Новая карта мира. Энергетические ресурсы, меняющийся климат и столкновение наций Ергин Дэниел

Глава 17

G2 («Большая двойка»)

Нагромождение всевозможных G (от Great) может сбить с толку. Все знают G-7 («Большую семерку»), которая когда-то превратилась в G-8 («Большую восьмерку»), а потом, после исключения России, вновь стала G-7. Кроме того, существует группа G-20, объединяющая 20 ведущих экономик мира, – в нее входят не только страны «Большой семерки» и Европейский Союз, но и крупнейшие развивающиеся рынки, среди которых Китай, Индия, Бразилия и Саудовская Аравия. Многие считают, что G-20 предназначена для того, чтобы стать «советом директоров» мировой экономики, но она все еще остается дискуссионным клубом.

Теперь, чтобы запутать еще больше, скажем о G-2 («большой двойке»). Ее не существует, по крайней мере официально. Но тем не менее она вполне реальна и является самой весомой из всех остальных G. Она влияет на будущее мировой экономики – да и на все остальные сферы жизни в этом столетии, – и гораздо больше, чем все другие вышеупомянутые группы. В «большую двойку» входят два государства – Соединенные Штаты Америки и Китай, на которые приходятся 40 % мирового ВВП и 60 % военных расходов. Название «большая двойка» не обозначает альянс или форум для принятия решений. Скорее, оно указывает на важность отношений между этими странами, на их новое соперничество и их влияние на весь остальной мир.

Еще совсем недавно считалось, что Соединенные Штаты и Китай обречены быть все более зависимыми друг от друга – у них интегрированные цепочки поставок (айфоны разработаны в США, но производятся в Китае), торговый оборот превышает 700 млрд долл., американские инвестиции в Китай объемом 116 млрд долл., китайские инвестиции в США объемом 60 млрд долл.; плюс более 360 000 китайских студентов в американских университетах, которые приносят в американскую экономику 13 млрд долл.[127]

Эта взаимозависимость получила серьезный импульс в 2001 г. благодаря вступлению Китая во Всемирную торговую организацию (ВТО), которое Билл Клинтон назвал «одним из самых важных достижений в области внешней политики» за время своего пребывания на посту президента. Цель американского президента заключалась в том, чтобы справиться с реальностью быстрорастущей экономики Китая и встроить ее в рыночную систему мировой торговли, что, по словам Клинтона, означает, что действия Китая будут впервые «подчиняться правилам и решениям, принятым и вынесенным 155 государствами». Эта взаимозависимость открыла китайский рынок для американского бизнеса и способствовала росту мировой экономики. Если смотреть на вопрос шире, то взаимозависимость и взаимодействие стимулировали открытие Китая и конвергенцию интересов двух стран, что снижает риск возникновения конфликта. В этом состояла суть идеи, которая стояла за, как мы говорим, консенсусом по вопросу ВТО. Несмотря на критику, звучавшую тогда, не существовало никакой реальной альтернативы перед лицом растущей мощи Китая[128].

Но консенсус по вопросу ВТО был сломан, уступив дорогу новому консенсусу по вопросу конфронтации. Вера во взаимодействие уступила дорогу отчужденности и новой эпохе соперничества – торговым войнам и конфликтам вокруг экономических проблем и вопросов безопасности, разговорам о разъединении двух экономик, гонке вооружений и тому, что будет рассматриваться как борьба за экономические модели и в конечном итоге за главенство в мире в оставшуюся часть текущего столетия. Некоторые говорят, что все вместе это уже можно назвать холодной войной. Серьезные ограничения людей и экономические издержки эпидемии нового коронавируса в 2020 г. привели к реальному, пусть и временному разъединению, поскольку воздушные перевозки были отменены, а торговля ограничена; взаимные обвинения росли, и враждебность достигла нового уровня[129].

Означает ли все вышесказанное, что Китай и Соединенные Штаты движутся в направлении к так называемой ловушке Фукидида (термин введен в обиход американским политологом Грэмом Аллисоном)? Эта концепция названа в честь военного историка из Древних Афин. Она обрисовывает опасность войны, вспыхивающей в результате столкновения доминирующей и укрепляющейся державы. Существуют многочисленные примеры таких войн. Впервые концепция была описана Фукидидом в хронике войны между доминирующими Афинами и укрепляющейся Спартой в V в. до нашей эры. Война продолжалась 30 лет и разрушила оба города-государства. Еще один пример – гонка военно-морских вооружений и экономическое соперничество между Великобританией и Германией, перешедшие в Первую мировую войну, которая разнесла в прах мир, проживший целое столетие без больших войн. Итогом войны стало то, что и победители, и побежденные оказались в гораздо худшем положении, а сама бойня заложила фундамент для Второй мировой войны. Естественно, что ни в одном из приведенных примеров не были задействованы огромные арсеналы ядерных вооружений. О кибервойнах речь также идти не могла.

Хотя об обоснованности «ловушки Фукидида» можно спорить, она стала частью лексикона в отношении «большой двойки». «В мире не существует таких вещей, как “ловушка Фукидида”», – заявил председатель КНР Си Цзиньпин во время визита в Сиэтл. И предупредил: «Но если крупнейшие державы будут вновь и вновь совершать стратегические просчеты, они могут создать такие ловушки для самих себя»[130].

Со времени краха советского коммунизма в 1991 г. вплоть до глобального финансового кризиса 2008 г. американская модель управления мировой экономикой в общем и целом принималась всеми. Но катастрофа 2008 г. нанесла удар в самое сердце американской экономики, или, как увидели это китайцы, «в сердце капиталистического мира». Китайская модель экономики, управляемой государством (и партией), предлагала альтернативу. Более того, Китай стал мотором, который сначала вытащил мировую экономику из кризиса, а потом вернул на путь восстановления. Китай больше не чувствовал потребности смотреть на Соединенные Штаты ни как на ориентир, ни как на ролевую модель. С точки зрения Китая, финансовый кризис стал «водоразделом в истории китайско-американских отношений, который постепенно принуждает США относиться к Китаю как к равному». Уже после кризиса один китайский аналитик опубликовал книгу, которая называется «Китайская мечта: великодержавное мышление и военно-стратегическое положение в постамериканскую эпоху» (The China Dream: Great Power Thinking and Strategic Posture in the Post-America Era). В книге говорится о неизбежности конфликта с Соединенными Штатами. В Китае она стала бестселлером[131].

Этот сдвиг был усилен изменением баланса в мировой экономике. Китай превратился в то, чем во времена промышленной революции была Великобритания, – он стал «мастерской мира». Несколько примеров: сегодня Китай является крупнейшим в мире производителем стали (почти 50 %), алюминия, компьютеров и полупроводников, а также редкоземельных металлов, необходимых для производства электромобилей и ветроэнергетических установок. За три года (с 2011 по 2013 г.) Китай потребил больше цемента, чем Соединенные Штаты за весь XX в. Он имеет солидный финансовый вес. Резервы Управления валютного контроля Китая составляют 3 трлн долл. США, почти треть из которых – это государственный долг США[132].

Китай быстро становится страной потребителей – Пекин старается превратить экономику из ориентированной на экспорт в ориентированную на внутреннего потребителя. В 2000 г. в Китае было продано 1,9 млн автомобилей, а в Соединенных Штатах – 17,3 млн. В 2019 г. этот показатель для Китая составил 29 млн, для США – 17 млн[133].

Когда ВВП измеряется в обменных курсах валют, американская экономика все еще крупнее китайской. Если использовать другой основной показатель ВВП – паритет покупательной способности, то Китай уже стал крупнейшей экономикой мира. По этому показателю он превзошел Соединенные Штаты в 2014 г. (Отметим на полях, что экономика Германии превзошла британскую в 1910 г., за четыре года до начала Первой мировой войны.) Конечно, если оценивать экономику по показателю ВВП на душу населения, то в Китае он значительно ниже. Кроме того, необходима проверка на практике для будущего ВВП Китая с учетом демографических последствий политики одного ребенка и социальных изменений. «До сих пор ни одна страна не старела быстрее», – отметил один демограф. В течение ближайших двух десятилетий количество пожилых людей резко возрастет, в то время как численность населения в рабочем возрасте, то есть тех, кто обеспечивает экономический рост, будет так же резко снижаться. Среди других проблем отметим также размер внутренней задолженности и структуру экономики[134].

Если говорить о нефти, то разница между Соединенными Штатами и Китаем разительна. Китай импортирует 75 % потребляемой нефти, поэтому Пекин рассматривает это как одну из причин своей уязвимости и один из факторов, определяющих выбор политической стратегии. Соединенные Штаты испытывали такие же опасения, когда импортировали большое количество нефти. Но благодаря сланцевой революции, если считать на нетто-основе, они являются не крупным импортером, а крупным экспортером нефти.

Соперничество между двумя странами отчетливо видно и с военной точки зрения. «Наши военные всегда сражались с высоким боевым духом», – заявил Си при посещении дивизии, отличившейся в боях с американскими войсками во время Корейской войны. «В прошлом у нас было больше духа, чем стали. Сейчас мы располагаем большим количеством вооружений», – добавил он. И большим количеством денег (добавим мы). За два последних десятилетия военные расходы Китая увеличились вшестеро. Сегодня они составляют 228 млрд долл. по сравнению с 597 млрд долл. у США. Занимающие третье и четвертое места Саудовская Аравия и Россия остаются далеко позади – у каждой из них военные расходы находятся в диапазоне 55–70 млрд долл. Китайские вооруженные силы, выражаясь словами из доклада исследовательского центра RAND Corporation, «превратились из многочисленной, но устаревшей армии в современные боеспособные вооруженные силы». Они «сократили пропасть» с вооруженными силами США. Важно отметить, что у них есть «преимущество близости в большинстве вероятных сценариев конфликта, а географическое преимущество, вероятно, нейтрализует многие военные усилия США». Они также сосредоточены на разработке «широкого спектра ракет, средств ПВО и электронного оборудования», которые смогут «нейтрализовать различные американские вооружения, от кораблей до спутников»[135].

Превосходство Китая в Азии продолжает укрепляться. В начале 2017 г., всего через несколько дней после вступления в должность президента, Дональд Трамп внезапно объявил о немедленном выходе Соединенных Штатов из Транстихоокеанского партнерства, которое охватывало 12 государств, чьи берега омывает Тихий океан (характерно, что Китай в этом торговом соглашении не участвовал), и представляло 40 % мировой торговли. Оно подтверждало обязательства США по отношению к Азии и давало азиатским государствам опору в противостоянии с мощным «магнитным полем» экономики Китая. Для этих государств соглашение было как политическим, так и экономическим. Ход Трампа многими в Азии был расценен как признак ухода из региона и как возможность для Китая заполнить образующийся вакуум. Действительно, один китаец назвал выход Соединенных Штатов из соглашения «огромным подарком» Пекину. Не сдерживаемый больше никаким противовесом, Китай приступил к переговорам по заключению своих торговых соглашений с азиатскими государствами[136].

Си продемонстрировал новый статус Китая как великой державы, когда в 2017 г. принимал на форуме в Пекине 29 лидеров иностранных государств. Он ясно дал понять, что Китай, в отличие от Соединенных Штатов, не намерен поучать их в вопросе прав человека или поддерживать демократических активистов. «У нас нет намерений, – заявил Си, – вмешиваться во внутренние дела других стран, экспортировать нашу социальную систему… или навязывать свою волю». Его послание было тепло воспринято лидерами, привлеченными в Пекин перспективами экономических щедрот Китая[137].

Противостояние «большой двойки» наиболее отчетливо проявляется на двух аренах. Первая – в Южно-Китайском море – в буквальном смысле охватывает географические карты. Вторая – она известна под названием стратегической инициативы «Один пояс, один путь» – представляет собой попытку переписать карту мировой экономики. И там и там важную роль играет проблема энергоносителей.

В отношениях США и Китая есть и другие опасные вопросы, начиная с фундаментальной проблемы Тайваня до Восточно-Китайского моря, где КНР и Япония спорят из-за владения почти не заселенными, но имеющими важное стратегическое местоположение островами, которые японцы называют Сенкаку, а китайцы – Дяоюйдао. Северная Корея, ее ядерные вооружения и ракетная программа являются причиной огромной озабоченности. Но именно Южно-Китайское море представляет собой то, что называют «величайшим очагом напряженности» непосредственно между Соединенными Штатами и Китаем[138].

Глава 18

«Опасная земля»

В апреле 1933 г. капитан французского военно-морского флота Жорж Луи Меземеккер отплыл из Сайгона, крупнейшего порта принадлежавшего тогда Франции Вьетнама. Южно-Китайское море, куда направлялся французский капитан, привлекало лишь рыбаков, а для мировой торговли оно оставалось захолустьем. Миссия капитана Меземеккера заключалась в распространении суверенитета разваливающейся французской колониальной империи в Индокитае на ее отдаленные внешние границы. Для этого он должен был достигнуть региона, обозначенного на навигационных картах как Опасная земля, и объявить владением Франции группу крошечных островков в Южно-Китайском море. Они были известны под названием островов Спратли в честь британского капитана, который обнаружил один из них в 1843 г.[139]

Что касается самих островов, то они совсем не впечатляли – «причуды геологии, мушиные следы на карте, едва торчащие из воды». Вместе с многочисленными скрытыми под водной поверхностью рифами и отмелями они представляли собой огромную опасность для мореплавателей. Даже изданные американскими властями в наши дни инструкции указывают на то, что «уклонение от Опасной земли является единственной гарантией безопасности моряков». Может быть, острова Спратли и похожи на мушиные следы, но они находятся в важнейшей точке карты. Архипелаг занимает площадь 160 000 кв. миль, что почти равно площади штата Флорида, он располагается в нескольких сотнях миль от Вьетнама, немного ближе к Филиппинам. Таким образом, острова Спратли лежат в центре, возможно, самой важной артерии в мире – Южно-Китайского моря.

Флотилия, отплывшая из Сайгона в 1933 г. с грандиозной имперской миссией, состояла всего из трех судов: канонерской лодки, рыболовецкого судна и гидрографического корабля. Официальная цель миссии была обозначена как «недопущение провозглашения суверенитета иностранной державой». Французов беспокоили китайцы, но еще больше их волновали экспансионистские намерения Японии, которая, как опасались французы, пыталась «проникнуть в воды, где доминирует Европа». Французы заявили, что их претензии на острова Спратли неоспоримы, поскольку основаны на декларации о суверенитете, сделанной вьетнамским королевством Аннам еще столетие назад[140].

Пользуясь хорошей погодой, Меземеккер подплывал к одному за другим девяти крошечным островам, и на каждом из них повторялся один и тот же ритуал. Капитаны каждого из трех судов подписывали декларацию о провозглашении суверенитета, затем вкладывали ее в бутылку, которую, в свою очередь, помещали в пограничный столб, установленный на берегу. После этого на каждом острове водружали французский флаг. В заключение процедуры в дело вступал трубач. Единственными зрителями этой сцены была горстка французских моряков, возможно, несколько морских птиц и тишина пустынного моря[141].

В наши дни споры вокруг суверенитета над островами в Южно-Китайском море обостряются. Государства выясняют, кто контролирует острова Спратли, а также еще одну группу островов, расположенных ближе к Китаю и Вьетнаму, которые называются Парасельскими, кто контролирует другие крошечные кусочки суши, едва торчащие из воды, само море и то, что называют территориальными водами. Идет борьба по множеству важнейших вопросов – среди них газовые и нефтяные ресурсы, как разведанные, так и подразумеваемые; значительная часть мировых рыбных ресурсов; контроль над основными морскими путями и потенциально над торговлей, которая проходит по ним. Речь идет также о национальной идентичности, о сдвиге стратегического равновесия и об изменениях в отношениях Китая как с его соседями, так и с Соединенными Штатами. Напоследок не будем забывать о вопросе свободного или ограниченного прохода военных кораблей в местных водах. Все это повышает риск вооруженного столкновения – как случайного, так и умышленного.

Южно-Китайское море, которое называют важнейшей водной артерией в мире, простирается от Индийского океана до Азии и Тихого океана. Его воды омывают берега Индонезии, Малайзии, Брунея, Филиппин, Вьетнама, Китая и Тайваня. Сингапур расположен сразу за его границей. По Южно-Китайскому морю проходят торговые пути, по которым перемещаются товары на 3,5 трлн долл. – это две трети морской торговли Китая и более 40 % Японии. В этот поток входят 15 млн баррелей нефти в сутки – почти столько, сколько проходит через Ормузский пролив, а также треть мировой торговли СПГ. По Южно-Китайскому морю проходит 80 % нефтяного импорта Китая. Его воды крайне важны для обеспечения пищевой безопасности. На него приходится 10 % мирового улова рыбы, 40 % мирового улова тунца. В нем добывают бльшую часть морепродуктов, потребляемых в Китае, крупнейшем потребителе рыбы в мире, и в Юго-Восточной Азии. Утверждают, что «ценность и важность рыбных запасов Южно-Китайского моря» делают «рыбу стратегическим товаром и фактором военно-морского конфликта в Азии». Конфликты вокруг рыбных ресурсов весьма чувствительны, они возбуждают общественное мнение в приморских государствах.

Эти воды пропитаны риском. «Малейшее безответственное действие или разжигание конфликта, – предупредил премьер-министр Вьетнама, – может привести к прерыванию этих громадных торговых потоков с непредвиденными последствиями не только для экономик региона, но и для всего мира»[142].

В отличие от сегодняшнего дня, миссия капитана Меземеккера в 1933 г. была далека от глобальных противоречий. Ее цель была намного проще – усилить позиции Франции в регионе. Тогда новости распространялись медленно. Лишь в конце года новость о миссии наконец достигла ушей министра иностранных дел Китая, который был ею возмущен. Но после нескольких недель обдумывания военный совет Китая предупредил: «Нам следует приостановить игру с французами». Почему? «Наш военно-морской флот слаб, а эти девять островов сейчас для нас бесполезны»[143].

Однако далеко не все были готовы успокоиться, потому что территориальная целостность Китая была объединяющей идеей для националистов, возмущенных «инцидентом девяти островов». Они были мобилизованы из-за «унижения неравноправных договоров» с иностранными государствами, начиная с Нанкинского договора, заключенного в 1842 г. после Первой опиумной войны. Договор требовал от побежденного Китая сдать Гонконг в аренду Великобритании и гарантировать экстерриториальность. Это означало, что британские граждане в Гонконге будут подчиняться британским, а не китайским законам. Целый ряд дополнительных «неравноправных договоров» давал европейским государствам, включая Россию, а также Японии торговые преференции и экстерриториальные юридические права в приморских городах Китая. Кроме того, они получали право осуществлять политический контроль в пределах определенных зон действия концессий. Все это подрывало суверенитет Китая и подчеркивало его слабость.

Предполагалось, что Китайская республика, основанная в 1912 г., модернизирует страну и вернет ей суверенитет. Но начиная с 30-х гг. Китай постепенно выродился в раздробленное государство. Чан Кайши, лидер националистов, унаследовавший руководство Китайской республикой, сражался как против разного рода полевых командиров, так и против коммунистов, одним из лидеров которых был Мао Цзэдун. В 1931 г. японцы захватили Маньчжурию, где была сосредоточена большая часть промышленности Китая, и проломили Великую Китайскую стену.

Если учесть бушующий в стране конфликт и фактический распад государства, то любой новый признак слабости китайских властей, независимо от того, где он проявился, вызывал возмущение и тревогу. Но в отсутствие военно-морского флота, способного остановить продвижение французов, «китайское правительство», как написал один историк, обратилось к воинам иного рода – «своим картографам»[144].

С 1933 по 1935 г. были опубликованы различные карты, подтверждавшие суверенитет Китая над значительными участками акватории Южно-Китайского моря, включая расположенные в тысяче миль от основной территории. Многим островам были присвоены китайские названия. Это картографическое наступление возглавлял один из наиболее влиятельных и уважаемых географов Китая Бай Мейчу. Его деятельность вдохновляли не только любовь к широте и долготе, но также националистические убеждения. «Любовь к своей нации – это главный приоритет в изучении географии, – говорил он, – в товремя как создание нации – это то, для чего нужно изучать географию». Для пущей наглядности и ради обучения нации он уже в 1930 г. изготовил «Карту национального унижения Китая». По словам географа, одна из его целей заключалась в том, чтобы «помочь простым людям быть патриотами».

В 1936 г. он нарисовал карту для своего «Атласа строительства нового Китая». На карте была изображена U-образная линия – некоторые назвали ее «коровьим языком», – спускавшаяся вниз вдоль берега Южно-Китайского моря почти до Голландской Ост-Индии (сейчас это Индонезия). Все, что находится выше линии, утверждал Бай Мейчу, принадлежит Китаю. В описании карты он написал, что Южно-Китайское море – это «жизненное пространство китайского рыбака. Суверенитет, конечно, принадлежит Китаю»[145].

Почти девять десятилетий спустя карта Бай Мейчу остается в центре конфликта вокруг Южно-Китайского моря.

После Второй мировой войны, в 1947 и 1948 гг., националистическое правительство, основываясь непосредственно на карте Бай Мейчу от 1936 г., опубликовало новую карту, согласно которой Китай контролировал архипелаг Спратли, Парасельские острова и всю южную часть Южно-Китайского моря вплоть до отмели Джеймс Шоал, расположенной у самого побережья современной Индонезии. Согласно официальному заявлению того времени, это разграничение последовало за решениями китайских «правительственных департаментов… перед антияпонской войной… Соответственно, оно должно оставаться неизменным»[146].

В то время Китай был охвачен ожесточеннейшей войной между националистами во главе с Чан Кайши и коммунистами Мао Цзэдуна. Мао победил. Под вечер 1 октября 1949 г., стоя на трибуне на Вратах небесного спокойствия в Пекине, он объявил об основании Китайской Народной Республики. «Мы, 475-миллионный народ Китая, встали с колен», – заявил он. Китай, сказал Мао, «никогда не будет страной, которую можно оскорблять и унижать». Что касается Чан Кайши, то он вместе со своими сторонниками-националистами бежал на Тайвань, куда последовали также те, кто спасался от наступления коммунистов. Китайская республика по-прежнему существует на Тайване, она процветает и является основным источником инвестиций в экономику материкового Китая, но постоянно опасается насильственного воссоединения с ним[147].

Что касается материкового Китая, то новое коммунистическое правительство приняло карту Бай Мейчу, очертив свои притязания на Южно-Китайское море – сначала с 11 пунктирами, затем с девятью, после чего добавило десятый, расположенный восточнее Тайваня, демонстрируя тем самым, что остров является неотъемлемой частью Китая. Несмотря на добавление десятой черточки, китайская карта (и видение истории) по-прежнему известна под названием «Карта девяти пунктиров». В 2013 г. один выдающийся китайский географ заявил, что карта Бай Мейчу «глубоко запечатлелась в сердцах и умах китайского народа». Сегодня, когда вы летите в Китай, откройте журнал, распространяемый в самолетах авиакомпании Air China, и увидите карту, на которой изображена линия из девяти пунктиров, напоминающая своими очертаниями длинный коровий язык, который далеко вдается в Южно-Китайское море, почти достигая побережья Малайзии.

Глава 19

Три вопроса

Противоречия вокруг Южно-Китайского моря касаются островов и определения понятия территориальных вод. Их можно понять через призму трех основных конфликтов.

Во-первых, кто владеет крошечными клочками суши, виднеющимися из вод Южно-Китайского моря? Важность этого вопроса заключается в том, что юрисдикция над водами зависит от суверенитета над клочками суши. Этот самый вопрос суверенитета является главной проблемой в отношениях между Китаем и государствами Юго-Восточной Азии. Китайцы заявляют, что их притязания уходят корнями в историю. Китай сжато и точно изложил свой взгляд на суверенитет в документе от декабря 2014 г.: «Китай имеет неоспоримый суверенитет над островами Южного моря и прилегающими водами. Китайцы действовали в Южно-Китайском море более 2000 лет назад. Китай был первой страной, которая открыла, назвала, исследовала и эксплуатировала ресурсы Южно-Китайского моря и первая неизменно осуществляла суверенную власть над ними. В 30–40-х гг. Япония незаконно захватила часть островов Южно-Китайского моря в ходе ее агрессии против Китая. После окончания Второй мировой войны китайское правительство возобновило осуществление суверенитета над островами Южно-Китайского моря»[148].

Другие страны оспорили китайские притязания на суверенитет, утверждая, что в течение многих веков купцы из Юго-Восточной Азии и их арабские коллеги доминировали в торговле в регионе. К тому же другие страны и ученые-специалисты в области права уверенно говорят, что «исторические права» – это слишком расплывчатое и неоднозначное утверждение, чтобы считаться основой для провозглашения суверенитета. Вьетнам, Филиппины, Малайзия, Бруней и Тайвань – все они оспаривают различные претензии Китая и предъявляют собственные претензии на острова в Южно-Китайском море.

Ни один из спорных островов не представляет большой ценности. Совокупно они имеют площадь, не превышающую половину площади Центрального парка в Нью-Йорке. Ситуацию еще более запутывает то, что существуют разногласия относительно того, являются ли некоторые из клочков суши в море островами с точки зрения международного права или они представляют собой всего лишь «скалы, на которых не может находиться человеческое жилье или осуществляться хозяйственная жизнь». Также «искусственные острова, конструкции и сооружения не могут иметь статус островов», а поэтому не имеют законных прав на воды вокруг них. Но такие острова могут стать фактами[149].

Именно это и происходит в Южно-Китайском море, где Китай вычерпывает миллионы тонн скальных пород и песка – один американский адмирал назвал это «Великой песчаной стеной», – чтобы строить искусственные острова прямо на верхушках коралловых рифов. Пока государства обсуждают концепцию суверенитета, эти новые острова становятся «фактами на воде» – и военными базами, на которых строятся стоянки для военных кораблей, позиции ракетных батарей, а также взлетно-посадочные полосы, на которые смогут садиться китайские стратегические бомбардировщики, платформы для которых можно назвать непотопляемыми «стационарными авианосцами». Правда, и Малайзия, и Тайвань занимались строительными работами по физическому наращиванию участков территорий для обоснования и расширения претензий на прилегающие территории и акватории в Южно-Китайском море, но эти территории имеют ничтожно малую площадь. Работы просто несравнимы по скорости и масштабам с тем, как работал над своими проектами Китай – на сегодня они охватывают около 3200 акров спорных территорий и акваторий. Естественные и искусственные острова дадут Китаю возможность осуществлять непрерывное морское и воздушное патрулирование в Южно-Китайском море. Это, в свою очередь, позволит ему в определенный момент объявить регион опознавательной зоной ПВО, что неизбежно будет оспорено[150].

Второй вопрос заключается в следующем: является ли Южно-Китайское море само по себе – то есть его воды – международными водами (открытым морем, если выражаться юридическим языком) или национальной территорией Китая? Это вызывает озабоченность стран региона, тех государств, чьи торговые маршруты проходят по его водам, коммерческих судоходных компаний и военно-морского флота разных государств. Доказывает ли «Карта девяти пунктиров», что 90 % всей акватории Южно-Китайского моря является территориальными водами Китая? Оригинальная карта издания 1947–1948 гг. называется «Карта китайских островов в Южно-Китайском море». Совсем недавно официальный представитель министерства иностранных дел Китая заявил, что «Китай обладает неоспоримым суверенитетом над Южно-Китайским морем» и также над островами, а китайские юристы утверждают, что Китай имеет «власть над Южно-Китайским морем».

Большинство государств строит свои претензии по морским делам на основе Конвенции ООН по международному морскому праву 1982 г., подписанию которой предшествовали переговоры более 150 государств, продолжавшиеся 14 лет. Но утверждение Китая о том, что девять пунктиров являются государственной границей, которая окружает само море, основывается не на Конвенции по международному морскому праву, а, как говорит Пекин, на «историческом требовании» с «обоснованием в международном праве, включая общее право открытия, владения и исторического правового титула (названия)». Другие государства отвечают, что международное право «не признает историю как основание для морской юрисдикции». С этой точки зрения, чтобы подтвердить свою позицию, Китаю пришлось бы осуществлять эффективный суверенитет над Южно-Китайским морем в течение длительного и устойчивого периода времени и хорошо известным способом. Некоторые скажут, что в дальнейшем Китай сможет заявить о своем долгом суверенитете и использовании, построив и сохранив укрепленные позиции[151].

Третий вопрос касается ИЭЗ – исключительной экономической зоны. Концепция ИЭЗ установлена упомянутой конвенцией по морскому праву 1982 г. ИЭЗ – это не территориальные воды, которые обычно простираются на 12 морских миль от побережья. ИЭЗ простирается на 200 морских миль от побережья. Для большинства государств ИЭЗ подразумевает только экономические права – на рыбные ресурсы в этих водах, месторождения нефти, газа и других полезных ископаемых на морском дне. Китай же полагает, что понятие ИЭЗ дает ему право контролировать корабли, которые двигаются по этим водам. Это сталкивает друг с другом две крупнейшие мировые военные державы – Соединенные Штаты и Китай. Ведь ключевой вопрос, который лежит в основе спора, по словам специалиста по международному праву Роберта Бекмана, заключается не в свободе мореплавания как таковой, а «в свободе осуществления военной деятельности в открытом океане»[152].

Соединенные Штаты неоднократно говорили, что в споре вокруг Южно-Китайского моря не принимают ничью сторону и хотят только его мирного разрешения в соответствии с Конвенцией ООН по международному морскому праву. Китайцы называют эту позицию лицемерной, потому что из-за возражений в американском Сенате Соединенные Штаты сами эту конвенцию не подписали. Однако по вопросу свободы судоходства они занимают твердую позицию. Она заключается в том, что свобода мореплавания является непременным условием морского права – включая «свободу осуществления военной деятельности в открытом море». На этой основе американский военно-морской флот действует во всем мире, включая беспрепятственные проходы через Южно-Китайское море.

Китай, однако, настаивает на том, что иностранные флоты, действующие в исключительной экономической зоне Китая, должны получить его разрешение на вход в ИЭЗ – как в подразумеваемую ИЭЗ в Южно-Китайском море, так и ИЭЗ непосредственно у его побережья. В соответствии с позицией Соединенных Штатов, с которой, как правило, соглашается большинство других государств, корабли американского военно-морского флота могут, например, действовать за пределами 12-мильной зоны в районе Шанхая, не говоря Китаю «с вашего разрешения». Китай же отвергает эту идею, хотя, как это ни странно, он мог бы предложить китайскому военно-морскому флоту паритет – право действовать точно так же на расстоянии 12 морских миль от Сан-Диего или Лонг-Айленда.

В 2012 г. Китай установил контроль над Скарборо-Шол – образующей лагуну цепочкой рифов и скал периметром 46 километров, расположенной в 123 милях от западного побережья Филиппин, и закрыл доступ туда филиппинским кораблям (район получил название в честь британского чайного клиппера «Скарборо», который потерпел там крушение и затонул в 1784 г.).

У Филиппин не было возможности ответить на это с помощью военной силы самостоятельно. Поэтому они ответили с помощью единственного орудия, имеющегося в их арсенале, – Конвенции ООН по международному морскому праву. Они обратились с иском, оспаривающим «линию девяти пунктиров», в международный трибунал, основанный в Гааге в 2013 г. Вьетнам поддержал иск. В 2016 г. трибунал вынес свой вердикт – полностью в пользу Филиппин. Он отверг юридические и исторические претензии «линии девяти пунктиров». Китай сразу выразил несогласие с решением и дал понять, что не намерен признавать его, не говоря уже о том, чтобы принять его или «незаконные претензии» Филиппин. Решение трибунала ничего не изменило[153].

На данный момент представляется, что не существует никаких действенных способов разрешить противоречия между государствами по этому вопросу. Пропасть слишком широка. Например, Вьетнам, опираясь на аргументы, использовавшиеся французской колониальной администрацией, утверждает, что его права восходят к 1816 г., когда королевство Вьетнам провозгласило суверенитет над островами Спратли. Китайцы отвечают, что эта претензия недействительна, потому что в те времена Вьетнам являлся государством, зависимым от Китайской империи, и потому не может требовать суверенитета над чем-либо. Борьба за Южно-Китайское море превратилась в то, что Роберт Бекман, специальностью которого является морское право в Юго-Восточной Азии, называет «игрой карт». «Карты рассказывают вам все», – добавляет он. Но их голоса звучат какофонией.

«Карта девяти пунктиров» может стать отправной точкой и определяющим документом для игры. Но в игре есть и другие карты. Например, на стене в покоях судьи Антонио Карпио в здании Верховного суда Филиппин на улице Падре Фаура в Маниле висит карта, опубликованная неким иезуитом в 1734 г. На этой карте современная лагуна Скарборо-Шол обозначена словом Panacot, которое в переводе с тагалогского языка означает «угроза» или «опасность». Почему это имеет значение? Потому что тагалогский – это основной родной язык на Филиппинах[154].

В 2014 г. Вьетнам представил карту, подтверждающую его претензии, на море, которое в стране называют Восточным. В том же году в «игру карт» вступил игрок, от которого многие ждали новостей. Это был Тайвань – республика Китай. Ведь если уж на то пошло, то «Карту девяти пунктиров» первыми сделали националисты. В 2014 г. правительство Тайваня выставило некоторые оригинальные карты на публичное обозрение. Они не расходились с «Картой девяти пунктиров» Китайской Народной Республики. Но, заявил президент Тайваня Ма Инцзю, карты продемонстрировали, что то, на что националистическое правительство претендовало в 1947 г. с помощью своей пунктирной карты, были острова в Южно-Китайском море, но не вся его акватория.

При этом президент Ма выступил с призывом к заинтересованным странам решать свои споры мирно. Потому что, сказал он, два поезда уже стоят на путях, готовые столкнуться друг с другом. Или, чтобы использовать более подходящую метафору, два флота идут встречными курсами[155].

Глава 20

Мудрость будущих поколений

В предыдущие десятилетия накал конфликтов вокруг Южно-Китайского моря ослабел, потому что страны региона сосредоточились на росте экономики. Это особенно касалось Китая с его годовым экономическим ростом и, что необходимо подчеркнуть, программой «мирного возвышения». Мир был абсолютной необходимостью с точки зрения поддержания таких темпов и укрепления позиций Китая в мировой экономике.

Из своего жизненного опыта Дэн Сяопин знал цену войне и глубоким социальным потрясениям. Будучи верховным лидером Китая в течение двух с половиной десятилетий начиная с 1978 г., Дэн направлял переход Китая к рынку и его интеграцию в мировую экономику. Когда-то он был одним из самых важных помощников Мао, но оказался среди жертв чисток. Сначала Дэн провел несколько лет в ссылке и был простым рабочим на тракторном заводе, потом, в последние годы жизни Мао, находился под домашним арестом. Он имел достаточно времени для того, чтобы подумать, почему революция пошла не по тому пути. Он был свидетелем огромных расходов и колоссальных пустых трат на грандиозные планы Мао и сам пострадал от его правления и «культурной революции». Его сын, которого фанатичные хунвейбины выбросили из окна во время «культурной революции», остался парализованным на всю жизнь и передвигался в инвалидной коляске. Дэн Сяопин по натуре был прагматичным человеком, умеющим решать проблемы. В студенческие годы, являясь коммунистическим пропагандистом во Франции, он одновременно владел рестораном китайской кухни. В пожилом возрасте Дэн признавал, что так никогда и не удосужился полностью прочитать «Капитал» Карла Маркса, потому что у него просто не хватило времени[156].

Хотя о Дэне рассказывают, будто он как-то сказал вьетнамцам, что острова Южно-Китайского моря «принадлежат Китаю с древних времен», он также предложил стратегию решения проблемы: «Это поколение недостаточно мудро для того, чтобы разрешить такой сложный вопрос. Было бы неплохо положиться на мудрость будущих поколений, которые решат его». (Ту же идею он предложил для решения проблем вокруг Восточно-Китайского моря.) Суть его идеи заключалась в том, чтобы дать людям жить своей жизнью – развивать экономики своих стран и увеличивать доходы. В 2002 г. Китай и АСЕАН (Ассоциация стран Юго-Восточной Азии, в которую входят 10 государств) разработали план Свода правил, что являлось прагматичным решением проблемы[157].

Подход Дэна работал более или менее удачно (его называли «двусмысленность на всех фронтах») до 2009 г. В марте китайские военные корабли, авиация и рыболовные суда перехватили американское разведывательное судно «Импеккабл», которое следило за действиями кораблей китайского военно-морского флота примерно в 75 милях от острова Хайнань. Это был конфликт вокруг трактовки концепции ИЭЗ. Американский корабль находился далеко за пределами территориальных вод Китая, которые простираются на 12 миль, хотя и внутри его исключительной экономической зоны. По американской трактовке, это было открытое море, по китайской – этот район находился под сюзеренитетом Китая. Китайские боевые корабли приказали «Импеккабл» уйти. Он не подчинился. Китайские корабли несколько раз совершали маневры рядом с американским кораблем, один раз даже заблокировав его. Столкновения удалось избежать только благодаря тому, что «Импеккабл» произвел аварийную остановку двигателя.

Через два месяца, в мае 2009 г., в качестве реакции на разногласия с Вьетнамом и Малайзией по проблеме Южно-Китайского моря Китай сделал устное заявление в ООН, заявив о своем «неоспоримом суверенитете над островами в Южно-Китайском море и прилегающими водами». Особое значение в заявлении имела короткая поясняющая фраза: «Смотри прилагаемую карту». Это была «Карта девяти пунктиров», сделанная на основе карты, подготовленной в 1936 г. Бай Мейчу. Вероятно, это был первый раз, когда ее официально использовали как часть официального документа и ключевой момент в «игре карт».

В июне 2009 г., спустя почти месяц, китайская атомная субмарина столкнулась с антенной, буксируемой американским эсминцем «Джон С. Маккейн» (назван в честь отца сенатора). Американский корабль принимал участие в военно-морских учениях вместе с флотом шести государств Юго-Восточной Азии. Началась новая стадия борьбы за Южно-Китайское море[158].

В июле 2010 г. в столице Вьетнама Ханое проходил 17-й региональный форум стран – членов АСЕАН. За несколько месяцев до этого некоторые китайские официальные лица и политтехнологи начали использовать выражение «основной интерес» применительно к Южно-Китайскому морю. Это был очень серьезный сигнал, потому что та же формулировка использовалась в Китае применительно к сверхважным проблемам Тибета и Тайваня, и ее можно было интерпретировать как провокационное высказывание. Использование формулировки «основной интерес» вызвало отрицательную реакцию Соединенных Штатов и сильную тревогу в странах Юго-Восточной Азии. Еще до начала встречи некоторые из них призвали Соединенные Штаты сделать в Ханое резкое заявление по этому поводу. И это было именно то, что входило в планы Хиллари Клинтон.

В своей речи Клинтон заявила, что, хотя Соединенные Штаты не собираются принимать чью-либо сторону в специфических спорах по проблеме суверенитета, выход из тупика должен быть найден на многосторонней основе, причем беспрепятственный доступ в Южно-Китайское море должен быть гарантирован. «Соединенные Штаты, как и любая другая страна, – сказала она, – имеют национальные интересы в свободе судоходства, открытом доступе к морским ресурсам Азии и уважении международного права в Южно-Китайском море». «Национальные интересы» – это тщательно подобранное выражение, сказала позже Клинтон, удар в ответ на «основной интерес», о котором заговорили в Пекине.

Когда Клинтон закончила свое выступление, министр иностранных дел Китая Ян Цзечи был, как отметила госсекретарь, «очень зол». Он попросил сделать часовой перерыв в заседании, после чего вернулся – он все еще был вне себя.

Высказывания Клинтон, заявил Ян Цзечи на английском языке, представляют собой «фактическое нападение на Китай». Глядя прямо на Клинтон, он предостерег от «вмешательства извне». «Миру и стабильности в регионе» никто не угрожает. Он будто говорил, что США плетут заговор против Китая.

Затем, задержав взгляд на министре иностранных дел Сингапура, Ян Цзечи провозгласил: «Китай – большая страна, а другие страны – маленькие, и это простой факт».

После этого Ян пристально посмотрел на министра иностранных дел Вьетнама, который председательствовал на встрече, и холодно сказал ему: «Мы – социалисты и должны держаться вместе».

Министр иностранных дел Вьетнама не сказал ничего. В зале было тихо. Затем, подумав немного, министр нашел разумный ответ.

«Сейчас время обеда, – сказал он, – пойдемте пообедаем».

Но на столе осталось то, что можно назвать резким противопоставлением интересов: «основных интересов» Китая и «национальных интересов» Соединенных Штатов[159].

Глава 21

Роль истории

Конфликт вокруг Южно-Китайского моря – это комплексная проблема. Как отметил очень известный высокопоставленный сингапурский дипломат Томми Ко, который руководил переговорами по подготовке Конвенции ООН по международному морскому праву, «конфликт вокруг Южно-Китайского моря касается законов, силы, ресурсов и истории». Эта конфронтация действительно завязана на истории[160].

Символом исторических притязаний Китая является адмирал Чжэн Хэ, известный также по прозвищу Евнух-Три-Драгоценности. Он был главным среди нескольких евнухов-флотоводцев, командовавших огромным флотом Китая, построенным в XV в. Корабли перевозили широкий спектр китайских товаров и имели на борту самое передовое вооружение того времени: орудия, ядра и пушки. Самыми большими судами были массивные «корабли-сокровищницы», в десять раз превосходившие по размерам корабль, на котором почти столетие спустя Христофор Колумб прибыл в Новый Свет. Походы китайских флотов длились два-три года.

Первый поход Чжэн Хэ состоялся в 1405 г., когда он вышел в море во главе армады из 317 судов, 60 из которых составляли «корабли-сокровищницы». Он командовал еще шестью походами, в течение некоторых из них его корабли достигали берегов Аравийского полуострова и даже восточного побережья Африки в районе современной Кении. По пути они везде продавали местному населению китайские товары и продукты. Они также демонстрировали мощь и величие Китая – в формулировке Чжэн Хэ «делая явной преобразующую силу имперской добродетели». Корабли Чжэн Хэ привозили домой не только множество сокровищ и товаров, но и послов, которые лично свидетельствовали свое почтение и воздавали должное императору.

В 1433 г., возвращаясь из похода, Чжэн Хэ скончался. Великий флот пережил его ненадолго. Чиновники-конфуцианцы, важнейшие оппоненты власти евнухов, утверждали, что флот впустую тратит деньги, необходимые для сопротивления вторгающимся с севера монголам. Чиновники хотели уничтожить военно-морской флот, считая его основой власти евнухов. Путешествия за границу вскоре были запрещены. В конце концов огромный океанский флот Китая был сожжен. Евнух-Три-Драгоценности, его походы и его наследие были вычеркнуты из истории[161].

Но в наше время Чжэн Хэ снова начали превозносить как величайший символ торговых отношений Китая с государствами Юго-Восточной и Южной Азии – «как наиболее выдающегося мореплавателя в истории Китая». Имя адмирала популяризируется с помощью мини-сериалов, транслируемых телевидением Китая. В честь шестисотлетия первого похода Чжэн Хэ в городе Нанкин был открыт музей, на создание которого потратили 50 млн долл. Над ним возвышается действительно выдающаяся статуя адмирала – ее высота 50 футов, вес – 50 т. Ее массивность – своеобразное свидетельство знаковости притязаний Китая на Южно-Китайское море[162].

В то время как экономические требования и большие амбиции определяют морскую стратегию Китая, Пекин хочет соответствовать военно-морскому потенциалу Соединенных Штатов в Азии по особенной причине – из-за острова Тайвань. В 1996 г. из опасений, что лидировавший во время президентских выборов кандидат поведет Тайвань к провозглашению независимости, Пекин провел испытания ракет и боевые стрельбы в прилегающих водах. Морские коммуникации и воздушное пространство над районом стрельб были объявлены закрытыми. Вследствие этого порты на западном побережье Тайваня оказались фактически блокированными. Президент Клинтон ответил на это отправкой двух авианосных групп в Тайваньский пролив, отделяющий Тайвань от материкового Китая, якобы для того, чтобы укрыться от плохой погоды. Кризис сошел на нет, но Пекин усвоил урок – он осознал важность могущества на море. В результате было принято решение создать сильный военно-морской флот, который бы гарантировал, что подобное больше никогда не повторится[163].

Ясным воскресным утром в конце августа 2014 г. моряки китайского военно-морского флота собрались в порту Вэйхай на севере страны. Это был тот самый момент «больше никогда». Они прибыли в Вэйхай не для того, чтобы отпраздновать победу, что обычно является причиной для подобных собраний, а вспомнить о поражении – проигрыше Китая Японии в Первой японо-китайской войне 1894–1895 гг., точка в которой была поставлена разгромом китайского флота при Вэйхае. В итоге Япония получила контроль над Кореей и Тайванем, а сам Вэйхай отошел под британский контроль. Все это, вместе взятое, стало особенно унизительной частью «столетия унижений».

В то утро на воду были спущены венки из белых хризантем и красных роз, чтобы почтить память китайских моряков, погибших в битве при Вэйхае. Самым высокопоставленным выступающим на церемонии был адмирал У Шэнли, занимавший тогда пост командующего военно-морскими силами Народно-освободительной армии Китая.

«Возвышение великих государств – это также возвышение великих морских держав, – сказал У Шэнли. – История напоминает нам, что государство не будет процветать без военно-морской мощи». «Столетие унижений», сказал далее китайский адмирал, было результатом недостаточной военно-морской мощи, что так наглядно продемонстрировало поражение столетие назад. «Проведение церемонии на месте той битвы – это возможность вспомнить трагическую часть истории», – отметил он. Но сегодня «море больше не является помехой; история национального унижения ушла в прошлое и никогда не повторится»[164].

В поисках аналогов того, что может произойти в результате военно-морского соперничества США и Китая, снова и снова приходит на ум пример действия «ловушки Фукидида» в начале XX в. – гонка военно-морских вооружений Англии и Германии перед Первой мировой войной и ее трагические последствия. Однако эта аналогия имеет массу оговорок.

Все же англо-американская гонка военно-морских вооружений, выраженная в строительстве линкоров, являлась определяющим фактором геостратегической конкуренции в годы, предшествовавшие Первой мировой войне. Ею были одержимы и в Лондоне, и в Берлине. Она разжигала опасения о намерениях и программах, которые подпитывали друг друга, громоздила один страх на другой, убеждая людей в том, что война между Великобританией и Германией все ближе и ближе.

Эта аналогия внушает такие опасения, что Генри Киссинджер заключает свою книгу «О Китае» эпилогом, озаглавленным «Повторяется ли история» и полностью посвященным этому вопросу с точки зрения американо-китайских отношений. Однако с некоторым беспокойством он приходит к выводу, что «исторические аналогии по своей природе неточны»[165].

Глава 22

Нефть или вода?

Для Китая «импорт» означает все – от железной руды из Бразилии и соевых бобов из Айовы до деталей из Вьетнама, из которых в Китае собирают готовые изделия и продают по всему миру. Но прежде всего «импорт» значит импорт энергоносителей. Потому что энергетика является фундаментом беспрецедентного экономического роста Китая. Энергетика питает глобальную производственную платформу, которая является «мастерской мира», а растущие доходы означают, что будет больше автомобилей, больше авиапутешествий и больше энергии. В 2009 г. Китай превзошел Соединенные Штаты, став крупнейшим в мире потребителем энергии. Сегодня он один потребляет почти 25 % произведенной в мире энергии. Спрос на энергию в стране продолжит увеличиваться, хотя скорость роста, скорее всего, замедлится, поскольку доля услуг и внутреннего потребления становится все больше.

Несмотря на развитие атомной энергетики и увеличение использования возобновляемых источников энергии, почти 90 % энергии в Китае получают, используя ископаемые виды топлива. Структура энергетического комплекса Китая отличается от структуры энергетического комплекса США и Европы тем, что она в значительной степени основана на использовании угля – за счет этого в стране получают почти 60 % энергии. В Соединенных Штатах этот показатель равен всего 15 %. В США важнейшим источником энергии является нефть – 37 %. В Китае – половина от этого, 19 %. Природный газ удовлетворяет всего 6 % спроса, хотя этот показатель быстро растет. Сравните с 28 % в США. Уголь для Китая является в значительной мере надежным внутренним ресурсом. Этого не скажешь ни о нефти, ни о газе, поэтому геополитика в энергетической отрасли является для Пекина вопросом первостепенной важности.

Современной нефтедобывающей промышленности Китая меньше 60 лет. Для коммунистического правительства Мао самообеспечение нефтью было абсолютным приоритетом – причиной тому стали перекрытие поставок нефти во время Корейской войны в начале 50-х гг. и последующие размолвки и пограничные конфликты с «большим братом» – Советским Союзом. Оно стало возможным только в 1959 г. с открытием в Маньчжурии гигантского нефтяного месторождения Дацин, что переводится как «Великое празднество». К началу 80-х гг. нефтедобывающая промышленность Китая не только могла удовлетворить потребности страны, но и позволяла экспортировать излишки, преимущественно в Японию[166].

Однако экономический рост вызвал резкое увеличение внутреннего спроса на нефть, который в конечном итоге превысил объем внутренней добычи. В 1993 г. Китай пересек историческую черту, которая определила его перспективы вплоть до наших дней. Он стал нетто-импортером нефти и с тех пор все сильнее зависит от ее импорта, постепенно теряя самоуверенность, которую обрел, пока полностью обеспечивал свои потребности. В 2000-х гг. в Пекине возникло сильное беспокойство относительно пика поставок нефти, истощения мировых запасов нефти, в результате чего механизм экономического роста может начать работать со сбоями, а то и вовсе отказать. Появились мрачные предчувствия относительно вероятности болезненной конкурентной борьбы за ограниченные ресурсы, особенно с Соединенными Штатами. О похожих опасениях из-за возможной борьбы за ресурсы в те же годы можно было услышать и в Вашингтоне.

За полтора десятилетия, прошедшие после вступления Китая во Всемирную торговую организацию в 2001 г., потребление нефти в стране выросло более чем в два с половиной раза. Сейчас Китай занимает восьмое место в мире по добыче нефти – в стране добывают 3,8 млн баррелей нефти в сутки. Но спрос на нее в Китае намного опережает внутреннюю добычу. Страна стала крупнейшим импортером нефти в мире – в 2020 г. она ввезет 75 % добытой нефти.

Опасения касались не только объемов нефти, но и того, откуда она поступает. Китай является крупнейшим потребителем нефти, добытой в государствах Персидского залива и транспортируемой через Ормузский пролив. Южно-Китайское море – это сверхважная магистраль для импорта нефти. Большая ее часть, добытая как на Ближнем Востоке, так и в Африке, проходит через узкий Малаккский пролив, который выходит в Южно-Китайское море.

Именно это обстоятельство вынудило председателя КНР Ху Цзиньтао предупредить в конце 2003 г. о том, что он назвал Малаккской дилеммой, – о риске зависимости от этого морского пути. Определенные силы, сказал он, могут перерезать этот торговый путь и линию снабжения Китая. Это предупреждение прозвучало спустя несколько месяцев после американского вторжения в Ирак. Китай с трудом верил в то, что вторжение могло быть не связано с чем-то конкретным, и это конкретное означало нефть. Если Соединенные Штаты были обеспокоены доступом к нефти настолько, что вторглись в Ирак, то Китай должен был волноваться точно так же. Таким образом, получение контроля над Южно-Китайским морем приобрело для Китая первостепенное значение – как из-за его важности в качестве транзитного маршрута, так и из-за ресурсов, которые могут залегать под его дном[167].

Как отмечалось выше, почти половина танкерных перевозок нефти в мире осуществляется через Южно-Китайское море – нефть направляется не только в Китай, но и в Японию, и в Южную Корею. Что касается Японии и Кореи, то для них единственно возможной причиной нарушений поставок могут быть только действия Китая. Но для Китая существует только одна реальная сила – Соединенные Штаты и, в частности, американский военно-морской флот. Китайские стратеги сконцентрированы на следующем потенциальном сценарии кризиса: Тайвань угрожает провозгласить независимость, и Китай отвечает с применением силы. США, в свою очередь, перекрывают поставки нефти в Китай через Южно-Китайское море. Что будет дальше – эскалация по непредсказуемому сценарию? В этом заключается часть стратегического обоснования Пекином его «Карты девяти пунктиров» и отстаивания суверенитета над водами Южно-Китайского моря.

А сейчас этот морской путь является важнейшим маршрутом транспортировки не только нефти, но и газа. Традиционно газ не являлся важным компонентом в структуре энергоресурсов Китая, но в последнее время его роль стала намного важнее.

В декабре 2017 г. в Пекине была неожиданно ясная, но очень холодная погода, резкий сильный ветер обжигал лица. Обычный для пекинской зимы загрязненный воздух, закрывавший солнце и горы на севере от города плотной дымкой, от которой жгло глаза и першило в горле, очистился. Загрязнение воздуха вызывает проблемы со здоровьем, является сдерживающим фактором роста ВВП и серьезной социально-политической проблемой, поэтому правительство Китая обещало удовлетворить потребность в чистом воздухе. Это значило, что необходимо физически уничтожить старые мощности по сжиганию угля на северо-востоке Китая, откуда зимние ветры обычно несут загрязняющие воздух частички угля на Пекин. Но зима оказалась холоднее, чем ожидалось, и в регионе образовался дефицит энергии, больницы и предприятия остались без тепла. Сложившаяся ситуация переросла в национальный кризис. Единственный путь быстро решить проблему заключался в импорте большего количества природного газа, и, когда это произошло, мировые цены на СПГ резко выросли. Результатом той зимы стали не только недостаток тепла в условиях леденящего холода, но и острая нехватка природного газа[168].

Китай работает над тем, чтобы гарантировать недопущение подобной ситуации в будущем. В стране добывают собственный природный газ и добились скромных успехов в разработке сланцевого газа. Китай импортирует трубопроводный природный газ из Средней Азии, а сейчас, конечно, получает его и по газопроводу «Сила Сибири». В настоящее время половина импортируемого Китаем газа поступает в форме СПГ. Страна скоро станет крупнейшим импортером СПГ. Но сжиженный газ должен попадать в страну, и это значит, что бльшая его часть будет транспортироваться через Южно-Китайское море.

Ну а как насчет вероятности того, что крупные запасы нефти и газа могут быть обнаружены глубоко под поверхностью дна Южно-Китайского моря?

2 мая 2014 г. группа мощных буксиров вытянула китайскую огромную плавучую буровую платформу в точку, расположенную в 120 милях к востоку от побережья Вьетнама и в 180 милях южнее китайского острова Хайнань. Построенное в 2011 г. судно стоимостью в 1 млрд долл. имело название HD-981 и представляло собой настоящее технологическое чудо по своим размерам и возможностям – его высота составляла 40 этажей, и оно могло бурить скважины глубиной в 10 000 футов под морским дном. Буровую платформу сопровождали целых 80 судов и самолеты. Вьетнамцы, которых это событие застало врасплох, осудили прибытие HD-981 и наспех собрали 35 кораблей, чтобы оспорить право китайской флотилии находиться в этих водах, которые Вьетнам считал частью своей исключительной экономической зоны. Китай в ответ отрезал, что эти воды являются «неотъемлемой частью» его территории.

Район вокруг буровой платформы как будто превратился в арену компьютерной игры – десятки вьетнамских и китайских кораблей старались поразить друг друга, и по меньшей мере один вьетнамский корабль при этом затонул. В самом Вьетнаме вспыхнули уличные протесты, демонстранты поджигали китайские (и тайваньские) предприятия, погибли несколько китайских граждан, почти 7000 китайцев пришлось срочно эвакуировать.

В одну из ночей в середине июля, через два с половиной месяца после прибытия, HD-981 подняла якорь и ушла. Настала очередь китайского сегмента интернета взорваться от националистического угара, критикуя правительство за то, что оно прогнулось под давлением Соединенных Штатов. Официальные власти отвергли обвинение, заявив, что HD-981 завершила работы раньше и поспешила уйти до наступления сезона тайфунов.

Противостояние вокруг HD-981 является одним из самых известных из серии конфликтов, связанных с разведкой месторождений нефти и газа, имевших место в разных районах Южно-Китайского моря. В данном случае китайцы и вьетнамцы были достаточно сильно потрясены, поэтому в конце 2014 г. руководители двух стран пообещали избегать «громкой дипломатии» («дипломатии мегафонов»), которая, как они достаточно сдержанно отметили, может «провоцировать нестабильность» общественного мнения.

Конфликты продолжаются. В июле 2019 г. российская компания «Роснефть» в партнерстве с вьетнамской государственной нефтяной компанией вела бурение в районе, который Вьетнам называет своей исключительной экономической зоной, когда внезапно появившееся в этом районе китайское гидрографическое судно в сопровождении еще двух кораблей начало совершать опасные маневры. Китайский корабль береговой охраны подошел близко к буровой платформе. Китайцы настаивали, что спорные воды являются частью их исключительной экономической зоны. Президент Вьетнама Нгуен Фу Чонг, призывая к сдержанности, заявил, что Вьетнам «никогда не поступится» своим суверенитетом. Министр обороны Китая ответил: «Мы никогда не позволим отнять у нас хотя бы дюйм территории, оставленной нам нашими предками». В октябре китайские корабли ушли в сторону дома. Но они сделали это только после того, как «Роснефть» свернула буровые работы[169].

Но оправдаются ли ожидания относительно перспектив добычи нефти и газа в Южно-Китайском море? В настоящий момент общий объем добычи в странах, прилегающих к Южно-Китайскому морю, – Индонезии, Брунее, Малайзии, Вьетнаме – составляет примерно 2 млн баррелей в сутки. Это составляет меньше 2 % мировой добычи. А что с будущим? Самая высокая оценка размаха исходит от китайского источника – по его оценкам, еще можно найти запасы, составляющие 125 млрд баррелей. Это примерно столько же нефти, сколько в Ираке и Кувейте. Другие прогнозы значительно ниже. Управление информации в области энергетики Соединенных Штатов оценивает неразведанные запасы нефти в 12 млрд баррелей. Оценки международных нефтяных компаний совпадают с прогнозами американцев.

Считается также, что, вероятнее всего, месторождения будут обнаружены ближе к побережью и лишь одна пятая будет находиться в спорных водах. К самым перспективным относятся спорные воды у побережья Филиппин. Районы, расположенные ближе к центру Южно-Китайского моря и вызывающие самые острые разногласия, оцениваются как наименее перспективные из-за тонкости осадочных отложений и отсутствия достаточного давления. К тому же разработка любых ресурсов будет дорогой. И в любом случае считается, что большую часть ресурсов, которые, возможно, будут обнаружены, составляет природный газ, а не нефть.

Конечно, как сказал в начале XX в. один знаменитый американский предприниматель, занимавшийся поисками нефти и газа наугад, «наверняка знает только доктор Дрилл». Продолжающиеся разведочные работы предоставят больше информации о фактическом наличии ресурсов. На данный момент, основываясь на том, что уже известно, можно сказать: открытые запасы нефти значительны для стран, прилегающих к Южно-Китайскому морю, и компаний, которые занимаются разведкой и разработкой этих ресурсов. Однако они несущественны для глобального нефтяного баланса и для удовлетворения будущих потребностей Китая в нефти. Запасы природного газа могут быть больше, но его добыча будет дороже, кроме того, ему придется конкурировать с растущими поставками СПГ и трубопроводного газа.

Если говорить об обеспечении энергетической безопасности Китая, имеют значение не гипотетические ресурсы, которые, может быть, будут обнаружены под морским дном, а сами морские пути[170].

Глава 23

Новые китайские «Корабли-сокровищницы»

Конфликт вокруг Южно-Китайского моря также касается безопасности торговли. Как и почему в Китае произошел колоссальный экономический подъем – это результат действия многих факторов. Но он бы не случился, по крайней мере в текущем масштабе, если бы не революция, произошедшая в американском порту Ньюарк (штат Нью-Джерси). Это была технологическая и экономическая революция в коммерческом судоходстве, изменившая карту международной торговли и оказавшая огромное воздействие как на глобальную экономику, так и на экономику Китая.

Начало революции положил человек, наверняка неизвестный в Китае, да и в остальном мире, – предприниматель из крошечного городка Шу-Хил в штате Северная Каролина. Но Малком Маклин – известный также под прозвищем Маклин Идея-В-Минуту – это одна из самых значимых фигур в истории грузоперевозок.

Начав с создания крошечной автотранспортной компании, которую Маклин превратил в крупное предприятие, он начал «контейнерную революцию» в глобальном торговом судоходстве, которая сегодня является фундаментом мировой экономики. В контейнере нет ничего романтического или эффектного; это стальной ящик, который может иметь длину 20 или 40 футов и высоту 8 или 9 фута. Один автор написал: «У него нет мотора, колес или парусов, он не восхищает тех, кто очарован кораблями, поездами, самолетами, кого покоряют моряки или летчики». Это просто металлический ящик. Но он совершил переворот в экономике, позволив сократить транспортные расходы до крошечной доли по сравнению с тем, чем они были раньше. Использование контейнеров дало возможность резко увеличить скорость погрузки и разгрузки судов. Контейнеры легко перемещаются между кораблями, грузовиками и поездами. Все это позволило превратить производство из местного или регионального бизнеса в глобальный. Без этой «незаметной инновации», писал выдающийся теоретик бизнеса Питер Друкер, «колоссального расширения мировой торговли… – области экономической деятельности, в которой был отмечен самый быстрый когда-либо фиксировавшийся рост, – просто ничего не могло бы произойти»[171].

Маклин никогда не был на корабле. Он просто искал пути снижения расходов и экономии нескольких долларов, перевозя грузы на своих грузовиках вдоль восточного побережья вплоть до Техаса. Идея пришла к нему в голову, когда он был вынужден ждать в своем грузовике, пока портовый грузчик «с трудом перемещал груз по одной штуке за раз». Досада и разочарование Маклина дошли до предела, когда он вдруг подумал, а почему бы не поднять весь кузов в один прием и не переместить его на большее расстояние на корабль.

26 апреля 1956 г. портовые краны в Ньюарке (Нью-Джерси) подняли 58 кузовов грузовиков, за исключением колес и кабин, и перенесли их на списанный танкер времен Второй мировой войны для отправки из Нью-Джерси в Техас. «Мы убеждены в том, что нашли способ объединить экономичность транспортировки по воде со скоростью и гибкостью перевозки автотранспортными средствами», – заявил Маклин. Это было только начало. К началу 60-х гг. контейнерные перевозки стали настоящим бизнесом, лидером которого являлся Маклин. Грузы больше не надо было разделять по коробкам, ящикам и мешкам, их больше не толкали и не поднимали ватаги грузчиков, что занимало много времени и значительно увеличивало затраты. Вместо этого их загружали в контейнеры, поднимали кранами, каждым из которых управлял один оператор, находившийся высоко в кабине, и перемещали между берегом и судном. Мир портовых грузчиков, показанный парой лет ранее в вышедшем в 1954 г. фильме «В порту», уходил в прошлое.

В 1965 г. начались первые регулярные рейсы контейнеровозов между портами Соединенных Штатов и Европы. Но Маклин устремил взор в сторону Азии, начав снабжение американских войск во Вьетнаме. Это положило начало контейнерным перевозкам на Тихом океане.

Следующий шаг Маклина заключался в том, что он стал направлять пустые после разгрузки во Вьетнаме корабли в Японию, чтобы они забирали там контейнеры, загруженные дешевыми товарами, предназначенными для американских потребителей. Производители из азиатских «тигров» – Южной Кореи, Тайваня, Гонконга и Сингапура – последовали его примеру. Именно распространение этого новшества, а также сетей и систем, которые его внедрили, способствовало интеграции Восточной Азии в мировую экономику[172].

В 1980 г., через год после того, как Дэн Сяопин начал свою реформу, Маклин запустил контейнерные перевозки в Китай. Через два года китайская государственная компания China Ocean Shipping Company начала контейнерные перевозки на западное побережье Соединенных Штатов. Быстрый экономический рост Китая и расширение его экспорта не были бы возможны без флота контейнеровозов, перевозившего произведенные им товары на мировые рынки при очень низких дополнительных издержках. Это применимо как к товарам, произведенным в Китае, так и к цепочкам снабжения, для которых Китай являлся хабом.

В день похорон Маклина в 2001 г. на контейнеровозах по всему миру раздались гудки в честь человека, который так много сделал для того, чтобы связать мировую экономику воедино. В некрологе Маклина издание Journal of Commerce назвало контейнеризацию «самым значительным событием в судоходстве после перехода от паруса к энергии пара»[173].

Сегодня семь из десяти крупнейших в мире контейнерных портов находятся в Китае, крупнейший из них – Шанхай. Лишь один Китай обеспечивает более 40 % мировых контейнерных перевозок. В свою очередь, торговля дает почти 40 % ВВП Китая, что делает поддержане вывоза товаров, импорт нефти и другого сырья наиболее существенными факторами экономического роста и фундаментом политической и социальной стабильности.

Эти контейнеровозы являются для Китая современными «кораблями-сокровищницами», настоящими наследниками великого флота Чжэн Хэ из XV в. Это те корабли, которые позволили Китаю занять его текущее положение в мировой экономике и торговле.

Глава 24

Тест на благоразумие

Конфликты в Южно-Китайском море могут касаться нефти, природного газа и торговых путей. В то же время, как полагают эксперты лондонского Международного института стратегических исследований, «разногласия вокруг Южно-Китайского моря по своей сути касаются политики на основе военной мощи». С точки зрения стратегии, это одна из самых острых проблем между Китаем и Соединенными Штатами. Китайские представители часто говорят, что Америка пытается «сдержать» и «окружить» поднимающийся Китай. Для Соединенных Штатов здесь речь идет о свободе судоходства и отношениях со странами Юго-Восточной Азии. С окончания Второй мировой войны Соединенные Штаты – гарант открытых морских коммуникаций, поддерживающих глобальную стабильность и мировую экономику, объем которой составляет 90 трлн долл. Эти те самые открытые морские коммуникации, благодаря которым Китай добился процветания[174].