Серые братья Шервуд Том

– Молчи!

– Да перестань. Все знают, что у тебя есть Людовик.

– Молчи!!

– Полно вам, джентльмены. Идёмте-ка дальше.

Процессия медленно двигалась, медленно покачивалось пламя свечей. Коллекционеры оценивали, постанывали, охали, торговались.

– Это же надо! Вторая сотня пошла!

– Это же надо! Смотрите, какой уникум! Шлем впаялся в кость? Точно!

– О, какая челюсть!

– Да, а шлем - с позолотой, и сохранился прекрасно!

– Да, это брильянт. Дюк, отдашь за четыреста тысяч?

– Нет.

«А Тайверту дал тысячу за него».

– Четыреста пятьдесят!…

– В общем-то, Дюк, неплохо. Почти триста голов, и среди них есть десяток бесценных. Но это ведь только полсюрприза? Не так ли?

– Откуда ты знаешь?

– У тебя - свои агенты, у меня - свои. Не зря ведь ты язык Тайверту вырвал.

– Это не я. Это - его конкуренты. А вторая половина сюрприза - вот здесь.

Компания подошла к пересечению со вторым коридором. Направо виднелся ярко освещённый, с невысоким потолком подвал, где собрались все ушедшие вперёд гости, и где сновали карлик и карлица, с половником и бочонком. (Они громко пищали, что, пока все не выпьют по кубку, путешествие не возобновится.) Прямо - продолжался уже пройденный коридор. А налево, в глубокой нише, виднелась дверь, которую Дюк отпер ключом. Коллекционеры вошли.

– А-а!! - закричал, застонал один из них. - Всё-таки правда!

– Да! - подхватил кто-то. - Дюк! Негодяй! Как ты сумел? Ведь правда! Правда!

Все быстро зашагали вперёд.

– Что правда? - поинтересовался вполголоса Бэнсон.

– То, - с невыразимым счастьем в дрогнувшем голосе ответствовал Дюк, - что коллекция горбуна Крэка - моя!

И он, вытянув из-за ворота, показал висящий на цепочке ключ, который Бэнсон принёс ему из простреленного мушкетными пулями экипажа.

– Вот он! О-о!… - донёсся до них горестный выкрик.

Компания остановилась возле огромного черепа гигантского получеловека-полуобезьяны, с человеческими, вроде бы, глазницами и челюстью, но и с длинными, явно звериными клыками. Размерами череп был втрое больше любого из выставленных на подставках.

– Вот он, главный раритет* (* Рарит е т - уникальная редкость, единственный в своём роде предмет.) коллекции Крэка, - пробормотал кто-то. - Да, Дюк. Сделал ты финт. Теперь жизни не хватит, чтобы тебя переплюнуть.

– Ну что вы встали здесь, - деланно равнодушным тоном ответил хозяин имения. - Разве не хотите взглянуть на чёрный?

– Да! Да! Да! Он что, тоже здесь? Я слышал, что Крэк его вроде сменял.

– Как? На что?

– Отдал одному африканскому вождю за дюжину чёрных маленьких девочек.

– Где чёрные девочки - я не знаю, - не сумев-таки скрыть ликования, сказал Дюк. - А чёрный череп, он - вот!

Действительно, на подставке стоял прекрасно сохранившийся, по-видимому, очень древний череп, как будто бы выточенный из куска горного угля.

– Я слыхал, что его много раз проверяли, не покрашен ли.

– Я тоже проверил, - сообщил Дюк. - Видишь - распил? Внутри кость такая же чёрная.

– Не продашь?…

Мёртвая галерея закончилась. Закончился и коридор. Гости с видимой неохотой повернули назад, и здесь Дюк ещё раз всех поразил.

– Есть и третья частица сюрприза, - сказал он.

– Что? Какая?

И Дюк, шагнув, стянул ткань с незамеченного никем, стоящего у стены манекена. Но это оказался не манекен. Надетый на железный штырь здесь стоял уродливый скелетик, похожий чем-то на согнувшуюся обезьянку.

– Это же… - ошеломлённо проговорил кто-то… - Горбун!

– Именно так, джентльмены. Недавно усопший бедный наш мистер Крэк, собственной персоной. Так сказать - и коллекция, и её бывший владелец.

– Чёрт побери тебя, Дюк! И как ты сумел такое выдумать!

– Да, и могилу… Хотя, кто раскопал могилу, предположить не трудно.

– Чёрт! А ведь могу биться об заклад, джентльмены, что Крэк сам пожелал бы себе такой участи! Теперь он не только бывший владелец коллекции. Теперь он - вечный владелец!

– Дюк! Прикажи принести сюда вина! Я желаю с ним выпить.

– Верно! Давай вина, Дюк! Я хочу выпить с Крэком на брудершафт!

– И я! И я выпью с этим теперь уже не опасным, злопамятным старикашкой!

– Змей. Сходи за вином.

БУЛЬДОГ И ЛЮДОВИК

Утром легли спать, но Бэнсон не спал. Лёжа у двери Дюковой спальни, он смотрел в потолок, и перед глазами его проплывали картины минувшей неописуемой ночи. Вновь и вновь по коридору текли перед ним изрядно опьяневшие гости. Он видел, как явился им в одной из ниш лежащий на наклонённом щите приколотый к нему Ричард, - ещё одна сумасшедшая выходка Дюка. Как дамы опрометчиво проверяли - действительно ли это труп, или же просто страшная кукла, - проверяли и падали в обморок. Как после невиданной, дикой экскурсии вдоль черепов, где были и головы совсем ещё недавно живших людей, убитых на заказ Глустором, все уселись за ломившиеся от яств столы и до утра жрали и пили - так, что очень многих Бэнсону пришлось просто грузить в их кареты. Но больше всего мучил телохранителя услышанный им деловой разговор.

Это был разговор не об обмене или продаже мёртвых голов. Один из коллекционеров просил у присутствующих помощи.

– Дело-то, в общем, довольно дурацкое, джентльмены.

Объявилась в Плимуте компания оборванцев. И эти оборванцы мешают мне жить.

– Тебе?! С твоей властью, и с твоими деньгами - мешает жить компания оборванцев?

– Да они какие-то необычные оборванцы. Действуют умно, как дьяволы, - такое впечатление, что руководит ими образованный дворянин, вынужденный жить инкогнито.

– А что именно они делают?

– Видите ли, джентльмены. У всех у нас имеются некие слабости. Ну, из тех, за какие обычных людей хватают за шиворот и… В общем, понятно. Но мы по факту рождения в могущественных династиях имеем право на большее, чем все остальные. Поддерживая или увеличивая свои доходы, мы связываем закону руки и затыкаем ему рот. Этого же требуют и некоторые наши забавы и удовольствия. Не морщи нос, Воглер. Мы не в парламенте.

– Ладно, граф. Довольно банальностей. В чём именно дело?

– А вот в чём. Некая шайка до удивления расторопных людей оторвала у меня несколько щупалец, по которым ко мне текли деньги…

– …И кровь.

– Молчи, Воглер! Дюк, мы в твоём доме, вели ему помолчать!

– Джентльмены, не ссорьтесь. Мне, например, даже интересно, в чём дело.

– Так вот. Невидимых, расторопных людей. Если судить по их манере «общаться», то можно сделать вывод, что они знают практически всё обо мне и моих делах. Чтобы собрать и, главное, потом суметь использовать такую информацию - нужен мощный аналитический ум. Одно это уже - более, чем невероятно, но к нему добавляется неописуемая ловкость и быстрота, и умение не оставлять следов, и какая-то волчья, мёртвая хватка. Главное - они не берут денег! Они не грабят меня, джентльмены! А просто уничтожают моих людей - тех, что сидят в важных креслах и направляют денежные ручейки в мою сторону. Люди мои, разумеется, каждый - с пороком, тем я их и держу… Вернее, держал. Ну, да, время от времени в окрестных лесах устраивались бесследные, быстротечные, тайные охоты на проезжающих по дорогам путников. Ну, да, из неосторожно путешествующих обедневших дворян составлялись пары для гладиаторских поединков. Кстати, довольно занятное зрелище, джентльмены, я один раз был свидетелем. Да, в подвалах моих людей время от времени исчезали дети и женщины. Что с того?! Население на этой земле поплняется непрерывно. Всё шло хорошо! Вдруг - непонятно откуда появляются эти робин-гуды. И разом, практически в несколько дней мои люди один за другим исчезают. Бесследно! А так же исчезают их помощники, счетоводы, охрана… Все, кроме тех, кто не был посвящён в дела. Повара, конюхи, слуги - все невредимы. Таращат, плебейское племя, свои глупые глазки, руками разводят. А я чувствую - подошли и ко мне, и почти что вплотную! Признаюсь вам, джентльмены, - мне страшно. И я прошу помощи. Ведь не исключено, что эти робин-гуды потом примутся и за вас!

– А почему ты их назвал оборванцами? Ты о них уже что-то знаешь? Ведь деньги решают любую проблему…

– Ну да, да. Денег истрачено столько, что страшно подумать. Но польза есть. Есть адрес, есть пара имён…

– Ну тогда дело за малым. Нужен бульдог. Я могу одолжить тебе Змея. На неделю. В обмен на Людовика. И не спеши отказываться, ведь речь идёт о твоей жизни.

– Дюк. Клянусь тебе. Я бы отдал Людовика. И череп, и все его королевские цацки, что были при нём в склепе. Слов нет, о способностях Змея мы за твоей спиной уже не раз говорили. Но мной уже был нанят бульдог! Натасканный с младенческих лет специально для ночных визитов японец. Список его дел, поверь, изрядно перевешивает репутацию твоего Змея.

– Дальше что?

– Дальше японец, то есть бульдог, ушёл ночью к надёжному проводнику. Тот должен был привести его к домику робин-гудов. А сутки спустя, проснувшись утром, я обнаружил японца в своей постели. Мёртвого. Правильно, что вздрогнул, Сюртук. Именно, в своей постели. Его подняли ночью, на третий этаж, по внешней стене, втащили в окно, и уложили рядом со мной, - и так тихо, что я обнаружил его только когда проснулся.

– Невероятно.

– О чём я и веду сейчас речь, джентльмены. Мы все понимаем, что такого рода дела под силу только лишь королевской тайной полиции. Но можно ли допустить, джентльмены, что тайная полиция, железная машина, государственные убийцы, станут заниматься моей незаметной, не самой богатой, и не самой виновной перед законом особой! Им хватает дел с Францией и Испанией.

– Да, твой рассказ озадачивает. И каков выход?

– Дюк. У тебя есть нужные связи. Ты знаком с Монтгомери. Выпроси для меня солдат из плимутского гарнизона. Сотню, а лучше - две. В моё полное распоряжение. И тогда…

– Что же тогда?

– …Я отдам тебе Людовика.

– Слово?!

– Клянусь.

– Тогда готовь ларец с черепом. Солдаты у тебя будут.

ГЛАВА 5

НАЁМНИК И СТАРИКАШКА

Бэнсон недооценил своего хозяина. Дюк пообещал первые новости сообщить через неделю, и Бэнсон, сопоставив дни, сообразил, что в ближайшее время они отправятся в Плимут. Там, в перерывах между партиями в покер, Дюк и должен поговорить с Монтгомери.

Конечно, Змей и так уже многое знал о тайном мире Дюка и его окружения, и было бы самым правильным поскорее сбежать в знакомый ему дом пилигримов, к Сове, но он решил сделать это ещё чуточку позже. Он предполагал сначала выяснить, что предпримет Монтгомери.

И Бэнсон ещё на несколько дней остался у Дюка. Но если бы он знал, чем обернётся эта задержка - он бы заплакал.

НЕВИДИМЫЙ ШМЕЛЬ

Уже знакомой дорогой три экипажа ехали в Плимут. Бэнсон на этот раз отказался от путешествия в карете. Он испытывал ненависть к Дюку, и опасался, что чем-нибудь выдаст себя. Поэтому предпочёл ехать рядом с каретой, - на подаренном ему высоком вороном жеребце.

За время весьма неблизкого пути с несколькими привалами Бэнсон несколько раз перекинулся словечком со Стэнтоком. И заметил, что, когда проезжали так всем памятный поворот, где эскорт встретился с одиноким и страшным путешественником, и где Дюк потерял несколько своих лучших людей, приобретя взамен нежданного бойца- телохранителя, - на этом самом повороте Стэнток как-то странно взглянул на Бэнсона. Нескрываемо пристально. Казалось, он хотел сказать что-то, - но промолчал.

И опять, дождавшись темноты, Дюк и Бэнсон проникли в игорный замок, где их встретил расплывшийся в улыбке Базилло. Изображающий полупьяного швейцара плут с обычной своей напускной придурковатостью долго тряс массивную руку Бэнсона и особенно пронзительно кричал Дюку «Удачи! Удачи!». Он откровенно высказывал Змею симпатию - пусть и гаерную, но не только он. Шумными восклицаниями, если не как равного, то уж очевидно по-приятельски встретили Бэнсона покерные игроки. Высокий, с рельефными, «бойцовыми» мышцами, расписанный жестокими шрамами, он притягивал их внимание, вызывал азартное любопытство и подлинный интерес. Поэтому не было ничего удивительного в том, что, в отличие от всех прочих охранников, он единственный присутствовал в игровой комнате, на своём ставшим уже привычным месте - за спиной Дюка, возле стены.

Игра шла, казалось бы, как всегда - бестревожно, доброжелательно. Резво бегали саламандры. Приехали двое новых игроков (Бэнсон тотчас затвердил их прозвища, манеру держаться, приметы). Но Дюк почему-то не говорил о делах с так же безучастно ведущим себя Монтгомери! Ночь уже далеко ушла за половину, а Бэнсон всё ждал. Он сидел на старом, поскрипывающим под ним стуле, и ждал.

Как и любой другой человек на его месте, он утомился, и, изострив слух, рассеянно водил взглядом по противоположной стене, затянутой цельнотканым зелёным шёлковым полотном. Вдруг - это была секунда! - из центра этого полотна во все стороны пробежали волны, как если бы в него с маху ударил крупный невидимый шмель. Бэнсон торопливо моргнул - но нет, это не рябь в уставших глазах: вон, затухающие волны докатились до краёв полотна - уже ослабленные отразились назад - и исчезли. Бэнсон перевёл взгляд на игроков. Никто из них ничего не заметил. «Но ведь это не просто так, - убеждённо сказал себе Бэнсон. - Что-нибудь это должно значить? Под шёлком - сплошная стена, вот я с силой опираюсь на неё спиной!» Он так и не пришёл ни к какому выводу, но скрытую значительность события почувствовал очень остро.

В очередной раз игроки вышли в комнату с винным бассейном. Вышел, возвышаясь над своим лысоватым хозяином, Змей. И вот здесь-то он и услышал слова, которые с таким нетерпением ждал весь этот вечер.

– Спасибо за помощь, - сказал вполголоса Дюк, обращаясь к Монтгомери.

«Что такое? - воскликнул мысленно Бэнсон. - Монтгомери уже пообещал помощь? Но когда? Ведь я ни на шаг… Или уже оказал?!»

Монтгомери лишь кивнул. Дюк же продолжил:

– Сегодня сюда приедет один мой хороший знакомый. Впрочем, ты его знаешь. Я всю эту заботу сгрузил на него, и он хотел бы доложить тебе, что ещё предстоит сделать.

Монтгомери снова кивнул, - и ответил:

– Хорошо, побеседую. И должен тебе заметить: ты молодец. Платишь вовремя.

С тем и вернулись к игровому столу.

«Помощь оказана, - лихорадочно думал Бэнсон. - За неё заплачено. Высказана благодарность. Неужели я опоздал?» Он решил дождаться утра, сесть на своего коня и под любым предлогом покинуть Дюка. Тревога за Серых монахов и принца Сову камнем легла в его сердце. Однако вышло так, что ждать утра не пришлось.

В зале, где сидела охрана, послышался слабый шум, чьё- то приветствие. Дюк и Монтгомери обменялись многозначительными взглядами. Бэнсон, как и они, взглянул по направленью к двери - и похолодел.

В игровой зал вошёл вежливо улыбающийся, раздетый по пояс маленький человек. Бэнсон сглотнул, повёл головой и приготовился к сумасшедшим, неясным, стремительным действиям: вошедшим был Крошка Вайер.

Нежданная, дикая встреча. Да, это был он, уцелевший в разразившейся летом в Плимуте тайной войне предводитель шайки мастеров тёмных дел, охотник за черепами Ван Вайер. Он, едва войдя, скользнул взглядом по Бэнсону, тут же взгляд этот вернул - и уставился на свою летнюю жертву, на сообщника Серых братьев, виновника гибели его лучших людей, спокойно сидящего здесь, в недосягаемой дворянской компании. Уставился, - и так же на секунду оцепенел.

«Вайер может убить столовой ложкой, птичьим пёрышком, курительным мундштуком…» Бэнсон с места сделал громадный прыжок и обрушил кулак на голову не успевшего опомниться Вайера. Все замерли. Кто-то ахнул. Маленький гость отлетел и ударился о дверную притолоку. Змей схватил обмякшее тело, сунул его под правый локоть и бросился - минуя зал с охраной - на лестницы.

Он пробежал изрядное количество ступеней, когда его догнал нарастающий за спиной крик и шум. Самым скверным было то, что кто-то, очевидно, высунувшись в окно, выкрикивал сверху отрывистые команды.

Какие это были команды, Бэнсон разобрал лишь когда, миновав недоумевающего Базилло, выскочил за входную дверь.

– Взять Змея! - кричали сверху. - Остановить! Любой ценой!…

Плотнее прижав к себе тело Вайера, Бэнсон со всех ног бросился к высаженным в каре деревьям - тем, что были ближе к нему. «Ночь. Ночь. Можно уйти.»

– Всем, кто меня слышит! Всем охранникам! Взять Змея! Взять Змея! Разрешаю убить!

Бэнсон бежал, а впереди уже показались спешащие навстречу ему, мелькающие между деревьев фигуры.

– За живого - сто тысяч! За мёртвого - пятьдесят!

До спасительных зарослей оставалось недалеко, но на пути к ним мелькали силуэты почти двух десятков людей. Дело спасало пока то, что охранники были вытянуты в довольно длинную линию - бежали от экипажей, расставленных в отдалении друг от друга. Но человек пять или шесть находились в секторе его бега, и, как бы ни было темно, Бэнсон заметил в их руках длинные сероватые полоски, едва различимые блики оружейного металла. Он на ходу рванул с груди кричащего человечка и запустил им в ближайшую тень. Глухой удар - и звук падения. Ободрённый успехом, Бэнсон сорвал и метнул второй тяжкий, удобно лёгший в ладонь мешочек с золотым аркебузным ядром. Из восьми крикунов, нарисованных на цветной коже, даром не пропал ни один. На ходу наклонившись, Бэнсон подцепил клинок одного из неподвижно лежащих охранников - и проскочил за первую линию деревьев.

«Нет, братцы. Вы не полезете в ночные заросли ловить очень вам хорошо известного Змея. Полдела сделано.»

Да, но оставались вторые полдела. За спиной - и недалеко - слышались громкие, командные, деловитые крики:

– Оружия у него нет! Разбейтесь по трое! Прочёсывайте посадки! Не побейте своих, - он до пояса обнажён, а мы все одеты! За живого - сто тысяч!…

Бэнсон хорошо знал близлежащую местность. Промчавшись сквозь несколько полос посадок, он принял влево - в открытое поле, а не вправо, где вдалеке темнел лес: он понимал, что бегут за ним люди неглупые, и что перекрывать будут именно направление к лесу.

В поле кое-где виднелись невысокие холмики, и Бэнсон, пригнувшись, перебегал от одного к другому, моля небо, чтобы не раздвинулись тучи и не показалась Луна.

Он не успел уйти далеко. Судьба ясно давала ему понять, что везение кончилось. Мягкое тело Вайера, прижатое к боку, вдруг напряглось, стремительно изогнулось - и шею Бэнсона пронзила острая боль. Всхрипнув от внезапной боли и злости, Змей поймал вновь замахнувшуюся руку с зажатой в ней длинной иглой и смял, разламывая, кости запястья. В этот самый миг на окраине поля послышался стук копыт и мелькнул всадник, а Вайер пронзительно вскрикнул. Бэнсон торопливо сжал его шею, придавил к земле, наощупь отыскивая вторую его руку, а всадник, разумеется, повернул и погнал лошадь на крик. «Только бы у него не было пистолета…» Да и без пистолета дело было неважно. Бэнсон почувствовал, как немеет шея и от неё разливается вниз по телу предательская ватная слабость. Он ещё в посадках, продираясь сквозь заросли, потерял поднятый клинок, и теперь надеялся лишь на то, что сумеет внезапно вскочить и выдернуть всадника из седла.

Но делать этого не пришлось. Сидящий на лошади вдруг подал голос - хорошо знакомый, негромкий:

– Я Стэнток!…

Что было делать? Бэнсон рискнул. Привстав, он вполголоса отозвался:

– Эй!

Пересилив слабость и боль, Бэнсон поднялся. Недоскакав ярдов с десяток, Стэнток спрыгнул с седла и подвёл к Бэнсону его собственного вороного коня.

– Давай, Змей. Садись. Ты не ранен?

Бэнсон, не в силах ни ответить, ни кивнуть головой, молча вставил ногу в стремя и влез в седло. Он указал сверху рукой, и Стэнток подал ему вновь обмякшего, придушенного Вайера. Подав, отступил, выхватил тяжёлый и длинный кинжал - и его эфесом с силой ударил себя в лоб. Пошатнувшись, упал на колено, и снова проговорил:

– Давай, Змей… Гони…

Молча, дёрнув узду, Бэнсон пустил коня в рысь, и тут же - в галоп. Ночное поле неслось навстречу ему чёрным провалом, и он молил теперь уже это поле - чтобы нога коня на провалилась в нору сурка или суслика.

СТАРЫЙ ЗНАКОМЫЙ

Какое-то время он мчался в ночь, как в бездонный чёрный мешок, и, наверное, расшибся бы, если бы сквозь тучи не блеснула Луна. «Вот спасибо!» - воскликнул мысленно Бэнсон, направляя коня к блеснувшей невдалеке водной глади. Но не для того, чтобы напиться, или напоить коня, нет. Просто дорога в Плимут пролегла вдоль реки, и теперь мерцающая в свете луны вода была спасительным ориентиром. Шлёпнув коня ладонью по взмыленной шее, Змей прохрипел:

– Ушли-ушли-ушли, Уголь!

Вот так вдруг конь получил имя. Какое он носил раньше? Бэнсон не знал. Откуда взялось именно это? Размышлять было некогда. Близилось утро, и где-то там, за спиной, невидимая и неслышимая, уже металась погоня.

– Давай, Уголёк, оторви ещё пару миль!

Именно пара миль оставалась до Плимута, - Бэнсон точно вспомнил окрестности.

И Уголёк «оторвал». Казалось - не прошло и минуты, а уже вот она - окраина Плимута. Здесь всадник остановился.

Одной рукой, словно большую куклу, придерживая Вайера, он разрезал на нём верёвки и пустил коня в неспешную рысь. Приблизившись к караульной будке, натянул повод, склонился к выбравшемуся на дорогу, на стук копыт, караульному и медленно, надсаживая раненое горло, проговорил:

– Мальчишку я сшиб конём. Где в городе доктор?

Караульный, увидев кровь и неподвижное тело, разведя руками, пропустил всадника, не спрашивая ни дорожных бумаг, ни платы. По полутёмным, безлюдным улочкам Бэнсон добрался до знакомого двухэтажного дома. В одном окне на верху горел свет. Спрыгнув с седла, Бэнсон снял Вайера, стукнул было в калитку - но она сама отворилась: не заперта. Это должно было бы насторожить, но Бэнсон, переживший за эту ночь слишком много, действовал не задумываясь, машинально. Он пересёк двор и шагнул в дверь. Тут же полумрак маленького вестибюля озарился ярким светом: с ламп, спрятанных в нишах, сорвали плотную драпировку. И только тут Бэнсон почувствовал, что пахнет гарью, и увидел обугленный край стены. И ещё - людей в военной малиновой форме, наставивших на него ружья. За спиной так же звякнул металл. Вышли вперёд два офицера со шпагами.

– Сказали, монахи здесь! - проговорил-промычал Бэнсон. - Врач нужен. Скорее. Сшиб мальчишку конём.

Умирает.

– А ну, - вдруг сказал один из офицеров, - иди отсюда! Езжай к пожарной башне, там спросишь, где живёт доктор.

– Но был приказ! - воскликнул второй офицер. - Задерживать всех, кто бы ни появился!

Офицеры оказались молоденькими, и было видно, что власть они между собой не поделили. Первый из них нашёл случай удачным и, демонстрируя рассудительность и смекалку, покровительственно проговорил:

– Если мальчишка умрёт за воротами - отвечать будет только этот дурак. А если он умрёт здесь - отвечать будем также и мы. - И, махнув шпагой перед самым носом у Бэнсона, закончил: - Проваливай!

– Доктора, доктора! - бормотал Бэнсон, бегом пересекая двор в обратном направлении и взбираясь в седло.

Заметив, что один солдат, выйдя из ворот, наблюдает за ним, он стал вертеть головой в разные стороны, как бы отыскивая пожарную башню, - и волнение у него вышло вполне убедительно, так как он, вздрагивая от боли в шее, был вынужден поворачивать голову вместе со всем телом.

Но ни к какой пожарной башне Бэнсон не поехал, а, свернув в переулок, стал лихорадочно рассуждать. Было ясно, что приют Серых братьев разгромлен. И ещё было ясно, что такой умный человек, как Сова, должен предвидеть возвращение в Плимут Бэнсона или кого-то ещё. Где, у кого он тогда оставил бы весточку? Кого из жителей города знают и Бэнсон, и принц Сова? Похоже, нет такого человека…

Есть такой человек!

Через четверть часа Бэнсон громко постучал в ворота скупщика краденного, того самого, у которого обнаружил унесённый Люгрскими оборотнями арбалет. Когда ворота открыли, Бэнсон от души похвалил себя за догадливость: за воротами стоял старый знакомый - кланяющийся, с исполненным доброжелательности лицом сам скупщик краденного, а рядом - приподнявший шляпу, улыбающийся принц Сова.

Ещё через четверть часа кипела вода в котелке, какие-то люди торопливо накрывали на стол, кто-то, привязав к креслу пока не пришедшего в себя Вайера, осматривал его повреждённую руку. Бэнсон с перевязанным горлом сидел за столом. Он жестом попросил перо и бумагу и стал торопливо выписывать поблёскивающие влажными чернилами строки:

«Альба погиб. Люпуса и всю его гвардию он взорвал. Я случайно познакомился с человеком по прозвищу Дюк. И его друзьями. По прозвищу Монтгомери, Жирондон, Воглер… Был у Дюка телохранителем. Вайер появился случайно. Пришлось оглушить его и бежать. Кого не знаю я - назовёт он».

Сова, прочитав письмо, молчал. Сидел, уставившись в пол невидящим взглядом. Со сгорбленными плечами, с почти уткнувшимся в грудь крючковатым носом он был действительно похож на сову.

Затем он медленно поднял голову и негромко сказал:

– Значит, Альба погиб. А я и без того перестал надеяться хоть на какой-либо, пусть самый малый успех.

Сова сделал глубокий медленный вздох и, - Бэнсон непроизвольно вздрогнул, - улыбнулся вдруг странной улыбкой: одновременно и горестной, и зловещей.

– Они подняли против нас государство. Армию. Почти сорок лет был в том доме Серый приют…

– Что произошло? - одними губами прошептал Бэнсон, грея руки на боках чашки с горячим чаем.

– Моя вина. Нужно было уводить из дома всех пилигримов ещё тогда, когда я перехватил первого наёмника, японца. Мне сообщили о нём надёжные люди. Я увёз японца обратно к нанявшему его и втащил в окно, в его спальню. Надеялся, очень надеялся, что это озадачит и испугает заказчика. И у меня будет ещё немного времени для того, чтобы подготовить пути отхода и новый кров для монахов. Однако, вышло всё скверно. И самое гадкое произошло совсем недавно. Ночью, в грозу.

ДИАЛОГ НЕВИДИМОК

Дом в Плимуте, в который когда-то привёз Бэнсона мастер Альба, уже сорок лет числился в собственности малоизвестного отдалённого монастыря. Место, огороженное вокруг него высоким забором, все эти годы было спокойным и тихим. Изредка менялись в нём молчаливые, склоняющие лица монахи. Магистратские сборы уплачивались аккуратно. Свет в окнах по вечерам гас очень рано. Аромат конюшни никогда не распространялся дальше забора. Весьма неприметный был дом. Два этажа; высокие, узкие, напоминающие стрельницы окна со ставнями. Деревянная, почерневшая от времени обшивка стен. Такая же чёрная, из деревянных плах кровля крыши - на два ската. Высокая печная труба. И ни одного деревца рядом - ни возле стен, ни возле забора.

Таким этот дом и увидел никому не известный в Плимуте человек, когда, проезжая мимо в закрытой коляске, осторожно сдвинул оконную штору. Проехав весь город и достигнув порта, этот человек неспешно, но и не истратив ни одной лишней секунды, перебрался в другой, ожидавший его экипаж. Спустя некоторое время этот экипаж вновь проехал мимо двухэтажного дома - уже в обратном направлении, и опять путешественник затаённо осмотрел дом из-за шторы. После этого экипаж сделал крюк, вернулся к южному краю растянутого в гнутую линию порта и остановился возле трактира. Путник вошёл в трактир и устроился за одноместным столиком, стоявшим возле распахнутого окна. Здесь его при желании можно было бы рассмотреть.

Наш первый взгляд, брошенный на него из-за соседнего стола, не открыл бы нам, например, что человек этот - испанец. Но вовсе не потому, что природа обделила его анатомическими чертами, характерными для испанцев. Долгие годы и определённый образ жизни совершили с его внешностью глубокую метаморфозу. Во-первых - смуглый цвет кожи был устранён длительным применением специфической белой глины, из которой в тщательно скрывающихся ремесленных семьях - японских или китайских - делают дорогостоящий тонкий фарфор. По обеим сторонам его искусственно выбеленного лица, на скулах, симметрично и ровно расположились два овальных пятна, два мозолистых уплотнения, драпирующие испанский характер лица под неуловимо азиатско-монгольский. Если бы на его лицо взглянул мастер Альба или иной человек, искушённый в вопросах жизни и смерти, то эти мозоли многое сказали бы даже короткому взгляду, потому что набиты они были тяжёлой маской, на протяжении многих лет используемой при уроках жёсткого фехтования. Затем - небольшой скос левого нижнего века, сдвинутого со своего естественного места небольшим и почти невидимым шрамиком. Этот скос придавал лицу выражение некой аристократической пресыщенности. И, если к перечисленному добавить отсутствие на затылке короткой чёрной косицы, и обратить внимание на его платье, - костюм почтенного клерка плимутской торговой конторы, и принять, наконец, во внимание совокупность добротно поставленных жестов и поз - то и вот он вам, -неторопливо обедающий клерк, а вовсе никакой не испанец.

Посетитель заказал себе обед и стал ждать. И кому бы могло быть известно, что ожидал он не только приготовляемое блюдо?

Утром того же дня за тем же домом наблюдала ещё одна пара внимательных глаз. В полуквартале от столь часто упоминаемого на этих страницах дома высилось древнее дерево, - высокое, мощное, с густой кроной и несколькими голыми сучьями. Солнце едва ещё только приподнималось над краем мирного и прекрасного морского города Плимута, старого доброго труженика, когда к подножию дерева, пританцовывая и вихляясь, подошёл бедно одетый подросток. Подпрыгнув, он уцепился за нижний сук, торчащий из ствола, словно гигантский палец, и, легко подтянувшись, полез вверх. Цель его путешествия не вызывала никаких вопросов: за его спиной покачивалась круглая ивовая птичья клетка, а за пояс был заткнут пук длинных силков из конского волоса. Повозившись немного в нижнем ярусе кроны, мальчишка прижался к шершавой коре ствола - и затих. Тоже понятно: расставил силки и ждёт первую беспечную птаху. Однако взгляд его, словно невидимый луч, пронзив сетку листвы, приклеился к тёмному двухэтажному дому и стал медленно путешествовать по его стенам, крыше, забору. Через полчаса мальчишка знал дом так, словно он в нём родился и вырос. Он всё запомнил, - но слезать с дерева не спешил. Лишь дождавшись, когда в силок попалась-таки неосторожная птичка, он аккуратно поместил её в клетку, тщательно закрепил дверочку и отправился вниз. Спрыгнув на землю, он припустил вприпрыжку по улице, держа перед собой клетку, в которой в сильнейшем волнении прыгала с шестка на шесток пойманная им желтовато-белая птаха.

Спустя четверть часа молодой птицелов вбежал во двор домика, расположенного неподалёку от моря. Домик уютный, беленький, одноэтажный, с голубыми ставнями, весь какой-то выпуклый и весёлый. Мальчишка, перехватив поудобнее клетку, вытянул из кармана обтрёпанных коротких штанов ключ на длинном шнуре (второй конец шнура был пришит внутри кармана к изнанке), отпер замок и, отворив дверь, скрылся в домике. Войдя внутрь, он поставил клетку с взъерошенной птахой на пол, замкнул дверь изнутри и, подняв обнаружившуюся в полу крышку погреба, сошёл вниз по деревянной, с широкими ступенями лестнице.

За этим белым домиком располагался небольшой сад с полудюжиной фруктовых деревьев. Сад граничил с соседским огородом, на котором виднелись две шпалеры аккуратных маленьких грядок. А уже за этим огородом, отделённый от него густой стеною из разросшейся, переплетённой виноградной лозы, стоял соседский дом, - на каменном цоколе, с мезонином. Дом был наряжен в покров из толстого слоя серой штукатурки. Все окна на первом этаже были завешены тяжёлыми ставнями, и лишь окно мезонина пялилось в проходящий мимо переулок зеленоватым, толстым, старинным стеклом.

Не прошло и пяти минут, как мальчишка вылез из погреба. Вот только не того, возле которого стояла клетка с притихшей наконец птицей, а погреба второго, серого дома.

Пройдя из кухни в жилую комнату, он поднялся по довольно крутой лестнице в мезонин и, улыбнувшись и довольно потерев друг о дружку ладони, сел за небольшой чёрный стол, пристроенный возле окна. Продолжая улыбаться, юнец вытянул ящик, достал из него и положил на стол лист плотной бумаги и серебряный, в кожаном чехле-цилиндрике, грифель. Медленно, едва слышно стукнув, вернул ящик в нишу стола, взял в руку грифель и склонился над белым листом.

Через час с небольшим лист заполнили четыре бледных грифельных рисунка - дом Серых братьев, изображённый с четырёх сторон, - с забором, конюшней, сараем, воротами, с точным расположением и размерами дверей, окон и ступеней входной лестницы. Вытянув второй ящик, таинственный грифельщик достал из него кусок мягкой ткани и тёмную склянку с плотно притёртой фарфоровой пробкой. Открыв тёмный флакон, колдун смочил находящейся в нём жидкостью ткань, расправил её, держа за самые кончики, и накрыл ею только что завершённый рисунок. Накрыл, склонив голову, полюбовался и встал из-за стола. Быстро разделся до нательных (шёлковых!) панталонов, подошёл к занимающему добрую половину мезонина высоченному шкафу и, нажав на что-то невидимое сбоку, отпахнул массивные створки. В шкафу, в два этажа, висело на плечиках неисчислимое количество разной одежды. Внизу, на слегка наклоненных полках стояло неисчислимое же количество пар различнейшей обуви. Вытянув наружу из чёрных недр шкафа круглую деревянную траверсу, - короткую, толстую, - деловитый пацан нацепил на неё пару изъятых из шкафа плечиков, и ещё пару, - снятых длинным шестом с рогулькой с верхнего яруса. Невесомо присев, юный фокусник влево-вправо поводил задумчиво головой и, кивнув сам себе, взял с полки и поставил под траверсой пару ботиков на неброско увеличенном каблуке. Верхняя кромка коротких голяшек была оторочена кантом плотного меха, цвета между сизым и бирюзовым (разумеется, крашенного). (Да, кант был меховой, а за окном плавилось лето.) Затем раздетый до шёлкового исподнего костюмер вернулся к столу, сел, вытянул новый ящик и, с любовью посмотрел на лежащую поверх листа ткань, принялся выкладывать поперёк столешницы - вертикально, от себя - коробочки, свинцовые банки, кисточки и шкатулки. Да, ещё кремень, трут, огниво и огарок свечи. Придвинул с другого угла прятавшееся там в полумраке на круглой подставке вытянутое вертикальным овалом тяжёлое зеркало, поставил перед собой и, наклонившись к нему, за четверть часа сделал себе другое лицо. Белые усики, белый клинышек бороды, бледная с серым кожа в неглубоких морщинах и старческий (или чахоточный) лёгкий румянец. Запалив трут, затейливый старичок поджёг свечу, наплавил лужицу воска и быстрыми, нервными прикосновениями нанёс жидкий воск на кончик носа и ноздри. Нос заблестел - как у старинной лакированной куклы. С усилием, опершись нетвёрдой рукой, лакировщик поднялся, подошёл к приготовленному гардеробу и медленно, как бы даже смакуя, облачился в чулки с вшитой подкладкой, делающие икры твёрдыми и выпукло-шишковатыми, в короткие панталоны с огромными перламутровыми дисками пуговиц по бокам у колен, в длинный, с откровенно сальными полами зелёный сюртук, в малиновый обтягивающий появившийся орешек пузца жилет, на который от плеч до кармашков были набиты нитяные белые мушки (в подражание горностаевым хвостикам на королевских мантиях), в крахмальную, толстую и жёлтую от времени сорочку, ворот которой замыкал новенький, идеально белый, со строчкой мелкого жемчуга шейный платок, и, наконец, в золочёную узкую перевязь без шпаги, нацепленную наискось через грудь. Затем забавный старикан снял с головы короткие светлые волосы и надел на голый шар невеликого черепа белый напудренный паричок. Завершили картину тёплые, с каблучком, ботики. Задышав болезненно, с хрипом, человек- канарейка проковылял, выворачивая наружу костистые подрагивающие колени, к столу - и убрал с бумаги утратившую влажность ткань. Бывший бледный грифельный рисунок на ней был теперь ярко-чёрным. Высыпав на набухший лист плошку чернилосушительного песка, старикашка вернулся к шкафу, добыл из него трость с шаром из потускневшей слоновой кости и закрыл уходящие под потолок створки-ворота. Освободив лист от песка, бесшпажный гуляка свернул его в трубку, стянул синей ниткой, упрятал во внутренний карман засаленного сюртука, стуча тростью, спустился по лестнице вниз, вышел из дома, запер дверь и шагнул в переулок, противоположный тому, по которому не так давно прискакал, радостно прыгая, мальчишка с пойманной птицей.

А благообразный, почтенный клерк с мозолями от боевой маски закончил обедать и сидел, отдуваясь, переваривая употреблённую пищу, добавив к стоимости заказанного мелкую монетку за право пока не освобождать протертый мокрой тряпочкой стол.

Так он сидел до тех пор, пока в трактир не вошёл, вздёрнув носик, с остатком былого умишка старик, утративший силы носить дворянскую шпажку, но сохранивший их для золочёной щёгольской перевязи. Тут клерк встал и вышел. Старичок остался в трактире, а клерк взобрался в свой экипаж и, когда кучер тронул пару застоявшихся лошадей, белолицый испанец наклонился и поднял с пола кареты свёрнутый в трубку лист плотной бумаги, стянутый синей ниткой.

ЛЕТУЧАЯ МЫШЬ СО СТАЛЬНЫМИ КОГТЯМИ

В отличие от коротышки, приготовления «клерка» были скудны и неинтересны: он просто ждал. А вот его появление, опять же в отличие забавного старого чудака, обойти вниманием невозможно.

Заморский наёмник, бульдог, один из тех, о которых Бэнсон услышал на балу мертвецов, ждать умел - и дождался. Очередная ночь, опустившаяся на Плимут, принесла с собой чёрную, гулкую, с затяжным ливнем грозу. В полночь, когда всё живое покинуло улицы оцепеневшего города, к обречённому дому подобралась повозка-фургон, на каких обычно странствуют бродячие цирковые актёры.

В кромешной тьме единственным освещением были вспарывающие низкое небо молнии. Пользуясь их внезапными, кратковременными посверками, фургон добрался до конечной цели своего путешествия: приметному, слегка покосившемуся забору. Однако для закутанного в тяжёлый плащ возницы и одного одетого во всё чёрное, а оттого совершенно неразличимого пассажира забор не был достаточным ориентиром. Они, спрыгнув на землю, несколько раз, во мгновения слепящего света молний, подавали коней то вперёд, то назад, пока наконец не достигли точного, выверенного места. После этого возница закрепил колёса, лишив их подвижности, а пассажир влез обратно в фургон. Он там щёлкнул чем-то, и вдруг - о, если бы этот фургон видели в ту минуту кто-нибудь из полицейских или просто мирных обывателей, - они бы от изумления онемели! - плоская крыша разделилась посередине и, наподобие опрокинутого на спину шкафа, поднялась к небу двумя длинными створками. Небо немедленно обрушилось водопадом в чёрные недра кареты. И едва лишь ударила новая молния, в этих недрах на миг осветилось похожее на паука невиданное устройство, напоминающее древнюю боевую баллисту. В сущности, оно и было баллистой, только вот на край длинного рычага-лопаты, вместо метательного снаряда уселся тот самый пассажир, в чёрной и теперь уже мокрой одежде. Он хлопотливо пробежался ладонями по груди, подмышками, бокам, коленям и щиколоткам, сел поудобнее и чем-то щёлкнул. У ног его, по сторонам пяток, - два слева и два справа, - выдвинулись и замерли четыре металлических клина - острые накладные когти. На ладонях, на спрятанных под кожаными перчатками стальных пластинах так же вскинулись и замерли в послушном ожидании два лезвия - короткие, клиновидные, слегка подогнутые к запястьям, - как будто у объявившегося в Плимуте ночного оборотня выросли в лапах два добавочных пальца. Зловещий затейник притаился и замер. Когда блеснула новая молния, он едва заметно пошевелился, отсчитал короткое время - и нажал на невидимый рычажок. Тотчас язык баллисты неторопливо, но всё более ускоряясь, обнаруживая скрывавшуюся в калёных пружинах могучую силу, взмыл вверх, унося в падающий с неба ливень задержавшего на миг дыхание человека.

Время было отсчитано точно, и, когда ложка баллисты бросила живой снаряд перед собой вперёд-вверх, над Плимутом прокатился оглушительный удар послемолниевого грома. Треск и грохот ещё разламывали небо, а унёсшийся в чёрную бездну скорчившийся человек, растопыривший в полёте колени и локти, гигантской, неведомо откуда взявшейся летучей мышью упал на деревянный скат двухэтажного спящего дома. Гром начисто стёр звук его «приземления» и, впившись когтями в старую кровлю, человек замер.

Замер. Невидимый в темноте, улыбнулся. Ливень хлестал, струи воды мгновенно пропитали одежду, а невиданный путешественник слизывал с губ дождевые капли, сидел неподвижно и улыбался.

Когда крыши города осветила новая молния и навалился на эти же крыши неотвратимо следующий за молнией гром, пришелец, раскачав, вытянул из дерева впившиеся в него когти и, быстро, ловко, как чёрный жук, или кузнечик, или та же летучая мышь пробежал до края крыши - быстро, легко, - по мокрому, скользкому скату. Когда гром иссяк, жук-кузнечик- летучая мышь, свесившись с кромки крыши, уже влезал в выдавленное чердачное окно. Очутившись в сухом и чёрном чердачном чреве, пришелец убрал, щёлкнув, когти и, осторожно ступая, двинулся вдоль стены.

Дом спал. Человек, притаившийся на чердаке, достал наточенный до бритвенной остроты нож, вставил конец лезвия в щель потолочного люка и осторожно отпахнул створку. Прислушался. Потом бесшумно и медленно стал спускаться по вертикальной узенькой лестнице.

Через минуту он попал в прихожую, где слева от входной двери стоял старый сундук, а справа была та самая лестница на чердак. Прямо перед пришельцем был коридор, или небольшой вестибюль, в дальней стене которого виднелись две двери, ведущие в жилые покои. Именно виднелись, так как вестибюль был освещён неровным, мерцающим светом. Свет шёл откуда-то сбоку, из невидимой пришельцу части вестибюля. Человек в чёрном достал из внутреннего кармашка зеркальце в пробковой мягкой оправе и, склонившись к самому полу, осторожно выдвинул зеркальце за угол. Да, в торце вестибюля, у дальней стены, сидел бодрствующий монах. При свете одинокой свечи, низко склонившись, он читал какую-то книгу. Человек в мокрой чёрной одежде знал достаточно об обитателях дома для того, чтобы присутствие сторожа не стало для него внезапным открытием. О том, что этот монах - именно страж, говорило ещё и то, что он намеренно не давал себе заснуть: на самом краю чуть наклоненной к нему столешницы, от верхней кромки до нижней, была выточена канавка. Монах, не отвлекаясь от чтения, запускал по этой канавке небольшой металлический шарик. Оставленный на верхнем краю столешницы, шарик неторопливо скатывался вниз, и внизу он непременно должен был попасть в чернеющее в конце канавки отверстие - но не попадал: машинально, одним бесконечно повторяющимся движением монах подставлял руку, ловил вкатывающийся в неё шарик и снова поднимал его вверх, к началу пути.

Человек за углом медленно, стараясь не шуршать одеждой, убрал зеркальце. И снова хищная полуулыбка выползла на его лицо. Приподнялись набитые фехтовальной маской мозоли. Он прекрасно умел мгновенно и тихо убивать вот таких, старающихся не уснуть сторожей, а потом проникать в тёплые, тёмные жилые покои и неторопливо, бесшумно закалывать спящих. Он всегда делал это заученно и машинально, вот так же, как читающий книгу монах сейчас оперировал своим шариком.

Итак, бульдог спрятал зеркальце, и вместо него приготовил тяжёлый и длинный метательный нож. Он взял его в правую руку и поднял над головой. Развернулся боком. Невесомо шагнул в освещённое пространство коридора и коротко, с силой махнул рукой. Грудь монаха была прикрыта толстой книгой, и прицел броска ночной гость взял выше её. Нож ударил прямо в лицо, и прямое, длинное лезвие с искусно втравленной по обеим сторонам шероховатостью* (когда пальцы не скользят по лезвию, бросок получается далёким и точным) почти на дюйм выскочило из затылка. И в ту же секунду быстро и ловко, как кошка, испанец метнулся вперёд - подхватить падающее тело. Шума в таких делах он не допускал.

Он схватил обмякшее тело, и поймал и прижал к себе книгу, и снова улыбнулся. Но он не мог знать о секрете железного шарика, который когда-то придумал купивший дом мастер Альба. Сорок лет эта тайна ожидала страшной возможности оказаться полезной. Шарик, не встреченный теперь рукою монаха, докатился-таки до отверстия - и в нём пропал. Там, под полом, внизу, он ударил в какой-то невидимый рычажок, и тотчас за спиной убийцы упала железная кованная решётка. Клацнули поймавшие её под полом защёлки. Дом вздрогнул.

Вздрогнул и испанец, и часто-часто задышал. Он не метнулся к решётке, перекрывшей весь коридор, не стал проверять её на прочность, - так же, как и три остальные стены. Посвящённый в правила своего мира, он просто принял приветствие от неведомого Мастера, и готовился заученно действовать дальше.

Вестибюль за решёткой наполнился полуодетыми людьми. Принц Сова стоял впереди всех и в упор смотрел на бульдога своими круглыми, близко поставленными к переносице, немигающими глазами. Вдруг юный монах, почти совсем ещё мальчик, бросился к решётке и отчаянно закричал:

– Брат Беренгар!! Он убил Беренгара!!

Сова схватил его за руку и оттянул от решётки.

– Прошу, поднимись наверх и выпей воды, - сказал он. - Тебе ещё рано видеть то, что произошло здесь. Как и то, что сейчас ещё произойдёт.

Над домом снова оглушительно ударил гром.

Кто-то из монахов обнял мальчишку за плечи и вывел из вестибюля.

Человек за решёткой, не переставая часто дышать, медленно снял с себя мокрую чёрную одежду. Обнажившись до пояса, он выложил полукругом перед собой набор оружия и приспособлений. Затем встал на колени и произнёс:

– Вы никогда не узнаете, кто меня нанял. И поспешите к своему Беренгару, он ещё жив.

После этих слов он поднял лежащий перед ним нож, - короткий, с массивной ручкой, - и вонзил его себе сбоку в живот. Хрипло выдохнув, остановил дыхание, и резко провёл до рукояти вошедшим ножом поперёк живота. Заалела длинная полоса. Испанец ткнулся головой в пол, завалился на бок. Под ним стала расплываться лужица крови.

– Руки прочь!! - вдруг страшным голосом прокричал принц Сова, и один из монахов, испуганно вздрогнув, выпустил уже было нажатый рычаг, поднимающий решётку.

– Но он мёртв! - отчаянным голосом проговорил он, обращаясь к Сове, - а Беренгару нужно быстрее помочь…

– Мёртв как раз Беренгар, - леденяще спокойным голосом ответил Сова. - А наш гость не только жив, но и полон сил. Смотрите все, кто видит, и запоминайте. Примерно так это обычно и происходит. Как только мы поднимем решётку, он подпрыгнет, как на пружине, и всех нас убьёт. Всех, и даже меня. Мы - полусонные, вялые, а он довёл себя до состояния, когда человек голыми руками разбивает дубовые доски и гнёт железо.

– Но мы видим, что он зарезал себя, - неуверенно сказал кто-то из собравшихся.

– Это не так, - покачал головой принц Сова и попросил: - Принесите мушкет.

На минуту в вестибюле повисла давящая тишина. Принесли и передали Сове мушкет. Он, всунув ствол в ячейку решётки, проговорил:

– Встань. Подойди к решётке и протяни к нам сюда руки. Иначе мне придётся стрелять.

Тот, кто только что зарезал себя, не дышал и не двигался. Со стороны это выглядело неправдоподобно: человек, вооружённый мушкетом, очень серьёзно разговаривал с мертвецом. Монахи не двигались, смотрели, молчали. Сова взвёл курок. Прицелился. И так стоял пять или шесть бесконечно долгих минут. Было непонятно, чего он ждёт, и один из монахов уже начал негромко звать: «Беренгар! Беренга- ар!» - как вдруг над крышей снова ударил гром, и вот тогда-то громыхнул и плюнул огнём длинный мушкет. Все вздрогнули. Колено лежащего неподвижно испанца взорвалось и разбрызгалось красным по всем трём дощатым стенам. Мертвец подскочил и, пронзительно воя, стал отползать в дальний угол. Вздох и крик прокатились по вестибюлю.

– Теперь пусть он ослабнет, - сказал Сова, передавая назад окутанный дымом мушкет. - Через минуту можно будет поднять решётку. Дайте верёвку.

Страницы: «« 345678910 ... »»

Читать бесплатно другие книги:

Матриархат будущего. Мир амазонок ХХIII столетия: мужчины порабощены, нет ни войн, ни кризисов. Чело...
Как известно, ради сохранения собственных тайн спецслужбы готовы пойти на все и даже несколько дальш...
Можно ли заключить с чертом сделку? А почему бы и нет, если договор оформлен по всем правилам и подп...
Алиса Селезнева вместе с членами экипажа разведбота «Арбат» Полиной Метелкиной, роботом Посейдоном и...
Экипаж космического корабля обнаруживает в заброшенной инопланетной станции данные о доставленном на...
Какой самый лучший подарок на день рождения? Тем более для девочки, которая уже была практически вез...