Это слово – Убийство Горовиц Энтони
Хильда вздохнула.
– Ты серьезно решил, что ли?
– Отступать уже поздно, да я и не уверен, что хочу. Понимаешь, я был там, я видел тело, порезанное в лоскуты, залитое кровью…
Я покосился на свой стейк и отложил вилку.
– Я сам хочу узнать, кто убийца.
– Ладно… – Взгляд Хильды красноречиво говорил: ничего хорошего из этого не выйдет, а она ведь предупреждала! – Дай мне его номер, я с ним поговорю. Только не забудь, что по контракту у тебя еще две книги и как минимум в одной из них действие происходит в девятнадцатом веке. Не уверена, что издатели заинтересуются твоим проектом.
– Пятьдесят на пятьдесят.
– Через мой труп!
После ланча я направился в район Виктория, чувствуя себя школьником, сбежавшим с уроков. Почему я вдруг стал скрывать все от всех? Так и не рассказал жене про Готорна, и вот опять – спешу на встречу с ним, не признавшись Хильде. Готорн незаметно пробрался в мою жизнь… Было в этом что-то нездоровое. Самое ужасное – я на самом деле ждал встречи с ним: поскорей бы узнать, что дальше. Собственно, я сказал Хильде правду: я на крючке.
Мне совсем не нравится Виктория, я там почти не бываю. Да и с чего бы? Странный район Лондона не с той стороны Букингемского дворца. Насколько мне известно, здесь нет приличных ресторанов, магазинов, кино; лишь парочка театров, которые чувствуют себя отрезанными от естественной среды обитания на Шафтсбери-авеню. Вокзал «Виктория» до того старомодный – так и кажется, что сейчас подъедет паровоз в клубах дыма, а как только выходишь наружу, оказываешься в лабиринте неопрятных улочек, неотличимых друг от друга. С недавних пор на вокзале внедрили новшество: на выходе веселые гиды в котелках дают туристам советы, куда пойти. Как по мне, единственный разумный совет – подальше отсюда.
Именно здесь находилась контора Алана Гудвина: организация конференций и социальных мероприятий для корпоративных клиентов. Офис располагался на втором этаже обшарпанного здания постройки шестидесятых годов на узкой улочке, запруженной неаппетитными кафе, неподалеку от автовокзала. Когда я приехал, шел дождь (весь день было пасмурно). Лужи на тротуарах, брызги от проезжающих автобусов – трудно представить себе место, где меньше хочется оказаться, чем здесь. Табличка на двери гласила: «Организация событий “Мой друг”», и я не сразу вспомнил, откуда это. Однажды Гарольда Макмиллана[24] спросили, чего следует бояться политикам. «Событий, мой друг, событий», – ответил тот.
Меня провели в маленькую приемную. Не нужно быть детективом, чтобы понять, как идут дела: дорогая, но уже обшарпанная мебель, старые журналы на столике, увядающие цветы в горшках, откровенно скучающая секретарша. Телефон молчал. На полке пылились награды от организаций, названия которых я ни разу не слышал.
Готорн уже поджидал меня, сидя на диване. От него, как всегда, веяло энергией сжатой пружины.
– Опаздываешь, – прокомментировал он.
Я глянул на часы: пять минут четвертого.
– Как дела? – спросил я. – Как выходные?
– Нормально.
– Чем занимался? Кино смотрел?
Готорн бросил на меня любопытный взгляд.
– Что с тобой?
– Ничего, – ответил я, вспомнив разговор с Хильдой. – Ты в курсе, что Реймонда Клунса арестовали?
Он кивнул.
– Читал в газетах. Похоже, он все-таки обобрал Дайану Каупер на пятьдесят штук.
– Может, она что-то о нем знала? Тогда у него есть мотив…
По лицу Готорна было видно: эту возможность он уже отмел.
– Ты так думаешь?
– Как вариант.
В приемную вошла молодая девушка и безжизненным голосом сообщила, что мистер Гудвин нас примет, затем провела по коридору мимо двух кабинетов (оба пустовали) и открыла дверь в самом конце.
– Мистер Гудвин, к вам посетители.
Мы вошли.
Я сразу узнал Алана Гудвина – это был тот самый лохматый мужчина с белым платком на похоронах. Он сидел за столом спиной к окну, за которым открывался вид на автовокзал. На нем были пиджак свободного покроя и футболка с круглым вырезом. Судя по вытянувшемуся лицу, нас он тоже узнал и понял, что мы видели его на кладбище.
Мы присели напротив.
– Вы полицейский? – уточнил Гудвин, с опаской оглядывая Готорна.
– Да, я сотрудничаю с полицией.
– Не могли бы вы показать какой-нибудь документ, подтверждающий личность?
– Не могли бы вы объяснить, что вы делали на Бромптонском кладбище и чем занимались потом?
Ответа не последовало, и Готорн продолжил:
– В полиции пока не знают, что вы там были, и если я им сообщу, они будут крайне заинтересованы. Поверьте, со мной куда проще.
Гудвин сник. При ближайшем рассмотрении было видно, как он придавлен горем, – впрочем, неудивительно. Авария, унесшая жизнь одного сына и сделавшая инвалидом второго, стала началом цепи несчастий, отнявших дом, разрушивших брак, а затем и бизнес. Я знал, что он ответит на все вопросы, – у него почти не осталось сил на борьбу.
– Да, я был на похоронах, и что? Это преступление?
– Как знать, как знать… Вы же слышали музыку. «День-деньской колеса крутятся…» Если мне не изменяет память, это квалифицируется как «агрессивное или непристойное поведение на похоронах», хотя можно приравнять и к взлому: кто-то взломал гроб и положил туда будильник. Вам что-нибудь известно об этом?
– Нет.
– Однако вы видели, что произошло?
– Да, конечно.
– Эта песня о чем-то вам говорит?
На мгновение глаза Гудвина превратились в два бездонных колодца отчаяния.
– Она была на похоронах Тимми, – прошелестел он. – Его любимая песенка.
Даже Готорн заколебался, но лишь на секунду, и тут же ринулся в атаку:
– Так зачем вы туда пошли? Чего ради ходить на похороны к женщине, которую ненавидишь?
– Именно потому, что ненавижу!
Гудвин покраснел; тяжелые густые брови подчеркивали гнев.
– Эта женщина своей глупостью и небрежностью убила моего сына, восьмилетнего мальчика, и превратила его брата, нашего солнечного зайчика, практически в овощ. Она разрушила мою жизнь! Я пошел на похороны, чтобы увидеть, как ее зарывают в землю, – я надеялся, что это принесет мне облегчение.
– Ну и как, принесло?
– Нет.
– А смерть Дэмиэна Каупера?
Готорн напоминал теннисиста, подающего мяч через сетку: та же пружинистая энергия, сосредоточенность.
– Вы думаете, я его убил? – фыркнул Гудвин. – После похорон я пошел прогуляться: сперва по Кингс-роуд, затем вдоль Темзы. Да-да, знаю, очень удобно: никаких свидетелей, никто не подтвердит мое алиби. Но с чего мне желать ему смерти? Не он же вел машину!
– Мать скрылась с места происшествия, чтобы его защитить.
– Это ее решение, трусливое и эгоистичное; сын тут ни при чем.
Я мыслил в том же ключе: у Алана Гудвина имелась веская причина убить Дайану Каупер, но не было повода распространять месть и на сына.
Оба умолкли ненадолго, словно боксеры на ринге между раундами, затем Готорн снова вступил в бой:
– Вы ходили к миссис Каупер.
Гудвин помедлил.
– Нет.
– Не лгите, я знаю, что вы были там.
– Откуда?
– Миссис Каупер рассказала сыну. Судя по его словам, вы ей угрожали.
– Ничего подобного! – Гудвин осекся и вздохнул. – Ну ладно, ходил. Не вижу смысла отрицать. Недели три-четыре назад.
– За две недели до ее смерти.
– Я скажу вам, когда это было, – через две недели после того, как Джудит попросила меня съехать. Мы окончательно осознали, что наш брак нельзя спасти. Тогда-то я и пошел к миссис Каупер. Мне пришло в голову, что она поможет, причем с радостью…
– Поможет? Каким образом?
– Деньгами, как еще! – Гудвин снова вздохнул. – Ладно, я расскажу, и знаете почему? Потому что мне уже все равно. У меня больше ничего не осталось, фирма летит к чертям. Компании больше не хотят тратиться… уж точно не на корпоративные мероприятия. Гордон Браун[25] довел эту чертову страну до ручки, а новые власти вообще ни черта не смыслят. Теперь все затягивают пояса, и такие, как я, первыми двигают на выход.
С Джудит тоже кончено. Двадцать четыре года вместе… Однажды ты просыпаешься и вдруг понимаешь, что не можешь находиться с человеком в одной комнате, – по крайней мере, она так говорит. – Гудвин указал на потолок. – Наверху крошечная квартирка – здесь я теперь и живу. Мне пятьдесят пять лет, а я варю яйца на единственной конфорке или приношу бигмаки в бумажных пакетах – вот до чего я дошел… С этим я еще могу смириться, мне все равно. Знаете, что самое обидное? Знаете, зачем я обратился к этой женщине? Мы теряем дом, наш дом в Харроу-он-Хилл – нет денег на выплату по закладной. Черт бы с ним, но там живет Ларри. Ему там хорошо, спокойно; это единственное место, где он чувствует себя в безопасности.
Гудвин гневно блеснул глазами.
– Если бы я мог хоть как-то его защитить, я бы пошел на все! Вот поэтому я проглотил гордость и заявился к миссис Каупер. Я думал, что она поможет – живет в шикарном особняке в Челси; сын в Голливуде зарабатывает целое состояние, судя по тому, что пишут в газетах. Я думал, вдруг у нее найдется хоть капля порядочности и она захочет как-то возместить нам ущерб, помочь…
– Ну и что, помогла?
– А сами-то как думаете? – фыркнул Гудвин. – Попыталась захлопнуть дверь у меня перед носом, а когда я все-таки вошел, угрожала вызвать полицию.
– Вы что, вломились силой? – уточнил Готорн.
– Я убедил ее выслушать меня. Я не угрожал… Да я чуть ли не на колени встал, выпрашивая десять минут ее времени!
Он помолчал.
– Я всего лишь хотел попросить в долг. У меня наклевывалась парочка вариантов, я вполне мог бы еще протянуть… Нет, куда там! И слушать не хотела! Не представляю, как человек может быть таким черствым, таким бездушным… Попросту велела убираться. Так я и сделал. Сто раз пожалел, что вообще пошел, – вот до чего я опустился…
– А в какой комнате происходил разговор?
– В гостиной, а что?
– Во сколько?
– Где-то в обеденное время.
– Значит, шторы были подвязаны?
– Да… – Гудвина явно озадачил вопрос.
– А откуда вы знали, что она будет дома?
– Я и не знал. Просто зашел наугад.
– А потом отправили ей письмо.
Гудвин помедлил лишь секунду.
– Да.
Готорн достал из кармана пиджака записку, которую ему дала Андреа Клюванек. Я совершенно о ней забыл – столько всего произошло за последнее время.
– «Я наблюдал за вами и знаю, что вам дорого. Вы за все заплатите, обещаю», – прочел он. – Вот вы говорите – не угрожали, а это, по-вашему, как понимать?
– Я просто вышел из себя, надо было спустить пар.
– Когда вы отправили письмо?
– Я не отправлял, сам принес.
– Когда?
– Девятого, в понедельник.
– В день ее смерти!
– Я не заходил в дом, сунул в почтовый ящик.
– Во сколько?
– Не помню. После обеда. Может, часа в два.
– «…Знаю, что вам дорого» – что вы имели в виду?
– Да ничего! – грохнул кулаком по столу Гудвин. – Всего лишь слова. Поставьте себя на мое место! Глупо было вообще идти к ней, глупо было писать записку… Когда людей загоняют в угол, они часто делают глупости.
– У миссис Каупер был кот – серый такой, персидский. Случайно, не видели?
– Не видел я никаких котов! Все, мне больше нечего сказать. Вы так и не предъявили удостоверение, я вообще не знаю, кто вы. Уходите!
В соседнем кабинете зазвонил телефон – единственный звук, который мы услышали с тех пор, как вошли в здание.
– Когда вы съезжаете отсюда? – спросил Готорн.
– Срок аренды заканчивается через три месяца.
– Хорошо, мы знаем, где вас найти, если что.
Мы прошли через пустой офис и вышли на улицу, под дождь. Готорн сразу же закурил.
– Завтра я еду в Кентербери, – неожиданно объявил он. – Ты как?
– Почему в Кентербери?
– Я отследил местонахождение Найджела Уэстона.
Я попытался вспомнить, кто это.
– Судья, – пояснил Готорн. – Тот самый, что выпустил Дайану Каупер на свободу. А потом заскочу в Дил. Тебе не помешает проветриться, Тони.
– Ладно.
На самом деле мне вовсе не хотелось покидать Лондон. Меня затягивало на незнакомую территорию (во всех смыслах), и Готорн в качестве проводника отнюдь не прельщал.
– Тогда до завтра.
Мы разошлись в разные стороны, и только в конце улицы я вспомнил, что забыл задать один вопрос. Алан Гудвин утверждал, что рад смерти Дайаны Каупер, однако на похоронах он плакал – то и дело подносил платок к глазам. Почему?
И еще: он сказал, что ходил в суд на слушание…
И тут я понял, что Готорн упустил важный момент. Она все время маячила у нас перед глазами – причина, по которой должны были умереть оба, и мать, и сын, и это сразу объясняет, кто убийца. По сути, все очевидно.
Теперь я уже сам предвкушал завтрашнюю поездку: наконец-то перевес на моей стороне!
16. Инспектор Мидоуз
Теперь, когда впереди смутно замаячили финальные страницы, я понял, что мне не хватает второго плана. Пора перекинуться словечком с инспектором Чарльзом Мидоузом.
Это оказалось довольно просто: я позвонил в городскую полицию, назвал его фамилию, и нас тут же соединили. Сперва, когда я представился и объяснил цель звонка, Мидоуз принялся изобретать всяческие увертки и повесил бы трубку, если бы я его банально не подкупил: предложил выпивку и пятьдесят фунтов за час времени. В конце концов Мидоуз согласился, хотя у меня создалось впечатление, что он и так бы пришел: грех упускать возможность посплетничать о Готорне.
Мы встретились тем же вечером в «Граучо». Мидоузу удобнее было в центре Лондона, и я решил произвести на него впечатление частным клубом со знаменитой клиентурой, тем более что там я точно смогу раздобыть столик.
Мидоуз опоздал на десять минут. К тому времени я уже оккупировал тихий уголок наверху. К моему удивлению, инспектор заказал мартини с водкой. В его лапище хрупкий коктейльный бокал смотрелся нелепо. Три глотка – и ему уже понадобилась добавка.
У меня была заготовлена куча вопросов, однако Мидоуз начал первым. Как я познакомился с Готорном? Зачем пишу о нем книгу? Сколько он мне заплатил? Я рассказал, как было дело, и дал понять, что мы с Готорном отнюдь не друзья и у меня имеются насчет него некоторые сомнения.
Мидоуз расплылся в улыбке.
– У такого человека, как Готорн, друзей много не бывает. Доводилось мне прятать за решетку воров и насильников, куда более популярных в обществе.
Я рассказал ему о том, как мы с Готорном вместе работали над сериалом «Несправедливость» и о дальнейших контактах, умолчав о встрече на литературном фестивале, склонившей чашу весов.
– Идея показалась мне интересной. Я много пишу об убийствах, но таких, как Готорн, еще не встречал.
Мидоуз снова улыбнулся.
– Таких, как он, раз-два и обчелся, слава богу.
– А почему, собственно, вы его недолюбливаете?
– Кто вам такое сказал? Честно говоря, мне на него наплевать. Просто не дело привлекать посторонних к работе полиции.
– Кстати, а почему его уволили?
– Вы сказали ему, что идете на встречу со мной?
– Нет, но я ведь о нем пишу – сам же попросил. А я предупредил, что постараюсь узнать как можно больше.
– Играете в детектива, значит…
– Типа того.
Интересно, что думают посетители, глядя на нас со стороны? Массивный, как регбист, со сломанным носом и прилизанными волосами, в дешевом костюме, Мидоуз никак не походил на завсегдатая «Граучо». Была в нем какая-то смутная угроза, как и в Готорне.
Официант принес миску с соломкой. Мидоуз засунул в нее руку, а когда вытащил, миска наполовину опустела.
– Что он вам рассказал про убойный отдел?
Хруп-хруп-хруп… Остаток разговора будет отмечен этим чертовым хрупом.
– Ничего не рассказывал. Я вообще ничего о нем не знаю, даже где живет.
– Ривер-Корт, Блэкфрайарс. Шикарное местечко с видом на Темзу. Уж не знаю, какая там договоренность, но владелец не он.
Совсем рядом с моей квартирой в Клеркенуэлле.
– А номер не знаете?
Мидоуз покачал головой.
– А мне сказал, что живет в Гэнтс-Хилл.
– Он потерял квартиру после развода.
– Так я и думал. Вы ее видели?
– Один раз. Приходила к нему на работу. Ростом примерно пять футов одиннадцать дюймов, белая. – Мидоуз описывал женщину, словно подозреваемую. – Довольно хорошенькая, волосы светлые, на пару лет моложе его. Слегка нервничала. Спросила Готорна, и я ее проводил.
– О чем они говорили?
– Понятия не имею – я испарился. Никто никогда не ошивается возле Готорна.
– И каково было с ним работать?
– С ним невозможно работать – в этом вся проблема. – Хруп-хруп-хруп. Мидоуз даже не наслаждался вкусом, просто механически двигал челюстями. – Можно мне еще?
Он поднял бокал. Я помахал официанту.
– Готорн пришел к нам в 2005-м. До этого он работал в Саттоне и Хендоне, и мы вскоре поняли, почему его выставили оттуда. Говорят, в нашем деле очень много соревновательного момента. В этом есть доля правды: иногда команды готовы перегрызть друг другу глотки, но в то же время мы как-то уживаемся. Ходим выпивать после работы, выручаем, когда надо… Готорн – одиночка, таких никто не любит. Не то чтобы его не уважали – работал он на совесть и результатов добивался. У нас в ходу такая штука, называется «Руководство по расследованию убийств». Слышали когда-нибудь?
– Вроде нет…
– Тут, собственно, никаких секретов – его можно скачать в интернете. Оно появилось лет двадцать назад, и теперь все им пользуются. По сути, это детальная инструкция, где прописан каждый шаг: от выезда на место преступления до вскрытия трупа и так далее. Некоторые следователи носят его с собой, как новообращенные христиане – Библию. Такова специфика нашей работы, процедура – царь и бог. Проблема в том, что иногда можно перестараться. Помню, один парень расследовал убийство, совершенное в пятидесятых: вытащил скелет из усыпальницы в церкви и первым делом – по инструкции! – отправился добывать запись с видеокамеры, несмотря на то что ее изобрели на двадцать пять лет позже! Так вот, с Готорном дела обстояли ровно наоборот: он все делал по-своему. Просто исчезал, не спросив разрешения: видите ли, у него возникла догадка, или случайно везло, черт его знает. Практически всегда он оказывался прав, и коллег это бесило. У него был запредельный процент раскрываемости.
– Что же им не нравилось?
– Да все! Готорн был невыносим. Грубил боссу, ни с кем не общался. Даже не пил. Не то чтобы это плохо, просто не способствовало сближению. Семь часов вечера – и фюить! – его как ветром сдувало. Может, торопился домой, к жене, хотя поговаривали, что он ходит налево. Впрочем, неважно. Если бы он догадался завести друзей, глядишь, кто-нибудь и заступился бы за него.
– Вы советовали быть поосторожнее с ним на лестницах…
Принесли третий коктейль. Мидоуз заглотил содержимое бокала одним махом.
– Был такой Дерек Эббот, шестидесятидвухлетний учитель на пенсии. Его арестовали в ходе международной операции «Пика», в которой участвовало около пятидесяти стран: отслеживали распространение детской порнографии в интернете. Все началось в Канаде. В общей сложности арестовали более трехсот человек. Эббот подозревался как главный распространитель в Великобритании, поэтому его вызвали на допрос. Даже не знаю, как он оказался в Патни; так уж вышло. Короче, Эббота привели на третий этаж. Зарегистрировали, обыскали карманы, все как положено по протоколу. И вот его должны проводить в кабинет допросов, находящийся в подвале. Обычно такими вещами занимаются гражданские, но в тот момент рядом никого не было, и Готорн вызвался сам – уж не знаю, как это получилось. Он довел его по коридору до лестницы – да, забыл упомянуть, он настоял, чтобы на арестованного надели наручники. Особой нужды в этом не было: пожилой человек, прежних судимостей нет. В общем, вы уже догадались, что случилось дальше. Доказательств у нас никаких: в этой части здания камеры не работали. Эббот пролетел вниз головой четырнадцать ступенек, да еще в наручниках – сами понимаете. Он клялся, что Готорн его толкнул; тот, естественно, все отрицал.
– Неужели умер потом?
Мидоуз покачал головой.
– Повредил шею, сломал пару костей. Если б умер, Готорна посадили бы. По сути, Эббот был не в том положении, чтобы раздувать скандал, и дело замяли. С другой стороны, нельзя совсем уж спускать такие вещи на тормозах – слишком много народу узнало об этом, и, как я уже говорил, слишком многие имели на Готорна зуб. В результате его выгнали.
Надо сказать, я не удивился. В Готорне всегда чувствовалась подавленная ярость, тлеющая глубоко внутри, даже тяга к насилию и – какая ирония – к неправедному суду. Разумеется, ему захотелось спустить педофила с лестницы. Мне тут же вспомнилась его реакция на Реймонда Клунса.
– А он, случайно, не гомофоб?
– Откуда мне знать?
– Ну мало ли, обмолвился ненароком… Даже если он не был общительным, все равно мог случайно высказаться – прочел что-нибудь в газете или увидел по телевизору…
– Нет.
Мидоуз заглянул в миску – соломка кончилась.
– В полиции не принято высказывать свое мнение. Только начнешь трепать языком про геев или черных – живо выставят. Опять же, надо следить за гендерным равенством. Десять лет назад было так: ляпнешь чего-нибудь не то – дадут по ушам, и всего делов. Теперь другие времена.
– А что было дальше с Эбботом?
– Понятия не имею. Отвезли в больницу, и с тех пор мы его не видели.
– Я слышал, Готорну помогает какой-то старший инспектор?
– Это Ратерфорд…
Тут Мидоуз спохватился.
– О нем я ничего не могу сказать. – Он демонстративно глянул на часы. – Еще вопросы?
– Не знаю… Не хотите что-нибудь добавить?
– Нет, зато вы можете мне кое-что рассказать. Вы же ходите за Готорном по пятам. Он разговаривал с человеком по имени Алан Гудвин?
Я почувствовал холодную пустоту в желудке. Мне не приходило в голову, что Мидоуз попытается использовать меня с целью опередить Готорна в расследовании – потому он и согласился встретиться!
Я сразу понял, что ничего ему не скажу. Если Мидоуз обнародует личность преступника, это будет полный провал!
В то же время я внезапно почувствовал некоторую лояльность к Готорну, чего раньше не замечал. Мы – команда. Мы – а не Мидоуз или еще кто-то – должны раскрыть преступление.
– Я не на всех встречах присутствую, – неубедительно соврал я.
– Что-то не верится.
– Послушайте… Мне очень жаль, но я не могу вам ничего сообщить – это конфиденциальная информация. Мы с Готорном заключили соглашение…
Мидоуз смотрел на меня как на мерзавца, избившего старика или убившего ребенка. До этого я видел его раза три и считал медлительным, недалеким, простоватым. Наверное, в глубине души я отвел ему роль Джеппа, Лестрейда, Бердена[26] – человека, которому не под силу раскрыть преступление. Теперь же я понял, что недооценивал Мидоуза.
– Энтони, вы многого не знаете, – зловеще начал он, – однако о препятствовании правосудию наверняка слышали.
– Да.
– Создание препятствий полицейскому при исполнении: тысяча фунтов штрафа или тюремный срок.
– Это нелепо! – воскликнул я. Собственно, так оно и было. Тут ему не Скотленд-Ярд, и вообще я его сюда пригласил!
– Я задал вам простой вопрос.
– Спросите у него сами, – ответил я, выдерживая тяжелый взгляд и гадая, что будет дальше.
Читать бесплатно другие книги:
