Вейн Суржевская Марина
– Очухался, – сказал довольно.
Вейн оттолкнул его. Голова гудела, и на затылке, кажется, наливалась шишка.
В коридоре толпился народ, все больше парни в форменных камзолах дворцовой стражи. Бешеной тетки не было видно, а охотник сидел, привалившись к стене, и пялился остекленевшими глазами. Горло ему вскрыли одним отличным ударом. Над лежащим ничком Аруном наклонился Моисей и указал на что-то Оуну:
– Думаю, отравлено.
Дан на ватных ногах подобрался ближе. Под лопаткой у охранника торчал зазубренный серебристый диск размером в пол-ладони.
Моисей сбоку заглянул в лицо Аруну, приподнял веко.
– Удивляюсь, что он еще смог драться.
Глава Воинского Совета кивнул на охотника:
– А с этим что?
– Вы сами не видите? – с иронией отозвался лекарь.
Стена, пол – все залито кровью.
– Меня интересует, почему он со вспоротым животом так шустро двигался.
– Скажу как медик – не знаю. Конечно, резервы организма…
Пока Моисей рассуждал, парень в сером камзоле наклонился над трупом и бесцеремонно задрал на нем рубаху. Открылся живот. Грязный, но вполне целый.
– Сверху на одежду налеплено, – пояснил стражник. – И тряпка кровью пропитана, чтобы текло.
– Так, – у Оуна раздулись ноздри. – Что там в приемном покое? Эрки?
– Они его не осматривали. Дежурные куда-то подевались, остался один, а тут целое семейство приехало. Дети орут. Ну, глянул так, быстро, понял, что сам не справится, и отрядил в операционную.
– Почему его туда понесли вы? Твоя смена закончилась.
Дан не сразу понял, что обращаются к нему.
– Закончилась, – подтвердил, глядя на мертвого Аруна. – А какой-то псих прибежал, орет: «Быстро в приемный покой!» Ну, мы и пошли.
– Эрки! – повелительно сказал Оун, и один из серокамзольников исчез. На смену ему явился другой, доложил:
– Нашли дежурных, внизу, в подвале. Все трое задушены.
Дан привалился к стене и потер затылок. Ну, пресветлая Иша, уберегла! Спасибо!
Оун присел на корточки перед мнимым раненым и рывком разодрал на нем рубаху. Грудь у покойника бугрилась мышцами. На два пальца ниже левого соска темнела наколка: рука, сжатая в кулак. Оун выругался.
– Пошли, Дан, – Моисей тронул его за плечо.
– Куда? – стремительно развернулся к ним глава Воинского Совета.
– А вон, в ближайшую перевязочную. Гляну, чего он тут кровью истекает.
Дан только сейчас об этом вспомнил. Помянул Шэта, прижав ладонь к боку.
– Ури, проводи! И заступай на смену.
Прошли мимо Аруна. Кто-то уже перевернул его на спину и закрыл глаза.
В перевязочную охранника Моисей не пустил.
– Никуда ваш подопечный не денется, а тут места и так мало.
Ури все равно сунулся внутрь, оценил решетку на окне и скрылся в коридоре.
– Ты рубаху-то сними, – велел Моисей, наливая в рукомойник воды.
Дану было лень, и он просто приподнял ее. Показалась рана, полная загустевшей крови.
– Я понял! – сказал хирург, тщательно намыливая пальцы. – Ты – мафиозный босс! В смысле, главарь банды. Твоих людей положили конкуренты, а ты сбежал, и теперь за тобой охотятся. Только я еще не придумал, при чем тут йоры.
– Лечи меня, а не языком мели, – огрызнулся вейн. Посмотрел с умилением на Моисея.
Тот выпячивал губы, сопел плоским носом и разглядывал рану как нечто весьма занимательное.
– Пресветлая Иша! Если бы не твоя черная рожа! – с чувством сказал Дан.
– Значит, будешь должен мне бутылку. Говорят, тебя кормят за одним столом с самой жрицей Йкама. Правда?
Вейн вместо ответа закатил глаза и потряс головой.
– Так, симулянт, у тебя даже шить нечего. Тпру, сиди смирно!
– Щиплет же!
– Потерпишь.
Моисей отбросил мокрый от крови бинт.
– Готово. Могу еще поплевать, вместо Двуликого. Кстати, как думаешь, если пойти и надавать ему по заднице, проснется или нет? Сколько можно дрыхнуть!
– Не надо в меня плевать, – отказался Дан, опуская рубаху. – А тебя все равно в храм не пустят.
– И то, – кивнул лекарь. – Ладно, топай, мне еще дежурить всю ночь.
Моисей, посвистывая, начал мыть руки. Вейн помедлил на пороге и все-таки спросил:
– Слушай, а ты… веришь в Двуликого?
– Ну, как тебе сказать…
Хирург стянул с вешалки полотенце и неторопливо вытерся. Лицо у него было уставшее.
– Я тут режу в совершенно варварских условиях. И мне абсолютно все равно, что или кто облегчит послеоперационный период, хоть НЛО спустится, хоть местный бог в речку нассыт. Я точно знаю, что с тех пор, как закрыт храм, умирать стали чаще. Раньше я мог рисковать, сейчас нет. На той неделе отказался от двух операций. Шансов слишком мало. А без хирургического вмешательства они долго не протянут. Вот такие дела, Дан – предводитель разбойников. – Моисей бросил полотенце на крючок и потянулся. – Да, скажи там, пусть в докторскую бутербродов принесут. Раз уж в этой дикой стране не додумались до высшего достижения человечества – гамбургера!
Дан вышел, и первое, что он увидел, была каменная физиономия Ури.
– На кухню, – скомандовал вейн. – Попробуем изобрести гамбургер. Ел как-то. Гадость несусветная.
Охранник разомкнул губы:
– У Аруна остались невеста, брат, сестра и отец.
Шэт!
– Это ваши дела, – отрезал Дан.
Юрка стоял к нему спиной, в тени главного купола и, запрокинув голову, изучал стену. На ней отметились все, кто приходил и уходил через здешний узел. Юрка читал внимательно, не пропуская ни строчки. Может, представлял там свое имя? Он сменил старую куртку на легкую серебристую ветровку. На рукаве светилась эмблема – три пересекающихся эллипса. Ядвига успела заставить его подстричься, и на шее виднелась незагорелая полоска. Торчали уши.
Пай-мальчик, усмехнулся Егор. И поправился: нет, стажер Разведки. Завтра улетает в Волжск, ему уже нашли учителей. Будет готовиться, чтобы сдать весной школьные экзамены. Параллельно начнет заниматься на курсах в институте. Кира обещала показать город и познакомить со своими друзьями. Она рада, что он остается.
– Все готово, – сказал Егор, и Юрка обернулся.
Глянул по-прежнему: хмуро, настороженно. Под распахнутой ветровкой виднелась старая футболка с монстром. Егор улыбнулся. Будет Ядвиге работка! Такого приучи к дисциплине.
Юрка хмыкнул, в ответ пройдясь взглядом. Егор знал, как странно он смотрится. Отстиранный, заштопанный камуфляж – и арбалет за спиной. На солдатском поясе колчан, охотничий нож, еще тот, из скита. Вещмешок нашли на складе «аутентичный», как выразился Васька. Но внутри запаянные коробки с едой, обеззараживающие шарики для воды и аптечка с вложенной инструкцией на всеобщем. Жаль, оружия посерьезнее не дали, говорят, не положено. Ну ничего, и так справится.
Егор протянул руку:
– Прощай.
Юрка шевельнул кулаками в карманах ветровки.
– Я провожу.
Вышли из-за купола, и на них сразу же накинулся ветер. Шумно хлопал желтый флаг.
Васька, стоя на пороге, туже затягивал на затылке платок. Егор вспомнил, называется – бандана.
– Ну что, готов? – спросил вейн.
– Да.
Кира отвела от лица волосы и сказала:
– Я с вами до узла.
Шли против ветра, сначала спускались в распадок, потом поднимались. Васька впереди, он переоделся в плотную куртку и штаны грязно-зеленого цвета, пристроил на пояс кобуру. За ним шагали Кира и Егор. Юрка держался в стороне. Сорвал на ходу травинку с белым венчиком и хлопал ею по джинсам. Смотрел рассеянно.
Летели последние пушинки одуванчиков. Гнало со стороны леса тучи. Там уже громыхало и посверкивало.
– А у нас часто бывают радуги, – сказала Кира. – Место такое.
Никто не отозвался, и девочка замолчала.
Возле узла их встретили охранники.
– Не знаешь, долго нам тут стоять? – спросил один у Васьки.
– Как начальство скажет. А оно мне не докладывает.
Егор оглянулся на белые купола. Ну вот и все.
– Васька к тебе еще зайдет потом. Я буду волноваться. Удачи! – пожелала Кира.
Егор пожал тонкие смуглые пальцы. Повернулся к Юрке. Тот отбросил разлохмаченную травинку и снова затолкал кулаки в карманы. Глянул исподлобья, точно собрался ругаться.
– Знаешь, Натадинель, я тут подумал и решил: а пойду-ка с тобой. Мало ли что.
Ойкнула Кира.
– Ты серьезно?!
– Вполне.
– Ядвига тебе уши оборвет, – предупредил Васька.
– Пусть сначала достанет. Я же вейн. Захотел, ушел.
– И мне тоже, – мрачно добавил Иванцов.
– Отбрехаешься. Скажешь, я на хвост упал. Исключительно самостоятельно.
– А как же Разведка? – спросила Кира. Видно было, что она расстроилась.
– Ничего, не обеднеет. Я, может, быстро вернусь. Соскучиться не успеете.
Васька покрутил головой.
– Ну вы, ребята, даете. Завидую.
– Да подождите! – крикнул, перебивая, Егор. – Вы чего?! Юрка, у нас же война!
– На колу мочало… Слушай, ты, блин, достал! Заладил, как попугай, одно и то же. Я сказал, иду, значит – иду. Надо так. Все.
За лесом громыхнуло.
– Ну, чего встали? – поторопил Юрка. – Айда, а то накроет.
С утра шел дождь. Горы сливались с сизым небом, и Дану казалось, что он внутри стеклянной полусферы. Видел такую игрушку: купол, на дне домик и мальчик с санками. Потрясешь – посыплются белые хлопья. Вот таким мальчиком Дан себя и ощущал, только вместо снега был дождь, а вместо санок – охранник. Вейн усмехнулся и громко позвал:
– Эй, Ури!
Йор заглянул в комнатушку.
– Выпей со мной.
Даже не ответил, собака. Хоть бы дверью хлопнул, и то дело! Нет, прикрыл аккуратно.
– Зря! – крикнул Дан. – Вино у вас ничего! Не жалко на меня тратить?
За стеной молчали.
– Па-а-адумаешь, разговаривать он не желает. Ути-пути.
Дан икнул, сполз поглубже в кресло и с чувством исполнил:
- Черный ворон, черный ворон,
- Что ты вьешься надо мной?
- Ты добычи не дождешься,
- Черный ворон, я не твой!
Это пел Игорь, когда на него нападала тоска. Дальше вейн не помнил и повторил куплет еще раз, надрывая связки.
Хоть бы одна скотина зашла и поинтересовалась, чего это пленник буянит?
– Суки, – сказал Дан. – Не пойду больше! В задницу вашу больницу!
Достало! Весь день по кругу – вынести горшки, покормить, перестелить белье, отмочить бинты, напоить. Проследить, чтобы пацан из седьмой палаты не расчесывал коросту, а тетка из одиннадцатой не вставала. Состричь волосы сопляку, которого заели вши. Помочь выкупать старика. Удержать на кровати парня; ему отрезали руку, и он бьется, кричит, что лучше бы сразу убили. И снова: накормить, умыть, вынести. К вечеру на ногах не держится. А они – все равно умирают! Каждого, кого накрывали простыней, Дан ненавидел. Ну как он смел, сволочь, взять и сдохнуть? Скотина! И дед Вайшер – в первую очередь. Сегодня утром, стоя над телом старика, вейн ругался по-черному.
– Ури! Ты почему не хочешь со мной выпить? Брезгуешь? Да пошел ты, Ури!
Шатаясь, добрался до окна и толкнул створку, просунув руку между прутьями решетки. Воздух, пропахший мокрыми камнями, потек в душную комнату. Завыть бы, как псу, но даже луны не видно. Дан запрокинул голову. На юго-западе серая кисея редела, и сквозь нее просвечивало небо. Звезды казались тусклыми, точно опаловые капли, они дрожали и переливались.
– Оракул… – вспомнил Дан. – Эй, ты! Оракул! Вопрос хочешь?
Ветер бросил ему в лицо воду.
– Не плюйся! Вопрос-то, а? Думаешь, я его не знаю? Тупой? А хрен тебе!
Прохладный дождь смывал опьянение, и это было обидно. Дан так старался напиться, хлебал легонькое винцо кружками, и все равно не получилось.
Дребезжало под ударами грома стекло. На нижнем ярусе дворца-крепости плавал огонек – с фонарем в руке ходил стражник. Город лежал темной громадой, там люди укрылись в домах, задернули шторы и закрыли ставни. Окна светились только в приемном покое храмовой больницы.
Дан вдавился лицом в решетку и крикнул:
– К Шэту! В задницу! Слышите, вы?!
Тишина в ответ. Даже стражник не сбился с шага, все так же ровно плыл огонек.
Вейн с треском захлопнул окно. Стекло вылетело, брызнув осколками. Потекла кровь и закапала на подоконник, но ее тут же смыло. Дождь заливал комнату.
Дан вернулся к столу и плеснул на порезы вином. Знала бы жрица, на что пошли дворцовые запасы! Кривя в усмешке рот, перетянул руку салфеткой.
Спальню быстро выстужало – ветер пришел с высоких гор, где никогда не тают ледники. Дан, не раздеваясь, вполз под одеяло и накрылся с головой, прячась от опаловых звезд. Шэт, пусть у него язык отсохнет еще хоть раз заговорить с Оракулом! Слова поперек горла встанут! А то вот так спросишь: «Я – прав?» – и услышишь ответ.
Дан зарычал, сгреб в ладонь связку амулетов, среди которых запутался медный крестик. «Пресветлая! – попросил он. – Пусть мне приснится степь».
Иша действительно была милостива, и Дан ехал по бескрайней серо-зеленой глади верхом на Кысе. Пригревало солнце. Блестели солончаки. Порскали из-под копыт кузнечики. Справа на мышастой кобылке с хитрыми глазами трусил менестрель, гитара висела у него за спиной. Игорь мурлыкал под нос на незнакомом языке. В стороне гарцевал Юрка, и под седлом у него был не старик Увалень, а молодой жеребец, готовый к подвигам. На груди у мальчишки поверх футболки с монстром висели амулеты – дешевые, каких полно на любом торгу Середины, и редкие, принесенные из чужих миров.
Часть III
Глава 21
Воздух прогрелся и загустел, казалось, он пропитан золотистой пыльцой. Поведи голыми плечами, и крохотные искорки прилипнут к коже. Ветер с реки пахнет водой, илистым дном и кувшинками. Звенит неумолчно: стрекочут кузнечики, стрекозы дрожат слюдяными крылышками, даже рыбы всплывают к поверхности и шлепают губами. Весь мир осязаем. Положи ладонь на землю – легкими толчками отзовется топоток муравьиных лапок. Раскинь руки, и почувствуешь, как птицы ложатся на воздушные потоки, ощутишь кончиками пальцев гладкость и шелковистость перьев. Кажется, еще чуть-чуть, и сама полетишь…
Талка, запыхавшись, взбежала на второй этаж. Распахнула дверь – вздулась штора, заполоскала в открытом окне. Брызнуло в глаза солнце.
– Опаздываешь, – укорила мама.
Она сидела за столом, выписывала адреса из классного журнала. Острый клювик ручки нырял в чернильницу и снова возвращался к бумаге – быстро, ловко, не уронив и крохотной фиолетовой капли.
– Чуточку-чуточку! – помотала головой Талка.
В пестром сарафане с «крылышками» она чувствовала себя легкой и воздушной, как бабочка. Встала на цыпочки, взмахнула руками и поплыла по учительской. Колыхались искорки-пылинки, отражаясь в мутной глубине старого зеркала.
– Попрыгунья-стрекоза, – сказала мама. – Иди, переоденься.
– Там тесно, – возразила Талка, не отворачиваясь от зеркала. Ах, если бы не веснушки! Что за наказание!
За шкафом возились, гулко стукая локтями и коленками, сестры Илиличевские. Выметнулось и повисло на дверце зеленое платье, взамен соскользнули вниз штаны, разукрашенные брызгами известки. За стеной, в кабинете истории, ругались мальчишки, потом Родька громко скомандовал:
– Кончай базар!
Заскрежетало – там двигали парты. Из коридора пахло краской и олифой. Кто-то орал на первом этаже, требуя вернуть совок. Всем хотелось поскорее закончить с практикой – и на свободу!
В дверь постучали. За шкафом испуганно пискнули и завозились активнее.
– Входите! – Мама подняла голову от журнала. – Кто там такой робкий?
В учительскую шагнул парень. Широкоплечий, в серой футболке с отложным воротничком и шнуровкой, в наглаженных светлых брюках. Глаза – удивительно синие.
– Здравствуйте. Меня зовут Егор Натадинель. Кому можно отдать документы? Я перевожусь в эту школу.
Новичок вынул из-под мышки папку.
– Давай сюда.
Мама быстро листнула страницы. За шкафом тихонько хихикали.
– Ты сын подполковника Натадинеля?
Егор кивнул.
– Ну, давай знакомиться. Я – Тамира Вазгуровна, классный руководитель. А это твои одноклассницы.
Из-за шкафа выплыли близняшки в ситцевых шароварах и блузах. Сделали книксен, придерживая широкие штанины пальчиками.
– Алла.
– Анна.
И тут же поменялись местами. Новичок озадаченно моргнул – различить близняшек с первого взгляда мало кто мог.
Талка вскинула подбородок и протянула руку:
– Талина.
Парень бравировать силой не стал, пожал аккуратно.
– А там твои одноклассники, – мама кивнула на стену, за которой снова начали ругаться. – У нас школьная практика.
Егор почесал переносицу и сказал:
– Я не знал.
– А что, хочешь поработать? – с интересом спросила Тамира.
Близняшки засмеялись. Классная умела взять в оборот.
– Ну, раз положено. Только я одет неподходяще.
– Это как раз не проблема.
Повернувшись, мама стукнула кулаком по стене.
– Эй, орлы! Явитесь!
В классе загремело, возмущенно завопил Стас. Протопали по коридору, и первым в учительскую залетел Родька. Шумно притормозил, цепляясь за косяки, в него врезались остальные. Родька удержался и гордо посмотрел на приятелей.
– Хороши! – оценила Тамира. – Признайтесь, хоть одну парту выкрасили?
Родька деловито потер измазанный синим локоть. Захар уклончиво ответил:
– У нас такая методика: сначала ни одной, а потом сразу все.
– Ну-ну, методисты. Я вам помощника нашла. Знакомьтесь.
Родька представился солидно:
– Массель.
– Натадинель, – в тон ему ответил новичок и добавил с улыбкой: – Егор.
Следом полезли Захар, Стас, Венька и Вэлька.
– Кто-нибудь, сходите с ним в интернат, пусть одежду подберут, – распорядилась Тамира, снова наклоняясь к журналу. – И чтобы с партами сегодня закончили! Хоть по новой методике, хоть по старой. Все, брысь.
Мальчишки умчались. Переодеваясь за шкафом, Талка поглядывала в окно – и видела, как по тропинке к интернату прошли Егор и Родька. Массель что-то рассказывал, размахивая руками.
– Талка, – сунулись близняшки. – Скажи, симпатичный, да?
Она дернула плечом, заплетая волосы в косу. Повторила про себя: «Егор Натадинель».
…Это было три с половиной месяца назад.
Фарид толкнул в спину:
– Иди.
Солнечный свет резал глаза, ослепленные долгой темнотой подземного хода. В окнах, похожих на раззявленные рты, виднелся черно-серый двор. Пустой – и это казалось миражом, ведь тут, сейчас, ревел и громыхал бой. За его шумом Эрик не слышал собственных шагов, и когда зарычал Норвен, не сразу понял, что этот крик – настоящий. Арер выхватил нож и крест-накрест полоснул воздух. Закрутился волчком, уходя от ударов. Бил сам – снизу вверх, ощеряясь. Глаза его бешено горели.
Эрик вжался в стену. Гладкий камень обжег сквозь рубаху и походную куртку.
Фарид вытянул из пояса шнур. Плавным, скользящим шагом двинулся к Норвену. Выбрал момент – и метнулась петля, точно змея в броске, обвила руку. Мастер коротко, без замаха, ударил Норвена в лицо. Мотнулась голова.
– Будешь дурить, убью, – предупредил Фарид, глядя в прояснившиеся глаза.
Норвен сплюнул и промокнул разбитые губы. Ссориться с мастером не рискнул, сорвался на пленнике:
– Чего уставился?! Веди!
Теперь сквозь мешанину голосов Эрик слышал, как ругается и скрипит зубами Норвен.
Следующим отключился Торен. Упал ничком, и его несколько раз пнул Карел, заставляя подняться. Фарид не оглянулся.
От криков, выстрелов, взрывов и лязга железа, казалось, лопнут барабанные перепонки. Эрик пробовал закрывать уши ладонями, но становилось лишь хуже: отзвуки боя вскипали и бились в черепной коробке. Шел, глядя перед собой. Часто задевал правым плечом стену. Отклониться боялся – слева чернели в полу глубокие провалы.
Колыхнулись у виска волосы, и мелькнула серебристая искра. Она едва не догнала Фарида, но помешал каменный выступ. Тоненько цокнуло железо. Эрик испуганно обернулся. Норвен опять кружил в диком танце, и на его лице застыла улыбка, от вида которой лекаря продрало ознобом. Торен лежал, подергивая ногами, так спящий силится убежать от кошмара. Карел же, пригибаясь, крался к окну – и вдруг прыгнул, нет, скользнул по воздуху. Взмахнул рукой, выпуская блестящий рой, и с десяток крохотных дисков ринулись во двор.
– Фарид! – вскрикнул Эрик.
Мастер продолжал идти. Не слышит?
– Постойте!
Догнал, заглянул ему в лицо. Двуликий, да что же это? Зрачки у Фарида сжались в точки, светлая радужка почти слилась с белком. Рот оскален, по подбородку стекает слюна, розовая от крови. Лекарь отступил, и мастер прошел мимо.
Карел сидел на корточках, обхватив голову, и раскачивался взад-вперед. Торен уже не шевелился. Норвен яростно отбивался от призраков, но двигался с трудом, волочил левую ногу.
– Осторожно! – бросился к нему Эрик.
Безумная пляска привела арера на край провала. Взмах – нож вспорол невидимую плоть. Норвен изогнулся, пропуская ответный выпад. Растопырил пальцы левой руки и ударил, метясь врагу в глаза – резко, вкладывая всю силу. Нога соскользнула. Арер беззвучно канул в глубину, даже не попытавшись удержаться.