Эта ласковая земля Крюгер Уильям
За брезентовой стеной надолго воцарилось молчание.
– Полагаю, я совершил ошибку, Иви, – наконец сказал Сид. – Прости.
– Это не у меня тебе надо просить прощения. А у этих детей, чье будущее ты поставил под угрозу. Иди, – услышали мы. – Надеюсь, они смогут тебя простить.
Я никогда не любил Сида. С самого начала все в нем казалось слишком скользким. Он нашел нас с Эмми в большом шатре возле койки, на которой лежал Альберт. Он провел пальцами по тонкой черной линии своих усов и уставился на луг, почти вытоптанный ногами тех, кто приходил в поисках надежды или чуда.
– Ладно, – наконец сказал он, – возможно, я совершил ошибку.
– Вы очень много сделали, – сказал я. – Большое спасибо.
– Моя главная цель – увеличить паству сестры Ив. Разве ты не хочешь этого для нее? У нее дар.
– Но и вы неплохо устроились за ее счет, – заметил я.
– Слушай, ты…
Уискер, который сидел за пианино на помосте, перебил его:
– Не отрицай, Сид. Мальчик прав. Мы все сидим на шее у сестры Ив.
– Не лезь, Уискер, – огрызнулся Сид. – Я хочу сказать, что сожалею, что создал вам проблемы. Хотя, похоже, ничего страшного пока не случилось.
– Ключевое слово «пока», – бросил я ему.
– Я просто хотел извиниться.
Его извинения звучали пусто, как треснувший колокол, но я не видел смысла язвить дальше. Сид развернулся и покинул шатер, и как только он ушел, я сказал:
– Мы должны быть готовы уходить.
– Я устал, – сказал Альберт. – Хочу просто лежать здесь.
– Кто-нибудь увидит твою фотографию, – сказал я. – Рано или поздно это выведет Черную ведьму на нас.
Альберт уставился в потолок шатра и слабо сказал:
– Может быть, и нет.
Он выглядел таким разбитым, что я даже не был уверен, сможет ли он встать. Но дело было не только в физической слабости. Укус змеи не убил его, но яд лишил его сил. Альберт был мотором, толкавшим нас вперед, только вперед. Тусклый взгляд и монотонный голос принадлежали не моему брату, а оставшейся от него оболочке.
– Мы уходим, и точка, – сказал я. – Пойду скажу Мозу.
Моз работал с Димитрием и, когда я сообщил ему новость, только кивнул. Он повернулся к большому греку и сделал жест, которому мы его не учили. Должно быть, они с Димитрием выработали свои.
– Ты лучший работник, которого я видел, – сказал грек и протянул Мозу руку для рукопожатия. – Всего хорошего тебе, сынок.
Когда мы вернулись, сестра Ив сидела на траве около койки Альберта и держала его за руку. Она подняла глаза и улыбнулась.
– У Сида свои недостатки, но в глубине души он неплохой человек. У него есть кое-какие связи здесь, в городе, и он уехал узнать, что можно сделать, чтобы вам ничего не грозило до нашего завтрашнего отъезда. Я хочу, чтобы вы остались со мной.
– Это похищение, сестра Ив, – возразил я. – Сможет Сид выкрутиться?
«Дадим ему шанс?» – показал Моз.
Я покачал головой:
– Слишком рискованно. Эмми вернут Брикманам. Тебя, меня и Альберта посадят в тюрьму. Нам надо уходить.
Я посмотрел на Альберта, который всегда был плечом, на которое можно опереться, но он только закрыл глаза.
– Собери вещи, – сказал я Мозу командным голосом, который так часто слышал у брата. – Нам надо отправляться.
Сестра Ив выглядела ужасно расстроенной, но больше не возражала.
– Уискер, отправляйся в гостиницу и собери детскую одежду. Положи все в мой чемодан и привези сюда. – Когда Уискер ушел, она сказала: – Моз, собери ваши с Альбертом вещи. Я попрошу Димитрия собрать вам еды в дорогу. Торопись.
Через пару часов мы все стояли в большом шатре, готовые отправляться. Моз поддерживал Альберта, приняв на себя практически весь его вес. Начали прибывать первые машины на вечернюю проповедь, и сестра Ив с Уискером вывели нас через задний вход. За палатками мы попрощались. Уискер пожал мне руку и неохотно разжал свои длинные тонкие пальцы.
– Буду скучать по тебе, сынок. В тебе живет музыка.
Сестра Ив опустилась на колени перед Эмми и сказала:
– В тебе есть нечто удивительное и прекрасное. Однажды ты это поймешь. Хотела бы я быть рядом, когда это случится.
Мозу она сказала:
– Я никогда не знала никого сильнее.
Она коснулась его груди в районе сердца и обняла его.
Альберту она сказала:
– Ты поправишься, и когда это случится, я знаю, ты будешь хорошо направлять их.
Она поцеловала его в щеку.
Наконец она вручила мне маленький бумажный пакет и сказала:
– Я собрала вату, антисептик, марлю и всякое такое. Следи, чтобы ранки твоего брата оставались чистыми. Я положила еще кое-что полезное. – Потом она наклонилась ко мне и прошептала мне на ухо: – Это важно. Ты отвечаешь за безопасность Эмми. Обещай мне.
И я пообещал. Тогда она сказала:
– Запомни это. Это старая поговорка, но в ней правда: дом там, где сердце.
Она поцеловала меня в щеку, и мы уже были готовы идти, когда я увидел такое, отчего екнуло сердце. Среди приезжавших на луг машин был до боли знакомый серебристый седан «Франклин Клаб», а сразу за ним автомобиль шерифа округа Фремонт.
– Черная ведьма, – сказал я, и сердце заколотилось.
– Идите, – сказала сестра Ив. – Я займусь ими.
Мы поспешили прочь, хотя из-за состояния Альберта получалось не так быстро, как мне хотелось бы. Мы пересекли луг и железнодорожные пути и вошли под деревья на берегу над рекой. Моз с Альбертом и Эмми спустились к воде, потом Моз пошел к камышам, где они с Альбертом спрятали наше каноэ. Я стоял под деревьями и смотрел, как Клайд Брикман, эта змея с ногами, вышел из машины, подошел к пассажирской двери и открыл ее. Вид Тельмы Брикман, тощей и одетой полностью в черное, так что она была похожа на сгоревшую спичку, был как ведро холодной воды. Из патрульной машины вышел грузный мужчина с красным лицом, и я узнал шерифа Боба Ворфорда, которого страшились беглецы из Линкольнской школы. Брикманы и Ворфорд направились к большому шатру, и сестра Ив вышла поприветствовать их.
Смотреть дальше я не стал. Я спрыгнул с берега к реке, где Моз уже спустил каноэ на воду. Он уложил брезентовую фляжку, одеяла, наволочку с письмами и другими документами, которые мы забрали из сейфа Брикманов. Забросил чемодан с одеждой, которую сестра Ив купила нам с Эмми, а также корзинку с продуктами, которую собрал для нас Димитрий. Альберт был не в состоянии грести, так что он сел в центре с Эмми на одеяла, держа на коленях корзинку с едой. Я сел на носу, Моз оттолкнулся от берега и занял корму, и мы изо всех сил гребли прочь от места, где, я надеялся, сестра Ив каким-то образом направит Черную ведьму и ее подкаблучника-мужа по ложному следу.
Река огибала восточную окраину Нью-Бремена. Мы миновали низину, где дома стояли рядом с элеваторами, а над деревьями виднелся белый шпиль маленькой церкви. Мы проскользнули под железнодорожным мостом, на котором я сидел перед тем, как наткнуться на моляющуюся сестру Ив выше по реке. Город остался позади. Благодаря течению и собственным усилиям мы неслись между полями, где на распаханной почве росли молодая кукуруза и соевые бобы. Солнце зашло за холмистый хребет, отмечавший границу плодородной поймы. Мы плыли в широкой синей тени этих холмов, и долгое время никто не решался заговорить. Полагаю, отчасти это было из-за того, что мы с Мозом все силы вкладывали в то, чтобы оказаться как можно дальше, и я слишком запыхался, чтобы говорить. Но думаю, что мы молчали еще и потому, что снова оплакивали потерю. Это чувство должно было бы уже стать нам привычным, но разве можно привыкнуть к разбитому сердцу?
К тому времени как сумерки начали сгущаться, мы подплыли к заросшему лесом острову, и я крикнул Мозу:
– Нам надо остановиться на ночь!
Моз своим веслом завернул нас к узкой полоске песчаного пляжа на оконечности острова. Я выпрыгнул, вытащил каноэ на берег и помог Эмми с братом высадиться. Моз был последним, он нес одеяла и корзинку с едой. За долгие годы течение принесло на остров целую гору коряг и палок, выгоревших под солнцем до белого цвета, так что вся конструкция напоминала кучу огромных костей. Под этим шалашом я и расстелил одеяло для Альберта, который сразу же лег. Эмми разложила остальные одеяла, а Моз открыл корзинку с едой. Внутри оказались сэндвичи с ветчиной, яблоки, небольшая емкость с лимонадом, который мы выпили, почти не почувствовав вкуса. Мы сидели в сгущающейся темноте и подавленно молчали. Я чувствовал навалившуюся на всех печаль и понял, что должен что-то сделать. Поэтому я набрал палок и разжег костер. Альберт попытался было возразить.
– Опасно, – сказал он.
Но он был не в состоянии спорить. Над головой одна за другой загорались звезды, и свет от костра разогнал кромешную тьму. Я сыграл на гармонике несколько бодрых мелодий, и все немного повеселели. Потом я отложил гармонику и сказал:
– Давайте расскажу вам историю.
Глава тридцать четвертая
– На лесной поляне среди таких высоких и густых деревьев, что они заслоняли солнце, жила женщина. Под деревьями всегда было темно, как ночью, и за годы ее глаза привыкли видеть то, чего не видели другие люди. Она видела тени снов, призраков надежды. Ничто не могло скрыться от нее. Земли за границей леса были полны голода и мора.
– Оди, что такое мор? – спросила Эмми, в ее широко открытых голубых глазах отразилось пламя костра.
– Всякие ужасные болезни.
– Оди, это грустная история?
– Подожди и увидишь. Однажды на лесную поляну, где стояла хижина женщины, вышли четверо путешественников. Они назвались Скитальцами.
– Что такое скиталец? – спросила Эмми.
– Бродяга. Тот, у кого нет дома.
– Как мы?
– В точности как мы. Были среди них могучий великан, чародей, принцесса фей и проказник. Женщина дала им кров и пищу, а когда спросила про новости из внешнего мира, они рассказали, как ужасна жизнь за границей леса. Они рассказали, как однажды великан швырнул валун и убил громадного дракона, как чародей изобретал магические механизмы, как принцесса фей очаровывала свирепых зверей и как из-за проказника остальные всегда попадали в беду.
– Звучит знакомо, – сказал Альберт со своего места.
– Скитальцы сказали женщине, что устали бродяжничать, и спросили, можно ли им остаться у нее, но она заглянула им в самую душу и узнала истинную причину их странствий. Они искали то, к чему стремились их сердца, и эти стремления у всех были разными. Женщина поняла, что они никогда не найдут то, чего ищут, если останутся в безопасности ее леса. Вместо этого она отправила их в одиссею.
– Что такое одиссея?
– Долгое путешествие, Эмми, полное приключений. На другом конце леса стоял замок, в котором жила ведьма.
– Черная ведьма? – спросила Эмми.
– По правде сказать, одевалась она во все черное.
– Я ее ненавижу, – сказала Эмми.
– И не зря, – сказал я. – Черная ведьма держала в подземелье детей. Она сотворила заклятие, из-за которого взрослые видели ее красавицей, и если дети оставались сиротами из-за голода или болезней, их отправляли в замок под опеку ведьмы. Как только они оказывались внутри каменных стен, сбежать было невозможно. Но взрослые не знали, что ведьма питается детскими сердцами. Хотя она съела много сердец, она оставалась худой и черной, как лакричная палочка, а ее голод невозможно было утолить. В подземелье, где она запирала детей, было темно и солнечный свет проникал только через маленькую щель высоко между камнями. Каждый день малюсенький лучик ненадолго проникал в подземелье, дети протягивали к нему ладошки и чувствовали его тепло. Это было хорошо, за одним исключением. Он давал им надежду, а от надежды их сердца становились больше, чего и нужно было ведьме: большие, полные надежды сердца, чтобы удовлетворять ее гигантские аппетиты. Лесная женщина сказала Скитальцам, что им суждено уничтожить ведьму. Поэтому они все вместе отправились искать ведьму и, сами того не ведая, исполнять желания сердца. Перед уходом женщина дала проказнику сосуд с волшебным туманом и сказала, что в самый темный момент он должен открыть сосуд и выпустить его содержимое. Благодаря своей черной магии ведьма узнала, что Скитальцы идут к ней, и натравила на них армию змей. Были среди них ядовитые змеи – гремучие, кобры и им подобные – чей укус может убить, а были удавы и питоны, которые обвивались вокруг жертвы и сдавливали, пока у нее глаза не вылезали из орбит. До замка было еще далеко, когда Скитальцы обнаружили армию ведьмы. Великан, который путешествовал с дубиной размером с дуб, шел первым, размахивая своей мощной дубиной и убивая змей направо и налево. Чародей произнес заклинание, чтобы змеиный яд не причинил Скитальцам вреда. Принцесса фей воспользовалась своими крыльями, чтобы летать над змеями и осыпать их волшебной пыльцой, которая превращала их в безобидных червяков. Но змей становилось все больше и больше, они угрожали задавить Скитальцев, и казалось, у них не было шансов прорваться. Тогда-то проказник вспомнил о сосуде, который дала ему лесная женщина. Он вытащил пробку и выпустил туман. Маленькое облачко разрослось, становясь огромным, серым. Оно ослепило змей, так что они не могли видеть Скитальцев, которые ускользнули и оставили их далеко позади. Ослепшие и сбитые с толку, змеи начали нападать друг на друга и убивать, пока вся армия не уничтожила сама себя. На этом приключение заканчивается, – сказал я.
– Оди, а как же Черная ведьма? – спросила Эмми. – Они ее убили?
Я похлопал пальцем по ее носу и сказал:
– Их одиссея не закончена, но это уже совсем другая история.
Было поздно. Огонь затухал, над островом поднялся тонкий серпик новой луны. Эмми лежала, завернувшись в одеяло, между мной и Мозом. Альберт, еще слабый после пережитого, лежал с другой стороны от меня с закрытыми глазами. Скоро я услышал их глубокое дыхание. Меня все еще мучала бессонница, начавшаяся после убийства Джека, так что через некоторое время я тихо встал и пошел по песку, мягкой бледно-серой полосе под звездами и тонкой луной. Огибавшая остров река была широкой, спокойной и черной. Вдалеке, за деревьями на берегу светились огни небольшой деревушки. Я представлял людей, спящих в безопасности своих домов, счастливых в кругу любящей семьи, друзей. Когда-то я им завидовал, но это прошло. Как и Скитальцы, я понятия не имел, куда направляюсь, но это не имело значения. Потому что я точно знал, где мое сердце.
Часть четвертая
Одиссея
Глава тридцать пятая
Мы провели на этом острове посреди Миннесоты два дня, пока Альберт восстанавливал силы. Шалаш, большая часть которого была из целых стволов, принесенных рекой во время разливов, укрывал нас от непогоды и от любопытных глаз, хотя за все время, что мы там пробыли, я не заметил на берегах ни души. Я смастерил для Эмми новую куклу из носка на замену Пухли, которого отнял Джек. Этому я приделал кроличьи уши и маленький хвостик, привязав ниткой ватный шарик из тех, что дала мне сестра Ив для ухода за ранами Альберта. Я развел немного йода водой и капнул им под пуговичными глазками – получился розовый носик. С каждой стороны я сделал по три усика из черной нитки. Когда я показал куклу Эмми, она пришла в восторг и тут же назвала ее Кролик Питер.
Отдавая мне бумажный пакет с медикаментами, сестра Ив сказала, что положила туда еще кое-что полезное. Это оказались пять десятидолларовых купюр. Я подумал, может, это из одного из конвертов, которые я видел в сумке Сида. Им было далеко до богатства, которое мы нашли в сейфе у Брикманов, но все равно в те дни это были большие деньги. На второе утро на острове я взял одну десятку, и мы с Мозом на каноэ доплыли до берега. Я отправился в ближайшую деревушку, огни которой видел ночью, и отыскал там маленький рынок, где наполнил флягу и купил продуктов. Увидев, что там продаются дождевые черви, я купил и их, а также моток лески и упаковку крючков. Еще я купил последний выпуск «Манкейто Дейли Фри Пресс», потому что Эмми упоминалась на первой полосе в связи с федеральным законом о похищениях – более известным как «закон Линдберга», который конгресс одобрил совсем недавно и который сделал похищение Эмми федеральным преступлением, караемым смертью. Нам грозил электрический стул.
Я отдал газету Альберту, и он прочитал ее про себя, чтобы не тревожить Эмми. Мы с Мозом уже были прекрасно осведомлены о грозившей нам опасности. Единственным облегчением стало то, что в тексте не упоминались сестра Ив и «Исцеляющий крестовый поход “Меч Гидеона”». Согласно статье до сих пор не было никаких новостей касательно судьбы Эммалин Фрост, похищенной девочки. У Тельмы Брикман взяли интервью о влиянии «закона Линдберга» на ее душераздирающий случай. Она красноречиво выразила свои страхи по поводу безопасности своей милой маленькой девочки и бог знает каких ужасов, которым могут ее подвергнуть эти ненормальные. «Кем бы они ни были, – цитировались в статье ее слова, – эти преступники, должно быть, дьявол во плоти, и они заслуживают быстрого и беспощадного наказания, предписанного новым законом».
Альберт сказал:
– Эмми, мне кажется, нам надо как-то оживить лагерь. Не могла бы ты нарвать цветов?
Она пришла в восторг от идеи и резво убежала.
– Не понимаю, – сказал я, когда она ушла. – Брикманы знают, что мы забрали Эмми. Почему они этого не скажут?
– Потому что это может отразиться на них, – сказал Альберт. – Думаю, они хотят разделаться с нами как можно более скрытно.
– Как? Устроить засаду и убить нас?
Я сказал это как злую шутку, но судя по лицу Альберта, ему было не до шуток.
– Я кое-что не сказал тебе, – признался он. – Принеси наволочку.
Я достал ее из каноэ и передал брату. Он достал оттуда маленькую книжку в черном кожаном переплете и открыл ее. Страница за страницей были заполнены именами, датами, денежными суммами.
– Книга учета, – сказал Альберт. – Какие-то выплаты. Здесь имя шерифа Ворфорда. И шефа линкольнской полиции тоже. И мэра.
– Выплаты за что?
– Не знаю. Может, за контрабанду алкоголя. Может, за что-то другое. – Брат закрыл книгу. Он выглядел таким же осунувшимся, как тогда, когда змеиный яд поднимался к его сердцу. – Уверен, в округе полно людей, которые считают, что будет лучше, если все мы просто исчезнем, а эта книга не сможет доставить им неприятностей.
– Сначала стрелять, а потом задавать вопросы, – сказал я, вспомнив, что сказал коп одноглазому Джеку. – Но мы больше не в округе Фремонт. Может, стоит просто сдаться местной полиции и рассказать им все, что знаем? Показать им письма из наволочки и книгу и рассказать, что Эмми вовсе не хочет быть дочерью Черной ведьмы.
– И что ты убил двух человек?
Это не было обвинением, просто спокойное напоминание о реальном положении дел.
«Он убил, защищая себя и нас», – показал Моз.
– Добавь сюда похищение, и кто нам поверит? Нам всем грозит тюрьма как минимум, – сказал Альберт безжизненным голосом, которым разговаривал после укуса. Он опустил глаза на заголовок. – А может и хуже.
Газету мы сожгли.
У меня были черви и леска, а пошарив в корягах на берегу, я отыскал три прямые палки, из которых получились удочки. Пока Альберт лежал в тени огромного ясеня, чьи ветви нависали над стеной шалаша, мы с Мозом и Эмми стояли на песке у воды. К каждой леске я привязал по сухой веточке в качестве поплавка. Выросшая на ферме Эмми без всяких угрызений совести проткнула червяка крючком и закинула леску в воду даже раньше нас с Мозом. Мы рыбачили всю вторую половину дня, но клева не было.
Наконец Моз положил удочку и показал: «Я буду ловить руками».
Я вспомнил, что именно так Форрест, индеец, которого мы встретили перед Нью-Бременом, поймал сомов, которыми потом поделился с нами.
Моз пошевелил пальцами, как червяками, чтобы показать нам, что собирается делать. Потом он пошел на окраину острова, пока не нашел место, где река подмыла величественный тополь и переплетение оголившихся корней создавало маленькие пещерки, наполовину наполненные речной водой. Моз залез на один из толстых корней, лег и опустил руки в воду между корнями. Я не видел его пальцы, но подозреваю, что они извивались и выглядели аппетитно для сома.
Эмми смотрела во все глаза и испуганно прошептала:
– Они съедят его пальцы?
– Думаю, попытаются, – сказал я и вспомнил Германа Вольца и его руку с четырьмя с половиной пальцами. Я ничего не знал о сомах, но надеялся, что их зубы не такие безжалостные, как зубцы ленточной пилы.
Моз был само терпение. Он лежал на толстом корне, и когда Эмми да и мне тоже стало скучно, мы оставили его ловить рыбу, а сами ушли в лес, покрывающий остров. Деревья были густо увиты ползучими растениями, земля под раскидистыми ветвями заросла кустарником. Мы с Эмми медленно шли вперед. Я сказал ей, что мы исследуем остров, потому что мы Скитальцы и отправились на подвиги.
– Чтобы убить ведьму? – спросила Эмми.
– И всех чудовищ, которые угрожают детям, – заявил я.
Я схватился за лиану, отцепил ее от ствола и попытался прокатиться на ней, как Джонни Вайсмюллер в фильме «Тарзан – человек-обезьяна», одном из немногих фильмов, который мне разрешалось смотреть в кинотеатре Линкольна. Под моим весом лиана оборвалась. Я приземлился на задницу прямо в заросли сумаха. Мгновение я сидел, слегка ошарашенный, и услышал, как Эмми взволнованно выкрикнула мое имя. Я повернулся, опустил глаза и заорал.
Рядом со мной лежал скелет, а его челюсть отвисла в приветственной улыбке, от которой кровь стыла в жилах.
Глава тридцать шестая
Прибежал Моз. Через минуту Альберт тоже был здесь, хотя выглядел слабым и запыхавшимся. Они стояли рядом с Эмми и мной – я отпрыгнул от зловещей улыбки со молниеносной скоростью – и мы все таращились на нашего единственного соседа по острову. Это был полный скелет, совершенно нетронутый, с головы до пальцев ног. Зеленые побеги проросли между ребрами и в пустых глазницах. Как и куча плавника[35] на краю острова, кости выгорели до призрачно-белого цвета. Довольно долго мы просто глазели на него.
Наконец Моз показал: «Кто?»
– Без понятия, – сказал Альберт.
– Не очень большой, – заметил я.
– Примерно с тебя, – согласился Альберт.
«Ребенок», – показал Моз.
– Как думаешь, что он тут делает? – спросил я.
– Может быть, его как и плавник, – предположилАльберт, – река принесла.
Я подошел к скелету, на этот раз уже не так боясь, опустился на колени и внимательнее осмотрел нашего соседа.
– Смотрите. – Я показал на вмятину на виске, окруженную паутинкой трещин. – Я не коп, но уверен, что кто-то ударил этого ребенка по голове.
«Убийство», – показал Моз.
– Я бы не спешил с выводами, – сказал Альберт.
Я заметил, что в ногах скелета что-то лежит, и поднял это. Темно-коричневый и крошащийся предмет почти развалился у меня в руках, но мы все увидели, что это.
– Мокасин, – сказала Эмми.
– Индейский ребенок, – сказал я и вспомнил Билли Красного Рукава. – Что будем делать?
– Ничего, – сказал Альберт.
Я посмотрел на брата, точнее на оставшуюся от него оболочку. Может, он просто слишком устал, еще восстанавливался после схватки со змеиным ядом, но я думал, что причина лежала глубже. В Нью-Бремене он одной ногой стоял в могиле. Смерть заглянула ему в глаза, и думаю, он до сих пор был напуган.
«Ничего?» – показал Моз, и я увидел, как в нем закипает редкая для него ярость.
– Что бы ни произошло, это было очень давно, – устало проговорил Альберт. – Кто знает? Может, сто лет назад. Теперь уже ничего не поделаешь.
Я никак не мог избавиться от образа Билли Красного Рукава, так долго пролежавшего забытым в карьере, куда ДиМарко бросил его маленькое тело.
– Мы не можем его просто оставить.
– Что ты предлагаешь? – Теперь голос Альберта был холоднее камня. – Сообщить властям? Отличная идея.
«Мы его похороним», – показал Моз.
– Я не собираюсь трогать эти кости, – сказал Альберт.
Моз, который почти никогда не спорил, встал нос к носу с моим братом и сердито показал: «Он индейский ребенок, как я. Если бы я умер в той канаве рядом с матерью, я бы хотел, чтобы меня достойно похоронили. Так что мы проводим его как подобает. Я перенесу кости».
Пользуясь найденными на берегу палками, мы с Мозом выкопали яму в мягкой почве. На глубине трех футов в могилу начала просачиваться вода, и мы остановились. Моз по частям перенес скелет и уложил кости в маленькую могилу в более-менее том же порядке, в каком мы их нашли, так что казалось, будто это останки маленького индейца, прилегшего отдохнуть.
Прежде чем засыпать кости землей, Моз показал: «Скажи что-нибудь, Оди».
Моей первой мыслью было: «Почему я?» Но было очевидно, что Альберта это не интересует, к тому же так хотел Моз.
– Этот ребенок, – начал я, – был совсем как мы. Он любил чувствовать солнце на лице, любил росу на утренней траве, песни птиц на деревьях. Он любил бросать камни в речку. По ночам он любил лежать на песке, смотреть на звезды и мечтать. Совсем как мы. Были люди, которые его любили. Но однажды он ушел и не вернулся, и они были убиты горем. Они поклялись не произносить его имя, пока он не вернется. Этот день так и не пришел. Но каждую ночь его мать стояла на берегу реки и произносила его имя, и если хорошенько прислушаться ночью, то можно до сих пор услышать, как ветер над рекой шепчет это имя, чтобы его никогда не забыли.
– Какое имя, Оди? – спросила Эмми.
– Слушай ветер сегодня ночью, – сказал я.
Моз наклонился над могилой и показал: «Я тебя никогда не забуду». И начал засыпать кости землей.
Рыбалка Моза оказалась удачной, и к ужину он принес в наш маленький лагерь двух сомов. Он почистил их скаутским ножом Альберта и насадил на палочки, воткнутые в песок и наклоненные к огню, как делал Форрест почти две недели назад. Мы поели рыбу с хлебом, который я купил на деревенском рынке, а на десерт разделили плитку шоколада.
Когда стемнело, мы сидели вокруг костра, смотрели на огонь и думали каждый о своем. Я размышлял об Альберте, который превратился в призрака себя. Но из-за скелета, который мы похоронили, я также думал про папу, лежавшего в могиле для бедняков на кладбище в Линкольне. Насколько я знал, никто не проводил похоронную службу. Его просто бросили в яму и засыпали землей.
Я видел его могилу дважды. Первый раз было формальное посещение в сопровождении мистера Брикмана вскоре после того, как мы с Альбертом оказались в Линкольнской школе-интернате для индейцев. Он показал нам могилу, потом отошел, дав нам побыть несколько минут наедине, и в конце отвел нас обратно в школу. Во время того визита я ничего не чувствовал, Альберт, наверное, тоже. Мы просто стояли и смотрели на маленький знак, торчащий из земли, как отдельный бордюрный камень. Я не плакал, а под нетерпеливым взглядом Брикмана мне даже не хотелось.
Второй раз был на мой двенадцатый день рождения. К тому времени я почти забыл, как выглядела мама, и папино лицо тоже начало стираться из памяти. Я отчаянно не хотел его забывать, поэтому ускользнул из школы и вернулся на кладбище. Я не сразу отыскал его знак, потому что за бедняцкими могилами плохо ухаживали и камень зарос травой. Я опустился на колени, ободрал бурьян и прочитал имя на камне, больше там ничего и не было, только имя. Я провел там целый час, вспоминая о папе все что мог.
Он был человеком, который любил музыку и посмеяться. Я помню, что каждый раз, когда он наклонялся обнять меня, его щека была колючей из-за щетины. Он читал нам сказки перед сном. Его голос менялся, когда он говорил за разных персонажей. Теперь я думаю, что в других обстоятельствах он мог бы стать актером. Но он стал бутлегером и после маминой смерти работал развозчиком на других более влиятельных бутлегеров. Он вырос в холмах Озарка, где изготовление кукурузного спирта было старой доброй традицией, и не стыдился того, чем зарабатывает на жизнь. Он взял нас с собой в поездку из Миссури в Миннесоту, и мы устроили лагерь на берегу Гилеада на окраине Линкольна. В ту ночь мы с Альбертом остались у реки, а папа поехал на своем пикапе модели «Т» в город доставить товар. Он так и не вернулся. За нами приехали люди шерифа, тогда-то мы и узнали правду о его смерти. Ему выстрелили в спину и оставили умирать. Нам никогда не объясняли мотив, никогда не называли подозреваемого. Мой папа был жуликом и кончил как жулик. А мы с Альбертом были сыновьями жулика, и нашим приговором стала жизнь под пятой Черной ведьмы. Почему два белых мальчика оказались в школе для индейских детей? Тельма Брикман всегда объясняла это так: «Мы предложили принять вас, потому что государственная школа для сирот уже заполнена. Вы должны быть благодарны, что не попрошайничаете на улицах». Но Кора Фрост сказала нам, что Брикманы каждый месяц получали от государства чек за наше содержание.
Хотя мама была лишь смутной тенью в прошлом, я все еще помнил папу, и Альберт тоже его помнил, и мы знали о своих корнях и о том, что у нас есть родня в Сент-Луисе, тетка, которая пыталась посылать нам деньги, заботиться о нас единственным возможным для нее способом. Эмми помнила обоих родителей, и у нее даже была фотография, чтобы освежать их образ в памяти. Но когда я смотрел на Моза, который задумчиво глядел на огонь, я понял, что он, наверное, не помнит никого. На ум пришли слова сестры Ив о том, что ищет каждый из нас и что Моз хочет знать, кто он.
Той ночью мы рано легли спать. Эмми и Альберт заснули сразу же, а я лежал без сна. Мозу тоже не спалось, и через некоторое время он поднялся и пошел мимо маленьких язычков пламени, еще мерцающих среди углей, к реке. Я выждал немного, потом вылез из одеяла и присоединился к нему.
Я не хотел беспокоить остальных, поэтому показал: «Что ты делаешь?»
Он долго не отвечал, но в итоге показал: «Слушаю».
Бормотала вода, бегущая по песку, а в лесу за нашими спинами раздавалась песня древесных лягушек и время от времени трещал костер. Слабый ветерок обдувал речную долину, но я различал в нем только шелест деревьев.
«У меня есть имя», – показал Моз.
«Мозес», – показал я в ответ.
Он покачал головой. «Имя сиу, – ответил он и показал по буквам, – А-М-Д-А-Ч-А». – «Откуда ты знаешь?» – «Сестра Ив. Подержала меня за руку и сказала». – «Что оно значит?» – «Разорванный На Куски. Назван в честь двоюродного деда. Воина».
Разорванный На Куски. Я слушал, как дрожат деревья на ночном ветру, и вспоминал историю, которую рассказал нам Джек про звездочки внутри тополей и про то, как дух ночного неба трясет деревья, чтобы выпустить их. Должно быть, той ночью духу нужны были звездочки, потому что на небе сверкал миллион ярких точек.
«Теперь тебя надо звать Разорванный На Куски?»
Не успел он ответить, как мы услышали позади шум и крик Альберта:
– Это Эмми!
Он обнимал бьющуюся в судорогах девочку. Мы с Мозом сели рядом и держали ее за руки, и боль Эмми стала нашей болью. Эти припадки никогда не длились долго, но терзали все ее маленькое тело, и смотреть на это было пыткой.
Когда припадок закончился и она обмякла, ее глаза открылись, и она сказала:
– Они мертвы. Они все мертвы.
– Кто, Эмми?
– Я не смогла им помочь, – сказала она. – Я пыталась, но не смогла. Все уже было кончено.
– Она говорит про маленького индейца? – спросил я.
– И не про одного, – заметил Альберт. – Она сказала, они все мертвы.
Я посмотрел на Эмми, чьи глаза были открыты, но застланы пеленой.
– Эмми, на этом острове есть еще мертвые дети?
– Я пыталась. Ничего не получилось.
– Пыталась что? – спросил Альберт.
Она не ответила, только закрыла глаза и провалилась в крепкий сон. Мы завернули ее в одеяло и сидели рядом, пока не погас последний язычок пламени нашего маленького костра, оставив только тусклое свечение красных углей.
– Они все мертвы, – повторил я слова Эмми. – Что она имела в виду?
Альберт поворошил угли палкой.
– Все, что она говорит во время припадков, звучит бессмыслицей.
«Может и нет», – показал Моз. Он повернулся и посмотрел на темную массу деревьев, покрывающих остров и прячущих бог знает что.
– У меня от этого места мурашки, – сказал я. – Думаю, нам следует уплыть.
Моз кивнул и показал: «С самого утра».
Мой недолгий сон той ночью был беспокойным, и хотя я не помнил их в точности, в этих снах меня со всех сторон окружала опасность. Когда на небе появились признаки утра, мы с Мозом встали и в холодной синеве первого света собрали вещи и погрузили их в каноэ. Альберт пытался помочь, но пользы от него было немного. Эмми находилась в таком глубоком забытье, что даже не шелохнулась, когда Моз поднял ее и осторожно уложил в каноэ. Альберт сел в центре, на место, которое до укуса змеи занимал я, а я сел на носу. Моз оттолкнул каноэ от острова и залез на корму, и мы подняли весла.
Тогда мы еще не знали, что воды Миннесоты несут нас навстречу тьме, гуще той, что царила в сердце Черной ведьмы..
Глава тридцать седьмая
На берегу вдоль этого участка реки не было ни железнодорожных путей, ни городов – лишь густые рощи деревьев, а, значит, никаких посторонних глаз. В то первое утро мы уплыли на хорошее расстояние. Эмми проснулась в персиковых лучах рассвета, как обычно, ничего не помня о ночном припадке. Она выглядела отдохнувшей и много улыбалась. Ее настроение и оживленные разговоры с Кроликом Питером воодушевили меня и даже, кажется, подняли настроение Альберту. Моз, конечно, молчал, но исходило от него что-то, говорившее мне, что он до сих пор в том печальном месте, куда ушел после того, как мы нашли скелет индейского ребенка.
Около полудня мы пристали к берегу в месте, где маленькая речушка впадала в илистую бурую реку, и доели остатки еды, которую я покупал на деревенском рынке.
– Как давно, по твоим расчетам, мы сбежали из Линкольнской школы? – спросил я Альберта.
Он ответил не сразу.
– Месяц, плюс-минус день или два.
– Сколько еще плыть до Миссисипи?
– Много дней, – тяжело вздохнул он.
– А сколько потом до Сент-Луиса?
– Недели. Месяцы. Я не знаю.
– Месяцы? Это целая вечность.
– Ты предпочитаешь работать на полях у Бледсо?
Читать бесплатно другие книги:
