Хедвиг совершенно не виновата! Нильсон Фрида
– Картошку, – глухо говорит Хедвиг кассиру.
Кассир откладывает картошку, снова всё пересчитывает и говорит:
– Девятнадцать.
Хедвиг берёт сдачу и спешит к выходу. Тут же вскрывает пакетик со сладостями и запихивает в рот один фрукт. Он зелёный и на вкус совершенно божественный. Но пока Хедвиг плетётся обратно, к горлу начинают подступать слезы. Нельзя было выкладывать картошку, Хедвиг отлично это знает. Бедный Карл-Эрик – он ведь дал ей свою последнюю двадцатку. Фрукты уже вообще ни капельки не вкусные и не сладкие, а солёные, потому что слёзы по щекам стекают прямо в рот. В голове скребётся страх. Что будет, когда Карл-Эрик узнает, что она натворила?
Нет, думать об этом невозможно. Она ни за что не вернётся обратно. Хедвиг садится в канаву, прямо в мокрую траву, и плачет.
Проходит совсем немного времени, и вот она уже вся трясётся от холода. Солнце давно село, пальцы на ногах онемели. Люди, которые проезжают мимо, не думают, что видят ангела. Они думают: «Вот сидит самая обычная замарашка и трескает сладости, и зубы у неё наверняка сгнили все до единого». Жвачка помялась и стала совсем плоская. В кустах на обочине темно.
Вдруг она слышит, как кто-то кричит:
– Хедвиг!
Это Карл-Эрик.
– Хедвиг!
– Да-а! – кричит в ответ Хедвиг.
Сперва к ней подбегает собака Рони. Следом ковыляет Карл-Эрик. Под мышкой зажат костыль.
– Что ты здесь делаешь? – спрашивает он.
Хедвиг не может выдавить ни слова, она только плачет. Карл-Эрик замечает в зубах у Рони пакетик со сладостями.
– Батюшки мои, – говорит он. – Но что уж тут попишешь. Не было картошки, да?
– Ну да, почти, – шепчет Хедвиг и протягивает сдачу.
Карл-Эрик помогает ей встать. Они медленно плетутся обратно, бедняга Карл-Эрик и Хедвиг – ангел, которого послали за картошкой. Рони бежит перед ними, распустив хвост по ветру.
Потом они сидят на лавочке возле дома Карла-Эрика и жуют розовую жвачку.
Вдруг на дороге кто-то сигналит. Папа вернулся!
Он сворачивает во двор, позади «сааба» грохочет и дребезжит прицеп. Что-то громко колотится о его стенки: БУМ-БУМ! Хедвиг подпрыгивает от нетерпения.
– Что ты привёз? – спрашивает она.
Папа улыбается:
– Ну как, не скучали? Хедвиг себя хорошо вела?
Карл-Эрик кивает.
– Ещё как, – отвечает он. – Сама сходила в магазин за покупками.
– Молодец! – говорит папа.
– Угу, – говорит Карл-Эрик. – А то у меня тут как раз жвачка закончилась.
Папа недоумённо смотрит на него, но в стенку прицепа опять что-то стукается – БУМ! – и он забывает, о чём они говорили.
А потом раздаются удары… копыт. В прицепе кто-то нетерпеливо топает.
– Лошадь? – шепчет Хедвиг.
Папа насвистывает, Карл-Эрик хихикает. Он-то знает, что в прицепе, – это ясно.
Голова у Хедвиг идёт кругом. Неужели папа привёз лошадь? Неужели у него появились деньги? Хедвиг залезает на заднее сиденье «сааба». Ноги не слушаются её. Когда машина выезжает со двора, Хедвиг даже забывает помахать Карлу-Эрику. Она не может думать ни о чём, кроме как о прицепе. Кто же там стоит и бьёт копытом?
Папа едет очень осторожно, то и дело поглядывая в зеркало заднего вида.
Лошадь, лошадь, лошадь. Сердце Хедвиг скачет галопом и рысью – никогда ещё поездка на машине не казалась ей такой бесконечной. Когда они въезжают на гравиевую дорожку, ведущую к дому, Хедвиг выпрыгивает из машины и кричит:
– Лошадь, лошадь! Наконец-то! Ура!
Папа разворачивается, дает задний ход и въезжает через калитку на пастбище.
– Ну, держись, – говорит он.
Папа поднимает щеколду на прицепе… Кто-то нервно бьёт копытом… Папа кладёт руку на дверцу… Открывает…
Но никто не выходит. Хедвиг ждёт секунду-другую. Потом осторожно подкрадывается ближе и заглядывает внутрь.
Внутри стоит кто-то очень костлявый. С макушки свисают длинные, как у кролика, уши. На кончике хвоста болтается грязная кисточка. Грива короткая и жёсткая. Карие овальные глаза рассматривают Хедвиг.
Хедвиг раскрыла рот. Это не лошадь.
Существо, которое никак не является лошадью, бьёт копытом, испускает злобный крик и обнажает зубы.
– Йииииии-ааааа!
И пулей вылетает из прицепа. Хедвиг смотрит, как оно бешено скачет по пастбищу.
– Осёл?
Папа гордо кивает.
Осёл. Вот что бывает, когда загадываешь желание не божьей коровке, а старому уставшему от жизни жуку-скрипуну. И теперь осёл переехал в «Дом на лугу», хотя, похоже, сам не сильно этому рад. Завидев уродца, словно восставшего из преисподней, овцы бросаются наутёк. А осёл, щёлкая зубами, скачет за ними.
Как же его зовут? Ах да, осла зовут Макс-Улоф.
Сказка о Максе-Улофе
Это о Максе-Улофе рассказал папе Карл-Эрик, когда позвонил ему по телефону. Макс-Улоф жил в нескольких милях от «Дома на лугу» у злого старикашки по имени Пэрсон. Пэрсон этот был жадный, как змей, и почти не давал Максу-Улофу овса. Однажды Пэрсон выносил из сортира бак с какашками, и, когда шёл по саду, дно у бака отвалилось и всё содержимое вылилось ему на ботинки. Почему-то ровно в эту секунду Макс-Улоф закричал. Пэрсон решил, будто осёл смеётся над ним, подошёл и как пнёт его под зад. С тех пор Макс-Улоф озверел. Папа позвонил Пэрсону и спросил, сколько стоит Макс-Улоф. Осёл стоил всего пятьсот крон.
– Несчастная животинка. Настрадался, горемыка, – говорит папа, когда они с Хедвиг несут Максу-Улофу овёс.
Сегодня понедельник, солнце только-только поднялось над забором у хлева.
– Но если с животными хорошо обращаться, – добавляет папа, – то можно кого угодно приручить. К тому же смотри, как здорово всё сложилось, теперь у тебя есть собственная почти что лошадь!
Почти что лошадь? Нет, почти что лошади у Хедвиг нет, уж это она точно знает! Лошадь – это лошадь! У лошади красивая гладкая шерсть и длинный шелковистый хвост. Лошадь нельзя не любить, и лошадь всегда будет любить тебя!
А осёл – просто глупая скотина! У осла жёсткая плешивая шкура и дурацкие кривые зубы. К тому же кто-нибудь хоть раз слышал про журналы, посвящённые ослам, и про наклейки с ослами, которыми можно обмениваться?
Сердце Хедвиг стучит от злости, а глаза щиплет от усталости, потому что в придачу ко всему Макс-Улоф всю ночь орал как безумный и не давал никому спать. Хедвиг так бы и швырнула ведро с овсом на землю. Как бы ей хотелось закричать, что нет у нее никакой почти лошади! Но папа такой довольный, он весь светится. Глаза его блестят. Папа, конечно, очень горд – ведь о собственной лошади он мог только мечтать.
На лугу ни единой овечки. Они ещё не оправились от шока. Наверно, отсиживаются где-нибудь в лесу.
Макс-Улоф стоит у калитки и размахивает хвостом.
– Йииииии-ааааа!
Папа даёт Хедвиг горбушку.
– Попробуй с ним подружиться.
Хедвиг морщит нос:
– Да ну, неохота.
– Попробуй, ведь он так же сильно боится тебя, как ты его, – говорит папа.
Хедвиг вздыхает. Она суёт горбушку ослу под нос. Макс-Улоф фыркает. И вместо горбушки принимается грызть забор. На занозы ему наплевать, вот такой он дурень.
– Ну пожалуйста, постарайся быть добрым! – говорит Хедвиг.
Добрым? Макс-Улоф вообще не добрый, он бешеный! Он испускает жуткий вопль и начинает носиться по кругу. Трава на кочках колышется, с верхушки осины испуганно срывается ворон.
Хедвиг поворачивается к папе:
– Это невозможно, он чокнутый.
Папа смеётся. Потрясая ведром с кормом, он входит через калитку на пастбище. Макс-Улоф вскидывает голову, как бык.
– Осторожней, – пищит Хедвиг.
– Ну-ну, не бойся, – говорит ослу папа. Голос у него спокойный и ровный. Он медленно приближается к Максу-Улофу.
Хедвиг вдруг понимает, что папа прав. Максу-Улофу действительно страшно! Осёл пятится. Морда дрожит, глаза кротко моргают.
– Я тебя не обижу, – говорит папа и идёт за ним. Они уже далеко от калитки. Наконец Макс-Улоф останавливается. – Смотри! – кричит папа, глядя на Хедвиг. – Он почти успокоился! Вот что значит уметь обращаться с животными!
Вдруг Макс-Улоф задирает голову, обнажает зубы и кричит:
– Йииииии-ааааа!
И Хедвиг слышит в его крике то же, что услышал змеюка Пэрсон. Макс-Улоф смеётся! Он смеётся над ними, над папой, который думал, что Макс-Улоф его боится. Ага, как же! Макс-Улоф встаёт на дыбы, бьёт копытами в воздухе и пускается в галоп.
Отбросив в сторону ведро, так что овёс разлетается по ветру, папа бежит во весь опор.
– Быстрее! – кричит Хедвиг. – Покуда цел!
Лязгая челюстями, Макс-Улоф настигает его. Папа в последнюю секунду успевает перескочить через калитку и – бум! – приземляется на траву. Макс-Улоф с грохотом врезается головой в забор. И тут же как ни в чём не бывало встряхивается и отходит в сторонку.
– Ты как? – спрашивает папу Хедвиг.
Папа медленно встаёт на ноги.
– Ой-ой-ой, ну и дикарь, – выдыхает он. – С этим ослом будет потруднее, чем я думал. Но ничего, немного терпения – и всё получится. А теперь тебе пора – школьный автобус приедет с минуты на минуту.
Они торопливо проходят через увядший сад. От подсолнухов на грядке остались только коричневые палки. Выйдя на дорогу, они слышат тарахтенье за поворотом.
– Тебе, наверно, хочется поскорее рассказать подружкам про Макса-Улофа? – говорит папа.
Хедвиг холодеет. Она не собиралась никому говорить про осла. Она представляет, что скажут в классе, узнав, что в «Доме на лугу» поселился осёл. Эллен и Карин со смеху помрут. Осёл – такого питомца в Хардему ещё ни у кого не было.
Хедвиг смотрит на папу. Волосы взъерошены после скачек с Максом-Улофом. На штанах зелёные пятна от травы. Но он стоит, гордо расправив плечи, и знай себе улыбается. Он бы очень расстроился, если бы узнал, что Хедвиг стыдится своего осла.
– Конечно, – бормочет Хедвиг в ответ.
Автобус с пыхтеньем останавливается перед домом. Хедвиг садится, папа машет через окошко.
– До вечера! – кричит он. – Интересно, что скажут твои одноклассники!
По дороге в школу Хедвиг больно, под самый корень сгрызает ноготь на большом пальце. Она не хочет никому говорить про Макса-Улофа, но деваться некуда! Иначе что она скажет папе, когда вернётся?
Деревья на школьном дворе слегка пожелтели, но клён на пригорке стоит ярко-оранжевый, будто в огне. На площадке видны следы бешеных лошадиных игр. Повсюду валяются палки – препятствия для конкура. Хедвиг проходит через высокие деревянные двери школы.
– У меня осёл, – шёпотом говорит она. И сама слышит, как глупо это звучит.
В классе у доски стоит учитель. У него большая борода. Пока дети вваливаются в класс и рассаживаются по местам, он пишет на доске примеры.
– Так, кто-нибудь может сказать, сколько будет сто двадцать плюс десять? – спрашивает он.
Эллен поднимает руку.
– Да, Эллен.
– А знаете, что я делала на выходных?
– Нет, и что же?
– Мы ездили с Крошкой на соревнования по конкуру. Мы заняли четвёртое место.
Все девочки в классе ахают: «Аааах!»
– Надо же, – кивнув, отвечает учитель. – Так что, кто-нибудь скажет мне, сколько будет сто двадцать плюс десять?
Руку поднимает Йон.
– Да, Йон.
– Мой папа в субботу купил новый комбайн.
– Вот это да, – отвечает учитель. – Но мы сейчас говорим о математике. Кто-нибудь знает, сколько будет сто двадцать… Да, Рикард?
– А у нас на обед был фальшивый заяц, – рассказывает Рикард.
Учитель отчаянно теребит бороду.
– Все, кто хочет рассказать что-то важное про выходные, сделайте это сейчас, и после мы перейдём к математике!
Хедвиг поднимает дрожащую руку.
– Да?
Хедвиг нервно кусает губы.
– У нас…
Все ждут. Хедвиг видит перед глазами счастливое папино лицо. Но в то же время представляет себе, как будут гоготать её одноклассники.
– У нас… у нас появился новый сосед.
– Вот как? – говорит учитель.
– Да! – продолжает Хедвиг. – Его зовут Макс-Улоф.
Кто-то хихикает. Учитель приподнимает бровь.
– Какое необычное имя.
Хедвиг кивает.
– Да, и он очень шумный и невоспитанный. Он кричит и брыкается, мама с папой просто не знают, что делать.
Все очень заинтересовались соседом Хедвиг, чудаком Максом-Улофом. Учитель отложил мелок и слушает продолжение рассказа.
Макс-Улоф приехал в пятницу. Он купил старый домик у песчаного карьера в лесу. Когда родители Хедвиг пришли к нему познакомиться, он просто фыркнул и хлопнул дверью перед самым их носом. А потом всю ночь буянил – они глаз не могли сомкнуть.
Класс потрясён. Вот не повезло – заполучить в соседи такого сумасброда!
На перемене все столпились вокруг Хедвиг. Она забирается на подоконник в раздевалке и сидит там, как настоящая сказочница. История о Максе-Улофе обрастает новыми подробностями.
Например, в канаве возле дома Макса-Улофа Хедвиг видела пустые винные бутылки. Ещё у него есть овчарка, которая бросается на прохожих, а в конюшне стоят как минимум три белые лошади! Здорово, правда? Три белые лошади, на которых Хедвиг может скакать хоть каждый день!
Глаза одноклассников округляются.
– Это спортивные лошади, они получили кучу призов на соревнованиях по конкуру, – говорит Хедвиг.
– Везука тебе! – шепчет Карин.
Эллен дёргает Хедвиг за майку.
– Можешь прийти ко мне в гости посмотреть на Крошку, если возьмёшь меня с собой к Максу-Улофу.
Хедвиг пожимает плечами.
– Посмотрим, – отвечает она.
Надо же, как это оказалось просто – рассказать про Макса-Улофа. Все чуть от зависти не полопались. А чтобы окончательно их сразить, ещё и про лошадей ввернула.
Девочки высыпают на площадку и начинают бегать по кругу и ржать. Но теперь они не абы какие лошади, а белые. Белые лошади с лоснящейся шерстью и сверкающими копытами. Хедвиг стоит на крыльце и смотрит. Пожалуй, почти что можно сказать, что это её лошади.
К Хедвиг подходит Линда.
– Ну и вредина этот Макс-Улоф, – говорит она.
Хедвиг кивает:
– Да он просто чокнутый.
– Тем не менее он разрешает тебе приходить и скакать на его лошадях. Странно, нет?
Хедвиг краснеет. Уж Линде могла бы сказать правду, но её выдумка так хороша – жаль её портить.
– С детьми он не такой вредный, – бормочет Хедвиг и убегает к девочкам. Она подбирает с земли прутик – ведь если это её лошади, они должны беспрекословно её слушаться.
– А ну подняли копыта! – кричит она. – Выше, выше!
Девочки поднимают копыта высоко-высоко. Карин плачет, случайно задев сама себя коленкой по подбородку.
А Хедвиг только хохочет.
– Такой неуклюжей клячи у меня ещё никогда не было, – говорит она. – Рысь!
На каждой переменке Хедвиг стоит посреди школьного двора и командует, а девочкам приходится задирать копыта всё выше и выше. К концу дня штаны у всех коричневые от пыли. А Хедвиг знай вышагивает с хлыстиком в руке. Голос осип от крика, голова идёт кругом от всех этих выдумок.
Когда школьный автобус сворачивает на дорожку, ведущую к «Дому на лугу», многие с любопытством тянут шеи:
– А где живёт Макс-Улоф? – спрашивают они.
Хедвиг показывает на тропинку, убегающую в лес. Она ведёт к песчаному карьеру.
– Вон там, – говорит она. – Он обычно дома сидит.
Когда Хедвиг выходит, Эллен машет ей рукой.
– До завтра, – говорит она. – И не забудь, что ты обещала как-нибудь позвать меня к себе!
Хедвиг тяжёлой поступью проходит по саду. На компостной куче, словно чесоточный и кривоногий король, возвышается Макс-Улоф. Хорошо хоть с дороги его не видно. Хедвиг вздыхает. За то время, что она была в школе, она так полюбила Макса-Улофа из своей сказки. А это чудовище ей совсем не симпатично.
Навстречу выходит папа с ведром овса. Глаза его светятся.
– Ну как? – спрашивает он. – Рассказала?
Хедвиг кивает:
– Угу.
– Все обзавидовались, наверно?
– Ага. Просто как с ума посходили.
Папа счастлив.
– А знаешь что? – говорит он. – Я думаю, в один прекрасный день ты сможешь на нём прокатиться.
Хедвиг пытается улыбнуться:
– Да ладно, это необязательно.
– Точно тебе говорю. Честное слово! – Он складывает ладони рупором. – Слышь, Макс-Улоф? В один прекрасный день Хедвиг прокатится на тебе верхом!
Макс-Улоф смотрит на папу своими злобными глазками. А потом вскидывает зад.
– Йииииии-ааааа!
Макс-Улоф кричит и кричит, брыкается и брыкается. Словно хочет сказать: «Никто не будет ездить на мне верхом! Никогда!»
Папа вздыхает. Он оставляет ведро, берёт Хедвиг за руку, и они идут через сад к дому. Листья падают им на голову. Скоро октябрь.
Тони из Хаквада
Октябрь наступил так быстро, что никто и опомниться не успел. Макс-Улоф добреть явно не собирался. Каждую ночь он стоял на пастбище и орал с таким видом, будто заплатил деньги и имеет полное право делать это сколько душе угодно.
Следом за октябрём пришёл ноябрь. Холод незаметно сковал траву возле «Дома на лугу», и по утрам, когда Хедвиг с папой выходили задать Максу-Улофу овса, под ногами хрустел иней. Пастбище заволокло густым туманом, который на рассвете становился совсем розовым. Вскоре он рассеивался, и тогда было видно замёрзшие скошенные поля чуть не до самого Хаквада. Хотя сам Хаквад всё-таки разглядеть трудно.
Но однажды ночью – как раз там, где должен находиться Хаквад, – в тёмном небе вспыхнул огненный столп. Хедвиг и её родители сладко спали в своих постелях, овцы дремали в хлеву. Единственный, кто заметил пожар, – это Макс-Улоф. Он заинтересованно навострил уши, ведь огонь ему раньше видеть не доводилось. Любое нормальное животное, например лошадь, испугалось бы и убежало. Но Макс-Улоф – не нормальный и, наоборот, решил подобраться ближе. Правда, перейти через речку не смог. У воды он остановился и так и стоял, пока огонь не погас, потом покричал немного и отправился на небольшую сердитую прогулку по голому лесу.
Что было на следующий день! В «Доме на лугу» раздаётся звонок. Мама берёт трубку. Это Бритт, жена дяди Ниссе. Тони, оказывается, устроил пожар! Да-да, тот самый Тони, двоюродный брат Хедвиг, раггар! Это случилось сегодня ночью. Тони и его приятель Эдвин гоняли на мопедах по Хакваду. Вдруг на окраине деревни они обнаружили старый гараж, достали спички и спалили развалюху дотла. Примчалась полиция с сиренами и мигалками и доставила Тони домой вместе с его мопедом. Теперь Тони должен всё лето работать на церковном кладбище, чтобы расплатиться с беднягой, которому принадлежал этот гараж. Бритт в ужасе, просто в ужасе. Что она сделала не так, за что ей такое наказание?
Мама Хедвиг говорит, что Тони не нарочно. Он наверняка просто хотел испробовать спички, с детьми в пятнадцать лет такое часто случается. Но Бритт ревёт в три ручья. Нет, она всё решила: теперь, пока Тони не исполнится восемнадцать, по вечерам она его никуда не отпустит, пусть сидит дома и смотрит телевизор. Это единственный способ заставить его исправиться.
– Да… возможно, ты права, – говорит мама.
Потом Бритт добавляет, что ровно сегодня вечером они с Ниссе собрались в деревенский клуб на танцы. И спрашивает, не могла бы мама приехать и немного посидеть с Тони.
– Конечно, – соглашается мама.
Она берёт Хедвиг, и они садятся в синий «сааб». Хедвиг предпочла бы никуда не ехать, но остаться ей не разрешают. Папа целый вечер будет работать, ему нельзя мешать.
Тони живёт в белом доме с цокольным этажом. Когда приезжают Хедвиг с мамой, Бритт с Ниссе, нарядные, уже поджидают их. На Ниссе блестящий костюм со стрелками на брюках. Трудно поверить, что этот человек когда-то дрался с мамой.
Тони нигде не видать. Он сидит внизу, на цокольном этаже, и думает о своём поведении, говорит Бритт. Хедвиг прямо видит, как они заперли Тони в сыром заплесневелом подвале. И вот он сидит там, в кандалах, и никого-то с ним рядом нет, кроме несчастной голодной мышки. Вот что бывает, когда совершаешь дурные поступки!
Бритт берёт Ниссе за руку, и они выходят.
– Мы вернёмся к девяти, – говорит Бритт.
Дверь закрывается. Мама тут же спускается вниз поздороваться с Тони. Скрепя сердце Хедвиг осторожно идёт за ней. Слышится музыка. Дурацкая, громкая гитарная музыка. Такую музыку как будто специально придумали для того, чтобы у людей болели уши.
Тони сидит на диване и постукивает ладонью по колену. Цепей у него на шее нет. Здесь, на цокольном этаже, находится его комната.
– О, привет, Тони! – радостно кричит мама и обнимает его.
Тони коротко и вяло приобнимает маму.
– Хедвиг, подойди, поздоровайся с Тони! – говорит мама.
Хедвиг медлит. Она не хочет подходить. Тони её ненавидит. А она ненавидит Тони. На нём джинсовая жилетка, на подбородке торчат несколько уродских жидких волосков. И конечно, она не забыла, как больно он сжимает ладонь, когда здоровается.
Хедвиг осторожно протягивает руку. Тони держит её сперва мягко, а потом вдруг как стиснет! Да так сильно, будто хочет выдавить из неё всю кровь. Пальцы Хедвиг сжимаются и хрустят, Хедвиг вскрикивает.
Тони гогочет, обнажив жёлтые зубы.
– Если не будешь вредничать, – говорит мама, – я приготовлю шоколадные шарики.
Хедвиг спешит за мамой на кухню. О, как бы ей хотелось, чтобы Тони просто не существовало. Чтобы вообще никаких раггаров не существовало на свете.
Они с мамой достают масло, какао, овсяные хлопья и сахар. Хедвиг отмеряет и кладёт всё в миску – здорово, когда знаешь, что в конце тебя ждёт что-то вкусное.
На стене над столом висит чёрно-белая фотография. На ней – маленькая девочка с бантиком на голове и три мальчика с прилизанными волосами. Это мама, Ниссе, Янне и Улле.
– А не ужасно было жить с такими противными братьями? – спрашивает Хедвиг.
Мама смотрит на снимок и улыбается:
– Нет, это было прекрасно.
– Но ведь они каждый день тебя колотили!
– Колотили, но, честно говоря, не очень сильно. В каком-то смысле от них тоже был толк. В школе, например, меня никто и пальцем не смел тронуть – братья сразу были тут как тут. Никому нельзя обижать нашу сестру, говорили они, – кроме нас.