Абсолютное доказательство Джеймс Питер

Глава 30

Понедельник, 27 февраля

Монако отлично подходил для его целей. Гористое приморское княжество площадью около двух квадратных километров. С трех сторон граничит с Францией, с четвертой – Средиземное море. Большая часть территории плотно застроена многоэтажными апартаментами. Ни нищих, ни бездомных – куда ни посмотри, богачи, не слишком успешно делающие вид, что вовсе не кичатся своим богатством.

Страна известна как налоговый рай, климат солнечный и теплый, до международного аэропорта в Ницце рукой подать. Но главное не в этом. Главное то, что здесь легче всего сохранять анонимность.

В Монако никогда не знаешь, с кем столкнешься в очереди в супермаркете, – с гонщиком «Формулы-1», русским банкиром, сицилийским мафиозо… или с Большим Тони.

Впрочем, столкнувшись в магазине с Большим Тони, скорее всего, вы машинально отодвинетесь подальше. И дело не в том, что от него воняет или что-нибудь такое – о, совсем нет! Просто этого человека черным облаком окутывает… определенная аура. Неприятная аура.

Прозвище свое Большой Тони получил не за рост. Он был невысоким, щуплым, на вид не слишом примечательным. Бледный – загорать не любил, да и вообще в основном сидел дома, если не считать редких вылазок на мощном мотоцикле по извилистым горным дорогам. Красоты природы Тони не ценил и в четырех стенах чувствовал себя как-то уютнее. Однако был доволен тем, что теперь у него есть выбор – в отличие от долгих-долгих лет, проведенных за решеткой тюрьмы строгого режима в Колорадо. В двадцать шесть лет, попав на кичу, Тони выглядел щуплым и сутулым; сейчас, в шестьдесят три, казалось, съежился и ссутулился еще сильнее. Глаза у него были блеклые, почти прозрачные, но взгляд пристальный и острый, и во всем облике чувствовалась нервозность. Да и было от чего нервничать: немало людей желали с ним посчитаться. Начиная с той парочки гангстеров в тюрьме, что как-то похвастались ему своими подвигами, а он заложил их, чтобы скостить себе срок. Теперь остаток жизни ему предстоит оглядываться через плечо – и заглядывать под днище автомобиля.

К двадцати пяти годам на счету у Тони было семнадцать трупов. Погорел он на восемнадцатом. Само дело прошло гладко, клиенты не зря отвалили ему двести тысяч, но при отступлении Тони самым идиотским образом попался. Чистое невезение. По дороге в аэропорт, на шоссе 401 в Северном Торонто, у арендованного «Дуранго» спустила шина. Пока Тони выруливал на обочину, сзади его догнал и как следует стукнул грузовик: водитель, как выяснилось, играл за рулем в «Тетрис». Три месяца Тони валялся в больнице – а полиция Канады тем временем с живым интересом изучала «ствол», найденный у него в багажнике, и содержимое ноутбука. А несколько месяцев спустя парня экстрадировали на суд в США.

Из тюрьмы Тони вышел двенадцать лет назад, и сейчас его бизнес процветал. Больше он не бегал в поисках заказов – теперь заказчики сами его искали, а он мог выбирать. И выбирал лишь самые выгодные предложения. Тони хорошо помнил слова генерала армии США Паттона, услышанные много лет назад в каком-то фильме: «Ни один тупой ублюдок еще не выиграл войну тем, что умер за родину. Войну выигрываешь, когда заставляешь других тупых ублюдков умирать за родину – и за тебя».

Сейчас Тони был известен в основном как «решала». Обычно помогал разным людям вернуть украденное. А иногда – если хорошо платили – помогал и заполучить то, что никогда им не принадлежало.

Этот наглый англичанин в дурацких очках с красными стеклами, в строгом костюме и с портфелем, битком набитым тем, что английские блатные именуют «капустой», определенно нуждался в услугах Большого Тони. Они сидели у панорамного окна с видом на вертолетную площадку и на раскинувшееся далеко внизу Средиземное море. В скверике справа женщина выгуливала собаку. Англичанин нервно сжимал в руке бокал «Гленфиддика» двадцатипятилетней выдержки. Большой Тони отпивал мелкими глотками безалкогольную «Кровавую Мэри». На работе он не пил; зато, насколько мог понять, «кровавый» напиток очень подходил к данному случаю.

– У нас проблема, – сказал англичанин. – И мне сказали, что вы – тот человек, который в состоянии нашу проблему решить.

– Неверно вам сказали, мистер, – протянул Тони. В его голосе, куда более сильном и мощном, чем можно было ожидать от такого невзрачного человека, звучал неистребимый южный выговор.

– То есть как неверно? – нахмурился англичанин.

– Я не решаю чужие проблемы, мистер. Просто оказываю людям услуги.

– Что ж, это мне и нужно. Надеюсь, мы с вами договоримся.

– Смотря что у вас в портфеле.

Англичанин молча открыл портфель и продемонстрировал его содержимое. Пачки и пачки перетянутых резинками пятисотдолларовых[10] банкнот.

– Вы просили два миллиона?

– Это аванс. Два до, два после.

– А вы дорого берете!

– Я дорого беру?

– Да, чертовски дорого!

– Закройте портфель.

– Закрыть? – переспросил англичанин.

– Угу.

– Зачем?

– Закрывайте портфель, берите его под мышку и валите отсюда. Дверь вон там. Я не тот, кто вам нужен.

– Что это значит?

– А вы какое слово не поняли?

Англичанин судорожно глотнул виски. Самодовольства у него заметно поубавилось.

– Что ж… давайте начнем сначала. Ваша цена меня вполне устраивает.

– А меня – нет. Я повышаю цену.

– Послушайте, я буду только рад заплатить, сколько скажете!

– Отлично. Восемь миллионов.

– Что?

– Что слышали.

– Тот есть вдвое больше?

– Я знаю, на кого вы работаете. Для него деньги не проблема. Приходите с нужной суммой – поговорим.

Англичанин задергал кадыком так, словно осу проглотил.

– Но… послушайте… прошу вас… давайте…

– Давайте что? – прервал его Тони. – Если вы, мистер, хотите заключить со мной сделку, то имейте в виду: во-первых, я не торгуюсь, а во-вторых, не люблю наглецов. Все ясно?

– Да. Ясно. – Англичанин взглянул на часы. – Хорошо, приду завтра утром.

– После одиннадцати. С утра у меня пилатес, не хочу из-за вас пропускать.

– Хорошо. Но пока, может быть, взглянете… – Он протянул Тони флэшку.

– Взгляну, когда увижу деньги. И никаких больше споров о цене.

– Ладно, ладно, понял. Никаких споров о цене. Вы правы, у моего босса карманы в самом деле очень глубокие.

– Это чтобы в карманный бильярд играть? – ухмыльнулся Тони.

Англичанин проглотил еще одну осу. Затем сказал:

– У вас отличные рекомендации, и я думал…

– Кончайте болтать. Я на эту чушь не покупаюсь. Приходите завтра – или ищите себе другого.

– Хорошо. Приду завтра после одиннадцати. С деньгами.

– Вот и молодец. А теперь вали.

Глава 31

Понедельник, 27 февраля

Первые годы своей журналистской карьеры Росс провел репортером в брайтонской газете «Аргус». Затем перешел в экономический и финансовый отдел «Дейли мейл», но надолго там не задержался. Оттуда попал в отдел расследований «Санди таймс» – и там-то, как сам говорил, наконец научился настоящей журналистике и понял, что его по-настоящему интересует. Однако три года назад, устав от общения с редакторами и прочим газетным начальством, решил уйти в свободное плавание. Имоджен его поддержала.

И хоть порой бывало одиноко и не хватало привычной редакционной суеты, о принятом решении Росс не жалел.

Правда, к работе из дома пришлось долго привыкать. Хоть он и наслаждался тем, что теперь сам себе хозяин, что может ходить небритым и писать, о чем хочет, бывали дни, когда ему казалось, что время тянется невыносимо долго. Угнетало отсутствие расписания, и Росс с радостью хватался за любую повседневную рутину – будь то просмотр газет и корреспонденции или прием заказов из интернет-магазинов. И обязательная долгая прогулка с Монти.

В прежние времена почту приносили каждый день ровно в десять утра. Недавно старый почтальон вышел на пенсию, а новый к своим обязанностям относился куда более халатно – и порой почта задерживалась до полудня, а то и позже. Так вышло и сегодня. Однако утром Росс не скучал – принимал, одну за другой, три посылки с «Амазона», причем две из них довольно громоздкие.

Открыв посылки, он сложил их содержимое у задней стены встроенного гаража, который они с женой использовали и как склад. Имоджен дома не было, и Росс этому только радовался – объяснять жене, что он такое купил и зачем, ему вовсе не хотелось.

Позже, когда он сидел за столом и сочинял ответ редактору, предложившему ему разобраться в финансовых и налоговых делах одного торгового магната, недавно возведенного в рыцарское достоинство, снизу донеслось звяканье крышки почтового ящика и громкий лай Монти.

А вот и почта, сказал себе Росс. Взглянул на часы – 12.35 – и пошел вниз. В самом деле, на коврике у двери лежала толстая пачка писем, перехваченная резинкой.

Росс отнес почту на кухню и начал просматривать. Пухлый конверт от бухгалтера (и в нем, скорее всего, ничего хорошего), конверт, адресованный Имоджен, извещение из налоговой, и в самом низу стопки – аккуратный конвертик с бирмингемской почтовой маркой и адресом, написанным от руки.

Этот аккуратный мелкий почерк Росс сразу узнал.

Конверт для Имоджен он положил на стол в холле, а остальное отнес к себе, сел за стол и вскрыл письмо от Кука.

Вот что он там прочел:

Дорогой мистер Хантер!

Мне не дают покоя мысли о том, что было мне доверено – и что я передал вам. Все это чрезвычайно важно; и на случай, если со мной что-либо произойдет, я решил доверить два оставшиеся набора координат своему поверенному, мистеру Роберту Энхолт-Сперри из фирмы «Энхолт-Сперри и Брайн» в Бирмингеме. Я поручил ему хранить координаты в надежном месте и отдать их только вам, лично в руки, по предъявлению удостоверения личности, и никому более – в случае, если первые координаты, указывающие на местонахождение Чаши Грааля, убедят вас, что мне можно верить (на это я надеюсь всей душой). В случае, если со мной что-либо произойдет, вся ответственность за спасение мира ляжет на ваши плечи.

Искренне ваш,

доктор Гарри Э. Кук

Росс перечитал письмо. Да, все верно.

– Вот это удача! – проговорил он вслух. – Спасибо вам, Гарри, за предусмотрительность!

Однако внутри у него все тряслось, и когда в дверь позвонили, он едва не подпрыгнул на месте.

Выглянув из окна, увидел грузовик с логотипом службы доставки. Еще одна посылка! Он сложил письмо и поспешил вниз.

Расписавшись и забрав посылку, Росс повел Монти на прогулку. Пересек по пешеходному переходу шоссе А27 и начал подниматься по склону холма к Чаттри – мемориалу солдат-сикхов, которые умерли от ран, полученных на полях Первой мировой войны.

Росс любил эти сумрачные бескрайние поля, широкие гранитные ступени и белую беседку, похожую на храм. Нигде ему так хорошо не думалось, как здесь. Вот и сейчас он спустил радостного Монти с поводка, чтобы тот вволю побегал по полю, а сам задумался.

Разумеется, старик был сумасшедшим. Это единственное разумное объяснение. Иначе и быть не может. И все же…

И все же эта мысль не давала ему покоя. Что, если – как бы невероятно это ни звучало – покойный Гарри Кук был прав?

«Девять метров к югу повернуть налево…»

Надо дать старику шанс, говорил себе Росс. Последний шанс. Если и это окажется пустышкой, – черт с ним, финита.

Завтра вечером, во вторник, у Имоджен собрание книжного клуба. Очень удачно. Если повезет, он вернется домой даже раньше нее – хотя, впрочем, это вряд ли. При мысли о том, что ему предстоит, Росс нервничал – однако понимал: если он этого не сделает, всю оставшуюся жизнь будет корить себя и гадать о том, что упустил.

Немало беспокоила его и свежевскопанная земля на склоне холма, неподалеку от Колодца Чаши. Если Кук говорил правду, выходит, там рылся кто-то другой. Кто-то еще идет по следу?

Что, если этот неизвестный – или неизвестные – уже нашли Грааль?

Да нет, вряд ли. Тогда, значит, все еще ищут.

А что, если за ним следят? Надеются, что Росс приведет их к цели?

Вернувшись домой, Хантер взял ключи и бумажник и поехал в городок Льюс, расположенный милях в десяти от Брайтона. В Льюсе, в историческом центре города, работал блошиный рынок, где можно было найти абсолютно все – от старинной мебели до хозяйственной утвари и безделушек; в основном вещи начала и середины XX века, недостаточно старые и ценные, чтобы считать их антиквариатом, но и не полный хлам.

Всего через несколько минут Росс нашел там то, что искал.

Глава 32

Понедельник, 27 февраля

Грубая шерстяная ряса с капюшоном промокла от пота и немилосердно колола тело. Обливаясь потом на влажной жаре, монах-американец тащил по каменным ступеням из подвальной монастырской прачечной бак с выстиранным бельем. Костяшки на правом кулаке были разбиты в кровь и ныли. Монах старался вести себя как обычно, но вчерашнее происшествие наполняло его чувством вины.

После утренних молитв брат Петр собрал белье с гостевых кроватей, выстирал полотенца, простыни и наволочки и развесил сушиться. Здесь, в Симонопетре, монастыре на вершине скалы, гордо высящейся над лазурным Эгейским морем, строго соблюдались старинные традиции приема гостей. Всех, кто приезжал в монастырь, кормили и укладывали спать – на одну ночь; на следующий день им предстояло отправляться в соседний монастырь, в нескольких километрах пешего хода по горным тропам.

По лабиринту темных и узких коридоров брат Петр добрался до гостевой спальни и вошел. Голые стены, ряды железных кроватей, крохотные оконца, утопленные в массивных каменных стенах – все здесь создавало мрачное ощущение: как в тюрьме. Из общей безрадостной картины выбивался лишь пейзаж за окнами – необъятное, сверкающее всеми красками море в нескольких сотнях футов внизу. Порой, в жаркие и душные дни, брата Петра охватывало греховное желание разбежаться и прыгнуть туда вниз головой. Однако купание считалось удовольствием, а в этом суровом краю, где Пит намеревался провести остаток жизни, об удовольствиях не могло быть и речи.

Электричество включали лишь на несколько часов в день. Радио и телевизор были под запретом, связи с внешним миром строго ограничены. Монах, допущенный к постоянному проживанию на Афоне, не мог покинуть монастырь без дозволения настоятеля.

Первый из двадцати нынешних монастырей вырос на этом гористом полуострове на севере Греции тысячу двести лет назад – около 800 года. И еще дольше – восемнадцать столетий – обитатели сурового края исповедовали православие. Ныне автономное монашеское государство Святой Горы подчинялось непосредственно Вселенскому патриарху Константинопольскому. Здесь было семнадцать греческих монастырей, один русский, один сербский и один албанский. Все монахи хранили обет молчания: заговаривали друг с другом только по важным вопросам и только с позволения настоятеля.

Отделенный от материка непроходимой горной грядой, Афон был отрезан от мира. Единственным средством связи с ним оставался паром, приходящий из Фессалоник. Посетители Святой Горы подчинялись строгим правилам. За тысячу двести лет существования монастырей лишь единожды на святую землю ступила нога женщины. От визитеров требовалось предварительно посетить Афонское бюро в Фессалониках, где их, помимо всего прочего, осматривали – выясняли, нет ли переодетых женщин. Запрет распространялся и на самок животных – собак, кошек, коров и прочих. Исключение делалось для кур-несушек.

Брата Петра все это вполне устраивало. Высокий и тощий, бритый наголо, с густой бородой, уже много лет жил он на Афоне в мире и покое, исполняя свое послушание – принимать гостей и заботиться о них. В те годы, когда он сюда приехал, монахов и в этом монастыре, и в соседних немало беспокоило сокращение их численности. Дошло до того, что, когда умер предыдущий настоятель – за несколько лет до приезда Пита, – в монастыре не хватило монахов, чтобы нести его гроб. По счастью, Бог пришел на помощь, и за последнее десятилетие число монастырских насельников увеличилось с двух до двадцати пяти – за счет новичков вроде Пита, бежавших из шумного суетного мира, дабы посвятить жизнь служению Богу.

Афонские монастыри не рекламировали себя, не рекрутировали монахов. Численность их пополнялась лишь одним способом: некоторые посетители монастырей, очарованные простотой и суровостью афонской жизни, высказывали желание остаться. Так случилось и с Питом. Он приехал сюда по приглашению кузена – и, едва ступив на святую землю, понял: Господь велит ему остаться.

Дни текли мирно и спокойно, в трудах и молитвах, а глубокая преданность Богу помогала не замечать лишений и тягот – будь то изнурительная летняя жара или морозные зимы. Обычно Пит вставал в два часа ночи, шел в часовню и молился до половины седьмого, когда колокол созывал монахов в трапезную – шесть дней в неделю, ибо в воскресенье они не вкушали пищи. Завтрак, состоящий из сыра, листьев салата, рыбы и белого вина, проходил в молчании, прерываемом мерным чтением: настоятель или кто-либо из его помощников читал Евангелие или творения Святых Отцов.

После завтрака Пит молился до девяти утра, а затем шел на работу: готовил келью к приезду гостей, застилал кровати, при необходимости стирал белье. Потом снова молился. Затем – вечерняя трапеза, снова из сыра, салата и вина; и, помолившись еще, в десять вечера он ложился в постель.

Чтобы поговорить с Питом, гостям надлежало получить благословение настоятеля; как правило, он разрешал пятнадцатиминутную беседу после вечерней трапезы. Брат Петр предпочел бы не разговаривать ни с кем, но принимал это послушание смиренно, зная, что через него Господь может направить кого-то из гостей на путь истинный. Как правило, приезжали сюда глубоко благочестивые люди, желающие своими глазами увидеть прославленное святое место. Реже – страдающие и отчаявшиеся искатели Бога, те, кто оплакивал смерть любимых, искал исцеления от неизлечимых болезней, стремился избавиться от какого-нибудь тяжкого груза на совести. Несчастные, ищущие понимания и утешения.

Однако вчерашний гость оказался необычным – и после беседы с ним брат Петр, смущенный и пораженный стыдом, всю ночь на коленях молил Бога о прощении. Это был американский журналист, ядовитый скептик, получивший пятидневную визу на полуостров. Высчитав, что брат Петр молится шестнадцать часов в сутки, американец спросил, не надоело ли ему это занятие.

– Случается, – ответил Пит. – В любой работе бывают скучные моменты.

– Так молитва для вас – вроде работы? – снисходительно поинтересовался журналист. По его голосу ясно чувствовалось, что думает он обо всех этих «суевериях».

– Угу.

– О чем же вы молитесь?

– Я молю Бога о спасении мира от бедствий. О том, чтобы в Сирии и в Ираке наконец наступил мир, чтобы «Боко Харам» в Нигерии прекратили преследовать детей, о помощи жертвам землетрясений в Японии, Италии и других местах, где происходят катастрофы. О том, чтобы никого в мире не преследовали за веру.

– У вас здесь нет ни радио, ни телевизоров, да и газеты сюда не ходят, – допытывался журналист, – как же вы узнаете, что происходит во внешнем мире?

– Нам рассказывает Бог, – просто ответил брат Петр.

– И вы в это верите?

– Безусловно. Кто не верит, тот не может быть монахом.

– И у вас не бывает сомнений?

– С чего мне сомневаться? И в чем? Когда вы отдаете себя на служение Богу, Он сам начинает заботиться о вас и о ваших сомнениях.

– Хорошо. Но если вдруг окажется, что Бога нет – выйдет, что вы потратили жизнь зря?

Пит взглянул на часы. Слава Богу, пятнадцать минут, отпущенные настоятелем для беседы, подходили к концу.

– Мне пора за работу, – сказал он.

– Тогда последний вопрос. О чем из прежней жизни вы больше всего скучаете?

– Скучаю?

– Ну, послушайте, вы всё бросили. Свобода, Интернет, кино, гамбургеры – чего вам больше всего недостает?

– Ничего. Господь дает мне все, что нужно.

– И вы намерены оставаться здесь до конца жизни?

Брат Петр подошел к окну без стекол, за которым распростерлась бесконечная морская гладь.

– Взгляните сюда. Можно ли увидеть такое из окон вашего офиса?

– Ага, так для вас монастырь – это «офис»?

– Вроде того. Я здесь тружусь.

– А как насчет карьерного роста? – с усмешкой спросил журналист. – Или собираетесь всю жизнь просидеть на одном месте?

Не обращая внимания на насмешку, Пит спокойно ответил:

– Зачем мне стремиться куда-то еще? Буду здесь, пока меня не призовет Господь. – Он пожал плечами. – А если призовет – отправлюсь туда, куда Ему будет угодно.

– Хорошо, тогда последний вопрос, очень быстро. Брат Петр, неужели вас никогда не мучили сомнения? Неужели вы никогда не чувствовали, что сидите на каком-то пыльном душном чердаке, а настоящая жизнь, шумная и яркая, проходит мимо?

Монах взглянул на визитера с жалостью.

– С тех пор, как попал на Афон, ни разу не испытывал я и тени сомнения. Нет, сэр. Я доверяю Богу. И вот что я вам скажу: есть у меня ощущение, что это чувство взаимно. Впрочем, вам этого не понять.

– Не скажите, ваши чувства я уважаю. Не буду кривить душой, я не христианин, ни явный, ни тайный, однако открыт для всего нового. Поэтому я и здесь.

– И что вы напишете, когда вернетесь в Америку? Репортаж для «Нью-йоркера» о чудаковатых монахах, отрекшихся от мира?

– Вам действительно интересно? – Журналист взглянул ему прямо в глаза. – Напишу о том, что мне вас жаль. И вас, и ваших собратьев. Все вы тратите жизнь попусту, гоняясь за призраками.

Пит шагнул к журналисту и с размаху, со всей силы ударил его кулаком в нос.

Глава 33

Вторник, 28 февраля

В пять часов – за час до возвращения с работы Имоджен – Росс загрузил в багажник все необходимое оборудование, большую часть которого закупил вчера и спрятал в гараже. Погода для его целей была самая подходящая: сплошные низкие тучи и ливень. Будем надеяться, сказал себе Росс, что прогноз не соврал и дождь продлится до ночи.

На кухонном столе он оставил записку.

Уехал по работе, возможно, буду поздно. Монти накормил. Повеселись в книжном клубе! Х

Затем сел в машину, ввел в навигатор «Гластонбери» и потащился по долгой извилистой дороге, в этот предвечерний час забитой людьми, едущими с работы домой. По А23, по М25 и затем по М3 – мимо Бейзинстока, Солсбери и так далее. Сосредоточенный на своей задаче, Росс не замечал, что за ним, держась в двух-трех машинах позади, следует темный, трудно различимый в сумерках автомобиль.

Лишь через три часа – уже на А303, проезжая Стоунхендж – Хантер заподозрил, что за ним следят. Машина, идущая позади, съехала с дороги влево, и фары автомобиля, едущего за ней, вдруг показались ему знакомыми. Хотя, скорее всего, это была иллюзия: у всех машин, если не считать «Ауди» последних моделей и еще некоторых с высокой посадкой, фары выглядят одинаково. А несколько секунд спустя другой автомобиль с ревом обогнал Росса, мелькнув синевато-стальным боком, и исчез во тьме впереди. Вроде бы «Порше 911».

Подозрительные фары позади исчезли.

Кто бы это ни был, наверное, он свернул, с облегчением подумал Росс. Однако после этого внимательно смотрел и вперед, и назад. Нервы его были на взводе.

В Гластонбери он прибыл в половине девятого. По-прежнему лил дождь. Вот и отлично. О лучшем прикрытии и мечтать нельзя.

Вдруг показалось, что что-то мелькнуло в зеркале заднего вида. Ощутив укол тревоги, Росс сбросил скорость и медленно поехал мимо фонарей, проверяя, не висит ли кто-нибудь у него на хвосте. Нет, никого.

Ложная тревога.

Просто нервы. Он чертовски взвинчен – и неудивительно.

Росс свернул на пустынную автостоянку возле фабричного здания – туда, где оставлял машину в прошлый раз, – остановился там, выключил фары и несколько минут сидел в темноте, тревожно осматриваясь. Никого и ничего. Кому вздумается гулять в пасмурный дождливый вечер?

Вдруг запищал телефон, и Росс подпрыгнул от неожиданности.

Эсэмэска от Имоджен.

«Надеюсь, у тебя все хорошо. У нас тут страшная битва из-за “Шантарама”! Х»

Сегодня в книжном клубе обсуждали роман «Шантарам».

«Скажи, что это новые “Пятьдесят оттенков серого”!» – набрал в ответ Росс, отправил сообщение и сунул телефон в карман.

Он завел машину и задним ходом выехал со стоянки. Возвращаясь на дорогу, где проезжал несколько минут назад, внимательно огляделся вокруг – нет ли стоящих машин. Затем свернул налево, на проселок, идущий между Колодцем Чаши и Гластонберийским холмом, – тот самый, по которому в прошлый раз шел пешком. Доехав до подножия Холма, откуда начиналась пешеходная тропа, остановился. Здесь как раз хватало места, чтобы поставить машину. И никого вокруг. Лучше и быть не может.

Открыв багажник, Росс достал три тяжелые водонепроницаемые сумки, в которые сложил все свое добро. Оттащил их чуть подальше вдоль ограды, готовый нырнуть в тень и замереть, если кто-нибудь появится на дороге. Но никто не появлялся. Росс закрепил на голове фонарик с красным фильтром – в Интернете он прочел, что свет в красном спектре на расстоянии не виден – и перебросил сумки, одну за другой, через ограду, а затем неуклюже перевалился через нее сам.

Замер, вглядываясь в темноту, позволяя глазам привыкнуть к мраку.

Черт,неужели он и вправду это сделает?

Телефон запищал снова.

Росс выхватил его и глянул на дисплей. Ответ от Имоджен:

«Ха-ха! Х»

Виновато улыбаясь, Росс перевел телефон в беззвучный режим. Ему было неприятно врать жене – но что же делать? Пугать ее хотелось еще меньше.

С той стороны ограды вдалеке мелькнул и погас огонек во тьме. Росс поспешно выключил фонарик – и ждал, застыв на месте, мгновенно вспотев, с бешено колотящимся сердцем.

Ничего.

Выждав еще пару минут под проливным дождем, он снова включил фонарик, подхватил сумки и пошлепал к Колодцу. Осторожно спустился по предательски скользким каменным ступеням и подошел к бортику колодца, накрытого круглой крышкой с изображением двух переплетенных кругов.

«Хантер, что ты здесь делаешь? Ты просто свихнулся! Поезжай домой!»

Только сейчас – стоя у колодца, промокший насквозь, дрожащий от холода и тревоги – Росс начал понимать, на что решился.

«Идиот! – думал он. – Не глупи!» Перед глазами стояло лицо мертвого Гарри Кука, искаженное ужасом. Что, если его убийцы поджидают Росса где-нибудь во тьме?

Он вздрогнул.

«Хватит! – требовал внутренний голос. – Поиграл в супергероя – и достаточно! Поезжай домой и найди какой-нибудь другой способ спасти мир!»

Но он уже зашел слишком далеко.

Росс поставил сумки, подошел к колодцу и, откинув тяжелую крышку, вгляделся сквозь решетку в чернильно-черную воду. Из колодца поднимался запах водорослей и мха. Россу вспомнился чистенький домик Гарри Кука, вспомнилось, как витал в нем стариковский запах спертого воздуха и пыли – и как в безупречно чистой мусорной корзине он обнаружил одну-единственную смятую бумажку. Странный шифр, который расшифровал ему Зак Боккс:

Девять метров Ю (на юг?) П (поворот?) Л (налево?). Помогло?

Если от места, на которое указывали координаты, пройти девять метров на юг и повернуть налево, окажешься как раз у Колодца.

Росс присел, расстегнул одну сумку и достал оттуда раздвижной гаечный ключ. Несколько минут он возился с болтами и гайками, удерживающими на месте решетку. Должно быть, не отвинчивали их годами, а может, и десятилетиями. Закончив с последним болтом, Росс тяжело дышал и обливался потом. Он присел, взялся за решетку… и в этот миг вдали послышалось тарахтение автомобильного мотора.

Машина медленно поднималась на холм с другой стороны забора. Росс затаил дыхание. Что, если это полиция? Что, если их заинтересует его автомобиль, одиноко стоящий посреди пустоши? Поверят ли они, что какой-то романтик приехал сюда на ночь глядя, чтобы прогуляться по священному холму под проливным дождем?

Сквозь низко нависшие ветви Росс различал мигание фар за оградой. Машина проехала мимо, рев ее скрылся вдали – и Росс вернулся к своей задаче. Крепко обхватив обеими руками черные перекрестья прутьев, он дернул решетку наверх.

Она не поддалась.

Черт!

Росс дергал и дергал, однако не мог сдвинуть ее даже на миллиметр.

И вдруг он понял, в чем дело. Отвинтил пять болтов – но пропустил шестой, тот, что возле его левой руки.

Все из-за нервов, понял Росс. Он нервничает и не в состоянии мыслить ясно.