Безразличные матери. Исцеление от ран родительской нелюбви Форвард Сюзан
Мишель: «О боже!… Вот вы сказали… Это же моя мать! Требовательная. Вечно критикующая. Я клялась себе, что никогда не стану такой, как она. А стала».
Наши матери оставили отпечаток на нашей психике и запрограммировали нас настолько глубоко, что мы начинаем вести себя как они, даже не догадываясь об этом. Но эту закономерность можно исправить, если очень постараться, как только мы ее осознаем. Так я сказала Люку и Мишель. Я спросила у них, готовы ли они серьезно поработать, чтобы сохранить свои отношения. Они посмотрели друг на друга.
Сьюзан: «Представьте себе пакет молока, забытый на столе. В одном случае его можно убрать в холодильник, и молоко останется таким же вкусным. Но в другом случае оно уже испортилось и вкусным больше никогда не будет. На какой стадии отношений находитесь вы сейчас?»
Люк (смотрит на Мишель): «Не знаю. Мне бы хотелось, чтобы у нас все “срослось”, но такое чувство, что самим нам не справиться. Мы всегда спорим об одном и том же. (Слегка улыбнулся ей). Но все остальное было замечательно».
Мишель (прослезилась): «Я не хочу потерять его».
Я поняла, что их чувство было все еще сильным, и предложила Мишель поработать с ней отдельно какое-то время, чтобы добраться до корней ее критики. А Люку сказала, что ему следует вернуться домой. Исследования показывают, что чем дольше пара живет раздельно, тем меньше шансов, что они вернутся друг к другу. Я сказала, что сначала будет тяжело, но Люку первое время нужно реагировать спокойнее и проявлять больше терпения, а мы с Мишель будем работать над смягчением и полным избавлением от глубоко укоренившейся у нее манеры критикующего поведения, вставшей между ними.
Сотворение тирана
Повсеместно дочери нелюбящих матерей обещают себе одно и то же: я никогда и ни за что не превращусь в свою мать. Однако, как мы уже заметили, в зрелом возрасте они сами удивляются, начиная вести себя очень похоже на то, как вели себя их матери по отношению к ним. Поэтому мы с Мишель сконцентрировались в своей работе на том, чтобы отыскать корни такого поведения.
Мишель: «Он давно указывал на мой перфекционизм. Я обычно начинала защищаться, плакать или даже кричать на него. Но только сейчас я начала подмечать, что именно говорю ему. Почему-то только здесь, когда мы пришли к вам вдвоем, я четко поняла, что веду себя в точности как моя мать. И меня это пугает. Я сбежала от нее, как только смогла, и мы не часто видимся, особенно потому что она ненавидит Люка. Он тоже далек от ее идеала. Но оказалось, что я взяла ее с собой. Я превращаюсь в нее…»
Она рассказывала мне о детстве, и мы стали видеть параллели между тем, что она испытала в юном возрасте, и тем, как она сейчас претворяла это в жизни с Люком.
Мишель: «Я родилась у родителей, которым надо было запретить иметь детей. Мой отец был под каблуком у своей фанатично верующей матери и папаши-трудоголика. Моя мать выросла в страшно неблагополучной семье с пьющими родителями и отцом, который часто ругая ее и наказывал физически. Когда росла я, мама была тираном. Я не помню ни капли мягкости или заботы. Она была самой строгой в мире женщиной. Ее интересовала только безупречность. Идеально чистый дом, идеальный муж, идеальная работа, идеальные дети. Маленькой я иногда ей говорила, что “я не совершенна”, а она рявкала: “А ты постарайся!” Это единственное, чем она занималась. Чистый дом и работа помощником юриста были важнее остального. И если мы с сестрой не успевали убрать весь дом, то мама сердилась на нас. Папа постоянно работал, пытаясь удержать на плаву убыточный ресторан. Мама и на него сердилась.
Мама была безжалостна. Я много занималась ради хороших отметок, но если я приносила все пятерки и одну четверку, то та перечеркивала все. Мама натаскивала меня по математике, но это было больше похоже на военную подготовку, чем на занятия наукой. Иногда она лишала меня карманных денег за неправильные ответы. Вы не поверите, в мои домашние обязанности входило протирать, чистить и ровно раскладывать журналы на вылизанном журнальном столике. Но она всегда думала, что я недостаточно хорошо это делаю».
Сьюзан: «Может, это подскажет тебе, что чувствует Люк. Если ты помнишь, как это было ужасно для тебя, думаю, ты поймешь, каково ему».
Мишель: «Вы хотите сказать, что я так заставляю его чувствовать? Как это вообще может быть? Мама же была жутким тираном».
Один из самых распространенных и пугающих побочных эффектов материнского тиранического контроля – проявление буллинга (агрессии. – Примеч. пер.), направленного на дочь со всех сторон. Мишель рассказала, что мать тщательно контролировала, какую одежду она носила в начальную школу: «Я была единственной девочкой, кому не разрешали носить брюки, не говоря уже о джинсах». Из-за чего она стала предметом насмешек.
Мишель: «Это было ужасно. Дети потешались надо мной, а я была подавлена и одинока. Но самое ужасное, что в школе надо мной издевались, глумились и преследовали забияки. Мне было страшно, но мама никогда не заступалась за меня. Все из-за ее дурацких правил. Она и пальцем не пошевелила, чтобы мне помочь. Она сказала, чтобы я сама научилась давать отпор. Это было самое ужасное время моей жизни».
Нетрудно заметить связь между агрессией к маленькой девочке дома и ее уязвимостью к агрессии внешнего мира. Если ребенка заставляют молчать, терпеть и подчиняться контролирующей матери, то естественно, что и в школе она играет такую роль. Она учится быть жертвой и не знает средств для самозащиты. Ее готовят к пассивной жизни, и забияки это чувствуют. Многие мои клиентки страдали от издевательств и боялись ходить в школу.
Когда дети испытывают на себе перфекционистский контроль, они, как правило, считают, что, освободившись от этого однажды, больше не позволят другим доминировать над ними. И теперь уже сами начинают помыкать другими. Став взрослыми, они указывают близким на разбросанные на полу носки и оставленную в раковине посуду.
Мало что из этого происходит сознательно, поэтому ясное понимание того, как вы себя ведете, является важным шагом на пути к изменению. Потребуется мотивация и упорство, и часто вас будет беспокоить искушение оставить все как было. Однако увидев свое поведение со стороны, вы запустите внутренние механизмы, которые помогут вам вовремя распознать потребность копировать вашу родительницу, – и больше не станете так делать.
Контролеры-садисты
Если довести контроль до крайности, то получится откровенная жестокость с постоянно меняющимися правилами и стандартами матери, а также суровыми наказаниями, назначенными без видимой причины, которую дочь могла бы понять или предсказать. Жестокие контролеры хуже тиранов. В дальнем конце спектра – те, у кого имеется склонность к садизму. Кажется, они получают извращенное наслаждение, унижая и подавляя собственных дочерей, а также наблюдая за их страданиями.
Живя с матерями-садистками, дочери всегда неуравновешенны, пристыжены и часто запуганы и задолго до того, как покинуть родной дом, включают защитный механизм «бей или беги». Желание бежать или сражаться – настолько хорошо работающая стратегия выживания, что они даже не догадываются о других способах существования.
Саманта: багаж гнева, направленного внутрь и наружу
Саманта, элегантная двадцатидевятилетняя афроамериканка, возглавляющая отдел продаж крупной фармацевтической компании, начала наш первый сеанс, рассказав о конфликте на работе, который глубоко ее задел.
Саманта: «У нас новый региональный менеджер, мы вроде как коллеги, но она реально действует на нервы. Я имею в виду, что она хорошая, но ведет себя, будто она королева, а остальные – никто. На собрании отдела она смешала меня с грязью, представив проблемой меня, тогда как именно она недостойно вела себя и подрывала моральный дух коллектива. Я горжусь собой за то, что всегда веду себя спокойно и хладнокровно, не подавая виду, что чувствую на самом деле. Я не бесчувственная, я – профессионал. Но после собрания что-то сломалось. Я держалась, пока она говорила обо мне. Лицо горело, но я ничего не сказала. Это было уже второй или третий раз, когда она так поступала. Мне хотелось сохранить хладнокровие, потому что она новенькая и нравится людям. Но в конце рабочего дня на парковке она сказала колкость про меня, и я набросилась на нее. То была чистейшая ярость, и сказать по правде, я потеряла контроль. Я кричала как сумасшедшая… Я была на пике эмоций. Знаю, что напугала ее, но я сама себя испугалась».
Я поведала Саманте, что такой взрыв приносит удовлетворение ненадолго, и, как ей было прекрасно известно, его последствия могут только навредить, а не помочь. Многие думают, что криком они защищают себя, однако это не только ничего не решает, но и лишает вас достоинства и доверия. Есть много других способов справиться с гневом.
Саманта: «Я знаю. Крик в принципе вводит меня в ступор. Я с ним выросла, ненавижу его и просто отключаюсь, когда люди повышают голос. Я все долго держу внутри… а потом взрываюсь».
Для человека нормально пытаться обезопасить себя, избегая контакта с кричащими людьми. Для детей естественно замкнуться в себе и попытаться исчезнуть, чтобы перестать быть мишенью. Но сильные эмоции, которые они переживают при этом, никуда не исчезают. Саманта хорошо помнит, как, будучи еще ребенком, пугалась, когда мать кричала на нее.
Саманта: «Моя мать могла быть настоящей стервой. Извините, но других слов я просто не нахожу. Она злилась по любому поводу. И я даже не знаю почему. Мы были богаты: папа работал штатным юристом в биотехнической фирме, а она была юристом в энергоснабжающей компании. Они оба очень умные и, думаю, ожидали от меня того же с самого детства.
Помню, года в три мама пыталась обучать меня алфавиту. Большинство мам поют песенку про алфавит и все делают в игровой форме, но моя мать не верила в такие методы. Она зашла ко мне в комнату и приказала прочесть алфавит, потом снова. И снова! И снова! Я не знала все буквы наизусть, и она наорала на меня так сильно, что я была в ужасе. Я до сих пор слышу ее голос у себя в голове».
Пока Саманта росла, иррациональный контроль и жестокость ее матери приобретали новые формы.
Саманта: «Я всегда была выше сверстников. Когда мне было четырнадцать, меня пригласили в баскетбольную команду. Это было моей мечтой. Мы хорошо играли и дошли до турнира в Бостоне. Я должна была поехать с друзьями. Я очень радовалась, предвкушая, как будет весело. Я откладывала каждый доллар, подрабатывая няней, и купила билет. Но в последнюю минуту мама сказала, что мне нельзя ехать из-за плохих оценок. Я впервые получила тройку за проверочную работу. И это даже не пошло в журнал! Но по ее словам, меня должны были исключить за неуспеваемость. Она сказала, я должна посвящать время учебе, а “не играм”…
Помню, сидела в комнате и смотрела на часы, надеясь, что в последнюю минуту она передумает. Как сейчас помню момент, когда поняла, что не успею на самолет. Я позвонила тренеру и сказала, что мама меня не отпускает. Он очень расстроился и попросил поговорить с ней, но она отказалась брать трубку. Боже, Сьюзан, у нее не было причин меня не отпускать! У меня были хорошие отметки, четверки и пятерки. Она просто хотела продемонстрировать свою власть надо мной… Она могла забрать у меня все, что хотела».
Некоторые матери получают извращенное удовлетворение, забирая у маленькой дочери то, что ей нравится. И как многие дочери контролирующих матерей с садистскими наклонностями, Саманта мечтала сбежать.
Саманта: «В средней школе я натренировалась собирать небольшой рюкзак со всем, что мне понадобится для побега. Я засекала время. Я должна была уметь собраться за десять минут. Не знаю, куда я собиралась идти, но мне нужно было верить, что я могу».
Однако настоящее избавление пришло, когда она стала старше, и ей даже не пришлось уходить из дома.
Путь сопротивления
Такие дочери, как Саманта, часто «берут контроль в свои руки» и бунтуют, пытаясь увильнуть от строгих ограничений, правил и наказаний своей матери.
Саманта: «Моя мама думала, что может заставить меня сделать все, что ей угодно, но к девятому классу я поняла: реально контролировать она могла только мое тело. Первым спасением от нее стала возможность встречаться и спать с мальчиками. Мне приходилось выскальзывать из дома незаметно, но ради этого стоило рисковать. Я решила, что сама могу использовать свое тело для того, чтобы обрести чувство контроля над собой. Я тогда также начала пить алкоголь и прочищать организм. Долгое время я страдала булимией, живя под одной крышей с ней, а она не замечала этого, даже когда я совсем перестала есть и стала выглядеть как анорексичка.
Я училась в классе с углубленным изучением предметов и рано закончила школу, так что могла сбежать из дома. Но кажется, я провела немало времени в колледже, пытаясь себе навредить. Большую часть времени меня преследовало чувство вины и разочарования. Единственное, что помогало, – секс, алкоголь и травка. Искусственная чистка организма тоже была в тему. Часто мне хотелось просто умереть. Я ненавидела себя, я ненавидела свою жизнь. Однажды моя подруга, посещавшая встречи анонимных алкоголиков, предложила мне сходить с ней. И все изменилось. Если бы не она, я не знаю, что бы со мной было».
Печально, что многие дочери нелюбящих матерей, первый раз пробуя на вкус свободу, тут же все портят своим саморазрушительным поведением. Бунтарка обычно опускается в безуспешных попытках – будь то алкоголь, наркотики, еда, секс или все вышеперечисленное – доказать, что мать больше не контролирует ее. Если нам мешают, нас обижают и наказывают несоизмеримо тому, что мы натворили, огромное возмущение неизбежно копится внутри.
С этим возмущением справляться трудно и неприятно, но оно может стать катализатором перемен. Однако если это сильное чувство не получает правильного выражения, то оно может все уничтожить. Часто гнев переходит в депрессию, которая может развиться до такой степени, когда дочь готова на что угодно, лишь бы избежать внутреннего смятения чувств. Некоторые мои клиентки рассказывали, что подумывали о самоубийстве. Это круговорот гнева и отчаяния, который вполне может перейти во взрослую жизнь.
Саморазрушительный протест не является актом свободы, потому что бунтовщицы делают выбор, основываясь не на уверенности в себе и самоуважении. Они не могут быть по-настоящему свободны. Напротив, в их головах все еще звучат голоса их матерей, и они «выкаблучиваются» лишь для того, чтобы шокировать или расстроить их. Девочек никто не научил строить жизнь, отражающую их собственные желания. Ирония в том, что их матери все еще контролируют их.
Что движет контролирующими матерями?
Когда я вспоминаю контролирующих матерей моих клиенток, некоторые факты вырисовываются особенно ярко. Эти матери очень недовольны своей жизнью. Часто они сами росли с родителями, которые их контролировали и недооценивали. Возможно, их контролировали и подавляли мужья или начальники. Возможно, их значимость и свободу ограничивали, что вызывало внутреннее негодование, но полное бессилие что-либо изменить. За натянутой улыбкой кроются гнев, обида, печаль и разочарование. Без возможности проявить себя они чувствуют себя потерянными.Какими бы ни были истинные причины желания контролировать, эти матери используют любую возможность для этого, принижая и критикуя вашу внешность, выбор учебного заведения, работу, партнеров, свадебные приготовления. Как и другие матери, не умеющие любить, контролеры умеют задеть все ваши уязвимые точки.
Но контроль, серьезно влияющий на вашу жизнь, исходит из манеры поведения, реакций и ожиданий, успешно внушенных вам вашей матерью, даже если вы полагаете, что смогли оттолкнуть ее от себя.
Если вы боретесь со стремлением во всем угождать другим, перфекционизмом, склонностью к агрессии, непротивлением чужому агрессивному поведению или с любой другой болезненной моделью поведения, упомянутой в этой главе, то позвольте вас заверить: это приобретенные привычки, и от них можно отучиться.
Глава 5. Матери, нуждающиеся в заботе
«Я надеюсь, что ты обо всем позаботишься»
Мать не может научить дочь управлять своей жизнью, если днем закрывает дверь и заваливается в постель с пачкой «M&M’s» или валяется на диване «в отключке» в то время, когда надо собирать детей в школу. Она может «забить» на готовку, не заботиться о маленьких детях или не следить за собой. Дочери приходится брать на себя роль родителя, защитника и поверенного, потому что мать нуждается в материнской заботе больше, чем может дать сама, вне зависимости от того, в депрессии ли она, пьет, принимает наркотики или просто инфантильная.
Для маленькой девочки нет чувства мучительнее, чем понимание, что «с мамой что-то не так». А с этими матерями точно что-то не так.
Матери, нуждающиеся в заботе, часто уходят в свой мир, оставляя роль опекуна. Они могут присутствовать в доме физически, но в мыслях быть слишком далеко, чтобы заметить ваши достижения или вытереть ваши слезы разочарования. Вместо этого они целыми днями спят, жалуются, смотрят телевизор, пьют, а дочери, не знающие другой жизни, редко осознают горькую правду о том, что они сами недополучают материнской заботы.
Матери, о которых вы прочтете в этой главе, пропали без вести (ПБВ): они просто все бросили и направили всю свою энергию на собственное выживание, лишь изредка заботясь о благополучии дочери.
Многие дочери таких матерей растут с чувством огромной жалости к ним и с верой, что их собственная задача – «все исправить», причем любыми средствами. Девочки, вынужденно поменявшиеся ролями с родительницами, гордятся, когда их называют «такими взрослыми», «ответственными» и «не по годам умными». Но, по сути, их лишили шанса на здоровое детство.
Став взрослыми, они гордятся своим хладнокровием, а также умением взять инициативу в свои руки и эффективно решать проблемы. У них огромный опыт в том, чтобы подставлять плечо нуждающемуся и перекладывать на себя чужую ответственность. Они привыкли, что к ним обращаются за помощью и поддержкой, и точно знают, какими средствами содействовать выживанию, успеху и счастью других. Но когда речь заходит о собственных потребностях, им ничего не приходит в голову. Им редко приходилось ставить себя, свои мечты и собственное удовольствие во главу своей жизни. Вместо этого они мастерски овладели изматывающей ролью опекуна.
Верный признак, что вы выросли «маленьким взрослым»
Часто взрослым дочерям сложно оглянуться и разобраться, как так получилось, что они оказались на должности помощника взрослого. Я подготовила несколько чек-листов, чтобы помочь вам узнать, насколько эта модель близка вам, и определить, как ваша забота о матери повлияла на вас и значительную часть вашей жизни.
В детстве вы:
• Верили, что ваша главная задача в том, чтобы решать мамины проблемы и облегчать ее боль, – неважно, сколько это будет вам стоить.
• Игнорировали собственные чувства и обращали внимание только на то, чего она хотела и как себя чувствовала.
• Защищали ее от последствий ее собственных поступков.
• Лгали или заступались за нее.
• Защищали ее, когда кто-нибудь говорил что-то плохое о ней.
• Думали, что без ее одобрения вы не сможете собой гордиться.
• Должны были скрывать ее поведение от своих друзей.
Справедливы ли для вас как взрослого следующие утверждения:
• Я сделаю что угодно, чтобы не огорчать мать и других взрослых в моей жизни.
• Я ненавижу подводить других людей.
• Я перфекционист и виню себя во всем, что не получается.
• Я единственный человек, на кого могу положиться. Я должна все делать сама.
• Людям нравлюсь не я, а то, что я могу для них сделать.
• Я должна всегда быть сильной. Если мне что-то нужно или я прошу помощи – значит, я слабая.
• Я должна уметь решить любую проблему.
• Как только я позабочусь обо всех остальных, я смогу наконец получить то, что хочу сама.
• Я чувствую гнев, недооцененность и понимаю, что меня используют, но прячу все это глубоко внутри себя.
За то, чтобы вырасти «маленьким взрослым», не имеющим права быть ребенком, приходится дорого платить. Если в детстве вас ценили только за то, что вы всех опекали, то вам не удалось развить вашу индивидуальность, насладиться свободой игры воображения или научиться расслабляться и быть спонтанной. У вас не было времени и должной поддержки, чтобы спросить себя: «Кем я могу стать?» – или примерить на себя разные образы в поиске собственного удовлетворяющего вас пути. Вместо этого вы научились сосредоточивать внимание на вашей матери, стали экспертом по ее потребностям, а не своим, и все время остаетесь на страже, чтобы предупреждать трудности или мгновенно их решать.
Но ситуация с подменой ролей имеет свои подводные камни: она обречена на провал. У маленького ребенка недостаточно сил, чтобы решать мамины проблемы, мать сама должна заниматься этим. Мать невозможно изменить даже самой широкой улыбкой или приносимыми ребенком жертвами. Но дочь чувствует себя обязанной попробовать. И когда у нее не получается, чувствует стыд и несостоятельность. Юным дочерям удается справиться с этими чувствами, твердо решив для себя, что они «все уладят», когда подрастут, а уже взрослыми только этим и занимаются. Они слишком много делают для других, слишком много отдают, слишком много помогают. У психологов это называется навязчивое повторение: это потребность повторять поведенческие модели, надеясь на иной результат в настоящем, чем тот, что был получен в прошлом.
Когда вами движет подобная навязчивость, ваша жизнь выглядит как бесконечная серия взваливаемых на себя чужих тягот и круговорот требующих решения проблем. Вам не свойственны радость, веселье и легкомыслие. И становится трудно отличить любовь от жалости или поверить, что любовные отношения могут быть взаимными, то есть не требующими спасения.
Эллисон: влюбляюсь в проблемных мужчин
Эллисон, тонкая и гибкая женщина сорока четырех лет, работающая в собственной студии инструктором по йоге, рассказала, что давно страдает депрессией, и задалась вопросом, сможет ли когда-нибудь создать нормальные любящие отношения. В прошлом она встречалась с мужчинами, требовавшими постоянной заботы, а записалась на первый сеанс после недавней ссоры с последним партнером, Томом, с которым жила уже восемь месяцев. Я попросила ее рассказать, что случилось.
Эллисон: «Знаете, говорят, противоположности притягиваются. Кажется, именно это и случилось со мной. Я всегда отличалась добросовестностью, тщательно продумывала план, строго придерживалась правил и была хорошей девочкой. И когда я встретила Тома, это было как “Ого! Можно жить намного интересней”. Он подрабатывал официантом, а все остальное время посвящал фотографированию, и его маленькая квартирка была увешана фотографиями, которые он увеличивал и раскрашивал. Ему было все равно, что у него нет денег. Он был творцом. Я никогда не встречала такого, как он: плохой парень на мотоцикле. Я влюбилась в него и почитала его талант и внутреннюю свободу. Его друзья тоже были дикими и претенциозными. Для меня это был целый новый мир.
Мы стали жить вместе в моей квартире, так как у него было тесно, и сначала было круто. Он развесил по дому свои фотографии и иногда устраивал вечеринки, о которых я узнавала, приходя домой из студии. Я восхищалась тем, что он работал всего несколько дней в неделю, только чтобы оставаться верным своему искусству, и понимала, что он может намного больше, будь у него оборудование подороже. И я ему его купила. Я никогда прежде не видела его таким счастливым и очень обрадовалась за него. Я действительно думала, что его работы обретут популярность и он станет первоклассным фотографом».
Сьюзан: «Итак, давайте посмотрим. Вы разрешили ему переехать к себе, он закатывает вечеринки и работает несколько дней в неделю, а вы покупаете ему дорогое оборудование. Могу представить, чем это закончилось».
Эллисон: «Да уж, не так хорошо… Все, что я купила, было лишь новыми игрушками, он поиграл несколько месяцев и потерял интерес. Он даже не притворялся, что ищет работу фотографа. Как-то я пришла рано, он смотрел телевизор и курил травку при открытых окнах, что он обычно делает, когда знает, что меня дома не будет. Камера лежала на липком столе рядом с переполненной пепельницей. У него просто нет достаточной мотивации, чтобы сделать следующий шаг. Об этом мы и спорили. Он наорал на меня и сказал: “Ладно! Пойду опять обслуживать столики”. Я была взбешена и разочарована. Том – чертов иждивенец!
Такое чувство, что я вышла замуж за свою мать. Мы не женаты, но вы понимаете, что я имею в виду. Он мне так напоминает ее. Вечно я встречаюсь с мужиками, требующими спасения и заботы. Не организованные парни, а, знаете, “с потенциалом”, – она показала кавычки пальцами, – которые просто “хотят, чтобы их любили”.
Да, я такая. Я всегда была организованной. Мама говорила, что я умна не по годам, но это была неправда. Думаю, мне пришлось рано повзрослеть из-за моей семьи. В детстве мама часто полагалась на меня».
Я попросила Эллисон подробнее описать, как она росла, и из ее рассказа я узнала, насколько рано ей пришлось принять на себя роль опекуна, что обусловило ее жизнь с Томом.
Эллисон: «Моя мама была домохозяйкой. У папы был жуткий нрав, и они с мамой всегда ссорились. Нас спасало то, что он часто уезжал по делам. Меня учили врать отцу, и я лгала и обманывала, чтобы сдержать его нрав, и все делала осторожно, чтобы не навлечь на себя его гнев. Мама думала, что он ей изменяет, и скорее всего, так и было. Она ненавидела его за это, но чувствовала себя беспомощной. Она хотела его бросить, но боялась не справиться в одиночку со мной и моими маленькими братом и сестрой. И она оставалась. Я наслушалась об этом. Сейчас я понимаю, сколько лишней информации мне пришлось выслушать в своем раннем возрасте».
Сьюзан: «Это точно. Надо было гулять с друзьями и наслаждаться жизнью. Что вы должны были делать со всей этой информацией?»
Эллисон: «Не знаю. Она до сих пор спрашивает меня, разводиться ли ей. А однажды заявила, что жила с отцом только из-за нас, то есть это была наша вина. Не знаю, сколько раз я говорила ей: “Оставь его уже!” Но теперь перестала. Ничего не изменится. Дети уже выросли, а она все так же ничего не может сделать. Она просто не может заставить себя сделать что-то, кроме постоянных жалоб. Я так устала, что мне хочется кричать, но больно видеть ее страдания. Я до сих пор чувствую, что должна подбадривать ее и стараться улаживать все. В детстве если и происходило что-то такое, что сближало нас и позволяло хоть немного почувствовать себя семьей, то это было моих рук дело. Готовка. Уборка. Елка и подарки на дни рождения. Всем занималась я. Так и с Томом. Боже, Сьюзан, я так устала все делать сама… Когда уже хоть кто-нибудь позаботится обо мне?»
В этот момент Эллисон разрыдалась и плакала какое-то время. Вытерев слезы, она мягко проговорила: «Простите». Как многие женщины, Эллисон считала нужным извиняться за слезы, будто она сделала что-то плохое.
Я ответила Эллисон, что она имела полное право плакать и расстраиваться. Мужчины, которые ей нравились, оказывались безответственными и несостоятельными. Надо было оплакивать девочку, которой она была и которую вынудили взять на себя роль мини-взрослого и заботиться не только о матери, но и обо всем доме. Это непосильная ноша, возложенная на худенькие плечи восьми- или десятилетней девочки, осознающей, что если она хочет порадоваться или пожаловаться, дома ей обратиться не к кому.
Однако Эллисон печалилась недолго. Она взяла себя в руки и, как обычно поступала в жизни, снова сделала все, чтобы освободить мать от ответственности.
Эллисон: «Если честно, Сьюзан, это была не ее вина. У нее действительно был ужасный брак и ужасная жизнь. Она была грустной большую часть времени. Я терпеть не могла видеть ее такой».
Абсолютно естественно, что Эллисон опять черпала сочувствие из своего глубокого душевного колодца и щедро одаривала им свою мать.
Депрессия не умаляет ее ответственности перед вами
Хотя я не знала мать Эллисон, Джоанну, но логично было бы предположить, что ее преследовал демон депрессии. Более того: не думаю, что слишком преувеличу, если скажу, что многих матерей, требующих заботы, преследует один и тот же демон. Депрессия парализует и изматывает их, разрушая умение заботиться, вести дела и создавать уют. Случаются моменты – возможно, короткие белые полосы в их жизни, – когда они оказываются рядом и проявляют заботу сами, но их потребность в том, чтобы заботились о них, всегда побеждает.
Эти матери ходят в темноте по спирали, и их недуг затмевает все возможные виды на будущее. Как и другие дочери, Эллисон росла с маминой безысходностью, постоянной, как сердцебиение, и создающей жалкую и грустную атмосферу следующими фразами:
• Жизнь отвратительна.
• Зачем я вообще родилась?
• Что я сделала со своей жизнью?
• Зачем я вышла за твоего отца?
• Не знаю, что делать. Я все испортила.
Депрессия отнимает у этих матерей самих себя и разрушает их способность принимать решения. Их состояние – это результат комбинации генетических, физиологических факторов и несчастливого стечения жизненных обстоятельств. Матери с депрессией больны и сильно страдают.
Но она все же взрослый человек и сама отвечает за то, чтобы предпринять что-либо для изменения ситуации и улучшения жизни. Это верно по отношению ко всем взрослым людям. Помочь себе, чтобы адекватно заботиться о своих детях, – не предложение, а руководство к действию. Даже если она, как Джоанна, погрязла в собственных страхах.
Способы лечения депрессии заметно усовершенствовались за последние несколько десятилетий. Антидепрессанты помогли большому количеству людей; существуют и другие варианты облегчения этого изнурительного состояния. Однако многие матери, страдающие, подобно Джоанне, глубокой депрессией, часто отказываются от помощи и предпочитают выступать в роли жертвы.
В конце первого сеанса Эллисон поведала, что мать отвергала все предложения пройти курс лечения.
Эллисон: «Я пыталась, Сьюзан. Я ведь говорила ей: “Знаешь, мам, есть люди, которые могут тебе помочь. Твой доктор, например, или психолог”. Но она не хочет даже думать об этом. Она спорит со мной! “Как ты можешь такое говорить? Проблемы не у меня. Я не сделала ничего плохого. Это все твой отец. Почему мне нужна помощь? Я не сумасшедшая. Пусть твой отец перестанет орать на меня, вот и все. Меня не надо консультировать”».
В определенные моменты мать может найти в себе достаточно сил, чтобы заметить дочь и бросить жалкое «А ты симпатичная» или «Ты милая». Но это не сгладит отсутствия главного, обязательного признания и близкого общения, которых так хотят дочери. Вместо этого они часто слышат: «Ты такая молодец, что помогаешь мне». А не за то, что она такая, какая есть, со всей своей уникальностью и ценными качествами.
Я искренне сочувствую матерям, живущим в мрачной тени депрессии. Но они все равно несут ответственность за заботу о маленьких дочерях. Я считаю, что они должны признать свою ответственность за причиненную тем боль, когда они, отрекаясь от своего материнского предназначения, вынудили дочерей сделать заботу о других неизбежной частью собственной жизни.
То, как Эллисон спасала свою мать, и ее горячие попытки «усыновить» Тома – звенья одной цепи. Удовольствие, получаемое от его восторженной реакции на ее подарки, заставляло верить, что она частично возмещает свою неспособность помочь матери в детстве. Это навязчивое повторение в действии. Но, как я сказала Эллисон, вместе мы разобьем этот замкнутый круг, чтобы она наконец смогла сосредоточиться на своих потребностях и желаниях.
Депрессивное наследие – не конец света
Спешу уверить вас в том, что если вы боретесь с депрессией, как и другие дочери депрессивных матерей, вам совершенно не нужно делать это точно так же, как поступали ваши матери. Это очень беспокоило Эллисон. «Признаюсь, иногда мне кажется, что я подхватила вирус депрессии, – сказала она мне. – Я смотрю на свою жизнь и свои отношения, и руки опускаются. У меня действительно существуют проблемы с депрессией. Я не хочу стать такой же, как мама».
У дочерей, выросших с депрессивными матерями, часто не только имеется предрасположенность к этому недугу в генах и в мозге. Им частенько приходится испытывать провалы в чувстве собственного достоинства и уверенности в себе, обусловленные отсутствием в их детстве материнской заботы.
Но, как я сообщила Эллисон, между вами и вашей матерью существует огромная разница. Вы не скатываетесь до роли жертвы и не жалуетесь: «Бедная я». Вы стараетесь измениться.
Джоди: жизнь с маминой зависимостью от алкоголя, наркотиков и депрессии
О смене ролей и ее разрушающих последствиях обычно говорят, когда у матери алкогольная или наркотическая зависимость. Хаос и кризис становятся частью повседневной жизни матери, а для дочери это означает, что даже самый спокойный день может внезапно взорваться скандалом. Джоди написала мне электронное письмо после семейного вечера, вышедшего из-под контроля.
Из письма Джоди: «Доктор Форвард, мне нужно встретиться с вами. Я хочу отделиться от своей матери-алкоголички, которая постоянно меня контролировала и критиковала. Она меня достала… Я ублажала ее тридцать два года и больше так не могу… Ее присутствие в моей жизни только вредит моему браку, и из-за этого я несчастна. ПОМОГИТЕ!»
На нашем первом сеансе Джоди рассказала мне, что побудило ее обратиться ко мне. Блондинка со спортивной фигурой выросла единственным ребенком и в свои тридцать восемь была замужем и учила особенных детей в начальной школе.
Джоди: «Это случилось неделю назад, кстати, на День благодарения, когда она меня вывела окончательно. Она испортила все. Мне есть за что благодарить жизнь: за прекрасного мужа и замечательного кроху, – и вроде все должно быть хорошо. Но когда мама рядом, все идет не так, и тот день был последней каплей. Мы смотрели праздничный парад, а потом американский футбол, ели и играли с ребенком. А краем глаза я наблюдала, как мама прикладывается к бутылке, и считала, сколько бокалов она выпила. Проходя мимо, я по старой привычке отодвигала от нее вино, но деверь постоянно наполнял ее бокал. Убить его мало.
Мама стала говорить громче и немного “поплыла”. Она села рядом с моей тетей и опрокинула ее бокал с красным вином. Они все протерли, тетя убрала мамин бокал и сказала: “Маргарет, тебе уже хватит”.
Мама была в ярости. “Ты хочешь знать, почему я так много пью? – кричала она. – Я тебе скажу, почему пью. Вот из-за кого я пью”. Она показала на меня. Как будто это моя вина! Потом она добавила: “Эгоистичная всезнайка с корочкой психолога. Смешно. Она же больная, больная на всю голову”.
Просто невероятно. Мне хотелось провалиться сквозь землю. Меня это достало. Что-то должно измениться. Не переношу, что она пьет и постоянно на таблетках. Она принимает таблетку перед сном, после сна. И она такая эгоистка и в вечной депрессии…»
Джоди переполнял гнев, и я понимала, что ей нужно было выговориться и быть выслушанной.
Джоди: «Вы, наверное, думаете, я должна была уже привыкнуть к этому. Сколько помню, она всегда была пьяницей. Столько раз она была мне нужна, но ее не было рядом. Мы переезжали с места на место, она встречалась с кучей мужчин, затем приводила их в мою жизнь и вела себя так, будто кто-то из них станет мне отцом и мы создадим настоящую семью. Она оставляла меня одну, уходя на работу, на свидание или просто по делам. А когда была дома, пила, напивалась и вырубалась».
Мать Джоди, Маргарет, никогда не была доступна для дочери, и в течение нескольких сеансов Джоди привела целый ряд примеров материнского пренебрежения, а также поведала, как много ответственности и стресса ей пришлось испытать в раннем возрасте.
Джоди: «Помню, как классе в четвертом я вечерами ждала ее с работы. Я обычно готовила ужин, а она рассказывала мне о работе. Она не ладила с боссом. Я боялась, что она потеряет работу. Что же нам тогда делать? Но ее, казалось, ничего не волновало. После ужина она шла в свою комнату с газетой, устраивалась на кровати и смотрела телевизор. Бутылка скотча и стакан стояли у нее на ночном столике, и она “читала”, потягивая свой напиток. Обычно она даже не снимала туфель. И засыпала под рев телевизора и с зажженной сигаретой в руке. Я заходила и забирала сигарету, чтобы она все вокруг не сожгла. Потом я укрывала ее и выливала остатки из бутылки.
Я возвращалась, мыла посуду и включала телевизор в гостиной, чтобы хоть что-то составило мне компанию, пока я делаю уроки. Мне было так одиноко, Сьюзан. Если бы не мои школьные друзья, я была бы самым одиноким ребенком в мире. Видимо, мне самой пришлось себя вырастить. Я много молилась, и это помогло почувствовать себя ближе к Богу».
Дочери матерей с какой-либо зависимостью не могут рассказать друзьям и учителям, что происходит дома. Когда они ходят в гости к друзьям и видят, что все живут по-другому, они понимают, что придется хранить еще один секрет, и живут с чувством стыда, с ощущением, будто они не такие, как все, даже когда мастерски делают вид, что все хорошо.
Подсесть на наркотики, алкоголь – и помогать
В средней школе Джоди старалась не привлекать к себе внимания, разве что хорошими отметками и опрятной одеждой, которую аккуратно стирала и гладила. Но в старших классах, когда подруги заговорили о «комендантском часе» и правилах свиданий, она обнаружила, что жизнь без надзора имеет свои «преимущества». Она могла делать все, что захочет, а ее мать в основном находилась в состоянии, слишком далеком от реальности для того, чтобы сказать ей хоть слово. У них не существовало жизненных правил, дисциплины или границ. Мать даже ухом не вела, когда к ее дочери-подростку приходили молодые люди за двадцать. Часто Маргарет даже не было дома.
Джоди стала экспериментировать с наркотиками и алкоголем, еще будучи тинейджером, наливая себе выпить и периодически принимая таблетки из маминой сумки. Дети алкоголиков подвержены огромной опасности – они рискуют сами стать алкоголиками: исследования показывают, что вероятность составляет примерно пятьдесят процентов. К счастью, Джоди смогла свернуть с опасной дорожки.
Джоди: «Да, я стала пить, чтобы справиться с ситуацией. Я не стала алкоголичкой по милости божьей и из-за собственного понимания, что нахожусь в беде. И уже пятнадцать лет не пью больше одного бокала по праздникам».
Джоди очень благодарна учительнице, которая в последний год учебы в школе помогла ей начать менять свою жизнь.
Джоди: «Я любила уроки психологии, потому что на них мы говорили о настоящих жизненных проблемах. Это был единственный предмет, по которому я успевала, и иногда во время перерыва на обед я подходила и болтала с учительницей. Она говорила, что я умная и мне надо изучать психологию в колледже. Впервые я задумалась о поступлении в колледж. Учительница сказала, что она и школьный психолог даже помогут мне подать документы на получение стипендии и финансовой помощи. Вы не представляете, как важно для меня было, что кто-то в меня верил. Она записала меня в волонтеры для работы с особыми детьми и открыла целый новый мир. Я любила детей, и теперь у меня была прекрасная возможность отвлечься от своей привычной жизни с гулянками. И я не могла остановиться, продолжая работать не только по праздникам. Я была очень горда собой».
Меня не удивило, что Джоди привлекла именно эта сфера. Взрослые дочери наркоманов и алкоголиков часто делают заботу о других своей профессией. Их интересует работа в медицине, особенно медсестрой, а также социальным работником или психологом. Так они приспосабливают к жизни свою тягу к заботе о других людях.
Я заметила в словах Джоди ощущение неудачи (которое обычно приводит к навязчивому повторению), когда она сказала: «В детстве у меня не было никого, кроме мамы, поэтому я должна была ее исправить, чтобы сделать счастливой. А она так ею и не стала. Мне было так грустно, что сердце сжималось». Не сомневаюсь, что талант к преподаванию и радость, получаемая от учеников, помогли Джоди унять эту печаль, и уверена, что это также успокаивало бессознательную тревогу, будто она подвела мать. Ей удалось построить новую, разумную жизнь.
Тем не менее ее мать все еще устраивала сцены, все еще пила. И только теперь, благодаря своему негодованию по поводу недавнего поступка Маргарет и беспокойству о собственном маленьком ребенке, Джоди наконец примирилась с тем, что исправлять мать – не ее обязанность.
Решиться исправить свою жизнь, а не ее
Все эти годы заботы о матери и собственной заброшенности Джоди постоянно испытывала гнев, однако ей никогда нельзя было сердиться долго. «Приходилось быстро мириться, что бы мамаша ни выкидывала. Потому что в семье нас всего двое. И мне приходилось делать невозможное, чтобы удержать нас на плаву».
Но теперь у Джоди была своя семья, о которой следовало думать, и она стала потихоньку успокаивать неугасающий гнев и объективно смотреть на мать, ведущую себя все более безответственно.
Джоди: «На кухне целый ящик неоплаченных счетов, и кажется, я видела предупреждение об отключении электричества. Когда она звонит, то говорит грустным голосом, ожидая, что я сразу побегу на выручку. Первое, что она мне сказала, когда я сообщила ей, что получу степень магистра по специальности «Психология», было: “Отлично! Теперь ты меня вылечишь!”
И что вы думаете? Мне это надоело. Я перепробовала все, чтобы одновременно жить своей жизнью и оставаться на связи с ней, но это не работает. Она постоянно говорит обидные вещи. Она продолжает пить. Все, чего я хочу, это просто жить своей жизнью и чтобы она оставила меня в покое. Она может делать, что захочет: сидеть в своей комнате, пьянствовать и упиваться депрессией. Мне все равно! Пусть она исчезнет из моей жизни. Но… как я могу ее бросить? Она умрет, и как мне жить с чувством вины?»
Джоди уставилась на свои колени и сгорбилась, как будто из нее выпустили воздух.
Сьюзан: «На тебе лежит огромная ответственность, Джоди, за саму себя. Ты делала все, что могла, для своей матери, но, как я понимаю, она сама ничего для себя делать не будет».
Я спросила Джоди, говорила ли она с матерью о получении помощи извне – к примеру, о посещении общества анонимных алкоголиков или наблюдении у специалиста.
Джоди: «О, по ее словам, она “не алкоголичка”. Ей как-то удалось сохранить работу и не вылететь на улицу: наверное, это значит, у нее нет проблем с выпивкой. Это всегда вина кого-то другого. Она пьет из-за меня. Вот».
Я сообщила Джоди, что таким алкоголикам, как Маргарет, свойственно перекладывать вину за свое чрезмерное употребление на все, что выглядит подходящим: близкие люди, мировые события, погода. Им требуется мельчайший повод.
Джоди: «Я постоянно напоминаю себе об этом, Сьюзан, и мне говорят об этом в группе анонимных алкоголиков. Но даже когда я очень злюсь на нее, я все же чувствую, будто она… мой ребенок. А как я могу бросить собственного ребенка?»
Даже обладая четким пониманием происходящего, пришедшим в результате опыта взрослой жизни, многие дочери не могут решиться разорвать отношения с матерями, превратившимися в беспомощных и нуждающихся детей. Их чувство долга перед ними настолько первобытное и бесспорное, что мгновенно изгоняет гнев и здоровое желание защитить себя. Чтобы избавиться от этого, необходимо стереть все слои старых способов реагирования и установить новые приоритеты, не имеющие ничего общего с погруженностью в несчастья или депрессию матери.
Для Джоди таким приоритетом стал ее ребенок, настоящий маленький человечек, который нуждался в ней и был на самом деле беспомощным и зависимым. Мне известно, как она старалась быть здоровой и сильной матерью и как горячо хотела заботиться о своей дочери, чего не делала для нее ее собственная родительница. Требуется много физических и психологических сил, чтобы быть хорошей матерью, но эмоциональная подпитка не бесконечна. Если у вас есть дети, то нельзя транжирить свои эмоциональные силы, бегая и спасая мать. Вы несете ответственность перед собой, своим партнером, если он у вас есть, и вашими детьми. Ваша мать должна отвечать сама за себя.
Когда на горизонте появляется какая-нибудь зависимость, будь то алкоголь, таблетки, наркотики, еда, азартные игры или секс, – можно быть уверенным в одном: ее жертва (в данном случае – ваша мать) будет тратить на нее все больше внимания и возможностей. Поэтому единственный способ избежать ее пагубного влияния на вас – отдалиться от матери, а для этого нужно освободиться от усвоенной вами манеры поведения: хранить тайны, спасать, гиперопекать. Вам придется прекратить делать то, что сейчас для вас является естественным, например считать, сколько бокалов выпила ваша мать, как делала Джоди, вместо того, чтобы играть с ребенком. Это огромная работа над собой, но только так вы не передадите всю боль вашего детства новому поколению и перестанете держать ее в себе.
Потерянное детство до сих пор вызывает боль
Такая дочь, как Джоди и Эллисон, пока молода, старается изо всех сил, чтобы жизнь казалась и воспринималась «нормальной», скрывая ото всех свидетельства материнской депрессии, пьянства, наркотической зависимости и нерадивости. Она заботится о братьях и сестрах. Готовит, убирает. Если отец или друг матери избивает безответственную родительницу, то именно она наносит заживляющий крем на ссадины или вызывает полицию. Она тащит на себе очень тяжелую ношу.
Если вы выросли с матерью, отказавшейся от роли матери, то вы могли получать определенное удовольствие от осознания того, что вы кому-то необходимы. Со стороны такое поведение кажется благородным, но вы за него дорого заплатили. Вас обманом лишили детства. Вы имеете право грустить и негодовать по этому поводу.
Глава 6. Незаботящиеся, предающие и избивающие матери
«От тебя одни проблемы»
Черепахи зарывают свои яйца в песок и возвращаются в море. Так и некоторые матери исчезают в эмоциональном плане, как только дают жизнь своим дочерям. Недоступные, далекие и холодные, они могут физически присутствовать, но смотреть сквозь своих маленьких девочек, занимаясь своими делами.
Эгоизм свойствен всем типам матерей, с которыми мы уже познакомились, но матери, замыкающие наш список, психически нездоровы настолько, что игнорируют основные эмоциональные потребности дочери, а иногда и физические. Неспособные заботиться, они полностью опровергают утверждение о том, что связь с ребенком – безусловная черта материнства. Такие женщины относятся к своим дочерям как к вещам, ненавидят их и обвиняют в собственной неудовлетворенности в жизни, избегают малейшего проявления доброты, а в худшем случае – не защищают от агрессоров или сами становятся агрессорами.
Матери, которые психологически бросают, предают своих детей и издеваются над ними, только называются матерями. И в таком качестве они остаются, вместе со страхом, гневом и желанием любви, в сознании дочерей, постоянно ищущих собственный путь.
Эмили: невидимая дочь
Эмили, тридцатишестилетняя женщина, работающая финансовым инспектором в архитектурной фирме, обратилась ко мне с просьбой разобраться в отношениях, которые продолжались уже два года. Она рассказала, что на работе ее уважают и ценят, но близость с Джошем, у которого свой небольшой бизнес в сфере импорта, угасает.
Эмили: «У меня замечательные друзья, и я прилично зарабатываю. Но дома мне так плохо. Когда мы начали встречаться, я думала, что Джош сексуальный и веселый и что он хочет детей. Я очень хочу ребенка и почти слышу, как часики тикают. Но с нами что-то произошло. Джош все держит в себе, он очень замкнутый. Мы живем вместе, но мне так одиноко. Он постоянно в компьютере, и даже когда мы гуляем, он мало говорит и “сидит” в телефоне. Я изголодалась по любви. Но самое противное, что это кажется таким знакомым и почти нормальным».
Я спросила Эмили, откуда ей это знакомо.
Эмили: «Трудно сказать, но моя мама была такой, далекой и холодной. Я не чувствовала, что она хотела, чтобы я была рядом».
Она сообщила, что одиночество и отдаление, которые она ощущала рядом с Джошем, были очень похожи на воспоминания из детства.
Эмили: «Я появилась на свет, но мама никогда не обнимала меня и не говорила, что любит. Когда же она заговаривала со мной, то только чтобы сказать, что я была ей обузой или сделала что-то не так. Однажды она даже сказала: “Лучше бы ты вообще не родилась”».
Сьюзан: «Как жаль, что с тобой произошло такое. “Лучше бы ты вообще не родилась” – это самые жестокие и ранящие слова, которые мать может сказать своему ребенку».
У Эмили на глазах блеснули слезы. «Спасибо, – чуть слышно проговорила она. – Меня впервые кто-то по-настоящему услышал».
Мы немного посидели в тишине, и я спросила Эмили, любил ли ее отец.
Эмили: «Отца почти никогда не было дома. Он работал допоздна. Оглядываясь назад, я понимаю, что он делал все, чтобы избегать общения с мамой. От него я не услышала ни совета, ни наставления, ни слов любви или поддержки. Почему они вообще завели меня, если не хотели?»
Эмили была убеждена, что она – единственная, кого так радикально отвергла мать, но я переубедила ее: к сожалению, печальные истории, подобные этой, мне приходится слышать достаточно часто. Многие дочери рассказывали мне, что матери игнорировали их, вынуждая чувствовать себя невидимыми и нежеланными, отказывая им в любви, объятиях, теплоте и поддержке.
Такие матери воспринимают своих маленьких дочерей исключительно как источник «хаоса» и «хлопот» или же как причину краха собственных грез и планов на будущее.
В своем представлении о жизни они предпочли бы не обременять себя потребностями ребенка. Милое личико маленькой дочки – невинного существа, бескорыстно любящего родителей, – для них остается практически незамеченным.
Мы смотрим на таких матерей и удивляемся: как они могут быть такими черствыми и равнодушными к собственному беспомощному и беззащитному ребенку, полностью зависящему от их психологической поддержки, которая для него так же жизненно важна и живительна, как молоко?
Что создает такие ситуации? Причин много, и все они разные. Можно предположить, что холодная и незаботящаяся мать сама пережила в детстве серьезную травму. Ее могли отвергать родители, она могла расти в доме без любви и так и не научиться даже элементарному проявлению нежности и сопереживания. Такая травма не исчезает сама по себе.
Когда эти женщины становятся взрослыми, они попадают под давление общества, требующего от них детей. Кто-то поддается желанию мужа завести ребенка, даже если это не то, чего им действительно хотелось бы. Некоторые беременеют случайно и вынуждены по своим моральным и религиозным верованиям стать матерями, несмотря на собственные сомнения. А когда появляется малышка, они неожиданно сталкиваются с реальностью, в которой ребенок резко меняет жизнь женщины, требуя внимания, которое она не умеет уделять.
Такой женщине, как мать Эмили, чувство любви, несомненно, было чуждо. Без искры любви, которая смягчала бы страхи и разочарования, пока она осваивается в новом для себя мире материнства, такая женщина наполняется гневом и винит дочь в неудовлетворенности, скуке и беспомощности собственной жизни. Она хочет убрать дочь с глаз долой.
Шрамы на душе от того, что тебя не хотели
Эмоциональное отчуждение, перенесенное Эмили, может показаться не столь трагичным по сравнению со следующими случаями: например, мать бросает ребенка на пороге церкви или уезжает среди ночи, чтобы начать новую жизнь с другим мужчиной, – но оно так же сбивает с толку, вводит в заблуждение и оставляет на душе шрамы.
Эмили: «Мне не довелось почувствовать себя под защитой или ощутить себя ребенком. Меня никто не подстраховывал. Ни советов, ни наставлений, ни последовательного руководства, ни любви или поддержки в какой-либо области. Я была плохо подготовлена к жизни. Я не знала, как делать основные вещи. Я никогда не могла ни в чем рассчитывать на маму. Она никогда не позволяла мне чувствовать себя дочкой. У меня никогда не было ощущения, что я представляю для нее какую-либо ценность. Я просто являлась чем-то, с чем она была вынуждена иметь дело, когда это было удобно ей.
Я чувствовала себя брошенной. Когда у меня впервые начались месячные, я не знала, что со мной творится, и побежала к маме. Ее ответ был: “Разберись сама”».
Эмили рано пришла к выводу, что отрицательное внимание лучше, чем вообще никакого.
Эмили: «Так, по крайней мере, я могла обмануть себя, что маме не все равно, когда ее вызывали в школу, если меня ловили на списывании во время проверочной работы или поцелуях с мальчиком в коридоре. Мне потом крупно доставалось, но если я не вела себя плохо, то вообще оставалась невидимой».
Невидимая. Я так часто слышала это слово от дочерей, подобных Эмили. Ее мать практически стерла дочь, а она так жаждала любви, что готова была на что угодно, чтобы получить ее. Она так и не узнала, что ее можно любить просто за то, что она есть.
Эмили: «Мне не везло с мужчинами. Я отказывалась от денег, успеха, своих планов – от всего, лишь бы кто-то полюбил меня или захотел быть со мной. Мне так хотелось, чтобы люди заботились обо мне, но ничего не получалось. Все они оказывались такими, как Джош: сначала такие классные, а потом отстраняются, если вообще не исчезают. (У нее полились слезы.)
Я чувствую, что недостаточно хороша для нормальных отношений или хорошего парня. Иногда я представляю, какой была бы, если бы у меня была нормальная мама, которой было бы до меня дело».
Сьюзан: «Эмили, я хочу помочь тебе идти вперед, но чтобы этого добиться, нельзя застревать на “если бы”, потому что эти “если бы” держат тебя в ловушке мечтаний, фантазий и иллюзий».
Я объяснила клиентке, что мы будем работать по двум направлениям, изучая одновременно и ее отношения, которые сейчас в состоянии кризиса, и ее детство. Она сможет научиться по-новому вести себя, чувствовать себя и стать видимой – неважно, с Джошем или без него.
Незащищающие матери
Львица загрызет насмерть любое существо, угрожающее потомству. Любящая мать должна быть не менее самоотверженной. Из всех обязанностей матери (если она хочет, чтобы дочь добилась успеха в жизни), возможно, главной является защита. Если мать осознанно отказывается защищать дочь от обид, а также физического или сексуального насилия от рук отца, отчима или любого другого человека, то ее следует считать виновной в содействии преступлению. Эмоциональное отчуждение принимает травматический или опасный оборот, когда мать предает дочь, молча наблюдая за происходящим и позволяя причинить ей физический вред.
Некоторые матери, пугливые, пассивные и разрушительно корыстные, позволяют бить своих дочерей и домогаться их вместо того, чтобы дать отпор агрессору, пусть даже с риском получить травму или быть брошенными. Они сделают все, чтобы остаться с партнером независимо от того, насколько жестоко и бесчеловечно игнорировать крики и мольбы дочери, а то и внушат себе, что они правильно поступают, не вмешиваясь. Они отворачиваются и молча позволяют злодействам совершаться, будучи уверенными, что их дочери сами навлекли на себя всю эту боль, и оставляя их наедине с чувством страха, сомнения и вины.
Ким: призраки прошлого
Ким – эффектная сорокадвухлетняя женщина с золотисто-каштановыми волосами, пишущая для женских журналов. Она рассказала, что в ее отношениях с шестнадцатилетней дочерью Мелиссой появились трения и напряжение. Ким и Мелисса были очень близки, но когда Мелисса начала естественным образом отдаляться, предпочитая проводить время с друзьями, Ким охватила тревога. У Мелиссы было много друзей, и она хорошо училась, а Ким сказала, что хочет, чтобы все так и оставалось.
Ким: «Она постоянно жалуется, что я ей не доверяю, но все, что я делаю, – лишь расставляю границы, чтобы ничего не вышло из-под контроля. У нее “комендантский час” в девять вечера, в это время она должна отметиться дома, где бы ни была. И конечно, никаких свиданий и ночевок. Это надежный рецепт от проблем».
Я сказала, что не понимаю, почему она так обеспокоена. У Мелиссы были хорошие отметки, и все шло неплохо.
Ким: «Да. Но я знаю, что происходит, если не присматривать за детьми в этом возрасте. Они выходят из-под контроля за секунды».
Было видно, что Ким беспричинно ожидает от дочери только плохого, и я не была удивлена, что шестнадцатилетняя девушка обижалась на столь жесткие ограничения. Ей даже не разрешалось пойти вечером в кино и остаться до конца сеанса, если требовалось успеть домой к девяти. Однако Ким настаивала на том, что ее дочери требуется защита.
Ким: «Вы ведь знаете, какие страшные вещи случаются и как просто попасть в неприятности. Жаль, что моя мама не заботилась обо мне так же, как я забочусь о Мелиссе. В жизни было бы меньше хаоса».
Я попросила Ким хорошенько подумать, не связано ли ее беспокойство о дочери с трудностями в ее собственной жизни. Могли ли это быть призраки прошлого?
Читать бесплатно другие книги:
