Эта ласковая земля Крюгер Уильям

Глава сорок вторая

На следующий день Моз не вернулся. Альберт, Эмми и я волновались, но Форрест заверил нас, что с ним все хорошо. Я не был так уверен. Даже если ему не грозила никакая опасность, я никогда не видел его в таком мрачном расположении духа. Поздним утром я вернулся на стоянку Шофилдов в поисках Мэйбет. Ее мать развешивала мокрое белье и сказала, что Мэйбет нет, но она скоро подойдет. Близнецы играли возле большой реки, а мистера Шофилда не было видно, но я догадывался, куда он ушел. Мамаша Бил пригласила меня посидеть с ней, пока она курила свою трубку из кукурузного початка.

– Ты как в воду опущенный, Бак, – заметила она. – Обычно влюбленные молодые люди выглядят не так.

– Я не влюблен.

Она улыбнулась, не выпуская трубку изо рта.

– Как скажешь. Так какая муха тебя укусила?

Я рассказал ей про Моза, хотя и не всю нашу неприглядную историю.

– Я долго жила среди сиу, – сказала Мамаша Бил. – На их долю выпали тяжкие испытания, но они хорошие, добрые и сильные. Особенно это выражается в том, как они придерживаются старых обычаев.

Она затянулась трубкой и ненадолго задумалась.

– Раньше, когда мальчику сиу исполнялось одиннадцать или двенадцать лет, он уходил один в поисках видения. Они называют это «анблечеяпи[39]», что значит, насколько я помню, мольба о виднии. Это способ единения с духом Создателя, которого они называют Вакан-Танка. Когда я была маленькой девочкой, а трава в прерии была выше человеческого роста, я, бывало, уходила и сидела в ней, так что не видела ничего, кроме голубого неба над головой. Я закрывала глаза и пыталась почувствовать Вакан-Танка и ждала, когда придет видение.

– Получалось?

– Я часто ощущала глубокое умиротворение. Может, по сути, это и есть Бог, и Вакан-Танка, и может быть, в этом и смысл поиска видения. Сдается мне, Бак, что если ты можешь отыскать мир в своем сердце, то и до Бога недалеко. Этот твой друг, похоже, жизнь у него была нелегкая. Возможно, что он как раз ищет умиротворения, и может быть ему надо побыть одному, чтобы найти его.

Мэйбет пришла со стороны реки. На ней была другая рубашка и другие штаны, не такие залатанные. Ее волосы были расчесаны, лицо чистое, загорелое и улыбающееся. И самое примечательное, от нее не пахло дымом. В Хоперсвилле, где все готовили на костре, от одежды всегда сильно пахло жженым деревом и углем. Из-за костров во время нашего путешествия по реке Альберт, Моз, Эмми и я пахли так же. Когда какой-то запах постоянно окружает тебя, перестаешь его замечать. Но от Мэйбет пахло туалетным мылом, и это было как духи.

– Привет, Бак, – сказала она, словно мое присутствие было полной, но восхитительной неожиданностью.

– Бак потерял друга, – сказала Мамаша Бил. – Думаю, ему не помешает поддержка.

– Прогуляемся, – предложила Мэйбет.

Мы шли по Хоперсвиллю. Люди все еще наводили порядок после вчерашнего погрома, и хотя вокруг царил хаос, я едва замечал. Мы поднялись по тропинке на заросший лесом холм, возвышавшийся над лачугами, нашли там плоский камень в прохладной тени дерева с видом на красивую долину реки Миннесоты. Мэйбет держала меня за руку, и мы целовались.

Ромео любил Джульетту так сильно, как я – Мэйбет Шофилд. В тот летний день 1932 года полиция искала Эмми и ее похитителей по всей южной Миннесоте. Шофилды застряли далеко от новой жизни, которую надеялись обрести в Чикаго. Нас окружала безысходность, вызванная Великой депрессией, но я видел только Мэйбет, а она видела только меня.

Когда мы наконец пришли в лагерь Шофилдов, отец Мэйбет вернулся и, нетвердо стоя на ногах, ковырялся под капотом старого грузовика. Он что-то бормотал, ругался вполголоса, Мамаша Бил нетерпеливо поглядывала на него, а миссис Шофилд периодически подбадривала.

– Можешь помочь ему, Бак? – взмолилась она. – Боюсь, он себя покалечит.

– Не уверен, что могу помочь ему, мэм. Но я знаю человека, который творит чудеса с моторами.

– Правда? Можешь привести его сюда?

– Я попрошу, но решение за ним.

– О, попроси, Бак. Пожалуйста.

– Я постараюсь вернуться во второй половине дня, – сказал я.

Я оставил Мэйбет с ее семьей и вернулся в наш лагерь. Форреста не было. Альберт с Эмми играли в «рыбалку» старой колодой карт, которую Альберт бросил в наволочку вместе с другими вещами из сейфа Брикманов. Я обрисовал ситуацию Шофилдов и попросил его помочь. Но мне хватило одного его сурового взгляда, чтобы понять, что нас ждет спор.

– Слишком рискованно, – сказал он, откладывая карты, которые держал в руках.

– Нельзя же вечно бояться, – сказал я.

– Не вечно. Только пока не доберемся до Сент-Луиса.

– Если когда-нибудь доберемся.

– Ты думаешь, искать тетю Джулию – ошибка?

Это не было ошибкой. Ошибкой было влюбиться в Мэйбет Шофилд, и это меняло все.

– Я просто думаю, что мы не можем прятаться вечно. Этим людям очень нужна наша помощь. Твоя помощь.

Эмми принялась собирать карты.

– Ты должен помочь им, Альберт, – сказала она, как будто это она была взрослой, а он ребенком.

– Почему?

– Потому что ты знаешь, что так правильно.

Альберт посмотрел на небо и закатил глаза. Он покачал головой, словно от безысходности, и наконец кивнул.

– Ладно, но я пойду один. Вы двое останетесь здесь. Меньше шансов, что нас засекут.

– Спасибо, Альберт, – сказал я, думая, что мой брат не такой уж негодяй, а Эмми мудра не по годам, и еще подумал, как благодарна будет Мэйбет. Это было главной моей мыслью.

Альберт похромал прочь, нога все еще болела, и его не было до конца дня. Форреста тоже. Одному Богу известно, куда запропастился Моз. Я начал беспокоиться. Что, если никто из них не вернется? Что, если мы с Эмми остались одни? И тут я вспомнил слова, которые Моз снова и снова выводил на ладошке Эмми, пытаясь утешить ее перед нашим путешествием: «Не одна».

Он был прав. Мы не одни. Мы были друг у друга, я и Эмми, и теперь у нас были Шофилды. Может, в Чикаго будет лучше, чем в Сент-Луисе. Лучше в основном потому, что мы с Мэйбет будем вместе. И я подумал, что такой расклад меня устраивал.

– Я скучаю по Мозу, – сказала Эмми.

Я тоже скучал. Не по мрачному и угрюмому Мозу, а по Мозу, который всегда был готов улыбнуться, и хотя не мог петь по-настоящему, всегда казалось, что его душа поет. А потом мы нашли скелет индейского ребенка и все изменилось.

Эмми начала строить маленький домик из веточек, и я спросил ее:

– Ты помнишь, как сказала мне, что они все мертвы?

– Кто?

– Во время последнего припадка, ты сказала: «Они мертвы. Они все мертвы». Ты помнишь?

– Не-а. Это всегда как в тумане. – Она сломала домик из веточек и сказала скучающим тоном: – Оди, расскажи мне сказку.

Солнце почти ушло за горизонт, тени тополей становились все длиннее, птицы устраивались на ветвях, словно готовились ко сну.

– Она начинается так, – сказал я. – После битвы с ведьминой армией змей четверо Скитальцев долго путешествовали. Они устали и решили разбить лагерь возле реки. Вдалеке поднимались башни замка.

– Ведьминого замка? – спросила Эмми. – Где в подземелье томятся дети?

– Нет, это другой замок. Просто слушай. Скитальцы сомневались насчет замка, и не зря. Тень Черной ведьмы расстилалась по всем всем землям, и Скитальцы знали, что доверять кому-либо опасно. Они тянули соломинки, чтобы определить, кто пойдет к замку осмотреться. Короткая досталась проказнику. Он попрощался со своими спутниками и пошел вверх по реке, где на противоположном берегу возвышался замок. Он подошел к давно заброшенному мосту, заросшему лозой. За мостом начиналась разбитая дорога. Вокруг росли джунгли до самых замковых стен. Ворота замка были нараспашку, стражи не было, и проказник осторожно вошел. Внутри ходили люди, только были словно мертвые, в глазах не было жизни, а тела их были худыми, как палочки от леденцов. Они голодали, но это еще не самое страшное. Черная ведьма украла их души. Они не умерли, но в них не было жизни. Проказник пробовал заговорить с ними, но это было все равно что разговаривать с каменными стенами замка. У них не было желания, а может быть и сил разговаривать. Они ходили в пугающей тишине, кругами, потому что им не хватало сообразительности покинуть замок. У проказника была волшебня гармоника, которую давным-давно подарил ему еще больший проказник – его отец.

– Совсем как твоя гармоника, – сказала Эмми.

– Не как моя, – сказал я. – Волшебная гармоника.

– Когда ты играешь, Оди, это как магия.

– Тихо, – сказал я. – Дай мне закончить историю. Он достал свою гармонику, желая принести в это мрачное место песню надежды. Когда он заиграл, к нему присоединился прекрасный голос из самой высокой башни замка. Он звучал также чарующе, как гармоника проказника. И он пошел на звук по длинной винтовой лестнице и наконец нашел комнату, в которой жила самая красивая принцесса, какую только можно представить.

– Как ее звали?

– Мэйбет Шофилд.

– Мэйбет Шофилд? Принцесс так не зовут. Это должно быть что-нибудь вроде… вроде Эсмеральда. Вот имя для принцессы.

– Кто рассказывает историю?

– Хорошо. Мэйбет Шофилд.

Но Эмми скорчила такую рожицу, как будто попробовала печенку.

– Он спросил у принцессы, что случилось, и она рассказала ему про заклятие, которое Черная ведьма наложила на людей. Так же, как она поедала детские сердца, Черная Ведьма забрала души жителей замка, чтобы питаться ими. «Кроме твоей?» – спросил он. «Мою она оставила, чтобы мучать меня. Мне больно смотреть, как мой народ худеет и теряет силы, – сказала она проказнику. – Но когда я услышала твою музыку, мне захотелось петь. Когда я выглянула в окно, то увидела, как люди меняются. Я увидела, как на их лица вернулась жизнь. Я снова увидела в их глазах огонь. Думаю, если ты продолжишь играть, а я продолжу петь, мы можем их спасти». Так они и сделали. Он играл на своей волшебной гармонике, а она пела своим прекрасным голосом, в котором слышалась глубокая любовь к народу, и постепенно все в замке, все, кто потерял душу, очнулись. В них зародились новые души, и они снова стали целыми и счастливыми.

– Проказник женился на принцессе? И жили они долго и счастливо? А что другие Скитальцы?

Я не успел ответить на ее вопросы, потому что в лагерь вернулся Альберт. Его руки были черными от масла и смазки.

– Ты починил грузовик? – спросил я.

– Да, но какой толк от грузовика с пустым баком? Они все равно никуда не уедут.

Он достал из наволочки кусок мыла и спустился к реке. Пока он умывался, вернулся Форрест, но без Моза.

– Где он? – спросила Эмми.

– Я знаю не больше твоего, – сказал индеец, беспечно пожав плечами.

– Вы не знаете?

– Если мужчине надо побыть одному, он сам находит лучшее место для этого. Я не видел его со вчерашнего дня.

– Вам плевать, – сказал я.

– Я просто не дергаюсь зря, – ответил он. Потом слегка улыбнулся. – Ты тоже уходил, Бак. Но вот ты здесь. Верь в своего друга.

Мы поужинали холодной едой и улеглись, не разжигая костра. Июль только начался, и ночь выдалась жаркая. Я лежал на одеяле и не мог уснуть. Я думал о Мозе, который казался потерянным для нас во всех смыслах. Думал о Мэйбет и ее семье. И гадал, чем могла закончиться история принцессы и проказника.

Ночью я встал, взял фонарик и остаток денег, которые дала нам сестра Ив, и покинул лагерь, пока остальные спали.

Глава сорок третья

Угли в костре Шофилдов еще светились красным. Хотя я думал, что все будут спать, возле догорающего костра сгорбился мистер Шофилд. Выглядел он как человек, потерявший душу.

– Привет, Бак.

– Добрый вечер, мистер Шофилд. Мэйбет здесь?

– Уже легла спать. Думаю, видит десятый сон.

У меня не было никакого плана, но из всех, с кем я мог столкнуться, мистер Шофилд был последним, с кем я хотел бы говорить, так что я смущенно топтался на месте. Он смотрел на меня, наверное ждал, когда я уйду. Или найду убедительную причину остаться.

– Садись, Бак, – наконец сказал он.

Он бросил на угли пару палок, и пламя моментально разгорелось. Тепло от огня само по себе заманчиво, а в сочетании с печальным, но искренним приглашением мистера Шофилда отказаться было невозможно. Я сел на один из перевернутых ящиков.

– Не спится? – спросил он.

– Да, сэр.

– Мне тоже. Хочу поблагодарить тебя за то, что прислал своего брата починить мой грузовик. Он у тебя волшебник.

– Самый умный парень, что я знаю.

– Куда вы направляетесь?

– В Сент-Луис.

– Что в Сент-Луисе?

– Тетка.

– Родня? Это важно. – Он взглянул на типи. – Самая важная вещь в мире. Поверь мне, Бак, если у тебя есть семья, ты можешь потерять все и все равно считать себя богатым человеком.

Мы немного посидели в тишине. Мне в ней было неуютно, но, похоже, мистера Шофилда она не беспокоила. Он просто смотрел в огонь, погрузившись в свои мысли.

– Они считают, это из-за выпивки, – вдруг сказал он. – Но это не так.

– О чем вы?

– Почему мы потеряли ферму. Это не из-за выпивки. Ты когда-нибудь жил на ферме, Бак?

– Нет, сэр.

– Это тяжелейшая жизнь. От тебя ничего не зависит. Ты не контролируешь дождь или снег, жару или холод, саранчу или засуху, корневую гниль, головню или ржу. Ты молишься Богу о необходимом: о дожде – во время засухи, о голубом небе – когда поля заливает. Молишься, чтобы морозы не ударили поздней весной или слишком рано осенью. Молишься, чтобы град не побил всю молодую кукурузу. Молишься, молишься, молишься. И когда твои молитвы остаются без ответа – а позволь тебе сказать, Бак, отвечают на них очень редко, – тебе не остаются ничего другого, кроме как кричать на Бога и, может, обратиться к выпивке за утешением.

– Бог Торнадо, – сказал я.

– Что это?

– Бог есть торнадо.

– Он такой.

– Так я когда-то считал.

– Так и есть, Бак. Клянусь, я не знаю другого Бога.

– Он дал вам Мэйбет. И миссис Шофилд. И Лестера с Лидией. И Мамашу Бил тоже, хотя она грубовата с вами. Вы только что сказали, что человек может потерять все и все равно считать себя богатым.

– И правда, сказал. – Он хохотнул. – А знаешь что еще? Есть ты и твой брат. Ты подарил нам немного солнечного света, и я хочу, чтобы ты знал, что я благодарен тебе за это. – Он хлопнул меня по спине, как настоящего товарища. – Хорошо, когда рядом есть еще один мужчина, чтобы поговорить, Бак. Это редкое удовольствие для меня. Я живу в курятнике.

Когда я оставлял остальных спящими на другом берегу реки, у меня не было четкого плана, что я буду делать, когда доберусь до лагеря Шофилдов. Я надеялся, что Мэйбет еще не будет спать, но теперь, сидя с ее отцом и разговаривая как мужчина с мужчиной, я принял решение.

– Мистер Шофилд, вы представляете, как довезти всех до Чикаго?

Он снова ссутулился.

– От одной мысли об этом мне хочется напиться.

– У меня есть кое-что для вас, сэр.

Я сунул руку в карман, достал деньги, которые взял из наволочки, и протянул их отцу Мэйбет. Его глаза стали большими и живыми, как два уголька из костра.

– Какого черта?

– Тут чуть больше сорока долларов. Я хочу, чтобы вы взяли их и довезли свою семью до Чикаго.

– Откуда у тебя сорок долларов?

– Я их не крал, – сказал я. – Клянусь.

– Я не могу взять твои деньги, Бак.

– Прошу, сэр. Вам и вашей семье они нужнее.

– Не знаю, что сказать.

– Скажите, что возьмете их. И пообещайте, что потратите их, все, чтобы добраться до Чикаго.

Он поднял глаза от протянутых денег и торжественно поклялся:

– Обещаю.

Он взял купюры и убрал в карман. В отсветах костра я увидел, как по его щеке поползла слеза, следом еще одна. Было тяжело смотреть, как взрослый мужчина плачет, и я отвернулся к темному Хоперсвиллю, где горели другие костры, а вокруг них сидели потерянные души. Отдав эти деньги мистеру Шофилду, я чувствовал себя так хорошо, так упоительно, что если бы у меня их было достаточно, я бы постарался спасти всех.

– Где ты был?

Альберт сел. Луч фонарика выхватил его прищуренные обвиняющие глаза.

– Нигде.

Совесть не позволила мне врать, поэтому я опустился радом с братом.

– Я отдал наши деньги.

– Что?

– Я отдал наши деньги.

– Все?

– Все.

– Кому?

– Мистеру Шофилду. Они нужны ему, чтобы довезти семью до Чикаго.

– А нам они нужны, чтобы добраться до Сент-Луиса.

– Мы доберемся до Сент-Луиса.

– Ты хоть когда-нибудь думаешь перед тем, как совершить глупость?

– Сестра Ив дала их нам, надеясь, что они принесут пользу. Я сделал то же самое.

Брат подтянул колени к груди, обнял их и обреченно покачал головой.

– Он просто пропьет их, Оди. Попомни мои слова. Деньги на ветер. Черт, я понятия не имею, как мы теперь доберемся до Сент-Луиса.

Той ночью я плохо спал, как обычно. Я боялся, что Альберт окажется прав и я просто-напросто сделал положение Шофилдов еще хуже. Я думал о Мэйбет, и мне было больно. Любовь и тревога сплели терновый венок вокруг моего сердца.

Форрест вылез из своего одеяла с первыми лучами солнца, разжег маленький костерок и сварил овсянку в большой жестяной банке, в которой, согласно этикетке, когда-то были персики. Остальные еще спали, но я встал и присоединился к нему у огня.

– Вот это ставку ты сделал вчера ночью, – сказал он, помешивая овсянку. – Сорок долларов.

– Вы слышали?

– Тихая ночь, – сказал он. – Хороший слух.

– Что значит «ставку»?

– На то, что леопард изменит свои пятна. Пьянство сильный противник. Я видел, как оно побеждало многих хороших людей. Но вот в чем дело, Бак. Если не делать таких ставок, ты никогда не увидишь хорошего, что может из этого выйти.

– Вы не считаете, что это была плохая идея?

– Как сказал твой брат, может статься, что ты выбросил деньги на ветер. Но я восхищаюсь твоей верой.

Альберт, проснувшись, продолжал злобно зыркать на меня и ел свою овсянку, отгородившись стеной молчания. Я мог бы рассказать ему про две пятидолларовые бумажки, которые спрятал в ботинке несколько недель назад и которые до сих пор лежали там, но подумал: «Черт с ним».

Позавтракав, я встал.

– Пойду проведаю Шофилдов. Хочешь, выверну карманы? – сказал я брату. – Убедишься, что я не украл что-нибудь еще.

Я видел, что он старается держать себя в руках.

– Нам все еще предстоит долгий путь. Я просто стараюсь уберечь всех нас.

Я это прекрасно понимал и был благодарен, хотя в тот момент я ни за что не сказал бы ему этого.

Глава сорок четвертая

Хоперсвилль медленно оживал. Я шел по маленькому стихийному городку, люди разжигали костры для готовки, мужчины выкуривали первую за день сигарету, все разминали затекшие члены и протирали глаза от сна. Несколько человек, уже знавшие меня в лицо, если не по имени, дружески здоровались.

Возле типи Шофилдов Мамаша Бил сидела на перевернутом ящике, помешивая что-то в большом котелке над огнем.

– Манная каша, Бак, – сказала она, увидев меня. – Позавтракай с нами.

– Я уже поел, – сказал я. – Но спасибо.

Из типи вышла миссис Шофилд, подгоняя близнецов перед собой. Дети побежали прямиком к реке, которая в косых лучах восходящего солнца казалась расплавленным золотом. Их мать подошла к очагу и улыбнулась мне, но как-то рассеянно.

– Не видать их? – спросила она у Мамаши Бил.

– Пока нет.

– А где Мэйбет? – спросил я.

– Пошла за отцом, – ответила Мамаша Бил.

– Где он? – спросил я, на моем горизонте заклубился темный страх.

Женщины не ответили, но выражения их лиц подтвердили мои догадки. Деньги на ветер.

– Бог знает, что он взял, чтобы заплатить за выпивку, – сказала Мамаша Бил. – Он уже продал все ценное.

– Может, мы ошибаемся, мама, – сказала миссис Шофилд.