Муравьи Вербер Бернард
Можно начинать безграничное общение. Две пары усиков беспрепятственно сближаются. Легкий электрический разряд. Нервозность. Медленно, потом все быстрее два насекомых ласкают друг дружку одиннадцатью зубчатыми сегментами. Мало-помалу они выделяют пену, наполненную смутными ощущениями. Это вязкое вещество смазывает их усики, позволяя им еще быстрее тереться друг о друга. Головы обоих насекомых какое-то время безотчетно подрагивают, после чего усики-отростки прекращают безудержную пляску и прижимаются, соприкасаясь по всей длине. Отныне есть только одно двуглавое существо, два тела и одна пара усиков.
Происходит естественное чудо. Феромоны переходят от одного тела к другому через тысячи мелких сегментных пор и капилляров. Мысли обоих существ сливаются воедино. Их больше не нужно ни кодировать, ни декодировать. Они обретают свою изначальную простоту и выражаются в зрительных и музыкальных образах, в ощущениях и запахах.
На этом совершенном, непосредственном языке 327-й самец рассказывает 56-й самке обо всех своих приключениях: о гибели их экспедиции, о пахучих следах солдат-карликов, о своей встрече с Матерью, о том, как его хотели убить, как он лишился своих опознавательных запахов, об охотниках с запахом камня, которые все еще гонятся за ним.
Когда безграничное общение заканчивается, она оттягивает усики назад в знак своего благорасположения к нему. Он слезает с ее спины. Теперь он в ее власти, и она может запросто его прикончить. Она приближается к нему, чуть раздвинув челюсти и… передает ему несколько собственных опознавательных феромонов. С ними ему до поры ничто не угрожает. Она предлагает накормить его – он соглашается. Затем она начинает жужжать крыльями, чтобы развеять пахучие следы их общения.
Дело сделано, ему хоть кого-то удалось убедить. Сведения получены, усвоены и приняты другой особью.
Он только что обрел союзницу.
ВРЕМЯ: Люди и муравьи совершенно по-разному ощущают течение времени. Для людей время – понятие абсолютное. Частоту и длительность секунд они воспринимают одинаково, что бы ни происходило.
И, напротив, для муравьев время – понятие относительное. Когда тепло, секунды для них очень коротки. А когда холодно, они вьются и растягиваются до бесконечности, погружая сознание в спячку.
Благодаря ощущению гибкости времени, они и скорость чувствуют совсем иначе, чем мы с вами. Чтобы определить движение, насекомые используют не только пространство и время, но еще и температуру.
Эдмонд УэллсЭнциклопедия относительного и абсолютного знания
Теперь их двое, и они озабочены тем, как убедить большинство своих собратьев в том, что «история о тайном гибельном оружии» – штука серьезная. Пока еще не поздно. Однако им приходится учитывать два обстоятельства. С одной стороны, им ни за что не удастся привлечь на свою сторону достаточное число рабочих перед праздником Возрождения, подготовка к которому требует всеобщих усилий, а стало быть, им понадобится третий союзник. С другой стороны, необходимо подготовить тайное убежище на тот случай, если вдруг снова объявятся воины с запахом камня.
Самка номер 56 предлагает свою камеру. Она прокопала туда тайный ход, и в случае опасности там можно будет укрыться. Самец 327 этому даже не удивляется: рыть потайные ходы давно стало модным. Это началось лет сто назад, во время войны с муравьями-смолохаркателями. У королевы одного федеративного города, Ха-йекте-дуни, развилась мания преследования. И она велела построить себе «бронированный» запретный город. Стены его были заложены булыжниками, скрепленными меж собой цементирующей глиной, как в термитниках!
Беда в том, что там имелся только один выход. Так что, когда этот город оцепили легионы муравьев-смолохаркателей, королева оказалась запертой в своих собственных покоях. И агрессорам не составило ни малейшего труда пленить ее и задушить с помощью своей мерзкой быстросохнущей смолы. Позднее королева была отомщена и королевский город освободили, но ее жуткая, нелепая кончина надолго врезалась в память белоканцев.
Муравьи, воспользовавшись прекрасной возможностью перестраивать свои жилища с помощью одних лишь челюстей, принялись дружно рыть потайные ходы. Когда один муравей роет себе яму, еще куда ни шло, но когда этим занимается целый миллион муравьев, это уже сущее бедствие. «Общественные» проходы, под которые были подведены «частные» ходы, стали обрушаться. Через собственный потайной ход можно было попасть в настоящий лабиринт из других потайных ходов. Так что почва во многих местах города стала проседать, и будущее Бел-о-Кана оказалось под угрозой.
Мать положила этому конец. Отныне никому не дозволялось рыть землю по собственному почину. Но за всеми камерами разве уследишь?
Самка номер 56 отодвигает камушек, скрывающий темный лаз. Вот он. Самец 327 осматривает тайник – превосходное убежище. Остается только найти третьего союзника. Они выбираются наружу и плотно закрывают вход. Самка подает сигнал:
«Первый встречный вполне сгодится. Я сама разберусь».
Вскоре они встречают большого бесполого солдата, который тащит шмат плоти бабочки. Самка, держась чуть поодаль, окликает его, посылая тревожный сигнал – Городу угрожает великая опасность. Она искусно пользуется языком чувств, ввергая самца в смущение. Солдат тут же бросает добычу и вступает в разговор с самкой.
«Великая опасность? Откуда, от кого, как это, почему?»
Самка вкратце рассказывает ему о трагедии, постигшей первую весеннюю экспедицию. По ходу рассказа она источает соблазнительные запахи. Она уже наделена изяществом и обаянием королевы. Воин мгновенно оказывается в плену ее чар.
«Когда выступаем? Сколько нужно солдат, чтобы напасть на карликов?»
Солдат представляется. Он номер 103 683, бесполая особь из летней кладки. Большая блестящая голова, длинные челюсти, глаза-щелочки, короткие лапы – прекрасный союзник. К тому же прирожденный боец. Самке номер 56 даже приходится умерить свой пыл.
Она сообщает ему, что в Городе орудуют лазутчики, наверняка наймиты карликов, и они делают все, чтобы помешать белоканцам раскрыть тайну их оружия.
«Их легко узнать по характерному запаху камня. Нужно действовать, и быстро. Положитесь на меня».
Они распределяют меж собой зоны влияния. Номер 327 попробует убедить кормилиц в солярии. Они, в общем, довольно доверчивые.
Воин 103 683 постарается привести солдат. Если удастся набрать легион, это будет уже кое-что.
«Кроме того, я поспрашиваю у разведчиков – может, еще что-нибудь разузнаю про тайное оружие карликов».
Что до самки номер 56, ей предстоит наведаться в грибницы и стойла и заручиться там стратегической поддержкой. Встречу назначают на этом самом месте при температуре не выше 23 градусов.
На этот раз по телевизору, в рамках цикла передач «Культура народов мира» показывали репортаж о японских традициях:
«Японцы – островной народ, с незапамятных времен привыкший жить обособленно. Для них мир разделен на японцев и всех остальных – чужаков с непостижимыми нравами, варваров, которых они меж собой называют гайдзинами. Японцы во все времена отличались обостренным чувством национального самосознания. Если какой-нибудь японец, к примеру, переезжает жить в Европу, его автоматически исключают из своего сообщества. Если же он год спустя возвращается на родину, родители и родственники уже не считают его своим. Жить среди гайдзинов значит проникнуться «чужеродным» духом и стать одним из них. Даже друзья детства будут считать его кем-то вроде приезжего».
На экране мелькали различные синтоистские храмы и святилища. Голос за кадром продолжал:
«Их понятия о жизни и смерти отличаются от нашего представления. В Японии смерть человека не имеет большого значения. Куда важнее гибель репродуктивной клетки. Чтобы обуздать смерть, японцы с удовольствием совершенствуются в боевом искусстве. Кендо преподают детям уже в начальной школе…»
На экране появляются два соперника в облачении древних самураев. Грудь у обоих покрыта черными шарнирными щитками. На головах – яйцевидные шлемы, украшенные парами длинных перьев на уровне ушей. Они кидаются друг на друга с воинственным криком и скрещивают длинные мечи.
Новая картинка: человек сидит на пятках и сжимает обеими руками кинжал, приставив его острие к своему животу.
«Ритуальное самоубийство, сеппуку, – другая особенность японской культуры. Нам, разумеется, трудно понять это…»
– Телевизор, опять телевизор! Одуреть можно! Одни и те же картинки вбивают нам в голову. Несут бог весть что, иначе не скажешь. Вам еще не надоело?! – взорвался Джонатан, который вернулся несколько часов назад.
– Оставь его! Телевизор его успокаивает. После смерти пса он как в воду опущенный… – заметила Люси механическим голосом.
Джонатан погладил сына по подбородку.
– Плохи дела, мой милый?
– Тише, я слушаю.
– Ишь ты, как он с нами теперь разговаривает!
– Как он с тобой разговаривает. Надо признаться, ты не часто балуешь его своим вниманием, и не удивительно, что он к тебе охладел.
– Эй, Николя, ну как, сумел сложить четыре треугольника из спичек?
– Нет, слишком муторно. Я слушаю.
– Ну, если для тебя это муторно… – Джонатан с задумчивым видом принялся перебирать спички, лежавшие на столе. – Жаль! Штука… поучительная.
Николя не слушал: он с головой ушел в рассказ диктора. Джонатан отправился к себе в комнату.
– Чем ты занимаешься? – спросила Люси.
– Сама видишь, готовлюсь, опять пойду туда.
– Что? Ну нет!
– У меня нет выбора.
– Джонатан, признайся сейчас же, что там такого интересного? В конце концов, я твоя жена!
Он ничего не ответил. У него только глаза забегали. И все так же неприятно задергался уголок рта. Потеряв терпение, Люси вздохнула:
– Ты уничтожил крыс?
– Они держатся от меня на почтительном расстоянии – этого довольно. А нет, так я показываю им вот эту штуковину.
Джонатан потряс здоровенным кухонным ножом, который перед тем долго точил. Другой рукой он схватил галогенный фонарь и направился к двери в подвал с рюкзаком за спиной, набитым провизией и всякими хитроумными слесарными инструментами. На прощание он буркнул:
– До свидания, Николя! До свидания, Люси!
Люси, не зная, что делать, схватила Джонатана за руку.
– Ты не можешь уйти вот так! Это слишком просто. Нам нужно поговорить!
– Слушай, прошу тебя!
– Ну как тебе сказать? С тех пор, как тебя занесло в этот чертов подвал, ты стал сам не свой. Деньги у нас на исходе, а ты накупил себе чуть ли не на пять тысяч франков разных железок и книжек про муравьев.
– Я люблю слесарничать, и вот, заинтересовался муравьями. Имею право.
– Нет, не имеешь. Во всяком случае, сейчас, когда тебе нужно кормить сына и жену. Если все твое пособие по безработице будет уходить на книги про муравьев, дело кончится…
– Разводом? Ты это хочешь сказать?
С убитым видом она отпустила его руку.
– Нет.
Он взял ее за плечи. Уголок рта снова задергался.
– Поверь мне. Я должен разобраться во всем до конца. Я не сумасшедший.
– Не сумасшедший? Да ты посмотри на себя! У тебя совсем больной вид, ты словно в горячке.
– Плоть моя стареет, зато разум расцветает.
– Джонатан! Скажи, что происходит там, внизу?
– Нечто очень занятное. Нужно спуститься ниже, потом еще ниже, чтобы однажды снова подняться… Знаешь, это как в бассейне: только коснувшись дна, можно найти опору, оттолкнуться и всплыть.
И он разразился диким смехом, который еще добрых полчаса разносился зловещим эхом по винтовой лестнице.
Тридцать пятый верхний ярус. Тонкая кровля из веток больше напоминает витраж. Солнечные лучи рассыпаются мириадами искр, проходя сквозь этот фильтр, и затем проливаются звездным дождем на пол. Мы в солярии Города – на «фабрике» по производству белоканцев.
Здесь жарко как в тропиках. Температура 38 градусов. Это обычное дело – солярий целиком обращен к югу, чтобы как можно дольше насыщаться теплом белого светила. Иногда благодаря каталитическому действию покрытия из веток температура поднимается до 50 градусов!
Сотни лап приходят в движение. Самая многочисленная здешняя каста – кормилицы. Они распределяют по местам яйца, которые откладывает Мать. Восемь десятков яиц помещают в штабель, дюжину штабелей выстраивают в ряд. Ряды тянутся далеко-далеко. Когда туча отбрасывает тень, кормилицы передвигают штабеля яиц на другое место. Самые свежие кладки должны всегда находиться в тепле. «Влажная жара – для яиц, сухая жара – для коконов» – вот старинный рецепт муравьев для выведения доброго потомства.
Слева суетятся рабочие – они сваливают в кучи черные щепки, удерживающие тепло, и кусочки перегноя, выделяющие его. Благодаря этим двум «нагревателям» температура в солярии постоянно поддерживается в рамках 25–40 градусов, даже когда снаружи она не достигает и пятнадцати.
Тут же снуют стрелки. На случай, если вдруг снова нагрянет зеленый дятел…
Справа располагаются яйца более ранней кладки. Длительный процесс превращения: благодаря старательному вылизыванию кормилиц с течением времени маленькие яйца прибавляют в объеме и желтеют. А через одну – семь недель они превращаются в личинки с золотистыми волосками. Опять же в зависимости от температурных условий.
Кормилицы собраны до предела. Они не тратят попусту ни свою обеззараживающую слюну, ни внимание. Ни одна, даже мельчайшая частица грязи не должна попасть на личинки. Уж больно они уязвимы. Даже феромоновое общение здесь сокращено до предела.
«Помоги перенести их в тот угол… Осторожно, твой штабель вот-вот обрушится…»
Вот кормилица тащит личинку раза в два длиннее, чем она сама. Определенно, это будущий стрелок. Она укладывает новоиспеченного «воина» в уголок и облизывает его.
Посреди огромного инкубатора громоздятся кучи личинок – у каждой уже проглядывают десять сегментов тела, и каждая требует корма. Они вертят головками во все стороны, вытягивают шейки и шевелят лапками, пока кормилицы не соблаговолят дать им немного медвяной росы или мяса какого-нибудь насекомого.
Через три недели, когда личинки вполне созреют, они перестают есть и шевелиться – они впадают в летаргическое состояние и собираются с силами. Чтобы превратиться в коконы и далее – в куколки.
Кормилицы перетаскивают эти большие желтые мешки в соседнее помещение, заполненное сухим песком, который впитывает влагу из воздуха. «Влажная жара – для яиц, сухая жара – для коконов», – неустанно повторяют они мысленно.
Здесь, в сушильной камере, белый кокон с синеватым отливом становится желтым, потом серым, затем коричневым. Происходит трансмутация. Под скорлупой совершается естественное чудо. Все меняется. Нервная система, органы дыхания и пищеварения, органы чувств, панцирь…
Через несколько дней помещенная в сушильную камеру куколка начнет разбухать. Яйцо высушивается – наступает особый миг. Куколку, готовую вылупиться, оттаскивают в сторону вместе с другими, пребывающими в том же состоянии. Кормилицы осторожно разрывают пленку кокона и высвобождают сперва усик, затем лапку – и вот на свет появляется великолепный белый муравей, дрожащий, шатающийся. Хитиновый панцирь у него пока мягкий и прозрачный, но уже через несколько дней он станет рыжим, как у всех белоканцев.
Самец номер 327, захваченный созерцанием этого круговорота жизни, теряется, не зная, к кому обратиться. Он распространяет легкий запах в сторону одной кормилицы, которая помогает новорожденному сделать первые шаги.
«Происходит что-то очень серьезное».
Кормилица даже не поворачивает к нему голову. И только отвечает едва уловимой пахучей фразой:
«Тише! Нет ничего серьезнее, чем рождение живого существа».
Какой-то стрелок отталкивает самца, поколачивая дубинками на кончиках усиков. Тук-тук-тук.
«Не мешай! Проваливай!»
Номер 327 еще слаб – он не в силах спорить и убеждать кого-то. Эх, если бы у него был такой же дар общения, как у кормилицы номер 56! Однако он не слушает и обращается к другим кормилицам – те не обращают на него ни малейшего внимания. Тогда он начинает сомневаться: должно быть, его задача на самом деле не такая уж важная, как ему представляется. Мать, пожалуй, права. Есть задачи более актуальные. Продолжать род вместо того, чтобы порождать войну, например.
Пока он пребывает во власти столь странной мысли, кислотная струя срезает ему усики! В него выстрелила одна из кормилиц. Она бросила кокон, который тащила, и взяла его на прицел. По счастью, прицелилась она не точно.
Номер 327 кидается на обидчицу, пытаясь ее схватить, но она успевает улизнуть в первые ясли, опрокинув штабель яиц, чтобы преградить ему дорогу. Скорлупа раскалывается – из трещин сочится прозрачная жидкость.
Она разбила яйца! Что это на нее нашло? И тут начинается настоящая кутерьма – кормилицы разбегаются кто куда, озабоченные тем, как сберечь молодь, которая должна вот-вот вылупиться.
Понимая, что беглянку не догнать, 327-й самец поджимает брюшко и целится. Но, прежде чем он успевает выстрелить, кормилица падает, сраженная кислотной струей, выпущенной стрелком, который видел, как она опрокинула яйца.
Вокруг тела, изжаренного кислотой, образуется целое сборище. Номер 327 склоняет усики над трупом. Точно, от него исходит душок. Запах камня.
ОБЩЕСТВЕННЫЙ ИНСТИНКТ: У муравьев, как и у людей, общественный инстинкт играет предопределяющую роль. Новорожденный муравей слишком слаб и не может сам разбить кокон, в который заключен. А человеческий младенец даже не может самостоятельно ходить и питаться.
Муравьи и люди – два вида, которые при рождении нуждаются в помощи тех, кто их окружает, к тому же они не могут или не способны самообучаться.
Подобная зависимость от взрослых, разумеется, есть проявление слабости, однако она порождает другой процесс – стремление к знанию. Если взрослые способны выжить, молодняк к выживанию совсем не приспособлен, так что ему с рождения требуется опыт и знания старших.
Эдмонд УэллсЭнциклопедия относительного и абсолютного знания
Двадцатый нижний ярус. Самка номер 56 все никак не может заговорить со жнецами о тайном оружии карликов: она так взволнована, что не в силах подать ни единого сигнала.
Самки представляют собой особо ценную касту, поэтому детство они проводят взаперти, в покоях для принцесс. Мир зачастую ограничивается для них сотней проходов, и далеко не каждая принцесса отваживается до поры спуститься ниже десятого подземного яруса или подняться выше десятого наземного…
Однажды, когда 56-я попробовала выбраться на волю, чтобы посмотреть на великий Внешний мир, про который ей рассказывали кормилицы, стражи вернули ее на место. Она могла бы скрыть свои запахи, но вот длинные крылья девать ей было некуда. Стражи предупредили ее, что снаружи рыщут громадные чудища – они поедают маленьких принцесс, которые пытаются выбраться наружу до праздника Возрождения. С той поры 56-ю раздирали любопытство и страх.
Оказавшись на 20-м нижнем ярусе, она вдруг понимает: зачем стремиться попасть в великий и дикий Внешний мир, если ее ждет немало чудесных открытий в родном городе. Здесь она впервые видит грибницы.
В белоканских легендах говорится, что первые грибницы были открыты во время Зерновой войны, пятьдесят тысяч лет назад. Отряд стрелков тогда взял в осаду город термитов. Именно тогда стрелки наткнулись на зал колоссальных размеров. Там, в центре, возвышался огромный белый пень, который неустанно обхаживали термиты-рабочие.
Муравьи попробовали частички пня на вкус, и им понравилось. Это было похоже… на целое съедобное поселение! Пленники признались, что это грибы. На самом деле термиты питаются одной клетчаткой, которая у них плохо переваривается, поэтому они приправляют ее грибами – для лучшей усвояемости.
Муравьи же прекрасно переваривают клетчатку и в стимулирующих добавках не нуждаются. Однако они поняли, насколько выгодно возделывать растения внутри самого города: это позволяло выдерживать долгие осады и голод.
И теперь в огромных помещениях 20-го нижнего яруса выращивают пни. Однако муравьи, в отличие от термитов, употребляют в пищу другие грибы – в Бел-о-Кане выращивают главным образом шампиньоны. Белоканцы даже разработали целую технологию их разведения.
Самка номер 56 перемещается между грибницами, образующими огромную белую житницу. С одной стороны рабочие готовят «ложе» для будущего шампиньона. Они нарезают листья мелкими квадратиками, потом очищают их, измельчют и перемешивают, превращая в кашицу. После этого кашицу из листьев помещают в компост из экскрементов (для этих целей муравьи собирают свои экскременты в специальные емкости). Дальше кашицу увлажняют слюной и оставляют на какое-то время, чтобы заготовка проросла.
Созревшую кашицу накрывают белым покрывалом из белых съедобных волокон. Как это происходит там, слева. Затем рабочие орошают посадку обеззараживающей слюной и срезают все, что по размерам превосходит маленький белый конус. Если же дать шампиньонам разрастись, они очень скоро начнут лопаться и разрушат все помещение. Из волокон, срезанных рабочими, имеющими плоские челюсти, получается мука, вкусная и питательная.
Вот почему рабочих здесь видимо-невидимо. Им приходится следить за тем, чтобы в столь благоприятных условиях не проросли ни одна сорная травинка и ни один гриб-паразит.
В такой обстановке, в общем-то довольно напряженной, 56-я, пустив в ход усики, пытается наладить общение с садовником, аккуратно срезающим белый гриб-конус.
«Городу угрожает серьезная опасность. Нам нужна помощь. Хотите стать частью нашей команды?»
«Что за опасность?»
«Карлики придумали тайное гибельное оружие – нужно начать действовать, и как можно скорее».
Садовник спокойно спрашивает, что она думает о его грибе, прекрасном шампиньоне. Самка номер 56 поздравляет его с успехом. Садовник предлагает ей отведать гриб. Она откусывает кусочек белой волокнистой массы и чувствует, как у нее в пищеводе полыхнул огонь. Отрава! Шампиньон пропитан мирмикацином, ядовитой кислотой, которую в разбавленном виде используют как гербицид. Самка откашливается и быстро сплевывает отраву. Садовник же, бросив гриб и выдвинув челюсти вперед, кидается ей на грудь.
Они кувыркаются в компосте, дубася друг друга по голове усиками-дубинками. Бах! Бах! Бах! Каждый стремится уложить противника на месте. Жнецы с трудом их разнимают.
«Что нашло на вас обоих?»
Садовник вырывается. Расправив крылья, 56-я совершает невероятный прыжок и прижимает его к земле. Только теперь она чувствует едва уловимый запах камня, который исходит от него. Вне всякого сомнения, она только что столкнулась с одним из грозных охотников.
Она хватает его за усики.
«Кто ты? Зачем пытался меня убить? Откуда этот странный запах?»
Молчание. Она заламывает ему усики. От нестерпимой боли он брыкается, но молчит. Самка номер 56 не из тех, кому нравится мучить своих собратьев, но все же она сдавливает усики садовника-охотника еще крепче.
Противник больше не в силах шевельнуться. Он в ступоре. Сердце у него почти не бьется – кажется, он вот-вот отдаст концы. С досады 56-я перерезает ему оба усика, но все еще не может отпустить труп.
Жнецы снова обступают ее.
«Что происходит? Что ты с ним сделала?»
Самка номер 56 решает, что сейчас не самое подходящее время, чтобы оправдываться, – лучше спасаться бегством, что она и делает, взмахнув крыльями. Номер 327 прав: происходит что-то неладное: муравьи в Городе словно обезумели.
Все ниже
СОРОК ПЯТЫЙ нижний ярус: 103 683-й бесполый воин проникает в борцовские залы – помещения с низкими потолками, где солдаты оттачивают боевое искусство в преддверии весенних войн.
Везде, куда ни глянь, воины сошлись в поединке. Сначала противники ощупывают один другого, оценивая размеры и длину лап. Они кружат, похлопывая друг друга по бокам, выдергивая волоски и обмениваясь феромонами, щекочутся булавовидными кончиками усиков.
Наконец, они вступают в бой. Трещат панцири. Каждый старается ухватить противника за грудные суставы. Как только одному из них это удается, другой пытается укусить его за коленки. Движения резкие. Воины яростно вскидываются на задние лапы, оседают, кувыркаются.
Обычно, сцепившись, они замирают на месте, а потом один наносит другому внезапный удар. Но с оглядкой, конечно, поскольку это тренировка – никто никому ничего не ломает и не пускает кровь. Поединок прерывается, как только один из муравьев валится навзничь и заводит усики назад, показывая, что сдается. Однако поединки кажутся серьезными. Коготки легко впиваются в глаза в поисках захвата. Челюсти клацают в воздухе.
Чуть поодаль стрелки, сидя на брюшках, целятся и открывают огонь по камушкам, расставленным на расстоянии пяти сотен голов от них. Кислотные струи довольно часто попадают в цель.
Старый воин разъясняет новичку, что все решается до схватки. Челюсти и кислотные струи только закрепляют чье-то превосходство, которое оба противника признают загодя. До схватки один непременно решает, что он победил, а другой примиряется с тем, что его победили. Это лишь вопрос распределения ролей. Как только каждый выбирает себе роль, победитель может стрелять, не целясь: кислотная струя непременно поразит неприятеля; при этом побежденный может сколько угодно лязгать челюстями – ранить противника он уже не способен. Один совет: в победу надо верить. Все определяется твоим мышлением. Верь в победу, и тогда тебе никто не страшен.
На 103 683-го наскакивают двое дуэлянтов. Он резко отталкивает обоих и следует дальше. Он ищет лагерь наемников, расположенный под борцовской ареной. А вот и проход.
Это помещение намного больше стана легионеров. Следует заметить, что наемники квартируют там же, где тренируются. Они находятся здесь во время войны, и только. Все местные племена, союзные и покоренные, тесно взаимосвязаны меж собой: желтые муравьи, красные, черные, муравьи-смолохаркатели, примитивные ядовитые муравьи-стилеты и даже муравьи-карлики.
Идея прикармливать чужаков, чтобы привлекать их на свою сторону во время нашествий, изначально принадлежала термитам – они же опробовали ее на собственном опыте.
Что же касается муравьиных городов, им не раз случалось путем дипломатических ухищрений заключать союзы с термитами против других муравьев.
Требовалось все тщательно взвесить: стоит ли со всей решимостью отряжать муравьиные легионы в термитники на постоянной основе? Идея революционная. Мыслимое ли дело, чтобы воинство муравьев сражалось против своих собратьев на стороне термитов! И тут муравьиная цивилизация, умеющая быстро приспосабливаться к любым условиям, превзошла самое себя.
Муравьи без труда освоили бы тактику своих противников и стали охотно нанимать легионы термитов, если бы им пришлось воевать с теми же термитами. Но их планы нарушило одно серьезное обстоятельство: термиты – безусловные роялисты. Их лояльность по отношению к ближним несокрушима, и воевать против своих сородичей они не способны. Только муравьи, с их многообразными политическими режимами и отличиями в физиологии, могли использовать порочную практику наемничества.
Дело-то пустячное! И вот, крупные федерации рыжих муравьев договорились укрепить свое воинство многочисленными легионами чужаков, объединив их под одним пахучим белоканским знаменем.
Номер 103 683 приближается к наемникам-карликам. И спрашивает, приходилось ли им слышать, что в Ши-га-пу придумали какое-то тайное оружие, с помощью которого в одно мгновенье была уничтожена целая экспедиция из двадцати восьми рыжих муравьев. Они отвечают, что ничего подобного не видели и ни о чем таком не слышали.
Молодой воин опрашивает других наемников. Желтый муравей уверяет, что однажды присутствовал при таком чуде. Но то были не карлики… а переспелая груша, которая нежданно упала с дерева. Все разражаются трескучими феромонами смеха. Таков уж юмор у желтого муравья.
Номер 103 683 поднимается в зал, где упражняются его сослуживцы. Он знает каждого как облупленного. Его внимательно выслушивают, ему верят. Вскоре формируется отряд «искателей тайного оружия карликов» из трех десятков решительных воинов. Эх, если бы 327-й это видел!
«Внимание: организованная шайка пытается уничтожить всех пытливых. Это наверняка рыжие наемники на службе у карликов. Их всех легко узнать по запаху: так пахнут камни».
В целях безопасности воины решают провести первый сбор в глубине города, в одном из нижних залов пятидесятого яруса. Туда еще никто не спускался. Им надлежит набраться спокойствия, чтобы как следует подготовиться к заданию.
Но 103 683-й чувствует всем телом, как резко поднимается температура. Она уже достигает 23 градусов. Он прощается и спешит на встречу с самцом номер 327 и самкой номер 56.
ЭСТЕТИКА: Есть ли существо прекраснее муравья? У него четкие изогнутые линии и обладающая превосходными аэродинамическими качествами форма. Тело его устроено так, что каждая конечность выполняет определенные функции. Каждое его сочленение – механическое чудо. Щитки пригнаны так, будто их разработал дизайнер с помощью компьютера. Они не скрипят и не трутся друг о друга. Треугольной формы голова рассекает воздух, а длинные гибкие лапы придают муравью упругость на земле. Он похож на итальянский спортивный автомобиль.
Благодаря коготкам он может ползать по потолку. Муравей обладает панорамным зрением: его глаза поворачиваются на 180 градусов. Усики его улавливают бессчетное количество недоступной человеку информации, а их кончики служат ему молоточками. На брюшке у муравья полно мешочков, сумочек и прочих емкостей, где он хранит различные химические продукты. С помощью челюстей он режет, колет и хватает. А поразительная система внутренних «трубопроводов» служит ему для хранения всевозможной пахучей информации.
Эдмонд УэллсЭнциклопедия относительного и абсолютного знания
Николя не спалось. Он все еще сидел перед телевизором. В новостях напоследок сообщили о возвращении зонда «Марко Поло». Теперь стало известно, что ни малейших следов жизни в соседних солнечных системах не обнаружено. Судя по фотографиям, все планеты, которые обследовал зонд, представляют собой каменистые пустыни либо поверхности, покрытые жидким аммиаком. Ни мхов, ни амеб, ни микробов.
«А что, если папа прав? – подумал Николя. – Что, если мы единственная форма разумной жизни во всей Вселенной?..» Это, конечно, было печально, хотя и походило на правду.
После новостей показали большой фильм из цикла «Культура народов мира»: на этот раз он был посвящен индийским кастам.
«Индусы с рождения и в течение всей жизни принадлежат к определенным кастам. Каждая каста руководствуется собственным сводом правил – строгим кодексом, который никто не смеет нарушить, иначе ослушника ждет изгнание как из своей касты, так и из всех прочих. Чтобы понять такое отношение, необходимо вспомнить, что…»
– Уже час ночи, – заметила Люси.
Николя пресытился телевизионными картинками. С тех пор как начались проблемы с подвалом, он по четыре часа в день сидел перед телевизором. Это помогало ему отвлечься от всяких мыслей и почувствовать себя другим человеком. Голос матери вернул его к мучительной действительности.
– Неужели ты не устал?
– Где папа?
– Все еще в подвале. Уже спать пора.
– Не хочется.
– Давай, я расскажу тебе сказку.
– Ну да, сказку! Лучше уж что-нибудь поинтереснее!
Люси проводила сына в спальню, присела на край постели и распустила свои рыжие волосы. Она вспомнила одну старую еврейскую сказку.
– Жил да был каменотес, которому смерть как надоело рыть гору до изнеможения под палящими лучами солнца. «Довольно с меня такой жизни. Уж больно утомительное это дело – тесать и тесать камни… под солнцем, все время под солнцем! Эх, как бы мне хотелось оказаться на месте светила, вот уж стал бы я там, в поднебесье, всемогущим и пышущим жаром, вот уж утопил бы весь белый свет в своих лучах!» – подумал каменотес. И желание его – о чудо! – было услышано. Каменотес тут же превратился в солнце. Он был счастлив, что желание его исполнилось. Но, рассыпая свои лучи по всему белому свету, он вдруг заметил, что их не пропускают тучи. «Зачем мне быть солнцем, раз простые тучи не пропускают мои лучи! – воскликнул он. – Уж коли тучи сильнее солнца, пускай я буду тучей». И он превратился в тучу. И стал он летать над белым светом, метаться туда-сюда и проливать всюду дождь, но вдруг поднялся ветер и рассеял тучу. «Ох, а ветер-то, оказывается, может рассеивать тучи – стало быть, он самый сильный, и пусть я стану ветром», – подумал он.
– И превратился в ветер?
– Да, и стал он гулять по всему белу свету. Поднимать бури, вихри и ураганы. Но тут вдруг он заметил, что путь ему преградила стена. Очень высокая и очень крепкая. Гора! «Зачем мне быть ветром, раз простая гора не пропускает меня? Выходит, она самая сильная!» – решил он.
– И превратился в гору!
– Точно. И тут же почувствовал, как что-то колотит по нему. Что-то сильное-пресильное подтачивает его изнутри. Ба…так это же карлик-каменотес!..
– Ух ты-ы-ы!
– Ну что, понравилась сказка?
– Да, мам!
– По телевизору ты, наверное, такого и не видел?
– Нет, мам!
Люси рассмеялась и стиснула сынишку в объятиях.
– Скажи, мам, а папа тоже там что-то роет, как думаешь?
– Может, и так, кто его знает? Во всяком случае, у него такой вид, будто он вообразил, что непременно превратится в кого-то еще, если будет постоянно торчать там, внизу.
– Неужели ему с нами плохо?
– Да, сынок, ему стыдно, что у него нет работы. И он думает, что лучше стать солнцем. Подземным солнцем.
– Папа воображает себя муравьиным королем.
Люси улыбнулась:
– У него это пройдет. Понимаешь, он ведь как ребенок. А детям всегда интересно знать, что творится в муравейнике. Ты-то сам не пробовал играть с муравьями?
– Пробовал, конечно, мам.
Люси поправила сыну подушку и поцеловала его.
– А теперь спи. Вот-вот, спокойной ночи!
– Спокойной ночи, мам!
Люси заметила спички, разложенные на ночном столике. Должно быть, Николя все еще пытался сложить четыре треугольника. Она вернулась в гостиную и взяла книгу по архитектуре, в которой говорилось об истории их дома.
Здесь проживали многие ученые. Главным образом протестанты. К примеру, в их доме несколько лет жил Мигель Сервет.
Одно место особенно привлекло ее внимание. В этом отрывке говорилось, что под домом прорыли подземный ход, по которому гугеноты смогли выбраться из города. Что касается глубины и длины, это был не совсем обычный подземный ход…
Трое насекомых располагаются треугольником, перед тем как вступить в безграничное общение. Так им не придется рассказывать о своих приключениях – они смогут узнать обо всем, что с ними случилось, словно слившись в единое целое, состоящее из трех частей.
Они сцепляются усиками. Мысли текут, сливаясь в один поток. В единый организм. Разум каждого действует как приемопередатчик, проводящий электрический сигнал, который он сам получает. Сознание трех муравьев объединяется, выходя за пределы обычной совокупности их талантов.
И вдруг чудо прерывается. Номер 103 683 улавливает посторонний запах. Из стен торчат усики. Вернее, из входного отверстия в камеру самки номер 56 выдвинулась пара усиков. Их подслушивают…
Полночь. Джонатан уже два дня, как не вылезал из подвала. Люси нервно мерила шагами гостиную. Она пошла проведать Николя, который крепко спал, как вдруг ей на глаза попалось нечто необычное. Спички. В тот же миг она почувствовала, что, быть может, в них-то и сокрыт кончик ниточки, ведущей к разгадке тайны подвала. Четыре равносторонних треугольника из шести спичек…
«Думай по-другому, а будешь рассуждать стандартно, ничего не выйдет», твердил Джонатан. Она собрала спички, вернулась в гостиную и принялась раскладывать их так и эдак, забыв про время. Наконец, устав от пережитых волнений, она отправилась спать.
Той ночью Люси приснился странный сон. Сначала ей явился дядюшка Эдмонд или, по крайней мере, некто, похожий на него по описанию ее мужа. Он стоял в длинной очереди – как будто в кинотеатр, – тянувшейся через каменистую пустыню. По обе стороны очереди несли дозор мексиканские солдаты, следившие за порядком. Вдалеке виднелись виселицы – не меньше десяти, на них вешали людей. Когда те испускали дух, их вынимали из петли и вешали других. И очередь продвигалась…
За Эдмондом стоял Джонатан, она сама и какой-то толстяк в очках с крохотными стеклами. Все смертники преспокойно разговаривали, как ни в чем не бывало.
Когда же у них на шее затянули петлю и всех четверых повесили рядом, им ничего не оставалось, только ждать. Дядюшка Эдмонд первым нарушил молчание и сиплым голосом заговорил как наяву:
– Что мы тут делаем?
– Не знаю… живем. Раз мы родились на свет, значит, жить будем как можно дольше. Вот только сейчас, похоже, наша песенка спета, – отвечал Джонатан.
– Дорогой племянник, да ты пессимист. Нас, безусловно, повесили, и вокруг полно солдат-мексиканцев, но это лишь превратность жизни, а не конец, просто превратность. Впрочем, из этого положения непременно должен быть выход. Вам крепко связали руки за спиной?
Они что было сил задергались в путах.
– Да нет, – проговорил толстяк. – Я могу развязаться!
И он высвободил руки.
Читать бесплатно другие книги:
