Моя любимая свекровь Хэпворс Салли
Я открываю дверь своим ключом.
– На самом деле это было немного странно. Вот почему я рада, что вы здесь. Мне нужно поговорить с вами о Диане.
Мы заходим в гостиную, за аркой в кухонном уголке Олли стоит у холодильника и потягивает пиво.
– Всем привет, – говорит он. – Пива хочешь, Патрик?
– Что-то с мамой? – поворачивается ко мне Нетти. – Что случилось с мамой?
– Да, что там с мамой? – спрашивает Олли.
Дети, сидящие перед телевизором в пижамах, поднимают глаза и быстро их опускают.
– Они накормлены? – спрашиваю я у Олли.
– Куриные наггетсы, горох и кукуруза, – гордо отвечает мой муж. – Вам вина, дамы?
– Конечно, – отвечаю я.
– Мне не надо, – говорит Нетти.
Олли протягивает Патрику пиво, которое тот хватает и открывает в рекордное время. Я ловлю себя на мысли, все ли с ним в порядке, но я слишком занята Дианой, чтобы тратить много времени на размышления.
– Может, пойдем в в столовую, подальше от ушастиков? – предлагаю я. – И я расскажу, что произошло с Дианой.
Убирая беспорядок на столе в столовой, я замечаю, что Нетти бросает на Патрика странный взгляд, в нем сквозит то ли улыбка, то ли раздражение. Внутри меня все трепещет – я понимаю, что она беременна. Скорее всего беременна.
– Так… вам есть что нам рассказать? – спрашиваю я, когда мы все садимся.
Улыбка Нетти подсказывает, что да, но она качает головой.
– Нет-нет, сначала ты. Расскажи о маме.
– Ладно, – говорю я. – В общем, я заехала к ней сегодня:
Воцаряется краткая, многозначительная тишина. Даже Патрик пялится на меня так, будто у меня две головы.
– Ты заехала к маме? – переспрашивает Олли.
Ну да, признаю, подобное не сочтешь обычным для меня поступком, и все равно я поражена, что они в шоке.
– Ну… с тех пор как умер Том, мы почти ее не видели, практически с ней не разговаривали. Я заволновалась! И, как оказалось, была права. Она выглядит так, будто спит не раздеваясь и ест как попало. Я отвезла ее к врачу, просто чтобы та на нее взглянула.
Олли ставит на стол банку с пивом.
– Что сказала врач?
– У нее взяли кровь на анализ, но, скорее всего, у нее депрессия. Ей прописали антидепрессанты. Еще врач рекомендовала физические упражнения и соблюдение определенного режима. И я подумала, что мы могли бы по очереди ездить к ней и брать ее на прогулку, привозить ей еду и все такое.
– Хорошая идея, – говорит Олли.
– Конечно, – говорит Нетти. – Да, почему бы и нет.
Но мысли Нетти как будто заняты другим. Она словно бы нервничает. Ее глаза бегают по комнате, как у детей, когда они приходят в чей-то дом поиграть и не могут решить, с какой игрушкой начать. Это отвлекает.
– Все в порядке, Нетти?
– Ну на самом деле… Мы с Патриком действительно хотим кое-что с тобой обсудить. – Она лучезарно улыбается Патрику, который улыбается в ответ чуть менее восторженно.
– Ты беременна! – восклицает Олли.
Улыбка Нетти немного тускнеет.
– Ну нет. Пока нет. Но именно это мы и хотели с вами обсудить. Проблема с моим бесплодием… у нее несколько аспектов. Это не только поликистоз яичников, дело еще и в моих яйцеклетках и в матке. Какую причину бесплодия ни возьми, у меня такая найдется. – Она разражается смехом – пронзительным, высоким пустым хихиканьем. – На этой неделе наш врач сказал, что лучший шанс зачать ребенка – прибегнуть к донорской яйцеклетке и найти суррогатную мать.
Отпив глоток вина, я опускаю глаза.
– Конечно же, мы не о таком мечтали, когда решили завести ребенка. Ребенок не будет биологически моим, но он будет биологически Патрика, и он будет зачат, чтобы быть нашим. Думаю, это наш лучший шанс завести ребенка.
– Ух ты! – вырывается у Олли. Судя по выражению его лица, он не знает, хорошие это новости или плохие. А вот я совершенно уверена, что плохие.
– Так вы, ребята, на такое пойдете? Используете донорскую яйцеклетку и суррогатную мать?
– Вот тут все становится сложно. – Нетти слегка морщится. – Мы бы очень хотели, но донорство яйцеклетки и суррогатное материнство в Австралии разрешены только в том случае, когда они добровольные, поэтому мы не можем никому заплатить. Кто-то должен будет сделать это добровольно.
– А ты не можешь поехать за границу? – перебивает сестру Олли. – Я видел документальный фильм о людях, которые ради этого едут в Индию. Или в Соединенные Штаты.
– Такой вариант существует, – говорит Нетти. – Но это будет очень дорого. И что еще важнее, пока ребенка будут вынашивать, он будет очень далеко от нас. Мы не сможем пойти на УЗИ или проверить здоровье матери, вероятно, даже при родах присутствовать не сможем, если схватки начнутся рано. Кроме того, мы плохо понимаем, как там работает система здравоохранения. Откуда нам знать, надежная ли она?
Патрик до сих пор не произнес ни слова. Правда, учитывая, как тараторит Нетти, это было бы непросто.
– И что ты собираешься делать? – спрашивает Олли.
Олли до сих пор не понял. Он, наверное, единственный, кто не понял. Я делаю еще один большой глоток вина и заставляю себя проглотить.
– Она хочет, чтобы это сделала я.
Нетти смотрит на меня. Она насторожена, взволнована, но старается это скрыть.
Она достает из сумочки прозрачный пластиковый пакет и кладет его на стол между нами.
– Вот тут у меня кое-какая информация.
Я вижу слова «Как стать суррогатной матерью» на обложке фиолетовой брошюры, а ниже фотографию беременного живота, голова обрезана.
– На самом деле это довольно простой процесс.
Олли смотрит на Нетти, отчаянно моргая – совсем как олень в свете фар.
– Ты хочешь, чтобы Люси дала свою яйцеклетку? Стала для тебя суррогатной матерью?
Нетти не сводит с меня глаз.
– Я знаю, что не имею права просить.
– Право ты имеешь… – медленно говорю я. – Но…
Нетти подается на стуле вперед, складывает руки на столе, словно она на деловых переговорах. У меня такое чувство, что она много репетировала и готова опровергнуть любой мой аргумент. Я чувствую, как под мышками у меня проступает пот.
– Погодите, – вмешивается Олли. – Ты хочешь, чтобы Люси пожертвовала яйцеклетку и выносила ребенка? Значит, это будет ребенок Люси и… Патрика?
– Нет, – говорит Нетти. Ее нервное напряжение как будто спало, и она странно спокойна. – Это будет наш с Патриком ребенок.
– Но… – Олли как будто зациклился на этом вопросе, и на этот раз я с ним согласна. – Биологически это будет ребенок Люси?
– Да, – признается Нетти, глядя на меня. – Не хочу, чтобы ты принимала весь удар на себя, Люси, но… Ты можешь сказать, что ты сама думаешь об этой идее?
Откинувшись на спинку стула, я медленно моргаю.
– Я… то есть… это как гром среди ясного неба, Нетти. Очевидно, что мне нужно подумать.
– Конечно, – кивает Нетти. – Конечно, нужно. Но… может, поделишься своей первой реакцией?
– Она сказала, что ей нужно подумать! – нехарактерно резко вмешивается Патрик. – Дай женщине дух перевести!
В противоположность деловитости Нетти Патрик выглядит почти угрюмым. Он сидит, откинувшись на спинку стула. Руки скрещены, подбородок опущен почти до груди.
– Понимаешь, Нетти, моя первая реакция – шок, – говорю я. – Тут о многом надо подумать. Нам с Олли придется это обсудить…
– Значит, возможность есть? Ты бы о таком подумала? – Зажмурившись и сжав кулаки, Нетти выбрасывает руки вверх, точно загадывает желание.
– Честно? – говорю я. – Сомневаюсь, что такое возможно.
Нетти открывает глаза, но не поднимает взгляд.
– Мне очень жаль. Я думала об этом раньше, абстрактно и… Я просто не могу этого сделать. Ведь это будет мой ребенок…
– Наполовину твой, – слабым голосом поправляет Нетти.
– Ребенок не бывает наполовину чей-то. Он будет моим, так же как Арчи, Харриет и Эди. Прости, но я не могу зачать ребенка, выносить его, а потом отдать. Я просто не могу. Даже ради тебя.
– Ты даже не подумаешь об этом? Хотя бы несколько дней? Хотя бы до утра?
– Я подумаю, – говорю я. – Но мой ответ будет таким же.
Нетти вскакивает так резко, что стул, отлетев, врезается в стену позади нее.
– Мне очень жаль, Нетти, – говорю я. – Правда, Нетти, мне очень жаль.
Патрик закрывает рукой лицо, проводит ладонью по лбу. Я не могу сказать, это жест печали или облегчения. Но выражение лица Нетти мне ясно видно. Тут нет и тени сомнения.
Это ненависть.
48
ДИАНА
ПРОШЛОЕ…
«Закончить свою жизнь мирно и безболезненно».
Я набираю слова в «Гугле» и нажимаю «ввод». Я не помню, когда в последний раз пользовалась этим компьютером, но, скорее всего, давно, потому что у мыши сели батарейки. Теперь приходится пользоваться тачпадом, и это очень раздражает. В конце концов мне удается навести курсор на первую ссылку, «Линия жизни. Австралия», – оказывается, это организация по предотвращению самоубийств. Это не то, что я ищу, но, полагаю, довольно разумно. Есть, вероятно, уйма подростков, которые решили покончить с жизнью из-за разрыва отношений, или скандала с неприличными фотографиями, или чего-то еще. Эти дети не знают, что их маленький кризис пройдет и они будут намного лучше учиться. Однажды они расскажут своим собственным детям о том, как когда-то они думали, что их жизнь не стоит того, чтобы жить, но посмотрите на них сейчас: у них есть дети, успех, счастье! Этим людям нужен спасательный круг, для них существуют подобные телефонные номера. Не для таких, как я. Я старая женщина. Я прожила хорошую жизнь, была замужем, вырастила детей.
Мне нужна помощь не чтобы жить, а чтобы умереть.
Повозившись с тачпадом, я уточняю условия поиска. «Добровольная эвтаназия, Австралия». «Гугл» показывает то, что я и так знаю: например, что эвтаназия в Австралии запрещена, хотя в последнее время в больницах для неизлечимо больных случается все чаще. Но «Гугл» сообщает мне и то, чего я не знаю, например, что купить препараты или оборудование для эвтаназии гуманным способом невероятно трудно. Не будучи смертельно больна, я не имею права поехать в клинику «Дигнитас» в Швейцарии, а медицинские диагнозы и прочие документы, которые там потребуют, весьма обширны, исчерпывающи, и их невозможно подделать. Так что, насколько я понимаю, мне остается только интернет.
Я принимаю антидепрессанты, которые доктор Пейсли прописала почти полгода назад, и думаю, они оказывают свое действие. Сон стал лучше. Я получаю больше удовольствия от самых разных вещей. Мне удается одеться, поесть и немного поработать. Но Том по-прежнему мертв. Нет таблетки, которая бы это изменила.
Я нахожу ссылку на организацию под названием «Добровольная Эвтаназия Интернэшнл». Текст под ссылкой гласит:
«Философия ДЭИ: каждый взрослый человек в здравом уме и твердой памяти должен иметь право закончить свою жизнь надежным, мирным и гуманным способом и в тот момент, который сам выберет. ДЭИ считает, что контроль над своей жизнью и смертью является фундаментальным правом, которого нельзя лишать ни одного здравомыслящего человека. Миссия ДЭИ: снабжать членов организации необходимой информацией и поддерживать их, если они примут решение закончить свою жизнь».
Я кликаю на ссылку. И продолжаю читать.
49
ЛЮСИ
НАСТОЯЩЕЕ…
В полицейский участок я еду одна. Олли предложил поехать со мной, но я сказала ему, чтобы он не глупил, – кто-то должен остаться с детьми. Я не стала называть настоящую причину, по которой я не хочу, чтобы он меня сопровождал: я не вынесу его выражения лица, когда он узнает, что я сделала.
Я подхожу к стойке, чтобы сообщить, что приехала, но не успеваю назвать свою фамилию, как появляется Джонс.
– Здравствуйте, Люси. Поднимайтесь.
В лифте она извиняется за поздний вызов, и я отвечаю, мол, все в порядке, без проблем, рада помочь, но мой голос звучит странно, потому что я вся на нервах. Олли, должно быть, был в этом лифте не более часа назад. Нетти и Патрик были здесь. Очевидно, и Эймон тоже. На ум приходит шутка. Сколько людей нужно, чтобы убить богатую старушку?
Хотелось бы мне знать.
Мы шаркаем по коридору в очередную комнату для допросов, где воняет дешевыми духами и сигаретами. Я сажусь, Джонс тоже. Проходит несколько секунд, но она молчит.
– У вас были… вопросы? – наконец спрашиваю я.
– Мы просто ждем Ахмеда.
– Я здесь, – говорит он как раз в этот момент, появляясь в дверях.
Комната маленькая и от того, что нас в ней трое, кажется еще меньше. От тесноты я еще больше нервничаю. Видеомагнитофон стоит в углу, и они снова повторяют прежнюю вступительную речь, объясняя, что сейчас пойдет запись. Наконец мы переходим к делу.
– Как я уже сказала по телефону, – начинает Джонс, – мы вызвали вас потому, что нам стало известно, что ваша свекровь была членом группы сторонников добровольной эвтаназии. Эта организация проводит встречи, где участникам предоставляется информация о том, как человек может гуманно закончить свою жизнь.
Я старательно сохраняю невозмутимое выражение лица.
– Вот как?
– У нас есть информация, что ваша свекровь присутствовала на одной такой встрече и вступила в данную организацию.
– Вот как?
Джонс смотрит мне прямо в глаза.
– Именно так.
– Так… по-вашему, она покончила с собой?
– Мы считаем, что у нее были такие мысли. Это не объясняет ее смерть, потому что в ее организме не нашли следов препарата… но это интересный поворот.
Я не знаю, что на это ответить, поэтому молчу.
– Вы не могли бы рассказать о своей прошлой профессии, Люси? – просит Джонс после минутного молчания.
Я нахожу заусеницу и ковыряю ее.
– Я домохозяйка.
– А до этого?
– Я была рекрутером.
– Рекрутером? – Джонс смотрит на Ахмеда и не пытается скрыть ухмылку. – В какой отрасли?
Я колеблюсь.
– Информационные технологии.
– И у вас университетский диплом по информационным технологиям и анализу данных, верно?
– Верно.
– Значит, если бы вас спросили, как зашифровать адрес электронной почты, вы бы знали, как это сделать?
Звучит как вопрос, но Джонс ясно дает понять, что на самом деле это утверждение.
– Я…
– Вы могли бы узнать, как это сделать? – выдвигает предположение Джонс.
– Возможно, – признаю я.
– Вы знаете, что такое биткоины?
Вопросы Джонс следуют все быстрее, и я задумываюсь: а вдруг это такой способ выбить меня из колеи. Если так, то он работает.
– Да… кажется, да… А в чем дело?
Они сверлят меня глазами с понимающим видом.
– Я арестована? – взволнованно спрашиваю я. – Потому что время уже позднее. Мне правда нужно домой к детям.
– Еще один вопрос, Люси, – говорит Джонс, – и сможете поехать домой. Но я хочу, чтобы вы подумали, прежде чем отвечать, хорошо? Подумайте хорошенько.
– Ладно, – говорю я.
– Вам известно, что по австралийским законам помогать кому-то совершить самоубийство преступление? Оно наказывается лишением свободы на срок до двадцати пяти лет.
50
ДИАНА
ПРОШЛОЕ…
Перед библиотекой собрались протестующие, – такого я не ожидала. И они не из молчаливых. У них есть плакаты и распятия, и они кричат, что только Бог может решать, когда человеку умереть. «Очевидно, нет, – думаю я, – иначе чего ради им собираться на свою акцию».
Жаль, что я не прихватила с собой книгу. Тогда можно было бы ее предъявить, и меня оставили бы в покое. Я бы сказала, что просто пришла вернуть ее в библиотеку. А так кто-то сует мне под нос флуоресцентно желтый плакат с фразой «САМОУБИЙСТВО – ЭТО НЕ ПРОСЬБА О СМЕРТИ, А КРИК О ПОМОЩИ», да еще и предлагает помолиться за мою душу. Одновременно со мной в библиотеку входят мать с коляской и пара молодых парней-азиатов с ноутбуками, с виду студенты, и к ним никто не пристает.
Забронировать билет было относительно легко. В инструкции говорилось, что обращающийся должен быть старше пятидесяти или иметь серьезное заболевание и подтверждающие это документы, и я определенно подхожу под первую категорию. Не знаю, чего я ожидала. Какого-то тайного рукопожатия и, возможно, грязной задней комнаты. Но встреча происходит не где-нибудь, а в Тоораке, пусть это и не самый престижный район Мельбурна. Уж конечно, богатые хотят сами определять условия и обстоятельства собственной смерти.
Собрание проходит в большой комнате в цокольном этаже библиотеки. В дверях стоят мужчина и женщина, женщина держит планшет, а мужчина, судя по его росту и общему безделью, скорее всего охранник. Я не бывала в библиотеке Тоорака раньше, но для четверга тут как будто необычно оживленно. Интересно, этот наплыв посетителей связан с сегодняшней встречей?
Я подхожу к женщине с планшетом.
– Меня зовут Диана Гудвин. Я заказала билет онлайн.
Я достаю сложенный билет, который распечатала сегодня утром, и женщина сверяет его со своим списком. На веб-странице говорилось, что от посетителей могут потребовать предъявить удостоверение личности, и я держу свое наготове, но, окинув меня долгим взглядом, она ни о чем таком не спрашивает. И все же она дотошна. Когда она смотрит на меня, я вспоминаю, как стояла однажды на пограничном контроле и меня допрашивали, требовали убедительно доказать, та ли я, за кого себя выдаю. В конце концов я как будто выдерживаю испытание, и меня пропускают.
Комната не производит слишком уж приятного впечатления: потертое синее с серым ковровое покрытие, черные стальные стулья с бордовыми тканевыми сиденьями расставлены рядами (их тут около двадцати) по шесть с каждой стороны от прохода. Есть еще старая школьная доска с маркерами. Я сажусь в предпоследнем ряду, стараюсь стать невидимкой. Через несколько стульев от меня другая женщина, примерно моего возраста, явно пытается сделать то же самое. Перед нами сидит женщина намного моложе пятидесяти, рядом с ней – пожилой мужчина в инвалидном кресле, возможно, ее отец. К нему подсоединено множество трубок, уходящих к кислородному баллону, вмонтированному в спинку кресла, – все вместе похоже на клюшки для гольфа на багги, и я невольно думаю о Томе. Остальные в комнате так или иначе нездоровы: двое в кислородных масках, трое лысые. Семидесятилетний мужчина держит за руку жену, которая явно страдает каким-то психическим заболеванием и не переставая бормочет себе под нос, и я слышу, как она произносит парочку самых грязных ругательств.
Лишь пара человек храбро сидят впереди, они выглядят как семейная пара, оба седые, но с прямыми спинами. Гордые, оплатившие свое участие члены ДЭИ собственной персоной. На мужчине темно-синий шерстяной свитер и рубашка с расстегнутым воротником, он сидит, скрестив руки на груди и закинув ногу на ногу. На женщине белая блузка, свитер цвета лесной зелени и нитка жемчуга, она полуобернулась и (как ни странно) обсуждает с другой женщиной выращивание пряных трав и проблемы, которые возникли у ее собеседницы с базиликом. Женщина в зеленом, похоже, хорошо разбирается в выращивании базилика. Глядя на нее, я чувствую укол странного чувства… Подозреваю, это связано с тем, что муж сидит с ней рядом. Случайному наблюдателю может показаться, что он совершенно здоров, но случайный глаз видит не все. И это тоже я слишком уж хорошо знаю.
Минут через пять дверь закрывается, и женщина с планшетом, оставив здоровяка стоять за дверью, выходит к доске. Тут я понимаю, что именно она тут всем заправляет. Я знала, что собрание будет проводить врач, – сексизом было с моей стороны предположить, что это будет мужчина. Если бы такое предположение сделал Том, я бы его отчитала.
– Добрый день, – говорит она. – Спасибо всем, что пришли. Я вижу знакомые лица и некоторые новые. Я доктор Ханна Фишер.
Доктор Фишер говорит тепло, весело и деловито, и речь, которую она произносит, явно вошла у нее в привычку. Действительно, саму свою жизнь и труды она посвятила своей вере в добровольные самоубийство и эвтаназию. Она в общих чертах излагает историю эвтаназии, касается существующих на данный момент юридических тонкостей и формальностей того, что мы можем и не можем сделать, составлению завещания и прощальной записки. Она рассказывает о том, как важно ясно отдавать себе отчет в своих намерениях.
– Если вы собираетесь покончить с собой – говорит она, – вам нужно ясно сознавать, что именно таково ваше намерение. В прощальной записке необходимо как можно яснее отразить это намерение, чтобы никто из ваших близких не был привлечен к ответственности и отправлен в тюрьму. Мы рекомендуем написать письмо и ясно изложить в нем ваши намерения, а затем оставить его на видном месте. В прошлом мы сталкивались с ситуациями, когда против членов семьи выдвигали обвинения. Если у вас большое состояние, возможно, стоит пожертвовать его на благотворительность, чтобы не возникло предположение, будто близкие помогли вам совершить самоубийство в надежде на наследство.
Я думаю о своем состоянии. Нет сомнений, что оно велико. Я представляю себе лица Олли и Нетти, если они узнают, что их лишили наследства. Я решаю, что это будет ужасно, но все же не так страшно, как было бы, если у них обнаружится возможный мотив для моего убийства.
Нам раздают пособие, озаглавленное «Безмятежный конец», в котором излагаются конкретные подходы к эвтаназии, в том числе способы получения необходимых вспомогательных средств через интернет.
– Как мне приобрести препарат, который вы рекомендовали? Он называется… «Латубен»? – спрашивает женщина, сидящая рядом с отцом в инвалидном кресле.
– Мы поговорим об этом через минуту, – говорит доктор Фишер. – А сейчас вам лучше открыть блокноты. Я могу рассказать вам об эффективном способе покончить с жизнью, но приобретение этого лекарства потребует от вас немалых усилий и упорства.
Сев прямее, я держу блокнот и ручку наготове. Наконец-то информация, ради которой я пришла.
51
ДИАНА
ПРОШЛОЕ…
– Араш! Поставь на место сейчас же.
Держа в липких ручонках мою белую с голубым вазу, маленький мальчик оборачивается. Том купил эту вазу в Париже несколько лет назад. Даже тогда она стоила больше десяти тысяч евро. Нелепая сумма, хотя ваза мне всегда нравилась.
– Оставь его, Гезала, – говорю я. Это не имеет значения.
На самом деле я даже рада, что Араш бродит по моему дому так, словно он здесь хозяин. Его сестра Азиза, похоже, чувствует себя здесь не хуже. В отличие от первых нескольких визитов Араша, когда он осторожно ходил по дому, как по музею, сейчас он чувствует себя здесь комфортно и очень напоминает мне моих собственных внуков, заползающих под предметы мебели, находящих укромные уголки и трогающих разные хрупкие вещи. А почему бы и нет? Для чего все это, если не для детей, которые будут тут играть? Так бы сказал Том.
– Как дела у Хакема? – спрашиваю я.
– Много работает, – отвечает Гезала. – Он только что нанял еще двух человек для своего проекта. Один из них из Афганистана, другой из Судана.
– Это замечательно. – Я пытаюсь улыбнуться. С Гезалой мне комфортнее, чем со многими другими, но все же улыбка теперь дается мне нелегко.
– У нас здесь много друзей из Афганистана. Сестра Хакема и ее муж тоже приехали.
– Прекрасно, – говорю я, и неожиданно мои губы трогает улыбка, настоящая улыбка. – Они нашли работу?
– Ищут. Но они уже давно ищут.
– А чем они занимались дома?
– Разным. Кто-то был в продажах, кто-то в области айти. Поставь сейчас же, Араш!
Араш снова держит вазу и заглядывает в отверстие, как в телескоп. Но, услышав голос матери, он с силой ставит ее на пол. Она не разбивается, но Гезала прижимает руку к сердцу и закрывает глаза.
– Возьми ее, – говорю я ему. – Все в порядке. Можешь с ней поиграть.
К сожалению, я не в состоянии найти работу для всех друзей Гезалы. Даже будь жив Том, я все равно не смогла бы. Однако я могу позволить Арашу и его сестре поиграть с моей бесценной вазой. Я могу позволить им подержать ее, или разбить, или использовать как телескоп. И я им позволю.
– Где живут твои друзья? – спрашиваю я.
– В квартире неподалеку от нас. Они знают, что им повезло. Просто им не так повезло, как нам. Не у всех есть кто-то вроде тебя, Диана, кто взял бы их под свою опеку…
Раздается громкий треск, руки Гезалы взлетают ко рту.
– Араш! О нет!
Мы оглядываемся. На паркете лежит разбитая на три больших куска ваза. Дети смотрят на нее во все глаза, ошеломленные и перепуганные.
А я только смеюсь и смеюсь.
52
ДИАНА
ПРОШЛОЕ…
– Мне нужно тебе кое-что сказать, – говорю я Люси через неделю после встречи в ДЭИ.
Стоя у раковины у меня на кухне, она моет посуду. Эди у ее ног играет с пластиковыми контейнерами и крышками. Я хочу сказать Люси, мол, оставь посуду, я сама могу помыть, но я в этом не уверена. Я чувствую страшную усталость, как будто на меня давит огромный груз, кажется, если я положу на кухонный стол голову, уже никогда ее не подниму. Кроме того, мне нравится, что обо мне заботятся. Это, конечно, не заполнит оставшуюся после Тома пустоту. Разве что немного.
– В чем дело? – спрашивает Люси.
– На прошлой неделе я была у доктора Пейсли.
Рукой в резиновой перчатке, Люси смахивает волосы со лба.
– Я не знала, что тебе назначено.
– Мне позвонили. Из-за результатов анализов.
Она странно на меня смотрит.
– Анализов на что?
– Маммография и УЗИ. Я раз в два года прохожу обследование.
– О… – Люси берет полотенце. – Надо было мне сказать, я бы тебя отвезла.
– Я не инвалид, сама могу сесть за руль.
Люси выглядит обиженной.
– Я не говорила, что ты инвалид.
– Прости, – быстро извиняюсь я. – Это было грубо с моей стороны. Ты мне очень помогла в последние несколько месяцев.
Теперь она выглядит тронутой. Как легко могут повлиять на бедняжку слова. Я почти жалею о том, что собираюсь сказать.
– У меня рак груди, Люси. На поздней стадии.
Она замирает с тарелкой в руке. Вода капает с кончиков пальцев на пол.
Читать бесплатно другие книги:
