На неведомых тропинках. Шаг в темноту Сокол Аня
— Не знаю, от чего вы меня спасли, но все равно спасибо, — мы остановились у подножия лестницы.
Девушка улыбнулась, принимая благодарность. Я подняла голову, всматриваясь в верхние пролеты, пытаясь вспомнить, где и когда я умудрилась активировать охранные чары и как теперь их обойти.
— Кого бы вы там ни искали, — заметив мой взгляд, сказала девушка, — забудьте об этом до вечера, не помогут ни обходные пути, ни другие лестницы.
Острой шпилькой кольнуло разочарование. Я нахмурилась: так быстро сдаваться не в моих правилах.
— Чары активировали не вы, а рассвет. Если не в вашей власти загнать солнце обратно за горизонт, забудьте. Покои хозяина и его семьи будут изолированы со всех сторон и от всего мира до заката.
— Неудобно, — пробормотала я, — а если понадобится выйти?
— Говорю, защита старая, — она пожала плечами, — раньше считалось, безопасность хозяина важнее всего. Нечисть днем спала, а во сне мы уязвимее всего, вот и провели ритуал обращения к замку с просьбой хранить хозяина в это время.
— С просьбой? Он что, живой? Замок я имею в виду.
— Не совсем, — незнакомка сделала строгое лицо, — но я не уверена, что должна вам это рассказывать.
— Извините. — Я отвернулась, пытаясь придумать, что делать дальше.
— Идите спать, — уже мягче добавила девушка, — или выпейте вина, — она указала на открытую дверь зала, — не ищите проблем, защита нарастает постепенно и неравномерно, никогда не знаешь, какой проход закроется через минуту.
— Неприятно вот так застрять в коридоре.
— Конечно. Разве вас не удивило отсутствие слуг? Гостей? Других людей?
Я почувствовала, как у меня начинают гореть щеки. Не то чтобы не заметила, наоборот, обрадовалась.
— Не волнуйтесь, пока хозяин не отдаст специальный приказ, это не смертельно, — по-своему истолковала мои эмоции незнакомка, — неприятно, даже страшно, — девушка помрачнела, — особенно в первый раз. Несколько часов без света, воды, без определенности, замурованной в замкнутом пространстве, в неизвестности, — взгляд стал отсутствующим, девушка погружалась в воспоминания.
— А если хозяин отдаст приказ?
— Раздавит, — куда как равнодушнее, чем минуту назад, — замок повинуется хозяину, с его дороги уберутся любые стены в любое время. Ну, или перед тем, кому он доверил ключ-артефакт. Вы ведь не из ближнего круга?
Я покачала головой, вспоминая о деревянной пуговице в кармане. Интересно, фокус с растворением внешней стены, с внутренней повторится? Или не того уровня вещица?
— Попробуйте найти то, к чему так рвались, следующей ночью, — она подошла к дверям из светлого дерева, намереваясь вернуться в зал, — на мой взгляд, взламывать покои Седого в одну из брачных ночей — это перебор, — глаза незнакомки в отличие от серьезного тона искрились весельем.
— Наверное, — нехотя согласилась я, хотя очень хотелось расплакаться, — давай на ты? Ольга, — представилась я.
Незнакомка всмотрелась в мое лицо.
— Тамара, — представилась девушка, передернув плечами.
— Еще раз спасибо, Тамара.
— Пожалуйста, Ольга. — Девушка кивнула и скрылась в изрядно поредевшей толпе гостей.
Я стала подниматься наверх. Пока не пойму, что лбом эту стену не прошибить, не уйду.
Второй этаж ни капельки не изменился: коридор, окна, двери. Никого: ни людей, ни лишних стен. Третий. Я помедлила, прежде чем ступить под свод коридора. Стена не выросла за моей спиной, и вообще ничего не происходило, если бы я не видела своими глазами, как быстро может исчезнуть дверь за графитовым камнем, подумала бы, что Тамара навешала лапшу на уши наивной дурочке. Не удержалась и заглянула в комнату с портретами. Предки Седого все так же сурово взирали со стен. Я вернулась к лестнице, несколько минут провела в раздумьях, как водится, ничего не придумала и пошла на четвертый.
Графитовая стена отрезала лестницу, словно по прихоти ненормального архитектора, ступеньки вели в никуда. Треск прекратился. Я осторожно подошла, готовая в любой момент отпрыгнуть. Ничего. Трудно ожидать нападения не от живого существа, а от камня. Стоит. Молчит. Никого не трогает. Я собралась с духом, зажала пуговицу в одной руке, а второй коснулась гладкой поверхности. Самое время охранным чарам активироваться, успела подумать я, прежде чем произошли две вещи. Первая, не очень приятная: деревянный артефакт завибрировал, но стена растворяться не спешила. В тот момент, когда я разочарованно опустила пуговицу в карман, что-то случилось. Что-то странное. Вместо артефакта в цепь включили меня. Я ощутила, что там, в глубине, так же касается стен худенькая девочка с длинными белыми волосами.
— Алиса! — успела выкрикнуть я, прежде чем видение пропало.
Я забыла обо всем, схватилась за артефакт и за стену, убрала пуговицу. Ничего. Еще касание. И так, и этак. Впустую. Чем бы это ни было, оно ушло. Или кто-то заставил его уйти. Я со злостью стукнула кулаком по стене. Чары чарами, но сдачи камень давать не спешил.
Спускаясь, я увидела, что входа на третий этаж больше не существует.
Я все-таки разревелась. Ночью, вернее, днем в своей кровати. О том, что мои спутники уже вернулись, свидетельствовали тонкие полоски света из-под дверей Веника и Алексия, насчет остальных не скажу. В спальне я быстро разделась и юркнула в постель. Поначалу я опасалась проводить ночь рядом с подругой, даже всерьез думала укутать ее покрывалом и переместить под кровать. А потом махнула рукой, я же не труп к себе под бок положила, а именно такие ассоциации приходили на ум. Это Пашка. Она спит. Так что нечего заниматься ерундой, кровать большая, обеим места хватит, даже с избытком.
Я забралась под одеяло и стала рассматривать очертания явиди в темноте и, лишь услышав собственный тихий всхлип, поняла, что плачу.
— Ничего у меня не получается, — пожаловалась я силуэту, — каждый раз, когда я решаю, что судьба мне улыбнулась, она показывает клыки, — я вытерла слезы краем одеяла. — Знаешь, что тяжелее всего? Не боязнь неудачи, не страх за дочь, они не дают забыть о себе ни на секунду. Самое страшное, что я должна притворяться перед ними, — неопределенный взмах рукой, — перед собой. Каждое мгновение прятать эмоции так глубоко, как могу, иначе ко мне ползамка сбежится. В детстве я играла в одну игру, глупую и бесполезную, как все игры. Представляла, что окружающие могли читать мысли, и старалась думать обо всех хорошо. Я хотела, чтобы все знали, какая я правильная. Часто забывалась, мысли ведь хуже слов, свободнее. Тогда я стала прятать их, делить на первый и второй слой. Первый — такое же вранье, как и слова, что мы говорим, а вот второй… Думала одно, имела в виду другое. Отдает психушкой, — я рассмеялась сквозь слезы, — хорошо, что это быстро надоело. Сейчас я чувствую себя так же. Боишься? Не выказывай страха, перестань его испытывать, спрячь, погрузи на второй слой, закрой другим, но он все равно прорвется. Это тяжело, иногда кажется, такой груз мне не по плечу. Хочется кричать, плакать, топать ногами, но нельзя. Нельзя даже испытывать самого желания.
Я шмыгала носом и жаловалась на судьбу той, что не могла услышать, находя в беседе странное удовлетворение. С каждым словом раскручивались тиски, сжимающие голову с тех пор, как я, сидя на кухне, читала новости. Сутки на ногах, наконец, усталость взяла свое, и я уснула.
И проспала. Разбудил меня стук в дверь. Все, что я успела до того, как дверь открылась, это протереть глаза да вылезти из-под одеяла. Веник замер, едва переступив порог. Еще бы, вместо одного сердцебиения, он слышал два. Падальщик хмуро принюхался, на лбу появилась озадаченная складка. Все, что он смог учуять, — это след явиди, и то вчерашний. Пашка заходила, отрицать смысла нет, объяснять тоже. Змея ходит, куда хочет, когда хочет и разрешения не спрашивает.
— Одевайся, — взгляд гробокопателя стал ленивым, — старик тебя ждет. Твоему… — Веник запнулся, не зная, каким словом обозначить незнакомца, впервые органы чувств ему не помогали. — Гостю лучше уйти. — Мужчина развернулся и вышел.
Я медленно села на пол у кровати. Святые, еще одна отсрочка. Иногда мне хочется переместиться во времени на пару дней вперед, к развязке, чтобы все осталось позади, как говорила моя бабушка: «умерла, так умерла». А иногда я очень сильно этого боюсь, ибо то, что меня ожидает там, слишком ужасно.
В гостиной я появилась спустя полчаса и сразу попала под изучающие взгляды мужчин. Сегодня обойдемся без вечерних нарядов, им придется смириться с блузкой и брюками. Водитель и Алексий, как по команде, принюхались. Да сколько можно! Я зло посмотрела на падальщика, но тот остался равнодушен.
— Ты привела гостя? — спросил староста.
— Не знала, что это запрещено.
— Нет. Не запрещено, — Семеныч нахмурился, — ты теперь не просто человек и должна быть осторожной в выборе… — он замялся, — партнеров. Тот, кто не оставляет следов, должен быть очень непрост. Или я не прав?
— Правы.
Еще бы, на «закрытие» способны создания с демонской кровью, а их простыми при всем желании не назовешь, даже если это седьмая вода на киселе.
— Представишь нам своего мужчину? — поинтересовался Алексий, и я впервые услышала его голос, твердый и немного снисходительный.
— Я не говорил, что это мужчина, — пояснил гробокопатель, но на него никто не обратил внимания.
— Нет, — четко ответила я. — Мой гость спит и будет спать. Будить я его не собираюсь и вам не советую. Все?
— Пожалуй, — после некоторой паузы ответил старик.
Понятно, что вернуться сюда еще раз будет непростительной ошибкой. Как только нас отпустят с аудиенции, кто-нибудь непременно проявит любопытство, сам или по приказу, даже не ожидая застать незнакомца в моей постели, так хоть обнюхать ее. Путь назад отрезан. Эта мысль внезапно успокоила меня, так или иначе все идет к финалу. Пропуск-пуговица при мне, серебро тоже, машины здесь никто не запирает, ключ наши оставляют в бардачке, нисколько не опасаясь угона. Если святые помогут, уйдем. Остальные вещи мне вряд ли понадобятся.
Аудиенции Седой проводил в малом зале на втором этаже. Весь путь по лестнице я оглядывалась, но никаких следов непомерно разросшегося графитового камня не заметила, с закатом стены вернулись к обычному состоянию. Перед малым залом уже толпилось достаточное количества народа, кого-то уже доводилось видеть раньше — семерку в шейных платках. Или вызвавшего не самые приятные воспоминания, учителя из filii de terra, того ледяного джентльмена, который ни жестом, ни взглядом не показал, что знает меня. Еще одна не самая приятная неожиданность: к ведьмаку подошел Тём, отвел в сторону и передал записку, так как шептать в нашей тили-мили-тряндии бесполезно. Прочитав несколько строк, оба посмотрели на меня. Плохой признак, возможно, времени не осталось совсем.
Нас, как и ожидалось, пригласили первыми. Малым зал был в сравнении с бальным на первом этаже. Расписной потолок, на этот раз не нейтральные лютики-цветочки, а сценки освоения этого мира людьми. Основание первой стежки, о встрече с исконными обитателями этого мира — демонами и бесами, очень удивившимися, обнаружив в своем доме незваных гостей. Красной краски художники не пожалели. Не менее судьбоносные знакомства с фениксами, явидями, саламандрами. Здесь не все так страшно, хотя не менее трагично, иначе как бы у этих столь разных видов появилось общее потомство. У тех, кто создавал наши миры, отличное чувство юмора.
Седой сидел за массивным столом, слева, за столиком поменьше перебирал бумаги уже знакомый секретарь. Зал был проходным, и по нему то и дело сновали люди и звери, ни о каком уединении речь даже не шла, скорее, выделили время в плотном расписании хозяина для личной встречи, что по необъяснимым причинам радовало нашего Семеныча.
Мы остановились, склонились, замерли, все по вчерашней схеме. Секретарь ретиво подскочил, взял у старика пухлую папку и передал хозяину. Пошла скучная тарабарщина. Важная, не спорю, но от этого не становящаяся увлекательной.
— Повышение налога — да, но не на пять, а на три процента, — демон размашисто черкал на бумагах, — строительство лесопилки отложить. Вестников свободных сейчас нет, я помню, что у вас вакансия, — бумажка отправилась в урну.
Я принялась разглядывать потолок, задаваясь вопросом, зачем мы пришли сюда все вместе, по мне, так и одного ведьмака слишком много. Бумаги передал, тебе их потом с подписями вернули, все равно никто не посмеет Седому перечить и не попытается переубедить.
— Что с защитным периметром? — спросил Кирилл, когда похудевшая папка вернулась к старосте.
— Будет седьмая опора — сразу установим, — ответил старик.
— Сколько сейчас? Кого не хватает?
— Шесть. Нет изменяющегося.
— Я подумаю, что можно сделать, и, скорее всего, пришлю к вам изменяющегося, а если не поможет, еще одного и так до тех пор, пока стежка не сделает выбор. — Демон посмотрел на задрожавшего Арсения. — Безопасность ставят выше личных амбиций.
— Сенька, — одернул водителя ведьмак.
Мохнобровый замер. Потекли сухие цифры, проценты, прирост, убыль, доход, расход. Не беседа с демоном, а лекция по экономической теории. Это бы запомнилось как одно из самых скучных мероприятий, если бы в один момент двери за спиной не распахнулись и звонкий голос не отправил мой мозг в нокаут.
— Папа!
Мир перестал существовать. Она стояла в дверях: такая белокожая, длинноволосая, обманчиво хрупкая. Позади маячил наставник, что-то выговаривая, и даже сделал попытку закрыть дверь. С тем же успехом он мог разговаривать со стенами, моей дочери не было до него никакого дела.
— Мама? Мама!
Сколько раз я представляла себе этот момент, проигрывала в голове и так, и эдак. Ни одна фантазия никогда не сравнится с реальностью, какой бы сладкой она ни была. Не знаю, кто из нас побежал первый, да это и не важно. Как бьется сердце! Какая она теплая, несмотря на весь свой зимний вид. Как пахнут ее волосы! Святые, ростом почти с меня! Тонкие руки сжимают до хруста костей, и голос, который слышится мне во снах, шептал:
— Мама.
— Алиска, — отвечала я, целуя лоб, щеки, носик, брови — все, до чего могла дотянуться.
— Алисия, — голос наставника доносится издалека, из другого мира.
— Алиса, — на этот раз не имя, хлесткий приказ из-за спины, но, когда и это не подействовало, воззвали ко мне: — Ольга!
Кто-то крепко взял меня за плечи и мягко, но настойчиво потянул назад. Я знала эти руки, я знала их настойчивость. Я позволила себе отступить на шаг, продолжая сжимать маленькую ладонь в своей.
— Я сделала тебе больно? — Ее голос срывается. — Почему ты плачешь, мама?
Я замотала головой, не сразу справившись с собой.
— Все хорошо, не волнуйся, теперь все просто отлично. — Я погладила ее по щеке, словно она опять стала маленькой.
— Хватит.
Я понимаю, что Кирилл все еще стоит рядом. Старик, Алексий, Сенька — все стоят в стороне и старательно отводят глаза, один падальщик не испытывает стыда за наши человеческие эмоции, прямой взгляд с легкой насмешкой. Остальные делают вид, что ничего особенного не происходит, секретарь пишет, посыльные бегают с папками, по-моему, одни и те же и по кругу.
— Почему? — огрызаюсь я.
— Если желаешь закатить сцену в лучших традициях семейной жизни, обожди, назначу время.
— Папа, — жалобный взгляд, умоляющие интонации, — ты же обещал: после испытания, если я пройду, если смогу контролировать себя, ты разрешишь увидеться с мамой.
— Увиделись? Прекрасно. — Демон щелкнул пальцами, и двойка брежатых отделилась от стены.
— Алисия, — вмешался наставник. — Вы ведете себя недопустимо, сначала неконтролируемый морок, теперь это.
— Сколько раз повторять, это был призрак, — девочка зарычала, и я почувствовала, как удлиняются когти на руке, — и я прекрасно его контролировала.
— Алисия!
— Заткнись, Угрим, — скомандовал Седой. — Алиса, в свою комнату, наказания я не отменял. Семен, аудиенция окончена.
— Папа!
— Кирилл, пожалуйста.
Он даже не стал отвечать, отвернулся, между нами выросла массивная фигура охранника, и я поняла: надо либо драться, либо уходить — и то, и другое с предсказуемыми последствиями.
Ведьмак приставил ко мне Веника и отправил в бальный зал, так как у него, по собственному выражению, глаза бы его на меня не смотрели. Больше никто не позволил себе ни единого комментария, ни одного слова, когда нас выпроводили с аудиенции, переросшей в семейную сцену, лишь по ожидающим своей очереди пробежали не особо приглушенные шепотки и смешки, кого-то произошедшее явно позабавило.
Оркестр под балконом справа настраивал инструменты, слуги заканчивали накрывать столы. Немногочисленные гости окружали возвышение правящей пары, одно из кресел было занято. Пока демон удостаивал подданных чести личной встречи, Владу развлекали особо приближенные подхалимы, то и дело слышался ее звонкий смех. Мы не стали подходить ближе. Я воспринимала окружающее немного затуманенно, отстраненно. Мысленно я все еще была наверху, все еще обнимала дочь и не хотела возвращаться, не хотела понять, что этот момент, каким бы прекрасным он ни был, закончился, и вполне возможно, что это мое последнее хорошее воспоминание. Я встряхнулась. Нет, этого не будет, и неважно, какую цену придется заплатить.
— Так ты дочь не вернешь, — сказал гробокопатель, опираясь на одну из колонн, поддерживающих балкон.
— Есть варианты? — Вопрос позвучал горько. — Есть что-то помимо приказов Седого?
— Могу предложить парочку, — падальщик нехорошо улыбнулся, — но тебе не понравится.
Я закрыла глаза, досчитала до десяти, отодвигая то, что вертелось в голове, на второй план, и присмотрелась к Венику, который сейчас совсем не напоминал ленивого падальщика.
— К примеру?
— Самое очевидное, — он указал на мужчину в деловом костюме, что-то увлеченно рассказывающего двум девушкам с нереально тонкими талиями, даже девушка в корсете рядом с ними — толстушка. — Вестник исполнит любое твое желание.
Чувство гадливости, нахлынувшее на меня, было спонтанным и очень сильным.
— Велика ли цена за мечту? Я думал, ты готова на все ради дочери, а оказалось…
Справедливо. Я посмотрела на мужчину в костюме. Если решение вопроса, причем гробокопатель даже не понимает, какого именно, упирается в цену, то вправе ли я торговаться? Смогу ли я принять то, что произойдет со мной потом? Даже если не смогу, остановит ли это меня? Надо ли думать о дальнейшей жизни, если сама она под угрозой? Пожелать, чтобы моя дочь жила? Чтобы немедленно переместилась в filii de terra? Чтобы отменили жертвоприношение?
— Ты говорил о паре вариантов.
— Душу испачкать боишься? — В его голосе сквозило неприкрытое презрение. — Хорошо, вот тебе второй. Соблазни Седого. Он смягчится, прислушается к вашим мольбам, особенно если будете петь вдвоем, дочь, как я понял, тоже скучает.
Пришел мой черед смотреть на него с улыбкой. Если бы все было так просто… Я была с Кириллом десять лет, он ни разу не позволил этому повлиять на принимаемые решения. И это в период, когда он изображал идеального мужа, боюсь, сейчас даже слушать не станет, независимо от того, в одной постели мы или в разных.
— Опять не попал, — Веник развел руками, — но меняться придется. Ты никак не поймешь: чтобы переделать мир, надо начать с себя. — Он стал серьезным. — Седой не допустит тебя к ребенку, пока сохраняется хоть единственный шанс, что ты можешь вырастить из нее добычу, а не хищника. Пока не поймешь, что твое трагическое «Алиса», — передразнил он — получилось до обидного похоже, — показывает слабость.
— Не слабость, — перебила я, — человечность.
— Как угодно. У тебя есть выбор: оставаться такой же человечной и день за днем ныть о разлуке с дочерью или меняться, становиться хищником, не нянькой, которая вытирает сопли. Той, на кого можно положиться, а не той, которую саму надо спасать.
Я, не выдержав его взгляда, отвернулась. Такая правда была не для меня. Я всегда гордилась тем, что я человек, и не хотела задумываться, сколько стоит моя гордость.
— Уверен: если хозяин поймет, что ты не собираешься делать из нее человека, запрет на ваше общение будет снят.
— Поздно, — прошептала я, встретившись глазами с двойными зрачками явиди.
— Почему? — удивился он, заметил Пашку и нахмурился. — Она в ярости.
Змея стояла в дверях рядом с ветром-охотником, мимо них то и дело проходили гости, скоро начнется бал.
— Веник, к старику, — мохнобровый непостижимым образом оказался рядом и размашисто хлопнул падальщика по плечу. Тот лениво повернул голову и то, что отразилось в его глазах, заставило парня быстро убрать руку. — Сейчас. Я тебя заменю, — кивок в мою сторону.
Я в смятении обернулась: ни Пашки, ни Тёма возле резных дверей уже не было.
— Н-да, — многозначительно высказался Сенька, — не ожидал от тебя.
Я лихорадочно рассматривала гостей, лица, рыла, морды — ни явиди, ни ветра. Решение пришло мгновенно.
— На что ты готов ради информации о превращении в опору? — спросила я, подходя к парню вплотную. — Я могу рассказать, с чего это началось для меня.
— В обмен на что? — Голос парня внезапно сел.
— Отпусти меня. Сейчас.
— Ведьмак меня повесит, — ответил парень, но в словах пополам с неуверенностью слышалась жадность, он хотел знать, хотел стать опорой.
— Вряд ли. Во всяком случае не здесь. А как знать, не начнешь ли ты свое превращение по возвращении на стежку.
— Говори.
— Слово изменяющегося, — потребовала я.
— Я, Арсений, изменяющийся из клана волков, даю слово отпустить тебя, Ольга, на все четыре стороны и не преследовать, если расскажешь, как стала опорой стежки. Меняю знания на свободу. Слово.
— Свободу на знания. Принимаю.
И я рассказала. Быстро, скомканно, глотая слова и лихорадочно осматривая зал, боясь встретить яростный взгляд цвета меди. Вспомнила все: и заброшенную стежку, дом Константина, подвал, знак и прикосновение к нему. Я не знала, особенность ли это знака целителя или так будет с любым другим. Я рассказывала. О боли, ослабевающей, стоит покинуть место, для которого собираешься стать опорой.
Я не боялась обмана, он сдержит слово, для таких, как он, для изменяющихся, — это закон. Или их хрупкая магия обернется против них, изуродует и покинет навсегда. От нарушивших слово отрекается род, семья, друзья, знакомые. Таких изгоев называют изменившимися, или застывшими. Продавший нам икону был как раз из таких. Человек с головой волка, застывший в момент обращения олицетворял то, чего так страшился любой изменяющийся.
Это не единственное, но самое значительное их отличие от нелюдей. Пашка вылупилась из яйца змеей, способной принимать человеческий образ. Ее магия древняя, как эта земля, всегда была и будет с ней. Явидь способна обратиться частично, Сенька нет. Он рожден как человек с геном волка, просыпающимся в подростковом возрасте. Феникс Алексий наверняка способен отрастить золотые крылья на человеческом теле, а изменяющийся перевоплощается в один момент и целиком. Его магия окружает его снаружи, а не течет по венам, и она отвернется от него, если он не сдержит слово. С нелюдью такой договор не пройдет: как дали слово, так и назад взяли, забыв уведомить партнера.
— Уходи, — парень легонько толкнул меня в сторону.
— Что ты им соврешь?
— Никакой лжи, — заверил Арсений, — я отвернулся, ты убежала. Видишь, я отворачиваюсь, — он стал демонстративно смотреть в другую сторону, — беги. Ты опора стежки, что я могу тебе сделать…
Я очень хотела побежать, но это было слишком опрометчиво и привлекло бы ненужное внимание, а потому я пошла к двери быстро, как могла. Но все равно не успела. Резные створки из белого дерева закрылись, я остановилась чуть в стороне, удостоившись выразительного взгляда распорядителя в черном. Мужчина расставил ноги на ширину плеч и объявил так, что заложило уши:
— Воля и закон, плоть и кровь Северных пределов, повелитель нечисти и страж переходов Седой демон!
Коллективные поклоны, прям не шабаш нечисти, а институт благородных девиц. Все взгляды повернулись к другим дверям, справа от возвышения, они и распахнулись. Вошел Кирилл. Я даже с другого конца зала видела, как он раздражен: по походке, по резкому повороту головы, по взмаху, повинуясь которому все подняли головы и начал негромко играть оркестр. Судя по тому, как обеспокоенно Влада заерзала на сиденье, она тоже это заметила. Еще один кивок, и распорядитель открывает свои двери, нечисть отступает, образуя символический проход к возвышению.
— Представительство северных земель людей.
Зал замер, даже я на секунду забыла, куда и зачем собиралась бежать. Люди из обычного мира прислали свое представительство! Это нонсенс. Человек не собеседник, это еда. Коровы не высылают парламентеров к фермерам. Зал загудел, как громадный колокол. Крики, шум, возмущение, неверие, проклятия. Все это нарастало, как волна и как вода, которая разбилась о камни, так и ропот разбился о невозмутимое спокойствие хозяина цитадели, который поднял ладонь, и в зале установилась ватная тишина. Наш мир замер. Наш мир ждал. Через порог переступили люди. Человек пятнадцать, мужчины, на большинстве которых камуфляж и берцы смотрелись бы органичнее деловых костюмов, две женщины в вечерних платьях.
Седому зачем-то понадобился союз с людьми, думала я, провожая взглядом их напряженные спины. Настолько нужен, что, по слухам, он отпустил вооруженную группу, ворвавшуюся на одну из стежек. Что творится в нашей тили-мили-тряндии? Что это за северные земли такие? Это здесь, внизу, Северные пределы, а там, наверху, Россия. Ладно, не мое дело.
Я перебралась поближе к выходу, чтобы, когда в зал пожалует очередное представительство, быстро прошмыгнуть мимо, и плевать, сколько недоумения это вызовет, все равно новость о союзе с людьми моей скромной персоне не переплюнуть.
— Представительство Южных пределов во главе с Тамарией Прекрасной!
Створки распахнулись, я шагнула в проем, держась с самого края, что не помешало мне увидеть входящих, вернее, входящую Тамарию Прекрасную, демона южных пределов. Сегодня на ней была диадема, усыпанная камнями, и платье не в пример роскошнее, чем вчера, лишь серые глаза оставались теми же самыми, принадлежащими незнакомке, предупредившей меня об охранных чарах. Самое время для иронии на тему, как мне удается заводить такие знакомства.
Я опустила голову и быстро вышла из зала. Все потом. Если оно у меня будет.
Пресловутый четвертый этаж. На этот раз мне навстречу попался слуга в черной, как у распорядителя, одежде. Мужчина скользнул по мне глазами, легкий небрежный поклон, и он уже спускается по лестнице, оставив меня в одиночестве. В этот раз я свернула направо, надеюсь, в этот раз повезет больше. Широкий графитовый коридор, казалось, тянется через всю цитадель, узкие окна, двери из темного дерева и светильники на стенах между ними. Я без особого успеха дернулась в первые две.
— Эй, есть кто-нибудь? — на всякий случай позвала я, глупо надеяться, что комната моей дочери окажется незапертой. — Алиса, ты там?
Со стороны, наверное, это казалось смешным, только бывают моменты, когда тебе наплевать, что подумают окружающие. Других идей, кроме как обойти весь четвертый этаж в поисках дочери, у меня по-прежнему не было. Я попыталась понять, где должна находиться комната, в окнах которой исчезла кошка, но, поскольку раньше бывать здесь не доводилась, соотнести виденное снаружи с внутренним планом не получалось.
Я прикладывала руки к теплому камню и даже пыталась говорить, раз уж он обладает собственной силой. Никто не отвечал. Один раз со стороны лестницы донесся разноголосый смех, но дальше по коридору веселая компания не пошла. С другой стороны коридора иногда слышались размеренные шаги или быстрый перестук каблуков, мужские голоса, неразборчиво бормотавшие вдалеке, я замирала на месте, наверняка дальше был еще один спуск или переход в другую часть цитадели, так как никто навстречу так и не попался.
Я физически чувствовала, как время уходит, утекает, как вода сквозь пальцы, а коридор уводил все дальше и дальше. Зачем Кириллу эти длинные кишки с кучей неоткрывающихся дверей?
Я продолжала дергать одну ручку за другой, и, когда одна из них поддалась, я чуть не отпрыгнула с испуга, сердце дрогнуло и забилось где-то в горле. Из комнаты не доносилось ни звука. Можно сразу сделать вывод, раз уж Алиса или кто другой не выскочили навстречу, значит, некому выскакивать, и все же… Я осторожно толкнула створку, открывая дверь шире.
Комната тонула в полумраке: вроде кровать слева, столик, кресла, что-то еще — по очертаниям не понять. Я пошарила рукой по стене в поисках выключателя, и в тот момент, когда вспыхнул заставивший зажмуриться свет, кто-то толкнул меня в спину с такой силой, что я влетела в стоящее впереди кресло, больно ударившись коленями.
— Так-так, а ты у нас любопытная птичка. И упорная, — Влада вошла следом за мной и закрыла дверь.
Я смотрела на девушку и не узнавала. Разве можно так измениться? Обзавестись надменным взглядом и циничной улыбкой вместо вызывающей нерешительности, так свойственной молодости. С тех пор, как мы не виделись, прошел десяток дней, а не десяток лет. Сейчас это была не молоденькая девчонка, не придумавшая ничего лучше беременности, чтобы привязать к себе мужчину. Я выпрямилась. Ее взгляд скользнул по моей фигуре. Тяжелый, оценивающий, мужской.
— Ты кто? — тихо спросила я.
— И умная птичка. — Смешок, от которого у меня образовались льдинки в животе. — Пожалуй, отвечу.
Она снова хихикнула, подошла к кровати, взяла что-то похожее на черный мужской плащ по моде позапрошлого столетия и потрясла им в воздухе. Глаза девушки зажглись алым, эта краснота заполнила их до предела и перелилась через край. Густой, непроницаемый дым, напоминавший кровавую взвесь, изливался из нее. Я охнула и забралась на кровать с ногами, не знаю, чем бы мне это помогло, но инстинкты не перебороть. Девушка осела на пол. Дым, скапливаясь, темнел до черного, будто остывая. Стоило последнему сгустку покинуть девушку, как клубящаяся багровая тьма рванулась к плащу, тряпочкой валяющемуся на полу рядом с Владой.
Накидка наполнилась дымом, формируя внутри подобие человеческого тела, развернулись плечи, раздулись рукава, взметнулся, прикрывая несуществующую голову, капюшон, из темноты которого на меня уставились два алых глаза-уголька.
Бестелесные — немногочисленная коренная раса этого мира. О ней ходило столько легенд и страшилок, как ни о какой другой. Кукловоды, способные вселяться в живые тела, способные стать кем угодно. Для этого требуется всего ничего, сущая безделица — твое согласие, твое желание впустить в себя нечто, не имеющее тела. Беса. Кто в здравом уме согласится на такое? Никто. Но нечисть умеет виртуозно лгать, путать, соблазнять и искушать. Много ли надо молоденькой девушке, пусть даже она и не совсем человек? Думаю, не самое сложное из его достижений. Слухов о том, что у Седого в услужении появился бес, не ходило, а значит, он здесь совсем недавно.
Меня пронзило воспоминание: подвал, выплавленный знак на стене, и все остальные, накладывающиеся друг на друга. Вот оно! Крестик из детской игры с маленькими черточками на концах, и что-то вроде туманной дымки взлетает под потолок, открывая алые глаза, и я знаю, это «что-то» смеется, ему весело. Одна из опор Юкова — Проклятый бес. В то же время я была уверена, что этот «не такой», «не тот». Этот бестелесный не был опорой нашей стежки, не знаю откуда, но я знала это наверняка.
Из-под капюшона послышались звуки, похожие на сухой кашель. Бес смеялся.
— Люблю этот момент, когда они понимают, с кем столкнулись, это неверие собственным глазам, смятение, ужас… м-м-м, какой букет чувств. Как насчет разрешить мне попробовать главное блюдо? Один раз вкушу тебя изнутри — и загадывай любое желание, если это в моих силах, исполню. Сделка?
— Пошел к чертям!
— Недавно был, — он приблизился, — обратно меня так скоро не ждут. — Красные глаза мигнули. — Правда, сейчас мне придется уйти. — Бес подлетел к двери, и та сама собой распахнулась. — Не скучайте, — и захлопнулась за дымчатой, одетой в плащ фигурой.
Я выждала минуты три, на большее не хватило нервов, подскочила к выходу и стала дергать за ручку, раз, другой, третий. Только что свободно открывавшаяся дверь не сдвинулась в сторону ни на миллиметр, и при этом на створке не было и следов какого-либо запора. Я забарабанила по темному гладкому дереву, сперва руками, потом ногами, скорее от отчаяния, нежели надеясь чего-то этим добиться, но быстро выдохлась.
Я прижалась спиной к створке, стараясь успокоиться. Надо уходить. Если через дверь никак, значит, буду искать окно, тайный ход, машину времени, волшебную палочку, телепортатор, что-то еще, но выберусь отсюда.
Большая квадратная комната, кровать на этот раз без балдахина, диван у стены, два столика, изящный туалетный белого цвета, украшенный орнаментом, и низкий чайный с креслами по бокам, шкаф с глухими створками, голубая с вышивкой портьера, закрывавшая окно и часть стены. Я подбежала и отдернула полотно в сторону. Все в лучших традициях средневековых замков: узкая щель-бойница, в которую пролезет разве что кошка. Приоткрытая створка качнулась, прохладный ветер лизнул лицо и растрепал волосы. Думай, — скомандовала я себе, — эта ночь не будет тянуться до бесконечности. В этой стене выхода нет, а в остальных? Я обошла комнату по кругу, стараясь не приближаться к телу девушки, да и вообще не смотреть и не думать о нем, но видимых дверей не обнаружила. Значит, будем искать невидимые. В фильмах в таких случаях простукивали стены, и это не выглядело особенно сложным, знай стучи да ориентируйся на звук. Пресс-папье с письменного стола прекрасно подойдет.
Не знаю, повезло бы мне или нет, я успела стукнуть раз пять и как раз размышляла, отличался ли последний звук от предпоследнего, когда тихий стон заставил отложить карьеру лазоходца на неопределенный срок. Я едва не выронила эту тяжелую штуку на пол. Тело рядом с кроватью, или, вернее, то, что я посчитала таковым, вдруг шевельнулось и село.
Святые! Он не убил ее, не уничтожил личность!
Девушка обхватила голову руками и тихо застонала.
— Влада, — позвала я.
Девушка вздрогнула, насколько же должно быть плохо, если она не почувствовала присутствия человека. — Влада, это я, Ольга. Я…
— Я знаю, кто ты, — перебила она, от молодого задорного голоса не осталось и следа, тихий шепот смертельно больного человека — вот что я услышала. — Зачем ты здесь? Посмеяться пришла? Так давай, повеселись хорошенько и уходи.
— Не могу, в смысле уйти, да и не до смеха что-то. — Я присела на край кровати.
Я смотрела на эту чужую девушку и не видела того, что должна была. Не видела виновницу своих бед, не видела выскочку, дорвавшуюся до власти и опьяневшую от безнаказанности, такой бы стала любая на ее месте. Свою жену Кирилл превратил в костюм для проклятого, лишил воли и выбора, лишил собственного тела, на мгновение мне показалось, что простая, чистая смерть будет много лучше такого существования.
— За что он отдал тебя проклятому? Соврала о беременности?
Влада подняла голову, посмотрела на меня и захохотала. Не тем мелодичным звонким переливом, который разносился по бальному залу, а резким скрипучим вороньим карканьем. Странная пугающая женская истерика. Очень скоро смех перешел в плач, безумное карканье во всхлипы. Я налила в серебристый резной стакан воды из кувшина и, сев рядом с девушкой, попыталась напоить ее водой. Зубы громко стукались о металлический край, воды больше пролилось на платье, чем попало внутрь.
— Именно потому, что не соврала, и отдал, — прохрипела она, успокоившись. — Ты ненавидишь меня? Должна ненавидеть. Я бы ненавидела.
— За что? За твое замужество? Рано или поздно он бы все равно женился.
— Не за это. За дочь.
Руки сжались в кулаки, и я резко встала. Влада покачнулась.
— Это ее должны были положить на алтарь. Поверь, я бы радовалась этому.
Я вспомнила, чем занималась. Нужно искать выход, и по возможности держаться от Влады подальше. Не слушать, не говорить, не смотреть. Сколько осталось до рассвета? Два часа? Три? Четыре? Вряд ли больше. Оставим семейные разборки Кириллу. Наверное, так и надо было сделать, если бы не одно сказанное Владой слово, вернее, фраза, которая царапнула и наполнила первой робкой надеждой.
— Должны были?
— Точно, — она усмехнулась, гротескно и уродливо. — Он взял и все переиграл. Чем ценнее жертва, тем больше удачи и процветания роду, так? Демоны любят делать все по максимуму, он положит на алтарь наследника.
— Он еще не родился, — не поняла я.
— Это необязательно, — девушка задрожала и вдруг задрала голову к потолку и закричала: — Я же сама пошла к этим чертовым камням! Сама потребовала признания нерожденного!
— Ты хочешь сказать, что завтра…
— Он положит на алтарь жену и наследника. Разве может быть жертва выше этой? — вопрос прозвучал горько.
— Я не верю тебе.
— Зря. Будь это неправдой, с заходом солнца жертвенник ждал бы твою дочь.
Я дернулась, вскочила, поддалась эмоциям, которые требовали хоть какого-то выхода. Невозможно было удержать все в себе. Я подбежал к двери и что было силы забарабанила по гладкому дереву. Что за идиотский замок? Несколько этажей вниз — полно народу, все шутят, веселятся, оскорбляют и заводят новые знакомства. Я была даже согласна на сделку с вестником, прошло время излишней щепетильности, да и не было его, наверное, просто я отказывалась это признать.
— Бесполезно. — Она подтянула колени к груди. — Она откроется перед кровью Седых демонов или перед управляющим артефактом.
Я прислонилась лбом к створке, стараясь отдышаться.
— Почему проклятый в тебе?
— Кирилл попросил об услуге, я не смогла отказать.
— Я спрашивала не «как», а «почему»?
— Ты бы легла по собственной воле на алтарь? С блаженной улыбкой и светом мученицы в глазах?
— Я бы дралась до самого конца.
— Я бы тоже, но даже этого меня лишили.
Мы замолчали, больше говорить не о чем. Сами по себе мы друг другу вряд ли были интересны.
Следующий час я скрупулезно простукивала стены, так как продолжала надеяться на чудо, да и неподвижно сидеть и ждать было выше моих сил. Влада таких неудобств не испытывала, лишь иногда морщилась из-за постоянного стука.
— Ищешь тайный ход? — в конце концов не выдержала она.
Я дернула плечом, предлагая ей заниматься своими делами, если таковые, кроме неподвижного сидения на полу, имеются. Все, что она рассказала, походило на правду. Очень походило. Но когда на кону жизнь Алисы, я не могла себе позволить такую роскошь, как слепая вера. О Владе я посоветовала себе не думать, ни о ней, ни о ее судьбе. Святые, опять выбор, от которого становится тошно. Либо дочь, либо эта девушка, не так давно вышедшая из детского возраста. Все очевидно, не так ли? Противно осознавать собственную готовность пойти на жертву за счет другого.
— Если и найдешь, этот выход ничем не лучше того, — она указала на входную дверь, — он тоже не откроется перед посторонним.
— Сиди и плачь. Или молись, — зло посоветовала я и вернулась к прерванному занятию.
Наверное, можно было уже успокоиться, так как каждая стена была простукана и прощупана не по одному разу, но я еще надеялась на чудо.
— Я уже молила Высших, там, на горе правды, когда просила оставить жизнь мне и ребенку, — я развернулась на пятках и уставилась на девушку, мысль, пришедшая внезапно, была настолько простой, что я засомневалась, а не обернется ли еще одна идея жестоким разочарованием. — Они оставили, — девушка сникла.