Кельтские мифы Олдхаус-Грин Миранда
– Ты прав, – отозвался Катбад.
И все с ним согласились.
– Теперь, – выступил вперед Геананн, сын Катбада, – я пойду к нему.
И он пошел туда, где пировали и веселились Кухулин и Эмер в окружении бардов, ученых мужей и прекрасных жен.
Тем временем мужи Ирландии стали лагерем на равнине Муиртемне и принялись крушить все, что попадалось им на глаза и там, и в Макайре Конале. Едва три дочери Галатина узнали, что Кухулин покинул Дандеалган, они с быстротой ветра перенеслись в Эмайн Маху и, усевшись на лужайке перед домом, в котором веселились Кухулин и Эмер, принялись скрести ногтями землю и рвать траву, чтобы вызвать видение вышедших на смертельный бой многочисленных воинств. Шума от них было не меньше, чем от настоящего войска, если бы оно решилось брать приступом Дом Алой Ветви.
Глеананн Светлоликий, сын Катбада, приглядывал в этот день за Кухулином, и он первый заметил, как покраснело лицо у Кухулина, смотревшего на дерущихся воинов, как взялся он за меч и уже готов был бежать на подмогу тем или другим. Он не стал сидеть, сложа руки, а обхватил Кухулина за плечи и принялся убеждать его, что он видит перед собой всего лишь колдовство, сотворенное дочерьми Галатина ради того, чтобы выманить его наружу. Тут подоспели Катбад и многие ученые мужи, которые подтвердили его слова, но им потребовалось много сил и времени, чтобы удержать Кухулина на месте.
На другой день Катбад сам пришел приглядывать за Кухулином, но, когда поднялся шум, несмотря на все уговоры, Кухулин поднялся со своего места и подошел к окну. Вначале ему почудилось, что он видит все ирландское воинство на лужайке перед домом. Потом он как будто разглядел Градха, сына Лира, и услышал арфу Мангура, наигрывавшего мелодии сидов. Услышав арфу Мангура, он сразу понял, что недолго ему осталось жить, что на исходе его сила и его мужество.
В это время одна из дочерей Галатина приняла облик вороны и принялась кружить над окном и насмехаться над героем, требуя, чтобы он не отсиживался в доме, а защищал свои земли от врагов.
На сей раз Кухулин без подсказок знал, что на его глазах творится колдовство, и все равно он готов был ринуться в самую гущу воинов, такое затмение нашло на него из-за воинственного звона мечей и сладкого пения арфы сидов. Катбад всеми силами старался его успокоить, он увещевал его и объяснял ему, что если три дня он пробудет в Эмайн Махе, то чары потеряют силу, а там Конал Кеарнах придет ему на подмогу и он вновь сможет сражаться, сколько его душе угодно, и по всей земле будут славить имя непобедимого Кухулина.
Со всех сторон обступили его жены Улада и музыканты, принявшиеся петь сладкие песни, чтобы отвлечь Кухулина от шума брани. А там и день подошел к концу.
Наутро Конхобар призвал к себе Катбада, Глеананна Светлоликого и всех друидов. Пришли с ними и Эмер, и Ниав, дочь Келтхайра, которую любил Кухулин, и другие жены из Дома Алой Ветви. Конхобар спросил их, как они собираются удержать Кухулина от битвы в этот день.
– Не знаем, – ответили ему и мужи, и жены.
– Тогда я скажу вам, что надо сделать, – сказал Конхобар. – Поезжайте с ним вместе в Глеанн-на-Бодхар, что значит Глухая Долина. Если даже все воины Ирландии завопят разом и разом скрестят мечи, в этой долине вы ничего не услышите. Увозите туда Кухулина и держите его там, пока не ослабнут чары и не примчится ему на подмогу Конал Кеарнах с острова Леодус. Увозите туда Кухулина и держите его там, пока с острова Леодус не примчится Конал Кеарнах.
– Король, – молвила тогда Ниав, – вчера весь день мы уговаривали и просили его поехать с нами в Глухую Долину, но он не желает ничего слышать и не поедет туда, что бы мы ему ни сказали. Пойди к нему сам вместе с Катбадом, и Глеананном, и бардами, и Эмер, и увези его в ту долину. Прикажи музыкантам играть громко, чтобы не слышал он бранного шума и насмешливых слов дочерей Галатина.
– Я не поеду с ним, – заявила Эмер. – Пусть едет Ниав, а я даю ей мое благословение, потому что ей Кухулин не откажет.
На том они порешили, и все отправились к Кухулину в сопровождении любимого арфиста Конхобара по имени Кобтах, который ни на мгновение не прерывал нежную мелодию. Кухулин еще не вставал с ложа, и Катбад подошел к нему с такими речами:
– Милый сын, – сказал он, – сегодня я приглашаю тебя на пир, на котором будут все жены и все барды Улада. Ты не можешь отказать мне.
– Горе мне! Не время сейчас для пиров и веселья, когда четыре королевства Ирландии крушат и грабят Улад, когда мужи Улада слабы и Конала нет с нами, а воины Ирландии поносят меня и смеются надо мной, будто я бегаю от них. И если бы не ты и не Конхобар, не Глеананн и не Амергин, я бы уже давно расправился с ними, и мертвых среди них было бы больше, чем живых.
Тут вступили в разговор жены. И Эмер сказала так:
– О милый Пес Улада, до сих пор ни разу я не отговаривала тебя ни от одного сражения, ни от одного поединка. Но теперь ради меня, мой единственный возлюбленный, мой первый возлюбленный, прими приглашение Катбада и отправляйся на его пир вместе с ним, Глеананном, Ниав и сладкоречивыми бардами Улада.
Ниав подошла к Кухулину и три раза пылко поцеловала его. После этого все поднялись со своих мест. Кухулин встал с ложа и, печальный, поехал вместе со всеми в Глухую Долину. А там он сказал:
– Горе мне, что я приехал сюда. Еще нигде мне не нравилось меньше, чем здесь. Теперь мужи Ирландии будут говорить, будто я бежал и прятался от них.
– Ты дал мне клятву, – напомнила ему Ниав, – что не уйдешь сражаться, пока я не отпущу тебя.
– Коли я дал тебе клятву, то сдержу ее.
Когда распрягли повозки и Серый из Махи и Черный Кинглайн принялись щипать траву, все отправились в дом Катбада, где все уже было готово для пира. Кухулина повели на почетное место. По правую руку от него сели Катбад, Глеананн и барды, по левую – Ниав, дочь Келтхайра, и другие жены. Напротив разместились музыканты и сказители. Все пили-ели, играли в разные игры и изо всех сил старались развлечь Кухулина.
А три одноглазые дочери Галатина, прилетев на лужайку перед Домом Алой Ветви и не найдя там Кухулина, принялись искать его в Эмайн. Не отыскав его рядом с Конхобаром или воинами Алой Ветви, они очень удивились. Но прошло совсем немного времени, и они поняли, что его прячет Катбад, поэтому, оседлав стонущий ветер, они поднялись высоко в небо и оттуда стали оглядывать весь Улад, не пропуская ни одной рощи, ни одной долины, ни одной пещеры и даже тропинки. Все было напрасно, пока они не добрались до Глеанн-на-Бодхар и не увидели там Серого из Махи и Черного Кинглайна, а возле них Лаэга, сына Райангабра.
Они сразу поняли, где Кухулин, и тотчас услыхали музыку, смех, возгласы жен, изо всех сил веселивших Кухулина.
Тогда дочери Галатина спустились на землю и принялись, как прежде, терзать ее ногтями и рвать траву, творя колдовство и превращая травинки и листочки в вооруженных воинов, так что вскоре в долине и ступить было негде. Воздух наполнился шумом битвы, криками, грозной музыкой труб, хриплым смехом и стонами раненых. Вокруг долины все будто бы полыхало в огне, и из разных мест доносился женский плач. Великий ужас объял всех, кто это слышал, и мужчин, и женщин, и даже собак.
Но жены, окружавшие Кухулина, стали смеяться еще громче, спасая ему жизнь.
– Горе мне! – вскричал Кухулин. – Я слышу крики ирландцев, сжигающих все на своем пути. Ничего не осталось от моей славы, опозорено великое имя, навеки погиб Улад.
– Подожди, – сказал ему Катбад. – Это всего лишь дочери Галатина. Они хотят выманить тебя отсюда и погубить тебя. Оставайся с нами. Забудь о шуме.
И Кухулин остался, хотя дочери Галатина еще долго не унимались. Наконец они устали, да и поняли, что не справиться им с Катбадом и женами Улада.
Разгневалась тогда Боув, одна из дочерей Галатина.
– Вы шумите в небе, а я спущусь в долину. Пусть я погибну, но поговорю с Кухулином.
Вне себя от ярости, она спустилась к самому дому, где пировали Катбад и его гости, и, приняв обличье одной из служанок Ниав, позвала ее из дома.
Ниав вышла, решив, что у служанки важные вести, и за ней следом вышли многие жены Улада, которых Боув увела подальше от дома. Дорогу обратно она завесила густым туманом.
Сама же она, приняв обличье Ниав, встала на пороге и завопила во все горло:
– Поднимайся, Кухулин! Дандеалган сожжен! Муиртемне разрушен! И Конайл Муиртемне тоже! Вся земля вытоптана ирландскими воинами! Позор мне! Все в Уладе скажут, что я не пустила тебя на битву, желая победы мужам Ирландии! Конхобар убьет меня своими руками.
Боув знала, что Кухулин поклялся Ниав без ее разрешения не вступать в битву с мужами Ирландии.
– Горе мне! – вскричал Кухулин. – Вот и верь после этого женам! Я-то думал, ни за какие богатства на земле не пустишь ты меня биться с мужами Ирландии. Но если ты сама посылаешь меня против них, я пойду.
С этими словами он поднялся, чтобы идти к двери, а когда он вставал, то накинул на себя плащ и наступил на него, отчего золотая застежка отстегнулась, упала ему на ногу и вонзилась в палец.
– Застежка по-дружески предостерегает меня!
Все же он покинул дом и приказал Лаэгу запрягать повозку. Следом за ним бросились Катбад, Глеананн и жены Улада. Они схватили его за руки и за плечи, но не смогли остановить, потому что он слышал шум битвы и думал, будто великое воинство топчет Эмайн, да и во всей равнине ногу негде поставить, так много там собралось ирландских воинов. Ржали кони, кричали люди, и Кухулин словно воочию видел горящий город Конхобара, а весь холм был будто бы усыпан вещами, вытащенными из домов. Он был уверен, что уже снесен солнечный дом Эмер, сгорел Дом Алой Ветви и Эмайн весь в огне и дыме.
Катбад старался успокоить его.
– Милый сын, – молил он, – послушайся моего совета, подожди еще один день, не ходи против ирландцев, и тогда я сумею защитить тебя от колдовских чар одноглазых дочерей Галатина.
Однако Кухулин стоял на своем.
– Милый учитель, что мне думать о моей жизни, если она подходит к концу, да и Ниав отпустила меня биться с мужами Ирландии.
В это время прибежала Ниав и запричитала:
– Горе мне! Мой милый Пес, за все богатства земли не отпустила бы я тебя! Не я отпустила тебя, а Боув, дочь Галатина. Это она приняла мое обличье. Останься со мной, мой возлюбленный!
Кухулин не поверил ей и вновь приказал Лаэгу готовить повозку и оружие. Лаэг послушался, но в первый раз послушался без всякой радости. Да и кони, завидев, что он берется за упряжь, отпрянули от него. Серый из Махи так и не подпустил его к себе.
– Воистину, – удивился Лаэг, – они тоже предостерегают Кухулина. Ты, – обратился он к Серому из Махи, – ни разу до сих пор не бегал от меня и не боялся упряжи.
Он пошел к Кухулину и сказал ему так:
– Клянусь богами моего народа, никому не справиться сейчас с Серым из Махи. Иди сам и уговаривай его впрячься в повозку.
Кухулин подошел к Серому, и конь трижды повернулся к нему левым боком. Кухулин рассердился.
– Никогда еще ты не вел себя так!
Тогда Серый из Махи подошел к нему, и на ноги Кухулину скатились круглые кровавые слезы.
Накануне распрягала повозку Морриган, и она сломала ее, потому что не хотела, чтобы Кухулин участвовал в битве и погиб.
Тем не менее повозка в конце концов была готова, и Кухулин отправился на ней в Эмайн прямо в дом, в котором жила Эмер. Она вышла и потребовала, чтобы он приблизился к ней.
– Нет, – отказался Кухулин. – Сначала я еду в Муиртемне биться с воинами из четырех могущественных королевств Ирландии. Я отомщу им за все, что они натворили в Уладе.
– Это все колдовство, – попробовала отговорить его Эмер.
– Слушай, жена, я поклялся, что не вернусь сюда без победы над ирландскими мужами.
Он повернул повозку на юг и помчался дорогой Меадон Луахайр, а вслед ему запричитала Леборхам, и сто и пятьдесят королев, которые были в это время в Эмайн Махе, тоже запричитали ему вслед и стали бить в ладоши, потому что знали: не вернется к ним Кухулин.
9. Смерть Кухулина
Кухулин в последний раз поехал к своей матери Дехтире. Она вышла ему навстречу из дома, потому что знала, что он едет биться с целым ирландским воинством, и налила ему полную чашу вина, как делала всегда, когда он приезжал к ней.
Кухулин взял у нее из рук чашу, а в ней оказалась красная кровь по самые края.
– Горе мне! – вскричал Кухулин. – Понятно, почему все отказываются от меня, если даже родная мать подносит мне кровь вместо вина.
Дехтире налила другую чашу и третью, но каждый раз, едва Кухулин брал ее в руки, вино в ней превращалось в кровь.
В ярости Кухулин хватил чашей о камень, и она разбилась.
– Не твоя это вина, милая мать. Счастье отвернулось от меня, и моя жизнь подходит к концу. На этот раз не вернуться мне живым домой.
Дехтире принялась умолять его подождать еще один день, а там, глядишь, подоспеет на помощь Конал, но Кухулин сказал так:
– Не проси. Я не буду ждать. На все богатства земли не променяю я мое доброе имя. С того самого дня, когда я в первый раз взял в руки меч, не бегал я от сражений и поединков. И сейчас не побегу, потому что доброе имя дороже жизни.
Он отправился дальше, и с ним Катбад, который не оставлял его ни на мгновение. Неожиданно они увидели девицу, стройную, белокожую, светловолосую, которая стирала чьи-то одежды, терла и никак не могла оттереть алые пятна, отчего она заливалась слезами и беспрерывно причитала.
– Милый Пес! – воскликнул Катбад. – Ты видишь девицу? Твои одежды она стирает и плачет над ними, потому что ты идешь на смертельный бой с воинством Медб. Это дурное предзнаменование, и лучше тебе повернуть назад.
– Милый учитель, – отвечал ему Кухулин, – ты прошел со мной большой путь. Неужели ты думаешь, что я поверну обратно и не отомщу мужам Ирландии, пришедшим разрушить мой дом и ограбить мою землю? Что мне до женщины из племени сидов? Пусть она стирает грязные тряпки. Скоро у нее будет много других одежд, запачканных кровью. Много будет копий, мечей и щитов в кровавых лужах, потому что я возьму в руки мой меч и мое копье. А если ты печалишься, что я иду сражаться, то я-то этому рад, хотя могу погибнуть. Возвращайся в Эмайн к Конхобару и Эмер. Передай им от меня привет, скажи, пусть они живут долго, а я больше с ними не увижусь. Горько мне расставаться с ними! – И он отвернулся от Катбада. – Ох, Лаэг, ждут нас вдалеке от Эмер тьма и несчастья, но было время, когда мы с радостью возвращались к ней из далеких земель.
Катбад покинул Кухулина, а он продолжил путь. Вскоре ему повстречались три старухи, слепые на один глаз, которые колдовали над ветками рябины, жаря себе на обед пса. Мимо хотел проехать Кухулин, понимая, что это не к добру.
Однако одна из старух окликнула его:
– Стой, Кухулин, побудь с нами.
– Нечего мне с вами делать, – отозвался Кухулин.
– Это потому, что нам нечего предложить тебе, кроме пса. А будь у нас богатый стол, ты бы придержал коней и стал нашим гостем, но нам почти нечего тебе дать, и ты едешь мимо. А ведь того не почитают, кто не почитает малых, коли сам велик.
Кухулин подошел к ней, и она протянула ему собачью лопатку в левой руке, и он взял ее левой рукой, а потом положил левую руку на левый бок, и ему показалось, будто ударили его в левую руку, а потом в левый бок, и силы покинули их.
Отправился дальше Кухулин по дороге Меадон Луахайр, что проходит возле Слиав Фуад, и его увидел его враг Эрк, сын Каирбре. В руке у него полыхал красным огнем меч. Страшен был его лик. От волос, заплетенных в косы, исходило золотое сияние, менявшее цвет, словно под рукой кузнеца. Ворона Брани кружилась над его головой.
– Кухулин близко, – сказал Эрк мужам Ирландии.
Они перегородили дорогу щитами, соединив их все вместе, а трижды по два мужа посильнее Эрк поставил друг против друга, как будто они бьются не на жизнь, а на смерть, чтобы им сподручнее было звать Кухулина на помощь. Возле каждой пары стоял друид, и Эрк наказал им просить у Кухулина копье, потому что не сможет Кухулин отказать друиду.
Не просто так он это сделал, а потому, что дочери Галатина предсказали, что погибнет Кухулин от своих же копий.
Еще Эрк наказал мужам Ирландии кричать что есть мочи при виде Кухулина, который, подъехав поближе, взялся за меч и копье и после трех громовых ударов равнина Муиртемне была усыпана отдельно головами, руками, ногами, словно морской берег песком, словно небо звездами, словно майская трава росой, словно земля снежинками зимой или листьями осенью. Красной стала равнина после трех ударов Кухулина.
Потом он увидел будто бы ссорящихся мужей, и друид позвал его разнять их.
– Дай мне свое копье, – крикнул друид.
– Клянусь клятвой моего народа, тебе оно не так нужно, как мне сегодня. Мужи Ирландии пошли на меня войной, а я иду против них.
– Я пущу про тебя худую славу, если ты мне откажешь, – пригрозил Кухулину друид.
– Не было еще такого, чтобы я кому-нибудь отказал.
С этими словами Кухулин метнул в него копье и пробил ему голову, убив заодно и мужей, которые стояли за ним.
Кухулин направил коней на ирландских воинов, и расступились они, а тем временем Лугайд, сын Куроя, подобрал копье.
– Кто падет от него, дочери Галатина? – спросил он.
– Король падет.
Лугайд метнул копье в повозку Кухулина и попал в Лаэга, сына Райангабра. Он упал на подушки, и кишки вывалились у него из живота, окрасив все вокруг кровью.
– Горе мне! – вскричал Лаэг. – Я умираю.
Кухулин выдернул копье из живота Лаэга, который еле слышно простился с ним.
И Кухулин сказал:
– Быть мне сегодня и воином и возницей.
Потом он увидел еще двух мужей, как будто бившихся друг с другом, и один из них крикнул, что Кухулин покроет себя позором, если не поможет ему.
– Дай мне свое копье, Кухулин, – попросил друид.
– Клянусь клятвой моего народа, тебе оно не так нужно, как мне сегодня, ибо предстоит мне одному освободить Муиртемне от воинов четырех королевств Ирландии.
– Я пущу о тебе худую славу.
– Не привык я дарить больше одного подарка в день, а за свое имя я уже заплатил.
– Тогда я пущу худую славу об Уладе.
– Еще никто не хулил Улад из-за меня. Пусть мне мало осталось жить, но сегодня не ляжет позор на Улад.
С этими словами он метнул копье в друида и пробил голову ему и еще девяти мужам, которые стояли позади него, а сам отправился дальше, и воины расступались перед ним.
Копье же взял Эрк, сын Каирбре Ниафера.
– Кто падет от него? – спросил он у дочерей Галатина.
– Король падет.
– То же самое вы сказали Лугайду, – напомнил им Эрк.
– Правильно. Лаэг, сын Райангабра, возница Кухулина, король всех ирландских возниц, пал от него.
Эрк метнул копье, и попало оно в Серого из Махи. Кухулин вытащил копье и простился со своим конем. Серый из Махи ушел от него, не сняв упряжи, и вернулся в Глас-линн, серое озеро в Слиав Фуад.
А Кухулин продолжил свой путь между расступавшимися перед ним воинами и увидел еще двух мужей, будто бы бившихся в поединке, и он встал между ними, как делал это прежде. Опять друид потребовал у него копье, и опять Кухулин отказал ему.
– Я пущу о тебе худую славу, – сказал друид.
– Я уже заплатил тому, кто хотел опозорить мое имя, и не могу делать это дважды за один день.
– Я пущу худую славу об Уладе.
– И за это я уже заплатил, – отозвался Кухулин.
– Тогда я пущу худую славу о твоем роде.
– Не быть этому. Никогда не узнают улады, что позор на них пал из-за меня, ведь не вернуться мне больше к ним. Мало осталось мне жить.
С этими словами он метнул копье и пробил голову друиду и многим мужам, которые стояли позади него.
– Не по-доброму творишь ты добро, – воскликнул, падая, друид. В последний раз Кухулин поехал сквозь расступающееся воинство, а копье вытащил Лугайд.
– Кто падет от него, дочери Галатина? – спросил он.
– Король падет.
– Вы уже говорили это Эрку.
– Правильно, – отвечали дочери Галатина. – Пал Серый из Махи, король всех коней в Ирландии.
Тогда Лугайд метнул копье и попал в Кухулина. Сразу понял Кухулин, что настал его смертный час. Упал он на подушки, и вывалились у него из живота кишки, окрасив все вокруг кровью. И его единственный конь Черный Кинглайн покинул своего хозяина, короля героев Ирландии, умиравшего в Муиртемне.
Сказал Кухулин:
– Прежде чем умереть, хотелось бы мне испить воды из вон того озера.
– Иди, если обещаешь вернуться.
– Вернусь, если вы придете за мной. Мало осталось у меня сил.
Он засунул кишки обратно в живот и направился к озеру. Испив воды, он весь вымылся, чтобы встретить смерть как подобает, а потом призвал к себе своих врагов.
Неподалеку он увидел камень-колонну и привязал себя к ней, чтобы не встретить смерть лежа. Враги окружили его, но боялись подойти близко. Не верили они в его смерть.
– Позор вам, – крикнул Эрк, сын Каирбре, – что не можете вы отрубить ему голову, как он отрубил голову моему отцу!
Пришел Серый из Махи защищать Кухулина, пока теплится в нем жизнь и геройский огонь не погас над его головой.
Трижды ирландские воины хотели подойти к Кухулину, и трижды Серый из Махи не подпускал их, убив раз за разом пятьдесят мужей зубами и тридцать копытами. Потом люди говорили: «Пришлось много потрудиться Серому из Махи, когда умирал Кухулин».
Прилетела откуда-то птица и села Кухулину на плечо.
– На эту колонну птицы никогда не садятся, – сказал Эрк.
Тут вышел вперед Лугайд, убрал Кухулину с плеч волосы и отрубил ему голову под громкие крики ирландцев. Меч выпал из руки Кухулина и, падая, отсек правую руку Лугайду. Тогда ирландцы в отместку отрубили Кухулину еще руку. Огонь над головой Кухулина погас, и лицо у него стало белым, как только что выпавший снег.
Ирландцы решили между собой, что если Медб собрала воинство, то ей увозить в Круахан голову Кухулина.
– Нет, – отказалась от этой чести Медб. – Пусть Лугайд берет ее.
Лугайд со своими воинами отправился на юг по направлению к реке Аифе и увез с собой голову и правую руку Кухулина.
В это время выступило против врагов воинство Улада под предводительством Конала. На пути им повстречался окровавленный Серый из Махи. Понял Конал, что умер Кухулин, тогда повернул он Серого из Махи и поехал за телом героя. Кухулин все еще стоял, привязанный к камню-колонне, и Серый из Махи подошел к нему и положил голову ему на грудь.
– Серый из Махи много потрудился, чтобы защитить его, – сказал Конал.
Конал вернулся к своему воинству, по дороге обдумывая, как ему отомстить за смерть Кухулина. Много лет прошло с тех пор, как Конал и Кухулин договорились мстить убийцам того, кто падет первым.
– Если меня убьют первым, – спросил тогда Кухулин, – сколько тебе понадобится времени, чтобы отомстить за меня?
– До вечера того же дня, – обещал Конал, – ты будешь отмщен. А если я погибну первым, сколько тебе понадобится времени?
– Не успеет высохнуть твоя кровь на земле.
И Конал помчался следом за Лугайдом к реке Аифе.
Лугайд уже собирался мыться, но предупредил своего возницу:
– Гляди по сторонам, как бы кто не подошел незамеченным.
Возница исполнил приказ.
– Воин мчится сюда. И, верно, все вороны Ирландии кружат над его головой. А впереди него хлопья снега ложатся на землю.
– Это не друг, – понял Лугайд. – Это Конал на Даб-деарг. А птицы, которых ты видишь, – комья земли из-под копыт коня. Хлопья снега – пена, что падает с его морды. Смотри зорко, не свернет ли он в сторону.
– Он мчится по следам воинства, – сказал возница.
– Пусть едет мимо, – отозвался Лугайд. – Не время мне биться с ним.
Однако Конал заметил Лугайда и не свернул с пути.
– Удача не изменила мне и не спрятала от меня лицо должника, – сказал Конал. – Ты в долгу у меня, и я приехал за долгом. Ты убил Кухулина. И теперь ты заплатишь мне за его смерть.
Они решили биться в Маг Аргетрае, и Конал ранил Лугайда копьем. Потом они бились в Ферта Лугайде.
– Честно бейся со мной, – потребовал Лугайд.
– Что значит – честно?
– Бейся одной рукой.
Конал согласился и привязал одну руку к боку. Долго они бились, и силы у них были равны. Никак не мог Конал одолеть Лугайда, и тогда его конь Даб-деарг приблизился к Лугайду и укусил его за бок.
– Горе мне! – вскричал Лугайд. – Нечестно ты, Конал, ведешь себя.
– Я веду себя честно, потому что не было промеж нас уговора насчет коня.
– Знаю я, что ты будешь биться, пока не отрубишь мне голову, как я отрубил голову Кухулину.
– Береги же свою голову! Поставь свое королевство против моего королевства, свою славу против моей, и будь ты даже первым героем Ирландии, не уйти тебе от меня!
Конал убил его и увез голову Кухулина к камню-колонне, где все еще было его тело.
К этому времени Эмер уже узнала о том, что случилось, о том, что мужи Ирландии и колдуньи, дочери Галатина, извели ее мужа. Леборхам рассказала ей обо всем, потому что Конал Кеарнах повстречал ее на пути и велел везти худую весть в Эмайн Маху. Леборхам отыскала Эмер в ее доме в верхней комнате. Она сидела у окна и смотрела вдаль, ожидая гонцов с поля битвы.
Все жены Улада вышли к Леборхам, и все стали плакать и вопить, обжигая себе щеки горючими слезами. Скоро не только Эмайн, но и весь Улад огласился отчаянными криками.
Конал привез в Эмайн тело и голову Кухулина, а потом запричитал над ними:
– Счастлив был Кухулин и удачлив с малых лет! Не было героя храбрее его, павшего от руки Лугайда. Горе всем нам! Не будет мне покоя, пока не падут от моей руки все вожди Ирландии!
Горе мне! Зачем пошел ты биться, не дождавшись Конала Кеарнаха? Горе мне! Ты был мне приемным сыном, а теперь вороны пьют твою кровь! Нет с нами Пса, и все от велика до мала в Уладе плачут над ним!
– Надо похоронить Кухулина, – сказала Эмер.
– Нет, – возразил Конал, – сначала я отомщу мужам Ирландии. Громко кричат в Муиртемне, и во всем Уладе плачут по Кухулину. Муж, что лежит тут в луже крови, был надежной защитой всем уладам, не боялись мы за наши границы, а теперь его нет с нами. Счастлив был Лугайд, сын Куроя, убить Кухулина, потому что Кухулин погубил многих вождей и детей Деагуида вместе с Фамайном, сыном Фораха, и Куроем, сыном Дайре. От этих криков мутится у меня в голове и не могу я, Кухулин, не ответить на эти крики, потому что остался я теперь один. Не было мужа в Ирландии, не боявшегося меча Кухулина! Разрывается у меня сердце из-за смерти моего брата. Пусть трепещет Ирландия! Страшна будет моя месть. Никто не избегнет ее! Прольется много крови! И по всей земле до конца времен не забудут Конала Кеарнаха! Пока жив хоть один человек в Мунстере, Коннахте и Лейнстере, не перестанет он оплакивать тот страшный час, когда поднялись мужи Ирландии против Кухулина. Если бы не колдуньи, дочери Галатина, не справиться бы им с героем Улада.
Ярость охватила Конала. Он сел в повозку и помчался следом за мужами Ирландии, как незадолго до того за Лугайдом.
А Эмер взяла в руки голову Кухулина, и омыла ее, и завернула в шелковое покрывало, и прижала к груди, и стала плакать над ней:
– Горе мне! Прекрасной была голова, что теперь мертвая лежит у меня на руках. Многие короли и мужи со всей земли оплакали бы тебя, если бы знали о твоей гибели! Все барды и друиды Ирландии и Альбана оплакали бы тебя! Много добра и драгоценных каменьев, много золота и серебра привозил ты мне из чужих земель, завоеванных твоей силой и доблестью.
Горе мне! Горе мне! Ты, Кухулин, погубил много великих героев, сотни великих героев пали от твоей руки. А теперь моя голова будет лежать рядом с твоей в одной могиле!
И твоя рука, Кухулин! Нежной была твоя рука, и часто засыпала я на ней, на моей любимой руке!
Милый твой рот, Кухулин! Как сладко умел ты рассказывать были и небылицы. С тех пор, как любовь осветила твое лицо, ни разу твой рот не отказал ни слабому, ни сильному.
Милый мой муж, милый муж, одолевший великое воинство! Милые твои холодные волосы, и милые румяные щеки!
Милый мой король, милый король, никому не отказывавший. Тридцать дней прошло с тех пор, как я в последний раз лежала рядом с тобой!
О, два копья! Два копья! И щит! И смертельный меч! Пусть возьмет их Конал, муж, великий в битвах! Бесценен дар, какого еще никто не видывал!
Я рада, рада я, Кухулин из Муиртемне, что ни разу не устыдился ты из-за меня, что всегда я была верна тебе.
Счастливы те, те счастливы, кто никогда больше не услышит крик кукушки, ибо нет больше в живых Пса из Муиртемне!
Унесет меня прочь, как щепку уносит река! Не причешу я сегодня моих волос. Нет отныне у меня других слов, кроме «горе мне, горе мне».
И еще она сказала:
– Давно уже привиделось мне во сне, что Кухулин падет в битве с мужами Ирландии, и Дандеалган сравняют с землей, и щит героя расколется, и меч и копья сломаются, и Конал будет сеять смерть, и мы с тобой ляжем в одну могилу. Горе мне, любовь моя, – причитала Эмер, – часто были мы с тобой вместе и были счастливы. Пусть обыщут хоть всю землю, но не найдут нигде, чтоб сошлись в одном месте такие короли из коней, как Серый из Махи и Черный Кинглайн, такой король из возниц, как Лаэг, да мы с Кухулином. Разрывается у меня сердце от плача жен и мужей, от криков юношей Улада, ослабевшего без тебя. Как им отомстить, если нет тебя с ними?
Долго еще она причитала, а потом увезла тело Кухулина в Дандеалган, и там тоже все плакали и причитали, пока не возвратился Конал Кеарнах из своего кровавого похода в Ирландию.
Не мог он найти успокоение, пока не обагрил руки в крови мужей Мунстера, и Коннахта, и Лейнстера.
А обагрив руки в крови ирландских мужей, он возвратился в Дандеалган, и с ним его воины, но только не было веселого пира в честь их возвращения. Конал привез много голов и сложил их все на зеленом лугу, и, увидев их, громко закричали домочадцы Кухулина и Эмер.
Эмер вышла из дома и, увидев Конала Кеарнаха, сказала так:
– Честь тебе и хвала, король героев! Пусть ни одна из твоих ран не будет смертельной! Ты отомстил за беды Улада, и теперь тебе осталось лишь вырыть нам могилу и положить меня в нее вместе с Кухулином, потому что не жить мне без него.
– Скажи, Конал, – спросила она, – чьи это головы на лугу?
Конал ответил ей так:
– Дочь Форгала, сладкоречивая Эмер, я отомстил за славного Пса Улада и привез эти головы с юга.
– Чья эта большая голова с черными волосами и гладкими щеками, что пунцовее розы? С левого края лежит она, не побелевшая от времени.
– Это голова Эрка, короля Меата и сына Каирбре, у которого были самые быстрые кони. Издалека я привез эту голову, отомстив за моего приемного сына.
– А это чья голова, что ближе ко мне, с мягкими волосами и гладким лбом, и глазами, как лед, и зубами, как белые цветы? Она прекраснее всех других.
Читать бесплатно другие книги:
