Что же тут сложного? Пирсон Эллисон
– И мне хотелось бы, чтобы ему было куда приехать с друзьями на каникулы. Они такие интересные ребята. Все время меняются.
– Кстати, о детях, то есть конкретно о ваших детях. Опять-таки, Белла, вам не о чем волноваться: доходов от трастовых фондов, которые учредил Фоззи, более чем достаточно, чтобы…
– Меня Вонючка беспокоит.
– Какая еще…
– Украинка. Никак не могу запомнить ее фамилию, звучит как неудачный набор букв в “Скрабле”, но заканчивается она не то на “нюк”, не то еще как-то, так что мы зовем ее Вонючкой. Сиськи как воздушные шары. Лицо как нож. Фоззи влюбился в нее незадолго до смерти. Или думал, что влюбился. В последние месяцы он сидел на таких веществах – я имею в виду лекарства, а не наркотики, – что мог втюриться даже в тумбочку. Или в собачью миску.
– Насколько я понимаю, мисс Вонючка, как вы ее называете, не имеет никаких прав…
– Разумеется. У нее только сраные эсэмэски, которые он ей посылал, все эти “моя любовь, моя единственная Вонючечка, моя жизнь, все, что у меня есть, принадлежит тебе” и прочая петрушка. Газеты любят такое мусолить.
– Все это ужасно, и поверьте, Белла, я понимаю, что вам приходится несладко, но едва ли эта, гм, юная украинская леди…
– Юная, точно. Двадцать два года. Но до леди ей маком какать.
– …представляет сколь-нибудь серьезную угрозу для целостности вашего имущества. Разумеется, вернувшись в Лондон, я попрошу наш юридический отдел тщательно проверить статус…
– Вот что. – Белла выпрямляется. Сейчас она похожа на человека, всерьез настроенного обсудить дела, а не на смертельно усталую ведьму, у которой кончается зелье. Ее обведенные черным карандашом глаза оживленно блестят. – Я могу быть с вами откровенной?
– Конечно.
– Меня беспокоит Валли. Он умный мальчик, когда захочет – так само обаяние, но ему не хватает целеустремленности. Нет в нем того драйва, который был у Фоззи. Целыми днями фигней страдает. Мне кажется, что если бы у него получилось поставить ногу хотя бы на самую нижнюю ступеньку карьерной лестницы, вы понимаете… впрочем, не уверена, знает ли он вообще, что такая лестница существует.
Вот оно что. Этот стон стоит над всей Англией: богатые и знаменитые родители натыкаются на кирпичную стену обычной жизни. Деньги облегчили детям учебу в школе и колледже, обеспечили репетиторов по каждому предмету и, соответственно, отличные оценки, а потом халява закончилась. И выясняется, что дети, над которыми так тряслись, звезд с неба не хватают и вообще не очень-то приспособлены к тому, чтобы просыпаться рано, ехать на работу и делать, что им говорят, а умеют только одно – быть детьми. Родители паникуют и пытаются пристроить их хоть куда-нибудь. Разумеется, Белле я этого не говорю, но мы обе знаем, как обстоят дела.
– Буду с вами откровенна, Белла. Устроиться куда-нибудь стажером сейчас очень сложно, и, несмотря на то что за это обычно не платят, конкуренция там как на настоящей работе. Разумеется, я постараюсь вам помочь. Я уверена, что Валтасар (только не смейся, Кейт) окажется ценным сотрудником, и если “ЭМ Ройал”, э-э, поможет ему обрести цель, мы будем счастливы, что оказались полезны клиенту, которого так высоко ценим.
Понятно, что это откровенная ложь. Валли, насколько я знаю, не в состоянии найти собственные штаны. Недавно в “Мейл” была фотография, на которой он с другом в три часа ночи кормил “биг-маками” бронзового льва на Трафальгарской площади, “потому что тот проголодался”. Как представлю, что этот обдолбанный укурок станет моим помощником… Впрочем, если мне придется нянчиться с Валли, чтобы сохранить клиента, – значит, буду нянчиться.
– Спасибо, вы такая милая, – с облегчением улыбается Белла.
Я думаю о Женщине-катастрофе, о том, как трудно мне порой уберечь Эмили и Бена от неприятностей, втолковать им про бесплатный сыр в мышеловке, – надо же, оказывается, здесь, в краю изобилия, это еще сложнее. Я думаю об Уилле и Оскаре, сыновьях Салли, которым уже под тридцать, а цели в жизни нет как нет, и о красавице Антонии, которая переходит со стажировки на стажировку в поисках священного Грааля постоянной работы. В общем, люди везде практически одинаковы.
– А у вас есть дети? – интересуется Белла.
Замявшись на миг, я все же решаю рассказать ей правду.
– Да, конечно. Эмили будет семнадцать. Если честно, этот год у нее выдался непростой. Вечный стресс: экзамены, необходимость фотографировать себя каждые пять минут, чтобы показать сотням так называемых друзей, как замечательно тебе живется, да еще мама, которая вечно ломает кайф и не разрешает ходить в ночные клубы по фальшивому удостоверению личности. Ох, Белла, у нее есть все, чего у меня в ее возрасте не было и в помине, казалось бы, живи да радуйся, ан нет.
– И не говорите, – вздыхает Белла. – Я выросла в муниципальном доме[78] в Кэтфорде. У вас и сын есть?
– А как же. Бен типичный подросток. Отрывается от экрана, только чтобы попросить дать ему денег или отвезти его куда-нибудь.
Белла смеется хриплым смехом курильщика.
– Вы ведь, кажется, хотели меня еще о чем-то спросить?
– Да. Не хотите попробовать себя в роли наездницы?
Я сперва подумала, что мне предлагают принять участие в первой в жизни оргии. Ну ничего себе, настоящая рок-н-ролльная вакханалия в загородном доме, на полу тигровые шкуры, свечи оплывают, на буфете восемнадцатого века кокаиновые дорожки. Хотя, не скрою, удивилась, зачем это все Белле, учитывая, что Фоззи уже нет в живых.
– Наездницы?
– На Самсоне. Вам понравится. Он очень смирный.
– Ну…
– Да вы не бойтесь, я в первый раз тоже нервничала. Он огромный. (Господи помилуй.) Пойдемте, я дам вам всю экипировку.
Вот так двадцать минут спустя я очутилась на спине самого огромного коня, которого когда-либо встречала во плоти. Его медленно водят по паддоку, я оглядываю Самсона от ноздрей до крупа, и мне кажется, что этот конь вообще не кончается. Я словно сижу на палубе авианосца в лошадиной шкуре. И двигается он так же величественно и горделиво, без толчков и рывков. Я не сумела бы с него упасть, даже если бы попыталась.
Белла шагает рядом со мной ведет коня под уздцы. Дождь сменился изморосью. Я размышляю о том, что подобные поездки уж точно не входят в мои рабочие обязанности, и тут Белла говорит:
– Кейт.
– Как ни странно, я все еще тут.
– Вы сдали.
Я опускаю глаза: она где-то далеко внизу. По моим ощущениям, Самсон в высоту хэндов[79] восемнадцать, я словно сижу в домике на дереве.
– Что сдала? Это был тест?
– Я не планировала вам об этом говорить, но действительно собиралась перевести средства Фоззи в другое место.
Я инстинктивно натягиваю поводья. Самсон останавливается как вкопанный.
– И куда же?
– В “Гонзаго Пирс”.
– Что? Но почему к ним? (Спокойно, Кейт. Ты на спине животного, но ты все равно на работе.) Прошу прощения, Белла, разумеется, мы уважаем любое решение наших клиентов, но в данном конкретном случае я бы не советовала, в ваших собственных интересах, вкладывать куда-либо средства, которые мы на протяжении многих лет безопасно инвестировали…
– Чем вам не нравятся эти “Пирсы”?
– Они ковбои.
– Сказала она, сидя на лошади.
Я смеюсь, у меня чуть дрожат руки, Самсон воспринимает это как приказ и трогается с места.
– Ну и ладно, – отвечает Белла, – все равно с этим покончено.
– С чем?
– С ковбоями. На той неделе один из них приезжал сюда, вот как вы, весь такой обходительный, в костюме, только совсем молодой, молоко на губах не обсохло, и мы с ним очень мило беседовали, пока я не предложила прокатиться на Самсоне. Тут он принялся отнекиваться. Но я все равно притащила его сюда. Так он слинял, едва взглянув на это роскошное создание. В прямом смысле слова сбежал к своему “мерседесу” и укатил. А я подумала: если он лошади так боится, то где же ему справиться с кризисом? Со всеми этими медведями и быками, о которых пишет “Файнэншл таймс”.
Похоже, Белла считает, что биржевые быки и медведи – не метафора, а реальные животные. Лучше промолчу.
– Чего же он испугался? – удивляюсь я. – Самсон чудо. Я давно не чувствовала себя спокойнее. Даже слезать не хочется. Или спрыгивать. Или как скажете.
– Вот именно. Правильный ответ. Так что благодаря вам я остаюсь в “ЭМ Ройал”. Вы довольны?
– Очень-очень довольна. Спасибо, Белла. Мы вознаградим вас за доверие, обещаю.
– Не гони, сестра. Вы же банк, черт побери, вы не выплачиваете вознаграждения. Н-но!
По первому же слову хозяйки Самсон припускает рысью, а я начинаю подпрыгивать.
– Помогите!
– Ха. Подождите, он сейчас перейдет на галоп.
Полчаса спустя я стою во дворе конюшни, ощущая покалывание в разных интересных местах. Может быть, когда сексуальная жизнь заканчивается, нужно переключаться на больших черных жеребцов? Белла вернулась в дом. Самсон в деннике что-то жует, из ноздрей у него валит пар. Я уже дала ему морковку и поблагодарила. Лучшего друга у меня давно не было. Уж прости, Салли.
18:27
Вернулась в офис, разрумянившись от триумфа – и от катания на Самсоне, и от того, что благодаря мне “ЭМР” не потерял клиента. Проверила электронную почту, как и каждый час по нескольку раз с тех самых пор, как написала Джеку. Даже не знаю, на кого я больше злюсь – на него ли за то, что как последняя сволочь не ответил мне на письмо, или на себя за то, что как дура так сильно из-за этого переживаю. Успех с Беллой меня ободрил, да и ждать больше сил нет. Решаю написать ему снова. “Джек, привет, хотела уточнить, получил ли ты мое…” Нет, слишком небрежно, а потому неискренне. “Привет, я понимаю, электронная почта ходит медленно…” Чересчур саркастично. “Эй, ты там жив вообще?” Слишком отчаянно. В итоге я ничего ему не пишу. А вдруг он снова не ответит? И тогда мне будет еще хуже. Имей гордость, женщина!
Оглядываю офис. Джея-Би нигде не видать, так что я быстренько строчу ему отчет о встрече с Беллой, красочно описав собственную героическую роль в спасении фирмы, и ставлю Троя в копию. После того как я обломала Гранта Хэтча, не могу себе позволить скромничать. Если, конечно, хочу сохранить работу, когда Арабелла вернется в строй. Оглянуться не успеешь, как этот момент настанет.
Смотрю на своих тридцатилетних коллег, склонившихся над столами. Женщина моего возраста, вдобавок с семилетним перерывом в стаже, никому здесь не нужна, однако же именно опыт в делах семейных и воспитании детей помог мне сегодня завоевать Беллу Бэринг. Даже сомнений нет. Я прекрасно знаю, что нужно делать в случае финансового кризиса, но понимаю и то, что чувствуют мои клиенты, когда женятся, хоронят родителей, когда случается выкидыш, когда приходится разводиться, как трудно порой бывает детям и как переживают за них родители. Даже богатые родители переживают за детей, и им есть чего бояться. Разумеется, таким клиентам, как Белла, небезразлично, как идут дела у нашего фонда, иначе и быть не может, но если они уверены, что их средства в надежных руках, то им хочется обсудить свои проблемы, причем так, чтобы их выслушали. Троя этому пришлось бы учить тысячу лет. Преподают ли в Лондонской школе бизнеса эмпатию и женскую интуицию? Едва ли.
С помощью денег заботы рок-вдовы можно смягчить, облегчить, уменьшить, но не решить. Я тут же вспоминаю о своих – например, найти достойный дом престарелых за сто шестьдесят миль отсюда, несуществующую “плейстейшн”, подготовиться к завтрашнему корпоративу, при том что я бы с радостью приплатила, лишь бы туда не ходить, поскольку единственного, кого я хочу видеть, там не будет, ах да, завтра же у Бена рождественский концерт, а еще нужно искать новых клиентов и… как, дай бог памяти, Салли назвала наше поколение? Ага. Прежде чем уйти домой, я вхожу в системные настройки, выбираю “изменить пароль” с прежнего, “самозванка42”, на новый и ввожу его дважды. “Женщинасэндвич50”.
18. Корпоратив
07:08
Забавно, правда? Первые пять лет жизни твоего ребенка ты мечтаешь лишь об одном: чтобы он поскорее заснул. А когда он становится подростком, каждое утро пытаешься его разбудить. Вот и сегодняшний день, как практически каждый, начался с борьбы за то, чтобы Бен поднялся с кровати.
– Нхчу. Ухди!
– Бен, вставай, пожалуйста. Это ведь не мне нужно. Если ты помнишь, у тебя сегодня концерт. – Я раздергиваю занавески, вызвав тем самым очередные стоны.
– Ухди.
– Я повесила тебе на дверь шкафа чистую рубашку, сынок, и красивый чистый свитер. Тебе ведь сегодня нужно быть нарядным. И надень черные ботинки, а не кроссовки. Ты же будешь на сцене.
С великой неохотой Бен подтягивает себя из горизонтального положения.
– Тебе необязательно приезжать, мам.
– Разумеется, я приеду, милый. Я ни за что не пропущу твой концерт.
– Ты же в Лондоне. Не стоит возвращаться ради концерта. Ничего особенного.
– Для меня он особенный, Бен. Ого, вот так когти у тебя на ногах отросли. Где мои ножницы?
– Мам! Отстань, ну отстаааааань.
Откромсав как минимум дюйм от верблюжьих копыт Бена и выбросив обрезки в мусорную корзину в ванной, заглядываю к Эмили. В комнате бардак. На окне отломилась планка жалюзи, да так и висит, полузакрытая. Пол усеивают вещи, сумки, туфли, точно обломки кораблекрушения. Стена банок из-под диетической кока-колы опрокинула стоящий на тумбочке светильник. Под кроватью валяются пыльные учебники. Если комната отражает состояние души, то у моей дочери дела совсем плохи. Глаза бы мои на это не глядели, вот честно, но любая попытка прибрать будет воспринята не как помощь, а как упрек.
По крайней мере, после вечеринки наши отношения потеплели. И все равно я по-прежнему хожу вокруг Эмили на цыпочках: меня душит такой страх за ее эмоциональное состояние, что я все время боюсь сболтнуть лишнего или сделать что-то не то, ведь тогда она снова от меня закроется. Дебра говорит, Руби ведет себя точно так же, поэтому я стараюсь не принимать поведение Эмили на свой счет. Она ворочается, плотнее кутается в свой кокон, но не просыпается. Одно время черты лица у нее были крупноваты, я даже думала, что она всегда будет такой дурнушкой, но потом Эмили подросла, личико выровнялось и стало пропорциональным. Однажды она пожаловалась, что у нее слишком большой нос, ей хотелось носик, как у Лиззи, и я объяснила, что девушки с мелкими аккуратными чертами лица выглядят пресно, без изюминки, когда становятся постарше. Эмили мне не поверила, но это так.
Обожаю тайком любоваться дочкой, когда она спит, словно смотрю на нее пятилетнюю.
07:27
Петр снял половицы на кухне. Все оказалось еще хуже, чем я опасалась. Медные трубы от старости превратились в бирюзовую пыль.
– Ну прекрасно. Очередные расходы на твою винтажную жемчужину, Кейт, купленную с такой выгодой. И во что нам это обойдется? – Ричард с нескрываемой неприязнью обращается к нам с Петром.
– Возможно, недорого, – осторожно отвечает Петр. – У меня есть друг по котлам…
– Кто бы сомневался, – бесцеремонно перебивает Ричард. – Кейт, я сегодня буду поздно.
– Дорогой, я же тебе говорила. Если ты помнишь, у меня сегодня корпоратив, а у Бена днем концерт. Надеюсь, ты придешь. Кстати, ты не мог бы вечером вернуться пораньше и побыть с детьми, потому что я, возможно, задержусь? Ну пожалуйста.
Рич отвечает, застегивая шлем:
– Сдался тебе этот корпоратив. Будешь смотреть, как прощелыги из Сити накачиваются “Боллинджером” до беспамятства? И захочешь, хуже не придумаешь.
Если меня выгонят с работы, мы не сможем выплачивать ипотеку и платить по счетам, – это ведь будет хуже, а, Ричард? Разумеется, вслух я этого не говорю и пускаю в ход самую обворожительную из улыбок, предназначенных для клиентов.
– Ты же знаешь, милый, я бы с радостью не пошла, но это важно. Там будут наш президент и все остальное начальство. Мне нужно налаживать отношения с коллегами.
Причем это чистая правда. Мне не раз доводилось видеть по-настоящему замечательных, очень ценных сотрудниц, которые превосходили – да что там, просто затмевали – коллег-мужчин, однако первыми попадали под сокращение, поскольку не удосужились наладить отношения с теми, кто им не нравился. Я и сама была такая, но сейчас не могу позволить себе привередничать.
– Ну хорошо, – произносит Ричард с таким видом, словно делает мне огромное одолжение, – но пусть Эмили с Беном ужинают сами. Я постараюсь вернуться к девяти.
– Но на концерт-то ты придешь?
– Да, да, приду.
Ричард садится на велосипед, набрав скорость, выкатывает из ворот, мы с Петром провожаем его глазами.
– По-моему, Ричард, как оса, – замечает Петр.
– Нет, Петр, не оса. Пчела. Трудится как пчела – так говорят.
– Нет, Кейт, я все правильно сказал, – щурится Петр. – Ричард, он как оса.
11:07
Если Моника Беллуччи в пятьдесят лет может стать подружкой Бонда, то мне в мои сорок девять с тремя четвертями тем более нечего бояться сегодняшнего корпоратива, так ведь? Моника сегодня во всех новостях. Все дружно удивляются, что такая древняя старуха будет сниматься с агентом 007, но почему-то никто не написал, что Дэниелу Крейгу вообще-то сорок семь, то есть Моника почти его ровесница. Если верить сформулированным Деброй правилам интернет-свиданий, знаменитый киноактер сорока семи лет от роду нипочем не может влюбиться в женщину старше тридцати пяти. Монике Беллуччи еще повезло, а так-то ей впору играть страдающую артритом матушку Бонда.
Все утро “проводила анализ для клиентов”, на самом же деле рассматривала фотографии на разных сайтах, сравнивала теперешнюю Монику с той, что на первых ее модельных снимках. Тридцать два года назад ее ослепительная восемнадцатилетняя красота пыталась заявить о себе, несмотря на слои косметики и прическу, с которой Моника походила не то на пуделя, не то на Дженнифер Билз в фильме “Танец-вспышка”. Отчего-то приятно знать, что в восьмидесятые даже Моника Беллуччи носила жуткую химию. Большинство моих однокурсниц поступили так же, следуя моде, точно стадо овец, которым мы, в сущности, и были. Огромная ошибка. Химические завивки восьмидесятых выглядят точно лобковые волосы на стероидах.
Горькая ирония женской судьбы за номером пятьсот шестьдесят девять: когда ты юна и прекрасна (потому что, скажем честно, юность и есть красота), обычно еще не знаешь, как подчеркнуть свои достоинства. Взять хотя бы Эмили, которая при шестом размере одежды[80] не вылезает из грязно-серого мешковатого свитера “как у бойфренда” и никогда, ни за что на свете не показывает ноги, если не считать омерзительных драных джинсов. То есть, прошу прощения, “искусно состаренных”. Когда же наконец начинаешь понимать, как лучше себя преподнести, юность уже уходит, надев пальто, а ты тратишь время и деньги на лосьоны, снадобья и процедуры, чтобы воссоздать то, что мать-природа некогда выдала тебе даром. То, что ты принимала как должное. Вот и мой шкафчик в ванной смахивает на святилище богини омоложения. Баночки и бутылочки с сыворотками и увлажняющими кремами хором обещают обратить время вспять, вернуть меня в те годы, когда для “ухода за собой” хватало молочка для глубокого очищения кожи “Энн Френч” в белом флаконе с овальной синей крышечкой, которым я снимала кожное сало. То самое, что теперь приходится беречь, чтобы не превратиться в старую сушеную сливу.
– Ничего себе! Поверить не могу, что эту бабку выбрали девушкой Бонда.
Поворачиваюсь в кресле и едва не утыкаюсь носом в полосатую ширинку Джея-Би. Он стоит прямо за моей спиной и грубым оценивающим взглядом смотрит на божественную Монику на экране.
– Неплохо сохранилась, в ее-то возрасте, – неохотно признает он.
– Я б не отказался, – хихикает Трой.
Вот кстати, с каких это пор британских мальчиков из Сити стали звать как американских баскетболистов? Ведь на самом-то деле все они учились в привилегированных частных школах, женаты на каких-нибудь Генриеттах и Клемми, выезжают на работу на поезде в шесть сорок четыре из Севенокса.
– От чего не отказался бы? – невинно уточняю я, подначивая эту обезьяну показать себя во всей красе.
Трой хитро ухмыляется, откидывается на спинку кресла, закладывает руки за голову, задирает на стол ноги в начищенных до блеска ботинках.
– Вставил бы ей разок.
Когда мужчины вслух оценивают какую-то женщину, точно кусок мяса, другой женщине, которая при этом присутствует, приходится выбирать, как себя вести – соглашаться с ними или же молчать, вымученно улыбаясь. По моему опыту, безопаснее всего в таких случаях прикинуться своим парнем. В противном случае заработаешь ярлык зануды или феминистки – обычно и то и другое. Но сегодня у меня нет настроения притворяться. Мой список предпраздничных дел длиннее Версальского договора, у Бена рождественский концерт, вдобавок в этом самом помещении есть одна ровесница Моники Беллуччи, которая старательно изображает из себя сорокадвухлетнюю перед парой невежественных и невоспитанных мальчишек.
– Надо же, как любезно с твоей стороны, – говорю я. – Я уверена, Трой, что Моника Беллуччи – пожалуй, самая красивая актриса в мире – была бы в восторге, если бы узнала, что ты готов в виде огромного одолжения заняться с ней сексом.
Трой не знает, как реагировать. По его бледному лицу расплывается румянец, прыщи возле рыжих бакенбард наливаются краской. Он смотрит на Джея-Би: что тот скажет? Тянется пауза – впрочем, недолго, считаные секунды, – когда еще непонятно, как все обернется. Может, меня выгонят с позором. Наконец Джей-Би замечает – не сказать чтобы нелюбезно:
– Тебе ведь через несколько лет полтинник, а, Кейт? Рад, что ты находишь время посмотреть в интернете фоточки знаменитостей.
Думай, Кейт, думай.
– Я провожу исследование, – быстро отвечаю я. – Антивозрастной косметики. Между прочим, перспективная сфера. Вы в курсе, что благодаря стремлению американок маскировать признаки старения с помощью кремов и прочих средств рынок косметики в будущем году вырастет до ста четырнадцати миллиардов долларов? При том что еще три года назад было восемьдесят. Невероятно. Даже во время рецессии продажи косметики премиум-класса, всех этих дорогущих кремов из специализированных отделов универмагов, выросли на одиннадцать процентов, судя по “Насдак”. Нефть падает, “Сони Пикчерз” терпит убытки, зато увлажняющие кремы – новое золото.
– Ого! – Джей-Би таращится на монитор. – Сто миллиардов за такое фуфло? И зачем только женщины на это деньги тратят?
“Потому что вы, мужчины, считаете, что женщины старше тридцати пяти вышли в тираж. Потому что мои ровесницы, по вашему мнению, уже не обладают сексуальной привлекательностью, а следовательно, по какому-то дикому выверту логики, значимостью и положением в обществе, вот мы и притворяемся молодыми, пока можем. Даже если в итоге выглядим так, словно лежали в рассоле или нас парализовало. Вот почему я каждое утро втираю в руку эстроген, каждый вечер пью прогестерон и периодически смазываю внутреннюю поверхность бедра тестостероном. Это называется “гормонозаместительная терапия”, на самом же деле это попытка вернуть молодость. А некоторые из нас совсем потеряли голову от отчаяния и притворяются, будто им на семь лет меньше, чем на самом деле, чтобы снова выйти на рынок труда, где к ним относятся как к ненужной ветоши”.
Хватило ли мне смелости произнести это вслух? Увы, нет.
– Кстати, молодец, Кейт, здорово провернула дело с вдовой Фоззи. Лошадиная сила как есть! Увидимся на корпоративе? – говорит Джей-Би и, кажется, подмигивает (надеюсь, мне показалось). – Оденься понаряднее.
Я всегда так одеваюсь.
От кого: Кэнди Страттон
Кому: Кейт Редди
Тема: Караул, корпоратив!
Кэти, ни в коем случае, повторяю, НИ В КОЕМ СЛУЧАЕ не делай первый в жизни укол ботокса в день корпоратива. Ты не можешь так рисковать. А вдруг у тебя перестанет открываться глаз? Не очень-то красиво получится, разве что ты собираешься пойти на корпоратив в костюме пирата. Та штука для щек, о которой я тебе рассказывала, стоит тысячу долларов за укол. Приподнимает и возвращает щекам округлость, которую мы теряем, когда превращаемся в сушеных старых ведьм. Предполагается, что в результате ты будешь выглядеть как девица с наливными щечками, а не как бурундук с запором.
Еще появилась классная моделирующая процедура: замораживаешь жировые складки, и они исчезают ко всем чертям. Как именно – не знаю.
Так что сходи к парикмахеру, потраться на самое красивое белье в “Агент Провокатор” и не стой в прямом свете. Для своих сорока двух ты выглядишь потрясающе!
ХХ
К.
От кого: Дебра Ричардсон
Кому: Кейт Редди
Тема: Пристрели меня!
Привет, дорогая, как проходят праздники? На корпоративах ведь по-всякому бывает. Можно либо вести себя с достоинством, приличествующим служебному положению, либо нажраться и трахаться в сортире с каким-нибудь младшим администратором из Кэнви-Айленда. С прыщавой спиной. Фууу. Думаю, ты уже догадалась, что из этого выбрала твоя очень старая отчаявшаяся подруга.
Еще новость: Феликса временно отстранили от занятий. В школе мне сказали, что он показывал ребятам порнуху с жирными немецкими шлюхами! Меня куда больше тревожит, что он спустил тысячу восемьсот фунтов. Наш мобильный оператор каждый месяц берет с меня деньги за его телефон, так вот теперь в компании утверждают, что не обязаны ставить меня в известность о прочих платежах по этой карте. Уж на что я юрист, и то не пойму, законно ли это. Не могу же я целыми днями с ними ругаться, у меня времени на это нет.
Феликса поимели. Мать его поимели. Причем поимел какой-то прыщавый Кайл из Кэнви-Айленда. Дети на Рождество летят в Гонконг со своим папашей и его красавицей-женой номер два. Ненавижу.
Кстати, как будем отмечать наш полтинник? Как подумаю, так страшно становится, что еще немного – и я превращусь в усатую уродину, а мужики испарятся. Ты вроде писала, что объявился божественный Абельхаммер? Раскрой же мне свои страшные тайны. Глядишь, я хоть в себя приду.
Посылаю тебе онлайн-открытку, и надо как можно скорее встретиться.
хх
Деб
От кого: Кейт Редди
Кому: Дебра Ричардсон
Тема: Пристрели меня!
Пожалуйста, пожалуйста, дорогая, приезжай ко мне на Рождество. Могу предложить тебе на выбор престарелых родичей в маразме, мужа-вегана, который избавляется от волос на теле ретивее, чем мы обе вместе взятые, двух подростков, которые ни с кем не разговаривают, и суку невестку. Ты сделаешь мне огромное одолжение, если приедешь и хоть немного их расшевелишь. Пожалуйста, соглашайся. Разумеется, вместе с прыщавым Кайлом, если у него нет вариантов получше.
С Феликсом неприятно получилось. Вроде бы все мальчишки такое смотрят? После белфи Эмили я уже ничему не удивлюсь.
Полтинник я праздновать НЕ БУДУ. Не хочу оповещать всех о том, что превратилась в старую каргу, благодарю покорно. В “ЭМ Ройал” уверены, что мне 42, и если узнают, сколько на самом деле, выгонят в шею. Так что надо держать все в тайне.
Об Абельхаммере и рассказать-то нечего. Я ему как дура написала, а он так и не ответил. Может, он вообще всем бывшим устроил перекличку. Ненавижу.
Давай лучше отметим твой полтинник? Я позову стриптизера в костюме пожарника.
хх
К.
PS: Неужели он правда смотрел порно с жирными немецкими шлюхами?
16:23
Концерт Бена прошел с большим успехом. Подумать только, а я злилась, что придется сперва ехать с работы на школьный концерт, а потом возвращаться в Лондон. До Рождества десять дней, а на то, чтобы вычеркнуть все дела из списка, мне понадобится по меньшей мере пятнадцать. Почему бы разок и не пропустить рождественский концерт? Тем более что Ричард все равно придет.
А, кого я обманываю. Эмили до сих пор помнит одно-единственное выступление, которое я пропустила летом две тысячи четвертого года, а ведь она танцевала партию какого-то овоща! Этот грех записан несмываемыми чернилами в Книге материнского небрежения и, несомненно, в Судный день потребует расплаты.
В общем, хорошо, что я поехала на концерт, потому что Ричард как раз и не пришел. Прислал мне эсэмэску, дескать, совсем забыл о важном семинаре по осознанности. Как по мне, неплохо бы ему осознать, что у него, черт побери, сын есть. От колледжа Рича до школы Бена каких-нибудь десять минут езды, а от моей работы – без малого полтора часа, однако же я приехала, а он не удосужился.
Впрочем, за те семь лет, что я не работала на полный день, кое-что изменилось к лучшему: теперь родителей без звука отпускают на всякие детские мероприятия, даже, можно сказать, поощряют их посещать. По крайней мере, в тех компаниях, которые хотят показать, что идут навстречу сотрудникам и разделяют семейные ценности, потому что если фирма в этом отношении прослывет старорежимной, то нипочем не сможет привлечь лучших молодых специалистов. Свободный рынок, как писал Милтон Фридман, все же работает, причем иногда, как ни странно, даже на благо любезности и участия. Хотя я что-то не замечала, чтобы в “ЭМ Ройал” кто-то осмелился работать неполный день.
Поставив Джея-Би в известность, что сегодня иду к сыну на концерт, я вспомнила, как мне приходилось врать Роду Таску, чтобы попасть на школьное собрание или рождественский спектакль. И всякий раз я придумывала какую-нибудь “мужскую” отмазку: то в пробке застряла, то еще что-нибудь. В те годы, чтобы совместить материнство с работой, приходилось быть двойным агентом, врать нашим и вашим. Мужчина, заявлявший, что идет к сыну на матч по регби, считался героем, а про женщину точно в такой же ситуации говорили, что она “халатно относится к своим обязанностям”, и в любой момент могли перевести на какую-нибудь ничтожную должность “для мамочек”, бумажки перебирать. Все во мне восставало против подобной участи. Я не согласна с тем, что дети якобы мешают работе. Я работала отлично, просто великолепно. А уволилась из “ЭМФ” потому, что дети отчаянно тосковали по мне в те мучительно долгие – неоправданно, глупо, варварски долгие – часы, которые я проводила вдали от них. Да, они нуждались во мне, но и я нуждалась в них. Семья наша выдыхалась, и вдохнуть в нее жизнь могла только я.
И вот еще что вдруг живо встало у меня перед глазами (браво, Рой!). Как-то вечером перед родительским собранием я ждала Ричарда на детской площадке во дворе школы Святого Беды. Кажется, стояла зима, потому что все отцы, спешившие в школу со станции, были в теплых черных пальто и с портфелями. И каждый спрашивал у меня, как найти кабинет, в котором учится их ребенок. Имя ребенка они помнили – и на том спасибо! – но в целом на этом их познания заканчивались. Они не знали ни как зовут учителя, ни даже в каком классе ребенок. Понятия не имели ни где висят детские курточки и рюкзачки, ни что в этих рюкзачках. Я же стояла на темной холодной площадке и думала: разве же это справедливо? Как женщинам конкурировать с мужчинами, если тем вообще не приходится обо всем этом заботиться? То есть один из родителей не знает, как зовут учителя, не знает, что давать ребенку в школу на завтрак, не знает, у кого из детей в классе аллергия на орехи, не знает, где мешок со спортивной формой и что эти вот потные вонючие носочки уже пора стирать. Хорошо, допустим, один из родителей может себе позволить об этом не думать. Но не оба. Одному из родителей вечно приходится решать семейную головоломку, причем обычно матери, чего уж там. Значит, в те годы мне приходилось конкурировать с мужчинами, которые не забивали себе голову уходом за детьми и всем, что с этим связано. Тогда я им завидовала, теперь мне их жаль.
В общем, я правильно сделала, что приехала на концерт, а Ричард многое потерял. В середине “Колокольчики звенят” наш сын выдал потрясающее соло на ударных, о котором в свойственной ему манере дома и словом не обмолвился. Знаете, как бывает, когда вдруг смотришь на своего ребенка новыми глазами? Вот примерно это я и чувствовала. Угрюмый сутулый подросток, который не вылезает из толстовок с капюшоном, вечно ворчит и дуется, вдруг преобразился в великолепного юного музыканта, проворно переключался с барабанов на тарелки и явно получал удовольствие от игры. Его колокольчики с синкопами вызвали бурю аплодисментов.
Теперь мы в школьной столовой пьем чай со сладкими пирожками.
– Ты сегодня такая красивая, мам. – Бен оставил друзей из джаз-ансамбля и подошел ко мне поздороваться.
– Новая прическа.
Он даже меня обнимает – точнее, неуклюже обхватывает, как-то сбоку, словно наткнулся на меня, а не подошел обнять, ну да я не жалуюсь.
– Надо же, Кейт, добрый день. – Я оборачиваюсь и вижу досадно изящную Синтию Ноулз с коробкой пирожков. – Если хочешь, Кейт, можешь пожертвовать немного денег за пирожки, – звонко смеется Синтия. – Никто не осуждает тебя за то, что ты больше не печешь. Кстати, помнишь ту полоумную, о которой мы читали, она еще купила кексы, помяла и выдала за свои?
Да, кажется, смутно припоминаю. (Рой?)
21:29
Корпоратив в Шордиче. Где же еще. Все районы, которые я обходила стороной, когда в двадцать два года впервые приехала в Лондон, стали престижными. Как пустырь становится модным местом? Во-первых, благодаря ценам на недвижимость: горожане перебираются подальше от центра, туда, где жилье доступнее, после чего устраивают там собственный центр и ждут, пока подтянется сфера услуг. Сейчас с этим проще, конечно, потому что когда покупаешь развалины склада, то лоск наводить необязательно, достаточно чуть-чуть подновить. Подмел полы, поменял проводку, выбросил мусор, оставил голые кирпичные стены и трубы. Открытая вентиляция сейчас тоже в моде. Потом провел интернет, поставил кофемашину размером с ярмарочную палатку, на распродаже в закрывшейся школе скупил все крытые формайкой столы, шершавые деревянные скамейки и лязгающие металлические стулья. Ну и наконец, нанял разных там Тадеушей и Джобов с такими бородищами, словно эти парни долгие годы верой и правдой служили в торговом флоте. Вуаля. Модное место готово.
Корпоратив проходит в кафе под названием “Кафе”. Точнее, #К@фе. По крайней мере, так значилось в письме. Изначально его планировали устроить в еще более брутальном заведении под названием “Номер Сорок7”, расположенном (кто бы сомневался) в доме сто три в каком-то замызганном переулке, но потом один из директоров компании посмотрел, что же там такое, и увидел фразочку “раскочегарим на славу”. Опять-таки, можно подумать, что речь о торговом флоте, но оказалось, что там выступают группы с такой музыкой, от которой кажется, будто мозг с грохотом катается в черепе, точно горошина в свистке. Разумеется, корпоратив перенесли.
Я вхожу в #К@фе и невольно чувствую себя как полная #дур@. Внутри стоит такой зимний полумрак, что моя матушка тут же засуетилась бы и принялась включать все лампы, приговаривая: “Можно подумать, в доме покойник”. Я считаю, что виноваты в этом скандинавские триллеры, которые показывают по телевизору. Там никому из детективов и в голову не придет во время осмотра осветить очередной труп чем-то ярче фонарика. И где же еще прятаться уважающему себя серийному убийце, как не в густой тени? Надо было надеть свитер домашней вязки и резиновые перчатки, чтобы подбирать улики, а волосы собрать в хвост. Я же вместо этого облачилась в свое любимое атласное черное платье “Дольче & Габбана” – десять лет, а все как новенькое. Что нужно, обтягивает, что нужно, скрывает. Разумеется, в этом неофинском мраке его не разглядишь. С двух ярдов не разобрать, что на мне такое – платье или мусорный мешок. Войди сюда Моника Беллуччи в трусиках, никто и не заметит. Она превратится в благоуханный расплывчатый силуэт.
Мне совершенно, ни капельки не хочется быть здесь – притворяться кем-то, чтобы к кому-то подладиться. Начиная с определенного возраста уже не хочется стоять на вечеринке с краю, стараясь набраться храбрости и слиться с толпой. Нужно выпить. Мимо проходит официант, абсолютно лысый, без усов, бороды, бровей, и я, содрогнувшись, думаю, что и на теле у него тоже нет волос. Зато у него в руках есть поднос.
– Эмм…
– Да? – Он недовольно поворачивается ко мне.
– Прошу прощения, но я хотела бы что-нибудь выпить.
Диалог, характерный для современности: нервничающий старомодный средний класс извиняется перед роботоподобным новым веком, хотя ничего дурного не сделал. Парень хмурится, до того раздражен, что его остановили. Официант, которому не нравится выполнять свои официантские обязанности. А поднос у него треугольный.
– “Кастро”. Или “Гангнам”, – предлагает он.
Я не знаю, что ответить. Как-то слов не подберу. Давай, Кейт, хотя бы попробуй.
– А что в “Гангнаме”?
– “Гленкаррагиеклаганбрай”. Гарам масала. Стаут.
– Дайте мне “Кастро”, пожалуйста.
Человек-машина протягивает мне коктейль и уходит прочь, еле сдерживая ярость. Коктейль, разумеется, в банке для варенья. Остромодной, в отличие от обычного бокала для коктейля, но пить через ребристый край неудобно, к тому же этим острием моды рискуешь в прямом смысле порезать губы. Меня так и подмывает сбежать отсюда ловить сачком головастиков. Или найти мозаичное облако лягушачьей икры и смотреть, как они вылупляются.
– Кейт.
Настал мой черед оборачиваться.
– Джей-Би! Привет.
– Кейт, это наш президент, Харви Бутби-Мур. Харви, это наша новая сотрудница, Кейт Редди из отдела маркетинга.
Президент выступает из тени, делает ко мне шаг, потом еще один. Либо пытается меня рассмотреть в густых сумерках, либо я застала его за игрой в “холодно – горячо”. Наверное, думает сейчас: “Теплее. Теплее…”
Наконец останавливается. Оглядывает меня с головы до ног, словно я стою на паддоке в Аскоте. Давненько никто не инспектировал мои копыта. Но уж мои бока после девяти тысяч приседаний с Конором в отличной форме.
– Рад, что вы с нами, юная леди, – говорит он. – Наслышан о ваших успехах. Так держать!
Юная леди? Конечно, здесь темно, но ладно, не буду спорить.
– Спасибо, я постараюсь. – Делаю глоток “Кастро”. Вкус, как если бы долили воды в синий гигиенический блок, который вешают на ободок унитаза.
Харви направляется было прочь, но останавливается.
– Здорово вы обработали этих русских, – говорит он. – Бабла у чуваков немерено, но фиг ты их раскрутишь. Беда в том, что они знают, сколько у них денег в банке, а вот что у них в мозгах – понятия не имеют. Если у них вообще есть мозги, хыр-хыр-хыр. (Я, конечно, не поручусь, но, по-моему, Бутби-Мур так смеется. Как лягушка-бык, которая безуспешно пытается подавить отрыжку.)
– Мне показалось, они готовы прислушаться к нашим предложениям, – отвечаю я, с легкостью переходя на корпоративный жаргон. Для храбрости делаю еще один глоток моющего средства для унитазов. Уй. Долбаная банка. – Особенно если найти к ним индивидуальный подход.
Харви улыбается:
– Еще бы. Хыр. Правда, Рой?
– Трой, сэр.
– Рой? Как бой?
– Трой.
Я и не заметила, что к нам присоединился Трой, выкрался из мрака и стоит за моим левым плечом.
– Как Троянская война, – говорит Харви. – Хыр-хыр. Согласен, юный Трой? Ведь правда, Кейт прекрасно поработала с нашими русскими друзьями?
– Конечно. Я давно это говорил, – отвечает Трой.
Ничего подобного этот гаденыш не говорил. И более того – сделал все, чтобы испортить сделку. Интересно, он до сих пор хочет мне отомстить?
Читать бесплатно другие книги:
