Квартира на двоих О'Лири Бет
Это слишком. Меня трясет. Уже много месяцев не испытывал такой острой надежды и забыл, как с ней справляться. Странное ощущение в животе, и одновременно жарко и холодно. Пульс учащен уже добрый час – никак не успокоюсь.
Надо поговорить с Тиффи. Она меня разыскивает, а я прячусь, по-детски и смешно. Просто это очень странно: как будто, если мы встретимся, все изменится, и назад дороги не будет. А мне нравится, как все есть.
Я: Джун, где Тиффи?
Джун: Твоя милая соседка?
Я, терпеливо: Да. Тиффи.
Джун: Леон, уже почти час ночи. Она ушла после мастер-класса.
Я: А… Записку не оставила? Или что-нибудь?
Джун: Нет, голубчик. Но она тебя разыскивала. Если это тебя утешит.
Слабо. Значит, записки не оставила. Чувствую себя идиотом. Упустил шанс ее поблагодарить, так наверное, еще и расстроил. Скверно. Но по-прежнему голова кругом от письма, и это поддерживает меня остаток ночи. Только время от времени всплывает сокрушительное воспоминание о том, как петлял по коридорам, чтобы избежать встречи – крайняя нелюдимость даже для меня. Морщусь при мысли, что скажет Ричи.
После смены спешу к автобусной остановке. Едва выйдя из хосписа, звоню Кей. Не терпится рассказать о письме, адвокате по уголовным делам и списке вопросов.
Кей на удивление молчалива.
Я: Поразительно, да?
Кей: В сущности, она ничего не сделала, Леон. Адвокатша не берется представлять Ричи – и даже не говорит, что верит в его невиновность.
Чуть не спотыкаюсь, будто мне подставили ножку.
Я: Все равно прогресс. Столько времени никаких подвижек!
Кей: И еще, я думала, ты не станешь встречаться с Тиффи. Это было первое правило, когда я согласилась на всё это…
Я: Вообще? Никогда-никогда? Мы живем в одной квартире!
Кей: Только не надо делать вид, что я говорю что-то несусветное.
Я: Не думал, что ты имела в виду… Чушь какая-то. В любом случае, мы не встретились. И вообще, я позвонил, чтобы рассказать новости.
Снова долгая пауза. Хмурюсь и замедляю шаг.
Кей: Когда ты смиришься, Леон? Ты совершенно обессилел и очень изменился за последние месяцы. Самое разумное, честно говоря, – принять ситуацию. Уверена, ты так и сделаешь, вот только время идет… И это плохо сказывается на тебе. На нас.
Не понимаю. Она что, не слышит? Я же не повторяю старое, не цепляюсь за прошлые надежды – я говорю, что забрезжил лучик.
Я: Что ты предлагаешь? Сдаться? Можно найти новые доказательства, мы теперь знаем, что искать!
Кей: Ты не адвокат, Леон. А Сэл – адвокат, и ты сам говорил, он сделал все, что мог. Я лично считаю, что этой женщине не следует вмешиваться и подавать вам с Ричи надежду, когда в деле все предельно ясно. Присяжные единодушно решили, что он виновен.
В животе холодеет. Пульс подскакивает, на сей раз не от радости. Поднимается злость. Снова мерзкая сдавленная ярость, когда человек, которого изо всех сил пытаешься любить, говорит ужасные вещи.
Я: Да что с тобой? Чего ты от меня хочешь? Никак не пойму.
Кей: Хочу, чтобы ты вернулся.
Я: Что?
Кей: Чтобы ты вернулся, Леон. В свою жизнь. В мою. Ты перестал меня замечать. Приходишь и уходишь, проводишь у меня свободное время, но ты не со мной. Ты всегда с Ричи. Думаешь о нем. Ричи тебе важнее, чем я.
Я: Конечно Ричи важнее!
Тишина, как после выстрела. Зажимаю рукой рот. Не хотел, вырвалось.
Я: Я не это имел в виду. Не это. Просто сейчас Ричи больше нуждается в моей заботе… У него никого нет.
Кей: А еще на кого-нибудь твоей заботы хватает? На себя самого, например?
Понятно, что хочет сказать «на меня».
Кей: Прошу, подумай! Подумай о нас с тобой!
Плачет. Чувствую себя гадко, бросает то в жар, то в холод.
Я: Ты все еще считаешь, что он виновен?
Кей: Черт побери, Леон, я говорю о нас с тобой, а не о твоем брате!
Я: Мне надо знать.
Кей: Ты меня совсем не слышишь? Я говорю, что только так ты сможешь успокоиться. Хочешь верить в его невиновность – верь, но ты должен смириться, что он в тюрьме и останется там на несколько лет. Нельзя сопротивляться. Это рушит твою жизнь. Ты только работаешь, пишешь Ричи и зацикливаешься на мелочах: чьем-то старом бойфренде или какой-то детали в апелляции Ричи. А раньше реально что-то делал. Переключись! Будь больше со мной!
Я: У меня никогда не было много свободного времени, Кей. А то, что было, всегда отдавалось тебе.
Кей: Ты навещаешь его дважды в месяц!
Злится, что езжу к брату в тюрьму?
Кей: Знаю, знаю, нельзя за это сердиться. Просто… Времени и так мало, а теперь мне его достается еще меньше и…
Я: Ты думаешь, что Ричи виновен?
Тишина. Кажется, я тоже плачу, на щеках горячая влага. Уходит очередной автобус – не могу себя заставить в него сесть.
Кей: Почему все время надо к этому возвращаться? Это так важно? В наших отношениях слишком много твоего брата.
Я: Ричи – часть меня. Мы семья.
Кей: А мы с тобой – пара. Или это ничего не значит?
Я: Ты знаешь, я тебя люблю.
Кей: Не уверена.
Молчание затягивается. Мимо проносятся машины. Переступаю с ноги на ногу, глядя на раскаленный солнцем тротуар. Как будто это не со мной.
Я: Просто скажи.
Молчит, ждет. Я тоже жду. Очередной автобус отъезжает.
Кей: Я думаю, Ричи виновен. Присяжные пришли к тому же выводу, а у них были все данные. И это очень в его стиле.
Медленно закрываю глаза. Странно, ощущение не такое, как ожидал, – почти облегчение. Слышал это в ее молчании многие месяцы, с той самой ссоры. Теперь закончится бесконечное щемление внутри, хождение вокруг да около, бесконечная уверенность, что знаешь, но стараешься не знать.
Кей рыдает. Слушаю с закрытыми глазами и как будто парю над землей.
Кей: Все кончено, да?
Вдруг это становится очевидно. Все кончено. Не могу больше терпеть. Не могу все время чувствовать, как подтачивается моя любовь к Ричи, не могу быть с человеком, который его не любит.
Я: Да, все кончено.
23. Тиффи
На следующий день после хосписа я прихожу домой и нахожу длинную и невнятную записку на кухонной стойке рядом с нетронутой тарелкой спагетти.
Привет, Тиффи.
У меня в голове все перепуталось, но огромное спасибо за письмо к Ричи. Не знаю, как тебя благодарить. Конечно, мы рады любой помощи. Он будет в восторге.
Извини, что не нашел тебя вчера. Виноват – тянул, хотел сначала прочитать письмо, как ты просила, и все никак не получалось, а потом просто все запорол, всегда с трудом перевариваю события – прости, сейчас лягу, если ты не против, до встречи.
Смотрю на записку. По крайней мере, он бегал от меня не потому, что не хотел видеть. Однако… нетронутый ужин, длинные предложения… Что все это значит?
Аккуратно приклеиваю рядом ответ.
Приветик, Леон!
Ты в порядке? На всякий случай напеку шоколадных пирожных.
Тиффи
Необычная словоохотливость Леона оказалась разовым явлением. Следующие две недели записки шли еще более односложные и с меньшим, чем обычно, количеством личных местоимений. Не хочу выпытывать, но явно что-то его расстроило. Поссорились с Кей? Она давненько не заходила, и он не упоминал ее имя несколько недель. Не знаю, как помочь, ведь он ничего не рассказывает, потому лишь пеку больше обычного и не жалуюсь, что он не убирает квартиру. Вчера его чашка с кофе была не слева и не справа от раковины, а в шкафчике – ушел на работу вообще без кофеина.
В порыве вдохновения оставляю Леону очередную рукопись от каменщика-дизайнера, того, кто написал «Строителя». Вторая книга, «По высоткам», пожалуй, еще лучше. Надеюсь, его взбодрит.
Прихожу домой и нахожу на рукописи записку.
Ну и чувак. Человечище!
Спасибо, Тиффи. Прости за бардак в квартире. Скоро приберусь, обещаю.
Леон
Расцениваю восклицательный знак как явный признак улучшения.
Сегодня день пробной презентации, той, которая призвана убедить Кэтрин, что она всю жизнь мечтала о таком помпезном мероприятии.
– Колготки долой! – решительно заявляет Рейчел. – На дворе август, в конце-то концов!
Мы переодеваемся в офисном туалете. То и дело кто-то заходит по нужде и вскрикивает, обнаружив, что сортир превратился в примерочную. Около раковин вывернуто содержание косметичек, в воздухе витает аромат духов и лака для волос. У каждой три наряда на выбор, плюс то, в чем мы сейчас. Итог: Рейчел пойдет в лаймово-зеленом шелковом платье с запахом, а я – в коротком приталенном платьице с огромным принтом на тему «Алисы в стране чудес» – ткань я отыскала в благотворительном магазине в Стоквелле и подкупила одного из самых покладистых внештатников сшить мне платье.
Снимаю колготки. Рейчел одобрительно кивает.
– Так лучше. Чем больше голой кожи, тем лучше.
– Ты бы меня в бикини отправила!
Она дерзко улыбается в зеркало, подкрашивая губы.
– А вдруг ты встретишь там молодого нордического красавца?
Сегодняшний вечер посвящен «Лесоводству для новичков», последней находке нашего редактора по столярному мастерству. Автор – норвежский отшельник – покинул свою лесную хижину и приехал на презентацию в Лондон! Мы с Рейчел надеемся, что он психанет и кинется на Мартина, который организовывал все мероприятие и должен был бы догадаться, что затворнический образ жизни автора не предполагает выступления с речью перед полным залом фанатичных поклонников.
– Вряд ли я готова к нордическим красавцам. Не знаю. – Неожиданно вспоминаю, что несколько месяцев назад сказал Мо, когда я позвонила ему в растрепанных чувствах и спросила, будет ли Джастин со мной еще когда-нибудь разговаривать. – Сомневаюсь, готова ли я вообще к свиданиям. Хотя Джастин ушел сто лет назад…
Рейчел озабоченно замирает с помадой в руке.
– Ты что?
– Ничего. Все в порядке.
– Из-за Джастина?
– Нет-нет. Я имела в виду, что мне сейчас это просто не нужно.
Пришлось соврать, потому что Рейчел смотрит на меня как на больную.
– Нужно. У тебя давно не было секса. Ты забыла, как это клево.
– По-моему, не забыла. С сексом же как с велосипедом?..
– Что-то вроде. Но ты после Джастина ни с кем не встречалась, а он когда ушел? В ноябре? То есть больше… – Считает на пальцах. – Девяти месяцев!
– Девять месяцев?!
Ух! Действительно, много. Ребенка можно родить. Не мой случай, естественно, иначе бы я в платьице не влезла.
Погрузившись в грустные мысли, энергично наношу румяна, пока не начинает казаться, что я обгорела на солнце. Блин. Придется переделывать.
От Мартина из отдела общественных связей, конечно, сплошной геморрой, однако тематические вечеринки организовывать он умеет. Мы в пабе в Шордиче: голые балки на низком потолке, в центре каждого стола – декоративные поленца, стены украшены сосновыми ветками.
Оглядываюсь, делая вид, что ищу Кэтрин, а на самом деле пытаюсь запеленговать норвежского автора, который впервые за полгода вышел к людям. Сканирую взглядом углы, где он может прятаться.
Рейчел тащит меня к бару, чтобы окончательно прояснить, бесплатная ли выпивка. Оказывается, бесплатная – первый час. Клянем себя за двадцатиминутное опоздание и заказываем джин с тоником. Рейчел втирается в доверие к бармену, болтая о футболе. Действует на удивление хорошо, несмотря на крайнюю банальность темы.
Естественно, набираемся мы быстро. А что еще делать, когда бесплатно – всего час? И потому, когда приходит Кэтрин, я лезу к ней с объятиями. Она довольна.
– Роскошно! – комментирует она презентацию. – Хотя немного чересчур. Это за счет продаж книги?
Думает о своих прошлых гонорарах.
– Да нет, – беспечно отвечает Рейчел, жестом прося своего нового товарища-бармена, фаната «Арсенала», налить еще. Рейчел, к слову, болеет за «Вест Хэм». – Вряд ли. Но иногда надо раскошеливаться, иначе все просто начнут издавать книги сами.
– Т-с-с, – шикаю я.
Не хочу наводить Кэтрин на ненужные мысли.
Несколько джин-тоников спустя Рейчел и бармен уже в более чем дружеских отношениях, а остальные гости никак не дождутся заказа. К моему удивлению, Кэтрин здесь в своей стихии. Смеется над каким-то изречением главы пиарщиков, хотя явно притворяется – этот типчик никогда не говорит ничего смешного.
Подобные мероприятия идеальны для наблюдений. Разворачиваюсь на барном табурете, чтобы лучше видеть публику. Нордических красавцев в самом деле пруд пруди. Подумываю, не смешаться ли с толпой, чтобы кто-нибудь услужливо представил меня одному из них, но не могу себя заставить.
– Как муравьи, да? – спрашивает кто-то рядом.
Оглядываюсь. К стойке слева от меня прислонился стильно одетый мужчина в деловом костюме: печально улыбается, светло-каштановые волосы коротко острижены, той же длины, что и щетина, глаза – приятного серо-голубого оттенка, с морщинками в уголках.
– Про себя это звучало гораздо лучше, чем вслух, – добавляет он.
– Я вас понимаю. У них такой занятой вид, такой целеустремленный…
– Кроме вот него. – Незнакомец указывает на парня в противоположном углу, от которого только что отошла молодая женщина.
– Растерянный муравей, – соглашаюсь я. – Как думаете, может, это наш норвежский отшельник?
– Не знаю, – отвечает мой собеседник, смерив мужчину взглядом. – Вряд ли. Недостаточно привлекательный.
– А вы видели фото автора?
– Ага. Симпатичный чувак. Эффектный, можно сказать.
Прищуриваюсь.
– Это вы? Автор?
Он улыбается, и морщинки в уголках глаз вытягиваются в тоненькие гусиные лапки.
– Подловили.
– Для отшельника вы слишком хорошо одеты! – замечаю я с легким осуждением, подозревая, что меня водят за нос.
Черт, у него даже норвежского акцента нет!
– Если бы вы прочитали вот это, – машет рекламной брошюркой, которые раздавали на входе, – то знали бы, что, прежде чем удалиться в лес Нордмарка, я работал инвестиционным банкиром в Осло. Последний раз я надевал этот костюм в день, когда уволился.
– Правда? И что вас сподвигло?
Открывает брошюрку и читает:
– «Устав от корпоративной рутины, Кен провел несколько дней в лесу со школьным товарищем, который зарабатывает плотничеством. Кен всегда любил работать руками…»
Тут мой собеседник глядит на меня откровенно кокетливо.
– «…и, побывав на мастер-классе друга, неожиданно ощутил себя в своей стихии. Стало ясно, что у него редкий дар к работе по дереву».
– Вот бы нам всегда раздавали биографию человека, прежде чем с ним знакомиться… – говорю я, приподнимая бровь.
– Расскажите мне свою! – предлагает он, с улыбкой захлопывая брошюрку.
– Мою? Хм. Так… Едва представилась возможность, Тиффи Мур сбежала из провинциальной тесноты своего детства и пустилась в удивительное приключение под названием «Лондон». Там она нашла жизнь, о которой всегда мечтала: жутко дорогой кофе, убогое жилье и на редкость мало рабочих мест, где не требуется знание бухучета.
Кен смеется.
– Остроумно! Вы тоже пиарщица?
– Редактор. Будь я пиарщицей, пришлось бы суетиться вместе с муравьями.
– Ну, я рад, что вы здесь, а не там. Я не люблю толпу, однако вряд ли справился бы с искушением подойти к красивой женщине в платье по Льюису Кэрроллу.
Смотрит очень долгим взглядом. Внутри у меня нарастает приятное волнеие. Но… Да, я могу! Почему нет?
– Не хотите подышать воздухом? – слышу я собственный голос.
Он кивает. Беру со стула жакет и направляюсь к двери в сад.
Чудесный летний вечер. Воздух еще не остыл, хотя солнце давно село; персонал паба развесил меж деревьев электрические гирлянды, которые заливают сад теплым желтым светом. На улицу вышло еще несколько человек, в основном курильщики, у них характерная ссутуленная поза, как будто на них ополчился весь мир. Садимся на лавочку.
– Итак, когда вы говорите «отшельник»…
– Я не говорил, – замечает Кен.
– Ладно. И все-таки, что это значит?
– Жизнь в глуши, где почти нет людей.
– Почти?
– Кроме случайно заглянувшего друга или женщины, которая приносит продукты. – Пожимает плечами. – Не так одиноко, как изображают.
– Женщина, приносящая продукты, а? – Теперь я бросаю на него долгий взгляд.
Смеется.
– Обратная сторона уединения.
– Да ладно. Не обязательно жить в глуши, чтобы остаться без секса.
Прикусываю язык. Сама не знаю, как вырвалось, – наверное, следствие последнего джина с тоником, – но Кен только улыбается, неторопливой, сексуальной улыбкой и наклоняется меня поцеловать.
Закрываю глаза и подаюсь к нему. От предвкушения голова идет кругом. Ничто не мешает мне уйти с этим мужчиной. Кажется, сквозь тучи забрезжил лучик света – словно с моих плеч сняли груз. Я могу делать, что пожелаю. Я свободна!
Поцелуй становится глубже, и вдруг, с пугающей внезапностью, я кое-что вспоминаю.
С Джастином. Я плачу. Мы только что разругались, и во всем виновата я. Джастин повернулся ко мне спиной в нашей огромной белой кровати с модным хлопковым бельем и бесчисленными подушками. Я несчастна как никогда. В то же время у меня ощущение, что такое уже было. Вдруг Джастин поворачивается ко мне, обнимает, и мы головокружительно целуемся. Я сбита с толку, растеряна. Благодарна, что он больше не сердится. Я по-прежнему несчастна, но Джастин меня хочет, и от облегчения все остальное уже неважно.
А сейчас, в саду в Шордиче, Кен отклоняется назад. Улыбается. Вряд ли он понимает, что мои ладони взмокли и похолодели, а сердце бешено бьется совсем не от радости.
Мать вашу! Что, черт дери, это было?
Август
24. Леон
Ричи: Как ты, брат?
Как я? Чувствую себя брошенным. Как будто что-то сместилось в груди, и тело больше не функционирует. Как будто я совсем один.
Я: Грустно.
Ричи: Говорю тебе, ты давным-давно не влюблен в Кей. Я рад, что ты покончил с ней, – это была не любовь, а привычка.
Интересно, почему тот факт, что Ричи прав, никак не смягчает боль. Скучаю по Кей почти непрерывно. Разлука – как ноющая боль. Становится хуже всякий раз, как беру телефон, чтобы ей позвонить, и вспоминаю, что звонить некому.
Я: Да бог с ним… Что-нибудь слышно от подруги Тиффи?
Ричи: Пока нет. Все время об этом думаю. От каждого вопроса в той записке хлопал себя по лбу: «Да! Черт, как мы это прошляпили?!»
Я: И я.
Ричи: Ты передал ей ответ? Она точно получила?
Я: Тиффи передала.
Ричи: Точно?
Я: Точно.
Ричи: Ладно, извини. Я просто…
Я: Знаю. Я тоже.
Последние два уик-энда я снимал квартиры через «Эйрбиэнби», гоняясь по всей стране за бойфрендом мистера Прайора. Идеальный повод отвлечься. Познакомился с двумя диаметрально противоположными Джонни Уайтами. Один: язвительный, негодующий, пугающе правых взглядов. Второй: обитает в трейлере, и, пока говорили у окна про его послевоенную жизнь, он курил травку. По крайней мере, развлек Тиффи – записки про Джонни Уайтов неизменно встречаются на «ура». После визита к Джонни Уайту Третьему получил следующее:
Если не остановишься, попрошу тебя написать книгу. Разумеется, чтобы она вписалась в наш формат, придется добавить элемент «сделай сам». Может, будешь у каждого Джонни обучаться какому-нибудь ремеслу? Скажем, Джонни Уайт Первый, поддавшись порыву, учит тебя мастерить книжный шкаф, а потом ты застаешь Джонни Уайта Второго за приготовлением королевской глазури и между делом присоединяешься к процессу… О господи, это же лучшая моя идея! Или худшая… Никак не решу.
Часто думаю, как это, вероятно, утомительно – быть Тиффи. Даже в записках она тратит уйму энергии. Однако находить их очень весело.
Свидание с Ричи на этой неделе отменилось – мало охранников. Получится пятинедельный перерыв. Слишком много для него, да и для меня, как я начинаю понимать. Теперь, когда Кей нет, а Ричи звонит еще реже – меньше охранников означает, что реже выпускают на прогулки и нет доступа к телефону, – оказалось, что даже я могу страдать от одиночества. Не то чтобы совсем некому позвонить. Только все они – не те люди, с которыми хочется поговорить…
Собираясь к Ричи, снял через «Эйрбиэнби» квартиру под Бирмингемом, но бронь пришлось отменить, и в результате в выходные негде жить. Когда решил сдавать квартиру, смотрел на отношения с Кей через розовые очки. Так что теперь по выходным я – бездомный.
Да, придется, ничего не попишешь… Я еду на работу и понимаю, что сейчас единственная возможность за весь день позвонить матери. Выхожу из автобуса на остановку раньше и набираю номер.
Мама, не утрудившись поздороваться: Ты так редко звонишь, Лео!
Закрываю глаза. Глубокий вдох.
Я: Привет, мам.
Мама: Ричи и тот звонит чаще! Из тюрьмы!
Я: Прости, мам.
Мама: Ты понимаешь, как мне тяжело оттого, что мои сыновья не хотят со мной разговаривать?
Я: Вот я звоню, мам. У меня до работы несколько минут, и я хотел кое о чем с тобой поговорить.
Мама, настораживаясь: По апелляции? Звонил Сэл?
Я не говорил маме про подругу-адвокатшу Тиффи. Не хочу зря обнадеживать.
Я: Нет. Про меня.
Мама, подозрительно: Про тебя?
Я: Мы с Кей расстались.
Мама тает. Внезапно превращаясь в облако сочувствия. Ей только того и надо: чтобы сын позвонил и попросил о помощи. А в сердечных драмах она разбирается отлично. Богатый личный опыт.
Мама: Сынок мой! Почему она тебя бросила?
Слегка задет.
Я: Это я ее бросил.
Мама: О!.. Ты? Почему?
Ох… На удивление тяжело говорить, даже маме.
Я: Она устала от моего графика. Я не нравился ей таким как есть – хотела, чтобы я был более общительным. И еще… не верила, что Ричи невиновен.
Мама: Что?!