На неведомых тропинках. Шаг в темноту Сокол Аня

То, что я приняла за обрывки газет, оказалось аккуратно вырезанными статьями с обмахрившимися и скрутившимися от времени краями. Их было три. Три обрывка чужой жизни.

Две с сохранившейся датой и названием издания на полях. «Ярославские вести» от 25 марта 1957 года и та же газета двумя неделями позже.

В первой заметке нечеткое зернистое фото длинного деревянного, похожего на барак строения на фоне темного леса. «Исчезновение в исворском лесу» — гласил крупный заголовок.

«21 марта 1957 года в пансионате „Итварь“ традиционно был организован родительский день. С разных концов области к ребятам съехались родители, бабушки и дедушки. Веселый, долгожданный день, обычно наполненный смехом, сладостями и любовью, в этом году был омрачен чрезвычайным происшествием. Как сообщили нашему корреспонденту очевидцы, гражданка Гранина Е.А. отметилась у воспитателей и забрала своего сына Матвея в 11 часов утра. Последней их видела повариха в окошко хозблока, мать с сыном направлялись в лес на прогулку. „Итварь“ славится своим сосновым лесом, благотворно влияющим на здоровье детей, а потому прогулки вокруг санатория — довольно распространенное явление. Отсутствие Гранина Матвея было обнаружено к вечеру во время построения на ужин. Последняя электричка со станции „Итварь“ отошла в 17:40. Впоследствии правоохранительными органами была проверена версия преждевременного отъезда мальчика из пансионата и самовольного прерывания лечения по инициативе родителей, однако подтверждения она не нашла.

В правоохранительные органы работники пансионата обратились на следующий день, когда поиски, организованные своими силами, не дали никаких результатов. Был набран отряд добровольцев из местных жителей, привлечены лесник и участковый, спустя несколько часов из Петровска прибыл отряд дружинников. В течение нескольких дней осуществлялись полномасштабные поиски, сформированные отряды прочесывали лес, который тянется на десятки километров. К сожалению, никаких следов пропавших на сегодняшний момент не обнаружено. Как заявили официальные лица, поиски не прекратятся, пока мать с сыном не будут найдены».

Следующую статью опубликовали спустя две недели, статья сильно уступала в объеме предыдущей, да «официальные лица» стали осторожнее в высказываниях и больше не давали обещаний, которым не суждено быть выполненными.

«Пропавшие 21 марта в истворском лесу мать с сыном так и не были найдены. Добровольные отряды дружинников были отозваны 2 апреля, поиски продолжаются усилиями местного населения и правоохранительными органами. Представитель лесного хозяйства, привлеченный на очередном этапе поисков, заявил, что прочесать каждый квадратный метр больше чем стокилометрового лесного массива — невозможно. К тому же до сих пор не исключена версия встречи двух безоружных людей с агрессивными в это время года дикими зверями. Этим очень обеспокоены работники пансионата „Итварь“, так как на их попечении находится более ста пятидесяти детей разного возраста. Лесное хозяйство обещает выделить егерей для отстрела дикого зверья. Случаи выхода голодных хищников к человеческому жилью были также зафиксированы в Ростовском, Ильинском, Бурмакинском и Масловском районах Ярославской области. Власти просят жителей воздержаться от походов в лес».

Я отложила вырезки. Читать о том, что произошло много лет назад, было ничуть не легче, чем о тех, кто исчезает в лесах и по сей день. Я взяла в руки третью, вырезанную и сохраненную кем-то статью. Другая газета, шрифт, бумага. Числа не сохранилось. По странному совпадению, в ней тоже говорилось о пропавших в лесу, но более сумбурно и скомканно, журналист не успел «причесать» текст.

С фото на меня смотрели две девочки в школьной форме и пионерских галстуках, торжественные улыбки, белые фартуки, ленты в косичках, сразу видно — фото из семейного архива.

«В лесу заблудились сестры Игнатьевы семнадцати и пятнадцати лет. Старшую, спустя сутки, нашли грибники из колхоза „Путь Ильича“ и вывели к селу Нагорному, откуда девочку на машине „скорой помощи“ доставили в областную больницу. По словам пострадавшей, они с сестрой дошли до малинника, который произрастает на южном склоне Торного оврага, там младшей пришла в голову идея поиграть в прятки, в процессе чего девочки потеряли друг друга. Родственники пропавшей разговаривать с корреспондентом отказались. Поиски младшей сестры продолжаются.

Товарищи, власти просят вас разъяснить детям правила пребывания в лесу и не отпускать их туда без сопровождения взрослых».

Я разложила три газетных отрывка разной формы на столе. Во всех говорится о пропавших или заблудившихся в лесу — женщина, ребенок, девочка-подросток. Непонятно, идет речь об одном и том же лесе, и разнятся ли по времени пропажи? Тем не менее кто-то объединил эти случаи, кому-то газетные строки сказали больше, чем мне.

Листки из календаря никак не помогли в разгадке тайны. Обычный отрывной календарь с советами огородникам, способами вывести пятна, красными праздниками и рецептами заготовок на зиму. Я не поленилась просмотреть все двадцать семь штук, а некоторые даже прочитать. Семьдесят третий год наверняка был урожайным, кто-то закатал немало банок. В нашей тили-мили-тряндии такие календари бесполезны, так как за день нужно оторвать листков десять.

Осталось последнее — часть книжки, выдранная из обложки, часть без начала и без конца. Я начала читать, но споткнулась уже на второй строчке. Попыталась снова, но была вынуждена остановиться. Понятным было слово из трех и предлоги. Я ничего не понимаю в механизмах, трубах и давлении, и все это с приставкой «гидро» в каждом абзаце. Я перевернула страницу: технические термины, еще технические термины, странная схема, устройство из труб в разрезе, пошли формулы, сначала в одну строчку, потом в две, три… Повезло на десятой странице, вернее, между десятой и одиннадцатой лежал листок серой бумаги, сложенный в несколько раз, шершавый и неприятный на ощупь. С таким же неприятным содержимым. Две строчки по центру, отпечатанные на допотопной печатной машинке, характерный шрифт, оставивший отпечатки такой силы, что они выступили с обратной стороны листа, едва не порвав бумагу.

«Через три дня с восходом солнца вход на Юково должен быть открыт. Или баба со щенком умрут».

Предельно ясно и четко.

Я сложила бумагу и сунула обратно меж страниц. Будем считать, что домашнее задание я выполнила. Если кто-то из «моих друзей» поднимет вопрос о предателе-человеке, будет чем ответить.

В качестве амулета я выбрала брошку, которой когда-то закалывала вязаную шапку ребенку, так как та была великовата и падала на глаза. Простая брошь в виде лилии, в глаза не бросается и, главное, с тугим замком, который за все то время, пока Алиса носила шапку, ни разу не расстегнулся.

Я вышла на дорогу незадолго до полудня, оставив в доме порхающую и не вспоминающую о вчерашних слезах бабку и шкурившего перила Бориса. Пришла третьей, сваара и староста уже были на месте. Семеныч сразу протянул руку и потребовал:

— Что у тебя «под амулет»? Давай, надо настроить.

Я отдала брошку, старик отошел на два шага и стал поочередно дотрагиваться то до одного лепестка, то до другого, что-то шепча при этом.

— Идем, покажу кое-что, — предложила Тина, беря меня под руку. Сегодня на ней были надеты демократичные джинсы и футболка с надписью «Я люблю Ярославль», волосы забраны, подчеркивая красивые скулы и темно-серые, цвета грозового неба, глаза.

Десяток шагов следом за женщиной в обратном направлении. Стелющаяся пелена тумана укутала ноги, а в животе завибрировала натянутая струна. Мы вышли к началу перехода.

— Смотри, — загадочно сверкнула глазами сваара и прежде, чем я успела что-то сообразить, шагнула прочь с дороги. Прямо туда, где за стволами деревьев-великанов мелькали неясные тени. Я тут же уперлась ногами, не позволяя увлечь себя следом.

Безвременье оказалось быстрее нас обеих. Мы сделали шаг вперед, а оно назад. Дорога под ногами расширилась. Лес отступил.

— Мы опоры. Мы те, кто заставляет безвременье отступать, — Тина улыбнулась.

Я отпустила руку женщины и уже сама сделала шаг в лес. Деревья смазались и оказались чуть дальше. Напоминало оптический обман, когда идешь-идешь, а цель остается такой же обманчиво близкой. Я шагнула еще раз. Темнота качнулась назад, но уже менее охотно.

— Не увлекайся, — остановила меня сваара. — Вдвоем далеко не уйдем, вот если бы всей семеркой, — она зажмурилась, — новую дорогу проложили бы. Ненадолго, правда, лишь пока мы тут. Стабильно одно Юково, новые пути протаптывай не протаптывай, стоит уйти, и все возвращается: и лес, и туман, и магия.

— Мне теперь на страшны переходы? — спросила я. — Могу ходить, сколько хочу?

— Размечталась, — туман всколыхнулся, поземкой обвивая ноги, к нам подошел ведьмак и, возвращая брошь, предостерег, — прибьет к земле так же, как и тогда, — но, заметив мое разочарованное лицо, добавил, — другое дело две опоры или три: чем больше, тем мы сильнее, а это, — он указал на тени вдоль дороги, — слабее.

Я почувствовала, как струна, по-прежнему натянутая где-то внутри, мелко задрожала. Из тумана вышли Арсений и Константин.

— Амулеты? — тут же потребовал у них старик.

Целитель задрал рукав светлой рубашки и снял с запястья кожаный ремешок, напоминающий спортивный напульсник. Бывший водитель снисходительно посмотрел на мужчину и эффектным, как он полагал, жестом снял с пояса короткий метательный нож в темных ножнах из петель крепления.

— Мальчишка, — простонал староста, — в ножички до сих пор не наигрался.

— У вас-то что? — возмутился изменяющийся, еще бы, такую идею не оценили. — Наверняка что-то убийственное?

— Точно, — кивнул Семёныч, забирая нож, — ремень. Если ты потеряешь эту тыкалку, я совершу им убийство с особой жестокостью.

Ведьмак отошел, послышался размеренный шепот, вещи, которым предстояло стать амулетами, были крепко зажаты в его руках.

— А у тебя что? — спросила я Тину.

— Кольцо, — она подняла руку и пошевелила пальцами. На среднем красовалось весьма скромное колечко с финифтью.

Послышался шум мотора, метрах в ста от перехода на обочине остановился оливковый «Форд Фьюжн», хлопнула дверца, на дорогу вышел Алексий.

— Извините, не успел вернуться вовремя, — сказал он и сразу, не дожидаясь просьбы, протянул ведьмаку очки. Мохнобровый фыркнул, забрал нож и прицепил назад к поясу.

Появление проклятого почувствовали все. Струна не просто задрожала, она заиграла, издавая звук, который никто не слышал, низкий, раскатистый. На этот незвучащий звук обернулись все. Из тьмы леса, существовавшего вне времени, выплыла темная фигура беса.

— Ого, — высказался мохнобровый, — я тоже так хочу.

В кои-то веки я была согласна с ним.

— Не советую ступать на тропы проклятых, — сухо ответил Семёныч.

Черный дым поднял рукав плаща и, сформировав ладонь, достал из кармана плотную синюю тряпочку или, может, мягкую игрушку, так сразу не поймешь. Староста помедлил, прежде чем взять предмет и как следует рассмотреть. Не совсем тряпочка, не совсем игрушка — вязаная синяя варежка с грязно-белым узором на сером коротком куске бельевой резинки. Даже думать не хочу, откуда Михар ее срезал.

— Что это? — спросил ведьмак.

— Какая разница? — прогудел бес. — Я не ношу украшений, не пользуюсь ножами, безразличен к одежде, а этот плащ готов сбросить в любую секунду… Так какая разница, что это будет?

— Никакой, — ответил феникс, надевая очки, — поэтому мне и непонятно, почему? Ты мог взять что угодно, любую вещь, но притащил это!

— Это и есть вещь, — емко ответил проклятый.

Больше вопросов ему не задавали. Подготовка к установке защитного периметра закончилась, когда старик вернул Михару грязную варежку. Все ждали, все смотрели на ведьмака: шесть пар глаз, четыре со смесью любопытства и опасения, феникс с одобрением, а Михар… Не знаю, читать по вспыхивающим в темноте углям проклятого бесполезно.

— Я буду первым, — приступил к инструктажу, выходя вперед, Семеныч, — от меня заклинание пойдет на вас. Алексий, Константин, Михар, вы посильнее, так что во вторую линию. Тина, Арсений, Ольга за ними в третью. Сенька, я сказал «за», а не «перед», марш за Михара.

Бывший водитель подчинился, явно все равно несогласный с определением тех, кто сильнее.

— Надеть амулеты. Стоять на месте, что бы ни случилось, что бы вы ни услышали, ни увидели и ни почувствовали. Кто сорвет установку, получит плетей. Готовы?

Мужчины не ответили, мохнобровый рыкнул, мы с Тиной кивнули, словно от нашей готовности что-то зависело.

Опоры замерли. Мы замерли. Трое напротив троих и одинокая фигура ведьмака впереди, там, где ползет туман, там, где начинается переход, нырок нити в наш мир изолированный безвременьем. Старик поднял руки в нелепой пародии на молитву солнцу, которого здесь нет. Дерганые, изломанные жесты, в такт размеренному отрывистому речитативу, слова и позы, взмахи кистями и гортанные звуки заклинания. Когда-то старик отшвырнул меня от себя одним взглядом, сегодня же он походил на вынырнувшего из прошлого колдуна дикого племени. Разная магия, разный результат. Я лишний раз убедилась, что ничего в этом не понимаю.

За спиной Семеныча стал собираться пылевой смерч. Хлопья тумана, грязь, пыль, песок, обрывки листьев, травы закручивались спиралью высотой в человеческий рост. Ведьмак говорил и говорил. Гортанные слова резали слух. Руки изгибались, пальцы переплетались и подрагивали от напряжения, ладони сходились и расходились. Смерч дрогнул и потянулся к первой фигуре на своем пути. Заклинание вытянулось, верхнее окончание сузилось, став похожим на веретено. И, качнувшись к старику, сорвалось с места. Это напоминало бросок кобры, резкий, стремительный и неожиданный. Рядом приглушенно вскрикнула Тина. Смерч прошел сквозь тело старосты, сквозь поясницу, сквозь пряжку ремня. Все посторонние частицы осыпались на землю. Остался чистый ветер заклинания.

Старик запнулся, пылевое веретено вздрогнуло, но поток неизвестных слов возобновился. Заклинание повело верхушкой, как гончая носом. Все видели, как тяжело ведьмаку дался этот прорыв сквозь собственное тело, это же ждало и нас. Веретено качнулось к фениксу и через мгновение уже вылетело из затылка мужчины, пройдя прямо через лицо, через надетые очки. Алексий покачнулся, но устоял. Я слышала, как клацнули его зубы. Пылевой смерч собрался снова. Бросок, на этот раз к бесу. Заклинание врезалось в плащ, как раз на уровне кармана, куда проклятый опустил варежку. Это было похоже на выбивание ковра, удар по ткани, колышущееся полотно и в воздух взлетает темная пыль, темный дым. Вместо того чтобы пройти сквозь эфемерное тело Михара, заклинание ударило его, рассеялось и, обтекая плащ, собралось за его спиной в подвижное острожалое веретено. Встретились две стихии, состоящие не из вещества, а из магии, и одна из них оказалась крепче.

Черный целитель крякнул, когда смерч рванулся к нему и прошел сквозь запястье с кожаным ремешком. Тина издала тихое шипение, выпуская воздух меж стиснутых зубов, магическое веретено влетело в кольцо с финифтью.

Я следующая.

Носик смерча собрался напротив приколотого к груди украшения. Я выдохнула. Заклинание рванулось вперед и ударило в блестящую, сделавшую честь любой сороке, брошку. Сильно, со звоном и белыми искрами, рассыпавшимися перед глазами. Смерч отбросило назад или он отступил сам. Подобрался как хищник, почуявший добычу, став в два раза короче. Взведенная пружина, готовая вот-вот распрямиться. И она распрямилась. Удар. Сердце колотилось как сумасшедшее, отдаваясь в ушах, в ногах, руках, горле. Я не устояла, сделала шаг назад. Веретено изогнулось для нового броска. Ведьмак, пытавшийся удержать магию под контролем, вскрикнул, и я поняла: все идет не так. Что-то изменилось, когда заклинание дошло до меня, стало неправильным. Третий удар был последним. Брошь разлетелась блестящими металлическими осколками, будто была сделана не из металла, а из стекла.

Я падала, чувствовала, как лечу назад в темноту и неизвестность. Прежде чем она поглотила меня целиком, пришла обида на судьбу, глупо было бы погибнуть от неправильно наложенного заклинания. Защитного заклинания.

— Не пущу! Это память о Петре Сергеевиче!

— Послушайте…

Голоса, разные, громкие и тихие, целые фразы и неразборчивое абсолютно неважное «бу-бу-бу». Меня качало на качелях, вверх — вниз. Падение, и непроницаемые облака укутывают со всех сторон, звуки стихают и отдаляются. Взлет, и они прорываются сквозь пелену, что-то требуют и грозят.

— Ефим, нашел что-нибудь?

— Нет.

— Уберите старуху!

— Я тебе уберу! Я так уберу, что твоим родителям стыдно станет! Меня в твоем возрасте учили уважать старших…

На минуту мне показалось, что сквозь пелену облаков пробивается солнечный свет, что стоит мне взлететь повыше, они разойдутся, и я прорвусь. Но нет, я опять лечу вниз, в теплую, уютную темноту, которая ничего не требует, в которой необязательно шевелиться, в которой необязательно существовать. Свет гаснет. Звуки смазываются.

— Михар, возьми ее!

— Не могу, на ней наш защитный знак.

— Да, что за идиотизм, в конце концов!

— Следите за языком, молодой человек.

— Поддерживаю.

— Но Семен Евгеньевич…

— Заткнись, Арсений.

На этот раз полет был долгим. Свет резал глаза, в нем появились тени, большие и маленькие. Я закрылась от него руками.

— Она приходит в себя.

Голос совсем рядом. Ему вторит стон, и я понимаю, что мой собственный. Прорываюсь на поверхность, и темнота отступает окончательно. Откуда столько света? На него больно смотреть.

— Ольга? — Ближайшая тень превращается в Тину. — Как ты?

— Погоди, — попросил кто-то, — дай ей прийти в себя.

— Что случилось?

Святые, что с моим голосом? Тоненький мышиный писк и то звучит громче. Я несколько раз моргнула, привыкая к свету. Темные деревянные балки на фоне беленого потолка. Значит, я дома, в кровати, в спальне, рядом сидят Тина и старик.

— Что произошло? — спрашиваю я, на этот раз выходит лучше.

— Так сразу и не скажешь, — вздохнул Семёныч, — давай-ка поднимайся. Там твоя эта… приживалка за наследство Петра Сергеевича воюет, кем бы он ни был и когда бы ни представился.

Староста криво усмехнулся, только глаза остались серьезными и какими-то встревоженными.

Все оказалось не так плохо, как я успела нафантазировать. Встать удалось, хоть и не без помощи, но с первой попытки. Голова не кружилась, тело не ломило, грудь вполне ожидаемо болела, как раз в том месте, где висела брошь. Дыхание перехватывает, но терпеть можно.

В гостиной ждали остальные. И бабка. Бориса не было, наверняка отослали.

Марья Николаевна стояла у подножия лестницы, уперев руки в бока, памятником последнему защитнику чердака и сдаваться захватчикам, явно не собиралась. Знак на ее запястье сиял, как весеннее небо. Напротив старухи в бешенстве сжимал кулаки мохнобровый. В воздухе за ним висел плащ проклятого, капюшон лежал на плечах. Неоформленная голова из черного дыма с красными огнями глаз повернулась в мою сторону. Алексий и Константин сидели за столом, предпочитая не препираться с бабкой ни за чердак, ни за что-либо другое. Умных людей видно сразу.

— Марья Николаевна, — позвала я.

— Дочка, — бабка охнула и, забыв про вверенный ее охране объект, подбежала ко мне, — как же ты меня напугала.

Она дотронулась до моих рук, щеки, волос, не доверяя глазам, желая удостоверится, что я — это по-прежнему я.

— Давайте-ка присядем, — предложил ведьмак.

Константин тут же встал, уступая мне стул. Чудеса.

— Что случилось? — спросила я в третий раз, садясь напротив феникса. — Периметр установлен?

Алексий покачал головой.

— Кто получает плетей? Только не говорите, что я, — попытка пошутить провалилась, лица оставались серьезными.

— Не ты, — Семёныч поджал губы, — я.

— Не ты один, — добавил феникс, — я тоже не подумал о проверке.

— Давайте к делу, а голову пеплом потом посыпете, — предложил целитель.

— Никто не думал, что старый периметр мог сохраниться. — Ведьмак подошел ближе.

— Такое возможно? — спросила я.

— До сих пор я думал, что нет, — ответил старик.

— Прежние амулеты уничтожены, опоры сменились, периметр не отзывается на попытки активировать. Какие еще доказательства нужны, — Алексий посмотрел на старосту, — заклинание рухнуло в тот момент, когда умерла первая опора, и прежний круг распался, когда гархи загрызли Свету-целительницу.

Я скорее почувствовала, чем увидела, как напрягся стоящий рядом Константин.

— Страсти-то какие, — прошептала бабка, — а Света — это та вежливая девушка из собеса, да? Что деется…

Все вздохнули.

— Да, оно рухнуло, — согласился староста, — но на остатках старой стены новую не построишь.

— Какая часть сохранилась? — удивился Арсений.

— Заклинание уткнулось в нее, — Семеныч указал на меня, — и не смогло пройти дальше. Участок чистого цел.

— Невозможно, — дернулся бес, — я вынул из него внутренности. А ты сорвал с шеи эту дырявую монету. Ты уничтожил амулет, а я человека. Все. Ничего не осталось.

— Возможно ли, что Сергей смог подменить монету и уничтожена подделка? — спросил феникс.

— Нет, — начал раздражаться старик, — я пока не выжил из ума и могу отличить амулет от подделки.

— Тогда что ищет Ефим наверху? — удивился мохнобровый.

— Часть заклинания стоит. Это возможно, если оно зацепилось за что-то, за вещь. Обычно это артефакт, но он уничтожен, значит, есть что-то еще, предмет с отпечатком личности прежней опоры, предмет, который мог быть на Сергее в день установки периметра, был дорог ему.

— Короче, мы не знаем, а тыкаем пальцем в небо, — подвел итог Константин.

— Я сразу предложил сжечь весь хлам, — буркнул Сенька, — и если бы не эта… — парень рыкнул на бабку, и Марья Николаевна всплеснув руками, опрометью вернулась на пост у лестницы.

Из люка показалась взлохмаченная голова хранителя, приковав к себе выжидающие взгляды. Парень обреченно вздохнул и исчез наверху.

— Сжигать не дам! Это наследство Валентина, ему и распоряжаться, — сказала бабка.

Я даже представить не могла, какими извилистыми путями шла ее логика, чтобы прийти к такому выводу.

— Найди Веника, ладно? — попросила я свару.

— Что?

— Пожалуйста, Тина, приведи его.

— Иди, — скомандовал староста и посмотрел на меня. — Есть идеи?

— Согласна на сжигание, но, — я указала на бабку, на запястье которой все еще горел голубой знак семигранник, полноценная защита, даже от беса. — Предлагаю уладить все проще, пусть ее «Валя» даст разрешение.

Дверь за Тиной закрылась. Я повернулась к фениксу и спросила:

— Фамилия Сергея — Гранин?

Алексий неохотно кивнул.

— Какой у него был амулет?

— Монета в пять копеек, он в ней дырку просверлил и таскал на шнурке на шее, — пояснил феникс.

— Я ее уничтожил, — с нажимом сказал Семеныч.

— Ладно, чего гадать, — Константин хлопнул ладонью по столу, — я за бензином, — и направился к двери, но на пороге остановился и обернулся к ведьмаку. — Какова вероятность, что это не поможет и придется сжечь не только вещи, но и дом?

— Ну… — протянул старик, стараясь не смотреть на меня.

— Значит, большая, — целитель кивнул и вышел.

— Когда надоест играть со спичками, позовете, — прогудел бес и вылетел следом.

— Дом — это крайний вариант, — поспешил успокоить меня староста.

— Если придется… — Я сглотнула, с трудом сдерживаясь, чтобы по примеру бабки не упереть руки в бока и не встать на защиту имущества. — Что будет со знаком? С подвалом? С опорой?

— Опора — это не вещь, не знак, не подвал. Опора — это человек, и ему будет больно, — честно ответил феникс. — Знак надо будет выжигать заново, в новом подвале, в новом доме.

— Н-да, — подошел Арсений, — нельзя сразу всех проверить, если еще у кого часть периметра уцелела, — и совсем тихо пояснил, что его тревожит, — до меня заклинание так и не дошло.

Ведьмак поднял руку, губы шевельнулись, воспроизводя несколько гортанных слов, и на его ладони образовался смерч, младший брат предыдущего высотой с палец. Миниатюрное веретено повело верхушкой и, подчиняясь резкой команде, метнулось к изменяющемуся. Парень хрюкнул и согнулся, когда закручивающаяся воронка беспрепятственно прошла сквозь бедро.

— Успокойся, твой дом сжигать не понадобится, — фыркнул Семеныч.

— А можно еще раз, — попросила обрадованная испугом на лице бывшего водителя бабка.

Дверь открылась, и в гостиную вошли Веник и Тина. Падальщик и сваара. Бывшие люди, отдавшие душу в залог за желание.

— Зачем звала? — Гробокопатель был не в настроении, при старосте ограничившись злым взглядом, резонно раздраженного человека, оторванного от своих дел.

— Валя, — бабка прижала руки к груди, — сыночек, ты приехал?

Феникс сдавленно закашлялся в кулак, Тина отступила в сторону, Семеныч удивленно поднял брови, даже Сенька отвлекся от собственных ощущений.

— Мы тут хотим от старых вещей избавиться, — не обращая внимания на гримасу гробокопателя, пояснила я, — но Марья Николаевна против.

— Говорит, память о покойном Петре Сергеевиче, — сориентировался старик, — твое наследство, так сказать.

— Избавляйтесь, — падальщик скривился, — все?

— Но Валик, — запричитала старуха, — так нельзя.

Она кинулась к мужчине, по дряблым щекам потекли слезы. Плохо, когда становишься пленником собственных фантазий, приходится соблюдать правила другой выдуманной реальности, потому что для таких, как моя бабка, она единственная из существующих.

Женщина попыталась дотронуться до его лица, но падальщик отшатнулся, и она застыла в нелепой позе с вытянутыми руками, словно прося чего-то.

— Плевать, — лениво протянул он, — чем скорее все забудут о Петре «как его там», тем лучше. Избавляйтесь.

Марья Николаевна всхлипнула:

— Сынок.

Если бы он хотя бы позволил дотронуться до себя или обнял, бабка сама бы за бензином побежала, забыв о своем недавнем желании сохранить вещи. Но он не позволил ей даже приблизиться. Не смотрел. Не говорил. Для него она была чужой.

— Это все? — Гробокопатель повернулся к ведьмаку, и тот взмахом руки отпустил мужчину.

Старушка закрыла лицо руками и беззвучно расплакалась. Ее маленькая фигурка дрожала от горя. У того, кто в ее голове был сыном, не нашлось для матери ни слова, ни взгляда, ни прикосновения.

— Сволочь, — вырвалось у меня.

У остальных никаких эмоций визит Веника не вызвал, главное — можно разводить огонь.

Костер занялся быстро, чему способствовал бензин, щедрой рукой целителя выплеснутый на вещи, которые стаскивали с чердака Арсений и Ефим. Пламя взметнулось ввысь, освещая бледные лица. Хранитель добавил к горящей куче старую рассохшуюся полку для обуви, мохнобровый швырнул следом коробку, полную старых, покрытых паутиной и частично съеденных молью мотков разноцветной пряжи.

— Все, — отряхнул руки бывший водитель.

— На чердаке ничего, — выделив второе слово, подтвердил Ефим.

— Ольга? — почувствовав, как я напряглась, спросил староста.

От вранья в этой ситуации толку мало, но в тот момент я вспомнила не о столике, а о его содержимом. Я вытащила из заднего кармана страницы книжки, вытряхнула сложенный серый листок. Отрывок из зубодробительной книги по гидромеханике отправился в огонь сразу. Старик развернул листок. В свете костра, который мы развели на моем заднем дворе, черные буквы были вполне читаемы.

— Его заставили, — сказала я.

— Мы знаем, — староста передал письмо подошедшему фениксу.

Алексий пробежал глазами по строчкам, скомкал бумагу и бросил в огонь.

— Сергей получил это на следующий день после их пропажи, — ведьмак нахмурился, — и сразу пришел ко мне.

— Но… — Я даже растерялась.

— Я отправил с ним Тема и Сашку, чтобы найти жену и сына. Они нашли их, — староста посмотрел на огонь, — но было уже поздно.

— Они умерли, — добавил Алексий, — не пережили одной ночи в лесу, замерзли. Люди такие слабые.

— Через три дня мы устроили засаду, — Семеныч сложил руки на груди, — Сергей имел право на месть.

— И что? — спросил внимательно слушавший Арсений.

Ефим предпочел отойти на другую сторону костра, и замер там, пристально вглядываясь в язычки пламени, лизавшие старую мебель, пузатый комод, вычурную вешалку, ватное одеяло распадалось на глазах, ни игрушечного паровозика, ни чемоданов уже не было видно. Исчезли люди, а теперь исчезают их вещи.

— Ничего, — ответил феникс, — никто не пришел. Открывать путь на стежку было не для кого.

— Кто бы это ни затеял, — старик вздохнул, — он не довел дело до конца, нам не удалось его найти.

— Но вы сказали, что он открыл стежку, — возмутилась я, — не понимаю.

— Вот и мы не понимаем, — ведьмак опустил голову. — Сергей предал нас почти через год.

— Он лишился семьи в 1965, а с западниками сговорился в 1973 году по внешнему кругу, — Алексий потер лоб, — что они могли ему пообещать?

Я сразу вспомнила листки из отрывного календаря. Двадцать семь дней он складывал их в ящик комода, отсчитывал дни. От чего и до чего? От принятого решения до его реализации?

От костра остались одни угли. Тина сидела на перевернутом оцинкованном ведре, скрытая сгущающейся темнотой, лишь глаза в темноте отливали серебром. Арсений с потерянным видом бродил вокруг затухающего огня и то и дело закидывал в него ногами валяющийся на земле мусор. Староста и Алексий тихо переговаривались. Я не заметила, когда исчез Ефим. Целитель высматривал что-то в густой кроне дерева на опушке леса. Пару минут назад ведьмак спустил на меня свой мини-вихрь. Он с тем же результатом, что и старший собрат, ударился о грудь, и не смог преодолеть препятствие. Заклинание отказывалось принимать меня как часть себя. Костер не помог.

— Что дальше? — спросил мохнобровый. — Поджигаем дом?

— А если и это не поможет, все Юково, — высказался Константин.

— Будем думать, — Семеныч устало потер подбородок. — Дом — крайняя мера.

— Я поищу в книгах, в дневниках отца, — Алексий потер руки, — может, кто-то с подобным уже сталкивался.

Арсений фыркнул, он не понимал, зачем ждать, что-то искать, когда самое простое решение лежит на поверхности, молодость требовала действия, а не раздумий. Но перечить старику парень не стал, исчез не прощаясь. Тина позволила себе ободряющую улыбку на прощание. Ведьмак и феникс ушли вместе, не переставая что-то обсуждать. Некоторое время я смотрела на вспыхивающие угли, так напоминавшие глаза проклятого.

— Михар что-то знает, — невпопад вырвалось у меня.

— Думаешь? — усомнился Константин.

— Да. Сколько он живет здесь? А сколько живет вообще? Он смотрит на нас как на…

— Детей?

— Не совсем, скорее уж, на щенков, затеявших возню из-за резинового мячика.

— Предлагаешь пойти и устроить бесу допрос с пристрастием? — целитель был полон иронии.

— Нет, — я дернула плечами, — хотя жаль, конечно.

— Брось, — он повернулся ко мне, — думаешь, ты одна такая умная? Поверь, Семеныч куда проницательнее тебя. Да что там, здесь любой проницательнее тебя. Не обижайся.

Я позволила всему удивлению, что скопилось во мне за эти два дня, отразиться на лице. Целитель вздохнул.

— Ты бы к Пашке зашла.

— К Пашке? — переспросила я.

— Ага. Помнишь такую? — Мужчина скривился, став более похожим на того экспериментатора, что я знала, а не того, которым он старался быть последние два дня. — Я ее скоро задушу, — сказано с таким равнодушием, что я сразу поверила, — это ее яйцо… — Он закатил глаза. — Ей надо с кем-то поговорить. Не со мной, — Константин поднял руки. — Ты единственная, кто числится в подругах.