Безмолвие Харт Джон

Ты сможешь бывать, где только пожелаешь, становиться чем угодно.

Джонни уже представлял: далекие горы, бесконечные леса…

Единственная цена — забота о моей жене.

Здесь скрывалась ложь, и Джонни это почувствовал. Камень предназначался Кри. Она была последним и самым сильным звеном в цепи.

Тебе придется убить ее.

Нет.

Джонни попытался вырваться, но умирающий собрал всю свою силу.

Она почувствует Массасси. Она придет.

Она всего лишь девушка. Обычная девушка.

Она зарится на то, что принадлежит мне!

Усилием воли Джонни оттолкнул видения, навязанные злобой, алчностью и обидой. Он отшатнулся и едва не упал. Связь между ними оборвалась, и Джон Мерримон заплакал.

— Если откажешься, она умрет. — Он уронил мокрое от слез лицо в чашу ладоней и жалобно взмолился: — Неужели ты не понимаешь? Неужели не видишь?

— Я не могу убить невинную девушку.

— Но ты ведь хочешь владеть тем, что я могу дать.

Джон был прав и знал это. Без камня Джонни оставался всего лишь собой, почти ничем. И все оставалось таким же, мелким и незначительным. Он смотрел на камень, вспоминал его жар на ладони, взрыв восприятия. Глядя на камень, он забывал обо всем, кроме Пустоши.

Обо всем, кроме того, что связывало их.

— Да, — сказал Джон.

— Не могу.

— Возьми камень. Возьми мою жену.

— Мне нужно…

— Что тебе нужно? Время, чтобы принять решение? Прекрати. Ты же не ребенок. Кри идет. Ты, должно быть, и сам это знаешь.

— Я не чувствую ее.

— Мы и не можем чувствовать детей Айны. Вот почему они так опасны. Возьми камень, пока еще есть такая возможность.

«Как было бы легко, — подумал Джонни. — Камень. Сила. Могущество».

Старик наклонился ближе, держа камень на открытой ладони. Глаза его затуманились еще сильнее. Каждый вдох давался с трудом.

— Пожалуйста…

Он взял руку жены. Заскорузлые, узловатые пальцы сплелись с изящными, бледными. Это было так неестественно и печально…

— Я не могу.

— То есть не хочешь.

— Я не стану убивать ради тебя.

Джонни отступил еще на шаг, и старик, собравшись с силами, последовал за ним. Ноги едва держали его, но воздух снова накалился, и у Джонни перехватило горло.

— Тогда я сам это сделаю, — сказал Джон. — Убью девчонку и загоню камень тебе в глотку. Я заставлю тебя любить ее.

— Мэрион это не понравилось бы.

— Не произноси ее имя. Ты слаб. Ты недостоин.

— Она не захотела бы, чтобы из-за нее умерла невинная девушка.

— Однако ж десятки уже умерли. Старые и молодые. Я убью столько, сколько потребуется! Сделаю все, что придется!

— Она об этом не просила.

— Возьми камень!

Старик снова протянул камень, и Джонни отступил еще на два шага.

— Ей нельзя оставаться в живых. Ей здесь не место.

— Не вынуждай меня сделать тебе больно.

— Ее жизнь — не дар.

— Закрой рот!

— Это проклятие…

— Я сказал — замолчи!

И вот тогда что-то сломалось в сердце старика. Остатки терпения и выдержки вспыхнули и сгорели, оставив лишь гнев и безумие. Он схватил Джонни и швырнул на стену. Потом придавил ногой к каменному полу, сжал сердце и легкие.

— Я дал тебе Пустошь. Я спас тебя.

Джонни висел в воздухе, раскинув руки и ноги. Он попытался заговорить, но не смог. Старик закашлялся, и между его губами просочилась кровь, но он словно и не заметил ничего. Надежда сгорела. Мэрион умрет. Он повернул кулак, и руки у Джонни перекрутились. То же и ноги. Джонни закричал, но старик не закончил. Он заставил его страдать, предал боли и крику, чередуя пытки с короткими паузами.

— Ты умрешь первым.

— Пожалуйста…

— Раньше моей жены.

— Пожалуйста…

— Раньше меня.

— Пожалуйста, прекрати…

Но Джон не останавливался, выворачивал кости, и Джонни кричал от боли. В какой-то момент старик упал на колени, но не перестал давить на суставы и ребра. В паузе, успев сделать вдох, Джонни сказал то единственное, что оставалось сказать:

— Ты делаешь это не ради нее… — Он вскрикнул от боли, прокусил язык и ощутил вкус крови. — Ты боишься остаться один.

— Молчи!

— Она предпочла бы умереть, чем стать такой.

— Ты этого не знаешь!

— Знаю! Ты сам показал мне ее! Она возненавидела бы тебя за то, каким ты стал.

— Нет.

— Да. Взгляни на ее лицо.

Старик посмотрел на жену, заплакал и… В мозгу у него Джонни увидел красное пятно. Джон умирал. Он свалился на землю, и Джонни тоже упал. Попытка пошевелиться не удалась — боль была такая, словно в теле не осталось ни одной целой кости. Рядом с ним лежал старик с белыми, как молоко, глазами. Лежал неподвижно, так что шевелились только губы.

— Она была единственной невинной. Неужели ты не понимаешь? — Слезы текли по его лицу. Он снова закашлялся, сплюнул кровь и раскрыл ладонь, на которой лежал камень. — Возьми. Спаси мою жену.

— Не могу.

— Убей Кри — и весь мир твой.

— Она еще ребенок.

— Она — последняя цена.

— Где-то я это уже слышал…

Старик моргнул. Поперхнулся.

— Айзек…

— Ты ведь любил его.

— Любил.

— Он ведь тоже за все заплатил. Как и те, кого ты повесил. Как и Айна, которая была даже моложе, чем Кри сейчас. А твой сын? — Джонни снова попытался сдвинуться с места и снова не смог. — Что стало с ребенком Мэрион?

— Мне пришлось отдать его.

— И разве он не заплатил? Остался без отца. Без семьи.

Слова прозвучали как последние, но Джон покачал головой и едва слышно прошептал:

— Она хотела быть матерью и женой. И я хотел для нее того же.

— Она и была матерью и женой.

— Недолго.

— Неужели ты не понимаешь? — Джонни удалось схватить еще глоток воздуха. — Последняя цена будет всегда. Одна, другая… Айзек. Твой сын. Я не хочу убивать невинную девушку. Время Мэрион прошло. И твое тоже.

— Пожалуйста…

— Нет.

— Джонни…

— Все закончится здесь. Сейчас. Никто больше никого не убьет.

Старик закрыл глаза, и Джонни увидел, как все в нем сломлено: воля, сила, надежда.

— На холме… лужайка…

«Умирает», — понял Джонни.

— Я ее найду.

— Рядом… бок о бок…

— Обещаю.

— Это все, что осталось.

Джон закрыл глаза, и воздух вокруг них пришел в движение. Джонни ощутил силу и тепло, теплый миг, бывший тенью смерти старика. Он коснулся руки Джонни и излил последнего себя в ту цепь, что связывала их. Джонни почувствовал ожог и боль, потом пришло исцеление. Когда все закончилось, камень скатился с ладони старика.

— Я хотел, чтобы у нее было все это.

Джонни открыл было рот, но слов, подходящих такому моменту, не нашлось. Старик кивнул, забрался под шкуры рядом с умирающей женой, взял ее за руку, поцеловал любимую в щеку и испустил дух.

Джонни еще долго сидел в пещере. Рядом лежал камень, но он не дотронулся до него, а думал о Джоне и Мэрион, их долгих годах вместе, о своей жизни и о камне. А потом в свете костра появилась Кри. Девушка шла спокойно и уверенно, и Джонни вдруг пришло в голову, что он ведь не знает о ней ничего и что она изменилась каким-то едва ли не волшебным образом.

— Он сказал, что ты меня найдешь.

— Я вижу тебя с закрытыми глазами.

— А душа Массасси?

— Она — восходящее солнце.

Впервые за все время Джонни присмотрелся к ней внимательнее. Глубокие, спокойные глаза. Сияющее, словно под лучами солнца, лицо. Сейчас она выглядела старше, мудрее. Подойдя к постели, Кри посмотрела на мертвого мужчину и его все еще дышащую жену. С Мэрион ее взгляд сместился на Джона, его деформированные члены, изношенное тело.

— Я могла бы сказать ему, что этим все и кончится.

— Откуда ты могла знать?

— До своей собственной я прожила тысячу жизней. — Кри опустилась на пол, но не слишком близко, так что Джонни при желании мог бы первым дотянуться до камня. — Я знала Джона Мерримона, когда он был молодым. Знала его жену, когда у нее случилась лихорадка.

— Он просил меня взять камень.

— Возьмешь?

— Если не возьму, Мэрион умрет.

— Так пусть умрет.

Джонни задохнулся от неожиданной боли. Как бы там ни было, он знал Мэрион очень близко, как только может знать женщину мужчина. Пусть даже через сон. Он даже любил ее. Не так, как Джон, но все-таки…

— Та жизнь никогда не была твоей, — сказала Кри. — И сила тоже не твоя.

Джонни промолчал, но ощутил близость камня к руке. Камень предлагал другую жизнь, другие возможности, знания о самом важном и самом древнем. Кри слегка склонила голову, как будто видела эту внутреннюю борьбу. Может быть, и в самом деле видела.

— А ты знаешь, что Джон Мерримон первым нарушил слово? — спросила она. — Что если б не это, Мэрион жила бы полной, нормальной жизнью, как и обещала Айна?

Правда эта была столь безобразна, столь отвратительна, что Джон Мерримон так никогда и не признался в совершенном деянии. Но Джонни видел сны и понимал, что случилось.

— Он передал землю Айзеку, а не Айне.

— Он первым нарушил сделку.

— Думаю, он любил Айзека.

— Предательство имеет цену, разве нет?

Джонни посмотрел на Мэрион, не в первый уже раз думая об этой самой последней цене.

— Мне очень жаль, что так случилось с твоей матерью. Я остановил бы Вердину, если б мог.

— Со смертью моя мама обрела покой. В самом конце она все поняла. — Кри улыбнулась, и столько безмятежного достоинства было в этой улыбке, что Джонни еще раз подумал — да, она действительно сильно изменилась. Девушка не смотрела на камень, который по-прежнему лежал между ними. — Пора поступить как должно.

— Что тогда случится с Мэрион?

— Со временем она умрет.

— Когда?

— Джон Мерримон направил силу Массасси на то, что было ему всего дороже. Этой силой пропитана пещера, сама Мэрион, даже ты. Она протянет день или неделю, но не долго. В конце концов жизнь — это самое большое, что есть в мире.

Джонни придвинул руку к камню. Он и хотел взять его, и боялся. Еще сильнее его страшило столкновение.

— Что, если я возьму его сейчас?

— Тогда мы поборемся за него, ты и я.

— И что?

— Я — последняя в цепи, самая сильная. Ты проиграешь.

— А если нет?

— Массасси — душа женщин. В конце концов эта истина решает все.

Их взгляды встреились. Кри сохранила полное спокойствие.

— Куда ты пойдешь, если я соглашусь?

— Мир велик, и страдания женщин велики. Массасси направит меня.

— А это место?

— Сейчас Хаш Арбор мало что значит для меня.

— А как же мы, наши семьи?

— Поступи правильно, и никаких «мы» не будет.

Джонни посмотрел на камень. Какой огромной силой он обладает… С его помощью Джон поддерживал жизнь в Мэрион, отпугивал и убивал, защищал Хаш Арбор, невзирая на цену. Не камень ли лишил его рассудка? Или причиной были одиночество, время и горе? Одно Джонни знал наверняка — есть и всегда будет последняя цена. Но об этом стоило беспокоиться не ему одному.

— Ты — хороший человек? — спросил он.

— Я такая, какой меня сотворил Господь и мой народ.

— Камень может изменить мир. Он опасен.

— Это зависит от того, в чьих он руках. — Кри улыбнулась во второй раз. — Айну ожесточила война, а потом, еще сильнее, — рабство. Другие мягки и добры. Нужно верить.

В этом она была права. Что еще оставалось у Джонни, кроме веры в себя и в то, что вселенная, в конце концов, существует не просто так, а для чего-то? Кри упомянула о тысяче жизней. Спорить с этим Джонни недоставало мудрости. Хуже того, у него и права такого не было. Это понимал даже Джон Мерримон.

Не родился еще мужчина, который смог бы принять душу Массасси.

— Мне жаль, что Джон так поступил с Айной, с твоей семьей…

— Некоторые слабы. Я постараюсь быть другой.

«Хороший ответ», — подумал Джонни. Несколько долгих секунд он наблюдал за ее лицом, потом взял в руку камень и ощутил его тепло и силу. Кри не шелохнулась, сохраняя полное спокойствие, и это, подумал он, было самым лучшим знаком.

— Возьми.

Она поднялась, изящно и с достоинством, и приняла камень. Положила его себе на грудь — и как будто вдруг стала старше, выше и обрела еще большее достоинство. Повернувшись, как могла бы повернуться королева, вышла, не оглядываясь, из пещеры. Джонни последовал за ней, но медленнее. Возле костра остановился и окинул взглядом Пустошь, багровую в ночи. Он не обнаружил ни малейшего следа Кри, но почувствовал вдалеке Джека, копов, Вердину и Леона. Что будет с этим даром завтра? Он не знал. Но ведь Кри сказала, что сила Массасси пропитала и его, и Пустошь…

Готов ли он жить без этой силы?

Сможет ли?

Эпилог

Мэрион умирала целый месяц, и Джонни почти все время находился рядом. Первый раз он оставил ее, чтобы похоронить Джона на вершине холма над пещерой, в которой тот прожил так долго. Лужайка, о которой упомянул Джон, находилась на восточной стороне, над обрывом, и Джонни выкопал могилу так, чтобы лучи солнца касались ее рано утром. Оставить Джона одного в земле он не смог и просидел с ним большую часть тихого, теплого дня. Говорил мало и негромко; описывал вид с холма или ветер, объяснял, почему решил именно так. Усложнять не было смысла, так что Джонни излагал все просто.

Так было правильно.

Джон этого не понял бы, но Джонни нисколько не переживал из-за принятого решения. Каждый день Мэрион становилась чуточку бледнее, однако каждое утро на ее лице была та же едва заметная улыбка. Она увядала, теряла свежесть, как это происходит со статуей, что укладывалось в естественный порядок вещей. Через неделю выглядела немолодой. Через три недели — старой. Но Джонни, когда мог, всегда держал ее за руку. Он рассказывал ей о Джоне, его верности, его одиноких годах. Он пообещал ей место на той же солнечной лужайке и сказал, что там ее ждет Джон. Услышала ли она, поняла ли, если услышала, — Джонни не знал, но надеялся. И не без основания.

Краски поблекли.

Улыбка осталась.

Раз в день Джонни садился у входа в пещеру и наблюдал за активностью внизу. Чаще всего в поисках участвовали тридцать или сорок человек, но иногда бывало даже больше. Разделившись на группы по шесть человек, они медленно переходили из одной части болота в другую, исполненные решимости найти Джонни. Какое-то время его это забавляло. Но потом ему надоело присутствие посторонних на его земле. Надоели вертолеты и репортеры, сомнения и страх, раскатывавшиеся по Пустоши, как туман по склонам. Оставив Мэрион во второй раз, он встретился с Джеком возле своей старой, сгоревшей хижины. Джек и раньше приходил на болото, разыскивая Джонни. Каждый раз за ним следили, будто Джонни мог вдруг появиться ниоткуда и беззаботно поздороваться.

Ничего такого, разумеется, не случилось.

И не могло случиться, пока Джонни чувствовал.

Но вопросы оставались. Кри сказала, что магия впиталась в Джонни, но слово звучало неубедительно. Получалось, что он не владеет магией, что она не закреплена за ним навечно. И Джонни жил в постоянной тревоге, словно ожидая слепоты, потери чего-то или ампутации. Наблюдая за Мэрион, он боялся и за себя самого. Становился ли он от этого лицемером? Может быть. Он ничего не мог с этим поделать. Примерно такой же — на два мира — была и жизнь в пещере, так что когда Джек появился наконец один, Джонни отправился на встречу с ним под низким, белым и жарким — для конца сентября — небом. Он хотел хотя бы коротко прикоснуться к прежней жизни, испытать себя, и Джек давал такой шанс.

— Обвинение они не выдвигают. Всего лишь прекращают поиски, — сообщил он.

Джонни расширил сознание и увидел, что так оно и есть. Поисковики уходили. Старая церковь уже опустела.

— Как? Почему?

— Джимми Рэй Хилл подключен к системе жизнеобеспечения. Он говорит. — Джек держался спокойно, но тронул Джонни за плечо. — Джимми Рэй не знает, что убило шерифа, но клянется, что это не был ты. Том Ли пытался надавить, но Джимми Рэй стоит на своем и в показаниях ничего не меняет. И это еще не самая хорошая новость. — Джек выдержал паузу, но недолгую. — Джеймс Киркпатрик тоже заговорил. Кое-что в его истории звучит не вполне рационально, но что бы, по его мнению, ни убило Уильяма Бойда, он не называет тебя. — Джек изобразил в воздухе знак кавычек. — «Он висел в воздухе… распятый». Понимаешь? Ты такое представляешь?

Вообще-то Джонни представлял, но, опять-таки, его это никогда не беспокоило.

— Мне нужно обратиться в полицию?

— У капитана Ли свои планы, — ответил Джек. — Но поскольку никаких обвинений они тебе не предъявляют, то что он может сделать? Капитан задаст свои вопросы, на которые ты либо ответишь, либо нет.

Джонни сомневался, что все будет так просто. Случившееся напугало сильных, влиятельных людей, а это было опасно. Никаких обвинений. Он улыбнулся, как того хотел Джек, но полного облегчения не испытал. Последние недели его мысли были далеки от этой жизни.

— Ладно. Слушай, мне надо идти.

— Что? Да я только пришел. Ты что, не понял? Человеческие останки в пещере слишком старые. Так что с одного крюка тебя сняли. Но только с одного. Горожане — дело другое. Ты не поверишь, какие ходят слухи. О распятии, о тебе, об этом месте… Но главное — все хорошо. Давай отметим. Устроим ужин! С выпивкой! Хижина сгорела, но собраться можно и у меня, в городе. Или где-то еще. Дело закрыто. Точка.

Джек хотел что-то добавить, но Джонни уже смотрел на север. Мэрион старела быстрее, и осталось ей недолго.

— Мне нужны еще две недели.

— Две недели? Ты серьезно?

Джек не смог скрыть разочарования, и смотреть на него было больно, но ничего другого Джонни не оставалось.

— Передай Клайду, что у меня все в порядке, ладно? И маме тоже.

— Конечно, но…

— Спасибо. Ты молодец.

Джонни уже почти повернулся, но Джек не закончил.

— Послушай-ка. Не хотелось бы напоминать, но по налогам у тебя в запасе девять дней.

— Господи… — За всеми проблемами и тревогами Джонни совершенно забыл об этой. Неужели он все же потеряет Пустошь, причем из-за такой ерунды, как деньги? — Ты почему улыбаешься?

— Скорее, ухмыляюсь.

— Черт возьми, Джек…

— Ты мне доверяешь?

— Конечно.

— Тогда скажи, что я — твой адвокат.

— Ты — мой адвокат.

— Хорошо. Отлично.

 Что происходит, Джек?

— Не беспокойся. Но обед через две недели… не пойдет. Восемь дней, ладно? В хижине. Я все принесу.

* * *

Встреча состоялась через пять дней после этого разговора. Четверо собрались в конференц-зале на верхнем этаже, в три часа пополудни. Джек пришел в джинсах, льняной рубашке и легких туфлях на резиновой подошве и со стертыми мысками. Мужчины, его недавние коллеги по фирме, выглядели представительно и серьезно в дорогих костюмах. Лесли была, как всегда, прекрасна.

— Джентльмены. Леди. — Бодро пройдя через комнату, Джек занял место по центру стола. Уронив на полированную поверхность старый рюкзак, с которым ходил еще в школу права, он обвел взглядом присутствующих. За все это время улыбка на его лице ни разу не дрогнула.

Первой отозвалась Лесли.

— Похоже, частная практика идет тебе на пользу.

— Главное — иметь правильных клиентов.

Майкл Эдкинс сплел толстые пальцы и слегка подался вперед.

— Ты имеешь в виду «клиента»?

— Все верно. — Джек расстегнул рюкзак, достал файл и вытащил четыре копии одного документа. — Наши требования по урегулированию претензий. Обсуждению не подлежат.

Эдкинс посмотрел на документ, но трогать его не стал.

Страницы: «« « ... 2728293031323334 » »»