Новая карта мира. Энергетические ресурсы, меняющийся климат и столкновение наций Ергин Дэниел

Глава 26

Линии на песке

Летом 2014 г. в интернете появился видеоролик. В нем был показан член до недавних пор, по сути, неизвестной организации ИГИЛ[219], разбрасывающий ногами песок на границе Ирака и Сирии. Позади него были видны испещренные пробоинами от пуль брошенные лачуги, которые обозначали границу между двумя государствами. Боевик говорил, что, топая по песку, он символически обозначает устранение ИГИЛ линии Сайкса – Пико между Ираком и Сирией.

«Линия Сайкса – Пико, – сказал он, наконец мертва. – Мы не признаем границу и никогда не признаем». Его слова были проиллюстрированы изображениями взрывающихся пограничных постов. «Мы сломаем все границы», – заявил боевик.

Этот ролик появился после семи месяцев шокирующих потрясений. В январе 2014 г. группы боевиков ИГИЛ хлынули из Восточной Сирии через границу в Западный Ирак. Боевики передвигались на пикапах, захватывали оружие, громили попадавшиеся им на пути части иракской армии и ополчение, захватывая один город за другим и совершая по пути страшные зверства.

В июне ИГИЛ наконец была остановлена на окраинах Багдада. Это не помешало боевикам объявить о создании нового халифата – Исламского государства. Его территория охватывала треть Ирака и, если добавить сюда попавшие под его контроль части Сирии, была больше территории Израиля и Ливана, вместе взятых, или территории Великобритании. В общей сложности под властью халифата оказалось не менее 8 млн человек.

«Это не просто террористическая группировка, – сказал министр обороны США. – Это выходит за рамки всего, что мы видели до сих пор»[220].

ИГИЛ поставила себе цель заменить границы и национальные государства на халифат – империю, которая базируется не на национальном суверенитете, а на власти ислама и суровых законах VII в. Халифат был призван вовлечь мир в глобальный джихад.

Наступление ИГИЛ стало последним по времени вызовом картам и границам Ближнего Востока, установленным столетие назад, то есть вызовом системе, с которой неразрывно связаны имена Сайкса и Пико. ИГИЛ спровоцировала новый кризис в регионе, который переживал потрясения целый век. Кризис разразился в регионе, имеющем огромное значение для мировой энергетики, и, таким образом, отразился на мировой экономике. Одновременно усилилась конфронтация между Саудовской Аравией и Ираном, которая непосредственно повлияет на будущее региона. Не стоит забывать и о давнем конфликте между Ираном и Соединенными Штатами.

Ну и, наконец, все эти проблемы возникли в момент, когда появилась неясность относительно будущей роли энергетики, оказавшись в центре усиливающейся дискуссии. Смогут ли страны и регионы, которые очень зависят от нефти, полагаться на нее и в дальнейшем? Будет ли нефть играть такую же важную роль в мировой экономике и геополитике в грядущих десятилетиях XXI в., какую она играла в прошлом?

Но в первую очередь надо разобраться, кто такие Сайкс и Пико.

В конце декабря 1915 г. внимательный наблюдатель мог обратить внимание на моложавого англичанина, каждый день проскальзывавшего, стараясь оказаться незамеченным, в здание посольства Франции в Лондоне. Но то, чем занимался этот человек, незаметным остаться не могло – он участвовал в вычерчивании новой карты Ближнего Востока, которая должна была заменить карту распадавшейся Османской империи, карты колониальных сфер, которые в надлежащее время станут национальными государствами, обладающими суверенитетом в современном смысле слова.

Первая мировая война способствовала резкому превращению Марка Сайкса, автора книг о путешествиях и члена парламента от консервативной партии, в ведущего правительственного эксперта по Ближнему Востоку в Лондоне. Сайкс был влюблен в регион с тех пор, как ребенком путешествовал с отцом по Османской империи. После окончания Оксфорда он сам много раз бывал там, и его впечатления легли в основу серии книг. Последняя из них, вышедшая перед самой войной, называлась «Последнее наследие халифа». Из-за своей одержимости Ближним Востоком Сайкс получил прозвище Безумный мулла. С началом Первой мировой войны он вернулся в Лондон, где благодаря своим заслугам и подготовке стал экспертом по ближневосточной политике, что, в свою очередь, привело к тому, что он сыграл важнейшую роль в подготовке новой карты Ближнего Востока.

Его задача заключалась в проведении тайных консультаций во французском посольстве с Франсуа Жоржем-Пико – занимавшим более высокое положение французским дипломатом, про которого кто-то сказал, что он «никогда не был молодым». Пико происходил из семьи, которую долго отождествляли с французскими имперскими амбициями, а сам он занимал должность генерального консула в Бейруте. Несмотря на различия, Сайкс и Пико были едины в своем убеждении, что пятисотлетнюю Османскую империю надо чем-то заменить[221].

В период расцвета власть османов распространялась на большую часть Ближнего Востока и Северной Африки, а также на юго-восточную часть Европы. Она состояла из регионов, но не из национальных образований. Уже задолго до начала Первой мировой войны Османская империя находилась в упадке, ее финансы были в плачевном состоянии. Тогда, в начале войны, империя допустила ошибку, заключив союз с Германией и Австро-Венгрией против Британии, Франции и России. Теперь Британия и Франция были полны решимости, как говорил Марк Сайкс, добиться того, чтобы Османская империя «перестала существовать». Но что должно возникнуть на ее месте?

Для Великобритании значимость Ближнего Востока определялась его стратегически важным расположением на пути в Индию, включая Суэцкий канал. Помимо всего прочего, турецкий султан, он же халиф, духовный лидер мусульман и защитник ислама, призвал к джихаду – священной войне против британцев. Они были встревожены воздействием призывов султана на подданных Британской империи в Индии и в британском протекторате Египте. Амбиции французов имели скорее экономический характер, но также были скрыты под высказываниями о религии, истории, исторической миссии и решимостью «собрать урожай семи столетий усилий Франции», напоминая о Крестовых походах[222].

В декабре 1915 г. Сайкса пригласили в офис премьер-министра Герберта Асквита, чтобы обсудить планы Британии на будущее Ближнего Востока. Сам Асквит был скептически настроен относительно подчинения Месопотамии (так называлась территория, на которой сегодня расположен Ирак) и необходимости «решения любых запутанных административных вопросов… с осиным гнездом арабских племен». Но теперь он в принципе согласился с тем, что предложил Сайкс, – просто-напросто нарисовать для послевоенного Ближнего Востока «линию на песке», определяющую новые сферы влияния под непосредственным контролем европейцев.

Вскоре после этого Сайкс начал тайно посещать французское посольство, чтобы встречаться с Жоржем-Пико. К 3 января 1916 г. они пришли к соглашению (рис. 26.1). «Линия на песке» протянулась от пункта неподалеку от Хайфы на берегу Средиземного моря до Киркука на персидской границе. Территория к северу от линии отходила под французский контроль, территория к югу – под британский. Но на карте было кое-что еще. В «синей зоне» непосредственный контроль будет осуществлять Франция; в «красной зоне» то же самое будет делать Великобритания. Сайкс и Пико резко разошлись по одному вопросу – о Палестине и Святой земле. В конце концов они пришли к соглашению о том, что Британия получит два порта – Хайфу и Акко и полоску земли для строительства железной дороги в Месопотамию. Остальная территория Палестины будет передана под управление международной администрации, форма которой еще не была определена[223].

Пусть словосочетание «Сайкс – Пико» занимает важное место в исторической памяти, но мало кто задумывается над тем, что эти люди рисовали свою карту не на чистом листе бумаги. В своей работе они опирались на существовавшие карты – карты Османской империи – и исходили из наличия ее административных единиц – вилайетов (так назывались провинции), созданных в 1864 г. Три восточных вилайета – это современный Ирак – назывались Багдад, Мосул и Басра. Вилайеты Алеппо, Дамаск и Дейр-эс-Зор образуют современную Сирию. Вилайетом был Бейрут, а хребет Ливан являлся автономным образованием. Иерусалим и территории вокруг него являлись независимым округом, подчинявшимся непосредственно Стамбулу. Хиджаз – территория Западной Аравии, включая Мекку и Медину, – был вилайетом; существовал также вилайет Йемен, который в такие смутные времена фактически находился под контролем османов. Один ученый писал, что не предпринималось никаких усилий, чтобы «рисовать границы провинций так, чтобы они совпадали с границами территорий проживания конкретных племен или наций». Сайкс и Пико рисовали свои линии по картам Османской империи, не учитывая границы проживания этносов[224].

Но это был не только план послевоенного Ближнего Востока. Некоторые британские чиновники на Ближнем Востоке продвигали идею арабского восстания, которое, как они надеялись, вызовет массовые выступления арабского населения против турецких правителей. В качестве лидера антитурецких выступлений британцы видели харизматичного эмира Фейсала. Он был сыном Хуссейна, шерифа (хранителя) Мекки и эмира Хиджаза – западной части Аравийского полуострова. Хуссейн обладал необыкновенной властью как прямой наследник пророка Мухаммеда. К тому же у него был запоминающийся номер телефона – Мекка 1.

У эмира Фейсала был особенный сторонник – молодой англичанин, который приехал на Ближний Восток заниматься археологией. Это был Т. Э. Лоуренс, который со временем стал известен как Лоуренс Аравийский. Когда началась война, он стал офицером британской разведки. Его база находилась в Каире. Два брата Лоуренса были убиты в Европе на Западном фронте. «Они были моложе меня, – писал он, – и мне почему-то кажется неправильным, что я должен мирно жить в Каире». Да он вряд ли стал бы это делать. Его снедала страсть разжечь Арабское восстание. Он организовывал нападения повстанцев на турецкие железные дороги и сделал так, что Фейсал и арабские кавалеристы шли впереди всех, когда войска Антанты изгнали турок из Дамаска[225].

Подготовка карты еще более осложнилась, когда в ноябре 1917 г. министр иностранных дел Бальфур направил барону Лайонелу Ротшильду официальное письмо, в котором заявлялось, что Британия «с одобрением рассматривает вопрос о создании в Палестине национального очага для еврейского народа и приложит все усилия для содействия достижению этой цели; при этом ясно подразумевается, что не должно производиться никаких действий, которые могли бы нарушить гражданские и религиозные права существующих нееврейских общин в Палестине».

Но как это осуществить? В конце мая 1918 г. с грузового парохода, который пришел из Суэца в порт Акаба, расположенный в северо-восточном углу Красного моря, сошел неожиданный пассажир. Он продолжил свой путь на автомобиле, на верблюдах и пешком, пока не достиг затерянной в пустыне долины, где расположился лагерем со своими войсками принц Фейсал, сын шерифа Мекки. Этим пассажиром был Хаим Вейцман, родившийся в России еврей, получивший степень доктора химии в Швейцарии. Во время Первой мировой войны он добился больших заслуг перед Великобританией, сделав несколько открытий, позволивших наладить производство взрывчатых веществ. Вейцман являлся также лидером сионистского движения и важнейшим сторонником Декларации Бальфура.

«Очень честный человек, – сказал Вейцман о Фейсале впоследствии. – Красивый, как картинка». Во время двух последующих встреч Фейсал подчеркивал их близость как «двоюродных братьев по крови… двух главных ветвей семитской семьи, араба и еврея». Казалось, что эмир Фейсал и Вейцман достигли соглашения, которое поддерживало синхронное создание еврейского очага в Палестине и крупномасштабную иммиграцию. Однако Фейсал сделал дополнение: любое такое соглашение основывается на «независимости арабских земель» и объединении «арабов со временем в единую нацию» под управлением Хашимитов – династии, к которой принадлежали шериф Хуссейн и эмир Фейсал. Но это определенно не входило в планы послевоенного мирного урегулирования с точки зрения европейцев[226].

Но существовал один фактор, еще более запутывавший ситуацию. В 1908 г., после семи лет невзгод и разочарований, в отдаленной части Ирана было обнаружено первое на Ближнем Востоке месторождение нефти. Только Первая мировая война продемонстрировала всю важность нефти – не только как топлива для линкоров, но и как горючего для недавних изобретений, которые стали машинами войны: грузовиков, мотоциклов, танков и аэропланов. Нефть и двигатель внутреннего сгорания быстро изменили мобильность и характер боевых действий. Все это сделало нефть важнейшим стратегическим товаром в мире.

В заключительные месяцы войны в секретном докладе «Положение с нефтепродуктами в Британской империи» было подчеркнуто, что Британская империя почти целиком зависит в этом отношении от Соединенных Штатов. Но, будучи ведущей военно-морской державой, Британия не может полагаться на США, президент которых Вудро Вильсон так негативно относится к самой концепции империи. Поэтому Британии необходимо «получить полный и бесспорный контроль над самым большим количеством нефти, какое возможно». Что значило «Персия и Месопотамия». Уже контролируя персидскую нефть, британцы пришли к заключению о том, что установление контроля над «ценными нефтеносными полями в Месопотамии» и гарантирование беспрепятственных поставок нефти до «следующей войны» должно стать «первоочередной военной целью»[227].

С распадом в результате войны четырех империй – Германской, Российской, Австро-Венгерской и Османской – карты Европы и Ближнего Востока должны были измениться официально. В этом заключалась цель Версальской мирной конференции, которая прошла неподалеку от Парижа в 1919 г.

Никто так не ожидал своего участия в переговорах о будущем послевоенного Ближнего Востока в качестве центральной фигуры, как Безумный мулла, британский эксперт по Ближнему Востоку. Но когда Марк Сайкс прибыл в Париж, он был уже безнадежно болен, отравлен, как он говорил, чем-то, что он подцепил в Алеппо, болезненно худ и питался в основном консервированным молоком. Но, несмотря на это, он был решительно настроен помочь сформировать послевоенный Ближний Восток. Однако через месяц после открытия Версальской конференции Марк Сайкс, еще более слабый из-за гриппа, скончался в своем номере в отеле «Лотти»[228].

Большая часть соглашения Сайкса – Пико была утверждена еще до начала конференции. Но оставалось еще кое-что. По соглашению Мосул, столица одноименного вилайета с многочисленным курдским населением, подпадал под контроль Франции. Но в Версале после перепалки, которую некоторые назвали «собачьей свалкой», британцам удалось перехватить контроль над Мосулом и переместить его в свою сферу влияния. Как писал один британский чиновник, главная причина схватки заключалась в ожидании того, что «крупнейшее в мире месторождение нефти простирается вплоть до Мосула и за него».

В соответствии с Версальским мирным договором была создана Лига Наций и учреждена система мандатных территорий, представлявшая собой переходную стадию между колониями и сферами влияния, с одной стороны, и идеей президента Вудро Вильсона о самоопределении – с другой. Государства-мандатарии обязывались руководить своими мандатными территориями, направляя их к обретению полной независимости[229].

Процесс подготовки карт, начавшийся с соглашения Сайкса и Пико, завершился подписанием Севрского договора в 1920 г. и Лозаннского договора в 1923 г. Процесс в основном формализовал границы, установленные Сайксом и Пико, но с некоторыми важными корректировками. Турция была лишена регионов с арабоязычным населением, Франция получала мандат на управление арабской Сирией и Ливаном – новой страной, расположенной по обеим сторонам хребта Ливан и населенной преимущественно христианами-маронитами. Месопотамия переходила под британский мандат; Аравия входила в британскую сферу влияния. Палестина, включая Трансиорданию, также становилась британской мандатной территорией. Британия становилась ответственной за создание национального очага для еврейского народа в Палестине. На части этой мандатной территории, расположенной восточнее реки Иордан, была создана Трансиордания, отдельная арабская область, получившая собственное правительство. В Турции генерал Мустафа Кемаль, ставший позднее известным как Ататюрк (отец турок), сверг остатки османского режима и заменил их на светскую республику, которую пытался модернизировать. Ему удалось сохранить турецкий суверенитет над Анатолией и вернуть области в районе Алеппо, в результате чего граница стала проходить рядом с этим сирийским городом.

Таким образом была сформирована современная карта Ближнего Востока, ставшая результатом переговоров, которые начались в 1915 г. и закончились лишь в 1923 г. Но наряду со всеми остальными шагами соглашение Сайкса – Пико всегда будет символом того, как появились национальные государства региона. Даже через более чем сто лет после ее создания она будет оставаться мишенью и объединяющим лозунгом для тех, кто хотел бы изменить порядок, на основании которого она была подготовлена.

Британские власти были решительно настроены объединить три восточных вилайета, или провинции Османской империи, в единую страну под их мандатом. Сначала они назвали ее Месопотамия, но она стала Ираком. В стране проживали курды в Мосуле и на севере, мусульмане-сунниты в Багдаде, на севере и на западе, мусульмане-шииты в Басре и на юге. Проблема заключалась в том, что эти группы не имели общей идентичности. Басра была ориентирована на Персидский залив и далее на юг в сторону Индии; Багдад – на восток, на Персию; Мосул смотрел на запад – в Турцию и Сирию. Существовавшие различия этим не ограничивались. Население Ирака состояло из курдов, ассирийцев-христиан (иногда их называли несторианцами), бежавших из Турции, евреев (самая многочисленная часть населения Багдада), езидов, проживавших компактно в районе горного хребта Синджар (расположен на северо-западе Ирака и северо-востоке Сирии), а также туркоманов, персов, армян, халдеев, сабеев. Но, естественно, подавляющее большинство составляли арабы. Однако и они были разделены – большая часть арабов исповедовала ислам шиитского толка, меньшая была суннитами. Чтобы решить проблему объединения и управления страны, британцы назначили короля – эмира Фейсала, номинального предводителя Арабского восстания и шерифа Мекки. Он был под рукой и с недавнего времени сидел без дела – французы свергли его с трона короля Сирии. Восшествие Фейсала на новый трон в Багдаде было одобрено в ходе плебисцита удивительным большинством в 96 % голосов, что еще более удивительно для страны, подавляющее большинство населения которой было неграмотно. Коронация состоялась 23 августа 1921 г. под звуки британского гимна «God Save the King», выбранного в спешке, потому что Ирак еще не имел собственного гимна[230].

Через шесть лет, в 1927 г., произошло еще одно примечательное событие – на северо-востоке Ирака была обнаружена нефть. «Никогда больше мы не будем мучиться из-за язвительных замечаний тех, кто предлагал побиться об заклад о том, что они выпьют всю нефть, найденную в Ираке, – сказал один из инженеров проекта. – С этого момента мы действительно были на карте». Хотя в Иране нефть нашли почти на двадцать лет раньше, это было первое месторождение нефти, обнаруженное именно на арабских территориях Ближнего Востока.

Действие британского мандата на Ирак закончилось в 1932 г., и он стал независимым государством. Великая цель Фейсала была, таким образом, достигнута. У короля, однако, было мало возможностей насладиться суверенитетом, потому что он скончался годом позже. После себя он оставил грустное замечание относительно будущего своего государства. «Я убежден в том, что в государстве Ирак нет иракского народа, – писал он, – есть только разрозненные группы, не испытывающие патриотических чувств». После смерти Фейсала неотъемлемой частью политической жизни Ирака стали военные перевороты. В отличие от Ирака, выход Сирии из-под французского мандата продолжался значительно дольше и был намного более бурным; она стала полностью независимой республикой только в 1946 г.[231]

Еще через два года, в мае 1948 г., закончилось действие последнего мандата на Ближнем Востоке. В соответствии с резолюцией ООН, призывавшей к образованию в Палестине двух государств, и на фоне холокоста Израиль провозгласил свою независимость. Пять арабских государств немедленно начали войну против него, но она закончилась победой Израиля. В результате на Ближнем Востоке было основано еврейское государство.

Поражение арабов вызвало гнев на всем Ближнем Востоке. Кроме того, оно повлияло на одного египетского офицера, участвовавшего в этой войне: Гамаль Абдель Насер больше не был египетским националистом, он стал арабским националистом. Через четыре года, в 1952 г., в возрасте 34 лет он возглавил переворот, в результате которого дородный король Фарук был свергнут и изгнан вместе с доминировавшим в Египте британским влиянием.

Насер был первым послевоенным лидером, который задался целью ниспровергнуть карты, рожденные в результате Первой мировой войны, и, как он писал, уничтожить «колючую проволоку, обозначающую границы, разделяющие и изолирующие страны». Вместо этого он хотел объединить их народы в единую арабскую нацию. Проведенная им в 1956 г. национализация Суэцкого канала и последующее успешное сопротивление вторжению армий Британии, Франции и Израиля сделали из него того самого героя, которого, как писал он несколькими годами ранее, жаждал увидеть Ближний Восток. Насер, пропагандируя бренд воинствующего арабского национализма, выступал против системы национальных государств, возникшей после Первой мировой войны. Мишенями его выступлений и передач влиятельной радиостанции «Голос арабов» (Voice of the Arabs) были Соединенные Штаты, Великобритания, Израиль и «феодальные», «реакционные» арабские монархии, в первую очередь Саудовская Аравия и Кувейт. Ближневосточная нефть, говорил Насер, является одним из ключевых источников энергии для арабской нации. Свержение богатых нефтью монархий обеспечит ее этой энергией[232].

Казалось, что Насер находится на пути к установлению нового порядка в регионе, когда в 1958 г. сирийские военные осуществили переворот и заявили о своей лояльности ему, что привело к слиянию Египта и Сирии в, как считалось, единое государство – Объединенную Арабскую Республику.

Но затем, в 1961 г., другая группа офицеров захватила власть в Дамаске и сразу вывела Сирию из нового государства. В следующем году Насер отправил войска в Йемен, чтобы вмешаться в гражданскую войну. Он рассчитывал на быструю победу, что усилило бы его влияние. Однако расчеты не оправдались – египтяне ввязались в длительную войну против партизан – сторонников монархии. В результате оказалось, что гражданская война в Йемене – это «опосредованная война» (война чужими руками) между Египтом и Саудовской Аравией. К последней присоединился Иран, поддержав партизан. Одним из результатов войны стало создание Общества ирано-арабской дружбы, бюро которого открылись в Тегеране и Эр-Рияде. Для Насера Йемен стал тем, что он со временем назовет своим Вьетнамом, военным и политическим болотом, которое стало еще одной проблемой для крайне запущенной экономики Египта.

В 1967 г. Насер объявил: «Весь наш народ готов к войне». Ее целью было «полное уничтожение Израиля». Но израильтяне сделали ход первыми. Поражение Египта в арабо-израильской войне 1967 г., в ходе которой он потерял Синайский полуостров, нанесло тяжелый удар по позициям и репутации Насера. Он был унижен, потому что ему пришлось обращаться за финансовой помощью к тем самым монархиям (Саудовской Аравии и Кувейту), которые он так поносил. У Насера был диабет, и он безвременно скончался в 1970 г., в возрасте 52 лет[233]. Географическая карта Ближнего Востока осталась неизменной, но на геополитической карте произошли изменения.

Глава 27

Иранская революция

Сегодняшний конфликт между Саудовской Аравией, крупнейшим производителем нефти среди стран – членов ОПЕК, и Ираном, занимающим третье место, – это борьба за доминирование на карте Ближнего Востока. Она идет в форме столкновения религий, идеологий, национальных интересов и стремления к первенству. Нефть является неотъемлемой частью этого конфликта, а его последствия, в свою очередь, будут иметь глобальный характер.

Презрение, с которым Иран и Саудовская Аравия относятся друг к другу, едва скрыто. Верховный руководитель Ирана, аятолла Али Хаменеи, клеймит саудовскую королевскую семью как «греховных идолов высокомерия и колониализма», «идиотов», «дойных коров американцев», «бессердечных и кровожадных»[234].

Саудовский кронпринц Мохаммед бин Салман, известный также как МБС, в свою очередь, называет Али Хаменеи «Гитлером Ближнего Востока, пытающимся завоевать весь мир». МБС добавляет: «Если вы видите на Ближнем Востоке какую-нибудь проблему, то найдете Иран»[235].

Религиозные корни этой борьбы уходят корнями в VII в. и войну, разразившуюся после смерти пророка Мухаммеда. Кто должен стать его преемником – тесть Абу Бакр или двоюродный брат и зять Али? Сунниты были последователями Абу Бакра, который стал первым халифом. Но шииты – партия Али оспаривали законность его избрания тогда и оспаривают до сих пор. Сунниты и шииты считают друг друга еретиками.

Конечно, для всех мусульман, как суннитов, так и шиитов, священными городами являются расположенные в Саудовской Аравии Медина и Мекка с ее мечетью Аль-Харам (Большая мечеть). Шииты живут главным образом в теократическом Иране, Ираке и Бахрейне, где они составляют большинство, а также на востоке Саудовской Аравии, в Сирии, где правящие алавиты, как считается, являются боковой ветвью шиитов в Ливане, Азербайджане, Пакистане и Индии. Кроме того, йеменские хуситы сегодня, да и всегда, считались сектой, близкой к шиитам[236].

В 60-х гг. шиитский Иран, где правил шах Мохаммед Реза Пехлеви, и суннитская Саудовская Аравия совместно противостояли многочисленным общим врагам: советскому вмешательству, баасистам и арабскому социализму, но прежде всего Насеру и его панарабской кампании. Но в начале 70-х гг., когда британцы решили, что больше не могут позволить себе сохранять военное присутствие в Персидском заливе, шах при мощной поддержке Вашингтона решил превратить Иран в региональную державу, жандарма зоны Персидского залива. Саудовцы посчитали шаха «страдающим манией величия»[237].

Шах выступал за ускоренную модернизацию и быстрый экономический рост. Четырехкратный рост цен на нефть после кризиса 1973 г. и хлынувший в страну поток нефтедолларов позволили ему двигаться в избранном направлении еще быстрее и тратить намного больше на закупку вооружений. Нефтяное богатство сделало Иран показательным примером «ресурсного проклятия» – оно привело страну к безудержной инфляции, растущим как грибы трущобам, беспорядочным и непродуктивным расходам, распространенной повсеместно коррупции. Все эти явления в совокупности стали причиной социальной неустроенности, питающей растущее недовольство и оппозицию на всех уровнях политического и социального спектра.

Самым упорным противником шаха был аятолла Рухолла Хомейни, аскетичный, бескомпромиссный, крайне набожный шиитский религиозный деятель, непреклонный в своем сопротивлении и безжалостный в уничтожении всех, кто стоял на пути воплощения его идеи о том, что в Иранской республике должно править духовенство. Находясь в изгнании, он призывал к исламской революции. Из-за забастовок и массовых демонстраций страна скатывалась к хаосу, сопровождавшемуся насилием. В январе 1979 г. режим шаха рухнул, и он покинул Иран. Через две недели аятолла Хомейни возвратился из изгнания, встретив горячий прием. Вскоре он провозгласил себя верховным руководителем революции.

Критики шаха спешили поддержать Хомейни. Известный профессор из Принстонского университета в газете The New York Times возвещал, что Хомейни реализует столь необходимую модель «гуманного управления в стране третьего мира». Хомейни и его сторонники стремились укрепить свою власть. Через несколько месяцев, еще в 1979 г., на крыше его штаб-квартиры было расстреляно несколько сотен человек. В ноябре, после того как шаху разрешили въехать в США, чтобы лечиться от рака, группа молодых фанатиков захватила американское посольство в Тегеране. Они взяли в заложники 52 американских дипломатов и продержали их 444 дня в унизительных условиях.

Хомейни и его сподвижники использовали захват заложников как возможность полностью сосредоточить власть в своих руках. Хомейни ввел новую конституцию, которая является основой политической власти в Иране и в настоящее время. Она узаконила velayet-e-faqih (дословно «государство просвещенных», по сути – власть религиозных (исламских) правоведов). При этом Хомейни имел право решающего слова как главный правовед или верховный лидер. Так как Хомейни получил власть от Аллаха, его слово является неоспоримым. Верховный руководитель осуществляет контроль над Советом стражей конституции, который утверждает кандидатов на ключевые посты в стране и дает окончательное одобрение законопроектам. Верховный руководитель контролирует Корпус стражей исламской революции – главную опору режима, а также средства массовой информации и судебную систему. Президент страны также подчиняется верховному руководителю. По новой конституции у власти аятоллы Хомейни почти не было ограничений. Сам он утверждал, что его легитимность происходит от Пророка, Аллаха и его знания исламского права. Короче, написал один богослов, «Хомейни получил конституционные полномочия, невообразимые для шаха»[238].

В то время как кампании по выборам президента в Иране и перемены, которые они могут вызвать, привлекают внимание всего мира, вышеуказанное конституционное устройство – исламская республика под управлением самой консервативной части шиитского духовенства – остается основой системы правления в Иране и в наше время. Этот теократический режим контролирует экономику значительно сильнее по сравнению с режимом шаха – как непосредственно, так и через различные фонды и Корпус стражей исламской революции. Так сегодня работает иранская экономика.

Иранская революция потрясла геополитический порядок в регионе и заложила глубокие разломы, разделяющие его и сегодня. Новая конституция Хомейни ясно продемонстрировала, что революция предназначена не только для Ирана, но и для создания «единого мирового сообщества». Хомейни самолично заявил: «Иран – это только исходный рубеж». Цель революции заключалась в уничтожении «всех репрессивных и преступных режимов». Для этого, провозгласил он, «мы должны экспортировать революцию в другие страны и отказаться от идеи держать ее в пределах наших границ»[239].

Главными мишенями Хомейни были Саудовская Аравия, президент Египта Анвар Садат, который имел наглость заключить мирный договор с Израилем в 1979 г., «малый Сатана» Израиль и «большой Сатана» – Соединенные Штаты.

Иранская революция глубже втянула Соединенные Штаты в Ближний Восток, оказала влияние на формирование американской внешней политики по сегодняшний день и имела глубокие последствия для всего региона в целом.

Глава 28

Войны в заливе

Однако не только иранская революция привлекла Соединенные Штаты в Персидский залив. В сочельник 1979 г. Советский Союз вторгся в Афганистан под ошибочным предлогом и в припадке коллективной паранойи. Советское руководство считало, что местный коммунистический лидер имеет тайные контакты с Соединенными Штатами. Вторжение вызвало в Вашингтоне настоящий шок. Впервые после Второй мировой войны Советский Союз начал крупномасштабное развертывание вооруженных сил за пределами коммунистического блока. Учитывая расстройство системы безопасности в зоне Персидского залива и то, что Иран больше не являлся региональным жандармом, решительно настроенным на сопротивление русским, вторжение в Афганистан рассматривалось как возможный первый шаг советской кампании прорыва к заливу и взятия под контроль ближневосточной нефти[240].

В январе 1980 г. президент Джимми Картер сказал своим помощникам, что ему необходимо «прочитать проповедь, дать понять странам Персидского залива, что мы будем там, если Советы начнут вторжение, и пусть неудачник плачет». В послании президента США Конгрессу «О положении в стране» Картер заявил: «Советское вторжение в Афганистан может представлять самую серьезную угрозу миру после Второй мировой войны». Ответом президента стала так называемая доктрина Картера, основанная на том, что говорили американские президенты со времен Гарри Трумэна[241]. «Попытка любой внешней силы получить контроль над регионом Персидского залива будет расцениваться как удар по жизненным интересам Соединенных Штатов Америки, – заявил Картер, – и этот удар будет отражен любыми необходимыми средствами, включая вооруженные силы». Соединенные Штаты взяли на себя обеспечение безопасности региона Персидского залива и нефти – роль, от которой отказались англичане десятью годами ранее. Москве вторжение обойдется дорогой ценой, потому что именно оно поможет запустить процесс, который приведет к распаду Советского Союза. Оно же даст толчок появлению новых джихадистских группировок, действия которых окажут влияние на весь мир. Они проникнут в самое сердце арабского мира и ввергнут регион в кризис.

В том же 1979 г. Саддам Хусейн жестокими методами консолидировал власть в Ираке, уничтожив всех потенциальных соперников, как реальных, так и воображаемых, и предпринял шаги к тому, чтобы попытаться стать лидером арабского мира. Арабские народы, заявил он, используя положения баасистской идеологии, на которой основывался его режим, – «это одна нация». Он поставил перед собой цель переформатировать Ближний Восток. В феврале 1980 г. в докладе секции интересов США в Багдаде (США не имели посольства в Ираке) диктатора описали как «большого эгоиста». Привыкший к лести, покорности, елейной рекламе, раболепному обожанию и подобострастию, он принимал восхищение народа с холодной сдержанной улыбкой и поднятой рукой, как король. Работать на Саддама на высшем уровне было ужасно. «Он смотрел вам прямо в глаза, как будто хотел управлять вами, – говорил один из офицеров. – Он мог быть очень ласков, а через секунду становился чрезвычайно враждебным и злым». Пристрастие Саддама записывать на пленку все, даже встречи с самыми влиятельными сторонниками, привело к тому, что образовались огромные коллекции записей. Их нашли после вторжения США в Ирак в 2003 г., и появилась возможность не только услышать голос Саддама в окружении ближайших сподвижников, но и оценить его циничный образ мышления и неумелое принятие решений[242].

Нефть позволила Саддаму стать тем, кем он стал. Внезапный рост цен на нефть после Войны Судного дня в октябре 1973 г. принес Ираку золотой дождь. Вырученные деньги пошли на финансирование централизованно управляемой экономики и крупномасштабных проектов по индустриализации. Важно и то, что нефтяные доходы позволили модернизировать и увеличивать вооруженные силы. Но иранская революция 1979 г. и появление в Иране шиитского государства стали для режима партии Баас в Ираке серьезной угрозой. Саддам и его клика представляли суннитское меньшинство и управляли Ираком. Несмотря на жестокие репрессии, шиитское большинство становилось все более воинственным, в нем начали создаваться подпольные группы сопротивления.

Саддам неистово ненавидел Хомейни и его, как он называл их, «сатанинские» тюрбаны. Хомейни не оставался в долгу. Он считал баасистов светским суннитским меньшинством, подавляющим шиитское большинство. Саддам, говорил Хомейни, – это не просто «малый сатана», но и «свинья», а баасистский режим – это «надругательство над исламом».

Вся информация, которую Саддам получал от своей разведки, подтверждала наличие великолепной возможности: Иран был расколот, разорван междоусобной борьбой, «погружаясь в состояние хаоса, преступности и нарушений закона», сопровождавшихся «разложением и разрушением вооруженных сил страны»[243].

Саддам рассчитывал на ограниченную войну и быструю победу, которая принесет большую выгоду при небольших затратах. Он завоюет провинцию Хузестан, население которой говорит на арабском языке (ее часть известна из истории как Арабистан), где сосредоточено 90 % запасов иранской нефти, и присоединит ее нефтяные богатства к экономическому арсеналу его будущей новой арабской супердержавы. Он подорвет власть Хомейни и положит конец угрозам, которые тот несет его режиму. И он закрепит свои позиции как лидер арабского мира. «Мы должны ткнуть их носом в грязь, – сказал Саддам об иранцах 16 сентября 1980 г. во время встречи с высшими чиновниками. – Это можно сделать только военным путем»[244].

22 сентября 1980 г. Ирак перешел в наступление. Иракская авиация начала интенсивные налеты на цели в Иране, рассчитывая на быстрый и безоговорочный успех. Но вместо триумфа Саддам угодил в то, что оказалось кровавым тупиком, самой длинной крупной войной в XX в. Иранскую регулярную армию энергично поддержала новая сила – Пасдаран, или Корпус стражей исламской революции, бойцы, фанатично преданные революции Хомейни. Войска Саддама применили то, что он называл «специальными боеприпасами», – химическое оружие. Но ведущиеся в Ираке разработки «арабского атома» (как называл это Саддам) были практически похоронены, когда израильские самолеты уничтожили атомный реактор, расположенный к северу от Багдада, на котором иракцы планировали производить топливо для производства ядерного оружия. Во время войны и Иран, и Ирак тяжело пострадали из-за резкого падения цен на нефть в 1986 г. и соответственно уменьшения ее добычи и экспорта. Но, в отличие от Ирана, у Ирака были банкиры. Он получил кредиты на многие десятки миллиардов долларов у Саудовской Аравии и Кувейта. В 1988 г. высокопоставленные соратники Хомейни смогли убедить его в том, что Иран находится на грани поражения. Аятолла согласился на предложение ООН о прекращении огня, хотя говорил, что принять это решение было для него «более болезненно и страшно, чем выпить чашу яда»[245]. Война обошлась обеим сторонам в 500 000 убитых и миллион раненых, а суммарные затраты на нее превысили 1 трлн долл.

Несмотря на свое полное неприятие Саддама и баасистского режима в Багдаде, во время войны Саудовская Аравия поддерживала Ирак деньгами и оружием, потому что считала его преградой на пути более страшной угрозы – революционного Ирана.

Вражда между Тегераном и Эр-Риядом не прекращалась никогда. Иран спонсировал создание новой террористической организации «Хезболла аль-Хиджаз», целью которой было свергнуть саудовскую монархию или, если это не удастся, по меньшей мере спровоцировать нестабильность и добиться отделения Восточной провинции от остальной Саудовской Аравии. Группировка осуществила теракты как в самой Саудовской Аравии, включая нападения на объекты нефтедобычи и военные цели, так и против саудовских дипломатов за границей.

«Я не знаю, когда это закончится, – сказал король Фахд в 1988 г. – Иран испортил отношения не только с нами, но и со своими соседями, и со всем миром… Иран много раз пытался подорвать безопасность в зоне Персидского залива, на Аравийском полуострове и в мире. Чего добился Иран? Иран не добился ничего». Но, добавил король, «мы не можем изменить географическое положение Ирана, а Иран не может изменить наше географическое положение»[246].

К лету 1990 г. с момента окончания ирано-иракской войны прошло меньше двух лет. Но Саддам опять решительно вознамерился перекроить границы региона. Рано утром 2 августа Ирак напал на богатый нефтью Кувейт. На то, чтобы захватить его полностью, у иракской армии ушло менее двух суток. Режим Саддама быстро двигался к тому, чтобы стереть Кувейт с карты – сделать то, что по формулировке иракского военного справочника называлось «иракизацией Кувейта». Иракизация проводилась жестокими методами, сопровождалась терактами и грабежами. Сводный брат Саддама, назначенный главой иракской службы безопасности в Кувейте, кратко сформулировал суть процесса: «После того как мы заканчиваем допросы, мы обращаемся с ними жестоко, по-настоящему жестоко, а потом мы их убиваем и хороним»[247].

Сразу после захвата Кувейта в августе 1990 г. началось сосредоточение иракских войск на кувейтско-саудовской границе. Планирует ли Ирак направить войска в Саудовскую Аравию и захватить местные нефтяные месторождения (а саудовские запасы составляют 25 % подтвержденных мировых запасов)? Премьер-министр Великобритании Маргарет Тэтчер сказала президенту Джорджу Бушу-старшему: «Потеря саудовской нефти – это удар, который мы не выдержим»[248].

С учетом кувейтской нефти Саддам контролировал почти 20 % доказанных мировых запасов нефти. Если бы он пошел дальше и захватил саудовскую нефть, то под его контроль перешли бы 45 % реальных мировых запасов. Даже без Саудовской Аравии он доминировал бы в Персидском заливе, контролируя две трети мировых запасов нефти, и мог бы стать третейским судьей в мире нефти.

Саддам мог добиться того, чего избежал президент Египта Насер, – стать лидером арабской нации, стереть границы государств, восходящие к соглашению Сайкса – Пико и границам провинций Османской империи, доминировать на карте Ближнего Востока. Он мог бы добиться исполнения своей мечты – создания арабской супердержавы, мощь которой основывалась бы на оружии, нефти, деньгах и глобальном влиянии, вытекавшем из обладания этой нефтью. Все это грозило такими переменами в глобальной геополитике, которых не ожидал никто в новом мире, сложившемся после окончания холодной войны. Таковы были ставки для Саддама, эти же соображения послужили для президента Джорджа Буша и госсекретаря Джеймса Бейкера разумными основаниями для создания уникальной коалиции из 34 государств для противостояния Саддаму.

Война началась в январе 1991 г. с продолжавшихся несколько недель бомбардировок Ирака, оказавших разрушительное воздействие на его армию. В какой-то момент прозвучала настоятельная просьба найти иракских солдат с «опытом выпаса верблюдов». 24 февраля огромная коалиция начала сухопутную операцию. Она продолжалась немногим более ста часов. Ирак был побежден[249].

В странах коалиции многие ожидали, что после поражения иракские военные свергнут Саддама. Но он крепко удерживал рычаги власти. Непосредственное свержение Саддама никогда не входило в военные планы коалиции. Через семь лет, в 1998 г., Буш и его помощник по национальной безопасности Брент Скоукрофт рассказали, почему войска коалиции не стали продолжать наступление: «Стараясь устранить Саддама… мы были вынуждены занять Багдад и по сути дела управлять Ираком. Если бы мы пошли по пути завоевания, то, вполне вероятно, Соединенные Штаты могли бы до сих пор оставаться оккупантами в чрезвычайно враждебно настроенной стране».

Коалиция достигла своих целей. Ирак был покорен, его армия – разбита, Кувейт – освобожден, карта зоны Персидского залива – восстановлена. Ирак был изолирован, обложен целой сетью санкций и ограничений. И Саддам был побежден.

Но в Ираке о войне писали совсем не так. Согласно истории республиканской гвардии, американцы и остальная часть коалиции едва не попали в ловушку прямого и кровопролитного сражения с иракскими войсками. Чувствуя неизбежность огромных потерь в живой силе и технике, говорится в описании, Джордж Буш пришел к заключению, что «единственным выходом из положения будет прекращение огня».

Через несколько дней после прекращения огня Саддам сказал членам своего военного штаба: «Сильнейшие научные, технические и военные державы… все они объединились против нас и не добились успеха, несмотря на то что произошло. Они не осмелились атаковать Багдад». «Мать всех битв», заявил он, стала великой победой Ирака и его режима[250].

Джордж Буш-младший стал президентом в январе 2001 г., через восемь лет после проигрыша его отца Биллу Клинтону. 11 сентября 2001 г. агенты «Аль-Каиды» захватили гражданские авиалайнеры и направили их на здания Всемирного торгового центра в Нью-Йорке и на Пентагон. В результате погибли 2977 человек. В ответ США объявили «войну против террора». Она началась с наступления на режим Талибана в Афганистане, который предоставил убежище «Аль-Каиде». Некоторые сотрудники администрации Джорджа Буша в качестве следующего шага настаивали на устранении Саддама, чтобы закончить незавершенное дело, когда войска коалиции остановились на подступах к Багдаду в 1991 г. Некоторые утверждали, что Ирак был союзником «Аль-Каиды», но это встретило резкие возражения; основным аргументом здесь было то, что мало что может объединять светских баасистов и фундаменталистскую «Аль-Каиду». Было также понятно, что санкции и политика сдерживания почти не работают.

С течением времени логическим обоснованием дальнейших действий США все чаще становилось ОМУ – оружие массового уничтожения. Почему? Саддам должен был замышлять и реализовывать новую программу производства ОМУ. Как говорил главный инспектор ООН по вооружениям, «Саддам имел пагубную склонность к оружию массового уничтожения». Так видела ситуацию предыдущая администрация Клинтона. Уверенность в ее правоте была подкреплена тем, что после войны 1991 г. выяснилось, что Ирак был менее чем в 18 месяцах от создания грозной атомной бомбы. Если бы Саддам подождал и напал на Кувейт в 1994 или 1995 г., то он имел бы гораздо более крепкие позиции для сопротивления коалиции по сравнению с 1991 г., когда иракская армия потерпела поражение. Через три-четыре года результат мог быть совсем другим.

Не стоит забывать и о реакции на шок от событий 11 сентября 2001 г., решимости снова продемонстрировать мощь Америки и гарантировать, что нового, намного более смертоносного нападения не будет. Вместо устрашения и сдерживания возможного противника администрация Буша-младшего взяла курс на «упреждающий удар». Как объяснил это сам президент, «если мы будем ждать, пока угроза полностью материализуется, нам придется ждать слишком долго»[251].

20 марта 2003 г. интенсивными воздушными налетами началась Вторая война в заливе. К концу первой недели апреля сопротивление иракской армии было сломлено, и находившийся в плену иллюзий Саддам отдавал приказы уже не существующим частям. К 9 апреля войска «коалиции доброй воли» во главе с Соединенными Штатами сделали то, что не было сделано 12 лет назад, – овладели Багдадом.

Но то, что должно было стать короткой войной, обернулось длинным и изнурительным конфликтом. Дело в том, что если война оправдала ожидания с точки зрения ее результата, то планирование того, что произойдет после, – нет. Политические меры, принимавшиеся потом, основывались на импровизации, были противоречивы и плохо адаптированы к реальной ситуации на местах.

Политика «дебаасизации» – этот термин был выбран по аналогии с «денацификацией» Германии после Второй мировой войны – изначально была нацелена на устранение верхушки баасистской системы, но применялась к более глубоким слоям общества. Большинство гражданских служащих, работавших в министерствах и государственных компаниях, были изгнаны, как и многие другие люди, обеспечивавшие повседневную жизнь страны. Приказ о роспуске иракской армии противоречил политике ООН, в том числе предпринимавшимся перед войной мерам психологической обработки, включая обещания, данные иракским военным, позаботиться о них, если они не будут воевать, а также планы использовать военных для поддержания порядка. Один американский генерал как раз разговаривал с 600 старшими иракскими офицерами об их роли в восстановлении национальной армии, когда пришло сообщение об их увольнении. Даже план раздать каждому офицеру по 20 долл. на покупку самого необходимого для их семей был отменен. В общей сложности 600 000 военных и сотрудников силовых структур были уволены и отправлены по домам без пенсий, каких-либо компенсаций и перспектив. При них осталось только их оружие, обида и гнев, которые будут подпитывать сопротивление. Если говорить только о деньгах, то было бы намного дешевле держать этих людей в штате по сравнению с расходами, на которые пришлось пойти в последующие годы. Один американский офицер в Ираке годы спустя был вынужден признать, что решение распустить армию стало моментом, когда мы «выпустили победу из своих рук и создали повстанческое движение»[252].

Через девять месяцев после вторжения один американский солдат откинул в саду ковер и увидел под ним крышку из стирофома. Он уже был готов бросить в погреб, который она закрывала, гранату, как вдруг внизу появился Саддам Хусейн с всклокоченной грязной бородой. Человек, который намеревался стать доминирующей фигурой в регионе, героем Ближнего Востока и повелителем нефти, скрывался в кроличьей норе под защитой нескольких автоматов и в компании чемодана, заполненного 750 000 долл. в сотенных купюрах[253].

Оружие массового уничтожения, которое считалось обоснованием для нападения, не было найдено. Саддам действительно принял во внимание намек предыдущей войны и остановил работы по созданию ОМУ, но, очевидно, сохранил возможность быстрого повторного старта в случае отмены санкций. Он мог бы ликвидировать все обоснования для начала войны, если бы дал понять, что не располагает ОМУ. Но для него поступить таким образом значило дать сигнал своему народу об ошибочности его действий. Кроме того, существовала еще более важная причина для сохранения неясности относительно наличия ОМУ у Ирака – устрашение. Кого же собирался устрашать Саддам? Сотруднику ФБР, который его допрашивал, Саддам ответил на этот вопрос единственным словом – Иран[254].

Позже Саддам был обвинен в преступлениях против человечества и казнен.

Глава 29

Региональная холодная война

Считалось, что Мохаммад Хатами не может победить в 1997 г. Среди иранского духовенства он считался деятелем умеренных взглядов и реформатором, но с небольшой избирательной базой. Однако разочарование жизнью при верховном руководителе Али Хаменеи, преемнике аятоллы Хомейни, было так глубоко, а изменения в демографическом составе населения так велики (70 % населения в возрасте до 30 лет), что на президентских выборах в 1997 г. Хатами одержал сенсационную и убедительную победу над кандидатом от консервативного религиозного истеблишмента.

Хатами пришел к власти с обещаниями либерализации общества, ослабления строгого контроля со стороны исламского духовенства, продвижения идеи верховенства права и реформирования экономики. Шокированные консерваторы, приближенные к аятолле Хаменеи, и его сторонники из Корпуса стражей исламской революции быстро начали кампанию срыва программы внутренних реформ Хатами и дискредитации его самого.

Хатами добился некоторых успехов во внешней политике. Он предложил «диалог цивилизаций» в качестве меры вывода Ирана из изоляции. Была даже проведена разъяснительная работа с Соединенными Штатами в этом направлении, но Тегеран и Вашингтон всегда находились в разных политических фазах и никогда не находили общей позиции для встреч. С точки зрения Вашингтона, любые договоренности следовало увязывать с терактом, имевшим место осенью 1996 г., – взрывом заложенной в грузовик бомбы у жилого комплекса «Хобар Тауэрс» в городе Хобар на востоке Саудовской Аравии, в результате которого погибло 19 американских военнослужащих и 372 человека получили ранения. США считают, что теракт был подготовлен Корпусом стражей исламской революции[255].

Более того, пытаясь продвинуться в направлении разрядки отношений с Вашингтоном, Хатами вторгся в ту область, которая, по мнению исламских консерваторов, была запретной зоной. Верховный руководитель Ирана аятолла Али Хаменеи во время исламской революции был одним из ближайших помощников Хомейни и главой Корпуса стражей исламской революции перед тем, как стать президентом страны. Для него антиамериканизм был абсолютно необходимым условием выживания режима, фундаментом идеологии и легитимности Исламской республики[256].

Несмотря на оппозицию внутри страны, Хатами делал шаги к улучшению отношений с Саудовской Аравией. Он использовал то обстоятельство, что тогда Саддам Хусейн был у власти, а Иран и Саудовская Аравия считали его общим врагом. Они подписали соглашение о широком сотрудничестве. В 1999 г. Хатами посетил Эр-Рияд; затем в 2001 г. обе страны одобрили ограниченное, но скрупулезно проработанное соглашение о безопасности, которое предусматривало невмешательство во внутренние дела друг друга.

Это сближение, продолжавшееся с 1998 по 2001 г., стало причиной появления нескольких заявлений о сотрудничестве, которые в свете сегодняшнего антагонизма вызывают удивление. Министр внутренних дел Саудовской Аравии принц Найеф бин Сауд заявил, что подписание соглашения стало «большим шагом к обеспечению безопасности наших стран. Мы расцениваем безопасность Саудовской Аравии как безопасность Ирана, а безопасность Ирана – как свою безопасность». Посол Ирана в Саудовской Аравии пошел еще дальше. «Ракетные возможности Ирана находятся в распоряжении Королевства Саудовская Аравия, – сказал он. – Наши отношения с Саудовской Аравией достигли исторической стадии, когда мы дополняем друг друга»[257].

Но кое-что осталось незыблемым. Это взаимная подозрительность, основанная на фундаментальной несовместимости двух правительств и двух систем, одна из которых подпитывается революционным энтузиазмом, а вторая стремится сохранить статус кво, при этом каждая базируется на противоборствующей версии ислама. Сближение споткнулось на вмешательстве Ирана в дела Ливана. После падения Саддама Иран и Саудовская Аравия лишились общего врага. Последующее погружение Ирака в гражданскую войну между суннитами и шиитами привело Саудовскую Аравию и Иран к угрозе прямого столкновения, тем более что Иран пытался установить свою гегемонию в Ираке. Иран, сказал король Саудовской Аравии Абдулла, – это «не тот сосед, которого хочется видеть, а сосед, которого хочется избегать». Дело в том, добавил он, что «цель Ирана – создавать проблемы»[258].

В 2002 г. Соединенные Штаты и другие государства были потрясены, узнав, что Иран развивает даже не одну, а две секретные программы по разработке ядерных вооружений. Понимая, что его стремление к диалогу и нормализации поставлено под удар, Хатами согласился приостановить выполнение этих программ.

Его шаг вызвал поток обвинений от консерваторов в самом Иране. «Те, кто ведет переговоры, объяты ужасом, и прежде чем они сядут, чтобы поговорить, они отступают на 500 километров», – заявил один из них, Махмуд Ахмадинеджад, стремившийся стать преемником Хатами на посту президента.

Окончание саудовско-иранской разрядки и возобновление соперничества можно датировать 2005 г., когда Ахмадинеджад был избран президентом. Транспортный инженер по образованию, Ахмадинеджад был мэром Тегерана. Кроме того, он был ветераном Корпуса стражей исламской революции и обещал вернуть Иран на его революционный путь, сделав «ведущей державой региона». Уже не шла речь о «диалоге цивилизаций» и компромиссе с Соединенными Штатами. Что касается событий 11 сентября 2001 г., то это был сионистский заговор. Холокост – это миф, Израиль должен быть «стерт со страниц времени», а наступлению конца света нужно радоваться, потому что он приведет к возвращению «скрывшегося Махди»[259][260].

Придя к власти, Ахмадинеджад не просто возобновил, а ускорил реализацию программы разработки ядерных баллистических ракет, используя центрифуги для обхода санкций ООН. Центрифуги применялись для обогащения большего количества урана – потенциально до оружейного уровня. Саудовцы, как и их арабские соседи, а также израильтяне не сомневались в том, что Иран намерен разрабатывать ядерное оружие и пытаться доминировать в регионе. Король Абдулла призвал Соединенные Штаты «отрезать змее голову»[261].

В 2011–2012 гг. Группой 5+1 (в нее входят постоянные члены Совета Безопасности ООН и Германия) были разработаны два пакета санкций и ограничений. Их синхронное применение было подобно действию мощных тисков, которые сжимали экономику Ирана с невиданной до сих пор силой.

Один пакет санкций предусматривал отключение Ирана от глобальной финансовой системы. Соединенные Штаты грозили наказать любой банк, который вел бизнес с иранскими банками, накладывая на него огромные штрафы и другие санкции, включая отключение от глобальной финансовой системы, базирующейся на долларе. Финансовые санкции повлияли на Иран значительно сильнее, чем ожидалось.

Вторая цель тисков – это санкции против иранской нефти. Она продолжала оставаться фундаментом экономики Ирана. Страна добывала 4 млн баррелей в сутки и экспортировала 2,5 млн баррелей в сутки. Экономика Ирана была более диверсифицирована по сравнению с экономиками арабских государств – производителей нефти с противоположного берега Персидского залива. Но все же нефть была основным драйвером его экономики, принося 65 % доходов государственного бюджета. Другие санкции налагали запрет на страхование иранских танкеров, перевозящих нефть, и запрещали иностранным компаниям делать инвестиции в иранский нефтяной сектор.

Затем началась тяжелая работа по убеждению крупнейших азиатских импортеров нефти – Индии и Китая – отказаться от закупок иранской нефти. Мысль, которую пытались донести до них, заключалась в том, что прекращение импорта нефти из Ирана намного менее разрушительно, чем война, разгорающаяся на Ближнем Востоке из-за иранской ядерной программы. Кроме того, они рисковали попасть под финансовые санкции[262].

Специальный представитель Госдепартамента по вопросам энергетики Карлос Паскуаль встретился в Нью-Дели с представителями индийского правительства и крупнейших компаний по переработке нефти, чтобы обсудить с ними, как они могли бы диверсифицировать источники поставок нефти и значительно сократить ее импорт из Ирана, чтобы таким образом избежать исключения из международной финансовой системы. В какой-то момент Паскуаль, направлявшийся на встречу с членами индийского кабинета министров, угодил в шумную толпу индийских репортеров, выкрикивавших вопросы.

«Сегодня мы не даем интервью», – прокричал он, имея в виду, что комментариев не будет.

Встреча была в самом разгаре, когда мобильный телефон Паскуаля неожиданно и громко зазвонил. Звонили из Госдепартамента в Вашингтоне. Что за ерунду, спросил звонивший, сказал Паскуаль? Оказывается, его замечание «Сегодня мы не даем интервью» в заголовках индийских газет было передано как «Американский посол не впечатлен». Конечно, были сделаны необходимые поправки и разъяснения, а индийские переработчики нефти прекратили импорт из Ирана. Китай по соображениям национальной безопасности решил сократить импорт из Ирана и сосредоточить то, что осталось, на единственном покупателе для всей страны, которая была изолирована от американских санкций.

В общей сложности иранский экспорт нефти упал с 2,5 млн баррелей в сутки до 1,1 млн баррелей в сутки. Но ограничения этим не закончились. Оплата за поставленные 1,1 млн баррелей нефти сутки в Иран не поступала. Деньги шли на эскроу-счета в банках. В конечном итоге там скопилось более 100 млрд долл. Если говорить в целом, то потеря доходов в сочетании с сократившейся экономической активностью очень сильно ударила по всей экономике Ирана.

Многие, включая самих иранцев, предполагали, что нефтяные санкции не сработают, потому что рынок слишком тесен и страны-потребители будут нуждаться в иранской нефти, чтобы избежать дефицита и скачка цен. Но иранцы не брали во внимание грядущие события – быстрый рост добычи сланцевой нефти в США. Одновременно вырос экспорт нефти из Саудовской Аравии и других стран Персидского залива. На мировом рынке все шло к образованию излишков нефти.

Летом 2012 г. американские дипломаты, стараясь привлекать поменьше внимания, прибыли в Оман, расположенный на самой оконечности Аравийского полуострова, на внешней стороне Ормузского пролива, прямо напротив Ирана. Оман был единственной арабской страной, поддерживавшей диалог с Ираном. В столице Омана Маскате американцы встретились с иранскими представителями среднего звена. По словам одного из американцев, переговоры уперлись в «кирпичную стену». Но в данной ситуации важно было уже то, что эта секретная встреча состоялась[263].

В следующем, 2013 г. события приобрели новый оборот – в июне в Тегеране сменилось руководство. Опять, как и в 1997 г., на президентских выборах победу над кандидатом от консервативных сил одержал реформатор или, по меньшей мере, прагматик. Опять кандидат – на этот раз это был Хассан Роухани – победил на волне всеобщего разочарования, вызванного тем, что изоляция и санкции ввергли иранскую экономику в глубокую рецессию.

Сам Роухани не был посторонним человеком во власти. Он учился за границей, в Шотландии, в Каледонском университете в Глазго. Его магистерская диссертация была посвящена гибкости законов шариата. В течение 16 лет Роухани возглавлял Совет национальной безопасности Ирана, но во время предвыборной кампании ушел со своей должности. «Хорошо, когда работают центрифуги, – говорил он, – но важно, чтобы экономика тоже работала, а колеса промышленности вращались». Теперь, будучи президентом, он понимал, что его администрация унаследовала экономику в наихудшем состоянии и что у государства почти нет денег. Если Иран хотел вытащить себя из санкционных тисков, то ему нужно было принять какие-то меры[264].

За этим последовали секретные переговоры с США в Омане, на удаленной приморской вилле, принадлежавшей вооруженным силам Омана. Американскую делегацию возглавлял заместитель государственного секретаря Уильям Бернс. Примечательной чертой этих и последующих переговоров было то, что множество высокопоставленных участников с иранской стороны получили образование в Соединенных Штатах или Великобритании, то есть воспользовались возможностями, созданными при том самом шахе, которого они так презирали. Когда появилась информация об этих секретных переговорах, Саудовская Аравия, ОАЭ и Израиль пришли в ужас – их ближайшие союзники-американцы общаются с их страшнейшим врагом, не поставив их в известность даже намеком. Для того чтобы заручиться поддержкой всех членов Группы 5+1, потребовался еще один раунд переговоров[265].

В январе 2014 г. было объявлено о вступлении в силу промежуточной ядерной сделки – «Объединенного плана действий». Из-за сложностей ведения политического торга и технических деталей потребовалось еще полтора года изматывающих и разочаровывающих переговоров. Государственный секретарь Джон Керри возглавлял их с американской стороны. Министра энергетики Эрнеста Мониза, изучавшего физику в Массачусетском технологическом институте, привлекли для того, чтобы он круглые сутки был готов дать консультации по ядерным проблемам, критически важных для завершения затянувшихся переговоров. В какой-то момент Обаме пришлось неожиданно в течение 15 минут поговорить по телефону с Роухани, который ехал на автомобиле в аэропорт после участия в работе Генеральной Ассамблеи ООН. Разговор закончился тем, что Роухани сказал Обаме по-английски «Хорошего дня», предоставив американскому президенту и его советникам гадать о скрытом смысле, заключенном в этом выражении.

В августе 2015 г. наконец был готов окончательный вариант сделки. По сути, она являлась гигантской кнопкой, ставившей иранскую ядерную программу на паузу. Сделка на десять лет ограничивала возможность Ирана обогащать ядерное топливо и развивать свой ядерный потенциал. Она предусматривала «инспекции соблюдения условий сделки с выездом инспекторов на места», чтобы своевременно обнаружить, что Иран попытался выйти из сделки и возобновить свою ядерную программу. Активную зону ядерного реактора в Араке планировалось заполнить бетоном, чтобы гарантировать невозможность его повторного запуска. Одновременно предусматривалось снятие с Ирана финансовых и нефтяных санкций. Тегеран снова получал контроль над более чем 100 млрд долл. за экспортные поставки, хранящимися на эскроу-счетах. Ему также возвращались активы на 50 млрд долл., замороженные в западных банках после захвата заложников в 1979 г. Все это были средства, в которых Иран отчаянно нуждался[266].

Несмотря на серьезную оппозицию в Вашингтоне и Тегеране, соглашение вступило в силу в январе 2016 г. Иран начал наращивать экспорт нефти и в то же время собирать миллиарды долларов, хранившиеся за пределами страны[267].

Что могло произойти через десять лет? На Западе существовала надежда на то, что время и смена поколений сделают иранское руководство более мягким, что произойдет сдвиг от революционного пыла и гегемонистских амбиций к интеграции с мировым сообществом. Сторонники сделки также рассчитывали на ее пункт о том, что если Иран нарушит ее условия, то санкции моментально вернутся. Критики считали, что десять лет – это слишком короткий срок и в любом случае Ирану доверять нельзя, что он продолжает разрабатывать баллистические ракеты и преследовать свои агрессивные цели в регионе и в нужное время нарушит соглашение. К тому времени международный консенсус по сдерживанию иранской ядерной программы улетучится, а обратные санкции утратят свою остроту.