Невероятное. История преступления, в которое никто не поверил Миллер Т. Кристиан
05:05:26
05:14:02
05:16:30
05:17:14
05:19:19
05:19:59
Принадлежал ли пикап насильнику? Коул с Галбрейт прокручивали запись снова и снова, стараясь найти нечто, что помогло бы опознать транспортное средство. Они смогли прочитать надпись «Мазда» сзади. Зеркало со стороны пассажирского сиденья казалось разбитым. И пикап походил на старую модель. Но номер его не читался. Они отправили запись криминалисту, специалисту по улучшению видеозаписей. Тот разбил фрагмент на 1200 изображений, составленных из пересекающихся отдельных кадров – такая техника называется «усреднением». Ничего не вышло. Запись была слишком размытой.
Также при просмотре записи всплыла проблема хронологии. В последний раз, если судить по отметке на видео, пикап проезжал в 5:20. Но нападение было совершено два часа спустя, примерно в 7:30. А к тому времени пикап на записи уже не появлялся. Возможно, это был какой-нибудь студент, не спавший всю ночь и выезжавший, чтобы купить кофе или закуски. Галбрейт сдалась. Она выбросила пикап из головы. Это был тупик, насколько она понимала.
Полицейский департамент Голдена опубликовал пресс-релиз с очень общим описанием инцидента. Нападавшим был белый мужчина, ростом метр восемьдесят восемь, с карими глазами. Никаких других деталей, позволяющих опознать личность, не указывалось. «Подозреваемый носил маску, поэтому фоторобот недоступен», – говорилось в нем. Галбрейт проследила за тем, чтобы в пресс-релизе была указана подробность, привлекшая внимание Эмбер: «У подозреваемого имеется родимое пятно (или татуировка) на внешней стороне голени или на икре, размером и формой напоминающее куриное яйцо». Галбрейт решила довериться случаю. Вдруг Эмбер была права, и это пятно поможет разыскать преступника?
Несколько дней спустя на горячую линию полиции позвонил студент из одного колледжа в окрестностях Денвера. Слегка дрожащим голосом он сказал, что считает себя обязанным связаться с полицией. У одного из его знакомых есть пятно, похожее по описанию в сообщении. Этого знакомого зовут Фрэнк Такер[4]. Он тоже студент.
С помощью осведомителя Галбрейт просмотрела страничку Такера на Facebook. На одной фотографии была видна его нога. Изображение было темным, но вдруг там действительно имеется родимое пятно? Галбрейт вызвала в участок Эмбер. Девушка приехала, долго всматривалась в обрезанную фотографию с ногой Такера, а потом сказала, что не уверена. Похоже, пятно у насильника было ниже. Но примерно такого же размера, как и на ноге Такера.
Галбрейт просмотрела криминальную историю Такера. За четыре года до этого полицейские в колледже приняли заявление студентки, которая однажды на вечеринке напилась и разговорилась с Такером. После оживленной беседы он предложил ей заняться сексом и пригрозил, что если она не согласится, то расскажет всем, что она шлюха. Девушка нехотя согласилась. Но едва они приступили к делу, как она передумала. Такер продолжил, не обращая на нее внимание. Она сообщила об изнасиловании в полицию кампуса, но после не стала возбуждать дело.
Галбрейт повезло, что эта девушка заявила о происшествии. Многие женщины не желают сообщать об изнасиловании. Согласно общенациональному исследованию в полицию после изнасилования обращается лишь одна пятая всех потерпевших. Клеймо «позора» остается серьезным барьером на пути открытости. Женщины боятся, что о случившемся узнают их знакомые или родственники. Или думают, что к их словам не отнесутся с должным вниманием. Или не считают происшедшее слишком серьезным, чтобы задействовать правоохранительные органы. Или не хотят, чтобы полицейские арестовали их партнера, мужа или отца их детей.
Для Галбрейт сообщения студентки об изнасиловании было достаточно, чтобы объявить Такера подозреваемым. Она потребовала у телефонной компании предоставить доступ к записям его разговоров по мобильному и подала запрос на установку GPS-трекера на машину Такера. Ее озабоченность можно было понять. Как она сама объяснила судье, нужно было проследить за Такером, чтобы «опознать возможных будущих жертв».
Хендершот же решила снова ухватиться за след из дела Эмбер, который ранее ни к чему не привел.
В телесериалах метод анализа ДНК часто изображают как чудесное средство, способное решить любую загадку. Следователи обнаруживают пятнышко крови на оружии или следы слюны на окурке. Потом посылают образец в лабораторию. Эксперты сравнивают полученный образец с образцом ДНК подозреваемого, и вуаля – тут же все совпадает. Преступление решено за час минус реклама.
В реальности же все по-другому. Федеральное бюро расследований обладает самой полной базой в стране – так называемой «Объединенной индексной системой ДНК», сокращенно CODIS. Эта база данных содержит генетические профили более пятнадцати миллионов человек, в основном осужденных преступников. Профили составляются на основе образцов ДНК, взятых в контролируемых условиях на определенном этапе судебного процесса, – например, когда подозреваемого арестовывают и берут мазок со слизистой щеки. Потом в лаборатории ДНК расщепляют на фрагменты, из которых и составляется профиль человека – набор полосок, похожий на штрихкод или часть рентгеновского снимка. ФБР включает профиль в базу, только если он содержит генетический материал из тринадцати различных участков, или «локусов» ДНК.
Вся сила базы данных проявляется, когда детектив обнаруживает на месте преступления какую-нибудь биологическую жидкость: кровь, сперму, слюну. Тогда полученный образец можно сравнить с миллионами хранящихся в базе образцов. Но, при некоторых исключениях, ФБР не производит сравнения, если образец с места преступления не содержит материал из тринадцати различных локусов. Если образец ДНК поврежден или ограничен – допустим, имеется информация лишь о пяти-десяти разных локусах, то ФБР бракует его. Настаивая на такой «высокой точности», ФБР поддерживает крайне малую вероятность ложного совпадения – равную одной миллионной.
Согласно общенациональному исследованию в полицию после изнасилования обращается лишь одна пятая всех потерпевших.
Хендершот пришла к мнению, что насильнику что-то известно о процессе. На полицейском языке это называется «осведомленностью о ДНК». Преступник пытался избавиться от своих следов на молекулярном уровне. И пока что ему это удавалось.
Первым в этом направлении расследования разочаровался Берджесс. Через несколько дней после изнасилования в Ороре Дорис прошлась по своему дому с криминалистом Рэнди Нери. В каждой комнате Рэнди спрашивал:
– Что вы видели? Куда он пошел? До чего дотрагивался?
Когда они зашли в спальню, Дорис увидела телевизор, стоявший на деревянном комоде рядом с кроватью. Сверху сидели три плюшевых медведя, два белых и один желтый. Посмотрев на них, Дорис замерла.
– Желтый медведь, – сказала она Нери. Насильник сбросил желтого медведя на пол, а затем нагнулся и поднял его.
Нери ватной палочкой взял образец с медведя и упаковал его в пластиковый пакет, который отправил для анализа в криминалистическую лабораторию Бюро расследований Колорадо.
Бюро расследований штата Колорадо, CBI, располагается в низком кирпичном здании, окруженном соснами, напротив ресторана Hooters, от которого его отделяет оживленный перекресток. Во многом, как и его федеральный собрат, оно использует научно-технический подход в расследовании самых сложных преступлений. Бюро насчитывает 250 сотрудников, и его отделения расположены по всему штату. Оно служит криминалистической лабораторией для местных отделений полиции и шерифов. CBI анализирует отпечатки пальцев и ДНК, проводит токсикологические тесты и отслеживает продажу оружия. Самым громким случаем с участием бюро было титаническое расследование нашумевшего убийства шестилетней победительницы детских конкурсов красоты Джонбенет Рэмси, которую в 1996 году обнаружили мертвой в доме ее родителей в Боулдере. Тогда бюро получило 2509 образцов и провело 25 520 лабораторных исследований в течение 3116 часов. Убийцу так и не нашли. Но полицейские Колорадо продолжали считать CBI последним оплотом надежды в сложных случаях.
Через два месяца после изнасилования Дорис, 7 декабря 2009 года, лаборант CBI Сара Льюис позвонила Берджессу, чтобы сообщить неоднозначную новость. Насильник действительно был осторожным, но неидеальным. На плюшевом медведе имелись слабые следы – возможно, не более семи-восьми клеток кожи с кончиков пальцев, оставленных, когда он схватил игрушку руками без перчаток. Так называемый «тач-ДНК» представляет собой революционный метод анализа слабейших микрообразцов. Он позволяет исследовать мельчайшее количество генетического материала, что невозможно сделать с помощью обычных тестов на ДНК. Но новый метод имеет и изъян: малого количества клеток недостаточно для того, чтобы соответствовать стандартному требованию ФБР о тринадцати генетических показателях.
Льюис была вынуждена воспользоваться более ограниченным методом исследования ДНК под названием «Y-STR-анализ». Целью его было выявить рисунок микросателлитов, или «тандемных повторов», в Y-хромосоме ДНК мужчины. В случае с подозреваемыми-женщинами он ничего не давал. И даже для мужчин давал ограниченное количество информации. Можно, например, было установить линию родства подозреваемого. Но результат был не настолько уникален, чтобы служить генетическим отпечатком. Льюис сообщила Берджессу следующую новость: анализ образца ДНК на медведе либо давал неопределенные результаты, либо вовсе не давал никаких результатов. Как написала она в отчете: «Этот профиль не проходит отбор для внесения в базу данных ДНК CODIS».
В Уэстминстере Хендершот узнала от Сары, что насильник брал в руки белый кухонный таймер. Это был один из немногих предметов, относительно которых полиция точно знала, что преступник к ним прикасался. Память не подвела Сару. Лаборант CBI Джентри Рот обнаружил на таймере следы генетического материала. Но, как и в случае с плюшевым медведем из дома Дорис, он смог выделить достаточно клеток лишь для Y-STR-анализа. «Количество ДНК недостаточно для завершения генетического профиля», – написала Хендершот.
В Голдене Галбрейт удалось взять несколько клеток насильника, проведя ватной палочкой по лицу Эмбер. Но, как и в случаях с плюшевым медведем Дорис и кухонным таймером Сары, генетического материала оказалось недостаточно для составления полного профиля. Специалисты CBI смогли провести лишь анализ Y-STR. «Магия ДНК» не сработала для Хендершот, Галбрейт и Берджесса. Они не смогли воспользоваться базой ФБР для поиска возможных совпадений.
Но один из лаборантов CBI подсказал Хендершот идею. Пусть трех образцов и недостаточно для установления личности подозреваемого, но они все равно могут принести пользу. CBI может сравнить профили Y-STR. Если они отличаются, детективы будут точно знать, что имеют дело с разными подозреваемыми. Если же они совпадают, в пригородах действовал один и тот же мужчина – или, по крайней мере, родственники.
Полиция хотя бы будет знать, что разыскивает родственников, а не незнакомых друг с другом людей.
Хендершот тут же дала согласие на продолжение исследования.
Хотя Хендершот и Галбрейт были лишь отдаленно знакомы друг с другом, у них было много общего. Обе были своего рода «сестрами» в мире братства. Обе были женщинами-полицейскими. Однажды начальник полиции Голдена созвал сотрудников, чтобы сообщить подробности операции по изъятию наркотиков, которая должна была пройти в тот же день в местном ресторане. Специально для этого из полицейского департамента другого пригорода Денвера прибыло элитное подразделение Вест-Метро по борьбе с наркотиками. Внимание Галбрейт привлекла женщина, сосредоточенная и серьезная. Тогда еще она подумала: «Вот это женщина. Если она может, то и я смогу». Тем детективом была Эдна Хендершот.
В Соединенных Штатах на протяжении уже более ста лет женщины служат в полиции. Когда-то они довольствовались ролью гражданских помощниц обычно в делах, касающихся детей и женщин. Все изменила Элис Стеббинс Уэллс, ставшая офицером полиции – или «офицершей», как ее тогда называли. Она вступила в ряды полиции Лос-Анджелеса 12 сентября 1910 года, и на ее золотом жетоне красовалось слово «Policewoman», а ниже был указан номер 1. Элис несла службу в так называемом «отряде чистоты», патрулировавшем игровые и танцевальные залы, катки и другие общественные места. В официальной биографии Уэллс на сайте Международной ассоциации женщин-полицейских говорится, что она проповедовала «идею, согласно которой женщины как регулярные члены муниципальных полицейских департаментов особенно подходят для профилактической работы среди несовершеннолетних преступников и женщин». Через два года после нее в полицейский департамент Лос-Анджелеса были приняты еще две женщины.
Доводы Уэллс в пользу того, что женщины обладают особыми качествами для полицейской работы, ее коллегам-мужчинам не всегда казались убедительными. Но со временем исследования показали, что женщины-полицейские действительно приносят пользу своим департаментам и общинам. По сравнению с мужчинами они менее склонны применять чрезмерную силу и реже фигурируют в делах, связанных со злоупотреблением полномочиями. Граждане считают, что женщины более склонны к сочувствию и общению. Они охотнее преследуют цели, связанные с общественным благосостоянием, и работают с населением, то есть больше стремятся к сотрудничеству и взаимодействию с гражданами.
Женщины-полицейские также выказывали больше отзывчивости в случаях применения насилия в отношении женщин. Например, исследование 1985 года выявило, что женщины-полицейские проявляют больше терпения и понимания в общении с жертвами домашнего насилия. Исследование 1998 года на основе общенациональной выборки 147 полицейских департаментов выявило, что женщины-полицейские чаще мужчин производят аресты в случаях с домашним насилием. А исследование 2006 года, проведенное в шести крупнейших центральных полицейских департаментах США, показало, что увеличение на один процент количества женщин среди сотрудников полиции соответствует увеличению на один процент сообщений об изнасиловании.
Ни одно из этих исследований не умаляет работы мужчин-полицейских, расследующих изнасилования и арестовывающих преступников каждый год. Не говорят они и о том, что женщины-полицейские лучше мужчин справляются с делами, связанными с сексуальным насилием. Если некоторые жертвы предпочитают разговаривать с женщинами, потому что принадлежат к одному полу, то другие утверждают, что им безопаснее и спокойнее в присутствии полицейского-мужчины. Сотрудники международной организации «Покончим с насилием над женщинами», проводящие тренинги среди полицейских, предположили, что наиболее важный фактор в общении с жертвами – это сопричастность тех, кто проводит расследование. «Абсолютно ясно, что профессионализм и сочувствие полицейского гораздо важнее пола, когда речь идет об общении с жертвой сексуального насилия».
Несмотря на пользу гендерного разнообразия, женщины-полицейские до сих пор испытывают трудности в своей работе. Некоторые мужчины, от патрульных до начальников полиции, неохотно привлекают к службе женщин, утверждая, что у них недостаточно силы или жесткости для полицейских. В исследованиях от 63 до 68 процентов женщин-полицейских сообщали о том, что сталкиваются с сексуальным домогательством или дискриминацией на рабочем месте. Чаще всего женщины-полицейские жалуются на враждебность, недостаток возможностей для повышения по службе и плохую политику в отношении беременности и других семейных вопросов.
Но обычно женщины не слишком охотно вступают в ряды полиции. Они мало интересуются профессией, которая – по меньшей мере, в популярной культуре – связана с оружием и насилием. В результате ни в одном полицейском департаменте США нет равномерного представительства полов. Наиболее высокий процент сотрудников-женщин – 32 – отмечен в отделе криминальных расследований Внутренней налоговой службы. А в некоторых полицейских департаментах, например в Филадельфии и Лос-Анджелесе, на долю женщин приходится четверть кадрового состава. В целом же в рядах полиции Соединенных Штатов служат примерно 100 тысяч женщин – около 11 процентов. Полиция остается во многом сферой мужчин, пропитанной духом мачо, иерархической и милитаристской. «Офицерш» здесь по-прежнему мало.
Преследуя общую цель и выслеживая одного и того же преступника, Галбрейт и Хендершот быстро сдружились. Обе были легкими на подъем и общительными. Более молодая Галбрейт излучала энергию. Ее энтузиазм дополняла опытность Хендершот.
Обе неплохо чувствовали себя в пропитанном тестостероном мире правопорядка. В Голдене и Уэстминстере мужчины составляли примерно 90 процентов всех полицейских, но ни Галбрейт, ни Хендершот не ощущали, что их здесь как-то принижают. Обе гордились тем, что они такие «жесткие».
– Не люблю драматизм и эмоциональность. Моя реакция в таких случаях: «Эээ, что?» – говорит Галбрейт.
У обеих был одинаковый опыт продвижения по службе в полиции. Просунь ногу в дверь, докажи, на что способна, и тебя примут в братство, – как и любого другого «копа». То, что ты женщина, особой роли не играет.
– Иногда на это обращают внимание, особенно когда открываешь дверь, – говорит Хендершот. – Но после того как немного покажешь себя в качестве патрульного, это уже не считается. Просто такой факт.
Обе обожали черный юмор, характерный для любого полицейского отделения, центра экстренной помощи или редакции и помогающий справляться с психологическим напряжением. Они с удовольствием описывали детали преступлений и дорожных происшествий. Хлестко ругались. Смаковали омерзительные подробности: как приходилось делать маску из пропитанных антисептиком салфеток, чтобы заглушить вонь от трупа, или под прикрытием наблюдать за тем, как мастурбирует мужчина во время операции по поимке наркоторговца.
– Открывает дверь в одних трусах, без рубашки и с электронным браслетом на ноге, – рассказывала Хендершот Галбрейт.
– Как мило, – отвечала Галбрейт.
– Само воплощение сексуальности, я скажу. Разве кто-то сможет сопротивляться?
Иногда они намеренно смущали более молодых коллег-мужчин откровенными упоминаниями о некоторых специфических функциях женского организма или о половых органах.
– Честно говоря, очень забавно наблюдать, как они краснеют, когда заходишь слишком далеко, – признается Хендершот Галбрейт.
Увеличение на один процент количества женщин среди сотрудников полиции соответствует увеличению на один процент сообщений об изнасиловании.
– А затем отправляются к кадровику, – добавляет та.
– Или убегают.
Обе женщины смеются.
Иногда их начальство беспокоилось о том, что мужчины-полицейские могут позволить себе высказывать грубости в их адрес. Однажды начальник вызвал Галбрейт, когда ему показалось, что разговор перешел черту. Он спросил, не оскорбили ли ее некоторые высказывания.
– А я такая: «О боже, да я сама первая начала».
Конечно, будучи женщинами, они неизбежно сталкивались с проблемами. Галбрейт всегда приходилось укладывать волосы в узел, чтобы не запачкать их грязью или кровью. Хендершот не могла найти подходящее место, чтобы спрятать оружие. Обе они считали, что в бронежилете вид у них не слишком привлекательный.
– О гламуре можно забыть. Я не ношу красивые туфли. Ничего такого, что, по мнению общества, должна женщина делать, как она должна выглядеть или думать, – говорит Хендершот.
Между обеими женщинами имелись связи и другого рода. В такой тесной среде, как полиция, где все знают друг друга, часто бывает так, что супруги или родственники разных служащих оказываются знакомы. Второй муж Хендершот, Майк, и второй муж Галбрейт, Дэвид, вместе работали в полицейском департаменте Голдена. Затем Дэвид работал вместе с Хендершот в полицейском департаменте Уэстминстера.
18 января 2011 года детективы встретились снова. Ставки теперь были высоки, о чем свидетельствовала небольшая толпа собравшихся. ФБР, Бюро расследований штата Колорадо, прокуратура округа Джефферсон – все они послали своих представителей на второй этаж пожарной станции неподалеку от исторического центра города.
Среди новых лиц был Джон Грузинг, ветеран ФБР, работавший в денверском офисе бюро. Это был высокий, подтянутый мужчина, склонный к саркастическим замечаниям – типичное воплощение «агента спецслужб». В денверском бюро он прослужил пятнадцать лет, что довольно необычно для сотрудников ФБР, часто меняющих места назначения. На протяжении большей части карьеры он занимался расследованием ограблений банков. Теперь же его назначили в оперативную группу «уличной безопасности», созданную после теракта 11 сентября, чтобы объединить навыки агентов ФБР с наработками местных полицейских. Ему приходилось работать с большинством агентств, приславших своих представителей, и все присутствующие знали, что он не склонен перетягивать одеяло на себя и делать вид, что главнее местных хранителей закона.
– Нет такого департамента или юрисдикции, где бы нас не встретили недовольным: «О, нет, это же ФБР», – говорит Грузинг.
Грузингу поручили предложить детективам потенциально мощное средство охоты за насильником: составленную ФБР базу данных «Программы предотвращения насильственных преступлений», или сокращенно ViCAP. Эта база была разработана в целях поимки серийных убийц и насильников. В ее основе лежал принцип, согласно которому рецидивисты – «сериалисты» на жаргоне экспертов – в своем поведении следовали определенному образцу, почти такому же уникальному, как отпечатки пальцев или образцы ДНК. Серийный убийца, воспользовавшийся своим любимым ножом в одной юрисдикции, мог воспользоваться тем же ножом в другой юрисдикции. Когда местные следователи подозревали, что у них орудует серийный преступник, они загружали как можно больше сведений о нем в базу данных ViCAP. Затем аналитики ФБР просматривали файлы известных преступлений, надеясь найти совпадения. В лучшем случае система связывала между собой два ведомства, позволяя им обмениваться деталями и охотиться на одного и того же преступника.
Дон Толлаксон, криминалист из Ороры, уже внесла в базу данных информацию о трех изнасилованиях в Колорадо. Аналитики в Куантико сравнили предоставленные Толлаксон детали с тысячами других в базе данных ViCAP. Грузингу теперь предстояло сообщить результат: совпадение найдено. У преступника из Колорадо много общих характеристик с насильником, терроризировавшим студенток Канзасского университета на протяжении почти целого десятилетия. В период с 2000 по 2008 год он изнасиловал или напал на тринадцать девушек.
Пострадавшие описывали его как белого мужчину в возрасте от двадцати шести до тридцати пяти лет и ростом от метра семидесяти шести до метра восьмидесяти трех. Он нападал ранним утром, обычно наваливался на женщин в кровати. Связывал жертвам руки. Носил темную одежду, черную маску и перчатки. Размахивал пистолетом.
Во время нападения он отдавал короткие, четкие приказания. Говорил тихо. Насиловал женщин орально, вагинально и анально. Носил с собой сумку, где находились смазка и фотоаппарат, на который он снимал процесс изнасилования. После заставлял жертв мыться под душем, чтобы удалить улики с тела. И приказывал им подождать двадцать минут, прежде чем выйти из ванной.
Первое нападение он совершил 1 октября 2000 года. Девушка проснулась и увидела в комнате незнакомца. Она потянулась, чтобы нажать кнопку тревоги, но он наставил на нее пистолет и приказал не двигаться. По всей видимости, он испугался и вышел, не изнасиловав девушку. В дверях он обернулся и предупредил: «Окажи услугу, в следующий раз запирайся».
Нападение 14 июля 2004 года закончилось изнасилованием. Девушка проснулась и увидела, что на краю кровати сидит незнакомец и смотрит на нее.
– Ничего не говори, у меня пистолет, иначе я тебя убью, – сказал он. С собой у него была сумка, в которой лежала смазка K-Y Jelly. Закончив, он приказал ей пойти в ванную и почистить зубы.
На последнюю девушку он напал, когда ее соседка по комнате уехала домой на День благодарения. Это изнасилование было более жестоким, чем предыдущие. Насильник ударил жертву по лицу и засунул в рот носок, чтобы она не кричала. Он насиловал ее несколько раз. Девушка не смогла предоставить описание мужчины. Она была слишком напугана и не открывала глаза.
После последнего нападения в 2008 году мужчина исчез. Теперь Грузинг задавался вопросом: появился ли он снова десять месяцев спустя в Ороре, штат Колорадо? Судя по всему, да.
– Он мог, так сказать, повысить свои навыки. Перейти на следующий уровень, как в баскетболе или бейсболе. Смотришь на игрока и понимаешь, что ему не раз приходилось держать мяч в руках, – говорит Грузинг. – Мы думали, это и есть наш парень.
Обратившись к ViCAP, детективы сделали ставку на одну из самых забытых программ ФБР.
Отцом-основателем ViCAP был Пирс Брукс, легендарный полицейский с квадратной челюстью, высоким лбом и мрачными глазами. За двадцать лет службы в полицейском департаменте Лос-Анджелеса он помог отправить на казнь десять человек. Он был техническим консультантом Джека Уэбба, сыгравшего сержанта Джо Фрайди в фильме «Сети зла» (Dragnet). И он прославился тем, что выследил двух полицейских-убийц, история которых описана в бестселлере 1973 года «Луковое поле» Джозефа Уэмбо. «Воображение Брукса было достойно восхищения, но его обстоятельность вошла в легенду», – писал Уэмбо.
В конце 1950-х Брукс расследовал два преступления. В каждом случае женщину-модель насиловали и убивали. При этом жертвы были связаны веревкой особым образом, указывающим на определенное мастерство. Брукс интуитивно предположил, что преступник мог совершить и другие убийства. На протяжении следующего года он пролистывал газеты в местной библиотеке и, когда прочитал о мужчине, который пытался похитить женщину, связав ее веревкой, сопоставил это преступление с теми, над которыми работал. Преступника, Харви Глатмена, приговорили к смертной казни год спустя.
Этот случай убедил Брукса в том, что серийные убийцы часто обладают своеобразным «почерком» – некоторыми особенностями в поведении, которые могут помочь опознать их личность. Брукс одним из первых осознал возможности компьютеров и понял, что можно составить базу данных с подробностями нераскрытых убийств, а после искать совпадения в особенностях поведения.
На протяжении многих лет Брукс призывал к созданию такой системы, пока наконец не привлек внимание Конгресса. В июле 1983 года он представил Юридическому комитету Сената доклад о серийном убийце Теде Банди, признавшемся в нападении на тридцать женщин в семи штатах. По его словам, система ViCAP могла бы предотвратить многие из этих убийств. «При внедрении система ViCAP разрешила бы давнюю, но до сих пор актуальную проблему недоступности критически важной информации, которой могут обладать различные полицейские организации, но на которую в процессе расследования могут не обратить внимания», – объяснил Брукс законодателям. В конце слушаний было принято решение о выделении 1 миллиона долларов на запуск программы.
Агентство воспользовалось этой суммой для приобретения того, что тогда называлось «Кадиллаком среди компьютеров» – AVAX 11/985 по прозвищу «Суперстар», с оперативной памятью в 512 килобайт. Революционная компьютерная система занимала почти все помещение в бомбоубежище двумя этажами ниже кафетерия национальной академии ФБР в Куантико, штат Вирджиния. В том же подвале разместили и отдел поведенческого анализа, в задачи которого входило составление профилей преступников. (Позже его прославил Томас Харрис в «Молчании ягнят».) На тот момент рядовые оперативники ФБР воспринимали открытие этого отдела, еще не доказавшего свою пользу, и запуск компьютерной программы ViCAP как бесполезную возню, отнимавшую силы и средства. Довольно странный коллектив психологов, полицейских и администраторов называли «отбросами ФБР» или «колонией прокаженных». В сыром и заплесневелом подвальном помещении располагались рабочие столы, книжные полки и ящики для папок. «Мы находились на глубине в десять раз большей, чем та, на которой лежат покойники», – позже вспоминал один агент.
Агент ФБР Арт Мейстер модифицировал систему ViCAP, чтобы отслеживать серийных насильников. В глазах Мейстера, бывшего полицейского штата Коннектикут, с кудрявыми волосами и в очках, это имело особый смысл. Исследования показывали, что насильники становятся серийными преступниками гораздо чаще убийц. Согласно полученным данным повторные нападения совершают от четверти до двух третей насильников, но только около одного процента убийц считаются серийными.
Ко времени изнасилований в Колорадо ViCAP накопила огромный массив данных о жестоких и странных преступлениях вплоть до каннибализма – однажды ученые попросили предоставить им доступ к базе для академического исследования таких случаев. (Мейстер им отказал.) Но программа с трудом держалась на плаву – ее, словно нежеланного отпрыска, отправили с глаз подальше и перевели из подвала академии ФБР в мини-молл у двухполосного скоростного шоссе в сельской Вирджинии. Самой базой данных пользоваться было трудно – чтобы внести в нее сведения, детектив должен был заполнить девяносто пять различных полей. И она порождала много помех: полицейские недолюбливали ее за то, что она выдавала нескончаемый поток бесполезных зацепок. Что еще важнее, на смену ViCAP пришла CODIS – система ФБР по подбору образцов ДНК. «Образцы поведения» ViCAP никогда не достигали такой же степени научной точности, как генетические соответствия. И история успеха CODIS была неоспорима. За несколько лет она связала между собой более 346 000 преступлений. Согласно исследованию 1990-х, ViCAP за двенадцать лет могла похвастаться лишь тем, что связала между собой тридцать три преступления.
В итоге ViCAP пользовались редко. Информацию в базу данных вносили только тысяча четыреста полицейских агентств из имеющихся в США восемнадцати тысяч. Она содержала данные менее чем об одном проценте изнасилований и убийств, совершаемых ежегодно. В целом это получился крайне неудачный проект, не соответствующий ожиданиям. При этом только примерно в половине случаев изнасилований удавалось получить образцы ДНК. В другой половине насильник либо носил определенную маску, либо говорил по-особенному, либо завязывал специфические узлы. В этом как раз проявлялась польза ViCAP, но для успеха требовалось взаимодействие на общенациональном уровне.
– Потребность в такой системе назрела давно, но ViCAP ее не удовлетворяет, – сказал Ричи Мартинес, бывший президент Международной ассоциации специалистов по аналитической работе правоохранительных органов.
Хендершот не была специалистом по компьютерным технологиям. Но она понимала, что данные могут помочь ей найти преступника, как и образцы ДНК. Пока Галбрейт и Грузинг исследовали возможную связь с Канзасом, она воспользовалась местными ресурсами – обратилась к криминалисту своего департамента Лоре Кэрролл.
Как и Эллис, эксперт-криминалист и специалист по анализу места преступлений, Кэрролл для Хендершот была одним из самых любимых сотрудников полицейского департамента Уэстминстера. Она поступила в колледж, намереваясь стать учительницей, но в итоге получила диплом по криминалистике. Работать в правоохранительных органах оказалось гораздо интереснее. «Это же значит ловить плохих парней, быть частью команды, работающей на всеобщее благо», – объясняет она. Но бегать по улицам с пистолетом было не для нее. Это казалось опасным. Поэтому она сначала устроилась в архив полицейских записей в соседней Арваде, а затем работала секретарем в муниципальных судах Уэстминстера. Работа была не из особо вдохновляющих, но ей нравилось осознавать себя частью чего-то большего.
Затем раскрылся ее настоящий талант. Кэрролл устроилась на работу в транспортный отдел полицейского департамента Уэстминстера, пройдя курсы по картографическому и аналитическому программному обеспечению. Она изучала длинные списки данных и составленные компьютером карты и предупреждала полицейских об опасных перекрестках или улицах, на которых водители игнорировали ограничение скорости. Кэрролл стала частью команды по борьбе с преступностью. И она обожала это.
Но на такой работе чувствуешь себя довольно одиноко. Во многих небольших департаментах даже нет такой должности, да и в департаментах покрупнее бывает всего два-три криминалиста подобного профиля. Кэрролл поняла, что важно поддерживать связь с аналитиками из других агентств, поэтому стала посещать ежемесячные собрания Криминалистической ассоциации Колорадо. Идея была проста: аналитики, в основном женщины, собирались в свободном конференц-зале одного из агентств, где обсуждали различные преступления и образцы данных. Но в процессе обсуждений иногда удавалось прийти к неожиданным выводам. Кэрролл пришла к мысли, что сотрудничество в области данных – это мощное оружие.
– Как аналитики, мы по-настоящему стараемся работать вместе, – говорит она. – У преступлений нет границ.
Со временем Кэрролл стала президентом ассоциации.
Исследования показывали, что насильники становятся серийными преступниками гораздо чаще убийц.
Расследуя изнасилование Сары, Хендершот уже обращалась к Кэрролл, поручая ей установить возможных подозреваемых на основании описанного Эмбер пятна в форме яйца. Это могла быть татуировка, а Хендершот знала, что у Кэрролл имеются данные о татуировках всех преступников, когда-либо проходивших через тюрьму Уэстминстера. После ареста полицейские обычно составляют описание татуировок преступника – размер, форма, цвет, положение на теле – и вводят информацию в базу данных. Кэрролл обнаружила 32 мужчин, имеющих в общей сложности 124 татуировки на ногах. У двоих оказались татуировки, не совсем подходящие под описание яйца, но достаточно схожие, поэтому Кэрролл запросила дополнительные сведения. Один из них не подходил под физическое описание насильника. Другой на момент изнасилования Сары находился в тюрьме. «Что делать дальше?» – думала Кэрролл.
Неделю спустя она получила ответ. На ежемесячном собрании криминалистов она изложила подробности изнасилований в надежде, что они покажутся кому-то знакомыми. Одна из аналитиков вспомнила сообщение о незаконном проникновении в соседнем Лейквуде. Какой-то мужчина в черной маске пробрался в дом женщины, когда та спала. Ей удалось избежать нападения, а мужчина сбежал. Кэрролл подумала, что стоит обратить внимание на этот случай.
Получив на следующее утро отчет, Кэрролл поняла, что вышла на верный след. Детективы Лейквуда классифицировали этот случай как попытку кражи со взломом и попытку изнасилования. Расследование продвигалось не так уж и успешно, но эксперты обнаружили на месте преступления отпечатки обуви и перчаток.
Когда Кэрролл показала отчет Хендершот, та заинтересовалась. На снегу у квартиры Эмбер в Голдене тоже был отпечаток. Хендершот отправила сообщение Эллис. Может ли она связаться с коллегой из Лейквуда и сравнить отпечатки?
В тот же день Эллис обедала за своим рабочим столом в лаборатории, когда пришло электронное письмо от криминалиста из Лейквуда, ее старой приятельницы. Когда на экране появились изображения отпечатков перчатки и обуви, она едва не подпрыгнула, не поверив своим глазам. Она вскочила и побежала к рабочему месту Хендершот. «Эд? Где Эд?!» – кричала она. Ей сказали, что детектив на собрании, и Эллис отправила Хендершот сообщение. Срочное.
«Позвони мне. 911».
8
«Как она говорила об этом»
Вторник, 12 августа 2008 года
Линвуд, штат Вашингтон
Сержант Мэйсон помнил эту женщину с предыдущего дня.
Когда он только вошел в квартиру Мари, женщина сидела на диване вместе с девушкой. Она была одной из первых, к кому Мари обратилась за помощью. Она отправилась с Мари в больницу.
Теперь же, на следующий день, они сидели в ее уютном одноэтажном доме на извилистой улице с густой вечнозеленой растительностью, и женщина говорила о том, что, возможно, Мари все выдумала.
Информатор Мэйсона не был каким-то злопыхателем, затаившим обиду. Это была приемная мать Мари.
Позвонив Мэйсону ранее в этот день, Пегги представилась по имени, но сказала, что хотела бы сохранить анонимность. Ей не хотелось, чтобы Мари узнала, о чем они говорили. Мэйсону, привыкшему к тайному миру наркодилеров, такое требование не показалось необычным, и он согласился. Он упомянет ее имя только в отчете о телефонном звонке, а об этом разговоре с глазу на глаз вовсе не оставит никаких записей.
Они разговаривали с Пегги в гостиной. Женщина тщательно подбирала слова. Она не говорила напрямую, что Мари лжет. Она не могла сказать такого. Она этого не знала. Она лишь высказывала свои подозрения, свое ощущение, что здесь что-то не так.
Скептицизм Пегги зародился не на пустом месте. Он имел глубокие и запутанные корни, переплетающиеся с тем, что она знала о приемной дочери тогда, когда заботилась о ней, что увидела днем накануне и что услышала от кого-то, тоже близкого к Мари.
У Пегги был диплом психотерапевта. Ранее она работала менеджером в программе опекунства, а теперь занималась детьми в приюте для бездомных. В последующие годы она будет работать в школе, помогая ученикам получить специальное образование. Дома она хранила издание «Диагностического и статистического справочника по психическим расстройствам» – толстого руководства, опубликованного Американской психиатрической ассоциацией, в котором излагается классификация психиатрических расстройств и которым пользуются сотрудники клиник и другие специалисты. По ее мнению, описание состояния Мари можно найти на многих страницах этой книги – из-за беспокойного прошлого у девушки возникли некоторые расстройства личности, проявляющиеся в нестабильности отношений и склонности к действию напоказ.
– И это понятно. Ее история – это, вероятно, попытка привлечь внимание к своей жизни, – сказала Пегги. Возможно, истерическое расстройство личности? Пегги не могла утверждать наверняка. Но некоторые детали заставляли ее насторожиться.
За несколько дней до происшествия Пегги со своим партнером, приемными детьми (сестрами-подростками) и Мари отправились на пикник.
– Вела она себя очень наигранно, – вспоминала женщина. – Я чувствовала, что она постоянно пытается привлечь мое внимание.
Пегги предположила, что, возможно, Мари ревнует ее к новым девочкам. И ее тревожило, что Мари не контролирует свое поведение.
– Там был один парень, он постоянно смотрел на нее, потому что она была такой шумной и кокетливой. Я попыталась приструнить Мари, посоветовала немного умерить пыл, потому что она слишком обращала на себя внимание. Я сказала: «Во-первых, это действительно неприятно. А вовторых, на тебя смотрит парень, и неизвестно еще, что он подумает…»
Вчера, когда Мари позвонила и рассказала про нападение, Пегги охватили противоречивые чувства. Она поняла, что дело серьезное. И отправилась к Мари, приехав к ней вместе с первыми полицейскими. Но по пути ей в голову пришла другая мысль. «Я не могла отделаться от ощущения, что отчасти такое поведение для нее типично – действовать напоказ, чтобы люди как-то реагировали на тебя. Это часть ее личности». Даже телефонный звонок – то, как Мари рассказывала о случившемся, – наводил Пегги на подозрения. «У нее был такой высокий, похожий на детский голос, и я не могла точно понять. Мне происходящее казалось ненастоящим… и во всем этом было слишком много театральности. Я подумала: “О, господи…”»
В квартире Пегги застала Мари сидящей на полу, плачущей. «Но мне все казалось таким странным. Я села рядом с ней, и когда она начала рассказывать о происшествии, у меня возникло такое чувство – я поклонница “Закона и порядка”, – будто мне пересказывают одну из серий. Отчасти это связано с тем, что говорила Мари. С чего бы насильнику связывать ее шнурком? Это казалось странным. И разве шнурки достаточно прочные, чтобы удержать кого-то? Почему бы не воспользоваться веревкой или наручниками? А отчасти подозрение вызывало то, как она говорила об этом. Она была отстраненной. Эмоционально отстраненной от того, что говорила».
Когда Мари сказала, что насильник фотографировал ее, это дало Пегги дополнительную пищу для размышлений. Подозрения переросли в предположение. Может, Мари сама навлекла на себя неприятности? Может, кто-то сделал ее откровенные фотографии и теперь собирается выложить их в Интернет, а вся история – это прикрытие для Мари?
Пегги укоряла себя за скептицизм. Ей не хотелось верить в то, что Мари лжет. Но несмотря на все сомнения, она чувствовала – наблюдя за работой полицейских в квартире Мари, за тем, как они утешают девушку, – что сомнения возникли только у нее одной.
Позже Пегги узнала, что это было не так.
Шэннон – «веселая мама» в расширенном приемном семействе Мари – засомневалась с самого начала, как только услышала о случившемся.
– Я точно помню, – говорит Шэннон. – Я стояла на балконе, когда она позвонила и сказала: «Меня изнасиловали». Очень сухо, без эмоций.
Мари позвонила Шэннон в понедельник, выйдя из больницы. Женщина спросила, все ли с ней в порядке, и Мари ответила, что да, она собирается переночевать у подруги – и так и было. Когда муж Шэннон пришел домой, она рассказала ему о звонке. А также сказала, что не знает, верить ли Мари.
– То, как она рассказывала об этом, заставляло меня сомневаться, действительно ли ее изнасиловали. Это было в тоне ее голоса. Никаких эмоций. Как будто речь шла о приготовлении сэндвича. «Я только что сделала себе сэндвич».
Шэннон знала, что Мари бывает эмоциональной. Знала, что она иногда плачет. Стоицизм не в ее характере.
У Шэннон была и другая, более личная причина сомневаться в Мари. Она сама побывала на ее месте или, по крайней мере, пережила нечто подобное.
– В детстве я подверглась сексуальному насилию, – говорит Шэннон. – И сексуальному домогательству во взрослом возрасте.
В обоих случаях, когда она рассказывала кому-то об этом, ее реакция была далеко не стоической.
– Она была истерической. И эмоциональной. И я много плакала. Да. Мне было стыдно.
Шэннон и Мари во многом были похожи. Почему же в данном случае их реакции так сильно отличались?
До того как Пегги позвонила Мэйсону во вторник, обе приемные матери поговорили по телефону – либо вечером накануне, либо утром. Они сравнивали свои впечатления. Пегги рассказала Шэннон, что незадолго до этого они с Мари немного не поладили. Девушка хранила у нее велосипед и хотела прийти, чтобы забрать его. Пегги ответила отказом: сказала, что ей нужно отдохнуть, и это раздосадовало Мари. Пегги сказала Шэннон, что ей не хочется думать об этом, но, возможно, для Мари история об изнасиловании была поводом привлечь к себе внимание, которого ей недоставало.
– Даже не знаю, что происходит, – призналась Пегги. – Не могу ничего точно сказать…
– Не ты одна ей не доверяешь, – произнесла Шэннон.
Они обе задумались о том, как Мари сообщала всем об этом ужасном происшествии – звонила одним знакомым за другими и говорила:
– Меня изнасиловали.
Некоторые из знакомых, которым она звонила, в прошлом не так уж и поддерживали ее. Порой даже вели себя недостойно. Она не воспринимала случившееся как нечто очень личное. Проявляла неразборчивость, делилась со всеми подряд. Ни Пегги, ни Шэннон не считали, что Мари склонна лгать – да, иногда она, несомненно, преувеличивала, – но теперь каждая понимала, что не одна она задает себе вопрос, не выдумала ли все Мари.
Сомнения Шэннон укрепляли сомнения Пегги. И, наоборот, сомнения Пегги укрепляли сомнения Шэннон.
Опасения Шэннон усилились во вторник, в тот день, когда Пегги позвонила в полицию. Мари и Нэттли, ее соседке сверху, предоставили новое жилье, чтобы защитить от возможного повторного нападения насильника. Шэннон поехала к Мари, чтобы помочь подготовиться к переезду. Когда она зашла на кухню, Мари не встретилась с ней взглядом. «Это казалось странным, – вспоминает женщина. – Мы всегда обнимались и смотрели друг другу в глаза». В спальне Мари, казалось, вела себя как обычно, и ничто не говорило о том, что ее изнасиловали прошлым утром. «Она занималась своими делами, как если бы ничего не случилось». К Мари зашли подруги вместе с ее наставником из проекта «Лестница», и вся группа вышла наружу. «Она даже как бы флиртовала с парнем, который вел программу. Сидела на траве, перекатывалась, хихикала. Это было странное поведение».
Шэннон провела с Мари весь день, подмечая детали. Кульминация произошла вечером, когда они поехали за покупками. Мари нужно было постельное белье, потому что ее прежнее забрала полиция в качестве улик. Они посетили магазин, в котором Мари раньше покупала простыни и покрывало – находившиеся на кровати, где ее изнасиловали, – и девушка рассердилась, когда не оказалось такого же набора. Впервые за весь день Шэннон увидела, как Мари выходит из себя – по мнению женщины, без всякой причины.
– Зачем тебе простыни, которые будут напоминать о случившемся? – спросила Шэннон.
– Они мне нравятся, – ответила Мари.
Шэннон настолько смутило поведение Мари, что она попробовала позвонить в кризисный центр, чтобы лучше понять, какой бывает реакция на изнасилование. Она нашла номер в сети, но никто не ответил.
Во вторник, сидя в доме Пегги, Мэйсон, по сути, прислушивался к сомнениям обеих приемных матерей Мари. Мэйсону Пегги казалась искренней. Прямолинейной. Она беспокоилась о Мари, но считала нужным сообщить кое-какие сведения. Она поделилась своими соображениями по поводу личных черт Мари и высказала подозрения в связи с возможными откровенными фотографиями.
Будучи последней приемной матерью Мари, Пегги считала, что хорошо знает ее. Как и сотрудники проекта «Лестница» – программы, помогавшей девушке обрести независимость. Один из менеджеров проекта сообщил Мэйсону, что, до того как заявить об изнасиловании, Мари попросила найти ей другое жилье. Менеджер не говорил прямо: «Мари лжет. Она выдумала эту историю, чтобы получить желаемое». Мэйсон даже не упомянул слова менеджера в отчете, что указывает на то, насколько мало они значили для него в то время. Но он принял их к сведению. И теперь они накладывались на подозрения Пегги. По отдельности они ничего не стоили. Вместе же приобретали вес.
Покидая дом Пегги, Мэйсон точно не знал, лгала ли Мари. Но уже задавал себе такой вопрос.
– Вопрос, на который нужно было ответить, – говорит он.
В среду Мари появилась в полицейском участке Линвуда и протянула Мэйсону письменное заявление. Она заполнила все двадцать четыре строки бланка, написав в общей сложности четыреста слов об изнасиловании и о том, что делала после.
«Когда он ушел, я схватила телефон (лежавший в изголовье) ртом и попыталась позвонить Джордану».
Джордан не отвечал, и Мари позвонила своей приемной матери.
«Я отключила телефон и попыталась освободиться от шнурка. Кухонным ножом не получилось, и я воспользовалась ножницами».
Мэйсону бросилась в глаза последовательность действий. Она не совпадала с тем, что Мари говорила раньше. За два дня до этого, приехав в участок из больницы, девушка говорила, что перерезала шнурок сначала – и только потом позвонила Джордану, а когда он не ответил – Пегги. В письменном же изложении Мари изменила порядок, утверждая, что пользовалась телефоном, еще когда у нее были связаны руки.
Мэйсон мысленно отметил эту непоследовательность. Он задал Мари несколько вопросов – об ее отношениях с Джорданом (бывшим парнем, а ныне близким другом, по ее словам), о перчатках насильника («кажется, из латекса»), – а затем поблагодарил за визит и сказал, что будет на связи.
В четверг утром, 14 августа, Мэйсон решил поговорить с Джорданом и отправился к нему домой. Прошло три дня после сообщения об изнасиловании.
Джордан рассказал детективу о своих отношениях с Мари. Они больше не встречались, но оставались близкими друзьями. Он виделся с ней в церкви на групповых занятиях или раз в две недели. Они каждый день разговаривали по телефону. Обо всем на свете. До нападения на Мари в их долгих ночных беседах не было ничего необычного.
Мэйсон спросил, пыталась ли Мари позвонить Джордану утром в понедельник после нападения. Парень проверил свой сотовый телефон. Действительно, в нем был отмечен входящий вызов Мари в 7:43. Получалось, что девушка позвонила Джордану в 7:43, затем позвонила Пегги, затем своей соседке. Соседка спустилась и позвонила в полицию в 7:55.
Далее Мэйсон спросил, рассказывала ли Мари Джордану о том, что случилось с ней тем утром. Парень ответил, что, по словам Мари, она набирала его номер пальцами ног, потому что руки у нее были еще связаны. Детектив позже отметил это в своем отчете. Если изложенное Мари в понедельник можно назвать Версией 1 (разрезала шнурок, затем позвонила), а изложенное в среду Версией 2 (сначала позвонила, затем разрезала шнурок), то это было что-то вроде Версии 2 (А): позвонила, затем разрезала, но с новыми подробностями про пальцы ног.
На протяжении беседы Джордан ни разу не усомнился, что Мари может лгать об изнасиловании. Мэйсон его и не спрашивал.
В четверг днем Мэйсон позвонил Мари с просьбой о встрече. Он сказал, что может заехать за ней и подвезти до полицейского участка.
– У меня проблемы? – спросила Мари.
Мэйсон поехал к Мари не один, а с Джерри Риттгарном, коллегой-детективом.
Он признался Риттгарну, что не доверяет Мари, и передал ее слова: «У меня проблемы?» Исходя из своего опыта, Мэйсон считал, что когда кто-то спрашивает, грозят ли ему проблемы или неприятности, этот человек почти обязательно в чем-то виновен. Мэйсон предлагал и другие объяснения своему выводу, но в отчете Риттгарна об этом упоминается на удивление расплывчато: «Мэйсон сказал мне, что на основе предыдущих бесед с [Мари], ее приемными матерями и другом Джорданом, с которым она разговаривала по телефону до сообщения об изнасиловании, а также исходя из непоследовательностей в изложении, он и другие полагали, что [Мари] выдумала эту историю».
Фокус расследования сместился. При встрече Мэйсон и Риттгарн не собирались разговаривать с Мари как с потерпевшей. Они собирались допросить ее как подозреваемую.
На протяжении половины столетия в полицейской работе в США доминировал один специфический подход. Как и в случае с набором для сбора улик после изнасилования, инициатива исходила из Чикаго – и тоже от полицейского, Джона И. Рида, прославившегося тем, что он удачно добивался признания вины без применения силы. Рид ставил себе целью вытянуть признание из подозреваемого словами и выражением сочувствия, а не дубинкой или электрошокером. Этот метод стал ассоциироваться с его именем настолько, что он оставил работу в Чикаго и стал обучать других полицейских тому, что позже назвали «техникой Рида».
В 1962 году Рид изложил ее основы в книге «Криминальный допрос и признание», написанной совместно с другим автором. С этого момента метод начал стремительно завоевывать сторонников, и тысячи следователей посещали семинары, проводившиеся «по всем Соединенным Штатам, в Канаде, Мексике, Европе, Южной Америке и Азии», как утверждается в посвященной Риду литературе. Как писал журнал Wired, техника Рида стала «своего рода мощным народным средством, эффективность которого была доказана поколениями полицейских», при этом добавляя: «Несмотря на свою наукообразность, она почти не имеет научного обоснования». Мэйсон и Риттгарн прослушали курсы по этой технике – Мэйсон в 1994 году, когда служил в Орегоне. Его инструктором был Луис Сениси, преподававший технику на протяжении нескольких десятилетий. На трехдневных семинарах он излагал главный принцип – подвергать сомнению слова любого человека, если имеются основания полагать, что он лжет. «Никогда не позволяйте им все отрицать. Главное – заставить их замолчать».
Опрос потерпевших и свидетелей в полиции – это не обвинение. Это способ получения информации. Допрос же подразумевает обвинение. Это способ убеждения. «Допрос проводится только тогда, когда у следователя имеются разумные основания полагать, что подозреваемый виновен» – так написано в книге «Криминальный допрос и признание».
Используя технику Рида, следователи задают провоцирующие вопросы и следят за реакцией допрашиваемого. Один из любимых вопросов: «Какому наказанию вы бы подвергли человека, который совершил это?» Чем более уклончив ответ («Ну, это зависит от обстоятельств…») – тем вероятнее вина допрашиваемого. Среди инструментов следователя могут быть обман или искажение фактов. Детектив может утверждать, что свидетель сказал нечто, чего на самом деле не было («Он сказал, что видел, как вы делали это»), или что улики указывают на некий факт («Мы нашли на оружии отпечатки ваших пальцев»). Предполагается, что невиновный человек не клюнет на наживку. Проводящих допрос учат оценивать поведение допрашиваемого. Четкий ответ? Достоин доверия. Правдоподобный ответ с общими словами вроде «как правило» или «обычно»? Не такой уж правдоподобный. Хорошим признаком служит ударение на всех словах: «Я. ЭТОГО. НЕ. ДЕЛАЛ». Нечеткое высказывание наводит на подозрение во лжи.
Большое внимание техника Рида уделяет языку тела. Проводящие допрос оценивают положение ног, осанку и визуальный контакт. «Говорящие неправду подозреваемые обычно не смотрят в глаза следователю; они смотрят на пол, в сторону или на потолок, словно в поисках божественной помощи во время ответа на вопросы» – написано в книге. Если подозреваемый дотрагивается до лица – например, прикрывает рот, – это тоже признак обмана. «Он говорит сквозь пальцы, как если бы его рука могла схватить в воздухе слова, на основании которых его могли бы обвинить».
На курсах детективов учат вытягивать признание, когда вина подозреваемого почти не вызывает сомнений – в чем-то это похоже на то, как агенты по продаже убеждают почти согласившегося клиента совершить покупку. Если подозреваемый начинает отрицать свою вину, следователь отмахивается – поднимая руку в универсальном жесте «стоп» – или отворачивается, демонстрируя отсутствие интереса. «Чем чаще подозреваемый отрицает свое участие в преступлении, тем с меньшей вероятностью он расскажет правду», – утверждается в книге. Тогда следователь предлагает подозреваемому некий вариант признания, отчасти смягчающий моральную вину («Послушай, они же мало тебе платят, кто будет осуждать тебя за то, что ты прикарманил немного денег») или позволяющий в какой-то степени сохранить репутацию. Что касается последствий признания, то детективам на семинарах советуют не обсуждать их. «Психологически неуместно упоминать любые осложнения или последствия, которые могут грозить подозреваемому в том случае, если он скажет правду».
А что происходит, когда подозреваемый сознается? Тогда детективы получают признание в письменном виде.
Мэйсон и Риттгарн застали Мари снаружи квартиры, сидящей на траве. Время близилось к вечеру. Они отвезли ее в участок и провели в конференц-зал.
Судя по тому, что писал Мэйсон позже, он тут же завел разговор о несостыковках в показаниях. Мари не сразу стала сопротивляться, по крайней мере, не так, как детективы ожидали от того, кто говорит правду. Она не стала «гневно возмущаться и настаивать на своем», позже писал Риттгарн. Мари сказала, что не замечала непоследовательностей. Она еще раз повторила историю – только на этот раз, как отметили детективы, просто сказала, что ее изнасиловали, а не поклялась в этом.
Со слезами на глазах она описала свое прошлое – плохое обращение с ней в детстве, нестабильность – и чувство оторванности от других, которое она теперь испытывает.
Позже Мари вспоминала, что поворотным моментом стало сообщение следователей о том, что два человека сомневаются в правдивости ее слов. Пегги и Джордан. Ее это шокировало.
– Почему Джордан так сказал? – спрашивала она.
Но в ответ получала лишь уклончивые высказывания вроде: «Не знаю. Ты расскажи».
Риттгарн настаивал, что ее рассказ и улики не сходятся. Говорил, что набор для сбора и анализа улик не подтверждает ее показаний. По его мнению, она выдумала свою историю, находясь под давлением обстоятельств, а не спланировала ее заранее. Казалось, Мари соглашается с ним. Поэтому Риттгарн спросил, действительно ли в районе действует насильник, которого должна разыскивать полиция.
Дрогнувшим голосом и глядя в пол, Мари сказала, что нет.
«На основании ее ответов и языка тела было очевидно, что [Мари] лжет об изнасиловании», – позже писал Риттгарн.
Не сообщив Мари о ее правах, согласно правилу Миранды – о праве на адвоката и праве хранить молчание, – детективы предложили ей написать истинную историю и признаться во лжи, тем самым, по сути, признаться в том, что она совершила преступление. Она согласилась, поэтому они оставили ее одну на несколько минут. На бланке Мари указала свое имя, адрес и номер социального страхования. Затем написала:
Той ночью я разговаривала с Джорданом о прошедшем дне и обо всем остальном. Закончив беседу с ним, я стала думать обо всех неприятностях, стрессе и том, как мне страшно жить одной. Когда я заснула, мне приснилось, что кто-то проник в мой дом и изнасиловал меня.
Вернувшись, детективы заметили, что в описании Мари говорится о том, что изнасилование ей приснилось, а не о том, что она его выдумала.
– Почему ты не написала, что выдумала историю? – спросил Риттгарн.
Мари в слезах ответила: ей показалось, что изнасилование произошло на самом деле.
– Мы уже проходили это, – напомнил Риттгарн. – Ты же уже заявила, что нет никакого насильника, которого нужно искать.
Мари хлопнула рукой по столу и сказала, что она была «точно уверена» в том, что изнасилование произошло.
Мэйсон не знал, как объяснить такое поведение. Удар кулаком. Четкий ответ. Совершенно разные сигналы.
– «Точно уверена» или «почти уверена»? – уточнил Риттгарн.
Мари сказала, что, возможно, она потеряла сознание после изнасилования.
– Ты знаешь, что бывает с теми, кто лжет о таком? – спросил Риттгарн.
– Мне нужно получить консультацию, – сказала Мари.
Мэйсон вернулся к уликам. Он пояснил, что она описывает звонок Джордану не так, как сам Джордан. Мари смотрела вниз, прикрывая лицо рукой. Потом «ее глаза задергались, словно она подыскивала ответ, – позже писал Риттгарн.
Детективы еще раз прошлись по всему, что она рассказала ранее – вспомнили о психологическом напряжении, чувстве одиночества, – и, в конце концов, Мари, похоже, расслабилась. Она перестала плакать и даже немного посмеялась. Она извинилась и согласилась написать другое признание, не оставляющее сомнений в том, что ее история была ложью.
У меня было много стрессовых ситуаций, я хотела провести время с кем-нибудь, но никто не соглашался, поэтому я выдумала эту историю. Но я не ожидала, что дело зайдет так далеко… Все стало очень серьезно… Не знаю, почему я не поступила по-другому. Такого не должно было случиться.
Это заявление удовлетворило детективов. «На основании нашей беседы [с Мари] и непоследовательностей, обнаруженных сержантом Мэйсоном в ее высказываниях, мы были уверены, что теперь [она] говорит правду и не была изнасилована», – позже писал Риттгарн.
Мари показалось, что беседа длилась несколько часов. Она поступила так, как поступала всякий раз при стрессе. «Щелкнула выключателем», по ее выражению, подавив все чувства, с которыми не знала, что делать. До признания в том, что она все выдумала, Мари не могла смотреть двум детективам, двум мужчинам, в глаза. После же смогла. «Щелчок выключателя» принес облегчение и позволил ей наконец-то уйти.
У Мэйсона же теперь на руках был письменный отказ, скрепленный подписью при свидетелях. По его мнению, дело было закрыто.
В пятницу Мари в расстроенных чувствах позвонила своему наставнику по проекту «Лестница». Она рассказала Уэйну, что вчера разговаривала с полицейскими, и они не поверили ей, не поверили в то, что ее изнасиловали. Подробностей она не сообщила, потому что хотела поговорить с глазу на глаз. Но сказала, что хочет обратиться к адвокату.
Закончив разговор, Уэйн позвонил Джане, старшему менеджеру программы. Джана посоветовала ему обратиться к сержанту Мэйсону.
Так Уэйн и поступил. Он позвонил сержанту, который сообщил Уэйну, что улики не подтверждают историю Мари. И что Мари подписала признание о том, что она все выдумала.
Уэйн поделился новостями с Джаной и предложил ей самой связаться с Мэйсоном. Она связалась, а после сказала Уэйну, что позволила Мари провести выходные с подругами. С этим они разберутся в понедельник.
После неприятной беседы в полиции Мари также позвонила двум другим людям, чтобы выяснить, что происходит.
– Ты не веришь мне? – спросила она Джордана.
Читать бесплатно другие книги:
