Сандор / Ида Кадефорс Сара

В эту секунду с Сандором что-то произошло – Ида это поняла. Он превратился в разъяренного зверя, готового к нападению.

– Заткнись, кретин… черножопый! – выпалил он, и в следующую секунду кулак с силой впечатался в лицо обидчика. Тот повалился на пол. Из разбитой губы сочилась кровь.

Все потрясенно смотрели на него и переглядывались. Парень медленно поднялся и, покачиваясь, постоял немного, словно не понимая, что происходит. Он дотронулся до губы, посмотрел на вымазанную в крови руку и сморщился. Но потом опомнился и повернулся к Сандору. Тот не двинулся с места. Парень кинулся на Сандора, схватил его за куртку и швырнул на стену. Голова ударилась о бетон.

– Я тебя сейчас пришибу, клянусь… Сейчас сдохнешь, педик!

Он вцепился Сандору в горло. Ида видела, как Сандор хватает ртом воздух и как меняется цвет его лица. Она беззвучно закричала и огляделась. Почему же никто ничего не делает?

– Прекрати! – завопила она.

Тогда один из парней – тот, который весь вечер был рядом с Сандором, протиснулся вперед.

– Ты чего, спятил? Пусти его!!!

Тот, что держал Сандора, так удивился, что ослабил хватку, и Сандор вывернулся.

* * *

Закашлявшись, он опустился на пол. Кто-то положил руку ему на спину, Сандор поднял голову и увидел Иду с ее пьяным взглядом. В голове был сумбур. Бабак стоял рядом – с кривой, застывшей на лице ухмылкой он смотрел на Валле, не в силах выдавить из себя ни слова.

Валле тяжело дышал.

– Ты вообще ничего не соображаешь! – заорал он.

Бабак не знал, что ответить, и лишь взмахнул руками.

– Ты чё? Чё ты несешь?

– Ты вообще, что ли, ни хрена не соображаешь? Несешь всякую херню про педиков. Сандор никакой не педик!

В поисках поддержки Бабак заозирался. Ухмыльнувшись, он показал на Сандора:

– Это он-то не педик?

Но его никто не поддержал. Бабак натянуто улыбнулся и хлопнул Валле по спине.

– Валле, ты чего…

Но Валле отшатнулся.

– Ты просто урод, придурок полный… Это же я…

– Чего-о? – не понял Бабак.

Валле поднял голову. От напряжения он, казалось, готов был разлететься вдребезги.

– Это я педик.

Улыбка на губах у Бабака застыла, а из Валле потоком лились слова.

– А ты разве не знал? Да-да, так всё и есть. Я всю жизнь такой – педик, хренов педик, такой педрила, что хуже и не придумаешь, теперь-то до тебя дошло? Я просто никому не рассказывал. Так что отвали от Сандора и можешь теперь поливать дерьмом меня.

Валле повернулся к Сандору и мотнул головой в сторону выхода. Сандор в последний раз посмотрел на перепуганную, трясущуюся Иду. Та глядела на него с мольбой, но жалости к ней Сандор не испытывал. Его от нее тошнило.

* * *

Ида вошла в квартиру, закрылась у себя в комнате и бросилась на кровать – и лишь тогда зарыдала. Она целую ночь сдерживала слезы. Несколько часов, дожидаясь уходившего в 6:10 поезда на Стокгольм, она бесцельно слонялась по городу, стреляла сигареты у прохожих и посылала куда подальше всех клеившихся к ней парней. Шаталась по улицам, пока не открылся вокзал, но не плакала. И в поезде тоже не плакала.

Сейчас всего-то десять утра. Ида лежала в постели и всхлипывала. Забравшись прямо в грязных чулках под одеяло, она свернулась калачиком. У нее мелькнула мысль, что со стороны это выглядит прямо как в мультиках – «у-у-у-у-у-у, у-у-у-у-у!» – но потом отчаяние снова взяло верх.

В дверь постучали. А она-то думала, что мама проспит до двенадцати.

– Ида, доченька?

– Уйди!

Разговаривать с мамой не хотелось. Ее всё равно никто не утешит, и помощи ждать неоткуда. Что сделано, то сделано. Дверная ручка несколько опустилась. И поднялась. И опять.

– Ида!

Стук усилился. И голос зазвучал настойчивее:

– Ида, пожалуйста, открой!

У-у-у-у-у-у, у-у-у-у-у! Она попыталась всхлипывать потише, но не вышло. Ида знала – маме всё слышно, и знала, что стоять там, под дверью, для нее – настоящая пытка, но разве она сейчас поможет? Ее слабенькая мама, готовая бросить Иду в ту же секунду, когда ей самой будет плохо…

– Ида, открой! Я знаю, как тебе тяжело…

Неужели мама вообще способна это понять?

– Господи, жизнь иногда – настоящий ад, и мне иногда тоже так кажется, ты же знаешь. Но что, если рассказать обо всём кому-нибудь? Звучит смешно, понимаю, но я соображаю лучше, чем тебе кажется.

Но Иде вовсе не хотелось признаваться в том, какая она свинья… Всё стихло. Рыдания постепенно прекратились, и лишь тело слегка подрагивало, почти как в эпилептическом припадке. Но мама вроде отстала?

– Я же не возражала, когда ты меня утешала, – раздалось из-за двери, к великому облегчению Иды, – почему же мне нельзя тебя успокоить? Я только зайду и… Доченька? Даже можешь ничего не рассказывать – обещаю, я и спрашивать не буду.

Какой у нее ласковый голос…

– Девочка моя хорошая…

Ида медленно отбросила одеяло, тихо подошла к двери и отперла ее.

Мама тут же бросилась к Иде и крепко обняла ее. Ида же открыла рот и жалобно застонала.

– Поплачь, – прошептала мама, – солнышко, я знаю, каково это. Просто поплачь.

Они сидели на кровати полчаса, не меньше, Ида устроилась у мамы на коленях, совсем как маленький ребенок. Это показалось ей совершенно обычным. Бояться ей нечего, она знала – мама с собой больше никогда этого не сделает. Теперь их двое.

Обняв, мама укачивала ее.

– Мы должны помогать друг другу, солнышко. Обещай это мне. Мы с тобой, Ида, должны держаться вместе.

* * *

Он проснулся на полу в комнате Валле. И в тот же миг всё вспомнил. Его охватил страх.

Валле свесился с кровати и сказал: «Ю-ху», – с таким видом, словно по утрам никто иначе друг друга и не приветствует. Сандор прикрыл глаза. Чувствовал он себя скверно, ему хотелось разреветься, а перебирать в голове события вчерашнего вечера он совершенно не желал.

Но Валле повел себя безжалостно.

– Ну и вечер! – почти радостно воскликнул он. – Интересно, как оно теперь будет.

– М-м-м.

– Ответь честно. Ты догадывался?

Сандор вспоминал ее волосы там, в лесу, разлохмаченные и раскудрявившиеся от сырости, как она сморщилась, когда наступила в мох и промочила ноги. И ее лицо, когда она сидела на камне. Ты только представь – взять и всё бросить.

– Чего?

– Ты хоть о чём-нибудь догадывался? – Валле не терпелось.

– Мне и правда следовало бы догадаться, – ответил Сандор, вспомнив, как часто в сообщениях Ида рассказывала о вечеринках. – Мог бы и догадаться, какая она.

Валле с несчастным видом уставился на него.

– Да не, я про то, что я… ну… – он залился краской, – гей. Блин, как звучит дико. Как странно это говорить.

Сандор смотрел на Валле. У него что, новый друг появился?

– Догадывался? Нет.

Валле снова откинулся на кровать и поглядел в потолок.

– Даже ты не догадался. А я думал, ты с самого начала что-то такое подозреваешь.

– Это почему?

– Ну, если бы ты сам такой был, но ты-то не такой… Почему, по-твоему, я так на тебя наезжал и всё строил из себя мачо? Это всё чтоб никто, ну, типа, не догадался. – Валле вздохнул. – Какой же я дебил.

Сандор медленно добрел до дома. Возле закрытой двери он на несколько секунд остановился. Ни вчера, ни сегодня родителям он не звонил. Они наверняка переволновались до смерти. Вдруг и в полицию позвонили?

Однако, когда Сандор вошел в дом, мамы в прихожей не оказалось. И встречать его никто не спешил. Странно. Но тут из кухни послышались голоса:

– Бедная девочка. Бедные родители. Как же жаль…

Что произошло?

– Это всё танцы, – вздохнул папа, – не все способны… Хорошо, что ты вовремя бросила.

– Вовремя бросила?

– Ну да, пока дело не приняло серьезный оборот. По-твоему, ты осилила бы карьеру профессиональной танцовщицы?

Мама несколько секунд помолчала.

– Это ты хотел, чтобы я бросила! – Она почти кричала.

– Богларка…

– Всё вертелось вокруг тебя, словно никого, кроме тебя, и нет! А мне только и приказали – бросай танцы и переезжай в Швецию, нарожай там кучу детей и потом всю жизнь утирай им сопли…

– Богларка, пожалуйста…

– У меня столько планов на жизнь, – передразнила мама отца, – а в Венгрии ничего не выйдет, там для меня перспектив нет, мне надо развиваться, надо работать.

– Нет, я же…

– А со мной-то как быть? Мне ведь тоже чего-то хотелось. У меня тоже были мечты. Но на это тебе было плевать!

– Богларка, ты и сама знаешь, как оно на самом деле было, верно? Одно дело, когда ты врешь детям, но мне-то зачем?

– Вру?

– Ты и сама всё знаешь, – папа говорил тихо и мягко, – ты была… – он глубоко вздохнул, – тебе не хватало таланта. И все остальные тоже так считали. В театре тебя не оставили бы. Поэтому то, что мы как раз в тот момент решили переехать в Швецию, было тебе как раз на руку…

Не хватало таланта?

– К тому же ты чересчур себя перегружала и требовала от себя самой невозможного… Всё сложилось как нельзя лучше.

– Что ты такое…

И совсем ласково:

– Под конец ты вообще без работы сидела, помнишь? И заняться тебе было нечем.

Сандор не дышал, силясь уложить услышанное в голову. У мамы не хватало таланта? А как же все эти рассказы, какой она была звездой, где все те годы, когда ему вдалбливали, как он на нее похож, у него, мол, такой же дар и он пойдет той же дорогой, что и она? Он простоял еще целую минуту, но в кухне было тихо. А потом оттуда кто-то выбежал. Сандор отскочил в сторону. Мама остановилась. Глаза у нее блестели.

– А, это ты, – она даже не удивилась.

Мама казалась маленькой и печальной, Сандору стало жаль ее.

– Паулина звонила. Обсуждала расписание и как всё будет осенью… – Она положила дрожащую руку ему на плечо. – Сандор, это всё невыносимо, но Кристина на танцы не вернется. Танцевать она больше не будет.

* * *

В один прекрасный день она получила посылку – свою одежду и туалетные принадлежности. Ида искала в вещах письмо, но ничего не нашла, даже крохотной записки. Посылку она открыла в те же выходные, но раскладывать вещи сил не было, поэтому она сунула всё в шкаф и закрыла дверцу.

Однако болтаться вот так, почти в полном одиночестве, нелегко. С Терезой и Сюзанной она не общалась, а новых друзей заводить было неохота. В школе всегда находилось с кем пообщаться, но выходные Ида чаще всего просиживала дома. По вечерам она больше никуда не ходила, и на вечеринки тоже – она пока себе не доверяла и боялась натворить чего-нибудь. Зато никто больше не шипел ей в спину, называя шлюхой.

Еще через пару недель она рассказала маме обо всём, что произошло в Гётеборге. Они сидели перед телевизором, и Ида вдруг пустилась рассказывать, обстоятельно и в подробностях. Она ни о чём не забыла и в рассказе выглядела едва ли не хуже, чем на самом деле. Мама слушала, не проронив ни слова, а потом обняла Иду за плечи, притянула к себе и, уткнувшись ей в волосы, снова посмотрела на экран телевизора. Иде хотелось, чтобы мама как-нибудь утешила ее, например, сказала: «Солнышко, ну ничего страшного».

Мама промолчала. Но зато она была рядом. И не осудила ее.

Однажды возле школы она заметила машину Лукаса, и сердце ее тотчас же подпрыгнуло. Однако затем Ида увидела, что рядом с водителем на пассажирском сиденье кто-то сидит. Подойдя ближе, она узнала Терезу. Ида даже не удивилась. Она будто с самого начала обо всём знала. Они и правда любят друг друга? Или решили ей отомстить? Впрочем, без разницы. Когда она поравнялась с машиной, дверца распахнулась, и Тереза пулей вылетела наружу – лицо красное и зареванное, а всё тело тряслось.

– Придурок! Да вали ты!

– Тварь! – бросил ей вслед Лукас.

Дверца захлопнулась, машина дернулась и рванула прочь. Склонившись вперед, Тереза закрыла лицо руками. Вообще-то Ида собиралась пройти мимо, но заставила себя остановиться.

– Эй, ты как?

Тереза выпрямилась. Всё ее притворство куда-то подевалось.

– Прости, – она сказала это с такой искренностью, что Ида поразилась.

– Что случилось?

Тереза отвернулась.

– Я с тобой ужасно обошлась…

Неужели ей предстоит выслушать признание? Этого Ида не желала.

– Не понимаю, о чём ты.

– Просто я так запала на него, ужас… И сама не знаю почему… – Тереза пинала ногой камешки, – мне всегда хотелось то, что было у тебя. С самого детства.

Она что, издевается? Было бы чему завидовать.

– Так уж сложилось, – добавила Тереза, – а Лукасу я не нужна… – Она снова зашмыгала носом.

Иде не терпелось уйти оттуда, не выслушивать дурацкие объяснения предавшей ее бывшей подружки, но она вспомнила, как сама попросила прощения у Ваньи – тогда, в лифте, и как непросто ей это далось.

Тереза умоляюще смотрела на нее.

– Он всё равно любил только тебя, – она всё старалась поймать взгляд Иды. – Почему одним достается всё, а другим ничего?

– Да что ты несешь? Это же неправда! – У Иды слезы к горлу подступили. – Мало ли что тебе казалось. В этом я, что ли, виновата?

Тереза замотала головой.

Прозвенел звонок. Тереза вытерла глаза, достала из сумочки помаду, подкрасила губы и снова взглянула на Иду.

– Как думаешь… может… Ну, я же извинилась.

О чём это она?

– Может, всё опять будет как прежде? – добавила Тереза.

Иду разбирал смех. Тереза что, сама не слышит, что говорит?

– Как прежде?

– Ну да. Опять будем дружить?

Ида знала, как глубоко засело это чувство. Вспомнила все одинокие вечера, когда сама сидела дома, не зная, кому позвонить.

– Нет, – ответила она, – не получится.

– Почему?

– Просто не получится, и всё.

Ида зашагала к школе. Она знала, что Тереза смотрит ей вслед. Удивительно, но грустно ей не было.

* * *

Бабак наведывался в школу всё реже. Учителя лишь вздыхали – похоже, давно махнули на него рукой. В конце концов он вообще исчез, даже футбол забросил. И когда Валле рассказал, что Бабак теперь отирается в центре с какими-то чуваками, которые толкают дурь, Сандору было плевать. Пускай Бабак хоть до смерти обдолбается, главное, чтобы на глаза не показывался.

Однажды, когда они стояли возле киоска, Валле окликнул проходившего мимо мальчишку:

– Сафа!

Это оказался младший брат Бабака. Он явно разволновался – не каждый день выпадает случай постоять возле киоска вместе со взрослыми парнями. Сандор знал, каково это.

– Чё, как жизнь? – спросил Валле.

Сафа потупился и поддел ногой несуществующий камешек.

– Ничё так.

– А Бабак как там?

Мальчишка равнодушно пожал плечами. Валле задумчиво смотрел на него.

– Ну а дома чего?

– Мать болеет, – коротко бросил Сафа.

– Опять?

Мальчишка потянулся.

– Ага, вообще не встает. Совсем ей хреново. А папаша… – он покачал головой, – прямо как спятил. Сидит и в стенку пялится.

Он умолк.

– Вот херня-то, – посочувствовал Валле.

Сафа кивнул и сглотнул, но тут же натянуто улыбнулся.

– Ладно, бывало и похуже. Есть у тебя сиги?

Они посмотрели ему вслед, переглянулись, но ничего не сказали. Да и что тут скажешь?

Их футбольные тренировки казались теперь какими-то бессмысленными. Не то чтобы скучными, но они в команде вроде как слишком свыклись друг с другом. Сандор уже давно перестал обдумывать каждое слово перед тем, как что-то сказать. Сейчас он почти как все остальные – а в их-то глазах даже без «почти». Вот только сам он чувствовал себя другим. Где-то внутри его всё грызло ощущение, что он от них отличается. Валле начал ездить в город, в какой-то центр для сексуальных меньшинств, – его жизнь уже шла своим путем.

Порой Сандор вспоминал про Иду. Думать о ней не хотелось, но выбросить ее из головы не получалось. Каждый раз такие воспоминания мучили его. Ему никак не удавалось избавиться от картинки, на которой Ида обнималась с Бабаком и целовалась с ним взасос. Время от времени Сандор проверял сообщения – будто надеясь на что-то. Вот бред.

Когда Кристина перестала ходить на танцы, Сандор понял, что никогда не любил ее. Однажды ему стало ясно – он видел ее будто во сне, только и всего. На самом же деле он ее и не знал толком. Может, надо было бы общаться с ней и дальше, навещать в больнице, приносить конфеты, утешать ее? Но нет, так не получится. Что он может ей дать? А она ему?

Однажды по пути на футбол Сандор вдруг остановился посреди улицы, замер. А затем развернулся и направился домой. Незаметно проскользнув к себе в комнату, он достал одежду для танцев, положил ее в сумку и пошел на автобус.

* * *

Придя в конюшню, Ида увидела в стойле Ванью. Та чистила скребком лошадь. Ида удивилась не меньше Ваньи. Она и не знала, что Ванья тоже сюда ходит – наверное, в другие дни, вместе с продвинутой группой.

– Привет! – Не поздороваться было бы совсем глупо. К ее изумлению, Ванья кивнула в ответ.

Иде показалось или Ванья и правда едва заметно улыбнулась? Во всяком случае, непохоже, чтобы она злилась. С той встречи в лифте месяца два назад они ни слова друг другу не сказали.

– Ты тоже тут занимаешься?

Ванья кивнула.

– А теперь и ухаживать за Блэки буду, – она похлопала лошадь по крупу, – я и еще куча маленьких девчонок.

На занятии Ида почти не слушала тренера. К ее собственному удивлению, ненависти в ней больше не осталось. Когда занятие закончилось, Ванья уже ушла, однако спустя несколько дней они столкнулись на лестнице. На обеих были бриджи для верховой езды, а под мышкой обе держали по шлему. Ида не смогла удержаться от улыбки. Ванья тоже улыбнулась – так очевидно было, куда они обе направляются.

В автобусе они уселись рядом и до конюшни тоже дошли вместе. О прежней ненависти они не упоминали, болтали только о лошадях. После занятия Ванья дождалась ее, так что домой они тоже возвращались вместе. Ида рассказала про маму: та начала прогуливать курсы, потому что хватается за всё сразу – и иностранные языки учит, и как компьютером пользоваться, и даже йогой занялась, прямо как Мадонна.

– Совсем с ума сошла, – вздохнула Ида, хотя на самом деле мамой гордилась.

– Значит, ей лучше?

Ида удивилась. Откуда Ванья знает про маму? Они же видятся только на лестнице.

Ванья будто прочла ее мысли и покраснела.

– Я однажды возле подъезда твоего приятеля встретила. Он в гости к тебе приходил.

Иде стало мерзко.

– Ну… тот, с которым вы переписывались.

Сандор? Ида похолодела, а Ванья занервничала еще сильнее.

– Он ужасно симпатичный… И решил, что мы с тобой… ну, вроде как подружки.

– О чём вы с ним говорили? – Ида слышала страх в собственном голосе. Ванья смутилась.

– О тебе, – она усмехнулась, – понимаю, звучит диковато, мы же с тобой… ну, не особо ладили.

Ида кивнула.

– Он сказал, что мама у тебя болеет… Просто упомянул. И еще он за тебя переживал – о том, как ты всё это выдержишь…

Ида взяла себя в руки.

– Маме лучше. Намного лучше, – сказала она. О Сандоре говорить не хотелось.

– Он сказал… Ну да, что тебе тоже… нелегко.

Краска бросилась Иде в лицо. Ванья прикрыла рот ладонью.

– О господи, прости, пожалуйста…

Ида покачала головой.

– Ничего страшного, – она сглотнула, – мне и правда было не сказать чтоб весело.

Они переглянулись, и Ванья посмотрела в окно. Ида рассматривала ее задумчивое лицо и длинную челку. Надо же – эта челка больше не бесила ее. Тишину заполнил гул двигателя.

Ванья повернулась к ней.

– После того разговора с ним… Я начала думать о тебе иначе. Мне показалось… Что мы с тобой похожи.

Внутри у Иды стало вдруг горячо. Неужели они с Ваньей могли бы…

– Поэтому тогда на вечеринке…

Вот оно. Иде захотелось дернуть за шнур, нажать на кнопку, броситься к водителю и потребовать, чтобы тот остановился.

Но Ванья ее мыслей не слышала.

– Я так удивилась.

– Понимаю, – перебила ее Ида, – это всё непростительно.

– Но… Ты же потом извинилась. И Эрик…

Ида почувствовала, как снова краснеет. Ну что за мученье.

– …он сказал, что тебе не хотелось и что между вами так ничего и не было. И про маму твою тоже. Что твои подружки сказали… что растреплют о ней. А это ужасно.

– Если сам не хочешь, никто тебя не заставит.

Почему бы не сказать всё как оно есть? Ты сам несешь ответственность за свои поступки. Еще две остановки – и Ида выскочит из автобуса, добежит до квартиры, укроется одеялом и наплачется досыта.

А потом она перехватила взгляд Ваньи.

– Может, и так. И тем не менее.

О чём это она? Секунды убегали прочь. Ванья слабо улыбнулась, и Ида поняла, что прощена. Она открыла рот, чтобы поблагодарить ее, но не смогла ни звука произнести. Ей столько всего надо рассказать и объяснить, а Ида сидела и пялилась на собственные ботинки, стыдясь своей неуверенности. Когда она наконец с опаской подняла голову, то поняла, что говорить ничего и не нужно.

* * *

Маме он ничего не сказал. Только что сейчас футбол у них четыре раза в неделю. Поэтому он клал в сумку вместе футбольную форму поверх одежды для танцев, выходил из дома, но, оказавшись там, где из кухонного окна его уже было не увидеть, сворачивал к остановке.