Война. Истерли Холл Грэм Маргарет
– Будем надеяться, что у него такое же рыцарское сердце, как и у его предшественника.
Он задел головой одну из ветвей, и на него посыпался снег.
– Это было здорово со стороны Рона и Гарри организовать это для тебя.
Она оперлась на ствол и сложила руки, защищаясь от холода.
– На самом деле это было сделано не только для меня. Это было сделано для всех. Он стал своего рода талисманом, как мне кажется.
Оберон посмотрел наверх. Некоторые снежинки пролетали сквозь густые ветви и опускались на его ресницы, волосы, щеки. Он был в своей шинели цвета хаки, поношенной и покрытой пятнами, но уже ставшей его отличительным знаком.
– Так и было – я имею в виду, для нас он был талисманом. Но сделали они это для тебя, они сами мне сказали. Они очень тебя ценят. Ты как будто одновременно повсюду и всегда хочешь быть уверенной, что у всех есть абсолютно все, что нужно, – теперь он смотрел на нее. – А что насчет тебя, Эви Форбс? У тебя есть абсолютно все, что нужно?
Под темной сенью дерева она вспомнила полевой госпиталь, теплоту его рук, обнимающих ее, запах войны на его пальто, его глаза и чувство безопасности. Она оттолкнулась от дерева, крепко встав на ноги и расправив плечи.
– Да, Саймон дома, и мы обязательно обустроим здесь самый замечательный отель, и спасибо за это тебе, Об. И я должна поблагодарить тебя за то, что ты доставил в целости и сохранности домой их всех.
Она протянула ему руку. Она была ледяной, потому что она придерживала ею шаль. Оберон взял ее и поцеловал.
– Я тоже забыл перчатки, так что, кажется, мы оба слишком замерзли, а это не к добру. Наверное, нам нужно вернуться в тепло, как ты думаешь?
Она помахала ему, чтобы он шел за ней. Вместе они прошли через лужайку, оставляя свежие следы, и снег скрипел у них под ногами. Она пробежалась по гравию и направилась в сторону кухни. Он остался стоять на верхней ступеньке в ожидании, наблюдая за ней и надеясь, что его любовь никак себя не выдала, как и его отчаяние. Но все, чего он хотел – это чтобы она была счастлива, вот что ему надо было себе напомнить, и она была счастлива сейчас. Так что ему надо было двигаться дальше.
На следующий день Оберон был приглашен в дом пастора. Он шел туда по снегу по меньшей мере в восемнадцать дюймов глубиной, так что его брюки выше сапог заиндевели и он жутко замерз. Чарли приехал накануне ночью и остался у Джека и Грейс, и Март, очевидно, тоже уже гостил здесь какое-то время, потому что ему было сухо и тепло. Они все собрались за кухонным столом. Грейс поставила греться чайник и сказала:
– Я знаю, Оберон, что ты хотел провести встречу здесь, вдали от хаоса Истерли Холла с этими новыми случаями лихорадки, но, я надеюсь, ты не против, что она пройдет на кухне. Это самая теплая комната в доме, – она провела его по коридору в освещенную газом комнату.
Оберон сел во главе стола на мягкую подушку, лежащую на резном деревянном стуле, а Джек занял противоположный его конец.
– Кто-то должен сказать Эви, чтобы она тоже положила подушки на свои кухонные стулья, – сказал он. Они посмотрели друг на друга, а потом на него со смесью жалости и иронии. Грейс сказала:
– Это было бы то же самое, как если кто-нибудь сказал бы Матроне, что ей нужно лучше ухаживать за пациентами, так что можешь принять этот бой сам, Оберон, а мы потом соберем тебя по кусочкам.
Оберон рассмеялся.
– Хорошо, наверное, о подушках говорить не стоит, но на самом деле мне нужно серьезно с вами поговорить.
Он начал помешивать свой чай, но зачем? Сахара не было. Впрочем, на столе стоял горшочек с медом, и Джек подтолкнул его к нему. Это был мед из Истрели Холла, и этикетка впечатляла. На ней тушью и пером был нарисован кедр, еще старое дерево. Новое вырастет похожим на него, под чутким руководством Эви. Он остановил ход своих мыслей. Довольно об Эви, ее будущее с отелем уже было решено.
Он зачерпнул мед ложкой и поднял ее над чашкой, наблюдая, как мед стекает вниз. В этот самый момент он задал свой первый вопрос:
– Я так понимаю, это дохлый номер – предлагать Джеку и Марту уйти из шахты насовсем?
Он проверил, слушают ли его. Его слушали и качали головами.
– Наверное, птичка уже принесла вам на хвосте новость о том, что Вер, Ричард и я теперь владеем шахтами, и я предлагаю тебе, Джек, и тебе, Март, работать три дня в неделю на Оулд Мод и в Хоутоне, а в два оставшихся будних дня посещать занятия, чтобы через два года получить свои квалификационные свидетельства. Это будет значить, что, когда Дэвис в Истоне и Монтгомери в Хоутоне уйдут на покой – а это произойдет через три года, – вы оба сможете взять в свои руки управление шахтами. Это должно остановить бесконечный поток жалоб на начальников.
Он положил ложку на блюдце и хлебнул чая из кружки, наблюдая за ними исподлобья. Они ошарашенно смотрели друг на друга. Хорошо, по крайней мере, он наконец заставил из замолкнуть. Он улыбнулся, добавив:
– Разумеется, ваша работа будет полностью оплачиваться, и стоимость обучения я возьму на себя. Нам здесь нужны люди, которые понимают физику шахт, и у вас обоих это есть, и позвольте мне сказать, что вы заслуживаете каждой секунды триумфа, которого, я надеюсь, вы достигнете, когда создадите самые безопасные шахты за всю историю угледобывающей индустрии и, я уверен, насолите при этом куче народа, – он рассмеялся.
Джек пробормотал:
– Да уж, я побывал под столькими завалами, что могу читать Оулд Мод как чертову книгу, – но он тоже не мог удержаться от улыбки.
Грейс схватила его руку, и ее лицо засветилось от облегчения.
– Им нужна какая-то цель, Об. Но ты и так это понимаешь, у тебя впереди большая стройка. Это убережет вас от беды.
Март сказал:
– А Хоутон станет прямо домом вдалеке от дома. Все та же линия пласта. Но думается мне, что Джек у себя в Оулд Мод тоже устроит такое, что мы будем два сапога пара. Но мы еще успеем походить в костюмах на работу, задрав носы, когда получим наши свидетельства. Это будет что-то, дружок. Просто что-то.
Они вдвоем подошли к нему. Об встал.
– Я сделаю для тебя все, что будет в моих силах, Об, – сказал Джек, пожимая ему руку.
– Я знаю, Джако.
Март тоже подошел к нему, крепко пожав руку.
– У тебя будет самая лучшая и безопасная пара шахт в чертовом регионе, друг, и я буду держать нос по ветру, уж не сомневайся! – сказал он Оберону.
Они вернулись на свои места. Чарли так внимательно глядел на дно своей кружки, будто увидел там Австралию. Оберон сказал:
– Теперь о тебе, юный Чарли. Мне кажется, что твоя идея предоставить гостям отеля возможность поохотиться очень хороша. Конечно, это несколько отличается от твоих занятий в военное время, когда ты носил нашивку снайпера, но ты, вместе с нашим егерем Томасом, должен будешь беречь и приумножать популяцию всех фазанов, куропаток и прочей дичи, какая только есть под солнцем. Ты сможешь жить в коттедже помощника садовника, если это тебе подходит, и предоставить возможность этим двоим проводить хоть немного времени наедине.
Это подходило Чарли просто прекрасно, и, как обычно, он сумел облечь в слова то, что все остальные были не в силах. Он сказал:
– Ты снова нас спас, Оберон. Будет тяжко, когда все солдаты наконец вернутся домой, и все погрузится в хаос. Работы не будет. Но теперь мы знаем, что встретим еще много прекрасных дней вместе. Все вместе.
Он подошел к концу стола и протянул руки к Оберону, и за рукопожатием последовали объятия. Остальные молча наблюдали за происходящим, и Оберон слышал, как кто-то покашливал, но в душе он улыбался сам себе, и его сердце переполняла радость. Он обнял Чарли в ответ, прижав его к себе так, что почувствовал его ребра.
– Тебе только нужно получше питаться, дружок. Обязательно подружись с Эви, я уже молчу про миссис Мур.
Наконец, Чарли отпустил его и вернулся на свое место. Грейс налила еще чая. Чарли прикончил свой в два глотка.
– Чашечки эти немного маловаты, Грейси.
– Давай я тебе еще налью. – Так она и сделала, пока Чарли смотрел на нее, а потом спросила: – Но что насчет Саймона? Он станет старшим садовником, когда старый Стэн уйдет?
Это вопрос привел всех в некоторое замешательство, но Джек нашелся что ответить:
– А что еще ему желать? У него есть любовь моей сестры и будущий отель; сад, чтобы за ним ухаживать, и гости, чтобы их развлекать. Но старый Стэн какое-то время еще поработает. Это убьет его, если мы попросим его уйти, особенно сейчас, когда и его сын, и его внук лежат в сырой земле.
Оберон отправил ложку меда в чай, который ему только что подлила Грейс.
– Я думаю ровно то же самое, Джек. Мне действительно нечего предложить человеку, у которого есть столь многое.
Грейс придвинула ему тарелку с имбирным печеньем и внимательно посмотрела на его лицо, но ничего не сказала. Прошло несколько мгновений. Он не мог придумать, что еще сказать, но уйти тоже не мог. Джек тем временем подался вперед.
– Эви прислала их, когда узнала, что ты попросил нас о встрече. Испекла их за несколько минут. Она знает, что ты их любишь. Возьми одно, а то я скажу ей, что ты воротил нос.
Тогда он улыбнулся, взял печенье и положил его себе на тарелку. Грейс спросила:
– А что насчет тебя, Оберон? Ты будешь помогать с реновацией Истерли Холла, когда уедет последний пациент?
Оберон знал, что до этого дойдет, и быстро посмотрел на часы:
– Боже мой, уже так поздно?!
Он схватил печенье:
– Съем по дороге.
Он посмотрел на сидящих за столом: у Чарли до сих пор немного горели щеки, а у Марта горели глаза, потому что теперь он смотрел в будущее, а глаза Грейс были прикованы к нему, и лицо у нее было озадаченное.
Джек сразу же вскочил, когда он направился к двери, помог ему с пальто и натянул свое. Об положил печенье в карман и расправил пальто на плечах у Джека.
– Это необязательно, Джек. Оставайся в тепле.
– Мне нужно подышать, – тон Джека не предполагал возражений. По-своему Оберон был рад. Он открыл дверь, и внутрь ворвался холод. Он обернулся. Грейс, Чарли и Март стояли в коридоре.
– Увидимся завтра, капитан, – сказал Март.
Об задержал на них взгляд на какое-то время, затем кивнул и пошел прочь по дорожке, а Джек следовал за ним как тень. Ветер кусал их за щеки и предвещал еще больше снега, в этом не было сомнений. В воздухе стоял тяжелый запах серы, испускаемый кучами шлака; дым скорее напоминал пар. Оберон оглянулся, как будто хотел выпить его.
– Дом вдали от дома, – пробормотал он. – Ты заботься о своей семье, ладно, Джек? Живи счастливо теперь, когда все закончилось.
Джек обогнал его.
– Что происходит, Об?
Оберон натягивал перчатки.
– Я возвращаюсь обратно, на Сомму.
Джек внимательно посмотрел на него, потом тихо сказал:
– Чтобы найти покой, да? Там остались только чертовы руины, приятель.
– Не везде, а только на линии фронта. Река осталась, а она длинная и полна карпов. К востоку есть деревни с погребками. Может быть, там я найду что-то или кого-то.
– Надолго?
– Ой, Джако, лучше не жди у моря погоды. – Оберон улыбнулся, но это была вымученная, усталая и грустная улыбка.
Джек схватил его за руку.
– Но ты наш марра, мой марра. Мы дома. Ты мне нужен. Господи, да я буду скучать! Ты – часть того, за что я сражался.
Оберон не мог смотреть на этого человека, которого он уважал больше, чем кого бы то ни было, и который стал практически второй половиной его самого.
– Ты мой марра, просто знай это, и это навсегда. Теперь я в точности знаю, что это значит.
Вероника стояла рядом с Обероном на нижней ступеньке крыльца и смотрела на подъездную дорогу. Ричард стоял с другой стороны от Оберона. Никаких признаков Теда и его трах-бабах-такси, как его прозвал Джеймс.
– Ты взял все, что нужно, милый Об? – спросила она, уверив себя, что не будет плакать.
Он был в полной безопасности, война кончилась, и он просто отправляется в путешествие. «Но зачем?!» – хотелось ей крикнуть.
Он пнул ногой свой вещмешок:
– Я прошел с ним всю войну, теперь пойду и по миру.
Прошлой ночью, наконец, не выпало снега, но морозы были все еще суровыми.
– Иди-ка ты внутрь, Вер. Лишним будет простудиться сейчас, когда эта лихорадка так разыгралась.
Он достал свой портсигар, предложил закурить Ричарду, и в этот момент его взгляд был прикован к кедру. Его ветви украшал снег.
– Он выглядит как часть рождественского торта, который готовит Эви, – тихо проговорила Вероника.
Он постучал сигаретой по портсигару, который затем убрал в карман, зажег ее, глубоко затянулся и выдохнул, наблюдая, как дым идет прямиком в небо. Они все наблюдали. Он что, пытался разглядеть прицел снайпера? Вероника слышала его по ночам, он спал в соседней комнате. Иногда он громко говорил что-то, иногда просто кричал. Грейс сказала, что у Джека то же самое. Ну, это было не страшнее того, с чем им пришлось так долго жить в Истерли Холле.
– Останься, – сказала она, – здесь, где тебя любят.
– Оно вырастет, – сказал он, щелкнув пальцами и указывая на кедр. – Просто дай ему время.
Она прижалась к его руке.
– Об, ты говоришь так, как будто это навсегда. Пожалуйста, я люблю тебя, мы все тебя любим. Пойдем домой, с нами.
Он похлопал ее по руке, а его глаза все еще были пригвождены к дереву.
– Ты можешь писать мне через банк, они будут знать, где я, потому что я периодически буду обращаться к ним за деньгами. Мне просто нужно немного времени, Вер. Слишком долго у меня не было возможности побыть одному, подумать, найти путь…
– Отпусти его, дорогая. Я знаю, что он имеет в виду. – Ричард приобнял Оба за плечи: – Возвращайся, старый друг.
Такси Теда свернуло на дорожку. Они видели, как оно встало аккурат между столбами, и тихо смеялись, пока Тед выходил из машины, хлопнув дверью, и пытался завести двигатель. Они могли представить, что за речи там звучали.
За их спинами открылась дверь. Эви подошла к ним, держа в руках корзинку.
– Если тебе действительно нужно ехать, Об, то ты должен взять с собой остатки Рождества, но если я увижу, что крошками от этого пирога пируют птицы на подъездной дороге, то я буду преследовать тебя по пятам с другим куском, это понятно?
Вероника рассмеялась, а Оберон выбросил сигарету на покрытую снегом дорожку, взял корзинку и положил на свой мешок.
– Я бы не посмел, – сказал он.
Эви дрожала от холода.
– Прохладный же ты день выбрал для поездки на рыбалку, Об. Думаю, я бы предпочла съесть булочку у камина.
Она стояла перед ним, потирая руки, в своем тканом фартуке, присыпанном мукой, раскрасневшаяся от жара печей. Вероника стерла немного муки с ее щеки.
– Пожалуй, – согласилась она.
Тед наконец-то управился с двигателем, и все четверо наблюдали, как колеса сначала забуксовали на снегу, а потом наконец сцепились с дорогой и повезли машину к ним. Оберон отнес вещмешок и корзину на дорогу. Веронике захотелось, чтобы двигатель снова заглох и уже никогда больше не завелся. Она почувствовала, как рука Эви сжимает ее, и они обе сбежали вниз, чтобы постоять рядом с ним. Тед был все ближе. Тогда Эви встала прямо перед Обероном и посмотрела на него:
– Береги себя, дружочек. Мы будем здесь, когда ты вернешься, все такие же, полные забот об отеле. Лучше бы это было не очень надолго, слышишь? Наш Джек говорит, что ты один из них и ты нужен им. Будь осторожен, будь удачлив.
Вероника увидела, что ее глаза были полны слез, как и ее собственные. Оберон только кивнул и сказал:
– Позаботься о себе и о Саймоне. У тебя есть мечта, живи ею. Будь счастлива, потому что ты заслуживаешь каждую секунду.
А потом они услышали миссис Мур, которая кричала откуда-то из конюшенного двора:
– Там уже все овощи сморщились, пока вы трое тут прохлаждаетесь, так что пусть эти двое уже едут, или все закончится тем, что тебя запихнут в багажник вместе с мешком.
Эви застыла, а потом протянула руку и дотронулась на мгновение до щеки Оберона, и убежала. Вероника посмотрела на нее, а потом на своего брата, пока Эви исчезала за поворотом. Она никогда не забывала о той записи в дневнике, и только теперь она поняла, почему ее брат уезжал, и ее сердце болело за Оберона, но что она могла ему сказать?
Тед выпустил из трубы немного дыма, развернулся и начал вылезать из машины, не заглушая двигатель. Он ворчал даже больше, чем обычно, а его блестящая кепка, которую он непременно надевал, когда отправлялся к большому дому, съехала набок. Он пыхтел и бормотал.
– Старая клуша, вот она кто, никаких манер, никаких… – он имел в виду свою машину.
Он понес корзинку к багажнику. Его кепка слетела прямо в снег.
– Дурацкая, дурацкая кепка…
Вероника, Оберон и Ричард обменялись смешками, совсем тихими.
– Присмотри тут за всеми, – сказал Оберон Веронике и обнял ее.
Она проговорила, уткнувшись в его пальто:
– Ты прекрасно знаешь, кто осуществляет присмотр за всеми в этом заведении – устрашающий батальон из одного человека.
Он улыбнулся, посмотрев на нее сверху вниз:
– Тогда присмотри за ней, и тогда у всех остальных все тоже будет хорошо.
Он пожал руку Ричарду. Ричард сказал:
– Мы все будем скучать по тебе, старина. Мы правда будем.
Внезапно на ступеньках появилась целая толпа – медсестры, сестры из корпуса, санитары, доктор Николс, Матрона и весь персонал, который раньше звался «прислугой». Об этом напомнила себе Вероника и лишний раз порадовалась таким переменам. Все они кричали:
– В добрый путь!
– Возвращайтесь к нам!
– До свидания, удачи!
Оберон махнул всем рукой в последний раз и сел в машину, и Тед повез его к дороге, издавая обычное урчание. Вероника посмотрела в сторону конюшенного двора. Там стоял весь персонал кухни, включая миссис Мур, Эви и Саймона, и они все махали ему вслед кухонными полотенцами. Веронике захотелось придушить Саймона одним из них, потому что он обладал тем счастьем, которого заслуживал ее брат.
Глава 19
Истерли Холл, 1919 г.
Когда январь уступил место февралю, большая часть раненых уже оправилась и их можно было отправлять в санатории для выздоравливающих поближе к дому или даже выписывать совсем. Милли прислала открытку из Америки на восьмой день рождения Тимми, в которой сообщала, что у них с Гейне все хорошо и что она обязательно когда-нибудь снова его увидит. А пока он должен быть хорошим мальчиком и не расстраивать Джека. Грейс, которая уселась рядом с ним на диване в доме Боба и Сьюзан Форбс после того, как выпила с ними чая, сказала Тиму:
– Иногда в жизни случается что-то такое, что человеку просто приходится уехать. Это не значит, что она тебя не любит.
Тим посмотрел сначала на нее, а потом на Сьюзан Форбс, которая была рядом с ним всегда. Он держал в руках рисунок, на котором изобразил одного из дедушкиных голубей.
– Это же отлично, правда, бабушка? У мамы все хорошо. Она вернется, если захочет. Она же всегда делает то, что хочет, да?
Лихорадка все еще бушевала во всем мире, включая Истерли Холл, где она забирала одну жизнь за другой. Домой возвращались освобожденные военнопленные, истощенные и зачастую с травмами, которые были похожи на травмы шахтеров, большое количество которых и так попало в руки к немцам. По всей стране росло недовольство из-за медленной демобилизации. И снова, раз за разом, Эви благословляла Оберона и Ричарда за то, что доставили их мужчин домой так быстро, но Ричард уже не хотел слышать ее благодарностей, потому что сейчас они с Вероникой мучились лихорадкой в своих комнатах. Энджела Дор держала Джеймса подальше, в ее собственной комнате, в том самом коттедже, который освободила леди Маргарет.
Матрона на утренней встрече за кухонным столом настояла на том, чтобы в этот день, 10 февраля, в день ее рождения, как можно больше сестер из добровольческого корпуса получили уведомления об освобождении от обязанностей, и медсестер тоже, потому что и их потихоньку начала охватывать волна помешательства в связи с демобилизацией, а у нее и так было достаточно проблем, помимо толпы истеричных женщин, заполонивших этот дом.
Она добавила:
– Я тем не менее останусь здесь до самого конца, потому что мне кажется, что домики, выстроенные за парком, еще могут пригодиться для размещения тех, кто будет нуждаться в выздоровлении, когда вы будете решать вопрос о размещении посетителей гостиницы.
Эви подняла глаза от своего блокнота с записями. Рон тоже.
– Продолжайте, – подтолкнула ее она. Вид Матроны прямо-таки кричал о том, что она сейчас так и сделает.
– Ну, это же просто здравый смысл, разве нет? Раненые не исчезнут с лица земли в один момент, испарившись, как облачко дыма. Они продолжат свое существование до того самого дня, пока не умрут, вместе со своими ранениями, которые круто поменяют их жизни. Мы должны быть здесь, чтобы присматривать за ними. Молодой Гарри полагает, что благотворительный фонд его отца вполне готов предоставить нам средства, чтобы осуществлять за ними уход, и даже за их семьями, если они пожелают быть здесь. Эти люди могут приезжать на выходные, чтобы помогать с протезами, или еще с чем-то, или оставаться на более долгий срок. Я надеюсь, что все заинтересованные и неравнодушные будут оставаться здесь, в Истерли Холле, заняв тот милый маленький коттедж, который сейчас стоит практически бесхозным. Доктор Николс согласился, что все это нужно, и даже намекнул на свое желание принимать участие, так же как и сестра Ньюсом. Грейс тоже будет рада присоединиться к нам, на каждодневной основе.
Эви и Рон обменялись взглядами. Интересно, посмел бы доктор Николс не пожелать в этом участвовать? Он сидел напротив Эви и выглядел старше своих шестидесяти лет. Его рубашки, пиджаки и жилеты теперь застегивались без особых усилий, так упорно он работал, так мало сахара он потреблял в те дни строгой экономии. Он вздохнул, кивнул и улыбнулся:
– Я считаю, что это замечательная идея. Война закончилась, но ее последствия остались.
Рон тыкнул Эви пальцем в бедро. Она кивнула. Он сказал:
– Я думаю – а ты как думаешь? – что это превосходная идея, особенно если отец Гарри возьмет на себя финансирование. Кстати, где Гарри?
Миссис Мур заговорила с другого конца стола:
– Он взял Саймона к ульям. Он беспокоится о холоде, и они притащили туда сена, чтобы утеплить их.
Она вела себя удивительно тихо, и сейчас Эви заметила, что ее глаза нездорово блестели, а на щеках и лбу выступил пот. Матрона тоже это увидела и указала ей на дверь.
– В постель, немедленно. Эви, ром.
Это было единственное лекарство, от которого, как казалось, была хоть какая-то польза. Никто не знал, как еще справляться с этой опасной заразой, но, как не единожды говорил доктор Николс, мир был слишком изнурен более чем четырьмя годами ада и теперь просто не мог защищаться.
Эви ухаживала за миссис Мур и мистером Харви сама, ведь что случилось с ней, случилось и с ним; от большой любви – так решила Эви. Она заботилась о них обоих по ночам, бегая от одной кровати к другой с влажными полотенцами для лица и холодной водой. Они еле выжили, зато, как сказал мистер Харви, им подавали самую лучшую еду, которую только мог предложить Истерли Холл.
Ричард спрятал больше половины вина и крепких напитков лорда Брамптона перед тем, как его шофер приехал опустошать погреба. Он объявил об этом факте только после конца войны, когда Матрона и доктор Николс установили, что ром был решением проблемы лихорадки. Вероника буквально била его – правда, по деревянной руке, – капризничая каждый раз, когда вино отправлялось в запеканку в слишком большом количестве. Эви, в свою очередь, била ее за то, что она принижает ее кулинарный талант. Но Ричард каждый раз искупал свою вину тем, что открывал бургундское и разливал его на четверых, потому что Саймон, конечно же, всегда в этом участвовал.
Миссис Мур и мистер Харви были вне опасности уже через неделю, и тогда же вернулся в Истерли Холл и Саймон, до этого выхаживавший своих родителей, которые тоже слегли. Но и они выздоровели. И Вероника с Ричардом выздоровели. Вероника появилась на кухне – бледная, но решительная – в конце февраля.
– Мы должны завершить наши планы, Эви, – сказала она, внеся свою лепту в утреннюю встречу. На этот раз блестели глаза и выступал пот уже у Саймона, который только вернулся после проверки ульев с Гарри.
Эви отвела его к своей постели на чердаке и ухаживала за ним день и ночь. Она сидела рядом с ним на маленьком стульчике и давала ему воду или ром, а однажды ей пришлось вызвать Матрону из ее комнаты дальше по коридору в два часа ночи, потому что он начал бредить, звать Денни, своего американского друга, петь, а потом смеяться. Вместе они раздели его и отвели в ванную, где выпаривали из него лихорадку, выпаривали ее и выпаривали, пока к рассвету он не успокоился и наконец не заснул. И когда она сидела у его кровати, а за окном занимался холодный светлый день, Эви осознала, что это был первый раз, когда она слышала, как он смеется, первый раз, когда он пел с удовольствием со дня своего возвращения. И тогда она поняла, что Денни стал его марра.
Саймон медленно выздоравливал, и Эви была вынуждена оставить почти всю готовку на Энни и свою маму, которая приехала из деревни, чтобы остаться в Истерли Холле. Миссис Мур дозволялось заходить на кухню, только чтобы испечь булочки к чаю, пока она окончательно не наберется сил. Это была обязанность миссис Грин, а миссис Грин болела, и свою борьбу она проигрывала. Когда, на шестой день, Саймон немного оживился, Эви усадила его на подушки и стала вязать ему голубой моряцкий шарф, а иногда читала ему что-нибудь из Дейли Скетч мистера Харви. Она как-то попробовала почитать ему Таймс Ричарда, но Саймон от него только раздражился.
На восьмой день Эви прочитала ему газету, от первой до последней полосы и взялась вязать свитер для Тимми, зеленого цвета. За дверями комнаты часы пробили полдень. Она нужна была внизу, но Саймон запротестовал. Пылал камин. У лорда Брамптона разорвалось бы сердце, если бы он увидел, что в комнатах для прислуги, теперь называвшихся чердаком для персонала, топят. Небо было голубым, но это был тот бледный голубой цвет, который обычно сопутствовал арктическим температурам. Может, ей удастся соблазнить Саймона тем, чтобы пойти посмотреть на пчел через несколько дней, – ему нужен был свежий воздух.
Она взглянула на него.
– Ну как ты, дружок? Может, попытаемся тебя поднять? Матрона говорит, что время уже пришло.
Он поднял глаза от листа бумаги, на котором записывал свою новую песню.
– Вязание – это занятие для пожилых женщин, Эви.
Она только рассмеялась.
– Нет, это не так, это то, чем мы вынуждены были заниматься всю войну, а я не люблю сидеть без дела.
– Ну, ты напомнила мне мою маму – сидишь тут и клац-клац спицами.
Он был бледный и весь какой-то тусклый, его волосы больше не сияли. Она взяла его за руку.
– Я люблю тебя.
– Тогда отложи свое чертово вязание и покажи мне.
Эви знала, что при лихорадке портится характер, но ей все равно захотелось оттаскать его за уши.
Она позволила вязанию упасть на пол, когда опустилась перед ним на колени и поцеловала. Его губы были сухими. Она запустила руку в его волосы, поцеловала его лоб, потом глаза, потом снова губы. Он крепко обхватил ее руками, его рот открылся, его язык блуждал, и ей захотелось отшатнуться от него, когда он схватил ее за грудь, а потом сорвал фартук и начал расстегивать пуговицы униформы. Она попыталась отстраниться. Он притянул ее одной рукой со словами:
– Покажи мне, что ты не старуха, покажи мне, что твоя кровь еще горяча. Я люблю тебя, ты нужна мне.
Она ослабела и теперь целовала его с исступлением. Это был человек, которого она любила, человек, которого ждала, человек… Она попыталась отключить голову, пока его руки гладили ее кожу, но мысли становились все настойчивее. Любила ли она его до сих пор на самом деле? Его руки теперь крепко вцепились в ее юбку, пока он пытался задрать ее. Она попыталась высвободиться. Он крепко ее схватил.
– Ты моя девочка. Покажи мне, что ты моя девочка.
Его лицо покраснело, его руки двигались по ее бедрам, выше, выше, его глаза были закрыты.
– Покажи мне, Эви, позволь мне любить тебя, покажи, что любишь меня. Давай сделаем это, Эви, мы слишком долго ждали. Остальные делают, давай же.
Она почувствовала, что в нее проникает что-то похожее на страсть, какое-то сильное желание, но что-то было не так. Она освободилась от его хватки и встала на ноги, глядя сверху вниз на человека, который был ее милым пареньком.
– Нет, – сказала она. – Давай поженимся. Заводить ребенка без… В общем, это будет неправильно. Посмотри на Милли.
Он прижал ладони к глазам, пока она опустила и разгладила свою юбку.
– Так что ты мне хочешь сказать, Эви Форбс? Я – просто очередной Роджер, да? Откуда во всем этом взяться любви? Я был терпеливым, разве нет?
Она пыталась поправить фартук, но пальцы как будто обзавелись своим собственным умом и не желали сотрудничать.
– Эви, ты поступаешь несправедливо, ты просто вычеркиваешь меня из своей жизни, как Джек и все остальные, – горестно сказал ей он.
Она изумленно поглядела на него.
– Несправедливо? Я ухаживала за тобой день и ночь; ты будешь помогать управлять целым отелем, ты сможешь развлекать гостей и разбить свой собственный сад, ты будешь полноценным партнером в процветающем деле.
Он облокотился на локоть.
– Это твое дело, Эви, не мое. Ты никогда не спрашивала меня, чего хочу я.
Она подошла к окну и посмотрела за холмы, на море в Фордингтоне. Там всегда будут бить волны и всегда будет уголь, который можно собрать. Разве отель не был их мечтой? Она потерла лоб. Всегда был, разве нет? Что еще обеспечит им стабильность и даст ему возможность петь? Она больше не могла думать.
Она обернулась и улыбнулась ему.
– Я считаю, что ты просто скучаешь по Денни. Он твой марра. Может, мы попробуем связаться с ним? Может быть, он захочет приехать и остановиться здесь, как ты думаешь?
Саймон лег на бок, спиной к ней.
– Он сказал, что телеграфирует к концу февраля. Толстый лжец, вот он кто.
– Сейчас только первая неделя марта, дружок. Он свяжется с тобой, и мы организуем его приезд, если ты захочешь.
Ответа не последовало, и она ушла. Она нужна была на кухне. Легче было готовить, чем пытаться залезть в чью-то голову, даже в свою собственную.
Десятого марта Саймон получил письмо от Денни. Он вошел на кухню, читая его, и его лицо светилось. Когда она подняла на него глаза, отвлекшись от приготовления хлеба, Эви сразу узнала тот самый взгляд, который озарял эти голубые глаза, когда он бывал с ней, еще до войны.
– Он это сделал, его отец хочет встретиться со мной, дать мне шанс на Бродвее, – сказал он ей.
Стоявшая напротив Эви миссис Мур перестала замешивать тесто. Эви же продолжила его замешивать в том же темпе, удерживаясь от того, чтобы ударить по тесту еще и еще раз, хотя все в ней кричало о том, чтобы это сделать.
Саймон подошел к ней и обвил руками ее талию.
– Это мой шанс, Эви. Ты это понимаешь? Я вернусь так быстро, что ты обернуться не успеешь, и тогда мы разберемся, что нам делать дальше. Мы можем жить в Америке, как тебе это понравится?
Именно тогда Эви поняла, что это было его мечтой, а не гостиница.
Она подняла руки, липкие от теста, вверх и обняла его одними предплечьями.
– Ты должен ехать, конечно, я это понимаю.
Он отправлялся в путь из дома своих родителей. Эви, Джек, Чарли и Март пришли, чтобы его проводить. Он закинул свой вещмешок в повозку, и они пожали ему руку, похлопали его по плечу, а Джек сказал, чтобы он скорее возвращался. Эви только улыбнулась, крепко обняла его и помахала ему вслед.
Читать бесплатно другие книги:
