Хедвиг совершенно не виновата! Нильсон Фрида

Густав и сноп

Максу-Улофу полезно было немного пожить одному. Он стал не такой крикливый, и овцы больше не боятся и подходят ближе, чтобы понюхать его. Правда, завидев Хедвиг или папу, Макс-Улоф прижимает уши и пятится. Он всё ещё не забыл злодея Пэрсона. Когда тебя так долго пинали ногами, не так-то просто снова научиться доверять людям.

Где зимовал Макс-Улоф, остаётся загадкой. Как он выжил? Как не умер от голода? Папа ходит взад-вперёд по саду и чешет в затылке.

– Ничего не понимаю… – бормочет он. Иногда папа останавливается и смотрит на Макса-Улофа, как будто хочет, чтобы тот ему объяснил. Но Макс-Улоф только машет хвостом и молчит в тряпочку.

Однажды в субботу из свинарника выходят поросята. На лужайке пробивается зелень. Стены «Дома на лугу» потрескивают от солнечного тепла. Большой клён, под тенистыми ветвями которого расположилось кладбище с серыми крестами, поёт и щебечет.

Суббота – чудесный день. В субботу не надо в школу. Можно балансировать на бортике песочницы и временно забыть о драчливом Альфонсе.

Вдалеке блестят стальные узелки с шипами. Папа оцепил пастбище колючей проволокой, чтобы Макс-Улоф снова не убежал.

Макс-Улоф стоит у поилки и пьёт. Он наконец-то похорошел. Рёбра больше не торчат, шерсть даже чуть-чуть лоснится.

Вдруг Хедвиг вспоминает про сахар! Ведь тогда, в декабре, она обещала давать Максу-Улофу сахар, если он вернётся! Обещание надо держать.

Хедвиг бежит домой, под босыми пятками хрустит гравий. Схватив коробку с сахаром, она выбегает на улицу.

– Макс-Улоф!

Овцы, отдыхающие в тени осин, поворачивают головы. Макс-Улоф подозрительно смотрит на Хедвиг. И шамкает губами, делая вид, что её не замечает.

Хедвиг достаёт несколько кусочков.

– Иди сюда! Тебе понравится!

Макс-Улоф дёргает носом. Он чувствует, что пахнет чем-то вкусным. Он подходит ближе. Тянет шею, морда уже почти касается руки Хедвиг. Губы подрагивают. Он обнажает зубы.

– ТЕЛЕФО-О-ОН!

Воздух содрогается от маминого крика. Макс-Улоф испуганно пятится. Шерсть на спине встаёт дыбом, и вот он уже скрылся в рощице.

Хедвиг вздыхает. Запихнув сахар в рот, она идёт к дому. Коробку она оставляет на лужайке.

– Это мне? – кричит она.

Мама качает головой.

– Папе. Это Карл-Эрик.

Хедвиг бежит за папой и садится послушать.

– Алло. О, здравствуй, здравствуй. Да? Что ты говоришь? Надо же! Это было бы замечательно. В шесть. Договорились. До встречи.

И вешает трубку.

– О чём вы говорили? – спрашивает Хедвиг.

Глаза у папы горят от любопытства.

– Карл-Эрик придёт на ужин… Он хочет нам кое-что рассказать. Приготовим что-нибудь вкусненькое!

Весь вечер они грохочут кастрюлями. Наготовили кучу всего. Будет селёдка, мясо и картошка, шоколадный миндальный торт и кофе.

– Интересно… – бормочет папа, помешивая шоколадное тесто. – Интересно, что же он нам расскажет…

В пять папа обувается.

– Я поехал за Карлом-Эриком!

Синий «сааб» сигналит и исчезает за поворотом. Небо потемнело. Только что оно было голубым, а теперь фиолетовое, как черничное мороженое. Где-то поёт чёрный дрозд и каркает ворона. Но кукушки не слыхать.

Примерно через час снова раздаётся бибиканье. Из-за поворота выползают жёлтые фары.

– Едут! – кричит Хедвиг.

Карл-Эрик и папа поднимаются на крыльцо в сопровождении Рони. Карл-Эрик похлопывает себя по пустому животу и облизывается.

– Как вкусно пахнет, – говорит он и первым заходит в большую комнату.

Селёдка уже лежит на тарелке. Холодная и склизкая, с косточками, похожими на волоски. Карл-Эрик смакует и причмокивает. Папа то и дело поглядывает на него, словно чего-то ждёт. Но Карл-Эрик только ест.

Потом подают мясо. Карл-Эрик охает: ну и пир! Он подкладывает ещё, ещё и ещё, и, когда живот раздувается до размеров небольшого мячика, Карл-Эрик откидывается на спинку стула и стонет. И долго ничего не говорит.

Папа прокашливается:

– А что ты хотел нам рассказать про Ма…

– Сейчас, сейчас, – говорит Карл-Эрик. – Не спеши.

На столе появляется торт. Карл-Эрик берёт большой кусок и украшает его огромной шапкой взбитых сливок. Миндаль хрустит у него во рту.

– М-м-м, – приговаривает он. – М-м-м-м!

Разделавшись с тортом, Карл-Эрик зачерпывает ещё немного сливок указательным пальцем. Потом облизывает палец и загадочно смотрит на папу, маму и Хедвиг.

– Ну что ж… – говорит он. – А теперь держитесь.

И начинает рассказывать увлекательную историю, которую услышал в деревенской лавке этим утром.

У хозяина лавки, стало быть, есть троюродная сестра, которая живёт в Черре. И эта самая его троюродная сестра была недавно у доктора, потому что у неё разболелась спина, и доктор рассказал ей кое-что удивительное. А именно: у доктора есть сосед Густав, который каждую зиму выставляет на двор сноп овса для мелких пичужек. Но этой зимой с его овсом творилось что-то странное, потому что стоило ему выставить сноп, как на следующий день всё уже было съедено!

То же самое повторялось несколько раз подряд, и Густав, естественно, решил, что к нему повадилась косуля или лось. Но потом заметил, что следы для косули или лося какие-то необычные. Для лошади слишком маленькие – может, это пони?

Несколько ночей он просидел на крыльце, чтобы разглядеть воришку, но пони, вероятно, был слишком пуглив. Он сразу чувствовал человека и, когда Густав сидел на крыльце, не показывался. Потом, где-то в апреле, Густаву всё это надоело и он перестал выставлять овёс. С тех пор следы исчезли.

Карл-Эрик делает глоточек пива и наслаждается вкусом. Все сидят тихо, как призраки. Можно ножом провести по воздуху, такой он стал вязкий и плотный от напряжения. Аж мурашки по коже!

– Как по-вашему? – продолжает Карл-Эрик. – Не наш ли это обормот повадился к Густаву?

– Да! – отвечает Хедвиг. – Да, да!

Мама и папа восхищённо кивают.

– Н-да, – говорит Карл-Эрик, причмокивая. – А не нальёте ли вы мне теперь кофейку?

Папа немедленно бежит в кухню варить кофе.

– Молоко, сахар? – кричит он.

– И то и другое, – отвечает Карл-Эрик.

Папа приходит не сразу. Они слышат, как он пыхтит и бормочет, и, когда наконец возвращается, в руках у него только кофе и молоко.

– Никак не могу найти сахар, – говорит он.

– Упс!

Все смотрят на Хедвиг.

– В каком смысле «упс»? – спрашивает мама.

– Сахар… я сейчас.

Вскочив со стула, Хедвиг бежит в прихожую, надевает сабо и распахивает дверь.

На улице холодно. Дико холодно. Как-то не верится, что лето близко. Одуванчики, которые только что светились на земле жёлтыми огоньками, съёжились и снова превратились в бутоны. Вокруг дома лежит серая роса.

Хедвиг бежит к пастбищу. Ещё издалека она видит в траве белую коробку. Макс-Улоф тоже там. Но что он делает?

Он стоит, просунув голову через изгородь. И как будто пытается дотянуться до коробки.

– Ага, передумал, сахарку захотел? – говорит Хедвиг и смеётся.

Но, подойдя ближе, замолкает. Вид у Макса-Улофа такой странный. Он смотрит прямо перед собой. Мышцы напряжены, шкура вся потная.

– Что с тобой?

Макс-Улоф не двигается.

Наконец Хедвиг видит, что случилось. На шее у Макса-Улофа кровь! Колючая проволока вонзилась в кожу, Макс-Улоф застрял и не может вытащить голову!

– О нет! – кричит Хедвиг и подбегает ближе.

Макс-Улоф лягается задними ногами, но ему слишком больно.

Хедвиг смотрит в сторону дома.

– Подожди, я сбегаю за папой.

И тогда Макс-Улоф пищит. Он смотрит на неё своими узенькими глазками. Он, наверно, думает, что Хедвиг уйдёт и не вернётся. Хедвиг останавливается.

– Давай я тебе помогу? – шепчет она. – Хочешь?

Макс-Улоф молчит. Он весь дрожит.

Хедвиг осторожно берётся за верхнюю проволоку. Макс-Улоф вздрагивает, из носа текут сопли.

Хедвиг берётся за нижнюю.

И одновременно тянет – верхнюю вверх, а нижнюю вниз! Макс-Улоф отскакивает назад.

Хедвиг вглядывается, пытаясь разобрать, сильно ли он поранился. Но Макс-Улоф скачет и трясёт головой. Кровь уже почти засохла.

И тогда она кидает на пастбище кусочек сахара.

– Держи!

Макс-Улоф даже не смотрит на сахар. Он долго стоит, глядя на Хедвиг. А потом трусит прочь, к овцам, которые пасутся под осинами, и ложится спать.

Хедвиг несёт сахар домой. Надо, чтобы завтра папа снял эту проволоку. А сейчас Карл-Эрик может выпить наконец свой кофе.

Ослиха и индюк

На яблонях в школьном дворе появились бутоны. И на грушах тоже. На верхушке самой высокой груши, между двумя толстыми ветками, есть отличное место для двоих, где Хедвиг и Линда сидят теперь почти целыми днями. Здесь можно немного отдохнуть от Альфонса.

Но иногда Альфонс проходит под деревом и кричит: «Привет, ослиха!»

Хедвиг делает вид, будто ей всё равно. Но это не так. Сердце впитывает каждое слово.

Хуже всего то, что она не может ничего крикнуть в ответ. Если крикнет, Альфонс озвереет. Нет, лучше уж помалкивать и просто хихикать.

Только последнее время рот у Хедвиг никак не может долго молчать. Однажды, когда Альфонс вот так вот проходит мимо и кричит: «Привет, ослиха!», Хедвиг не выдерживает. Кровь закипает, рот сам собой открывается, и Хедвиг кричит:

– Привет, индюк!

Те, кто сидят на скамейках под сиренью, ухмыляются.

– Она сказала «индюк», – шепчет кто-то.

Линда от смеха чуть не падает с ветки.

Но Альфонсу не смешно. Через молодую листву просвечивает его лицо с кривым носом. Глаза сузились.

– Что ты сказала? – говорит он.

Хедвиг стискивает зубы.

– Ничего.

А Альфонс уже лезет на дерево.

– Сказала, я слышал!

– Нет, отстань! – Хедвиг ползёт выше. Она спускает одну ногу, чтобы отпихнуть Альфонса, но тот хватается за ботинок.

– Ай, пусти! – кричит Хедвиг. – У меня руки соскальзывают!

Альфонс цепляется ещё крепче, он обхватил уже всю ногу до самого колена, дёргает и тянет её.

– Я сейчас упаду! – кричит Хедвиг, чувствуя, как к горлу подступают слёзы. – Здесь слишком высоко! Пусти-и-и-и!

Ну всё, мне конец, думает она. Сейчас я грохнусь на землю и разобьюсь в лепёшку.

Учитель пьёт кофе в учительской и ничего не слышит. Линда хватает Хедвиг за руку, но Линда слишком слабая, ей ни за что не удержать подругу, если та полетит вниз.

Кто-то внизу тоже кричит на Альфонса.

– Прекрати! – орёт Эллен. – Это опасно!

– Так можно шею сломать! – кричит Рикард.

Но Альфонс тянет ещё сильнее. Штаны у Хедвиг сползают так, что видны трусы, слёзы обжигают щёки.

– Отпусти-и-и!

И тут вдалеке раздаётся неторопливое тарахтенье. Сперва на него никто не обращает внимания. Но, когда тарахтенье приближается и на школьный двор въезжает мопед, все удивлённо оборачиваются. Альфонс тоже.

На глазах у обомлевших детей мопед нарезает семь или восемь кругов по площадке. Кто это такой смелый? Кто не побоялся заявиться сюда на мопеде и гонять по двору, раскидывая гравий из-под колёс? У кого такая крутая джинсовая жилетка с заклёпками?

Конечно, это Тони. Кузен Хедвиг в деревянных сабо. Он слезает с мопеда, снимает шлем и осматривается. Волосы у него намазаны гелем, а на щеках чуть ли не настоящие бакенбарды. Во всяком случае, если внимательно присмотреться.

Заметив на дереве Хедвиг с полуспущенными штанами, Тони сразу понимает, кто висит под ней.

Тони быстро подходит к дереву. Все затаили дыхание. Настоящий раггар!

Тони сплёвывает и смотрит на Альфонса.

– А ты, похоже, крутой чувак, – говорит он.

Альфонс краснеет.

– Интересно, это о тебе я так наслышан? – говорит Тони. – Самый крутой чувак во всём Хардему. Познакомимся? Я Тони.

Альфонс отпускает Хедвиг и, спрыгнув, протягивает руку:

– Альфонс.

Тони кивает. И берёт его за руку. Сперва мягко и любезно, как полагается.

А потом как стиснет! Он стискивает и стискивает, пухлая ладонь Альфонса сжимается в трубочку и хрустит, Альфонс воет, но Тони продолжает давить. И вот он уже утащил его за собой на пригорок, где растёт клён. Дети видят, как Альфонс плачет, испуганно глядя на Тони, который что-то ему втолковывает.

Потом они возвращаются, и Альфонс подходит к груше.

– Можешь слезать, Хедвиг, – говорит он, искоса поглядывая на Тони. Тот стоит, скрестив руки на груди. – Обещаю больше никогда не драться. И не дразниться тоже. Ты уже и так сполна получила за то, что разбила мне нос.

Хедвиг и Линда слезают на землю. Хедвиг подтягивает штаны.

– О’кей, – отвечает она. И бежит к Тони. – Привет, Тони! Надо же, ты прямо на мопеде сюда приехал!

Тони кивает:

– Ага. Прости, что не сразу получилось. Было дико трудно отпроситься из школы. Пришлось соврать, что мне надо к зубному.

Хедвиг молчит. Вот это да, Тони приехал сюда только ради неё!

– Я думала, ты меня недолюбливаешь, – говорит она.

Тони приподнимает брови:

– Почему?

– Ну потому что ты вечно меня обижаешь. И, когда здороваешься, дико больно сжимаешь мне руку.

Покачав головой из стороны в сторону, Тони говорит:

– Да, ты права. Но это только мне можно – тебя обижать. А если кто другой тебя пальцем тронет, я ему так задам!

Хедвиг кивает. В общем, такой расклад её вполне устраивает. Взглянув на Альфонса, который стоит с другими детьми у куста сирени, она спрашивает Тони:

– А о чем ты с ним говорил?

Тони улыбается, обнажив все свои жёлтые зубы.

– Этого я тебе не скажу. Это секрет.

– Ты сказал, что убьёшь его?

Тони смеётся.

– Не скажу, – повторяет он. – Когда-нибудь, может, и скажу, но не сейчас.

Потом он кивает в сторону маленькой девочки со светлыми взъерошенными волосами. Девочка во все глаза уставилась на Тонин мопед. Покусывая ноготь на большом пальце, она моргает, и веснушчатое лицо светится от восторга. Это Линда.

– Твоя подружка? – спрашивает Тони.

Хедвиг мотает головой:

– Нет, моя лучшая подружка.

Тони снова смеётся и подзывает Линду:

– Эй! Хочешь прокатиться?

– Да, – тихо говорит она. – А можно?

Тони кивает.

– Залезай. – Он помогает Линде забраться и сам садится за руль. – Но держись крепче.

Прежде чем обхватить Тони, Линда машет Хедвиг. Мопед срывается с места. Тони уверенно выруливает со двора. Они проезжают через калитку и заворачивают за церковную ограду. И вот их уже не видно.

Одноклассники замерли. Никто не говорит ни слова. Мальчики аж посерели от зависти. Индюк Альфонс потупил взгляд. Хедвиг чувствует себя как надутый шарик. Тони – её двоюродный брат!

Но вот с другой стороны церковной ограды раздаётся сигнал клаксона, и мопед возвращается.

Линда соскакивает на землю. Она светится, как ангел, лицо её раскраснелось, улыбка не сходит с губ.

– Здорово было? – спрашивает Хедвиг.

Линда кивает. У неё нет слов.

Вдруг дверь школы распахивается, и с крыльца слетает разъярённый учитель.

– Что здесь происходит? Въезжать на школьный двор на мопеде запрещено!

– Это мой двоюродный брат! – отвечает Хедвиг. – Он раггар!

Учитель явно огорчён.

– Вот как? – говорит он. Потом кивает Тони. Для раггаров закон не писан, это любому понятно.

Тони вскидывает на прощание кулак.

– Ну всё, я погнал! До встречи, Хедвиг!

Хедвиг машет ему в ответ. Как раз, когда Тони поворачивает ручку газа, Хедвиг вспоминает, что хотела его кое о чём спросить.

– Тони! Тони!

Тони отпускает газ.

– Ты будешь проходить конфирмацию?

– Ага, – отвечает Тони. – Через две недели. Мамаша дико рада.

И выруливает со школьного двора, оставив за собой лишь несколько лихих следов на гравии.

– Везёт же тебе, Хедвиг, – вздыхает Эллен. – Какой у тебя крутой двоюродный брат!

– Ага! – поддакивает Карин.

Хедвиг и Линда долго стоят у забора и смотрят вслед Тони.

– Знаешь, что я решила? – говорит Линда.

– Что?

– Когда я вырасту, я буду раггаром. По-настоящему.

Помолчав немного, Хедвиг кивает:

– Я тоже.

Да, когда Хедвиг и Линда вырастут, они станут раггарами, точь-в-точь как Тони. И будут носить джинсовые жилетки и чёрные деревянные сабо, а мопед у них будет общий, розового цвета и с разными ручками – зелёной и красной. Один на двоих, как полагается друзьям. И они дают друг другу торжественную клятву.