Нейрофитнес. Рекомендации нейрохирурга для улучшения работы мозга Джандиал Рахул

Все началось, рассказала мне Марина, 33-летняя учительница английского языка в средней школе, с элементарного слова ручка. За полгода до этого она на уроке раздала своим ученикам контрольное задание, и один мальчик пожаловался, что ему нечем писать.

«На вот, – сказала Марина, протягивая ему свою ручку, – возьми мою…» И тут ее заклинило. Она вдруг осознала, что не может выговорить слово, обозначающее простейшую письменную принадлежность, которую держит в руке.

В течение следующих пяти месяцев такие же затруднения стали возникать у Марины с произнесением множества других общеупотребительных слов – они никак не желали сходить с ее языка. И хотя подобные случаи учащались, женщина отмахивалась от них, принимая за досадные выкрутасы памяти. Она старалась не подавать виду, но душу все больше сжимала тревога, потому что мысли никак не могли пробиться наружу в виде слов.

Марина родилась и выросла в Чили, а когда ей было 12 лет, родители эмигрировали в США и поселились в Южной Калифорнии. Так что ее родным языком был испанский, а английский она выучила позже как второй язык. Теперь, когда английские слова вдруг стали чужеродными для нее, Марина все чаще заменяла их испанскими, чтобы избегать мучительных пауз и сохранять беглость речи. Если английское pen – ручка – никак не отыскивалось, на его место легко и естественно проскальзывал испанский аналог – pluma. И так при любом затруднении: родной язык тотчас же приходил на помощь Марине, словно лексический спасательный круг.

Казалось бы, что такого? Кто не сталкивался с подобными досадными провалами, когда нужное слово или имя застревает на кончике языка и никак не желает произноситься? Но учащающиеся случаи подобной «забывчивости», учитывая возраст Марины, выглядели очевидной ненормальностью и не могли не встревожить ее семейного врача. Он отправил женщину на томографию мозга, которая выявила маленькое аморфное затемнение в центре левой височной доли. В заключении было написано: «подозрение на злокачественное новообразование».

Если бы на МРТ новообразование выглядело яркой белой кляксой, это могло указывать на опасную для жизни глиобластому – высокозлокачественную агрессивную форму опухоли мозга, которая посылает химические импульсы, стимулирующие рост новых кровеносных сосудов, чтобы питать свои клетки. Как результат, клетки опухоли могут всасывать контрастное вещество, которое впрыскивают в вену обследуемого, и потому на снимке они выглядят ярким пятном. Между тем затемнение на МРТ-снимке, наблюдавшееся у Марины, позволяло с большей уверенностью предположить медленно развивающуюся менее инвазивную (менее прорастающую) опухоль мозга, которая лучше поддается лечению.

Я объявил Марине и ее мужу: «Теперь мне в целом понятно, почему слова застывают у вас на языке, хотя один момент пока не прояснился, и его-то я хотел бы с вами обсудить». Я разложил перед ними МРТ-снимки, где опухоль была видна лучше всего, и указал на затемненное пятно. Возможно, это рак. Но, поспешно добавил я, это очень редкая форма опухоли мозга, которую можно излечить хирургическим путем, если удастся удалить полностью. Оглушенные страшным известием, Марина и ее муж, словно утопающие за соломинку, ухватились за слово излечить – хоть какой-то проблеск надежды.

Нейрохирургическая операция по удалению такого типа опухоли представляет огромную трудность. Тем более что у Марины она засела в левой лобно-височной области – как раз там, где локализуется центр речи. Раковые опухоли принимают самые разнообразные трехмерные формы, и двух похожих в принципе нет. И значит, каждый раз тебе противостоит противник в новом обличье, какого еще не приходилось встречать. У Марины он затаился под чрезвычайно чувствительной элоквентной мозговой тканью, которая управляет способностью к речи и движению языком.

Находись это образование на любом другом участке мозга, в моем распоряжении имелось бы множество безопасных зон доступа через мозговые оболочки внутрь, к глубоко локализованной опухоли. В этом же случае зона для хирургического доступа оставалась только одна – через тот загадочный участок мозга, где обитает «дар речи». К тому же инородный нарост нужно было удалить полностью, следовательно, требовалось отыскать несколько «окон» безопасного доступа через область повышенного риска, расстилающуюся по краям глубокой сильвиевой (или боковой) щели, разделяющей левую лобную и левую височную доли, где полным-полно критически важных для функции речи нейронов. Стоит задеть не тот участок, и пациент рискует лишиться способности не только говорить, но и понимать смысл слов и жестов. Таким образом, соглашаясь на операцию, Марина рисковала полностью утратить способность к общению.

БрокА и ВЕрнике

Давайте ненадолго отвлечемся от истории с Мариной и попробуем больше узнать об особенностях локализации центра речи. Эту тему в ученом сообществе активно обсуждали на протяжении всего XIX века. Некоторые утверждали, что центр речи расположен везде и нигде, по всей коре головного мозга, и удаление любого его участка не может полностью лишить человека способности говорить и понимать. Первое свидетельство, что центр речи имеет в мозге вполне конкретный адрес, невольно предоставил французский башмачник, который в 1840 году, когда ему исполнилось 30 лет, почти полностью утратил дар речи. Единственное, что бедняга еще был способен выговорить, – это слово «тан». Правда, Луи Леборн, так звали башмачника, сохранил способность понимать речь и делать умозаключения, но до самой смерти мог произнести или написать одно-единственное слово: тот самый «тан». В ответ на обращенный к нему вопрос он обычно дважды повторял его: «Тан, тан». Леборна определили в Бисетр, госпиталь и приют для душевнобольных в ближнем пригороде Парижа, где он вскоре получил прозвище Тан. На 21-м году пребывания в Бисетре у Леборна парализовало правую сторону тела, а вскоре развилась гангрена.

Незадолго до кончины в апреле 1861 года пациента по прозвищу Тан посетил врач, особо интересовавшийся всем, что связано с поражениями речевой функции, – Поль Брока. По смерти Леборна он произвел аутопсию (вскрытие) его мозга и обнаружил очаг отмершей мозговой ткани, наподобие тех, что характерны для сифилиса, в задне-нижней части лобной доли поблизости от борозды, отделяющей лобную долю от височной[33].

Несколько месяцев спустя Брока встретился аналогичный случай потери речи, и тоже в госпитале Бисетр. На сей раз это был 84-летний Лазар Лелонг, способный выговорить лишь пять слов: oui («да»), non («нет»), trois («три»), toujours («всегда») и Lelo (так он коверкал собственное имя). После кончины Лелонга при вскрытии его мозга Брока обнаружил очаг отмершей мозговой ткани в том же самом месте, что ранее у Тана-Леборна.

Этот маленький участок коры головного мозга, получивший название зоны Брока, по общему признанию, играет ключевую роль в воспроизведении речи. А немецкий невропатолог Карл Вернике вскоре обнаружил еще одну важную область коры, которая ответственна за усвоение и понимание речи. Человек с травмированной речевой зоной Вернике[34] – она расположена в той же сильвиевой борозде, только со стороны височной доли, – сохраняет способность беглой речи, правда, она представляет собой бессмысленный винегрет из слов.

На протяжении столетия после открытий Брока и Вернике медицинская наука считала, что обнаруженные ими центры воспроизведения и понимания речи локализуются именно там, где решили ученые. Однако ко времени начала моей стажировки уже стало очевидно, что локализация зон Брока и Вернике указана очень приблизительно. Дар речи, как выяснилось, весьма искусно запрятался и тщательно скрывает свой точный «адрес».

УЧЕНЫЕ О МОЗГЕ: СОВРЕМЕННАЯ НЕВРОЛОГИЯ О БИЛИНГВИЗМЕ

Двуязычие Марины обернулось ценным даром для ее мозга. С точки зрения когнитивного здоровья польза от владения двумя языками сохраняется всю жизнь. И здесь нечему удивляться, поскольку картирование головного мозга показывает, что для каждого усвоенного нами языка в нем предусмотрена своя область, управляющая способностью пользоваться им. А постоянно задействованные нейроны обычно здоровы и благополучны, в отличие от праздных, которые в отсутствие необходимости выполнять конкретные задачи чахнут и увядают.

Посмотрим, как окупается билингвизм и каковы его блага в плане продуктивности мозговой деятельности.

Улучшается внимание. Британские ученые из Бирмингемского университета недавно провели эксперименты с участием 99 добровольцев, среди которых 48 с детства были двуязычными и одинаково владели и английским, и китайским языками, а остальные – только английским. Так вот, те, кто знал лишь один язык, выполнили два из трех тестов на внимательность медленнее, чем билингвалы, то есть владеющие двумя языками[35]. Сам переход с одного языка на другой, как заключили исследователи, улучшает способность человека сохранять концентрацию и внимание.

Десятки других исследований продемонстрировали аналогичные выгоды в плане внимания и способности концентрироваться, которые приобретают люди, хорошо владеющие двумя языками. Отчасти это обусловлено тем, что мозг билингвала вынужден активно подавлять один из языков, когда изъясняется на другом.

Умение мозга управляться с дополнительной нагрузкой в целом усиливает способность билингвалов контролировать внимание. Визуализирующие методы исследования убедительно показали пользу двуязычия для префронтальной коры и подкорковых структур. Чем лучше человек владеет вторым языком и чем раньше его освоил, тем больше серого вещества находится в левой теменной доле коры. В мозге владеющих двумя языками детей и взрослых обнаружено также больше белого вещества.

Улучшается обучаемость. В ходе четырехлетнего исследования учащихся муниципальных школ в Портленде детей случайным образом распределили на два потока: на одном преподавался только английский язык, на другом ученики одновременно обучались и иностранному языку – испанскому, японскому или китайскому. К концу четвертого года двуязычные учащиеся уже на целый год обгоняли сверстников из другого потока по навыкам чтения на родном языке[36].

В рамках другого исследования англоговорящих детей включили в программу изучения испанского языка методом погружения, и их результаты по тестам на проверку кратковременной памяти и способности запоминать слова оказались выше, чем у тех, которые занимались по программе изучения только английского языка.

Профилактика деменции. Выдающееся исследование опубликовали в 2007 году ученые из Торонто[37]: было показано, что у людей, говорящих более чем на одном языке, симптомы приобретенного слабоумия развиваются примерно на четыре года позже, чем у тех, кто способен изъясняться только на родном. В последующие годы целый ряд экспериментов, проведенных учеными в Монреале, Индии и Бельгии, подтвердил вывод коллег из Торонто: владение двумя языками дает эффект в виде защитного механизма, предохраняющего билингвалов от деменции. Как заключает недавно опубликованная журналом Current Opinion in Neurology обзорная статья, «практикуемый в течение всей жизни билингвизм представляет собой мощный когнитивный резерв, который отсрочивает наступление деменции»[38].

Надеюсь, общий посыл ясен: если у вас есть дети и вы владеете вторым языком, с детства приобщайте к нему своих отпрысков, общайтесь с ними не только на родном языке – этим вы усиливаете мощь их мозга и нарабатываете им когнитивный резерв на всю жизнь.

Картирование головного мозга

Итак, если я намеревался удалить Марине опухоль мозга, не нарушив ее способности производить и понимать речь, требовалось составить топографическую карту покрывающей ее большие полушария мантии со всеми индивидуальными особенностями и исследовать на предмет безопасных для моего скальпеля и наоборот, чувствительных речевых зон, куда вторгаться нельзя, чтобы не повредить речевую функцию. Но для этого женщина должна находиться в сознании и направлять мои поиски описанием своих ощущений. Словом, мне предстояло произвести церебральное картирование для поиска крошечных островков мозговой ткани, которые можно рассечь, не повредив речевую функцию, и использовать их как порталы для проникновения глубоко в мозг пациентки.

Я предупредил Марину и ее мужа, что во время операции по удалению опухоли она будет в сознании. От нее требовалось давать мне знать, в каких точках можно рассечь мозговую ткань ради доступа к опухоли безопасно для ее способности речи. А поскольку Марина – билингвал, каждую точку придется проверять дважды: сначала на предмет речи по-английски, а потом – по-испански.

Прошло три недели, и вот я стою у операционного стола в ожидании, когда Марина откроет глаза. Мы погрузили ее в сон на первый этап операции, пока срезали в нужном месте волосистую часть кожи головы, вскрывали череп и открывали твердую мозговую оболочку. Производить эти манипуляции без общей анестезии было бы слишком болезненно. А поскольку мозг не ощущает боли, потому что не имеет чувствительных нервных окончаний, анестезиолог уменьшал подачу седативного препарата, подготавливая мне условия для работы.

– С возвращением, – поприветствовал я Марину, – как вы себя чувствуете?

– Мутит, как с похмелья. А там что… уже открыто?

– А как же… Дайте мне знать, когда будете готовы, – отозвался я.

До операции мы с Мариной несколько раз проходились по всем этапам, и она точно уяснила, что от нее требуется.

Теперь я держал в левой руке электрический стимулятор – приспособление, по форме и размерам напоминающее перьевую авторучку, разве что на кончике «перо» раздваивается, как язык у змеи, на два кончика, между которыми пропускается слабый разряд электрического тока. Он воздействует на нервные клетки как электрошокер и позволяет временно «парализовать» крохотный участок мозговой ткани. Мозг не почувствует моих прикосновений, нет у него способности чувствовать, что его трогают, режут или производят с ним какие-либо манипуляции. Однако «оглушенные» током нейроны моментально впадают в ступор, и в результате мозг утрачивает функцию, за которую они отвечают.

Нейрофизиолог попросил Марину сосчитать до десяти. Она сосчитала. Он попросил пропеть алфавит. Она пропела. Потом проделать и то и другое по-испански, на ее родном языке. Получилось. Женщина без запинки назвала все цифры от одного до десяти и пропела все буквы испанского алфавита. Значит, можно начинать.

Вот я опускаю электростимулятор и прикасаюсь к микроучастку на внешнем крае зоны Вернике, парализуя находящиеся там нейроны. Нейрофизиолог задает Марине контрольные вопросы из заготовленного списка сначала по-английски, потом по-испански, и на все она отвечает бегло. Затем показывает разные предметы и просит сказать, что это. Ответы женщины безошибочны. С речью все в порядке.

Следовательно, делаю я вывод, этот микроучасток безопасен для вторжения. Если придется делать разрез здесь, мой скальпель не причинит вреда речевой функции Марины. Чтобы пометить его, я кладу сверху крохотный белый квадратик, невесомый, как конфетти, прямо на поверхность мозга. А поскольку она скользкая и влажная, никакого клейкого вещества не требуется, квадратик и так сразу пристает к нужному месту.

Перехожу к сопредельному участку. Тем временем Марина по просьбе нейрофизиолога нараспев произносит английский алфавит. Я жалю электростимулятором клетки мозга, а пациентка, не сбиваясь, продолжает выпевать буквы. Затем она снова плавно выводит алфавит, но уже испанский. Жду, пока пропоет его наполовину, и прижигаю участок своим прибором. Женщина останавливается на букве N моментально, словно я нажал выключатель. Речь парализована.

Значит, сюда мне хода нет. Я помечаю этот микроучасток квадратиком «конфетти» красного цвета с буквой S – это знак, что здесь запретная зона для Марининого испанского.

Через час влажно поблескивающая поверхность мозга Марины покрывается густой россыпью белых и красных конфетти – это своего рода топографическая карта области коры, отвечающей за речевую функцию. Квадратики с буквой E отмечают микроучастки, критически важные для речи на английском языке, а помеченные буквой S – для речи на испанском. На некоторых проставлено E/S – значит, эти места важны для речи на обоих языках. Белые конфетти отмечают «рабочие» микроучастки, здесь я смогу пройти скальпелем вглубь мозга, чтобы добраться до опухоли, но при этом не лишу Марину дара речи.

Теперь, когда «рекогносцировка» закончена, я приступаю к собственно нейрохирургическим манипуляциям. На «белом» микроучастке скальпелем создаю вглубь канал диаметром не более 3 мм. Он настолько узкий, что мне приходится прибегнуть к нейровизуализации – не могу же я действовать вслепую. «Глазами» мне служит оптическая система хирургической навигации. Она в реальном времени показывает трехмерные изображения Марининого мозга изнутри, чтобы я видел, что делаю.

Углубляюсь примерно на 5 см и достигаю края новообразования. Откладываю скальпель и вооружаюсь аспиратором. Откачиваю столько опухолевой массы, сколько возможно при доступе к ней под этим углом. Трубка аспиратора жесткая, а точка доступа окружена красными конфетти, куда мне нельзя вторгаться, а потому я не смогу изменить положение трубки или вывернуть под другим углом, чтобы выбрать всю инородную массу. Значит, потребуются еще «коридоры», уже с других «белых» порталов, позволяющие подобраться к проблеме с другой позиции. Осторожно врезаюсь в мозговую ткань, ни на миг не ослабляю внимания и постепенно, проникая к опухоли с разных точек доступа, удаляю ее.

На протяжении всей процедуры Марина, подчиняясь указаниям нейрофизиолога, то разговаривает, то напевает. А я знай себе проделываю дырки в ее мозге, пока он, весь испещренный каналами, не начинает смахивать на швейцарский сыр. Иначе нельзя, опухоль так искусно запряталась, что приходится атаковать ее с разных сторон. Всякий раз, как Марина внезапно замолкает, я тоже останавливаюсь и отдергиваю скальпель от драгоценных участков коры, которые отвечают за ее речь. Мы с Мариной вместе проводим операцию, словно она – коллега-хирург и направляет меня. Ее голос для меня – команда «Действуй!», ее молчание – «Стоп!».

Еще через три часа я уже накладываю последний стежок на кожу головы, чтобы сокрыть все, что натворил под крышкой черепа. Впрочем, это не конец. Хотя налицо все свидетельства, что мое хирургическое вмешательство не повредило речевой функции пациентки, я не успокоюсь, пока не осмотрю ее, когда она выйдет из наркоза – мне нужно удостовериться, что Марина способна говорить со мной на своих двух языках и понимать, что говорю ей я.

За пределами операционной уже поджидали ее родные и, пока я шел к ним, мучительно пытались прочитать на моем лице, как прошла операция. Чтобы не томить, я с ходу сообщил: «Она жива, может двигаться и говорить». От этих слов у них сразу гора свалилась с плеч, и далее мы могли уже спокойно и подробно обсуждать ситуацию.

Через день после операции нейрорентгенолог огласил результат проведенной Марине МРТ: степень GTR – gross total resection, или «радикальное удаление». Я придирчиво изучил МРТ-снимки и пришел к такому же выводу. Словом, насколько мы могли судить, удалось убрать все, до последней злокачественной клетки.

Весь следующий год Марина каждые три месяца приходила на обследование, и ее МРТ показывали, что все в порядке и никаких признаков опухоли не наблюдается. Зато к ней вернулась беглость речи и она начала снова преподавать в школе. Тревоги и страхи отступили.

Тяжелый выбор

Еще через три месяца Марина пришла на пятое контрольное обследование, и на снимке ее мозга обнаружилось маленькое темное пятнышко размером с виноградинку. И хотя сделанное сразу после операции МРТ-исследование не выявило следов опухоли, она исподволь росла, и теперь мы вынуждены были констатировать рецидив. Злокачественные клетки, укрывшись от всевидящего ока томографа и острого скальпеля хирурга, оказались живучи и, несмотря на все наши усилия, дали начало повторной опухоли. А она нередко приобретает более биологически агрессивную форму, чем предшественница.

Я показал снимки Марине. Для нее это был тяжелый удар. Впрочем, и для меня тоже. Мало того, что это означало повторную операцию без наркоза на открытом мозге, так еще это новообразование грозило оказаться более агрессивным и отнять у нас шанс на благополучное излечение.

И снова операционная. Монитор на стене показывает фото, сделанные мной в прошлый раз, с россыпями белых и красных конфетти, отображающих изначальную топографию речевой зоны: целый архипелаг из мозговой ткани, отвечающей за речевую функцию, где некоторое количество островков незначимы, зато важность других неоценима. Однако этой карте я уже не мог доверять. Не подлежит сомнению, что в ответ на хирургическое вмешательство речевые области в мозге перестроились.

Не исключено, что перед Мариной встанет тяжелый выбор: на этот раз для доступа к опухоли мне могло понадобиться рассечь мозговую ткань на критических для речи участках. Вопрос, какой из двух ее языков примет удар?

С помощью биопсийной иглы я взял образец опухоли и направил на анализ в лабораторию, расположенную в подвальном этаже клиники, чтобы быстро определить степень ее злокачественности. Затем мучительные полчаса мы дожидались ответа патологов. Наконец позвонили из лаборатории, и медсестра поднесла трубку мне к уху. Снова вторая степень! И это означало, что вторая попытка добиться GTR – полного тотального удаления – вполне осуществима!

Мы повторили процедуру картирования мозга. Установили, что английский язык заселил пучок мозговой ткани, где раньше обитали «испанские» нейроны. А участок коры, который прежде не отвечал за речевую функцию, приобрел критическое значение для беглости речи. Осталось и меньше участков, которые я с уверенностью мог бы пометить белым конфетти. Да, и не забывайте: одно неверное движение, из-за чего скальпель заденет крохотный, шириной не более 3 мм участочек коры, может лишить Марину способности владеть одним из ее двух языков.

Я надеялся, что один первоначальный разрез подарит мне возможность полностью удалить опухоль. Однако по опыту знаю, что иногда требуется еще несколько «окон доступа». И это ставило Марину, а она по профессии преподаватель английского языка, перед выбором почти невозможным. Готова ли она заплатить за полное удаление опухоли своим английским языком? А поскольку родным для нее был испанский, в случае, если ответственная за него область коры будет повреждена, Марина рисковала утратить оба свои языка и навсегда онеметь. На такой риск ни я, ни она пойти просто не могли. Подобного осложнения категорически нельзя было допускать.

Впрочем, существовал и еще один вариант: я мог не трогать те участки опухоли, к которым не было доступа с безопасных точек на поверхности коры. После операции ей оставалось бы пройти курс химио– и лучевой терапии и уповать на лучшее. Такой вариант не дал бы полного излечения, а лишь временно замедлил бы развитие опухоли. Но после операции ее лингвистические способности оставались бы в целости и сохранности.

Неделей раньше мы с Мариной и ее мужем обсудили два возможных сценария на случай, если опухоль притаилась под ответственной за речь областью коры.

– Пожертвуем английским, – решила Марина, – если уж придется, забирайте его, обойдусь, мне важно выиграть хотя бы 12 лет.

– Почему всего 12? – спросил я. – Мы ведь рассчитываем на полное излечение.

– Потому что через 12 лет, если я к тому времени совсем разболеюсь, мой младший уже успеет поступить в колледж.

И я выполнил желание Марины. Опухоль не оставила мне выбора, и добраться до нее иначе, чем через участок коры, чувствительный к речи, никак не получалось. Для полного удаления я рассек мозговую ткань на микроучастке, который чуть меньше года назад никак не был задействован в функции речи, а сейчас каким-то таинственным образом сделался пристанищем английского. В тот момент, когда мой скальпель вошел в кору на этом участке, женщина перестала быть билингвалом.

В следующие пять лет регулярно проводившаяся ей нейровизуализация не выявляла даже следов опухоли. Марина вылечилась от рака.

Правда, мы с ней общаемся на испанском.

ГИМНАСТИКА ДЛЯ МОЗГА: ОБРАТИТЕ СЕБЕ ВО БЛАГО ВТОРОЙ ЯЗЫК

Если вы уже знаете второй (или третий) язык, поскольку обучались этому в школе, считайте, что вам повезло. А если с самого детства росли двуязычными и слышали и понимали речь более чем на одном языке, считайте, что крупно повезло. Но что делать, если вы хотите создать в мозге когнитивный резерв, а ни одного иностранного языка в активе пока нет?

Рекомендую записаться на языковые курсы, но только те, где требуется физически посещать занятия. В последнее время развелось множество онлайн-курсов изучения иностранных языков, и их устроители заманивают вас щедрыми обещаниями, что не успеете оглянуться, как уже будете щебетать на новом языке словно птички. При этом некоторые заочные курсы дешевле, чем классическое очное обучение. Но вы же сами знаете, что сколько заплатишь, столько и получишь, и в этом смысле очные курсы дадут вам несравненно больше пользы, чем в Сети. Когда выкладываешь немалые деньги за занятия в классе по установленному расписанию, это уже сильный мотив прилежно посещать их.

Кроме того, очное обучение создает сильный стимул выполнять домашние задания и как следует готовиться к занятиям, поскольку там каждый на виду, ведь и преподаватель, и сокурсники не смогут не заметить, если ты после стольких уроков так и не умеешь составить простейшей фразы типа «Извините, как пройти в уборную?». Но, что намного важнее, общение с сотоварищами на изучаемом языке – лучший и почти чудодейственный способ совершенствовать разговорные навыки.

Если вы все же предпочитаете обучение в интернете, можете обратить внимание на Duolingo. Опубликованный в журнале PC Magazine критический обзор целого ряда обучающих языку онлайн-ресурсов и приложений делает вывод, что «лучшей бесплатной платформой для изучения иностранного языка можно считать Duolingo, бесспорно и несомненно». Duolingo рекомендует и New York Times, а Wall Street Journal «ни в малейшей степени не сомневается, что эта платформа во много крат лучше остальных бесплатных приложений для изучения языков и даст сто очков вперед кое-каким дорогостоящим аналогам». Какой бы способ вы ни выбрали, будь то очные курсы, мобильное приложение или поездка в страну для изучения языка среди его носителей, вашему мозгу эти занятия принесут однозначную пользу.

– Вот уже много часов он смирно сидит на каталке в приемном покое отделения скорой помощи, – сказала мне медсестра.

За все время не произнес ни слова и почти не пошевелился, так и застыл истуканом в своих засаленных обносках, не выказывая никаких чувств. Странный он какой-то: не то чтобы чем-то подавлен, но и не абсолютно спокоен. Поскольку дело происходило в Восточной Лос-Анджелесской больнице, я сразу понял, что передо мной бездомный.

– Вот, знакомьтесь, известный телевизионный продюсер, – со смешком закончила медсестра, понизив голос, чтобы не слышал пациент.

– Так-таки телепродюсер? – я решил, что она шутит.

– Он всегда так представляется, – ответила сестра, – я, говорит, известный бездомный телепродюсер.

Я заглянул в карту больного. Там говорилось, что Уильям то проживает в приюте, то уходит оттуда и время от времени поступает по скорой помощи сюда, в Восточную, каждый раз по поводу проблем с психикой. Он был высок и костляв, шапка густых пшеничных волос и того же оттенка пышная борода делали его похожим на исхудавшего льва. Я подошел к нему, представился и спросил, что с ним случилось.

– Голова, – односложно ответил он, – поранился.

Я попросил разрешения осмотреть его затылок. Он ответил утвердительно, взглянув на меня пустыми глазами.

На затылке обнаружилась ссадина, настолько глубокая, что кое-где даже просвечивала цветом слонового бивня обнаженная кость черепа.

– Как это произошло, Уильям? – спросил я.

– Упал.

Он и правда был весь какой-то заторможенный. Я осмотрел его, но не заметил на руках дорожек от инъекций. Не было при нем и никаких аксессуаров завзятого наркомана. Я просмотрел анализы – при поступлении у Уильяма взяли на анализ мочу и кровь, однако не обнаружилось и следа наркотических средств.

– Медсестра говорит, вы продюсер на телевидении, да? – уточнил я.

– Да, – сказал он, а потом назвал два ситкома и один сериал про полицейских, популярный в 1980-х годах.

– И вы их продюсировали?

– Точнее, я был исполнительным продюсером, – монотонно, как робот, произнес он.

– Как же случилось, что после всего этого вы оказались бездомным?

– Уволили.

Я еще раз заглянул в карту и удостоверился, что он не женат.

– У вас была жена?

– Развелись.

– А дети?

– Двое.

– Уильям, скажите, вы выпиваете?

– Нет.

– Принимаете вещества?

– Нет.

Поскольку у него не было перелома черепа, я велел врачу отделения скорой помощи промыть рану и наложить швы. Но клиническая картина у меня не складывалась. Была здесь какая-то странность: чем объяснить полную безучастность этого экс-продюсера? Почему его чувства словно заморожены? И я назначил бездомному МРТ-исследование. Эта процедура не подвергает пациента воздействию радиации, а я, может, обнаружу «зебру» – так в микрохирургии называют один очень редкий диагноз.

Через пять часов, когда я закончил очередную операцию, позвонили из рентгенологии.

– Тут для вас кое-что есть, – сказала рентгенолог.

Я спустился в ее кабинет, и она вывела на экран компьютера результаты томографии Уильяма. Один за другим передо мной мелькали снимки. Вот нос Уильяма, а это его глаза, лобная кость, дальше верхушки передней части лобных долей, а затем – яркое белое сферическое пятно размером больше куриного яйца, которое устроилось как раз посередине между правой и левой лобными долями.

Не надо быть врачом, чтобы заметить эту патологию или сообразить, что она не может не давать о себе знать.

Planum sphenoidale meningioma, вот что это такое – менингиома площадки клиновидной кости. Под этим заковыристым названием скрывается редкий вид опухоли, которая медленно растет прямо по центру лобной доли коры, в области, ответственной за мыслительные и исполнительные навыки высшего порядка. Новообразование такого типа не врастает в окружающую мозговую ткань и не может считаться злокачественным. В случае Уильяма оно явно росло исподволь, десятки лет, помалу, как медленно, но неотвратимо надвигается ледник.

Когда опухоль только пошла в рост, лобные доли не препятствовали ей, а приспосабливались, постепенно отодвигаясь в стороны, давая ей место. Но потом она разрослась уже так, что эти зоны под ее давлением прижались к внутренним стенкам черепной коробки. Равномерность этого мягкого, но неуклонного давления постепенно видоизменила лобные доли. Как вода за тысячелетие способна выдолбить изнутри огромный камень, так и постоянное устойчивое давление заставляет мозг менять форму. Однако симптомы – затухание эмоций и мотивации, утрата творческих способностей и самоконтроля – часто неотличимы от симптомов тяжелой степени депрессии или деменции, особенно потому, что они нарастают очень медленно, по мере того, как опухоль увеличивается и давит на лобные доли все сильнее, все больше прижимая их к непреодолимой преграде в виде стенок черепа. Из-за медленного и слабо проявляющегося натиска, равно как и из-за сходства симптомов с другими заболеваниями мозга, нам обычно не удается диагностировать Planum sphenoidale meningioma на ранних стадиях.

Единственным выходом при диагнозе Уильяма было удаление опухоли хирургически, но задача эта очень непростая. Через несколько дней Уильям лежал у меня на операционном столе, и я осторожно отворачивал вниз лоскут кожи с его лба, оставляя свободно свисать перед глазами и носом. Затем просверлил по кругу отверстия и с помощью маленького элеватора (тонкое нейрохирургическое «долото») принялся поднимать костный лоскут лобного участка черепа. И как будто в знак протеста последние тонкие костные соединения вдруг потрескались и отвалились обломками со звуком, какой бывает, когда расщепляется дерево.

А вот и несравненный шедевр, сотворенный Матерью-природой, высшее и окончательное испытание для талантов резчика-скульптора от нейрохирургии. Ни одна другая часть мозга не таит в себе столько опасностей, сколько срединная часть лобной доли, где глубокая борозда, или продольная щель, разделяет большие полушария мозга, как киль разграничивает днище корабля. По центру черепа спереди назад спускается плотная ткань серого мозгового вещества. Кроме того, здесь же залегает гигантская вена, дренирующая кровь из всех тканей мозга. Я скоагулировал ее, отсек несколько сантиметров, и открылось мое операционное поле: правая и левая лобные доли Уильяма, между которыми раскинулась опухоль.

Следующие несколько часов я выскабливал патогенную ткань из полости опухоли – жесткую и резиновую, как пережаренный эскалоп, – пока не осталась одна пустая оболочка. Миллиметр за миллиметром я отслаивал эту оболочку, сросшуюся со здоровой мозговой тканью. Я действовал очень осторожно, поскольку главным для меня было в процессе удаления опухоли не повредить поверхность мозга.

И вот я закончил, однако правая и левая лобные доли все еще оставались деформированными, по-прежнему предоставляя обширное ложе для менингиомы, которой уже не было. Но я знал, что это нормально: теперь, когда лобные доли больше не испытывают постоянного давления, они расправятся и примут положенную форму – это вопрос нескольких месяцев.

И еще я знал, что Уильяму на восстановление понадобится время. Когда мы переводили его в отделение реабилитации, он по-прежнему держался холодно-отстраненно и безучастно, как Спок из «Звездного пути». А через две недели, когда он явился на первый послеоперационный осмотр, я впервые заметил ухмылку на его лице. Прошло еще несколько месяцев, и я узнал, что Уильям возвратился в жизнь – теперь у него были и работа, и машина, и жилье. Возможно, он не сможет вернуться в прежнюю профессию, но, по крайней мере, восстановил отношения со своими взрослыми детьми, которые прежде сторонились его, подозревая в тяжелой наркотической зависимости.

Оглядываясь мысленно на случай Уильяма, я не устаю поражаться, насколько наше благополучие зависит от утонченной и хрупкой архитектуры мозга. Давая нам способности, мозг волен и отнять их у нас. Мы привыкли считать, что нашу личность определяют присущие нам высшие психические функции – интеллектуальные или творческие – и все то, что мы благодаря им создали или сделали возможным. Вряд ли кто-нибудь говорит о другом человеке, что тот «имеет креативность» – нам привычнее сказать, что «он креативный». Но стоит опухоли вторгнуться в лобную долю и растолкать ее правую и левую части, как мы убеждаемся – вот неожиданность! – что высшие психические функции совсем не наша неотъемлемая собственность, они лишь даны в пользование. И что любопытно: при повреждении одной из двух лобных долей человек по-прежнему может быть способен к нормальной жизнедеятельности. Эта согласованность обеих частей лобной доли рождает наивысшую форму психической деятельности – творчество.

Итак, что же рассказывает нам о природе творчества случай бывшего телепродюсера, у которого образовалась опухоль между правой и левой лобными долями? И как получилось, что вследствие постоянного давления на лобную долю опухоль отняла у Уильяма способность к творчеству? И где, в каком именно месте, высекается эта таинственная искра творчества?

ВЫДУМКИ О МОЗГЕ: МИФ О ПРАВОПОЛУШАРНОСТИ/ЛЕВОПОЛУШАРНОСТИ

Миф о правополушарности/левополушарности, определенно, одна из самых смехотворных выдумок о роли мозга. Зародился этот миф в 1973 году, когда в воскресном приложении к New York Times появилась статья, посвященная исследованиям будущего Нобелевского лауреата Роджера Сперри. «У каждого из нас доминирует либо левое полушарие, либо правое», – заявлялось там. Далее отмечалось, что, судя по всему, правое полушарие мозга отвечает за творческие или артистические способности, тогда как левое – за логику и аналитические способности и что каждый человек больше склонен к одному или другому типу способностей.

Все это выглядело так умно и здорово, что идея немедленно шагнула в массы и стала «общеизвестным фактом». Правда, она грешила одной маленькой проблемкой: совершенной ошибочностью. И дальнейшие исследования не оставили от нее камня на камне. Единственное здравое зерно в этой выдумке – что определенные отделы левого полушария мозга действительно изначально вовлечены в речевую деятельность и выполнение математических задач, например расчетов, или запоминание собственного распорядка дня. Но само понятие, что люди делятся на «правополушарных», с более выраженными творческими способностями, и «левополушарных», склонных к логическому мышлению, не имеет оснований. Убедительнее всего миф о доминировании правого или левого полушария развенчало опубликованное в 2013 году исследование ученых из Университета Юты[39]. Они изучили результаты МРТ мозга более тысячи людей от 7 до 29 лет, чтобы удостовериться, существуют ли подтверждения теории, что одни люди больше используют левое полушарие своего мозга, а другие – правое.

После серии исследований ученые заключили: «Полученные нами данные идут вразрез с описанием мозга в целом, предполагающим, что у одних индивидуумов сильнее развита нейронная сеть правого полушария, тогда как у других – нейронная сеть левого полушария». Проще говоря, одержимые математики и программисты, равно как художники и поэты, в одинаковой степени задействуют мощь обоих полушарий своего мозга.

Россыпи огоньков

Бесспорно, лобные доли – тот отдел мозга, который изнутри «упирается» в лоб, – имеют ключевое значение для творчества. Как самая «умная» часть мозга, его «командный пункт», лобная доля позволяет нам вести себя организованно, сознательно и целеустремленно – эти способности категорически недоступны нашим меньшим братьям.

Но один в поле не воин, и в одиночку с такого рода актами высшей психической деятельности лобная доля не справилась бы.

Обратим внимание на мозжечок – сгусток мозговых клеток, который лежит ниже и позади большого мозга и выдается из мозгового ствола, как выросший на старом дереве гриб. Когда я только поступил на медицинский факультет, нас учили, что он отвечает исключительно за точность мышечных движений, выработанных годами практики. Между тем опубликованные в последние годы исследования четко показывают, что повышенная активность мозжечка напрямую связана с решением творческих задач. И как сейчас считается, этот участок мозга координирует творческое мышление точно так же, как и точность мышечных движений.

Но чтобы возникло творчество, весь мозг, все его отделы должны действовать согласованно, гармонично и синхронно, как симфонический оркестр или, если хотите, футбольная команда. Искра творчества не вспыхивает в каком-то одном месте, нет, она высекается во всех точках, объединенных в величественную сеть.

Откуда нейробиологам знать, когда различные области мозга взаимодействуют и общаются? А мы подсмотрели за ними с помощью функциональной магнитно-резонансной томографии, которая производит не отдельные 3D-снимки, а снимает видеоролик работающего мозга. Это и позволяет прослеживать секунда за секундой, какие участки головного мозга проявляют больше или меньше активности, о чем мы судим по величине притока крови к разным его зонам в процессе нейронной активности. (Да, клеткам мозга тоже требуется больше крови, когда они активны, – точно так же, как вашим мышцам, когда вы переходите с шага на бег.) А хитроумные компьютерные программы дают возможность рассчитать, насколько вероятно, что активность нейрона вот здесь, в этом конкретном месте, синхронизирована с активностью другого нейрона вон там. Программа способна одновременно определять вероятности для десятков тысяч нейронов. Таким образом, она устанавливает, если мне будет позволена метафора, мигают ли огоньки в этой садовой гирлянде согласованно и стройно, или они рассинхронизированы и вспыхивают как попало? Так вот, теперь мы знаем: для творческой деятельности необходимо, чтобы все «огоньки» мигали согласованно.

В каждом человеке глубоко заложен священный сосуд творчества, только и ожидающий, чтобы его распечатали и выпустили заточенного в нем джинна на волю. Удивительно, но наряду с хорошо известными медицине нарушениями памяти и расстройствами настроения, которые приносит с собой деменция, у пациентов с болезнью Альцгеймера вдруг открывается художественный гений. Постепенное высвобождение «скрытых» художественных способностей чаще всего дает о себе знать в виде внезапно и ярко прорезавшегося таланта к рисованию или живописи. Этот феномен хорошо описан в медицинской литературе и впечатляюще показан в великолепном документальном фильме I Remember Better When I Paint («Лучше помню, когда рисую»)[40].

Подобным же образом саванты[41] внезапно проявляют гениальность в какой-нибудь узкой области сразу после того, как пострадали в автомобильной аварии или выдержали удар молнией: например, уникальные математические способности или невероятную одаренность в музыке. Это исключительные случаи, но они позволяют предположить, что в каждом из нас скрыт творческий потенциал.

А вот как я отыскал свой волшебный ключик к творческим озарениям.

Мой метод высвобождать креативную энергию

Фрэнсис Крик, один из трех лауреатов Нобелевской премии за открытие молекулярной структуры ДНК, отправился «в отставку» (от молекулярной биологии) в Сан-Диего, чтобы на свободе исследовать величайший, по его убеждению, не решенный наукой вопрос об истоках человеческого сознания. Мне выпала удача познакомиться с Фрэнсисом Криком в когда-то сонном городишке Ла-Холья – он относится к округу Сан-Диего на южной оконечности штата Калифорния и раскинулся на обращенном к океану живописном плоскогорье. Здесь на высоких утесах располагаются четыре ведущих научно-исследовательских института в области биологии: Институт Солка, некоммерческий Научно-исследовательский институт Скриппса, Медицинский исследовательский институт Сэнфорд-Бернэм и Калифорнийский университет в Сан-Диего. В Ла-Холья, где, как пишут, самый высокий в мире показатель числа неврологов на душу населения, я получил докторскую степень PhD.

Мне хорошо запомнился короткий разговор с Криком, особенно его совет, который навсегда отпечатался в моем сознании: «Из зубрилок получаются хорошие технари, а ученому позарез нужна творческая жилка». Прошел с десяток лет, а эти слова все сильнее перекликаются с тем, что я узнаю.

Теперь мне ясно, что самое сложное в руководстве лабораторией в «Городе надежды» – выдвигать оригинальные идеи о механизмах работы мозга и способах, которыми раковые опухоли угнетают его функционирование. Но очень непросто взглянуть по-новому на матушку-природу. Для этого недостаточно лишь проанализировать информацию или воспользоваться краудсорсингом[42]. Это вызов. Однако есть момент, который всегда подстегивает и вдохновляет меня. Известно, что порой одиночка одним махом решает проблему, над которой долго и тщетно бьются десятки научных коллективов, и одна блестящая догадка, стройная и старательно обоснованная, вдруг разом расставляет все по местам.

Мой метод генерирования идей вырос из давней привычки хирургического планирования. Если назавтра предстоит особенно сложная операция, вечером я дотошно изучаю снимки мозга пациента и засевшую в них опухоль, а засыпая, снова прокручиваю все это в голове, мысленно вращаю новообразование во всех проекциях, визуализирую соседствующие с ним опасные зоны, которые следует обойти. Наутро обязательно выделяю несколько минут, чтобы посмотреть снимки, уточнить форму и положение контуров опухоли. Я обнаружил, что благодаря этой простой практике в мое пространственное воображение надежно впечатывается объемная анатомическая картина операционного поля, где мне предстоит действовать.

В продолжение и развитие этого подхода я два вечера в неделю перед сном читаю статьи, напрямую или косвенно связанные с экспериментом, над которым работаю. Таким образом, прокручивая в голове полученные другими данные и выводы, пока мой мозг продолжает искать ответы на собственные научные и практические вопросы, я обнаруживаю новые связи между тем, что уже установлено, и любопытными, а порой и чересчур смелыми заключениями, к которым пришли мы в лаборатории.

Между прочим, такие мысленные блуждания в пограничной области между полудремой и бодрствованием доказали свою плодотворность не только для ученых вроде меня, но и для людей искусства. Сальвадор Дали в книге «50 магических секретов мастерства»[43], наставляя, как управлять сновидениями, отмечает: «Вам следует решить проблему, как “спать не засыпая”, как достичь вершин диалектического сна – ведь такой отдых находится на тончайшей невидимой грани, отделяющей сон от бодрствования»[44].

А поскольку все мы в сновидениях по части креативности не уступаем Дали, вполне возможно, что в момент наступления сна (в нейробиологии это промежуточное состояние называется гипнагогическим) и во время медленного перехода снова к бодрствованию (гипнопомпическое состояние) в нашем сознании на мгновение открываются порталы в подсознательную креативность, откуда, если успеть, можно выхватить творческое прозрение.

Смешанное состояние полусна-полубодрствования можно выявить с помощью электроэнцефалографии: прибор фиксирует одновременно и альфа-волны, характерные для бодрствующего человека в расслабленном состоянии, и тета-волны, характерные для состояния сна. Это единственное известное нам время, когда альфа– и тета-волны взаимно накладываются (см. рисунок ниже). И очень возможно, что сосредоточенное сознание на пороге сна и на рубеже пробуждения способно ухватить золотой ключик, который откроет двери в запрятанный в вашем подсознании творческий потенциал.

Впрочем, существует масса других способов растормошить свое творческое воображение. Потенциал креативности есть у каждого, только не все его реализуют.

ГИМНАСТИКА ДЛЯ МОЗГА. УПРАЖНЕНИЕ № 1: ПОЗВОЛЬТЕ РАЗУМУ БЛУЖДАТЬ

Всякий крупный прорыв в музыке, биологии, астрономии, литературе или технологиях неизбежно связан с тем, что чей-то дерзкий ум попрал общепринятые каноны и сделал то, что эксперты в этой области провозгласили невозможным или запретным. Есть, однако, свои достоинства и у тех, кто привержен правилам: подобно дисциплинированному водителю, они всегда следуют по разрешенной полосе и никогда не перескакивают бордюры. Но такой фокус имеет и темную сторону: он не допускает случайных, вневедомственных связей, которые определяют истинное творчество.

Человеческий мозг, знаете ли, все же не компьютер, как бы ни убеждали нас в обратном. Мозг – живая материя, и его правильнее уподобить буйно разросшемуся саду, чем картотечному шкафу, где все разложено по ящичкам в строгом порядке. А блуждание ума по собственному саду мыслей, воспоминаний, чувств и желаний – верный способ открыть свою творческую ипостась.

Наука подтверждает это. Блуждающий разум подстегивает творческое воображение. Чем дальше забредают мысли, чем больше мы витаем в облаках, тем отчетливее проявляются во время МРТ-исследования связи между отдаленными друг от друга областями мозга. Завзятые фантазеры не только изобретательнее, но и проявляют больше сообразительности при решении определенного рода тестов, о чем свидетельствуют недавние исследования Эрика Шумахера в Технологическим институте Джорджии[45]. «Принято думать, что витать в облаках предосудительно, – отмечал Шумахер после публикации своего исследования. – Но наши результаты вызывают в памяти классический образ рассеянного профессора, блестяще одаренного в своей области, но совершенно не от мира сего, а порой и вовсе не замечающего, что творится вокруг».

Ни в коем случае не призываю учащихся отвлекаться и не слушать своих преподавателей, а взрослых – в рабочее время мечтательно созерцать потолок. Безусловно, чтобы заложить прочную базу знаний, необходимо длительное время сохранять сосредоточенное внимание и концентрацию. Креативность, и в этом весь фокус, требует баланса между пребыванием здесь и сейчас и блужданием мыслями где-то там, между целенаправленным усвоением знаний и вольным полетом фантазий. Чарльз Дарвин, например, сначала основательно изучил биологию и ботанику, а потом так перекрутил в голове эти прочно усвоенные знания, что пришел к идее эволюции. Так и вам надлежит сначала взять на себя нелегкий труд освоить имеющийся свод знаний, и только потом начнут приходить оригинальные идеи, никого до вас не осенявшие.

ГИМНАСТИКА ДЛЯ МОЗГА. УПРАЖНЕНИЕ № 2: ИГРАЙТЕ!

В определенном смысле креативность сродни играм, только в версии для взрослых, и потому вряд ли удивительно, что детские игры и изобретательность старших имеют тесную глубинную связь. Даже для людей точных профессий, например инженеров, архитекторов или ученых, ранний опыт неструктурированной свободной игры, особенно заставляющей притворяться кем-то или верить в некую фантазию, служит хорошим подспорьем нынешнего творческого мышления.

Психолог Сандра Русс из Западного резервного университета Кейса более 20 лет изучает взаимосвязи между играми в детстве и креативностью во взрослом возрасте. «Посредством игры, – отмечает Русс, – дети учатся переживать эмоции и развивают познавательные способности, что помогает им экспериментировать с востребованным на протяжении всей жизни навыком решать проблемы». Она призывает родителей позволять детям играть с самыми обыденными предметами – коробками, кастрюлями и даже мебелью. «Игра учит их полезным умениям, которые они возьмут во взрослую жизнь и смогут творчески применить», – объясняет Русс[46].

Говоря об играх, Сандра Русс имеет в виду совсем не выездные лиги[47]. Упорядоченные, спланированные и регулируемые занятия, которые проходят под надзором взрослых, как, например, гимнастическая секция, шахматный клуб или домашние праздники, собирающие друзей ваших детей, чтобы чинно и благопристойно поиграть, сегодня почти подменили старые добрые вольные забавы, когда отпрыски сами придумывают, во что играть. Не рискуем ли мы воспитать поколение послушных, выдрессированных подобающе вести себя, прекрасно социализированных роботов? Кто знает? Одно можно утверждать наверняка: большинство современных детей воспитываются в тисках чрезмерной заорганизованности, когда все расписано по часам и подчинено правилам, и это не имеет ничего общего с атмосферой детства до XXI века.

И я не доверяю бесчисленным тестам, на которые обречены сегодня учащиеся многих начальных школ. Подобные строгости могут на корню убить в них искру креативности. Невозможно представить, но некоторые школы додумались вообще отменить каникулы – мои бы мальчишки точно взбунтовались! Другие учебные заведения бросаются в иную крайность: устраивают в начальных классах дополнительные перерывы во время учебного дня и отменяют домашние задания.

Я не утверждаю, что вам надлежит отобрать у детей смартфоны и планшеты, забрать их из балетного класса или спортивной секции и не отправлять в гости к другим детям. Но одно знаю точно: вольные, неорганизованные игры, в которые дети играют в раннем возрасте, закладывают основы их креативности и способности к творчеству во взрослой жизни. Я стараюсь предоставить моим троим сыновьям простор для самодеятельности – пусть сами изучают, исследуют, постигают и придумывают. Я даже позволяю им немного рисковать. Между прочим, с недавнего времени британские школы начали намеренно добавлять «элемент риска» в игры и классные занятия учеников (разумеется, под бдительным надзором учителей): например, разрешают играть с пилами, ножницами, старыми деревяшками и даже с огнем. Конечно, когда детям позволяют немного поозорничать, это не гарантия их будущей творческой состоятельности, но зато самый действенный эликсир для формирования разносторонних личностей.

Мы, например, во время недавнего семейного отпуска поручили 13-летнему сыну самостоятельно разработать для нас маршрут в лондонской подземке. И он правильно выбрал, на какую линию сесть, только ошибся с направлением. А мы позволили ему самому обнаружить промах, что он и сделал. В конце концов, чтобы у ребенка развивалась креативность, надо, чтобы он не боялся ошибаться и твердо знал: неудачи – неотъемлемая часть процесса. А сколько взрослых из опасения сделать что-то не так отказывают себе в шансе самовыражения?

ГИМНАСТИКА ДЛЯ МОЗГА. УПРАЖНЕНИЕ № 3: ВЫЙДИТЕ НА ПРИРОДУ

Конечно, прибежища хипстеров[48] в Бруклине или в районе Залива (Сан-Франциско) с их открытыми рабочими пространствами славятся как инкубаторы инноваций, однако природа также важна в воспитании креативности.

Психолог из Университета Юты Дэвид Страйер пригласил 30 мужчин и 26 женщин для простого эксперимента. Половине из них предложили пройти тест на креативность до четырех-шестидневного турпохода, остальные выполнили то же задание после него[49]. Итог: результаты проверки у группы, проходившей тест после путешествия в дикую природу, оказались на 50 % выше.

С незапамятных времен человечество превозносит природу за свойство пробуждать творческое воображение и питать вдохновением. Но вот факт: дети в США проводят за играми на открытом воздухе или в занятиях активными видами спорта меньше получаса в день. Теперь сравните это с теми восемью часами, которые они просиживают перед телевизором или (все больше и больше) уткнувшись в мобильные телефоны[50]. Между тем за последние 30 лет среднее число поездок в национальные парки и прогулок по лесу на душу населения снизилось на четверть.

Но чтобы природа благотворно воздействовала на ваше творческое мышление, совсем необязательно неделю бродить в дремучем лесу. Вполне подойдут и дадут хороший эффект даже получасовые прогулки в окрестностях дома, работы или школы. Эйнштейн, например, выработал привычку ежедневно проходить почти по 2,5 км из дома в Принстонский университет, где он работал, и обратно. Небольшая физическая нагрузка, глоток свежего воздуха, смена времен года – все это питательные вещества или, скажем, заправка для креативности вашего мозга.

Все мои рекомендации объединены следующим: я призываю ломать рутину и отдавать больше времени бездельничанью, даже настаиваю на этом. Спите, мечтайте, играйте, гуляйте – занимайтесь всем, чем угодно, кроме работы. Обратите внимание, это говорю вам я – отдавший годы и десятилетия учебе в медицинской школе, ординатуре, аспирантуре с докторантурой, чтобы постичь премудрости нейрохирургии. Я прекрасно осознаю необходимость много и сосредоточенно работать (по 18 часов в сутки). Но мы – люди, а не автоматы. И рождены для великих дел.

УЧЕНЫЕ О МОЗГЕ: МИКРОДОЗИРОВАНИЕ НА ПОЛЬЗУ КРЕАТИВНОСТИ

В последнее время высокотехнологичные сообщества Кремниевой долины и ее продолжения и конкурента Кремниевого берега проявляют интерес к психоделикам – лекарственным препаратам, которые вызывают фундаментальные искажения в мышлении и восприятии реальности. Прописанный врачом в мелких дозах прием такого рода средств называется микродозированием. В США психоделики законодательно запрещены – разве что вы принадлежите Объединенной церкви Христа в Кентукки, последователям которой Верховный суд США в виде исключения позволил употреблять айяуаску[51] для отправления религиозного культа. Исключение также сделано для пациентов, находящихся в медучреждениях на обследовании по подозрению в онкологии: врачам разрешено прописывать им малые дозы псилоцибина[52], чтобы снять тревогу и депрессию, которые нередко возникают у пациентов, услышавших подобный диагноз.

Отдавая дань вышеизложенному, замечу все же: когда человек под действием психоделика «переходит в иную реальность», процессы на молекулярном уровне оказывают весьма любопытный эффект на креативность мышления. Чтобы «войти в измененное сознание», нужно «обмануть» лобную долю мозга. Хотя креативность рождается именно там, она почти всегда «помалкивает», подавленная главными функциями лобной доли – планированием и исполнением, которые призваны максимально помочь нам справляться с повседневными заботами. Со временем мозг так прочно усваивает все эти привычки, что закрепляет эффективное поведение, формируя предпочтительные пути и сети для электрических импульсов – как между крупными городами со временем возникают сквозные магистральные автострады. А психоделики, как считается, на время демонтируют «магистрали» в лобной доле, и в результате остается лишь плотная равномерно распределенная сеть «автодорог». Это существенно расширяет разнообразие связей между нейронами мозга, благодаря чему у человека возникают неожиданные и оригинальные идеи.

Употребление психоделиков – не новый способ раскрепощать творческую энергию. С тех пор как были открыты подобные средства, накопилось немало скандальных историй, когда их прием длительно практиковали известные музыканты, художники и ученые. Да-да, и ученые тоже. Достаточно упомянуть Кэри Муллиса – он открыл молекулярный метод для точного многократного воспроизведения любого крошечного фрагмента ДНК (это называется полимеразной цепной реакцией, ПЦР), за что удостоился в 1993 году Нобелевской премии по химии (которую разделил с Майклом Смитом). Хотя в одном из материалов СМИ его назвали «пожалуй, самым большим оригиналом из всех, кто удостаивался Нобелевской премии по химии»[53], Кэри и не думал скрывать, что употребляет ЛСД, и, рассказывая, как его осенила эта идея, без стеснения заявил, что своим способом расплести двойную спираль ДНК он, по крайней мере отчасти, «обязан психоделическим средствам».

Многие другие иконы креативности прямо и открыто говорят о ценности и пользе психоделиков для их жизни и творчества. В одном источнике процитированы слова Стива Джобса, что «употребление ЛСД было одной из двух-трех наиважнейших вещей, которые я делал в жизни»[54]. И в этом же ключе Джобс, как пишут, добавил, что, по его мнению, Билл Гейтс «весьма расширил бы свои умственные горизонты, принимай он ЛСД».

Но я абсолютно далек от того, чтобы предложить вам следовать этому совету Джобса. Мало того, что баловаться такими снадобьями запрещено законом и потенциально опасно для здоровья, они к тому же пока еще очень слабо изучены.

Я сижу на наркотиках.

Ну вот, признался.

На психотропных веществах, которые подстегивают работу мозга. Даже сейчас, когда я печатаю эти строки, я нахожусь под кайфом, и очень нешуточным: от кофе.

Все дело в кофеине, а он, как известно, самое широко употребляемое наркотическое вещество в мире.

Этим ленивым январским воскресеньем, благо у меня выдался выходной и я в два часа дня засел за работу над книгой, прежде чем принять изрядную порцию моего любимого эспрессо, я «уговорил» бутылочку светлого эля.

Алкоголь еще одно широко употребляемое по всему миру наркотическое средство.

Бывает, что рецепт «эль + эспрессо» стимулирует, когда я занимаюсь писательством: без креативности не обойтись. Одно пиво – не больше – и следом чашка кофе. Плюс мой плейлист на сервисе бесплатного потокового аудио Spotify: сначала Sia, потом Nirvana, а дальше – как пойдет, или что-нибудь из Рианны, или Linkin Park.

Как ни странно, в другое время я редко употребляю алкоголь или кофе и, кстати, никогда не пью кофе, собираясь на работу в клинику. Я бы вообще не рекомендовал заниматься микрохирургией тем, кого не тонизирует сама перспектива вскрывать чью-то черепную коробку и кому для бодрости требуется чашечка кофе. Кроме того, вызываемые этим напитком приливы и отливы энергии просто-напросто мешают поддерживать нормальный рабочий ритм оперирования.

А когда сидишь за компьютером и изучаешь пустоту только что созданного документа Word? Я в такие моменты, как никогда, ощущаю острую потребность в подпитке своей творческой железы. Будьте добры, чашечку эспрессо и эль. Последний несколько растормаживает мою лобную долю, и я, очнувшись от транса, в состоянии накропать занимательную историйку. А кофеин дает пинка мозолистому телу моего мозга и помогает собраться с мыслями и внятно изложить детали и суть сюжета.

Но, как я заметил, после такого «допинга» лучше всего работается с текстом первые полтора часа, хотя оперировать иногда приходится до 18 часов подряд.

Я даже не пытаюсь разобраться, в чем дело. Я и для самого себя та еще загадка.

А своим опытом решил поделиться с вами, потому что большинство людей так или иначе действительно употребляют разного рода средства, стимулирующие работу мозга. Даже в штате Юта, где 60 % населения составляют мормоны (а вера запрещает им употреблять алкоголь, табак, кофе и чай), одно из самых высоких по стране число страдающих рецептурной наркоманией (тех, у кого развилась зависимость от рецептурных препаратов).

В конце концов, животный мир эволюционировал бок о бок с растительным со времен младенчества Земли: при каждом вдохе мы вдыхаем то, что выделяют растения (кислород), а они дышат выдыхаемым нами углекислым газом. Никотин и опиаты, содержащиеся в маке и табаке, имеют аналоги в нашем мозге – опиоидные и никотиновые рецепторы, которые посылают и принимают сигналы, означающие подкрепление (награда или наказание за что-то) и удовольствие, побуждающие нас двигаться и настораживаться. Даже марихуана имеет связь с каннабиноидными рецепторами мозга, которые регулируют страх, аппетит, настроение и память.

В наши дни вокруг только и разговоров, что о «таблетках для ума», улучшающих память и способность к концентрации; обычно речь идет о приеме рецептурных средств, предназначенных для коррекции синдрома дефицита внимания и гиперактивности (СДВГ) и расстройств сна. По результатам онлайн-опроса от авторитетного научного журнала Nature, каждый пятый респондент употребляет лекарственные препараты для улучшения способности к концентрации, интенсивности внимания или памяти[55]. В ходе другого более масштабного исследования 14 %[56] из десятков тысяч опрошенных по всему миру указали, что в течение 2017 года время от времени принимали стимуляторы (например, риталин – одно из торговых названий психостимулятора метилфенидата), хотя в 2015 году этот показатель был всего 5 %.

Все эти досужие разговоры о «таблетках для ума» упускают такие серьезные факторы, как дозировка и генетическая предрасположенность. И не все средства естественного происхождения полезны, как нельзя назвать вредными все химически синтезированные препараты. Что еще важнее – существуют вещества, от которых можно поумнеть, и такие, от которых глупеешь.

Вот мое небольшое руководство, которое поможет вам отличать одно от другого.

Алкоголь

Около 88 тысяч человек ежегодно умирают в США от употребления алкоголя – такие данные приводят Центры по контролю и профилактике заболеваний[57]. В масштабах всего мира от алкоголя умирают 3,3 миллиона человек; на него же приходится 6 % общемировой смертности. Помимо погибших, спиртное наносит вред и живущим: так, в США 15 миллионов взрослых и 623 тысячи подростков страдают «расстройством, связанным с употреблением алкоголя», – так этот диагноз называют в медицинской практике, понимая под ним хроническое рецидивирующее заболевание мозга, характеризующееся неспособностью преодолеть или удержать под контролем тягу к алкоголю, невзирая на неблагоприятные последствия для межличностных отношений, работы и здоровья.

Помимо того, что злоупотребление спиртным вызывает очевидные симптомы расстройства сознания – например, когда прошлый вечер начисто выпадает из памяти, – оно может стать причиной серьезных поражений мозга, таких как энцефалопатия Вернике (спутанность сознания, паралич глазодвигательных нервов, нарушения мышечной координации) или психоз Корсакова (все «радости» энцефалопатии Вернике плюс пожизненные устойчивые проблемы со способностью к обучению и рабочей памятью преимущественно).

Итак, ясно, что чрезмерное потребление алкоголя вредит здоровью.

Однако у спиртного есть одно любопытное свойство: в умеренных дозах – не более двух порций[58] в день для мужчин и не более одной для женщин – алкоголь, как выяснилось, в некоторой степени снижает риск сердечных заболеваний, инсультов, диабета и смерти[59], по утверждениям Гарвардской школы общественного здравоохранения. Психолог Дженнифер Уайли из Университета Иллинойса даже опубликовала в 2012 году исследование[60], где показано, что несколько рюмок спиртного действительно могут улучшить способность отыскивать креативные решения для головоломок и повышают шансы по-новому взглянуть на вещи. Причем это свойство присуще не какому-то одному типу алкоголя. Так, у красного вина не обнаружено особых полезных свойств помимо тех, что присущи другим спиртосодержащим напиткам. Точно так же не доказано клиническими испытаниями, что присутствующий в красном вине ресвератрол (растительный антиоксидант, содержащийся в косточках и кожице винограда) может быть полезен для здоровья.

В общем, имеющиеся свидетельства сдержанно указывают, что оправдать можно в лучшем случае потребление только очень умеренных доз. В то же время не вызывает сомнений, что спиртное в большей степени вредит мозгу и ломает судьбы, чем любое другое вещество. Именно поэтому я категорически отказываюсь объявлять алкоголь «лекарством для ума».

ВЫДУМКИ О МОЗГЕ: 12-ШАГОВЫЕ ПРОГРАММЫ – ЕДИНСТВЕННАЯ ТЕРАПИЯ АЛКОГОЛЬНОЙ ЗАВИСИМОСТИ

Если вы страдаете зависимостью от алкоголя или кто-то из ваших близких, умоляю прочитать материал Габриэль Глейзер в апрельском выпуске журнала The Atlantic за 2015 год[61]. Статья с говорящим названием «Безрассудная вера в программу “Анонимные алкоголики”» написана с болью и страстью. Автор прослеживает, откуда взялась и как распространилась повальная вера (по крайней мере, в США), что «АА» (программа «Анонимные алкоголики») – единственный эффективный метод побороть расстройства, связанные с употреблением спиртного. Между тем лишь менее 10 % участников «АА» полностью преодолели алкоголизм и перешли к трезвому образу жизни[62]. В отличие от легковерных американцев, европейцы отдают предпочтение медикаментозным методам излечения от этой зависимости, которые, несомненно, дают больший эффект. В этом ключе можно назвать когнитивно-поведенческую терапию и курс приема препарата налтрексон, который блокирует непреодолимую тягу к спиртному, или препарата антабус (дисульфирам), который при приеме параллельно с алкоголем вызывает тошноту и рвоту. При том, что эти средства одобрены Администрацией по контролю за продуктами питания и лекарствами (Food and Drug Administration, FDA), а результаты рандомизированных клинических исследований показали их способность значительно снижать тягу к спиртному и его употребление, к ним прибегают менее одного из ста американцев, борющихся с этой зависимостью. В одном из выпусков передачи Radiolab на Национальном общественном радио[63] очень убедительно доказывается куда большая эффективность медикаментозного лечения алкоголизма в сравнении с 12-шаговыми программами, которые предлагают «АА». Тема освещается там достаточно полно и доходчиво.

Кофеин

Кофеин, который содержится в кофе, чае, газированных и энергетических напитках, – это самое употребляемое в мире психоактивное вещество. В США 85 % взрослых пьют те или иные кофеиносодержащие напитки[64]. Кофеин оказывает стимулирующее воздействие на нервную систему, в частности снижает усталость и сонливость, улучшает скорость реакции, настроение, концентрацию и координацию движений. Причем эти эффекты настолько выражены, что в требующих выносливости видах спорта во время соревнований многие атлеты приспособились через равные промежутки времени принимать кофеин.

Однако воздействие кофеина на способность усваивать знания и на память еще не до конца изучено, и большинство исследователей склонны предполагать, что прямого положительного эффекта в этом случае нет. Анализ научных доказательств подводит к выводу, что в малых дозах это вещество бесполезно для улучшения памяти и усвоения знаний, а в повышенных – вредит здоровью. И все же многие склонны верить, что содержащие его напитки улучшают самочувствие и взбадривают, а потому кофеин нередко воспринимается как своего рода «лекарство для ума».

Этот парадокс изучался в ходе одного остроумного эксперимента, результаты которого были обнародованы в 2015 году. Молодым людям студенческого возраста предлагали взбодриться перед тестированием с помощью энергетика, но одним давали банку очень популярного в продаже энергетика 5-Hour ENERGY, а другим под видом этого напитка предлагали сходный по виду и вкусу плацебо, не содержавший кофеина[65]. Невероятно, но факт: 90 % участников исследования считали, что лучше проявили себя в тестах на способность к кратковременным и долговременным умственным усилиям. Однако в действительности те, кто перед тестами принял кофеиносодержащий напиток, показали результат нисколько не лучший, чем те, кто выпил плацебо.

В 2016 году проводилось другое исследование: 43 участника выпили кофе либо с кофеином, либо без него, а затем прошли тесты на память и способность к исполнительному планированию. Затем авторы эксперимента оценили, как участники справились с заданиями, и сделали вывод, что у них «значительно возросла эффективность в части способностей планировать и творчески мыслить, а также в плане памяти»[66]. По этой причине я решительно отношу кофеин к разряду «лекарств для ума».

ГИМНАСТИКА ДЛЯ МОЗГА: КОФЕИНИЗИРУЙТЕСЬ ПО-УМНОМУ

Оптимальная дозировка кофеина принесет вам преимущества бодрости и сосредоточенности и при этом сведет к минимуму возможные негативные эффекты (как, например, нервозность и невозможность заснуть). А поскольку у каждого из нас метаболизм и клиренс (скорость очищения жидкостей и тканей организма) работают по-своему, Жак Рейфман, исследователь в подведомственном Министерству обороны США Институте по разработке высокопроизводительных программных приложений для биотехнологий (Biotechnology High Performance Computing Software Applications Institute), додумался разработать алгоритм оптимального приема кофеина с учетом индивидуальных особенностей. В своем изыскании он показывает, что, если придерживаться предложенного алгоритма, вы ощутите до 64 % больше бодрости от приема привычной дневной дозы кофеина. Другими словами, можете добиться привычного уровня бодрости, употребляя на 65 % меньше кофеина. Хотите попробовать? Тогда зайдите на созданный Рейфманом сайт (URL: https://2b-alert-web. bhsai.org/2b-alert-web/login.xhtml) и введите данные о своем распорядке сна и количестве потребляемого в день кофеина. Или скачайте себе соответствующее мобильное приложение, например Caffeine Tracker.

Кокаин

Когда мой старший сын был в девятом классе, я взял его с собой в командировку в столицу Боливии Ла-Пас. Он вез книги и игрушки для маленьких пациентов детской больницы, а я – медицинское оборудование для нейрохирургии.

Ла-Пас – самая высокогорная столица мира, расположенная на высоте 3600 м над уровнем моря. Во время предыдущих приездов я всякий раз мучился от разламывающей головной боли – так проявляется высотная болезнь. На сей раз решил выйти из положения так же, как местные жители. Мы с сыном отправились на крытый рынок в районе Вилья-Фатима и закупили листья коки для жевания с добавкой лайма.

Представьте, в Боливии кока легализована. В соответствии с пересмотренной Конституцией, утвержденной на общенародном референдуме в 2009 году, «государство берет под защиту местную исконную коку как культурное достояние, возобновляемый природный ресурс биоразнообразия Боливии и фактор социальной сплоченности…».

Эффект от листьев коки ни в коем случае не сравним с действием содержащегося в них активного вещества – кокаина. Впервые синтезированное немецким химиком Фридрихом Гедке в 1855 году, это вещество вскоре было провозглашено чудодейственным лекарством и революцией в создании обезболивающих препаратов для хирургии. Сам Зигмунд Фрейд в 1884-м опубликовал статью «О коке», где назвал кокаин средством для излечения от морфинизма[67]. Его стали широко использовать в приготовлении лекарств, включая сироп от кашля c оригинальным названием Coca-Cola.

Но позже все, в том числе и Фрейд, вдруг поняли, что кокаин вызывает сильнейшее привыкание и от его употребления могут начаться паранойя и ажитация (двигательное беспокойство в сочетании с сильным эмоциональным возбуждением и чувством тревоги), к тому же он повышает кровяное давление и разрушает кровеносные сосуды в мозге. И в 1914 году кокаин законодательно запретили, за исключением приема по назначению врача.

В наши дни нейрохирурги, не исключая и меня, хотя и редко, но применяют кокаин – не для себя, конечно, а для пациентов, чтобы сузить сосуды в слизистой оболочке ноздрей, когда требуется через нос получить доступ к основанию черепа.

В остальных случаях употребление этого вещества оборачивается кошмаром даже для тех, кто всего лишь заигрывает с ним, желая мгновенно взвинтить себя. Кокаин действительно разрушает кровеносные сосуды и повышает давление, может вызывать головные боли, судороги, сердечные приступы и инсульты. Нет, к лекарствам «для ума» его никак не отнесешь.

Биологически активные пищевые добавки

Те, кто называет себя «мозгохакером», взламывателем мозга, охотно принимают все виды так называемых природных веществ, которые, по их мнению, добавят им ума и сообразительности. Однако не существует убедительных научных доказательств, что анирацетам (синтетическое ноотропное средство, уже не используемое), ашваганда (индийский женьшень, широко применяется в аюрведе), бакопа монье (или брахми, также значимое в аюрведической медицине средство), карнитин (витамин В_т), гиперзин А, омега-3 и прочее, что продается под видом БАДов, действительно улучшают выполнение мозгом когнитивных функций. Будь у их производителей надежда доказать их эффективность с помощью рандомизированных клинических испытаний, они бы давно предъявили результаты FDA, добились бы включения своих БАДов в перечень рецептурных средств и получали бы миллиардные прибыли. Так нет же, они нашли лазейку в принятых Конгрессом США особых правилах для пищевых добавок, не требующих доказывать ни их безопасность, ни действенность, и скромно удовлетворяются миллионами.

При этом про БАДы известно, и это многократно доказано исследованиями, проводившимися силами изданий Consumer Reports, Journal of American Medical Association и другими, что некоторые из входящих в них ингредиентов часто не включаются в состав, указанный на этикетках или в описании, а те вещества, что указаны, не всегда присутствуют в указанных на этикетке дозах[68]. Многие могут давать опасные или неблагоприятные побочные эффекты, например повышать риск сердечных приступов, вызывать высокое давление, способствовать потере или набору веса, становиться причиной сухости во рту, частого стула, отрыжки, носовых кровотечений и рыбного привкуса во рту.

Возьмем для примера бакопу монье – лекарственную траву, которую тысячелетиями применяет аюрведическая медицина, традиционная для Индии древнейшая система целительства, для лечения эпилепсии, астмы, язв, опухолей, проказы, анемий, увеличения селезенки, гастроэнтеритов и прочих заболеваний. Изучение воздействия этой травы на самцов мыши обнаружило, что она снижает у подопытных особей плодовитость и количество сперматозоидов[69]. И хотя кто-то продолжает утверждать, что бакопа монье улучшает память, ни одно сколько-нибудь добросовестное исследование пока не доказало этого.