Когда я падаю во сне Уайт Карен

Никого. Мерцал одинокий ночник – Сисси всегда оставляла свет, чтобы я могла добраться до туалета, ничего по пути не разрушив.

Тук. Тук. Звук шел снаружи. Я раскрыла ставни и выглянула во двор. Под окном стоял Беннетт, подбрасывая на ладони камушки. Завидев меня, он радостно улыбнулся.

Я распахнула старое окно, преодолев сопротивление рассохшейся рамы.

– Ты что здесь делаешь? – сердито спросила я.

У меня были все основания злиться. Я полночи ворочалась на постели и поминутно проверяла телефон, опасаясь, что пропустила звонок из больницы. Мне удалось поспать от силы час, и вот меня будит мой старый друг Беннетт и улыбается, совсем как в детстве.

– Я подумал, может, встретишь со мной рассвет на болоте? Ты всегда говорила, это самое прекрасное зрелище на свете.

Беннетт неуверенно ухмыльнулся, ожидая ответа. Я молчала. Тогда он поднял с земли термос и предъявил мне.

– Я принес кофе. А в лодке нас ждет коктейль «мимоза» – гостинец от Мейбри. У нее сегодня ранняя смена.

– Можешь больше ничего не говорить. Я согласна и на кофе. Сейчас спущусь.

Я закрыла окно, стащила через голову растянутую футболку, достала из чемодана спортивный топ и шорты, умылась и почистила зубы. Целых две секунды я провела в размышлении – стоит ли красить губы и ресницы, потом подумала: это же Беннетт, он видал меня и в худшем состоянии. В комоде обнаружились старые пляжные шлепанцы, которые я носила еще в старшей школе. Я стянула волосы в хвост и бесшумно спустилась по лестнице. Ноги сами обходили скрипучие половицы. Надо же, я до сих пор помню, как незаметно выбраться из дома. Когда-то давным-давно мы с Мейбри и Беннеттом частенько предпринимали подобные вылазки. Тогда мы еще дружили.

Несколько мгновений я постояла на заднем крыльце, ожидая, пока глаза привыкнут к предрассветному сумраку. Лавровые деревья и пальметто казались хищниками, крадущимися со стороны реки.

– Готова? – донесся до меня голос Беннетта. Он стоял на тропинке, ведущей к причалу. Я осторожно приблизилась к нему, неуверенно ступая по неровной почве. – Ты еще помнишь, как забраться в лодку и не перевернуть ее?

Я уже придумала резкий ответ, однако, взглянув на него, совершенно забыла, что хотела сказать. Беннетт смотрел на меня во все глаза. Точнее, не совсем на меня, а на мою одежду.

– Мы вроде собираемся встречать рассвет. Если в планах светский раут, схожу переоденусь.

Он молча помотал головой, взял меня за руку, и я забралась в лодку, ступив сразу на дно, а не на сиденье, как делают новички.

Беннетт отвязал канат и уселся рядом со мной.

– Э-э… на воде будет прохладно. Наверное, тебе понадобится кое-что потеплее. – Он достал из спортивной сумки красную хлопковую футболку. – Извини, малость попахивает рыбой. Я держу ее здесь на случай, если вдруг понадобится сухая одежда, поэтому она впитала все запахи.

Я взяла футболку, заметив, что Беннетт почему-то отводит глаза.

– Да, пожалуй, ты прав. Я давно уже не каталась на лодке и все забыла. – Я натянула футболку. На груди изображена рыба, а под ней – надпись: «Моего угря одной рукой не обхватишь». Я рассмеялась. – Прикольно, мне нравится.

Впервые на моей памяти Беннетт покраснел. Он отвернулся и принялся рыться в сумке.

– Мейбри подарила. – Он вынул бейсболку с логотипом университета Южной Каролины и такой же козырек. – Когда взойдет солнце, не помешает. Я и крем от загара захватил.

– Спасибо. – Я взяла у него козырек. – Помнишь, мы однажды поехали на рыбалку и обгорели? Как вспомню, так вздрогну. – Я приподняла футболку и указала на живот. – У меня там родинка, и из-за того ожога я каждый год хожу на осмотр к дерматологу. А помнишь, как мы выбрались на НортАйленд и я заснула на пляже?

Беннетт не ответил. На его лице появилось странное выражение.

– Что с тобой?

– Все нормально.

Он запустил мотор, и мы поплыли прочь от берега. На ласковых волнах реки Сампит сонно покачивались громоздкие рыбацкие лодки и изящные яхты. Солнце медленно выползало из-за горизонта.

– Куда мы?

Беннетт направил лодку к небольшой протоке.

– На затопленную рисовую плантацию. На краю болота есть гнездо скопы. Я видел там птицу – наверное, это самец. Обычно самцы вьют гнезда, чтобы самке было куда вернуться после зимы.

– Хорошо.

Я не обращала внимания на птиц, потому что изучение птичьих повадок не входит в школьную программу, и единственный случай, когда мне могут пригодиться эти знания, – какая-нибудь викторина. В свое время мы с Беннеттом заключили пакт, что если будем участвовать в викторине, то все вместе. Я возьму на себя вопросы про музыку, он – про птиц, а Мейбри – остальное, потому что вечно читает газеты и журналы и знает все на свете.

Придерживая козырек, я взглянула в светлеющее небо и глубоко вдохнула терпкий соленый воздух. Над нами парила большая птица с белой грудкой. Крылья с изнанки белые, а на концах – темно-коричневые.

– Смотри, вон там.

– Это и есть скопа, – пояснил Беннетт. – Когда я обнаружил гнездо, то решил почитать про них в интернете. Мейбри должна радоваться, что мы не скопы.

– Я могу с ходу придумать множество причин, почему ей следует этому радоваться. Какую из них ты имеешь в виду?

Беннетт изо всех сил старался не рассмеяться и сохранить на лице скучающее выражение всезнайки. Очень в его духе. Как здорово, что между нами снова все по-прежнему.

– Ну, раз уж ты спросила, птенцы скопы вылупляются не одновременно, а с промежутком дней в пять. Соответственно старший птенец крупнее младшего. Если еды хватает, тогда хорошо. А вот если ее маловато, старший съедает все первым, а младший погибает от голода.

– Ничего себе! А ты на сколько минут старше Мейбри? На пять?

– На семь. – Он улыбнулся до боли знакомой улыбкой, и я расслабилась. – Ей не стоит забывать об этом.

Мы поднимались вверх по течению, петляя по ручьям и протокам. Раньше я знала эти водные пути как свои пять пальцев. Их изгибы и пересечения изменялись с приходом прилива и возвращались в первозданный вид, когда вода утекала обратно в океан. Сколько времени прошло! Теперь, пожалуй, я их и не вспомню. Как же так? Когда я успела потерять эту важную часть своего детства? Я огляделась, пытаясь определить, где мы находимся. Нас окружали заросли ситника и спартины, рядом возвышались широкоствольные кипарисы, задрапированные испанским мхом. На ветвях чистили перышки бакланы. Все как в детстве. Сердце сжалось от тоски, и я глубоко вдохнула влажный воздух, надеясь, что полегчает.

Мне нравилось, кем я стала. Честное слово. Я терпеть не могла себя прежнюю, однако вдруг осознала, что скучаю по той девочке, которая знала наизусть все тайные протоки, различала птичьи голоса и быстрее всех вскрывала устричную раковину. К сожалению, избавившись от того, что меня раздражало в самой себе, я избавилась и от нее тоже. Мне стало горько.

– Ты как? – Беннетт замедлил ход, подвел лодку к берегу и выключил мотор.

– Все хорошо, просто отвыкла от влажности. – Я потянулась за термосом. – Хочу кофе. Налить тебе?

– Да, пожалуйста. – Он вынул из сумки два пластиковых стаканчика. – По-прежнему пьешь черный?

Я кивнула, польщенная тем, что он помнит, и налила нам крепкий кофе.

– Видишь гнездо? – Беннетт указывал на небольшую площадку на верхушке старого бетонного столба.

На фоне оранжево-лилового неба ярко выделялась груда палочек, веточек и травы. Эх, жаль, нет под рукой красок и альбома. Я бы повесила рисунок на стенку своего пустого рабочего места как напоминание о доме.

– Ага, вижу. Может, стоит забраться наверх и проверить, достаточно ли там удобно для дамы?

– Почему бы и нет? Если мистер Скопа тебя застукает, я приду на выручку.

– Вот она, южная галантность, – заметила я, отхлебнув кофе.

Беннетт расхохотался.

– Не хочешь ли спеть? – поинтересовался он. – Когда мы выбирались полюбоваться рассветом, ты всегда пела «О, это прекрасное утро»[19]. Без музыкального сопровождения прогулка теряет половину своей прелести.

Я удивленно приподняла брови:

– Вокруг нас миллион насекомых и прочих мелких тварей. Все они потирают крылышки и ножки или что там еще им полагается делать, чтобы издавать звуки. И все они поют гораздо лучше, чем я. Я умру от стыда, если увижу, как какой-нибудь краб тычет в меня клешней и хихикает.

Беннетт фыркнул:

– А по-моему, у тебя хороший голос.

– Тебе просто медведь на ухо наступил.

– Значит, можешь спокойно петь в моем присутствии. Раньше ты не стеснялась. Как вспомню конкурс талантов…

– Хватит, – оборвала его я. – Замолчи. Если еще раз припомнишь мне конкурс талантов, я вылью термос тебе на колени, и у тебя никогда не будет детей.

– Это большая потеря, – ответил Беннетт.

Небо окрасилось розовым, и его глаза изменили цвет.

Прилив подхватил лодку и понес ее к старому шлюзу – деревянным воротам, через которые вода поступала из резервуаров на поля. Здесь давно не выращивали рис, но старинное сооружение по-прежнему стояло на болоте, встречая приливы. Меня охватило непонятное волнение. Чтобы занять руки, я подлила себе кофе, разлив половину на дно лодки.

– Обожглась? – спросил Беннетт, забирая у меня термос.

Не поднимая глаз, я покачала головой и осторожно сделала глоток.

– Прости, что запачкала лодку.

Он рассмеялся, оценив шутку. Эта лодка была у него и в старшей школе. Беннетт никогда ее не мыл – разве что изредка окатывал шлангом, а потом вытаскивал на берег и переворачивал кверху дном. Среди владельцев маломерных судов Южной Каролины бытует поверье, что чистить лодку – не по-мужски. Наверное, если присмотреться хорошенько к сиденьям, то в щелях между досками можно обнаружить оставленные мной обертки от шоколада.

Мы молча пили кофе, прислушиваясь к зудению насекомых. К длинному стеблю осоки прилипла молочно-белая улитка, рядом с ней притулился кузнечик – оба искали спасения от хищников, появляющихся вместе с приливом. Как только вода уйдет, они спустятся на землю, а сейчас они – товарищи по несчастью. Если наблюдать прилив откуда-нибудь сверху, то кажется, будто берег покрыт белыми хлопковыми коробочками, если же присмотреться хорошенько, станет ясно – это улитки, движимые инстинктом самосохранения, сидят на осоке.

На востоке проклюнулся закругленный край желтого солнца, похожий на кусок масла, растекающегося по горячей сковороде.

– Ты уже говорила с отцом? – не поворачиваясь, спросил Беннетт.

Мы оба знали: солнце ждать не любит. Отвлечешься на секунду и пропустишь восход.

Я вспомнила краткие встречи у дверей маминой палаты, неотвеченные эсэмэски и телефонные звонки. Мне стало стыдно.

– Еще нет. Знаю, нужно поговорить с ним. Просто все эти события…

– Да уж, поговори. Не стоит затягивать.

– Не понимаю, к чему такая спешка. Пусть мама придет в себя, и тогда мы вместе решим, что делать.

Беннетт бросил на меня быстрый взгляд и снова уставился на горизонт.

– Застройщики теряют терпение. Они напали на твой след и, скорее всего, в ближайшее время проявятся.

Я едва не пролила кофе.

– Что? Я же в этом не разбираюсь. Дом и земля вложены в фонд, предназначенный для меня, но я совершенно не представляю, что делать дальше.

– Понимаю. Ты только не волнуйся. Без согласия Сисси или твоей мамы ничего не случится. И твоего тоже. – Он сделал глоток. – Пока мы ждем, когда Айви придет в себя, я приглашу одну даму, которая разбирается в старинных зданиях, если ты, конечно, не возражаешь. Ее зовут доктор Софи Уоллен-Араси, она специалист по сохранению архитектурного наследия, преподает в Чарльстонском колледже. Она подскажет, можно ли восстановить дом. Это поможет тебе и твоим родным принять решение, что делать с недвижимостью.

Я пожала плечами. Алый полукруг, выползающий из-за горизонта, становился все ярче. Казалось, река полыхает огнем.

– Возможно. Хотя мне до сих пор кажется, что все это происходит не со мной.

– Правда? Вообще-то, ты принадлежишь к семейству Дарлингтон, а они владеют Карроумором с тех самых пор, как Лафайет высадился в Джорджтауне. Не хочу нагнетать пафос, но дом и земля – достояние не только твоей семьи, но и всего штата. Разве для тебя это ничего не значит?

– Нет, – поспешно ответила я, то ли оттого, что действительно не чувствовала особой гордости, то ли от злости на Беннетта за то, что втянул меня в семейную драму, в которой мне ни капельки не хочется участвовать.

– Тогда я сообщу, когда она приедет, и ты решишь, будешь встречаться с ней или нет. Это тебя ни к чему не обязывает. Я привлеку твоего папу и Сисси. Когда Айви придет в себя, мы изложим ей все факты, и вы вместе примете взвешенное решение.

Солнце вырвалось из плена и взошло над горизонтом, залив все вокруг теплым светом. Стая цапель взмыла в воздух, чертя изящными крыльями плавные линии в голубом небе.

Должно быть, я ахнула от восторга, потому что Беннетт повернулся ко мне и улыбнулся:

– Здесь самое прекрасное место в мире.

– Мне очень всего этого не хватало. – Я широким жестом указала на болота, небо и водный мир вокруг нас.

Беннетт смотрел на меня долгим взглядом, ожидая продолжения, но я не нашла подходящих слов. Он допил кофе и швырнул стаканчик в маленькое мусорное ведро, прикрепленное к борту лодки.

– Если что, фирменная «мимоза» от Мейбри в кулере у тебя за спиной. Мне и кофе хватит.

Я оглянулась. Эйфория прошла, оставив смутное беспокойство.

– Пожалуй, тоже воздержусь. В девять у меня созвон с офисом, и мне нужно сохранить трезвый рассудок.

Беннетт кивнул, вывел лодку из протоки, и мы поплыли обратно в Джорджтаун. В ярких лучах солнца его темные волосы отливали золотом.

Пришвартовавшись у причала, он подал мне теплую сильную руку и помог выйти.

– Спасибо. – Мне почему-то стало неловко. – За кофе и за восход. – Я попыталась улыбнуться, но он не ответил. – Что с тобой? – Беннетт не удивился моему вопросу. Мы всегда без слов понимали друг друга.

– Джексон сказал, что позвал тебя на свидание.

– Да, – медленно ответила я.

Он прищурился:

– Ты точно хочешь пойти?

– Точно, – ощетинилась я. – По-моему, тебя это не касается. И вообще, вы ведь с ним друзья.

– Да, друзья. Именно поэтому я и говорю – это плохая идея. Он, как бы сказать… – Беннетт со значением взглянул на меня, – … большой любитель женщин.

– Вот и хорошо. Все-таки я женщина. Я не собираюсь выходить за него замуж. Так, только поужинать. – Я направилась в сторону дома, мечтая прекратить разговор.

– Рад это слышать. Помнится, ты еще в младших классах всем рассказывала, что выйдешь замуж за Джексона Портера.

Краска бросилась мне в лицо. Жаль, я оставила козырек в лодке.

– Я тогда была совсем маленькая, Беннетт. Еще я говорила, что буду второй Леонтиной Прайс[20], а ты, помнится, собирался стать водителем грузовика, когда вырастешь.

Беннетт недовольно поджал губы:

– Ладно. Но будь осторожна. Не забывай – в прошлый раз он дурно с тобой обошелся.

– Это было очень давно. Мы оба теперь совершенно другие люди.

– Да неужели? Он-то уж точно ни капельки не изменился. А что до тебя… Если не брать в расчет гламурную внешность, ты все та же. По-прежнему пытаешься добиться внимания от плохого парня.

– Серьезно? – Я закипела от гнева. – Хочешь сказать, он заинтересовался мной лишь потому, что я выгляжу лучше, чем раньше?

– Если коротко, то да. Джексона нельзя назвать высокодуховной личностью. Он плывет по течению и вполне этим доволен. Кстати, на заметку: ты всегда мне нравилась и по-прежнему нравишься, хотя у меня есть основания злиться на тебя. Ты свалила в Нью-Йорк, даже не попрощавшись, и с тех пор ни разу не проявилась. Но я все равно восхищаюсь тобой, потому что у тебя хватило духу уехать.

Весь гнев сразу улетучился. Беннетт – мой друг. Мы дружим с самого рождения, он знает все мои секреты – ну, почти все, и я по-прежнему ему нравлюсь. Он до сих пор помнит важные мелочи обо мне: я обожаю наблюдать, как солнце встает над рекой, пью только крепкий кофе, мой любимый цвет – желтый, я не ем зеленые бобы и терпеть не могу смотреть теннис по телевизору.

– Спасибо, – скованно произнесла я, подавив злость. – Ценю твое внимание, но я уже достаточно взрослая, чтобы самостоятельно позаботиться о себе.

Беннетт молча кивнул, понимая, что меня не переубедить. Кроме всего прочего, он отлично знал: если я приняла решение, то не отступлю.

– Ну, увидимся. – Я повернула к дому.

– И вот еще что. – Беннетт потер основание шеи, как всегда делал, когда хотел сообщить нечто спорное или неприятное. – Вчера я съездил в Карроумор, сфотографировал и осмотрел дом. Не стану лукавить – он в плохом состоянии. Крыша обрушилась, а то, что не сгорело в пожаре, сгнило от влажности.

«Нужно пригнать бульдозер и снести эту развалину, ко всем чертям», – едва не сказала я, однако что-то в лице Беннетта меня остановило. Он всегда восторгался старинными зданиями и таскал нас с Мейбри смотреть всякие заброшенные руины – сначала в округе Джорджтаун, а потом, когда получил водительские права, еще дальше. Похоже, ему удалось превратить увлечение в любимую работу. Я почувствовала укол зависти – Беннетт и Мейбри преуспели в том, в чем я потерпела крах. Когда мы были детьми, считалось, что из нас троих я стану самой успешной, но на сегодняшний день в моем списке целей и достижений нет ни одной галочки.

– Он напоминает мне тебя.

Я была погружена в созерцание собственного ничтожества и все прослушала.

– Что, прости?

– Этот дом, Карроумор.

– Потому что он тоже ничего собой не представляет? – Я вгляделась в лицо Беннетта.

Это шутка или оскорбление?

– Потому что он тоже ждет восстановления. Вы оба должны найти свое место в мире. Пусть все видят вашу силу и красоту.

– Ага, типа феникс, восстающий из пепла, – саркастически заметила я.

– Да, вроде того, – без тени улыбки отозвался Беннетт. – Кстати, я обратил внимание еще на одну деталь: кто-то ухаживает за домиками для ласточек.

– С чего ты взял?

– Они слишком уж чистые. Птичкам такое не под силу. Это дело рук человека.

Я вспомнила – в прошлый раз что-то меня зацепило, но я так и не поняла, что именно. Да, точно: домики для ласточек.

– Наверное, Сисси.

Беннетт покачал головой:

– Я уже ее спрашивал. Сперва я решил, это твоя мама, но…

– Что?

– На заднем крыльце лежал моток бечевки и два новеньких домика. В прошлый раз их там не было. Так что это не Айви.

– Странно… но не загадка века. Возможно, за домиками присматривает кто-то из маминых подруг.

– Хорошая мысль. Спрошу маму, вдруг она.

Я кивнула:

– Спасибо за прогулку. Было здорово.

Беннетт улыбнулся.

– Я очень рад. Жаль только, что ты не спела ту песню. – Он сунул руки в карманы. – Кстати, о птичках. Мама приглашает тебя на ужин, пока ты не умчалась в Нью-Йорк. Она увлеклась здоровой пищей, так что разносолов не обещаю. Я поживу у родителей, чтобы не мотаться в Колумбию и обратно, пока не разберемся с Карроумором. Говорю на случай, если вдруг тебя посетит желание меня увидеть. И вернуть футболку.

Я с готовностью начала стаскивать ее с себя.

– Не торопись, еще холодно. Ну и потом, ты, наверное, захочешь ее постирать.

– Ладно, – неохотно согласилась я. – Извини… конечно, постираю. Еще раз спасибо.

– Все-таки жаль, что ты так и не спела.

Поднявшись на крыльцо, я решила, что мы с Беннеттом старые друзья и можем не стесняться друг друга, и запела во все горло:

– О, это пре-крас-но-е утро!!!

Даже закрыв за собой дверь, я по-прежнему слышала его смех.