Вейн Суржевская Марина
Юрка почесал ожог под глазом. Задумчиво хмыкнул.
Подплыла рыбка, коснулась ноги. От неожиданности он дернул большим пальцем, и серебристая тень метнулась на глубину.
– Васька, – позвал Юрка снова, – а ты, как срок, уйдешь или дома останешься?
– Какие интимные вопросы, – пробормотал вейн.
Заинтересовался Егор, поднял голову.
– Ну, серьезно, а? – не отставал Юрка.
– Не знаю. Такое с полтычка не решают. Ну, допустим, друзья у меня сплошь такие же, а родители? Куда я их дену? На Середину? Угу, пожилых в те бытовые условия и с тем уровнем медицины.
– В верхний перекинь, – предложил Юрка. – Где все тип-топ. Вкалывают роботы, счастлив человек.
– И что они там будут делать? Велика радость, на старости лет по поддельным документам и с легендой. Считай, в одиночку, я-то на месте не усижу. А дома с ними Кирка, она вряд ли уйдет. Если, конечно, замуж не выскочит за какого-нибудь аборигена. Девицы, они же того, – Васька приставил к виску большой палец и помахал растопыренной пятерней. – Повернутые на этом деле.
– Значит, останешься? – спросил Егор.
– Да не знаю я! Как представлю, хоть башкой об стену. Всю жизнь в одном мире – бр-р-р! – Вейна передернуло.
Юрка потрогал ногой цепь и чертыхнулся, ссадив палец об острый край ржи. Поинтересовался как можно равнодушнее:
– А бывает так, что уходят, а потом все-таки возвращаются? Ну, уже навсегда.
– Конечно. Правда, в основном по болезни, старости или ранению. Тех, у кого чистой воды ностальгия, меньше четверти. Нам специально актуальную статистику рассылают, чтобы представление имели.
– А там написано, сколько вообще из дома сваливают?
– Из активных вейнов около восьмидесяти процентов.
– Активных?
– Угу. Вейн – это же не только способности. Они, может, есть, да никогда не проявятся. Или проявятся, а человеку окажутся без надобности. Разные люди попадаются.
Васька говорил, словно оправдывая, но в голосе слышалось недоумение: как так, без надобности?
– Вейн – еще и характер. Чтобы желание было заглянуть: как там, черт возьми, за краешком? Чтобы… пятки зудели. И все дороги – твои! Вот вы знаете, – Иванцов сел и машинально провел по кобуре, проверяя застежку, – больше пятидесяти процентов ывших вейнов свою жизнь после срока построить не могут. Каждый второй! Кто спивается, кто начинает оловянных солдатиков коллекционировать, лишь бы чем заняться. Многие, конечно, пытаются в космоотряд или в глубинники, но там по здоровью жесткие требования, а у нас, сами понимаете, работа тоже не из легких. Организм изнашивается, особенно у поводырей. Так что… А кто и просто стреляется. Бах – и никаких проблем!
Васька поднялся, натянул майку. Юрка успел заметить длинный рубец поперек спины.
– Ну, чего сидим? Поехали дальше.
Качнулся плот. Полвздоха – солоноватая прохлада, вторая половина – сырой воздух, пахнущий лесом.
Глава 22
Дан рухнул на пол, как мешок с костями. Выругался шепотом – и расплылся в улыбке. Все кругом знакомо: шум моря, визгливые крики чаек, запах дегтя и ромашки, которой пересыпают иномирскую одежду, что хранится тут для вейнов. Сквозь оконное стекло виднелся причал с привязанными лодками. На берегу, широко расставив ноги, высился памятником лоцман.
Смог, Шэт возьми! Спасибо, пресветлая Иша!
Захотелось высунуть наружу голову и заорать, зная, что голос не остановят каменные громадины. Но оконце не открывалось, да и не обрадовался бы настоятель, услышав дурной вопль: «Получи-и-ило-о-ось!»
Дверь в кабинет оказалась запертой, и вейн стукнул в филенку.
– Эй, есть кто дома? – Голос пустил «петуха», чего не случалось уже лет десять. Дан хихикнул.
Послышались шаги. Щелкнул, повернувшись, ключ.
– Наконец-то!
Вейн удивленно задрал брови, глядя на взволнованного отца Михаила. Из глубины комнаты на Дана с любопытством таращилась светловолосая девушка. В руке она держала перо, видно, писала под диктовку отца-настоятеля. Дан улыбнулся, вспомнив, сколько часов сам провел на этом месте, отбывая наказание.
– Хельга, можешь идти, потом продолжим.
Девушка неторопливо поднялась и одернула поморскую рубаху, расшитую лодками и рыбинами. На поясе у нее Дан заметил нож, слишком хороший для монастырской воспитанницы. Хельга тряхнула головой, отбрасывая за спину косу, и вышла. Дверь едва успела закрыться, как настоятель огорошил:
– Во что ты втянул мальчика? Его ищут.
Шэт побери! И кто же вынюхал? Ведьма-жрица или ее братик?
– Сюда приходили ареры. Я успел отправить Юру в дальний скит, но они прорвались следом. Видит Создатель, я пытался их остановить, но сам оказался у лекарей. Когда поднялся… В ските никого, Евсей, их наставник, убит. Потом приходил Такер. Он рассказал, что видел Юру в Бреславле. Там о тебе и мальчике расспрашивали вооруженные люди.
Вейн ругнулся под нос. Все хуже, чем он думал.
– Что происходит, Дан? Во что ты впутал ребенка?
– Я впутал? Вот честное слово, отец Михаил, он сам ко мне первый присосался, как пиявка! Р-р-ребеночек!
Осекся под укоризненным взглядом настоятеля. Качнулась от соленого ветра штора, солнце ослепило на мгновение и снова угасло, спрятавшись за плотной тканью.
– Ну, хорошо, найду я его! – буркнул Дан. – Не знаю как, но найду и все исправлю. Пресветлой Ишей клянусь!
Бесшумно открылась дверь, и порог переступила Хельга. Потупилась, теребя косу.
– В чем дело? – нахмурился отец Михаил.
– Я подслушивала.
Дан хмыкнул. Раскаянья в голосе ни на медяк. А хороша! Губы сочные, хоть сейчас целуй. Брови черные, яркие под белой челкой. Глазищи темно-синие с прозеленью. Как морская вода на глубине.
– Отец Михаил… – пальцы зарывались в косу, распуская ее прядками. – Я подумала, а вдруг пригодится? Раз такое происходит.
– Хельга! Ты не сняла маячок!
– Ну… да!
За ночь крышу галереи разобрали и застелили дыру бумагой, на которой художник изобразил каменную кладку – в туманное утро и не отличишь от настоящей. Прыгай, вор! А не удержишься, тебя мягко примет груда перин. Не бойся, твоей жизнью рисковать не будут.
Ури свою роль сыграл отменно. Оун правильно повел разговор и выставил Дана из кабинета. Вейн, конечно же, унюхал узел. Все сбылось, как задумывали. И только она, Йорина, может оступиться. Как быстро истончилась связь! Еле ощутима – тень, память того, что вор владел даром. Как непрочен след! Вместо каменного моста, по которому водила отряд, – тонкая нить, натянутая над пропастью. Выдержит ли двоих?
Йорина замерла в оконном проеме. Влажный туман поднимался из расселины и заставлял подрагивать живот, холодил под сердцем. Рядом стоял Оун, и жрица чувствовала его запах. Никто другой не унюхал бы, а она в полной мере осознавала, как волнуется глава Воинского Совета.
В соседней комнате загремело железо о камень – вейн вытащил заранее обточенный прут. Йорина с силой закусила губу, чтобы не крикнуть: «Остановите его!»
Дан выбрался наружу и повис, навалившись животом на подоконник. Жрица подалась назад, следя, чтобы и краешек одежды не выдал ее присутствие. Оун больно сжал локоть. Пальцы словно тиски, да только вся мощь тренированных мускулов может оказаться напрасной.
Сдавленный крик – Дан ринулся в узел. Хоть и ждала этого, все равно вздрогнула, и одновременно с ней вздрогнул мир, пропуская вейна.
Один, два… Считала биение сердца – чтобы не слишком рано и не слишком поздно. Три, четыре… Пусть вор уйдет, не почуяв слежку… Шесть, семь… и не растает тонкий, еле уловимый запах, за который Йорина готова заложить половину души… девять, десять… Да что половину – всю!.. двенадцать, тринадцать… Истончается след, того и гляди порвется, полетит осенней паутинкой… пятнадцать, шестнадцать… Пальцы Оуна мнут локоть… восемнадцать… Пора!
Прыгнула, на долю мгновения захлебнувшись ужасом – не получится! Но закружились пространства, свиваясь коконом. Мотнуло из мира в мир – вспыхнуло солнце над песчаными дюнами и тут же растеклось нестерпимым жаром, оплавляя черные стены, – мотнуло и выбросило сюда, в маленькую комнатушку. Успела увидеть, как закрылась за вейном дверь.
Йорина приникла к косяку, смиряя колотившееся сердце. Его стук заглушали голоса:
– …из узла в узел. Мне нужно попасть хотя бы в один, который он прошел, – юный, девичий, звенит от волнения.
– Бреславль?
Это сказал Дан.
Неслышно шагнул ближе Оун, но Йорина выставила руку, заставляя воина вернуться на место.
– Отец Михаил, я уже не ребенок!
– Вот именно. Ты – юная девица. И хочешь, чтобы я отпустил тебя с этим?
– Ну знаете ли! – Дан от возмущения, кажется, вскочил. Скрипнули доски, послышались шаги.
– Я могу за себя постоять! Я – вейна! Я не просижу всю жизнь под вашим крылом!
Жрица скользнула к противоположной стене, обходя отмеченный каменной плитой узел. Тут, за плотным занавесом, висела одежда – все больше ношеная, мужская и женская, разных размеров и фасонов. Оун подал руку, помогая шагнуть на скамеечку с обувью. Йорина встала между дорожным плащом и платьем. Опустился полог. Теперь придется полагаться только на слух. Глухо доносился шум моря – волны перебирали гальку, обтачивая края. То разгорался, то затихал спор за дверью. Зашуршала ткань – это шевельнулся Оун. Нашарил ее руку и стиснул запястье. Пальцы горячие и твердые, но странно робкие для воина. Жрица раздраженно отстранилась.
– Не сейчас. Как только я шагну к узлу.
Резкий выдох сквозь сжатые зубы. Густо запахло багульником, и Йорину кольнуло чувство вины.
«Хорошо, – загадала она, – если все получится, я соглашусь». Оун – сильный, здоровый мужчина. Преданный. Умный. Крепко держит власть. Он заслуживает чести стать отцом новой жрицы Йкама и будет ей надежной опорой. Хватит корить его за то, что случилось с Эриком!
«Слышишь, Двуликий?»
Токовала птица. В едва тронутом сумраком воздухе светились силуэты берез. Густо темнели сосны.
Васька стянул бандану и выбил ее об колено.
– Все, конечный пункт. С прибытием.
Он сказал это так просто, что Егор не поверил. Запрокинул голову. Справа уходил вверх холм, поросший осинником. За холм опускалось солнце, и пасмурное небо меняло окраску, отливая тревожно-алым.
– Юрка, – позвал Егор шепотом.
Тот оглянулся. Глаза непривычно серьезные, губы плотно сжаты.
– Ты… меня понимаешь? – спросил Егор по-пшелесски. – Ну, что я говорю?
– Да.
Егор прижал к лицу ладони.
Громко тикали «командирские». Прострочил пулеметной очередью и замолк дятел. Хрустнула ветка у кого-то под ногами.
– Эй, парень, – Васька коснулся плеча, и Юрка одернул:
– Не трогай его!
Егор опустил руки. Действительно – все. Он дома.
– Спасибо! Дальше я сам. Карта есть, компас на месте – не заблужусь.
– Может, хоть до интерната проводить? – спросил Васька.
– А смысл? Если война не кончилась, ты же не застрянешь тут меня охранять.
– Твоя правда. Ну, удачи! Юрка, ты точно остаешься?
– Нет, я так, прогуляться вышел.
Васька хлопнул его по спине.
– Кире от тебя привет передам. Горячий.
Подмигнув, шагнул в узел. Миг – и вейн исчез.
Егор вытащил компас и повернул кольцо с насечками. Покачавшись, стрелка клюнула острием в чужую букву, обозначающую север.
– Пошли. Только тихо.
Лес обманывал: то казался знакомым, то подсовывал поляну, которую Егор не помнил. Надо же, исходил все окрест – от интерната к реке, к Старой крепости, к ягоднику, – а сюда почти не забредал. Быстро темнело, от солнца остался лишь краешек, размазанный по сырому небу в алую полосу. Тени сливались в одну, громадную. Скользила под ногами мокрая листва.
– Ты уверен, что мы идем правильно? – спросил Юрка.
Егор обернулся. Ветровка с эмблемой Комитета светилась в сумерках.
– В какой стороне узел?
Юрка ткнул пальцем, не задумываясь.
– Да, уверен, – кивнул Егор.
Подрагивала стрелка компаса, хорошо заметная на белом фоне. От тревоги и нетерпения разболелся желудок, приходилось то и дело сглатывать горькую слюну. Ругался, спотыкаясь, Юрка. Минули шумный осинник. Обогнули по низине холм, заросший елками. Шоссе должно быть справа. Егор сощурился, всматриваясь, но линию электропередачи разглядеть не смог.
– Несешься, как лось! – прошипел Юрка. – Я лбом в березу вписался!
Пришлось сбавить шаг.
Вскоре вместо листьев под ноги легла хвоя. Поблекли тени – в разрыв облаков выкатилась луна. Зависла над острыми верхушками сосен.
В просвете между стволами Егор увидел проселочную дорогу. Колеи, проложенные рейсовым автобусом, были разбиты гусеницами.
– Держись обочины, – предупредил Юрку.
Осталось за спиной сухое дерево, в дупле которого Родька устроил тайник. Прошли мимо остановочного павильона. Там, где обычно разворачивался автобус, высыхала лужа. Резануло в желудке совсем уж нестерпимо.
Егор споткнулся на полушаге.
Лунный свет отражался в верхнем ряду школьных окон. Нижние щерились провалами, и стеклянное крошево поблескивало в траве.
– Пришли, что ли? – недоуменно спросил Юрка.
Не ответив, Егор побежал – напрямик, через кусты. Хлестнуло по щеке. Мешал арбалет, цепляясь за ветки.
В здании интерната тоже было темно. Во дворе валялись ведра, грязные тряпки и покореженное крыло от грузовика. Пахло машинным маслом. Зияла вырытая посреди газона смотровая яма, на дне ее скопилась вода. Поляну, на которой обычно играли в футбол, перепахало гусеницами. На беленой стене кто-то размашисто нарисовал черной краской две молнии, направленные вверх и вниз. Зейденская эмблема, такая же, как на танках и «универсалах», что шли в Верхнелучевск.
На мгновение Егору показалось, что все ему – только снится. Этого не может быть!
Рядом встал Юрка. Задрал голову и посмотрел наверх.
В спальне девочек из распахнутого окна свисала занавеска. Светлая ткань шевелилась под ветром. Вот она зацепилась за карниз и вздулась парусом.
Егор круто развернулся.
– Эй, ты куда? – крикнул Юрка.
– В город.
– Ночью? Сдурел? – Юрка догнал и ухватил за локоть. – Да стой ты! У нас тоже была война, я читал. Комендантский час, патрули. Тебя загребут, и все! Егор, ну, подожди немного.
– Еще?! Я два месяца ждал! Хватит!
Ударил бы, но Юрка вдруг разжал пальцы.
– Смотри.
В небе обрисовались силуэты самолетов – четыре тройки клиньями. Они летели с зажженными огнями, четко держа строй.
– Ваши?
– Нет.
Егор устало привалился к дереву. Минуту назад готов был бежать к шоссе, а сейчас ноги не держали. Врезались в плечи лямки вещмешка, заныла рука под тяжестью арбалета.
Самолеты слились с темным небом, и гул затих.
– Ладно, – сказал Егор, отталкиваясь от березового ствола. – Пошли в интернат, глянем, что там.
Длинные тени потянулись к крыльцу. Громко хрустел гравий. Звякнула, попав под ноги, алюминиевая ложка с погнутым черенком.
Егор толкнул дверь. Не заперто. Сумрачно внутри, тихо.
– В кармане фонарик, достань, – повернулся он боком к Юрке.
Сам не хотел выпускать из рук арбалет.
Узкий луч пронзил темноту, скользнул по лестнице, ведущей на второй этаж, и вернулся в холл. Осветил дверь в столовую, попытался заглянуть за угол, но срезался и опустился на пол. В сторону мальчишеской спальни вела грязная тропа. На малышовую половину заходили меньше.
– Наверх, – скомандовал Егор.
Флаг, висевший на площадке между первым и вторым этажами, исчез. Фонарик в Юркиных руках прыгал, выхватывая из темноты то рисунок с выставки, то план мероприятий. Вспыхнули алые буквы: «Зарница».
Егор свернул к воспитательской. Одна половинка двустворчатой двери косо висела, сбитая с петель, другой не было вовсе. Шагнул через порог, и под ногами зашелестела бумага. Егор торопливо задернул шторы.
– Выключатель справа на косяке, – сказал Юрке.
Думал, что электричества нет, но лампочки тускло загорелись. Со стола исчезла скатерть, открыв лиловое пятно от пролитых чернил. С нижних полок шкафа скинули альбомы, тетради, листы с гербарием – они устилали пол. Пропало зеркало, оставив темный прямоугольник невыгоревшей краски. Дверь в директорский кабинет была выбита, Егор заглянул туда. Тоже разгром. Громоздкий сейф, стоящий в углу, – раскрыт.
– Ты уверен, что их эвакуировали? – спросил Юрка.
– Ну откуда я знаю! Я тебе что!..
Юрка посмотрел на него испуганно, и Егор прикусил изнутри щеку. Истерики только не хватает!
Задержал дыхание, медленно считая до десяти. Все, спокойно. Даже если тут похозяйничали зейденцы, это еще ничего не значит. Ребят могли увезти раньше.
– Давай проверим гардеробную.
Выходя, опустил рычажок выключателя.
Их шаги гулко разносились по зданию. Здесь никогда не было так тихо. Всегда – голоса, топот, хлопанье дверей, бряканье расстроенного пианино из актового зала.
– А там что? – Юрка повел фонариком.
– Игровые, комната для занятий, спальни девочек.
Поскрипывали ступеньки.
– Между прочим, – сказал Юрка на пшелесском, – даже если оккупация, самый распространенный язык все равно ваш.
Егор вскинул подбородок:
– Естественно!
А иначе и быть не могло.
На первом этаже свернули под лестницу. Здесь дверь тоже взломали. Налилась желтым лампочка на длинном шнуре, осветила проход между стеллажами. Под порогом лежал мешок, набитый чем-то мягким. Свисали с полок и валялись на полу рубашки, кофты, майки. Собирались спешно? Или кто-то рылся, выбирая, что получше?
– Ты бы переоделся, – сказал Егор. – Ветровка больно приметная. И вообще.
Юрка погладил монстра по клыкастой улыбке.
– Потом.
– Как хочешь, – равнодушно согласился Егор.
…А может, он все-таки спит? Бирку в кулак – чтобы впились в ладонь острые углы.
– Ну и куда дальше? – спросил Юрка.
– Будем устраиваться на ночь. – Егор вспомнил грязную тропу, ведущую к мальчишеской спальне. – Наверху.
Старшим девочкам принадлежали три комнаты, по шесть коек в каждой. Егор прошел до конца коридора, надеясь, что захватчики поленились обыскивать все.
Спальня встретила голыми матрасами и распахнутыми дверцами пустых шкафов. Подушки, вытряхнутые из наволочек, валялись на полу. Тут вкусно пахло, в свете фонарика Егор заметил у порога осколки флакончика. Юрка повел рукой – луч скользнул по стенам, увешанным открытками и фотографиями актеров. С тумбочки блеснул глазами-пуговками плюшевый медведь. Желтое пятно поползло дальше, вбирая в себя то книжную полку, то этажерку с журналами и пластинками. Задержалось на столе. Вспыхнула искра на горлышке банки, засохший букет отбросил корявую тень.
– Черт! – Юрка споткнулся и посветил на пол. – Осторожнее тут.
Из перевернутой коробки раскатились цветные карандаши и вставочки под перья. Возле ножки стола лежала розовая комбинация. Егор никогда прежде не бывал в девичьем царстве, и ему стало неловко.
Юрка потянулся к выключателю.
– Не надо! – остановил Егор. – Шторы тонкие.
Он сдвинул банку с цветами и положил на стол арбалет, скинул куртку. Юрка все топтался у порога.
– Чего стоишь? – спросил Егор. – Располагайся. Ужинать будем.
Вынул из мешка два прямоугольных контейнера – то ли жестяные, то ли пластмассовые, не понять. На крышке рисунок: рассыпчатая гречка с кусочком масла и котлета. Сбоку, в прозрачном чехле, вилка. Ногти бестолково скользили по обертке, пришлось проткнуть ее ножом. Следуя инструкции, резко взболтал содержимое и вскрыл банку. Спустя полминуты в комнате запахло горячей кашей.
Темная буханка величиной с ладонь тоже оказалась запечатанной в пленку. Нож легко прорезал хрустящую корочку и ноздреватую сердцевину.
– Пища богов, – Юрка шумно сглотнул слюну.
Вскоре вилка зацарапала дно контейнера. Егор отодвинул опустевшую банку на край стола и посмотрел на «командирские». Светать начнет часов через шесть.
– Завтра жди меня до вечера.
Юрка глянул удивленно.
– Не вернусь, уходи обратно. Хотя нет, лучше темноту здесь пережди и утром к узлу.
– Не понял.
– Чего именно? – сердито спросил Егор.
Спорить не хотелось. Лечь бы, закрыть глаза и постараться уснуть, чтобы ночь закончилась как можно быстрее.
– С какой радости мне тебя ждать? Я тоже пойду в город.
– Нет.
– Думаешь, приказал, и я послушаюсь? Ага, два раза.
– Ты сам пугал комендатурой, – напомнил Егор.
Юрка выскреб со дна остатки каши и облизал вилку.
– Так мы днем.
– Днем тоже могут быть патрули.
– Слушай, да пошел ты к черту! – отмахнулся Юрка. – Я чего сюда приперся, в интернате сидеть?
– Не знаю! – взорвался Егор. – Ты мне не докладывал. И вообще, не надоело всех посылать? Так можно и одному остаться.
Юрка неожиданно зло рассмеялся:
– А все и так ушли. Я не посылал, а они… Мама, бабушка, дед. Этот тоже, ну, который отец. Папаша хренов, – он сбил щелчком со стола банку.
– Не мусори, – одернул Егор.
– А чего, тут и так… – начал Юрка, но осекся.
Егор прикрыл окно, ночи уже прохладные. Куртку сунул в изголовье. Заряженный арбалет положил на пол, спусти руку – коснешься ложа.
Юрка долго возился, выбирая подушку. Потом скрипел панцирной сеткой, ворочаясь с боку на бок. Вздыхал, шмыгал носом. Но даже когда он угомонился, сон к Егору все равно не шел. Покрикивала в лесу птица. Качались на потолке лунные тени. Ветки скребли по стеклу. Егор снова нашарил на груди бирку и сжал в кулаке вместе с Юркиным подарком. Все будет хорошо, все обязательно будет хорошо. Мама вернулась, ее – жену командира! – никто не выдал. Отец с солдатами перешел линию фронта и сейчас воюет. Скоро освободят Верхнелучевск. Приедет эвакуированный интернат. Интересно, поверит ли Родька, когда Егор расскажет о своем путешествии? И Талка…
– Ты спишь? – шепотом спросил Юрка.
– Нет.
– И я. Не получается.
– Считай собачек.
– У нас говорят – овец.
– Хоть крокодилов.
…узнает у мамы новости и побежит по отцовским знакомым – мало ли, вдруг кто остался в городе. И хорошо бы прочесать лес, там, где шли бои. Наверняка найдется оружие.