Невероятное. История преступления, в которое никто не поверил Миллер Т. Кристиан
Его достижения были признаны и отмечены обычными наградами. Его приняли в члены Почетной гвардии. Он получил медаль за хорошее поведение, армейские заслуги и службу в силах национальной обороны. Также не осталось без внимания его мастерство в обращении с оружием. Особенно мастерски он обращался с «M249», легким ручным пулеметом, и однажды остановил группу «противника», пробравшуюся к заставе их взвода во время учений. «Благодаря своей зрелости он вносил весомый вклад в действия своих коллег и во внеслужебное время», – писал один начальник. Его повысили с рядового первого класса до сержанта. Он превратился в настоящего «мужлана». Себя он описывал как «довольно хорошего солдата».
В частых письмах матери он сообщал о том, что ему нравится его работа: он руководил подготовкой солдат Второй южнокорейской пехотной дивизии, направляемых в Афганистан и Ирак. Мать считала, что он вырос как личность.
– Он хотел как можно лучше подготовить солдат и научить их выживать, потому что знал, что некоторые из них не вернутся домой, – говорила она. – Мы увидели, что с ним действительно произошли огромные перемены к лучшему.
В октябре 2003 года он познакомился с русской официанткой в баре неподалеку от базы. Маша[2] говорила по-английски с легким акцентом. У нее было широкое приветливое лицо, полные губы, короткая стрижка с высокой челкой. Она была на три года младше него. Как иностранной подданной, ей не разрешалось жить на военной базе. Поэтому каждый день он покидал лагерь в четыре часа дня и возвращался около полуночи, до начала комендантского часа. Через шесть месяцев свиданий 11 марта 2004 года они поженились. Его перевели на базу в Сеуле, и они переехали туда вместе.
Они проводили время с друзьями, в основном коллегами-солдатами с молодыми женами и подружками. По вечерам сидели в баре. Устраивали вечеринки на своей квартире. Иногда путешествовали.
Жене он ничего не рассказывал о своей темной стороне. Его продолжали преследовать тайные желания – женщины в цепях, покорно выполняющие все его приказания, пока он их насилует. Исполнять эти фантазии он Машу не просил. Однажды записал видео, как они занимаются сексом. Но ей не понравилось, и он больше не предлагал. Он даже не предлагал привязать ее. Их сексуальную жизнь он считал обычной, даже банальной. Ему было трудно представить в своих фантазиях знакомых женщин, женщин, которых он любил. Легче было представлять безымянных, незнакомых.
В юные годы и в двадцать с небольшим он старался держать себя в узде. Образы время от времени всплывали и угасали, после чего он снова чувствовал себя нормальным. Но теперь они не давали ему покоя – стали своего рода наваждением. Он боролся с собственной одержимостью, она утомляла его как психологически, так и физически. «Я справлялся единственным известным мне способом – никому не рассказывал и старался держать все в своей голове».
Он пытался расслабиться на стороне, без Маши. Все чаще просматривал жесткое порно. Встречался с проститутками и просил их изображать жертв изнасилования. Но ничто не приносило облегчения. Он начал терять контроль над собой. Размышляя над проблемой, винил в своем пристрастии «Звездные войны». «Куда обращаться, когда тебе пять лет, а ты уже думаешь о наручниках?»
Он начал задумываться: «А что, если попробовать исполнить свои желания?» Изменится ли что-то от этого? Может, если попробовать разок, и все успокоится? «Я убеждал себя, что, если просто попробую один раз, это будет все равно что почесать зудящее место – преодолею навязчивую мысль и продолжу жить дальше». Ему и его монстру внутри требовался страх. Настоящий страх.
Поэтому он решил совершить нападение.
За высокими стенами американских баз в Южной Корее располагаются районы с узкими, тускло освещенными улочками и ночными клубами. Самые скандально известные из них называются «сочными барами». В них солдаты покупают бокал сока за десять долларов и классно отрываются с какой-нибудь молодой филиппинской «девушкой для выпивки». Ночью улицы и переулки наводняют жрицы любви на высоких каблуках, нахальные и бесстрашные.
«Идеальные цели», – думал он.
Он начал выслеживать женщин по ночам в лабиринтах узких улиц и проходов. Приобрел маску и перчатки, но особого плана не составлял. Прикинул, что можно похитить девушку, завести ее куда-нибудь – в номер отеля, припаркованную в лесу машину, как получится. И изнасиловать. И он наконец-то будет исцелен. О риске он не беспокоился. «Что случилось в Корее, остается в Корее», – уверял он себя.
Но сделать не так-то легко, как подумать. Несколько месяцев он ходил по пятам за ночными бабочками. Но каждый раз, проведя на улице несколько часов, сдавался. Дома его вновь охватывали эмоции – целый ядовитый океан злобы и раздражения. Он одновременно и боялся выполнить свой план, и презирал себя за то, что не может. Но никому об этом не говорил. Для Маши у него всегда была заготовлена история: отдыхал с друзьями, задержался на работе. Она никогда его ни в чем не подозревала.
И вот одной ночью у него получилось продвинуться дальше. Близилась полночь. Он заметил молодую кореянку, примерно его возраста, которая нетвердой походкой шла по переулку. Одна. По всей видимости, очень пьяная.
– Черт, не могу же я всю жизнь простоять так на улице, – сказал он сам себе.
Он находился в превосходной физической форме: накачанные мышцы, восемьдесят килограммов веса. Прыгнув на женщину, он повалил ее на землю. Она стала сопротивляться, бить его кулаками. Закричала на ломаном английском:
– Уходи, черный парень! Уходи, черный парень! – Должно быть, ее внимание привлек цвет его одежды.
Он вдруг рассмеялся. Какая-то крохотная пьяная девчонка. И пытается с ним драться. Смешно. А где же страх? Ужас? Не такого он ожидал.
Он оттолкнул ее от себя. Она встала на ноги и, шатаясь, поковыляла прочь. Даже не бежала. Он прошел за ней пару шагов, смеясь. Она обернулась, подобрала камень с земли и швырнула в него.
– Уходи, черный парень! – снова крикнула она.
Достаточно громко, чтобы он начал беспокоиться. Он решил уйти. Опять. В разочаровании и смущении. Вся ситуация казалась смешной и нелепой. Какой-то театр абсурда.
Он усвоил урок. «Нападать на кого-то в переулке – не для меня. Это не сработает».
В следующий раз он объединил свой план изнасилования с детским тайным развлечением: пробираться в чужие дома. Он снова отправился на охоту – теперь в жилые районы. Однажды ночью ему подвернулся неплохой вариант. Небольшая квартира на первом этаже. Окна не закрыты, через них все видно: кухня, небольшая ванная и спальня. Это его возбудило. Как будто рассматриваешь кукольный домик – каждая комната в твоем распоряжении. На кровати спала женщина. Было три часа ночи. И никого вокруг.
Ему и его монстру внутри требовался страх. Настоящий страх.
Он заглянул дальше, в прихожую, где корейцы обычно разуваются, входя в дом. Одна лишь женская обувь. «Если бы тут жил мужчина, то должна была быть и мужская», – подумал он. Он потянул за ручку. Открыто. Вот он – его шанс. Натянув лыжную маску и перчатки, он проскользнул внутрь.
Замерев, он огляделся. Квартирка совсем крошечная. На кухне пакеты из-под ИРП – индивидуальных пайков, которые выдают военным в походе. «Может, женщина замужем за американцем?» – промелькнула в голове беспокойная мысль. Он огляделся внимательнее. Больше никаких вещей с Запада. Он успокоился. Наконец-то он исполнит свою фантазию.
Но тут его вновь захлестнуло ядовитое море эмоций. Он, словно парализованный, стоял на кухне, одновременно уговаривал себя действовать и отговаривал от рискованной затеи. Прошло полчаса в незнакомой квартире с незнакомой женщиной, спящей на кровати в нескольких шагах от него. «Какого хрена ты тут делаешь? – спрашивал он себя. – Просто уходи отсюда и забудь об этом, как о страшном сне».
Вдруг снаружи послышались звуки. Он вышел из кухни в ту же секунду, как входную дверь открыл какой-то пожилой кореец. Этот мужчина, нетвердо стоявший на ногах после проведенного в баре вечера, поднял голову. И встретился взглядом с нависшим над ним высоким мускулистым незнакомцем с карими глазами, в черной маске. В собственном доме, ночью. Ошарашенный хозяин ринулся назад и с грохотом захлопнул входную дверь.
«Черт, я в ловушке». Он толкнул плечом дверь, чтобы выбежать, но с другой стороны на нее всем телом навалился кореец. «Сейчас меня запрут. Блин, точно запрут».
Но в следующее мгновение дверь распахнулась. Кореец дернул ее на себя и встал сбоку, словно швейцар.
Никакого другого приглашения не требовалось. Он пулей проскочил мимо корейца прямо на улицу и рванул что было сил мимо домов, по темному городу, пока не добежал до своего дома в километре от злополучной квартиры. Он тяжело дышал. Кровь в венах обжигала, словно кислота в аккумуляторе. Его едва не поймали. Какой же он идиот!
Если кто сейчас и испытывал страх, то только он.
«Нельзя больше допускать подобных ошибок. И уж точно нельзя действовать импульсивно, – говорил он себе. – Если не собираешься отправиться за решетку, нужно как следует все продумать».
Служба его подходила к концу. Он собирался вернуться домой, в Соединенные Штаты.
Он мог бы практиковаться там.
6
Белый мужчина, голубые глаза, серый свитер
Понедельник, 11 августа 2008 года
Линвуд, штат Вашингтон
Звонок в службу 911 поступил в 7:55, и беспокойство в голосе не оставляло сомнений в серьезности ситуации. Молодая женщина сообщила, что ее соседку снизу только что изнасиловали в собственной квартире. Нападавший скрылся минут пятнадцать назад.
Диспетчер попросил предоставить подробности, и звонившая сообщила, что насильник был вооружен ножом, что он делал снимки и что жертва не опознала его. Возможно, он провел в квартире всю ночь – жертва утверждает, что он слышал ее телефонные разговоры. В 8:03 звонившая сообщила, что жертва только что обнаружила нож в своей ванной, а в 8:04 – что прибыла мать жертвы. Жилой комплекс располагался в полутора километрах от отделения полиции, через пару поворотов. Пока диспетчер выслушивал сообщение, несколько полицейских уже отправились на место происшествия и прибыли в 8:03, 8:04 и 8:05.
Была также вызвана скорая помощь. Как и специалисты с собаками в надежде на то, что те возьмут след нападавшего.
В 8:04 прибыла как раз Энн Майлз – эксперт отдела криминалистики по анализу места преступления. Припарковавшись у комплекса, она прошла в квартиру потерпевшей на первом этаже. Внутри она застала восемнадцатилетнюю девушку с волнистыми волосами и карими глазами и спросила ее, что произошло.
Мари тогда впервые рассказала сотруднику полиции о том, что случилось с ней тем утром. Но, несмотря на всю важность момента, некоторые детали уже ускользали из ее памяти. Позже она помнила, как сидела и дрожала в углу, закутавшись в одеяло, пока прибывали другие полицейские; помнила, как говорила с бригадой скорой помощи; помнила, как пересела на кушетку рядом с Пегги – но не помнила, как беседовала с женщиной-криминалистом, несмотря на то что ее рассказ был достаточно подробным.
Мари рассказала Майлз, что проснулась, когда над ней навис мужчина с ножом. Он сдернул с нее одеяло, связал ее и приказал перевернуться на живот. Потом сел верхом, завязал ей глаза, сунул в рот кляп и приказал перевернуться обратно. После он трогал ее по всему телу и насиловал. Похоже, что на его руках были перчатки. Он сказал, что надел презерватив. Она слышала щелчки и видела что-то вроде вспышек. Он сказал, что сфотографировал ее и что опубликует фотографии онлайн, если она обратится в полицию. Потом он ушел через переднюю входную дверь. Она слышала, как дверь захлопнулась.
Майлз попросила Мари описать мужчину. Девушка сказала, что не очень хорошо разглядела его. Все произошло так быстро. Все, что она могла припомнить – так это то, что он был белым. С голубыми глазами. В сером свитере. Майлз попросила вспомнить, было ли что-то характерное в его голосе или в чем-то другом, и Мари повторила, что все происходило быстро и казалось размытым.
Майлз спросила, долго ли длилось нападение. Девушка ответила, что не имеет ни малейшего представления.
Мари сказала, что насильник сбросил ее сумочку на пол. Неизвестно зачем.
В задачу Майлз входил сбор физических улик, поэтому вместе с Мари она осмотрела квартиру. В спальне она увидела сумочку на полу и бумажник на кровати. Из бумажника пропали ученические права Мари. Майлз нашла их на подоконнике.
Рядом с кроватью, на пластиковом мешке для мусора Майлз увидела большой нож с черной рукоятью. Мари сказала, что это ее кухонный нож – тот самый, которым угрожал ей насильник. На кровати лежал шнурок – очевидно, тот, которым нападавший связывал Мари руки. В углу спальни на компьютерном мониторе Майлз нашла второй шнурок, привязанный к женскому белью. «Шнурок и белье, вероятно, использовались в качестве повязки для глаз или кляпа», – написала позже Майлз в отчете. Мари сказала, что это шнурки от ее кроссовок, стоявших в гостиной.
Майлз спросила, запиралась ли Мари накануне вечером. Девушка ответила, что не уверена. Майлз проверила входную дверь и не обнаружила следов взлома. Затем проверила раздвижную стеклянную дверь в задней части квартиры. Она была не заперта и слегка приоткрыта. Майлз шагнула на заднее крыльцо и осмотрела перила. По большей части они были покрыты грязью, но один участок, примерно метр в длину, казался протертым, как если бы через него перелезали.
Майлз постаралась найти следы ДНК на раздвижной стеклянной двери, взяв ватными палочками образцы с ручек внутри и снаружи. Сделала фотографии внутри и снаружи квартиры – штук семьдесят, не меньше, обращая внимание на каждую деталь, которая могла бы пролить свет на случившееся тем утром: на перила крыльца, на ученические права на подоконнике в спальне, на подставку для ножей на кухне, в которой отсутствовал один нож, на кроссовки без шнурков. Кроссовки стояли в гостиной рядом с диваном. На диване находилась пара прислоненных к стене плюшевых игрушек – пятнистая корова и собака с белыми лапами.
Покинув квартиру Мари, Майлз составила двухстраничный отчет – простое перечисление предпринятых ею шагов. В отчете ничего не говорилось о том, что она сама думает по поводу происшествия; в нем описывалось только то, что она видела и делала.
Полицейский департамент Линвуда насчитывал семьдесят девять кадровых сотрудников, обслуживающих город с населением в тридцать четыре тысячи человек. В 2008 году Мари стала одной из десяти предполагаемых жертв изнасилования, чьи случаи расследовал департамент. Из-за такого небольшого количества инцидентов в отделе уголовных расследований не было особой группы по изнасилованиям.
Утром, когда Мари сообщила об изнасиловании, начальник отдела, коммандер Джеймс Нельсон, обошел все квартиры в ее доме, чтобы опросить потенциальных свидетелей. Мужчина из квартиры 203 сказал, что не слышал и не видел ничего необычного. Он был единственным жильцом, с которым поговорил Нельсон. В квартирах 103, 201, 301, 302, 303 и 304 никто не ответил.
Нельсон попытал удачи в соседнем доме. Он опросил трех жильцов, и все утверждали, что не видели и не слышали ничего подозрительного. В семи других квартирах не отвечали.
Примерно в четверть восьмого прибыла группа с собакой. Собака «взяла след на юг, в направлении служебного здания, хотя он никуда не привел», – докладывал сотрудник. На севере, в районе парковки, собака ничего не обнаружила.
Позже утром на место происшествия прибыл второй криминалист. Как и Майлз, детектив Джон Келси составил двухстраничный отчет. Но, в отличие от Майлз, он написал его одиннадцать дней спустя, когда Мари уже отреклась от своих показаний. Келси тоже обошел квартиру и в отчете перечислил свои наблюдения: кроссовки без шнурков «стояли на подошвах рядом друг с другом у края дивана и у двери в спальню, как если бы их туда поставили (аккуратно)… Кровать выглядела так, как будто ее потревожили, но у изголовья, рядом с двумя подушками, стоял небольшой вентилятор… Я не заметил ничего, что могло бы служить повязкой для глаз».
Келси снял отпечатки пальцев с ручек выдвижной двери. На внутренней стороне стекла он обнаружил частичные отпечатки, которые сохранил в картотеке. Хотя Мари утверждала, что насильник вышел из дома через переднюю входную дверь, Келси ничего не сообщал о том, брал ли он с нее отпечатки пальцев или образцы ДНК. Как об этом не сообщала и Майлз, проведшая экспертизу раньше.
Келси осмотрел спальню с помощью альтернативного источника света в поисках характерного свечения биологических жидкостей. На одеяле и на покрывалах на полу он ничего не обнаружил, но увидел два пятна на матрасе. На кровати он обнаружил пару волосяных фолликул и какие-то волокна, которые забрал в качестве улик.
В целом Келси собрал и задокументировал восемнадцать образцов – свидетельства личной жизни Мари, упаковал в пакеты все постельное белье, от розового одеяла до наматрасника, а также кроссовки, бумажник и ученические права.
Сержант Джеффри Мэйсон, детектив полиции Линвуда, прибыл примерно без четверти девять. Снаружи стояли Уэйн, личный помощник Мари по проекту «Лестница», и ее соседка сверху. В самой квартире на диване сидели Мари со своей приемной матерью Пегги. Девушка была закутана в одеяло. Она то успокаивалась, то вновь начинала всхлипывать.
Расследовать дело предстояло Мэйсону. Он подошел к Мари и представился.
Тридцатидевятилетнего Джеффри Мэйсона повысили до сержанта и перевели в отдел уголовных расследований всего лишь за шесть недель до этого.
Большую часть своей жизни он провел в Орегоне. Начинал с диспетчера округа Уаско и дослужился до сотрудника полиции штата Орегон. Дольше всего, почти девять лет, он проработал в городке Даллес, где получил медаль за доблесть.
На его счету было несколько десятков различных подготовительных курсов. Он посещал школу снайперов, изучал деятельность байкерских банд. Научился допрашивать подозреваемых и интерпретировать язык их тела. Но, как отмечено в его личном деле в графе учебно-методических программ, лучше всего он знал темы: выращивание марихуаны в домашних условиях; уличная торговля наркотиками; политест на наркотики; операции по разведке и предотвращению; поиск тайников; мексиканский метамфетамин. Среди прочих были курсы по аэронаблюдению (как распознать сверху участок с марихуаной среди другой растительности) и проникновению в подпольную лабораторию по производству наркотиков. Он вращался в мире тайных операций и осведомителей, потребителей и продавцов наркотиков.
В полицейском департаменте Линвуда Мэйсон работал с 2003 года. До недавнего повышения он провел четыре года в патруле и год прослужил детективом в отделе по борьбе с наркотиками, заслужив похвалу за преданность делу и надежность. Начальство ценило его за профессионализм, проявлявшийся в том числе в письменных отчетах («тщательных и продуманных, с минимумом ошибок»), и лидерские качества («врожденную способность к преподаванию»). Один из сержантов похвалил «превосходные профессиональные привычки» Мэйсона, позволявшие тому работать с минимальным руководством.
За девятнадцать лет службы в правоохранительных органах Мэйсон имел дело с изнасилованием всего лишь пару раз. Он прошел курс по этой теме, но это было давно, в середине 1990-х.
При первой встрече с Мари его поразили ее спокойствие и прямота.
– У меня не было большого опыта общения с жертвами изнасилования, – позже признавался он. – Но я не ожидал такой реакции. Она не рыдала. Она вела себя так, как будто случившееся было рядовым событием – произошло и произошло.
В беседе с Мэйсоном и вторым детективом Мари повторила примерно то же самое, что говорила Майлз: открытая раздвижная дверь, незнакомец с ножом, изнасилование в спальне. Мэйсон сказал, что впоследствии ему потребуются дополнительные подробности, но пока что ей нужно поехать в больницу для обследования. После этого он просит ее посетить полицейский участок и дать полные показания.
Когда Мари уехала в больницу в сопровождении своего личного помощника по проекту и приемной матери, Мэйсон обошел квартиру, отметив пустой бумажник, белье со шнурком, немного сдвинутый матрас по отношению к пружинной сетке. Он также поговорил с Нэттли, восемнадцатилетней соседкой Мари, жившей в квартире наверху. Нэттли сказала, что ночью не слышала ничего необычного. Потом, уже утром, где-то в 7:52 или 7:53 ей позвонила Мари и, всхлипывая, сообщила, что кто-то ворвался к ней и изнасиловал. Нэттли схватила сотовый, спустилась по лестнице и набрала 911 в квартире Мари.
Хотя главным следователем по делу был Мэйсон, ему помогал Джерри Риттгарн, еще один сотрудник отдела уголовных расследований. Риттгарн окончил Вашингтонский университет со степенью бакалавра зоологии; после служил в морской пехоте специалистом по авиационному оборудованию и работал техником в аэрокосмической промышленности. В полицейском департаменте Линвуда он проработал одиннадцать лет, последние четыре года – детективом. Хорошее исполнение одной из его обязанностей – проверка кандидатов на соответствие должности – убедило начальство в том, что он обладает способностями к расследованию уголовных дел. В 2006 году его объявили полицейским года Линвуда.
Как и другие детективы, вызванные в жилой комплекс, Риттгарн написал отчет несколько дней спустя, уже после того, как Мари отказалась от своего заявления. В его отчете упоминалось, что он осмотрел запястья Мари до ее поездки в больницу и не заметил на них каких-либо отметин. Осмотрев спальню Мари в ультрафиолетовом свете, он не обнаружил никаких следов жидкостей на простыне или постельных принадлежностях. Он обыскал квартиру – ванную, унитаз, мусорные ведра – на предмет презервативов или их упаковок, но ничего не нашел. Он также осмотрел участок снаружи, прошелся вверх по холму, но ничего не обнаружил.
Пегги и Уэйн отвезли Мари в региональную больницу Провиденс в соседнем Эверетте. В Провиденс имелся центр помощи жертвам сексуального насилия со специалистами, умевшими собирать доказательства.
К августу 2008 года уже более тридцати лет существовал так называемый «набор для расследования изнасилования», созданный благодаря стараниям правозащитницы и специалиста по микроанализу в полиции, а также финансированию из довольно неожиданного источника.
В середине 1970-х Марта Годдард, по прозвищу «Мэрти», основала некоммерческую организацию «Гражданский комитет помощи жертвам». В то время изнасилованию, окутанному предрассудками и предубеждениями, почти не уделялось внимания, а если и уделялось, то это скорее во вред, чем на пользу. Годдард, описывающая себя как «личность типа А» – она жила рядом с офисом, работала по выходным и праздникам, тратила сотни долларов на абонемент в спортзал, но никогда не уходила с работы вовремя, чтобы заниматься в нем, – решила изменить ситуацию.
Помимо прочего, она поставила себе целью изменить отношение к изнасилованию людей, писавших об этом. Одна из членов правления ее организации купила поздравительную открытку и с возмущением показала ее Годдард. На лицевой стороне красовалась надпись: «Помоги остановить изнасилование!», а на задней стороне следовало продолжение: «Скажи “Да”!» Годдард написала производителям открыток: «Вы, ребята, наверное, считаете, что это смешно. Но это не смешно». Компания заявила, что сожалеет об этом, и перестала печатать такие открытки. Потом Годдард прочитала в газете статью о том, как одна женщина заявила об изнасиловании. В статье не упоминалось имя жертвы, но без всякой предусмотрительности перечислялось столько подробностей – описание внешности, указание на ее работу (официантка) и название места работы (конкретный ресторан), – что это и не нужно было. Опознать ее было легко. Годдард отправилась в газету, чтобы поговорить с редактором и другими сотрудниками. Поначалу они встретили ее в штыки, но затем извинились.
– И стоит сказать, они никогда не повторяли подобного, – говорит Годдард. Так продолжалось до бесконечности. – Один случай за другим, один за другим. Казалось, конца им не будет.
Кроме этого Годдард сосредоточилась на исполнении законов в отношении жертв изнасилования. Она встречалась с полицейскими, прокурорами, врачами и работниками скорой помощи, знакомясь с тем, как расследуют такие преступления. Выяснилось, что улики собираются совершенно хаотично. Если и удавалось собрать какие-то волосы, волокна, образцы крови или спермы, соскобы подногтевого содержимого, фрагменты одежды и другие улики, то они хранились и маркировались бессистемно, что обесценивало их значение. Полицейские рассказали, что работники скорой помощи скрепляют два стекла с препаратами одной резинкой, лицевой стороной друг к другу, из-за чего образцы загрязняются. Иногда на стеклах не указывалось, откуда были взяты образцы. Работников станций скорой помощи обучали относиться к жертве изнасилования как к пациенту, а не как к пациенту и источнику улик. Часто в больницах не бывало запасной одежды для них. Когда у них забирали одежду для исследования, их отвозили домой в полицейской машине, в больничных тапочках и халате. Это пробуждало нездоровый интерес соседей.
В полицейском департаменте Чикаго Годдард нашла сторонников, среди которых особо выделялся сержант Луис Витулло, специалист по микроскопическим исследованиям и глава криминалистической лаборатории. Витулло работал в центре, но жил в часе езды на севере от города. Чикаго его беспокоил (он даже не разрешал своей дочери ездить в город одной, пока ей не исполнилось двадцать с лишним лет), и не без причины, если учесть, сколько ножей и образцов крови проходило через его лабораторию. В 1960-х он занимался расследованием дела Ричарда Спека, печально известного убийцы восьми медсестер-студенток. Вместе с Годдард («Криминалистическая лаборатория со временем стала моим вторым домом, я не шучу», – говорит она) Витулло разработал набор стандартных инструментов для сбора улик. В него входили зонды-тампоны для взятия мазков, предметные стекла, ярлычки и папки с разделами, которые нужно было заполнять и запечатывать. Все хранилось в сине-белой картонной коробке.
Когда все было готово, Годдард задумалась, где получить средства на производство и где собирать коробки. Различные фонды делали щедрые пожертвования исследовательским центрам и общественным организациям. Но если бы они и решили финансировать программы, имеющие отношение к женщинам, то в первую очередь выделили бы средства YWCA[3] или «Девочкам-скаутам». Никто не хотел иметь дело с пережившими изнасилование.
– Большинство представителей фондов и корпораций были мужчинами, – говорит Годдард. – Распоряжаясь большими деньгами, они дергали за финансовые веревочки. И не собирались менять свои взгляды.
В итоге Годдард обратилась к подруге, Маргарет Стэндиш. Она заведовала фондом Playboy Foundation активистского ответвления медиаимперии Хью Хефнера. Playboy Foundation выделил 10 000 долларов и офисы Playboy, в которых сидели добровольцы, преимущественно пожилые люди, и на складных столиках за бесплатный кофе с сэндвичами собирали первые из этих революционных наборов.
– Со стороны женского движения я подверглась целому шквалу критики, – вспоминает Годдард. – Если бы это был Penthouse или Hustler, еще куда ни шло. Но Playboy? Нет уж, увольте.
В сентябре 1978 года наборы начали использовать двадцать шесть больниц в районе Чикаго. На следующий год в чикагскую криминалистическую лабораторию для анализа отправили 2777 наборов. Летом 1979 года сторона обвинения использовала такой набор в деле мужчины, обвиненного в изнасиловании водительницы автобуса в Чикаго. Жюри признало его виновным, после чего судья позволил членам комитета Годдард спросить присяжных, помог ли им набор при вынесении приговора. Девять ответили, что да.
В том же году Годдард познакомилась с выпускницей Северо-Западного университета Сьюзан Айрион, специалистом по связям с общественностью и волонтером в набирающей силу организации «Защитники жертв насилия». С Айрион можно было связаться в любое время суток, и она приезжала в один из семи центров экстренной помощи и помогала пережившим насилие пройти медосмотр и допрос со стороны полиции. Годдард наняла Айрион помощником директора «Гражданского комитета помощи жертвам». Два с половиной года Айрион обучала сотрудников больниц и полицейских пользоваться наборами для сбора улик и общаться с людьми, получившими психологическую травму.
– Не будьте заложниками своих предубеждений, – учила она. – Иногда все выглядит совсем не так, как вы ожидаете.
За авторитетным мнением Айрион обратилась к Джону Конте, специалисту в области социальных проблем и профессору из Чикаго, который позже перешел в Вашингтонский университет и оценивал поведение Мари. Опыт Айрион был обобщен в книге «Изнасилование. Кризис и восстановление», опубликованной в 1979 году медсестрой-психологом и социологом, проведшей антикризисные беседы с 146 жертвами изнасилования в Бостонской городской больнице. Авторы книги описали различные эмоциональные реакции жертв. Некоторые пострадавшие были возбужденными, другие сдержанными, некоторые пребывали в шоке.
– Помню, после его ухода я делала что-то странное, например, кусала свою руку… чтобы доказать себе, что я что-то чувствую… что происходящее со мной реально, – рассказывала одна женщина. Среди физических реакций были нарушения сна и продолжительные боли. – У меня сильно болело под ребрами, – вспоминала другая жертва. – Боль просто продолжалась и продолжалась, не утихая. Наверное, он действительно ударил меня, хотя рентген ничего не показал.
Некоторые жертвы страдали от кошмаров, и им снились сцены, похожие на реальное изнасилование, от которых они не могли избавиться. Некоторые добровольно изолировали себя от общества, редко выходили из дома, прогуливали занятия или оставляли работу.
К 1980 году набор Годдард и Витулло использовали уже 215 больниц штата Иллинойс. Оттуда они распространялись по всей стране. Появление техники анализа ДНК в конце 1980-х сделало набор особенно полезным, поскольку позволило криминалистической науке выйти за пределы образцов крови и микроскопических исследований.
Но какими бы ценными ни были улики, процесс их сбора, длящийся от трех до шести часов, требовал особых усилий.
В Провиденс к Мари приехала Джана, старший менеджер программы «Лестница». Джана оставалась рядом с девушкой во время медосмотра, помогая ей успокоиться. Гладила ее по спине. Говорила, что она ни в чем не виновата.
В медицинской бригаде была медсестра, получившая специальную подготовку для проведения таких исследований. Она сама пережила изнасилование, так что могла найти нужный подход к жертвам. Также при осмотре присутствовала добровольная помощница, готовая оказать психологическую поддержку и ответить на любые вопросы Мари. В медицинском отчете состояние Мари описывалось как «осознанное», а сама она «сохраняла ориентацию и не демонстрировала признаков особого стресса».
Состояние Мари оценивал врач, а медсестра оказывала всю необходимую помощь.
Мари попросили описать нападавшего.
У нее взяли кровь.
Взяли мочу.
Взяли образцы влагалищных выделений и сделали мазки на предметных стеклах.
Взяли анализы на гонорею, гепатиты, хламидии и сифилис.
Взяли анализы на молочницу.
Взяли анализы на ВИЧ.
В каждом случае Мари говорили, что результаты будут готовы позже. Ей придется подождать, если она хочет их узнать.
При медицинском освидетельствовании применялись некоторые криминалистические методы, чтобы помочь дальнейшему судебному расследованию.
Были взяты образцы всех предметов одежды Мари, чтобы позже исследовать их в криминалистической лаборатории.
Был проведен осмотр девушки на признаки травм. Если признаки наблюдались, это заносилось в отчет.
«Отмечены билатеральные следы травм на запястьях», – было написано в отчете. Руки сфотографировали и измерили ссадины на них – длину, ширину до десятых и даже сотых долей сантиметра. Самая большая ссадина, красная и припухшая, была семь сантиметров в длину.
При обследовании генитальных травм был использован толуидиновый синий раствор, окрашивающий здоровые и поврежденные участки ткани в разные оттенки. «Отмечены потертости на внутренней стороне малых половых губ», – было написано в отчете.
Ватной палочкой у Мари взяли образец ДНК со слизистой щеки. Криминалистам потребуется генетический профиль Мари, чтобы отличить его от других профилей ДНК, которые могут оказаться в образцах, взятых при помощи набора для сбора улик.
При помощи ватных палочек взяли четыре вагинальных мазка.
Взяли четыре ректальных мазка.
Взяли четыре мазка из области паха.
Палочки поместили в сушильный шкаф, а после переложили с другими образцами в опечатанный контейнер, предназначенный для отправки в полицейский участок Линвуда.
Мари дали средства от возможных заболеваний, передаваемых половых путем: один грамм зитромакса и четыреста миллиграммов супракса.
Также ей предоставили средство экстренной контрацепции – одну таблетку она должна была принять там же, в больнице, а вторую через двенадцать часов.
Мари попросили сообщить, если появится чрезмерное кровотечение. Или необычные влагалищные выделения. Или если у нее прекратится менструация.
Ей посоветовали вернуться в отделение экстренной помощи, если будет затруднено дыхание. Или будет трудно глотать. Или появится сыпь. Или возникнут мысли о самоубийстве.
Пегги, которая привезла Мари в больницу, оставалась с ней почти до самого конца. Она наблюдала, как фотографируют запястья приемной дочери. Держала Мари за руку.
Но обследование заняло так много времени, что Пегги пришлось уехать. Теперь у нее на попечении было два других приемных ребенка – обе девочки-подростки, и часа через три она отправилась домой проведать их.
После обследования Мари переоделась в одежду, которую привезла с собой. К тому времени, как она вышла из Провиденс, день уже был в полном разгаре.
В 2008 году, когда Мари заявила об изнасиловании, в разработанных специалистами протоколах расследования главной была одна тема: улики сильнее любых предположений. За несколько лет до этого некоммерческая международная организация «Покончим с насилием над женщинами», проводящая тренинги среди полицейских, создала подробный онлайн-курс по расследованию изнасилований. Одной из главных создательниц была Джоуэнн Аршамбо, сержант полиции в отставке, которая десять лет руководила группой по расследованию сексуальных преступлений в полицейском департаменте Сан-Диего.
Всю свою жизнь Аршамбо бросала вызов существующим предрассудкам. В конце 1970-х она работала в Образовательно-культурном комплексе Сан-Диего, помогая другим находить работу. Два специалиста по кадрам сказали ей, что для службы в полиции годятся только мужчины.
– Они ужасно раздражали меня, поэтому я сама подала заявку, – вспоминает Аршамбо. – Я не собиралась становиться полицейским. Просто хотела доказать им, что меня могут нанять.
В полицейской академии, в их группе, насчитывающей 120 человек, было только четыре женщины. На взгляд Аршамбо, вся подготовка была нацелена на то, чтобы отсеять женщин. Перекладина турника, например, была слишком толстой для типичной женской руки. Через год Аршамбо осталась единственной женщиной в группе. Весной 1980 года ее приняли на работу в полицейский департамент Сан-Диего. Сначала она служила в патруле, а потом в десятке других отделений и однажды стала первой женщиной-детективом по расследованию преступлений, совершенных бандами, в этом департаменте.
Все двадцать три года службы в полиции для Аршамбо стали исследованием на тему стойкости и порочности сомнений. Расследуя случаи насилия в отношении несовершеннолетних, Аршамбо была поражена тем, как много матерей не верят своим детям. Вступив в отдел по расследованию сексуальных преступлений, она с негодованием прочитала статью 1995 года, опубликованную Международной полицейской ассоциацией:
Обычно действия и облик настоящей жертвы насилия оставляют мало сомнений в том, что преступление действительно имело место. В таком случае жертва сильно возбуждена, эмоционально нестабильна, часто находится в состоянии истерии; на ее теле заметны травмы, порезы, синяки или раны. Одежда жертвы часто порвана, и это свидетельствует о том, что ее срывали, а если изнасилование проходило вне помещения, то жертву обычно валят на землю, и потому ее верхняя одежда оказывается грязной и в пятнах. В тех случаях, когда вышеперечисленные признаки отсутствуют или их слишком мало, возникают оправданные сомнения в обоснованности обвинений.
Аршамбо знала, что это совсем не так, что это вопиюще чудовищное заблуждение. Она была убеждена, что полицейские департамента уделяют недостаточно внимания расследованию сексуальных преступлений, не проводят специальной подготовки и не выделяют ресурсов на них. Приоритеты полиции отражали мнения, распространенные среди широкой публики. Люди вне сферы охраны правопорядка не желали говорить об изнасилованиях. Публика хотела, чтобы полиция сосредоточила свои усилия на бандах и убийцах.
В онлайн-курсе, который она помогала создавать, подчеркивается, что некоторые жертвы путаются в своих показаниях и даже отказываются от них. Полиция не должна руководствоваться стереотипами – например, полагать, что доверять несовершеннолетней жертве изнасилования стоит меньше, чем взрослой. Допрашивать жертву как подозреваемого «совершенно неприемлемо». Также полиции не следует использовать полиграф (или грозить его применением). Это может подорвать доверие жертвы к правоохранительным органам; к тому же известно, что детекторы лжи «ненадежны, когда их используют при допросе людей, испытывающих психологический кризис».
Аршамбо наблюдала за тем, какие детали могут сбить следователей с верного пути. Во время тренингов она включала телефонную запись службы 911, на которой женщина сообщала о том, что ее только что изнасиловали в собственной квартире. Фоном играла громкая музыка, под которую она говорила, что преступник связал ее. Прослушивая запись, полицейские в классе Аршамбо обычно утверждали, что это розыгрыш. Они не верили, что женщина могла набрать номер связанными руками. (На самом деле она набрала номер пальцами ноги.) А громкая музыка, по их словам, казалась еще более подозрительной. (Насильник включил ее, чтобы заглушить возможные крики.) Но этот звонок не был розыгрышем.
– Исследования показывают, что чем интимнее преступление, тем сильнее люди сосредоточиваются на поведении жертвы, а конечно же нет преступления более интимного, чем сексуальное насилие, – говорит Аршамбо.
В 2005 году Международная полицейская ассоциация представила руководство при расследовании сексуального насилия, в котором были развеяны предубеждения статьи, опубликованной за десять лет до того. Новые методы, по просьбе ассоциации, разработала Аршамбо. Среди главных положений было следующее: «Реакцию жертвы на травму, связанную с сексуальным насилием, нельзя ни при каких обстоятельствах использовать как способ установления достоверности обвинения».
Покинув больницу, Мари отправилась в полицейский участок Линвуда. Автомобиль вел Уэйн. Когда они приехали, было почти три часа дня.
Сержант Мэйсон проводил Мари в комнату для допросов. В ней они находились вдвоем. По мнению Мэйсона, Мари выглядела усталой. Она сказала, что за всю ночь спала менее часа. И что у нее болит голова.
Мэйсон предложил Мари воды и объяснил, зачем ему нужны ее показания именно сейчас. Важно получить подробное изложение происшествия как можно быстрее. Предоставленная Мари информация может привести к другим зацепкам, а эти зацепки помогут найти преступника и защитить людей.
Мэйсон попросил Мари вспомнить события прошлого дня и подробно описать, что происходило в ее квартире.
Уже в четвертый раз Мари приходилось рассказывать о случившемся. Сначала ее расспрашивала Майлз. Затем, еще в квартире, Мэйсон и Риттгарн. Потом медсестра в больнице. Теперь ей пришлось пережить это снова.
По словам Мари, она провела большую часть ночи, разговаривая по телефону со своим другом Джорданом. Проснулась она в 6:45, возможно, в 7:00, и увидела, что в дверном проеме стоит мужчина с ножом в руке. Девушка описала мужчину. Ранее она сообщила Мэйсону, что у него были голубые глаза и серый свитер. Теперь же сказала, что глаза мужчины, возможно, были голубые и что на нем была толстовка, серая или белая.
Люди вне сферы охраны правопорядка не желали говорить об изнасилованиях. Публика хотела, чтобы полиция сосредоточила свои усилия на бандах и убийцах.
Мужчина показался ей моложе тридцати лет.
Ростом он был примерно от метра шестидесяти семи до метра семидесяти шести.
Он был стройным.
Мари описала, как он связал ей руки за спиной и приподнял сорочку, чтобы сделать фотографии. Она сказала, что после этого мужчина насиловал ее примерно пять минут.
Мари описала шаг за шагом все, что сделала, когда насильник ушел из квартиры.
Она подбежала к входной двери и заперла ее.
Она подбежала к стеклянной раздвижной двери и заперла ее.
Она пошла на кухню, взяла нож и попыталась разрезать шнурки на руках, а когда не смогла, пошла в спальню и ногами достала ножницы из нижнего ящика шкафа. С помощью ножниц она освободилась.
Она взяла телефон и позвонила Джордану, но тот не отвечал.
Она позвонила Пегги, которая сказала, что приедет.
Она позвонила соседке сверху, которая спустилась.
Пока Мари говорила, Мэйсон делал заметки. Он не записывал ее показания на диктофон.
Когда девушка закончила, он передал ей бланк разрешения на то, чтобы больница передала ее медицинские записи в полицию. Она подписала разрешение.
Мэйсон протянул Мари другую бумагу. Это был бланк «Заявления о происшествии» с двумя десятками пустых строк, которые детектив попросил заполнить, описав случившееся. В нижней части бланка было напечатано предупреждение о том, что дача ложных показаний считается преступлением. Так Мари описала изнасилование в пятый раз.
Девушка сказала, что ужасно устала и у нее стучит в голове. Детектив посоветовал ей немного отдохнуть, заполнить заявление и позвонить ему.
Перед тем как покинуть участок, Мари встретилась с Джоном Келси, техником-криминалистом, обследовавшим ее квартиру утром. Прошло уже не менее семи часов с тех пор, как она освободилась от шнурков. Келси сделал с десяток фотографий запястий и ладоней девушки. Составляя отчет более недели спустя, он написал об отметинах на обоих запястьях, добавив: «Они были красными, но не казались ссадинами или синяками».
Уэйн отвез Мари домой.
В тот же день девушка посетила собрание проекта «Лестница» в одном из жилых комплексов. Она сообщила о случившемся и посоветовала соблюдать осторожность. Сказала, что нужно обязательно запирать двери. Через несколько минут она не выдержала и разрыдалась.
Ночь Мари провела в доме подруги.
По меньшей мере сутки после вызова полиции расследование шло обычным ходом. Полицейские не упоминали в отчетах о том, что Мари может лгать. И девушка не чувствовала, что кто-то ее подозревает во лжи. Она ощущала поддержку – со стороны полиции, сотрудников больницы, знакомых, своих приемных родителей и их семей, менеджеров проекта «Лестница».
В четверг 12 августа, на следующий день после того, как Мари вызвала полицию, сержант Мэйсон отправил по факсу запрос в больницу, где проводился медосмотр в связи с изнасилованием. Это была стандартная процедура.
Но в тот же день Мэйсон принял телефонный звонок, окутанный атмосферой загадочности из-за крайне расплывчатого описания в составленном после полицейском отчете. Он изложил этот эпизод, позже ставший ключевым во всем расследовании, всего в двух предложениях: «Мне позвонило некое лицо, пожелавшее остаться неизвестным. Оно сообщило, что в прошлом Мари не раз пыталась привлечь к себе внимание, и есть сомнения в том, что действительно имело место “изнасилование”».
Мэйсон договорился встретиться с этим лицом лично, чтобы узнать подробности.
7
Сестры
6 января 2011 года
Уэстминстер, штат Колорадо
Детектив Эдна Хендершот устроилась поудобнее за своим рабочим столом в полицейском департаменте Уэстминстера – как обычно, со стаканом карамельного макиато из «Старбакс». В 9:07 пришло электронное сообщение, опубликованное в группе, в которой состояли детективы по всему району Денвера. Тема была интригующая: «Схожие случаи секснасилия?»
В сообщении описывалось изнасилование, совершенное предыдущей ночью в Голдене. Преступник связал руки жертвы, а после заставил ее принять душ. Он угрожал опубликовать ее фотографии в Интернете. В конце было личное обращение: «Не могла бы детектив Хендершот связаться со мной по поводу этого отчета?» Сообщение опубликовала Стейси Галбрейт, детектив из Голдена.
Хендершот не была знакома с Галбрейт. Но у нее возникло зловещее предчувствие, что она прекрасно знает, о чем идет речь. Прошло пять месяцев с момента изнасилования Сары и полтора года после нападения на Дорис. Она позвонила Берджессу, своему коллеге из Ороры, и сообщила ему новость.
Похоже, случилось худшее. Насильник нанес очередной удар.
Полицейские обычно стараются не разглашать лишних сведений о своих делах, опасаясь, что просочившаяся информация помешает им вести расследование. Но Хендершот сразу же осознала пользу сотрудничества с Галбрейт и Берджессом.
– Две головы, три головы, четыре головы порой лучше, чем одна, правда? – говорит она. – Так считала и Галбрейт. Ее департамент был небольшим – немногим более сорока полицейских, обслуживающих городок с населением в двадцать тысяч человек. Так что объединение усилий было совершенно оправданным.
– У меня нет предубеждений по поводу помощи, – говорит Галбрейт. – Сделаем все возможное, чтобы поймать его.
Но для этого им требовалось подкрепление. Галбрейт предложила привлечь Бюро расследований штата Колорадо. Обратиться к Федеральному бюро расследований.
– Дело касается не только Голдена. И не только округа Джефферсон, – сказала она.
Хендершот была настроена более осторожно. Ее начальство просило не ускорять расследования без необходимости.
– Встретимся у меня, – предложила она Галбрейт. – Я, вы и Берджесс. Изложим друг другу факты. Пока что у нас нет уверенности ни в чем. Нам предстоит многое выяснить.
Несколько дней спустя три детектива сидели за столом в конференц-зале полицейского департамента Уэстминстера. Перед каждым лежало досье. И в каждом досье излагалась очень схожая история.
Описания преступника пересекались. Женщины оценивали его рост в пределах метра семидесяти восьми и метра восьмидесяти семи. Вес – в пределах восьмидесяти килограммов. Лучше всех его разглядела Эмбер. У него были карие глаза и светлые волосы.
Во время изнасилования он казался расслабленным, почти как если бы принял ксанакс. Он разговаривал со своими жертвами. Оставлял впечатление умного, образованного человека. Возможно, был интровертом. Он знал некоторые подробности их жизни – такие, какие бывают известны лишь близким друзьям или партнерам. Каким бы странным ни был этот факт, но женщины иногда называли его «вежливым» и «обходительным».
Насильник совершал свои преступления, как робот. Каждое нападение походило на другое и было продумано до мелочей. Он носил маску, скрывавшую все лицо, кроме глаз. Он связывал женщин, но не слишком плотно. Насиловал их часами, в несколько заходов. После заставлял их принять душ.
Хендершот с Берджессом описали, как нападавший заставлял Сару и Дорис позировать для фотографий и во время изнасилования делал десятки снимков. Обе женщины вспоминали щелчки его большого черного фотоаппарата.
Галбрейт сказала, что в этом у нее расхождение. Нападавший тоже делал снимки Эмбер, но пользовался розовым цифровым аппаратом.
Хендершот тут же вспомнила, что Сара в разговоре с ней упоминала розовый фотоаппарат. Розовый Sony. Похищенный насильником. И подходивший под описание Эмбер. Даже Хендершот было трудно удержаться от очевидного вывода: это был один и тот же человек.
Детективы начали строить предположения. Что связывало этих женщин? Имеют ли они нечто общее между собой, что поможет полиции выйти на преступника? Все закупались в King Soopers, продуктовой сети с магазинами в восточном Колорадо и Вайоминге. Все имели отношение к местным колледжам. Дорис, жертва из Ороры, работала управляющей кампуса студенческого братства. Сара, жертва из Уэстминстера, до переезда арендовала квартиру в жилом комплексе рядом с колледжем. А Эмбер была аспиранткой.
На этом сходства заканчивались. Дорис было шестьдесят пять лет, и она проживала в отдельном доме жилого района. Саре было пятьдесят девять, и она только недавно переехала в новое многоквартирное здание. Обе были женщинами в возрасте, белыми (европеоидной расы) и проживали одни. Но Эмбер было двадцать с небольшим, и она не принадлежала к европеоидной расе. Она проживала с соседкой. И своим молодым человеком.
Различия – возраст женщин, расовая принадлежность, внешность – нарушали закономерность. В исследованиях, посвященных характеристикам жертв – так называемой «виктимологии», – утверждалось, что серийные насильники обычно выбирают похожих женщин. Они могут быть молодыми или старыми, преподавателями или врачами, блондинками или брюнетками. Но обычно имеют некие общие внешние черты.
В данном случае жертвы были достаточно непохожими, чтобы, по мнению детективов, не исключать вероятность того, что эти преступления совершили разные люди. Вполне возможно, что сходство в изнасилованиях было случайным. Но также легко можно было представить и худший сценарий. Возможно, изнасилования осуществляла группа мужчин, объединивших усилия, чтобы сбить полицейских с толку. Может, это какая-то группа любителей порнографии. Может, окрестности Денвера терроризирует пара очень опытных заезжих насильников.
Детективы также заметили еще одну тревожную тенденцию. Между первым нападением в Ороре в октябре 2009 года и вторым в Уэстминстере в августе 2010 года прошло десять месяцев. Нападение в Голдене случилось в январе 2011 года, через пять месяцев после второго. В первых двух случаях насильник угрожал женщинам пистолетом, но не демонстрировал его. В Голдене он показал пистолет, направив его прямо на Эмбер. И грозился пристрелить ее.
Промежутки между нападениями уменьшались, и насильник становился более жестоким. Для детективов это было знаком того, что он обретает уверенность в себе. Также это означало «усиление почерка». Преступники, действующие раз за разом по определенному плану, часто раздвигают границы и решаются на более рискованные шаги.
Когда Берджесс покинул встречу, в голове у него вертелся один вопрос: «Как остановить его, прежде чем он изнасилует кого-то еще?»
У Галбрейт появилась серьезная зацепка. В одном из офисов напротив квартиры Эмбер была установлена камера наблюдения, направленная прямо на жилой комплекс. Владелец помещения передал детективам запись. Проанализировать ее было поручено Мэтту Коулу, партнеру Галбрейт, еще одному детективу из Голдена, выезжавшему на место преступления.
Коул просматривал нечеткую видеозапись целый день. Перематывал и смотрел снова. Он увидел, как на велосипеде проезжает некий мужчина с черным рюкзаком. Направлялся ли он к квартире Эмбер? И почему серебристый «шевроле селебрити» постоянно менял место парковки?
Всего, по его подсчетам, вечером и ночью 4 января и ранним утром 5 января приехало и уехало 261 транспортное средство. Один белый пикап десять раз медленно проезжал по покрытой снегом парковке.
Коул отметил его появления вплоть до секунды.
00:37:44
01:16:25
02:30:03
05:03:00
