Вейн Суржевская Марина

– Смешно, – снова подал голос Юрка. – Все время оказываюсь то в приюте, то в интернате. Как нарочно.

– Ядвига предлагала тебе другой вариант, – напомнил Егор. – Можешь хоть завтра с утра отправляться.

Затаил дыхание, ожидая ответа.

– Да пошел ты!

Егор хмыкнул. Поднес часы к лицу, пытаясь разглядеть стрелки. Как медленно они движутся!

Жарко. Солнце расплавленным золотом лежало на дне вазочки из-под мороженого. Лениво вились над стаканами с лимонадом мухи. Таял крем на пирожном. Смешались запахи лошадиного пота и розовой воды, жженого сахара и табака. Человеческое месиво обтекало уличное кафе, изредка выплескивая на высокие ступени семейные пары с детишками, барышень под ручку с кавалерами, а то и нищих, клянчащих медяшки. От столика, что занимали Дан и Хельга, попрошайки шарахались – на стуле лежал арбалет, новенький, сегодня купленный. Вейн то и дело рассеянно касался приклада, поглядывая на толпу. В Бреславле – разгар сезона.

Лицо у Хельги посерело от пыли, глаза потускнели. Девушка приподняла косу и поболтала ею в воздухе, остужая взмокшую шею.

– Не понимаю, как тут можно жить?

– А мне нравится, – улыбнулся Дан.

Толчея, разноязыкий гомон (и всевозможная ругань) взбодрили вейна получше коньяка. Шэт побери, мог весь сезон просидеть под замком! Еще пара недель, и точно начал бы на стены бросаться. Или Оуну в морду дал – чем не экзотический способ самоубийства?

Поморка вытащила из сумки гребень, кстати, подаренный Даном, и занялась прической. Даже на такую – сердитую и уставшую – смотреть было приятно. Хельга закрепила косу на затылке и покрутила головой, стараясь поймать отражение в витрине кафе.

– Отдохнула?

Девушка закатила глаза. Дан хотел рыкнуть, мол, сама навязалась, но вместо этого сказал:

– У нас по плану большие траты. Зайдем в Гостиные ряды.

Хельга фыркнула, ровно сноровистая кобылка:

– Думаешь, если из монастыря, то куплюсь на какие-то паршивые подарки?

А гребень, между прочим, из кости выточен, инкрустирован перламутром. Из-за него пришлось вернуться к ростовщику и оставить еще одну расписку.

– Деточка, – снисходительно сказал Дан. – Если мне нравится женщина, то я ее не покупаю. Я за ней – ухаживаю. Поднимайся, тебе нужна походная куртка.

– Ну ладно, – кивнула милостиво поморка, будто не вейн ее в магазин тащил, а наоборот.

«Вот соплячка!» – восхищенно подумал Дан. А работает здорово: подходит к узлу и вся натягивается, точно струнка. От напряжения на виске проступает голубая жилка. Подрагивают крылья носа. Постоит так и выдохнет: «Пусто».

Вейн поднял со стула арбалет, но за спину пристраивать не стал. Понес в руке, настороженно поглядывая по сторонам. Ощущение, что за ними следят, не проходило, а от предпоследнего узла стало острее, словно между лопатками кололи шилом. Возле ювелирного магазинчика свернул – Хельга нехотя последовала за ним, оглядываясь на витрину. Пересекли две улицы, все больше удаляясь от центра. Ничего, ноги не собьют, если лишний раз покружат.

Людской поток поредел, а вскоре и вовсе иссяк – в переулок Семи Дубов приезжие заглядывали редко. Тут не было лавок, кроме бакалеи и зеленщика, и слишком тесно стояли дома, изредка разделенные подворотнями. На булыжной мостовой с трудом могли разминуться две пролетки. Узенький тротуарчик петлял, то и дело огибая мощные деревья.

Дан положил руку на плечо Хельге:

– Приготовься. Сейчас мы отсюда смоемся.

Девушка медленно опустила и подняла ресницы. Сумку, которой до того беспечно размахивала, перехватила удобнее.

– Ой, смотри, какая прелесть!

Голос, как у восторженной провинциалки. Распахнула глазищи, уставилась на балкончик, увитый плющом. Миленькая туристочка. А плечо под ладонью напряжено, перекатываются крепенькие мышцы.

Дан развернул Хельгу и притиснул к себе – умница, вырываться не стала. Задышала в ухо тепло и щекотно. Вроде нет никого за ними. Ну да Всевышний бескорыстно только дуракам помогает.

Дуб – вероятно, один из тех, по которым переулок получил название, – разросся и скрыл из виду узенькую арку. Поравнявшись с ним, Дан быстро дернул Хельгу в темный проход. Тут пахло помоями и котами. Вейн помянул Шэта, поскользнувшись на картофельной кожуре. Толкнул Хельгу к стене, навалился – и они вылетели из полумрака на солнце. Оглушила криками базарная толчея.

Узел был слабенький и имел лишь один выход, на Рыночную площадь Бреславля. Главное, он сработал.

– Стой! – ухватила за рукав Хельга. – Кажется, здесь.

Юрка лежал на животе, раскинув руки и уткнувшись лицом в серый наперник подушки.

– Эй, – шепотом позвал Егор.

Спит. Вот и хорошо.

Осторожно, стараясь не скрипнуть панцирной сеткой, Егор слез с кровати. Наклонился завязать шнурки, и из-под футболки выпали отцовская бирка и каменный полумесяц. Заправил их обратно, задержав ненадолго в пальцах амулет. Надежда, исцеление, дорога. Пусть все сбудется! Пожалуйста!

С пола подобрал карандаш и вытащил из мешка карту. Развернулся на столе размеченный топографическими значками лист. В блеклом утреннем свете Егор проложил маршрут от интерната к узлу и сделал приписку на полях. Сверху на карту лег компас, и все это накрыла куртка. Ее лучше не брать, слишком приметный камуфляж. Под куртку Егор сунул нож и арбалет.

На пороге оглянулся. Юрка даже не пошевелился – вымотался за вчерашний день. Помедлив, Егор вернулся, на ходу снимая через голову цепочку. Она переплелась со шнурком от амулета, еле распутал. Ветровка висела на спинке кровати, радужная эмблема светилась в молочных сумерках. Сбоку Егор нашарил карман, закрытый на… да, это называется – «молния». Потянул за блестящий язычок, и железные зубья расцепились. Бирка скользнула между ними. Звякнула цепочка.

Самодельный жетон Егор нашел у отца в коробке со всякими мелочами давно, лет пять назад. Выпросил и с тех пор почти не снимал. Сказали б ему, что отдаст, – не поверил бы.

Во дворе с опаской оглянулся на окна, а ну как окрикнет Юрка. Но нет, было тихо. Егор торопливо пересек вытоптанную футболистами поляну и скрылся за деревьями.

Автобус ждать, конечно, глупо. Зашагал, стараясь не срываться на бег – до города далеко, выдохнется.

Через двадцать минут показалось шоссе. Егор, оббивая росу, влез в самую гущу кустов. Развел ветки и глянул в обе стороны. Пусто. Замер, пытаясь различить за птичьим пересвистом гудение моторов, но так его и не услышал.

Перебежал шоссе и снова углубился в лес, держась знакомой тропки. Влажная от росы футболка холодила тело, но вскоре высохла. Поднималось солнце, заставляя таять рассветную дымку. Отсчитывали время «командирские». Припекало, и хотелось пить.

Тропка вывернула на зады огородов. Кто-то шумно возился в малиннике. Девчонка с тяпкой трудилась над картошкой. Слышался стук топора. Поднимался дымок над летней кухней. Все, как обычно, словно почудились ночью чужие самолеты.

На углу, между деревянным домом и каменной двухэтажкой, обнаружилась колонка. Прыгали воробьи, тыкая клювиками в лужу. Егор прибавил шагу, но заметил на стене объявление. Сначала шли остроносые зейденские буквы. Ниже бросилось в глаза: «За нахождение на улице после 21 часа – расстрел». Перечитал несколько раз, гоняя желваки. Мрачно усмехнулся строчкам: «За укрывательство и помощь партизанам…»

Повернулся – и ноги приморозило к тротуару. У колонки стояли двое зейденцев в солдатской форме. Один, наклонившись, пил из горсти. Другой, повесив свой автомат на шею, держал его оружие. Солнце вспыхивало на брызгах. Дрожали в воздухе осколки радуги.

Солдаты, напившись, прошли мимо. Они не обратили на мальчишку внимания, занятые разговором. Егор уловил: верн фирхшен. На рыбалке, значит, были. Это так потрясло, что он привалился к стене. Пусть бы говорили о войне, но – о рыбалке? Посмотрел зейденцам вслед. Тот, что пониже, развел руки, наверное, показывал размер улова.

Колонку Егор обогнул по другой стороне улицы, сглотнув комок в пересохшем горле.

Ближе было пройти по Новослободской, мимо рынка, но он свернул на Крестовскую и вышел дворами к кинотеатру. Портреты передовиков сняли. На кассе красовалась надпись: «Вечерние сеансы только для господ офицеров». Справа, где обычно висели газеты, наклеили типографские плакаты. «Скоро мы будем в Ольшевске!» – кричал заголовок. Морщась от гадливости, Егор подошел ближе. Фотографии, полтора десятка. Лучевск он узнал сразу. Вокзал. Набережная. Большой книжный магазин. Центральная площадь. И везде – зейденцы, зейденские эмблемы и зейденские флаги. Егор двинулся вдоль стенда, читая подписи. Плодск, Деневск, Чащин, Верхний Убск… Резануло в желудке. Неужели – правда?!

За спиной простучали сапоги. Егор глянул через плечо – патруль, трое. Тот, что постарше, руку с автомата не снимает. А неспокойно им в городе, несмотря на похвальбу. Сощурившись, проводил патруль взглядом. От ненависти сводило скулы. Скоро в Ольшевске? Подавятся!

На площади хрипел, захлебываясь маршем, громкоговоритель. Там, где за ажурной решеткой зеленел парк, сколотили помост. С укрепленной под углом балки свешивалась петля. Егор несколько секунд смотрел на нее, не веря, что такое и вправду возможно.

С горсовета сорвали вывеску, и под солнцем блестела новая, с чужими литерами. Застыли на крыльце часовые. Из-за угла высовывалась тупорылая морда «универсала». Площадь, обычно яркая, казалась черно-серой от офицерских мундиров и солдатской формы. Эх, автомат бы сейчас! Егор сплюнул и нырнул в проулок.

Асфальтированную дорогу сменила засыпанная щебнем улица – потянулись частные кварталы. Несмотря на разгорающийся день, ставни открывать не спешили. Не лаяли собаки, не орали петухи. В одном из дворов Егор заметил чужие гимнастерки, свисающие с бельевых веревок. В другом колол дрова пожилой зейденец, и это было так же странно, как и разговор о рыбалке. Прошла от колодца женщина с полными ведрами. У ворота ее сменил мальчишка лет семи. Загремел цепью.

Егор свернул за угол, и у него перехватило дыхание. Слева все осталось как прежде. Справа прошелся огонь. Вместо дома с приметными резными наличниками – груда, из которой выдавалась труба. Торчали балки, точно сломанные ребра.

Погибший тополь растопырил черные ветки.

У тетки Лозы щерился оконными проемами кирпичный остов.

Егор сделал еще несколько шагов.

Сохранились столбы от калитки. Створка, обугленная по краю, лежала на земле. Вошел во двор, машинально толкнув рукой воздух. Под ногами рассыпались в труху головешки. Валялся закопченный умывальник. Летняя веранда сгорела подчистую. От дома сохранилась лишь одна стена – дальняя. К ней притулилась почерневшая родительская кровать. Ветер хлопал покореженным листом кровельного железа.

В горле заскребли слезы. Егор ударил кулаком по ноге, оставив на штанах пятно сажи. Прекратить! Немедленно! Нашел время нюни распускать. Нужно сходить к Карагарлицким. Если мама в городке, они наверняка о ней знают. Может, что и про крепость слышали.

Глава 23

Егора в спальне не было, но на столе валялась его куртка, и из-под пятнистой полы торчал арбалет. Юрка удивленно посмотрел в окно: солнце стояло высоко над лесом. Странно.

Он торопливо обулся и выскочил в коридор.

– Эй, ты где?

Голос разнесся по зданию. Ни ответа, ни отзвука шагов.

Юрка мельком заглянул в ту комнату, где были вчера, проверил директорский кабинет и сбежал на первый этаж. Сунулся в кладовую.

Никого.

Потер лоб, разгоняя остатки сна. Куда мог запропаститься Натадинель? Может, он в школе? Бегом пересек поляну, одним прыжком взвился на крыльцо и рванул тяжелую дверь.

– Ты тут? Егор, твою мать!

Вестибюль отозвался эхом.

Ушел. Обманул, как маленького! Юрка с размаху ударил по косяку, ссадив костяшки. Ну и что теперь делать? Бежать следом? Ага, Натадинель наверняка уже в городе, у мамочки под крылышком.

От обиды в горле набух комок.

– Ну и пошел к черту, не навязываюсь! – крикнул Юрка.

Сел на ступеньку, упершись локтями в колени.

Дробно разносился стук дятла. Суетливо орали птицы. Ползла вверх по балясине гусеница, даже она куда-то торопилась. Юрка ткнул пальцем, и гусеница свалилась в траву.

Можно было уйти прямо сейчас, узел он найдет запросто. Но очень хотелось посмотреть в рожу этому подполковничьему сыночку.

Юрка встал и задумчиво огляделся, выбирая между школой и интернатом. Снова поднялся на крыльцо.

Через разбитые окна солнечный свет беспрепятственно заливал вестибюль. Наверх уходил широкий лестничный пролет с массивными перилами. Стену справазанимал стенд, озаглавленный: «Мы ими гордимся!» Пошел вдоль него, разглядывая черно-белые фотографии в три ряда, от мальков до старшеклассников. А вон та девочка ничего. И эта, с косой через плечо, тоже. Юрка всмотрелся и присвистнул. Ну точно она, хотя тут и не разберешь, что рыжая. Вот и буковки: «Талина Карагарлицкая».

За стендом начинался коридор. С одной стороны окна, с другой – двери. Таблички: «1А», «1С». Надо же, совсем как у них, только литеры пузатенькие, с «хвостиками», и другой алфавитный порядок. Заглянул в класс, обозначенный буквой «Е». Маленькие деревянные парты сдвинуты в угол. Вдоль стены – козлы, стремянка, ведра с засохшей известью. Юрка прикрыл дверь и пошел наверх.

Второй этаж пугал сразу: «Учительская», «Директор», «Завуч по внеклассной работе». Туда заходить не стал, двинулся по коридору, скользя взглядом по табличкам. «Кабинет истории», «Кабинет пшелесского языка», «Кабинет математики», «Кабинет географии». Кстати, идея!

Здесь ремонтные работы уже закончились, и темно-синие, недавно выкрашенные парты выстроились в три ряда. Они показались Юрке громоздкими после привычных столов на трубчатых ножках. Шкаф приткнулся в дальнем углу. Изнутри к застекленным дверцам были прикреплены карты. На одной створке две половинки географической с очень знакомыми очертаниями материков, на другой – кусок экономической в укрупненном масштабе. Внизу, в просвете, виднелись корешки учебников.

Дверца скрипнула. На верхней полке стояла пара глобусов и лежали длинные бумажные трубки. Юрка порылся, но плана Верхнелучевска не обнаружил. Захлопнул шкаф с досадой. «Экономическая» створка оказалась перед глазами: «Лучевская область».

Отколол лист, расстелил на ближайшей парте. Крышка брякнула в пазах, и Юрка с интересом ее приподнял. Открылся пустой ящик. На дне его было вырезано: «Родион Массель». Усмехнулся, водворяя крышку обратно.

Карта походила на ту, что распечатала Кира, но была не такая подробная. Юрка, приноравливаясь к мелким буквам, нашел Верхнелучевск, но ни интерната, ни Старой крепости не обнаружил. Ругнулся в голос.

Поленившись возвращаться к шкафу, скомкал и засунул бесполезную карту в ящик. Придавил крышкой.

В пустом коридоре Юрка засвистел, но тут же вспомнился совет Дана: «Если невмоготу – пой». Тьфу ты, черт!

Съехал по перилам на первый этаж и прошел мимо стенда, поглядывая на фамилии. Масселя, конечно же, нет. Что неудивительно: либо ты парты ножиком режешь, либо тобой гордится школа.

В интернате потыкался из двери в дверь. За одной оказалась столовая. Там пахло чем-то кислым и на дальнем столе громоздилась немытая посуда. Рядом с окном раздачи висел график дежурств. На кухне Юрка пошарил по шкафам и заглянул в ларь, отвалив тяжелую крышку. Еды не нашел. Покрутил вентиль на кране. В трубе заперхало, загудело, и тонкой струйкой потекла вода цвета ржавчины. Юрка подождал, когда она посветлеет, и напился.

Позавтракал – или пообедал? – кашей из контейнера и снова бухнулся на койку.

Со стола свисал пятнистый рукав, мозолил глаза. Виднелся арбалет. Надо же, все-таки оставил Натадинель свою любимую цацку! Юрка перевернулся на живот и уткнулся лицом в подушку. Спать не хотелось. От тишины ломило затылок.

Чертыхнувшись, он сел. Сердито дернул камуфляж, сбрасывая со стола. Покатилось что-то по полу, звякнуло о ножку кровати. Компас. А под курткой пряталась карта с жирно прочерченной линией от интерната к узлу. Снизу, на полях, приписка на всеобщем: «До завтра не вернусь, уходи. Спасибо за все».

Ах, «спасибо»!

Юрка в бешенстве сгреб карту и швырнул ее через комнату. «Спасибо», черт бы его побрал! Кулаком сбросил со стола пустой контейнер. Еле удержался, чтобы не отправить следом арбалет.

– Ну, я тебе это «спасибо» припомню!

Пусть только появится Натадинель! В рожу ему, без разговоров!

Равнина – от края до края. Серо-зеленая, в темных пятнах подорожника, с фиолетовыми крапинками клевера и желтыми – львиного зева. Небо над ней высокое, бесконечное. Гуляй, ветер! Эх, броситься бы за ним, как щенку, одуревшему от сидения на цепи, чтобы лапы заплетались от восторга и визг рвался из глотки. Но Дан лишь выдохнул, очищая легкие от безжизненного воздуха Цитадели, и с шумом втянул степной запах.

– Нравится? – спросил с такой гордостью, точно все это создал сам.

Хельга мотнула головой – то ли «да», то ли «нет», не разберешь.

Устала девочка. Мало радости идти через мертвую крепость и настороженно следить: пора лупить вейна по морде или он еще соображает.

Дан снял с плеча арбалет и сбросил куртку.

– Привал.

Ничего, скоро догонят паршивца. А пока можно лежать на теплой траве, щурясь на солнце. Слушать хоровой стрекот кузнечиков и сольную партию басовитого жука. Смотреть, как плывет по небу полупрозрачное облако. Неторопливо, вольно – знает, что не попадет в клещи горных пиков. Дан улыбнулся, повернувшись к спутнице, и его хорошее настроение испарилось. Хельга сидела, обхватив колени. Спина сгорблена, косы растрепались. Притаилась в уголке губ морщинка.

– Думаешь, раз вейна, то все легко? – спросил Дан, не пытаясь скрыть раздражение. – Из узла в узел, свободная, как птичка?

Молчит. Хоть бы огрызнулась, и то дело!

– Испугалась, так возвращайся к отцу Михаилу!

Даже на это не ответила.

– Ну, что случилось?

Дан подсел ближе и тронул костяшками Хельгину щеку. Кожа – теплая и гладкая, как весенний листик, прогретый солнцем. А пахнет от девчонки – аж голова кружится.

– Тук-тук. Есть кто дома?

Поморка ткнула локтем, освобождаясь, но Дан не пустил. По-хозяйски обхватил ладонью ее затылок, притянул Хельгу к себе и коснулся губами губ. Замер, оставляя ей право решить. Ох, какая сладостная мука! Распахнулись глазищи – все цвета моря, от серо-голубого у зрачка до темно-синего, с прозеленью, по краю.

Губы шевельнулись.

– Я потеряла след, – чуть слышно сказала Хельга.

– Что? – Дан отстранился.

– Он не сам ушел, его увели. И я потеряла!

Ресницы намокли, слиплись в темные стрелки. А на дне глаз, точно в омуте, морские ведьмы кружат – ой, не засматривайся, так приворожат, что век сохнуть будешь.

– Плевать! – выдохнул Дан и легким толчком опрокинул Хельгу в траву.

Губы у девчонки умелые, а руки суетливые, неловкие. Коса запуталась в вороте. Скользнула по ключицам лента-оберег с вышитыми рыбками. Грудь – маленькая, крепенькая, в ладонь умещается. Поясок – Шэт! – на хитрый узел затянут, еле нашел нужный кончик. Свой едва не разорвал.

И только когда Хельга закричала под ним, Дан понял, что натворил.

Отпрянул, упал на спину.

– Иша милосердная! – мог бы, дал себе в морду. – Отец Михаил меня проклянет!

Обожгло щеку, точно пресветлая откликнулась и исполнила его желание. Хлестнуло по другой, наотмашь, даже голова мотнулась. Дан перехватил девичьи запястья, но тут же отпустил. Пусть лупит. Имеет право.

– Ты! – голая Хельга шипела, наклонившись над ним.

Дану пришлось стиснуть зубы.

– Запомни! – палец ткнулся ему в грудь. – Я выбираю сама! И я тебя – выбрала!

Хельга стремительно нагнулась и укусила его за нижнюю губу. Пресветлая Иша, хоть ты отвернись! Вейн рыкнул и сжал руки на увертливой, горячей спине.

…Пот медленно высыхал под солнцем, выравнивалось дыхание. В ушах звенело, точно налетела туча комаров с серебряными крылышками. Дан скосил глаза: все их пожитки, в том числе фляга с водой, валялись далеко в стороне.

Хельга, лежащая у него поперек груди, подняла встрепанную голову. Тронула пальцем припухшую губу вейна.

– Ты знаешь, а я могу…

– Еще раз? – с энтузиазмом отозвался он и шевельнул бедрами, ощущая жар ее тела.

Хельга улыбнулась, она была похожа на сытую кошку, укравшую последний кусок мяса.

– Вообще-то я имела в виду не это.

– Да? – преувеличенно огорчился Дан.

– Тот человек, который увел Юрку. Он потом вернулся сюда и вышел в другой узел, совсем близко, на Середине.

Вейн присвистнул.

– У тебя опасный талант!

Хельга царапнула зубами мочку уха – у Дана высыпали мурашки, он едва сдержал стон.

– Вот и помни об этом, если вздумаешь удрать!

Егор выходил со двора, когда заметил патруль – двоих парней в штатском, но с винтовками. На рукавах у них белели повязки с молниями. Один рябой, из-под кепки торчат нестриженые вихры. У другого, высокого, к губе приклеилась цигарка. На пальцах наколка: «Гера». На первый взгляд люди как люди. А на самом деле – сволочи.

– Чего уставился? – буркнул тот, что с цигаркой, Гера. – Документы, может, у тебя проверить?

Рябой поморщился:

– Не вяжись к пацану.

– Ага, будет всякая сопля на меня зыркать! А ну, поди сюда.

Егор не двинулся с места.

– Чей такой? Чего тут околачиваешься?

Сказать бы: дрова собираю. Но язык не поворачивался, и Егор молчал, с ненавистью глядя на предателя.

– Тебя спрашиваю!

Рябой потянул:

– Пошли, ну его.

Открылась калитка напротив, и появился еще один с повязкой. Подтягивая на ходу штаны, он начальственно прикрикнул:

– Что за базар?

– Да вот, – выплюнул цигарку патрульный. – Фрукт нарисовался.

Лысоватый толстяк посмотрел на Егора, окинул взглядом пепелище у него за спиной и обрадовался:

– Та-а-ак! И что же ты, парень, делаешь у бандитского дома? Ну? Язык проглотил?

– Точно, тут же этот, подполковник жил, – вспомнил Гера. Осклабился довольно: – В комендатуру его? Там разберутся.

Егор медленно отступил, стараясь держать всех троих в поле зрения. Самый опасный Гера, он перекрыл дорогу в огород. Толстяк медлителен. А рябой явно не хочет вмешиваться. Это хорошо, потому что узкая тропа, заваленная почерневшими бревнами, проходит рядом с ним.

– Не дергайся, все равно поймаем, – пообещал Гера и шагнул к Егору.

Он бы успел, черта с два бы его догнали, но рябой сбросил винтовку с плеча и ударил прикладом по ногам. Егор полетел на землю, попытался вскочить – между лопаток точно тараном двинули. Упал плашмя, а сверху навалились, выкручивая руки.

– Держи сучонка!

– Черт!

– Ремень давай!

Стянули запястья. Егора рывком подняли, и он крутанулся, выдираясь из цепких рук. Ударили в лицо, обругали матом.

Как глупо…

Сплюнул черным – землей с примесью сажи. Из разбитой губы и носа текло, капало на футболку.

Быстро обхлопали карманы и скомандовали:

– Двигай!

Толстяк шел впереди, сбоку рябой, Гера конвоировал сзади. На левую ногу ступать было больно, и Егор прихрамывал.

У колодца стоял тот же мальчишка, опускал ведро. Увидев патрульных, он торопливо отвернулся.

– Эй! – окликнул толстяк. – Этот – с вашей улицы? Или, может, с соседней?

Мальчишка метнул взгляд на арестованного, словно хотел прочесть у него на лице: да или нет? Отрицать или подтвердить? Егор и сам не знал.

– Я всех наперечет не помню, – дерзко ответил пацан.

Толстяк замахнулся, но мальчишка ловко уклонился.

Шли знакомой дорогой к центру. Слепило солнце, пробиваясь сквозь листву. Кружевная тень лежала на брусчатке. Под ногами щелкали сухие стручки акации. Рябой выудил из кармана горсть семечек и сплевывал шелуху на тротуар. Порыкивая, промчался мотоцикл, обдал вонючим дымом. На Егора навалилась странная апатия, и он безразлично принял новый тычок, заставивший свернуть.

Точно в тумане прошагал мимо магазина. К запертой двери выстроилась молчаливая очередь. Егор скользнул взглядом по лицам, даже не попытавшись найти знакомых.

– Обещали масло выбросить, – сказал рябой. – Моя вчера со склада отоварилась.

Оглянулся толстый, ополовинил у него семечки из ладони.

Егору казалось, что ведут к горсовету, но площадь осталась в стороне. Поплутав по улицам, вышли к серому зданию с колоннами. На фасаде виднелись сбитые не до конца буквы: «…прав…ение… оз…» Конец надписи закрывал зейденский флаг.

Покосившись на белые повязки, часовой пропустил внутрь.

Толстый с Герой ушли, оставив арестованного под дверью кабинета. Рябой толкнул Егора на стул и сам уселся на соседний. Теперь, чтобы добраться до выхода, пришлось бы бежать мимо конвоира. А на крыльце солдат… Егор посмотрел направо. В конце коридора окно с частым переплетом, такое с одного удара не высадишь. Женщина – или девочка, против света не разглядеть, – мыла пол, шумно передвигая ведро. Влажные доски пахли затхлой водой и махоркой. Противно, даже подташнивало. И мысли ворочались такие же гадкие: как глупо вышло… Где мама?.. Откуда им известно про папу?.. Семьи комсостава, писали в газетах, что в Балессе… Его что же, расстреляют?!. Хоть бы Юрка не сунулся в город… Обидно, ничего толком сделать не успел… Приказ отцовский и тот не выполнил, если бы не Грин…

Из одного кабинета в другой прошел офицер. Послышались неразборчиво голоса. Дверь, рядом с которой сидел Егор, тоже несколько раз открывалась и закрывалась.

Апатия не отпускала, хуже того, начало клонить в сон. Расплывались очертания предметов. Звуки доносились глухо, точно из-под воды. «Это нервное», – подумал Егор и тряхнул головой. Натянулся шнурок, зацепившись за ворот, скользнула по груди бирка – нет, каменный полумесяц, бирку он отдал Юрке. Это хорошо, вдруг бы отобрали, а так останется на память… Стоп! Если нет бирки с фамилией, то как узнают, что он действительно сын подполковника? Сонливость как рукой сняло, Егор лихорадочно соображал: документы и фотографии сгорели вместе с домом. Соседи? Да где они теперь, после пожара! А вот кто живет через дорогу? Замшелый дедок, он умер вскоре после их переезда, наследники объявлялись редко. Шумная семья, но их больше занимали собственные склоки. Какие-то старики – выходила сгорбленная бабушка с клюкой. Она и корову под носом не разглядит. И вообще, Егор чаще болтался в лесу, чем возле дома. В интернате никого. Получается, опознавать его – некому! Так, нужно быстренько придумать ложь, объясняющую рубец на спине и незнание того, что происходит в городе. Он сможет, выберется отсюда. Найдет партизан… Сердце на мгновение остановилось и снова застучало – часто-часто. А вдруг ими командует отец? Не успел уйти за линию фронта. Тогда понятно, почему их дом назвали «бандитским».

Егор не заметил, как появился патрульный. Гера ухватил за футболку и вздернул на ноги. Толкнул в открытую дверь.

Приемная. На столе – печатная машинка. На стене плакат с графиком, выхватил мельком: «…прирост урожая». Едва не споткнулся о высокий порог. Яркий свет из незашторенного окна ослепил, и Егор сощурился, чтобы разглядеть лычки на погонах офицера. Гран-обгер, если пересчитать, то майор. Сбоку, у шкафа, застыли толстый и Гера. За маленьким столиком пристроилась пожилая женщина в темном платье.

– Ном? Фамери? – спросил гран-обгер.

Егор понял, но дождался, когда женщина перевела:

– Имя? Фамилия?

– Сержик Ладанавель.

Новый вопрос, сначала на зейденском, потом на пшелесском:

– Ты местный?

Скажешь «да», велят назвать адрес и проверят. Егор мотнул головой:

– Нет, я из Лучевска.

– Как оказался тут?

– Приехал крепость посмотреть, ну, перед самой войной. Пошел, а там стрелять начали. Меня зацепило. Не сильно, смог до шоссе добраться. Деревенские подобрали. Как подлечили, я в город подался, думал, попутку какую до Лучевска найду. Гляжу, пожар был, и нет никого. Зашел. Отыскал бы чего, на базар снес. Продать, еды купить.

– Куда был ранен?

– Под лопатку.

Гера дернул его к себе и задрал футболку, вытянув ткань из-под связанных рук.

– Как называется деревня? У кого ты жил?

Точно куклу, Егора повернули обратно к столу.

– Не скажу. Вы их тоже арестуете, а за что?

Гран-обгер хлопнул ладонью по столу и заорал. Женщина перевела спокойно:

– Ты все врешь. Ты партизан. Твой отец бандит. Ты был ранен возле железной дороги.

Перед глазами вдруг оказалась фотография – толстый выхватил ее откуда-то и сунул в лицо. Егор узнал сразу: увеличенная с военного билета.

– Это – твой отец. Тебя зовут Егор Натадинель.

Страницы: «« ... 2829303132333435 ... »»

Читать бесплатно другие книги:

Классический труд Мэлкила содержит проверенные временем и подкрепленные научными исследованиями стра...
Мы все хотим любви, достатка и комфортной жизни, реализации своих талантов, достойного образования и...
Знание ультразвуковой анатомии и патофизиологии венозной системы нижних конечностей является краеуго...
У меня любящий муж, исполняющий все мои прихоти, роскошный дом и сказочная жизнь, о которой мечтает ...
"Просто Представь...". Это название не предназначено для какой-то конкретной тематики. Данное назван...
Идея написать эту книгу пришла в голову авторам в канун празднования пятилетия компании «Манн, Черем...