – Должен признаться, что я переселил вас в эти комнаты не только из благодарности. Тут есть ход, ведущий в мои покои. Нам нужно будет часто видеться, чтобы обсуждать мое сватовство.

– Да, ваша светлость, это будет очень кстати, – сказал я, а потом добавил, тщательно выбирая слова: – Ваша светлость, я ознакомился с историей семьи невесты, но в таком деле, как ухаживание за дамой, от этого не так уж много проку…

Алверон хмыкнул.

– Вы, должно быть, принимаете меня за глупца, – беззлобно сказал он. – Я понимаю, что вам нужно встретиться с ней. Через два дня она будет здесь, она должна прибыть с визитом вместе со множеством других знатных господ. Я объявил месячные празднества в честь моего выздоровления от длительной болезни.

– Весьма умно придумано! – похвалил я его.

Он пожал плечами.

– Я постараюсь свести вас как можно быстрее. Вам что-нибудь требуется для упражнений в вашем искусстве?

– Главное – побольше бумаги, ваша светлость. И еще перья и чернила.

– Как, и все? Мне рассказывали про то, что поэтам, чтобы слагать стихи, требуются всякие странные вещи.

Он сделал неопределенный жест.

– Какой-нибудь напиток особенный или обстановка… Я слышал о поэте, довольно знаменитом у себя в Ренере, который держит под рукой кадку с гнилыми яблоками. И когда его покидает вдохновение, он открывает эту кадку и вдыхает пары, которые исходят от яблок.

Я расхохотался.

– Я ведь музыкант, ваша светлость! Предоставьте эти зубодробительные суеверия поэтам. Мне ничего не надо, кроме инструмента, пары проворных рук и знания темы.

Это, похоже, смутило Алверона.

– И ничего, что помогало бы вам поддерживать вдохновение?

– Ваша светлость, я хотел бы получить разрешение свободно бродить где вздумается, по всему дворцу и по Северену-Нижнему.

– Ну конечно!

Я беспечно пожал плечами:

– Ну, в таком случае у меня под рукой есть все, что требуется для вдохновения.

Едва успев ступить на улицу Жестянщиков, я увидел ее. После всех этих бесплодных поисков в течение предыдущих нескольких месяцев мне теперь казалось странным, что я так легко ее отыскал.

Денна двигалась сквозь толпу с медлительной грацией. Не с той напряженностью, что сходит за изящество при дворе, но с природной легкостью движений. Кошка не думает о том, как потянуться, она просто потягивается. Дерево же не делает и этого. Оно просто раскачивается, не тратя на это никаких усилий. Денна двигалась именно так.

Я поспешно догнал ее, стараясь, однако, не привлекать ее внимания.

– Простите, барышня!

Она обернулась. Когда она увидела меня, лицо ее просияло.

– Да?

– Я бы нипочем не стал так запросто обращаться к женщине, но я невольно приметил, что у вас глаза совсем как у той дамы, которую я однажды безумно любил.

– Вы любили лишь однажды? Какая жалость! – сказала она, обнажая зубы в коварной ухмылке. – Я слышала, некоторым мужчинам это удается дважды, а то и больше!

Я не обратил внимания на эту шпильку.

– Я всего лишь один раз выставил себя глупцом. Я никогда не полюблю снова.

Лицо ее смягчилось, и она легонько коснулась моей руки.

– Бедняжка! Должно быть, она нанесла вам чудовищную рану.

– Еще бы! И не одну.

– Но этого следовало ожидать, – сказала она таким тоном, словно это само собой разумеется. – Как же может женщина не влюбиться в такого завидного мужчину, как вы?

– Не знаю, право, – скромно отвечал я. – Но мне кажется, она не любила меня, ведь она покорила мое сердце небрежной улыбкой, а потом сгинула прочь без единого слова. Как роса в бледном сиянии рассвета.

– Как сон поутру, – с улыбкой добавила Денна.

– Как эльфийская дева, что скрылась в лесу.

Денна помолчала.

– Должно быть, она и впрямь была прекрасна, если покорила вас столь невозвратно, – сказала она, глядя на меня серьезным взглядом.

– Она была несравненна.

– Ах, оставьте! – ответила она, сделавшись игривой. – Все мы знаем, что, когда погасишь свет, все женщины одного роста!

Она грубовато хохотнула и многозначительно ткнула меня локтем.

– Это неправда! – ответил я с твердой убежденностью.

– Ну… – помедлив, ответила она. – Я так понимаю, в этом вопросе мне придется поверить вам на слово.

Она взглянула на меня.

– Быть может, со временем вы меня и убедите.

Я заглянул в ее глубокие карие глаза.

– Я всегда на это надеялся.

Денна улыбнулась, и сердце у меня в груди сбилось с ритма.

– Что ж, надейтесь и дальше!

Она взяла меня под руку и пошла со мной в ногу.

– Ведь если мы лишимся надежды, что нам останется?

Глава 67

Физиогномика

Следующие два дня я почти целиком провел, выслушивая наставления Стейпса, который обучал меня, как вести себя на торжественном обеде. Большую часть этикета я знал с раннего детства, но был только рад возможности освежить свои познания. К тому же обычаи меняются от страны к стране и год от года, а небольшой промах сулит серьезные неприятности.

Поэтому Стейпс устроил обед для нас двоих, а потом сообщил мне о дюжине мелких, но серьезных ошибок, которые я допустил. Например, неприличным считалось класть на стол грязный прибор. Это означало, что вполне нормально облизать свой нож дочиста. На самом деле это был единственный приемлемый выход, если вам не хотелось пачкать салфетку.

Не принято было съедать целиком кусок хлеба. Часть куска непременно должна оставаться на тарелке, и желательно – не только корка. То же самое касается молока: последний глоток непременно должен оставаться на дне стакана.

На следующий день Стейпс устроил еще один обед, и я наделал новых ошибок. Отпускать замечания по поводу еды не то чтобы неприлично, но это признак деревенщины. То же самое – привычка нюхать вино в бокале. А у маленького мягкого сырка, который мне подали, оказывается, была корочка. Любой воспитанный человек увидел бы, что корочка несъедобна и ее надо срезать.

Ну а я, будучи неотесанным варваром, слопал сырок целиком. Корочка, кстати, была очень вкусная. Однако я это запомнил и морально приготовился к тому, чтобы выкинуть половину хорошего сыра, который мне подадут. Ничего не поделаешь, такова цена цивилизованности.

На банкет я явился в костюме, пошитом специально для этого случая. Цвет костюма был мне к лицу: травянисто-зеленый с черным. На мой вкус, в нем было многовато золотого шитья, однако сегодня я нехотя склонился перед модой: ведь мне предстояло сидеть по левую руку от Мелуан Лэклесс!

За последние три дня Стейпс устроил мне шесть торжественных обедов подряд, и я чувствовал себя готовым ко всему. Стоя у входа в пиршественный зал, я предполагал, что труднее всего будет изображать интерес к пище.

Однако я оказался готов к пиру, но отнюдь не к встрече с самой Мелуан Лэклесс. По счастью, актерское воспитание и тут не подвело, и я без сучка без задоринки приветствовал ее любезной улыбкой и подал руку. Она учтиво кивнула, и мы вместе направились к столу.

В зале стояли высокие канделябры с десятками свечей. В серебряных кувшинах, украшенных чеканкой, ждала горячая вода для омовения рук и холодная – для питья. Старинные вазы с замысловатыми букетами наполняли воздух сладостными ароматами. В рогах изобилия громоздились блестящие плоды. На мой вкус, смотрелось пестровато. Однако этого требовала традиция: все это демонстрировало богатство хозяина.

Я провел леди Лэклесс к столу и предложил ей стул. Идя через зал, я старался не смотреть в ее сторону, но, когда я усаживал ее за стол, ее профиль показался мне таким знакомым, что я невольно уставился на нее во все глаза. Я ее знал, я был в этом уверен! Но даже ради спасения собственной жизни я не мог бы припомнить, где мы с нею встречались…

Садясь за стол, я все пытался угадать, где же мы с ней могли видеться. Не будь земли Лэклессов в тысяче миль от Имре, я подумал бы, что знаю ее по университету. Но это было смешно. Наследница Лэклессов не могла учиться в такой дали от дома.

Мой взгляд блуждал по безумно знакомым чертам. Может, я встречал ее в «Эолиане»? Нет, вряд ли. Я бы ее запомнил. Она была очаровательна: твердо очерченный подбородок, темно-карие глаза. Наверняка я где-то ее видел…

– Простите, что вас так заинтересовало? – осведомилась она, не глядя в мою сторону. Ее тон был любезен, но где-то в глубине чувствовалось негодование.

Я на нее пялюсь! Еще и минуты не провел за столом, а уже влез локтем в масло!

– Прошу прощения, сударыня. Но меня занимают человеческие лица, а ваше лицо меня поразило.

Мелуан повернула голову, взглянула на меня, ее раздражение несколько улеглось.

– Вы турагиор?

«Турагиоры» утверждали, будто способны читать будущее по лицу, по глазам и по форме головы. Дремучее винтийское суеверие.

– Так, сударыня, балуюсь немного.

– В самом деле? И что же вам говорит мое лицо?

Она вскинула голову и слегка отвернулась.

Я сделал вид, будто разглядываю черты Мелуан, обратив внимание на бледную кожу и искусно завитые каштановые волосы. Губы у нее были полные и алые без какой-либо помады. Линия шеи – гордая и изящная…

Я кивнул.

– Что ж, сударыня, отчасти я вижу ваше будущее…

Она приподняла бровь:

– И что же?

– Вы вот-вот получите извинения. Простите мои глаза, они порхают своевольно, подобно калантисам. И я не мог отвести их от вашего лица, прекрасного как цветок.

Мелуан улыбнулась, но не покраснела. Чувствительна к лести, но привычна к ней. Я и это запомнил.

– Что ж, такое будущее предсказать нетрудно, – сказала она. – А что вы видите еще?

Я еще некоторое время вглядывался в ее лицо.

– Еще две вещи, сударыня. Ваше лицо говорит мне, что вы – Мелуан Лэклесс и что я к вашим услугам.

Она улыбнулась и протянула мне руку для поцелуя. Я взял руку и склонился над ней. Я не стал на самом деле целовать ее, как то было бы уместно дома, в Содружестве, я лишь слегка коснулся губами пальца собственной руки, державшей ее руку. По-настоящему поцеловать руку даме в здешних краях было бы чересчур смело.

Наша болтовня прервалась: подали суп. Сорок слуг одновременно поставили тарелки перед сорока гостями зараз. Я попробовал суп. Боже милосердный, кому могло прийти в голову сделать суп сладким?

Я съел еще ложку, делая вид, будто мне вкусно. Краем глаза я наблюдал за своим соседом, хрупким старичком, которого я знал как вице-короля Банниса. Лицо и руки у него были морщинистые, покрытые пигментными пятнами, волосы растрепанные и седые. Я увидел, как он, не церемонясь, окунул палец в суп, облизнул его – и отодвинул тарелку в сторону.

Он порылся в карманах и раскрыл ладонь, показав мне то, что он достал.

– Я всегда таскаю с собой полные карманы засахаренного миндаля, когда собираюсь на подобные сборища, – сообщил он мне заговорщицким шепотом. Глаза у него сделались хитрющие, как у ребенка. – А то никогда не знаешь, чем тебя вздумают накормить!

Он протянул мне ладонь.

– Берите, коли хотите!

Я взял орешек, поблагодарил его, и до конца банкета он больше не обращал на меня внимания. Когда я в следующий раз взглянул в его сторону, он беззастенчиво лопал орешки из кармана и спорил с женой о том, пекут крестьяне хлеб из желудей или нет. Судя по тону беседы, я подслушал часть бесконечного спора, который они вели на протяжении всей своей жизни.

Справа от Мелуан сидела парочка иллийцев, которые болтали на своем певучем наречии. В сочетании с умело расставленными вазами, которые загораживали от нас гостей на противоположной стороне стола, мы с Мелуан оказались больше наедине, чем если бы гуляли под руку в садах. Маэр умело рассадил гостей.

Суп унесли и поставили вместо него кусок мяса – я так понял, это был фазан, запеченный под густым сливочным соусом. Я с удивлением обнаружил, что фазан мне вполне по вкусу.

– И как вы думаете, каким образом мы оказались вместе? – небрежным тоном осведомилась Мелуан. – Господин…

– Квоут, – я отвесил небольшой поклон, не подымаясь со стула. – Быть может, маэр желал, чтобы вы не скучали, а я временами могу быть весьма занятен.

– Да, вполне.