Бумажный театр. Непроза Улицкая Людмила

гайденко: О каких отношениях?

эрих (с глумливой улыбочкой): Со студенточкой!

гайденко (слегка испугавшись): Она была совершеннолетней!

эрих: Да пошутил! С бывшей студенточкой! Кого теперь это интересует! Разве что вашу жену! Хотя – sexual harassment, если вдуматься!

гайденко (собравшись): Я не собираюсь обсуждать с вами мою личную жизнь.

эрих (миролюбиво): Не надо сразу в бутылку лезть, Андрей Александрович! Вообще, разговор не о том. Дело вот какое: я предложил этой вашей бывшей подруге остаться у нас. Голова хорошая, нам такие нужны. Но она наотрез, наотрез и разговаривала со мной так, что хотелось портки спустить и высечь засранку! Как вы с ней могли, не понимаю!

гайденко: Простите, Геннадий Николаевич! Но я не хотел бы…

эрих: Да уж вы меня простите, Андрей Алексаныч! Я разозлился страшно и сгоряча лишнего болтанул! Сказал, что если она у нас не останется, то и у вас ей места не будет.

гайденко: Вы понимаете, Геннадий Николаич, дело в том…

эрих: Я, конечно, погорячился, да. Но я не понимаю, как вы с ней работаете! Я хочу сказать…

гайденко: Геннадий Николаич, она вчера была у меня…

эрих: Жаловалась? Да, я дров наломал, надо было с ней по-другому. Дать лимон бонуса и с вами сначала обсудить… Это дело не мое, конечно, но гоните вы ее с работы, честное слово! Наглая баба!

гайденко: Она вчера сама заявление подала! Ушла она, ушла!

эрих: Куда?

гайденко: Во Всемирный центр М!

эрих: Что? Ну нет, вот этого не будет! (Складывает фигу.) Хер ей Париж! Она у нас подписку о неразглашении давала! Никуда не выпустим!

гайденко (смеется): Это будет непатриотично! Там лучших ученых со всего мира собирают! А у Татьяны голова гениальная! Она и в самом деле многое может.

эрих: Ты чё, не понимаешь, Андрей Александрович? Если у нее такая особая голова, на нас она должна работать! На нас! Уж я придумаю, как ее скрутить в бараний рог!

гайденко: Не уверен, что у вас получится!

эрих: Да не таких прогинали! На ящик “Хеннесси” – идет?

гайденко: Странное пари вы мне предлагаете!

эрих: Бздишь? Правильно!

Москва. Сквер. Две старушки на лавочке. У каждой по банану в руке. Едят.

первая: Хороший овощ – мягкий, сладкий.

вторая: А я их не уважаю. Яблоки, груши, сливы отродясь росли. А эти откуда взялись? Раньше не было!

первая: Ну вот, машина такая въезжает во двор, дли-инная. И она выходит, как королева…

Увлеклась рассказом. Опустила руку на сиденье скамьи. Монстрик небольшой, размером с котенка, пристроился к банану, откусывает.

вторая: Ты смотри, смотри, ктой-то? Собачонок такой или кто? Раньше таких не было! Что за тварь?

первая: Ишь! (Тянет к себе банан.) Раньше и бананов не было! Кыш, кыш отсюдова! Это, видать, теперешние, которые вместо деток расплодились… Вот, я говорю, машина дли-инная, а она выходит как королева…

Роскошное представление. Артисты в костюмах монстров, кривляются, паясничают. Рок-группа исполняет новый хит:

Фландрия. 1482 (?) год. К дому Босха подходит монах. Это брат Педро.

Босх за работой. Бросает кисть.

Толстяк присаживается на табуретку.

толстяк: Иероним Босх, у меня к тебе письмо.

босх: Давай! (Берет письмо, крутит в руках свиток, разглядывает печать, читает письмо, вытирает руки тряпкой.) Голодный с дороги? Служанка ушла куда-то, но на кухне есть хлеб.

толстяк: Нет, поел в харчевне у городских ворот.

босх: Почему монсеньор обратился ко мне? Он что-то знает про меня? И откуда взялась эта печать?

толстяк: Слишком много вопросов. Монсеньор очень проницателен. Он хочет дать заказ именно тебе. Ты примешь заказ?

Босх все еще рассматривает печать.

толстяк: Ты примешь заказ? (Бросает на стол кошелек.) Здесь сто пятьдесят талеров. Это задаток.

Босх смотрит на него с удивлением.

босх: Какую же ты хочешь картину, монах?

толстяк: Ты меня не узнаёшь?

босх: Нет.

толстяк: Нет так нет. Я знал тебя совсем юным. В общине…

босх: Нет, нет! Не хочу об этом говорить. Не помню, не помню!

толстяк: Я топал сюда из Пиренеев, через всю Европу, чтобы найти тебя. В юности ты рисовал такие картины…

босх: Мало ли что дети калякают. Не помню. Я делаю теперь алтари, и у меня серьезные заказчики. (Взвешивает в руке кошелек.) Что хочет заказать твой монсеньор?

толстяк: Монсеньор хочет монстров.

Босх бросает кошелек на стол, отодвигает холсты от стены и вынимает маленький этюд, на котором изображен монстр.

босх: Этого хочет твой монсеньор? (Толстяк кивает.) Моя жена родила подобное существо два года тому назад. С тех пор она переселилась в деревню и боится показаться людям на глаза. И правильно делает. Она стала совсем сумасшедшей.

толстяк: Таких монстров уже тысячи бегают по свету.

босх: Это наказание за грехи? Или конец света?

толстяк: Так многие думают. Что же касается меня, я придерживаюсь иного мнения. Мы будем пытаться это бедствие остановить. У нас есть шанс. А ты будешь рисовать тот мир, который тебе показывают в твоих видениях. Это заказ.

босх: Для кого?

толстяк: Для тех, кто выживет.

босх: Страшно.

толстяк: Люди любят страшное.

XV век. На площади возле монастыря – ярмарка. Торговцы, покупатели, нищие. На расстеленном коврике человек в восточной одежде показывает фокусы с огнем. Его обступили зеваки. Среди зевак – Юноша-монах, брат Хуан.

Фокусник бросает в Юношу огненный шарик. Тот отшатывается.

фокусник: Не бойся, лови, Хуан. Не обожжешься.

Бросает снова – Юноша ловит горящий шарик.

фокусник (тихо): Отнеси настоятелю. Сегодня ночью к нему придет гость.

Держа на ладони горящий шарик, Юноша уходит.

Фокусник продолжает развлекать народ.

Монастырская библиотека. Ночь. Перед листами пергамента сидит Старец.

Дверь закрыта. Возникает Фокусник. Он в черном одеянии и мало похож на уличного актера.

старец: Рад видеть тебя живым, Ибн Саид.

ибн саид: Да, последний раз ты, как я помню, видел меня мертвым.

старец: Ты умеешь весь свет одурачить, Ибн Саид.

ибн саид: Дервиш – ходячий мертвец. Его тело живет на земле, а душа пребывает в Раю. Но если быть откровенным, я давно уже не вижу разницы: живой, мертвый…

старец: Ты знаешь, у женщин стали рождаться монстры.

ибн саид: В мире всегда рождались монстры.

старец: Ты прав. Но не в таком количестве! Помоги избавиться от этого бедствия. Твое могущество мне известно. Ты можешь такое, что мне не под силу.

ибн саид: Ты знаешь такое, что мне не по уму.

старец: Я не могу изменить движение жизни. Мир пошел вспять – женщины рожают ящериц.

ибн саид: Я не управляю тем, что ты называешь творческим движением.

старец: А заклинание?

ибн саид: Магия умирает. Ей на смену идет наука. Это твое дело.

старец: Наука уже многое знает, но время ее не пришло, наука еще ничего не умеет. А магия еще умеет. Так?

ибн саид: Можно попробовать. Но надо собрать магов от четырех ветров.

старец: Ты можешь говорить понятнее?

ибн саид: С четырех сторон света.

старец: Где их искать?

ибн саид: Когда я тебе понадобился, ты меня разыскал. Дал знать, и я пришел. Я только могу сказать, что один маг на самом севере, второго можешь найти в пустыне, третьего в Индии, а четвертого ты уже отыскал. Откровенно говоря, я не уверен, что человек стоит твоих усилий. Не думаю, что ящерицы много хуже.

XV век. Воздушный шар приземляется на берегу Ледовитого океана. Из корзины вылезает укутанный в меха человек. От расположенных неподалеку чумов к нему бегут несколько десятков эскимосов. Они окружили невиданный снаряд. Проявляют восторг и почтение к приезжему. Ведут его в самый большой чум. Это чум главного шамана. Висят шкуры, бубны, резные предметы из кости.

Объясняются жестами. Эскимосы приветливы. Начинается пир в честь гостя. В чуме жарко. Пришелец раздевается. Это Лысый монах.

Он рисует на кусочке пергамента монстра и показывает шаману. Тот кивает, щелкает пальцами – из сваленной у стены кучи шкур вылезают два монстрика, подбегают к хозяину. Монах рисует беременную женщину и помещает изображение монстрика в ее живот. Шаман кивает – они начали понимать друг друга. Монах просит помочь. Шаман соглашается.

Монах и Шаман подходят к корзине воздушного шара. Шар обмяк, лежит рядом, как дохлый кит. Монах предлагает Шаману влезть в корзину.

Они в корзине. Монах поднимает рычаг – шар начинает наполняться воздухом. Он поднимает еще один рычаг, в устье шара загорается огонек. Шар начинает подниматься, корзина отрывается от земли.

Шаман страшно напуган, он кидается к борту и выбрасывается из корзины. Монах пытается его удержать. Но тот уже снаружи. Шаман раскинул руки и летит вслед за шаром.

Они удаляются, превращаясь в точку на горизонте.

XV век. Крыша монастыря. Приближается воздушный шар. Рядом парит Шаман. Атлет указывает ему на крышу монастыря. Шаман опускается на крышу. Оглядывается. Красота. Закат солнца. Он смотрит на горгулий, украшающих скат крыши. Закатный свет падает на них. Они розовеют, как будто наливаясь кровью. Шаман спускается по лестнице.

ХV век. Пустыня. Вечереет. Укутанный в бурнус человек едет на верблюде. На втором верблюде болтается свернутый ковер. Человек в бурнусе останавливает верблюда, тот опускается на колени. Всадник спешивается, останавливает второго верблюда, стаскивает сверток и разматывает его. Появляется еврей в кипе, в молитвенном одеянии, со связанными руками и ногами, с кляпом во рту.

Человек вынимает кляп, развязывает пленнику руки и ноги. Откидывает со своей головы бурнус. Это брат Бонифаций по прозвищу Атлет.

еврей: Я бедный ученый, но община заплатит за меня богатый выкуп.

атлет: Приношу свои глубокие извинения, досточтимый Бен Захария. Ты так плотно окружен толпой учеников, что у меня не было никакой другой возможности поговорить, кроме этой, несколько грубоватой.

бен захария: Не самый удачный способ знакомства.

атлет: Я согласен. Но я не мог с тобой поговорить, предварительно не похитив. Знаешь ли ты, что по всей Европе во множестве стали рождаться монстры?

бен захария (кивает): Я ничего не знаю. Но каббала это знает.

атлет: Правду ли говорят, что каббала дает сокровенное знание?

Бен Захария кивает. По пустыне едут дальше два всадника; под одним из всадников сложенный ковер – для мягкости.

Монастырь. XV век. На стене трапезной огромная фреска: два человека несут на палке огромную гроздь винограда. Каждая виноградина видна: они прижаты друг к другу, хорошо прописаны. Эта фреска – увеличенная копия картины неизвестного мастера, висящая и по сей день в Музеон Израэль в Иерусалиме. Сюжет – возвращение разведчиков, высланных Моисеем в Землю обетованную. Выше фрески висит небольшая картина – на ней изображен известный сюжет Torculus Christi, Христос в точиле. Здесь кровь Христову символизирует вино.

В трапезной накрыт богатый стол. Вокруг стола монахи, Ибн Саид, Шаман и Каббалист.

старец: Почти все в сборе. Нет только индийского йога.

ибн саид (вынимает из пояса большой лиловый камень и дышит на него. Тот сначала затуманивается, потом начинает светиться и расти. В середине камня появляется фигура голого старика с длинными волосами, покрывающими его с ног до головы): Он здесь. Поможешь ли ты, Расдаши, справиться с великим бедствием – женщины стали рожать монстров. Можешь ли ты силой магии запретить им?

Йог кивает.

старец: Пригласи его к нашей трапезе.

ибн саид: Насколько мне известно, он не ест уже третье столетие.

Йог в глубине камня кивает.

Служка вносит и ставит на стол блюдо с жареным поросенком. Каббалист в ужасе вскакивает. Шаман хватает поросенка и, зажмурившись, впивается в него зубами.

атлет (Каббалисту): Ради всего святого, не пугайся. Никто не заставит тебя есть некошерную еду. (Ставит перед ним тарелку с яблоками и виноградом, подносит большой бокал вина.) Вино – кошерный продукт.

каббалист (берет бокал, нюхает): Предположим! (Делает глоток.) Качественное вино!

старец: Великие маги! Мы обратились к вам, потому что однажды в истории вы проявили мудрость и знание, когда пришли приветствовать младенца, родившегося в Вифлееме. (Маги кивают.) И теперь мы просим вас совершить великий обряд очищения мира от ужасной напасти – рождения монстров у людей. (Маги кивают.)

ибн саид: Ну что же, покушали, теперь займемся делом!

Шаман догрызает последнюю косточку и бросает на блюдо. Вытирает рукой рот.

шаман: Хороший был тюлень!

старец: Мы можем только молиться о сохранении человечества. Волхвы сделают то, что нам не под силу.

Монахи встают, идут к маленькому алтарю. Становятся на колени спиной к магам.

Шаман бьет в бубен. Ибн Саид поднимается в воздух и начинает медленно кружиться. Бен Захария, укрытый с ног до головы молитвенным покрывалом, затягивает пронзительную мелодию. Камень, в котором заключен йог, раскрывается, как лотос. Йог выходит из камня, вырастает до человеческого размера. Волны разноцветного света заливают библиотеку, лучи вращаются, создавая изумительный эффект – картина очень стройного и упорядоченного вращения в ускоряющемся темпе. Звучит небывалая музыка.

йог: Двести лет.

ибн саид: Двести лет!

каббалист Сто лет!

шаман (морщится): Пятьдесят четыре года одиннадцать месяцев!

Цифра, которую называет Шаман, должна обеспечить правильное прочтение календаря фильма.

Картина происходящего сворачивается, вся оказывается в виде замочной скважины. За дверью, припав к скважине, за происходящим подсматривает посланник от Папы Иннокентия VIII, брат Доменико.

Монахи встают с колен. Все участники сеанса, включая монахов, сидят за столом.

ибн саид: Та Высшая творческая сила, в которую все мы веруем, уступила нашим смиренным просьбам, и, пока магия в мире полностью не исчерпалась, монстры не будут рождаться у людей. Через пятьсот пятьдесят четыре года и одиннадцать месяцев действие магии исчерпается! Это все, что мы смогли сделать! Надеюсь, к тому времени наука сможет разрешать такие задачи! Теперь нам осталось лишь последнее деяние – скрепить кровью обет молчания. Мы, высланные впереди нашего времени, клянемся нашей кровью молчать до конца дней о совершившемся здесь заклинании.

Ибн Саид берет аметистовый флакон в форме колбы, в котором был заключен йог, колет себе палец ножом, и капля крови из его пальца капает в сосуд. То же проделывают и все остальные.

ибн саид: Это сосуд с нашей кровью, очищенной от той порчи, которая вызывала рождение монстров. Когда-нибудь эта чистая кровь поможет нашим потомкам.

Монахи принимают участие в клятве – их кровь тоже капает в колбу.

старец: У нас есть тайник.

ибн саид (оборачивается к фреске): Вот лучший из тайников. Он находится не в нашем мире. В соседнем…

Старец закрывает глаза.

лысый: В аду?

юноша: В раю?

ибн саид: Вы на правильном пути. Еще один шаг…

старец: Да. Я знаю об этой гипотезе, она высказывалась еще в древности. Миров, таких же как наш, множество.

ибн саид: Да. Их столько, сколько звезд на небе, сколько песчинок в море, сколько ягод в виноградных лозах. И они часто соприкасаются между собой, но мало кто знает, как туда попасть. Там мы и спрячем нашу драгоценную кровь.

старец: Ее никогда не найдут!

ибн саид: Если магии суждено умаляться, а науке – расти, то найдут!

Он подходит к фреске, проводит перед ней флаконом диковинное движение, стена расступается, и флакон медленно пролетает в образовавшееся отверстие. Стена закрывается. В месте затянувшейся дыры сияет слово “INTROITUS”. Маг ставит крестик.

старец (торжественно): Да свершится!

Все замирают – торжественная минута.

толстяк: Не знаю, смогут ли наши потомки проникнуть так глубоко в тайну миров!

старец: Мы смогли, и они смогут!

бен захария: У меня особая просьба: пусть никто и никогда не узнает, что в этом заклинании участвовал еврей. А то опять все будут говорить, что евреи виноваты.

шаман: Евреи – это кто?

толстяк: Раньше не знал, и дальше не знай.

ибн саид: Вот за то вас и не любят, что вы в первую очередь о себе думаете!

бен захария: Ну вот! Только что мы так хорошо вместе поработали, и вот уже начинается!

старец: Ибн Саид, Бен Захария прав. Бедствие общечеловеческое, и не надо сюда примешивать национальные проблемы. Что ни говори, а Десять заповедей мы получили от Моисея!

ибн саид: Никто не спорит. Но до этого казни египетские унесли 84 процента населения Египта.

Шаман поднимается в воздух и, помахав рукой, вылетает в окно. Йог отправляется вслед за Шаманом.

бен захария: Ну и что? А когда был Всемирный потоп, погибло девяносто восемь с половиной процента наличного человечества. Другого выхода не было.

ибн саид: А кто остался? Ваш Ной со своим семейством?

Каббалист растворяется.

атлет: А я хотел везти его обратно на верблюде!

ибн саид: Не надо ему верблюда. Он умеет силой мысли переноситься в отдаленные места. И до сих пор никому не открыл этого способа!

старец: Не ворчите и не ссорьтесь, а то прокиснет наша честная кровь!

ибн саид: Она и так прокиснет. В свой час!

старец: А как там твой художник, брат Педро? Работает? Никто не знает, сколько у нас времени осталось.

Монастырь. Таня и Вадим поднимаются на колокольню. Выглядывают из окна. На одном уровне с ними крыша. Ее угол украшен горгульей – это совершенное воспроизведение знакомого нам монстра.

таня: Смотри! Он!

вадим: Это не он. Это архетип.

таня: Какой архетип? Та же морда, хвост. Только у наших крыльев нет.

вадим: Это глубинные страхи человека. Коллективное бессознательное, вот что.

таня: Какое там бессознательное? Реальная катастрофа! Перед отъездом пришла последняя сводка по Минздраву: за последнюю неделю не родилось ни одного ребенка, только монстры. Эти самые архетипы. (Высовывается с лестницы.) Смотри, сходство потрясающее. Просто портрет нашего монстра.

Спускаются с колокольни. Внизу лежат их рюкзаки. Один спальный мешок. Смеркается.

вадим: Сейчас совсем стемнеет. Надо устраиваться на ночлег. Приглашаю тебя разделить со мной спальный мешок.

таня: При условии…

вадим: …что я себя буду хорошо вести?

Упихиваются в спальный мешок.

Шикарная гостиница в Париже. Номер Эриха. Перед ним стоит навытяжку Рогожский.

эрих: Двенадцать часов упустили. Дали ей улизнуть. Это наша вина. Отчасти – моя лично!

рогожский: Если б своевременно – и разговору никакого. Граница в Шереметьево только с виду решето, а если надо – муха не влетит, не вылетит.

эрих: Ладно. А что дальше? Дальше что? Куда она делась?

рогожский: В Центре М два наших парня сидят, все под контролем. Она должна была вчера там появиться, ее ждали. Самолет приземлился в шестнадцать сорок по Парижу, и она прошла паспортный контроль…

эрих: А это откуда известно?

рогожский: Ну как, служба Шарля де Голля вся под контролем! Все биотерры в связке, как МЧС!

эрих: Дальше!

рогожский: А дальше на кампусе она не появилась…

эрих: Рехнулся, что ли? Какой кампус? У нее статус на пять звезд!

рогожский: Мировой совет отменил все привилегии. Все в одной общаге. Она там не появилась, и куда она закатилась, сказать не могу. Мы задание получили в 21:30. Так? В Сети ее не было. Телефоном не пользовалась. Матери ее дозвонились, она в Калуге у сестры, ничего не знает. Почту всю прочесали: в Париже у нее три корреспондента, дальняя родня, сестра ее бабки жила в Париже, там какие-то престарелые племянницы, им никаких сообщений не отправляла. Еще шесть коллег, из них трое (протягивает список) там же, в Центре работают. Один австралиец, одна индуска и швейцарец, молекулярные биологи все трое. На связь, возможно, выходила со швейцарцем, но это по контурному следу определили, разговор состоялся двумя часами раньше, чем мы начали слежение.

эрих: Электронный профиль взяли?

рогожский: Само собой! Пусто, не светит!

эрих: В бункере она, что ли?

рогожский: Может, заблокировалась?

эрих: Прокатные машины просмотрел?

рогожский: Ребята этим заняты. Шесть человек на телефоне сидят. Трудоемкая операция.

эрих: Двенадцать часов у тебя есть, Рогожский. (Смотрит на часы.) Я на тебя рассчитываю.

рогожский: Разве я когда подводил?

эрих: Нет.

Монастырь. Двор возле колокольни. Рассветает. В спальном мешке спит Таня. Рядом с ней – изгнанный из мешка Вадим.

Просыпается. Смотрит на часы в телефоне. Половина восьмого. Толкает Таню в бок.

вадим: Тань, просыпайся! Уже светло. Не так много времени. Темнеет рано.

таня (высовывает голову из спальника): Встаю, встаю.

вадим: А чего ты меня выгнала?

таня: Приставал!

вадим: Ты что? И не думал! Я просто тебя не предупредил, что во сне брыкаюсь! А вообще-то, если бы и приставал… Чего же в этом плохого?