Доверие Дуглас Пенелопа

Приблизившись к мотоциклу, вижу огромный рюкзак, закрепленный спереди между рукоятками руля, и облегченно выдыхаю – к счастью, мне не придется держать сумки и держаться за Ноя.

Вновь переворачиваю свою кепку козырьком назад, беру шлем. Ной тем временем смотрит на противоположную сторону улицы со шлемом в руках. На его губах играет едва заметная ухмылка.

Проследив за направлением его взгляда, вижу какого-то парня. По-моему, того же, который вчера приезжал к дому с группой байкеров. Он сидит за столиком кафе в компании приятелей. Они с Ноем неотрывно следят друг за другом.

Я думала, что это, возможно, Калеб, только по нему не скажешь, будто он вырос на ферме, доя коров и расчищая конюшни. Он в таких джинсах, какие носят мужчины, щепетильно ухаживающие за своими волосами. Выглядит так, словно его зовут Блэйн и ему нравятся девушки по имени Кэссиди.

– Ты ведь с ним знаком, да? – интересуюсь, повернувшись к Ною.

Тот кивает.

– Терренс Холкомб. Восходящая звезда мотокросса. – Вдруг он притягивает меня к себе, чтобы застегнуть подбородочный ремень шлема. Удивленный вздох застревает в горле. – И он смотрит не на меня, Тирнан.

Ной приближается, его грудь касается моей, из-за чего в животе зарождается трепет, а мозг отключается. О чем мы там разговаривали?

Он льнет ко мне, обдает своим дыханием мое лицо. Я обнаруживаю восьмисантиметровый шрам на его челюсти. Парень озорно улыбается.

– Что ты вытворяешь?

Почему он так близко?

– Тыкаю его носом. – Снова ухмыльнувшись, он внезапно устремляет взгляд обратно на Терренса, пока затягивает мой ремешок. – В тот факт, что ты для него недосягаема.

Почему это? Потому что я твоя? Гадость.

– Ты тошнотворен, – ворчу я.

Хохотнув, Ной игриво отталкивает меня и надевает собственный шлем.

Мы взбираемся на байк и, не теряя времени даром, мчимся домой. Я думала, мой кузен наверняка захочет побездельничать с друзьями или девушкой, но он гонит через городок так, будто спешит. Точнее, спешит отвезти меня обратно.

Я начинаю мысленно сопоставлять фрагменты головоломки. То маленькое шоу, которое он устроил для своего знакомого. Совет Джейка держаться подальше от местных ребят. Распоряжение надеть приличную рубашку. Отец с сыном не ладят между собой, зато у них есть общая черта – оба душат чрезмерной опекой.

Это не совсем ужасно. Возможно, мне было бы приятно видеть подобную реакцию отца время от времени. Тотальный контроль ни к чему, а вот настойчивая забота… Не знаю. Она создает ощущение, что ты кому-то небезразличен. Может, в детстве я бы и не возражала против большего количества правил.

К несчастью для Джейка и Ноя, я научилась жить без всяких правил, так что они немного опоздали.

Я крепко цепляюсь за парня, пока он взбирается на гору. Радует, что едем мы гораздо медленнее. Чувствуя, как сила тяжести тянет нас назад, я боюсь соскользнуть с мотоцикла, поэтому сжимаю кулаки. Мышцы горят от напряжения.

Едва мы добираемся до места, где земля выравнивается, я ослабляю хватку, чтобы дать рукам передышку. Ной съезжает к обочине и останавливает байк на краю пропасти.

У меня все внутри переворачивается, но вскоре я замечаю открывающийся отсюда вид. Перед нами город раскидывается в долине на фоне гор, деревьев и бескрайних просторов вдали. Общая картина этого огромного пространства заставляет мое сердце переполниться восторгом.

– Ого, – шепчу я.

Мы сидим так пару минут, любуясь пейзажем. Ной снимает шлем и проводит рукой по волосам.

– Ты не особо разговорчивая, да? – спрашивает он.

Моргнув, я возвращаюсь в реальность. Мои родители умерли совсем недавно. Разве я должна быть разговорчивой?

Я проглатываю свои слова прежде, чем озвучиваю их. Смерть родителей не повлияла на то, какая я. У каждого есть собственное понятие «нормы», однако объясняться я ни перед кем не собираюсь.

– Мой папа считает, что ты презираешь своих родителей, и поэтому тебя не печалит их смерть, – говорит Ной, по-прежнему глядя на долину. – А я думаю, ты грустишь, но злость преобладает над горем, потому что на самом деле все было наоборот, не так ли? Они презирали тебя.

Сильнее стискиваю челюсти. Они с отцом обсуждали меня? Кто сказал, что я не грущу? Откуда ему это знать? Существует некий список определенных форм поведения, допустимых при потере близкого родственника? Некоторые кончают жизнь самоубийством после смерти любимых. Разве это доказывает, что такие люди горевали сильнее меня?

Я убираю руки с талии парня.

– У нас тут тоже есть интернет, знаешь? Ханнес и Амелия де Хаас были помешаны друг на друге.

Он поворачивает голову, и я вижу, как двигаются его губы, однако нахожусь в оцепенении.

Ной продолжает:

– Они завели ребенка, полагая, будто так положено, а позже поняли, что их представления о родительских обязанностях совершенно не оправдались. Необходимость воспитывать тебя отвлекала твоих родителей друг от друга.

Горло словно иглы пронзают. Я сглатываю и чувствую подступающие слезы, но подавляю их. Откуда Ной все это знает?

– Поэтому они сплавили тебя на попечение других людей, когда ты немного подросла. Школы-пансионы, летние лагеря, няни…

Мой подбородок дрожит. И я не сдерживаю эту дрожь, ведь он меня не видит.

– Ты не презирала родителей, – наконец говорит парень. – Ты их любила.

Много часов спустя, когда я уже сплю, продолжаю слышать его слова. Необходимость воспитывать тебя отвлекала твоих родителей друг от друга. Они презирали тебя. Ты их любила.

Нет.

Пытаюсь отступить, только что-то удерживает мою руку. Мне больно. Я тяну и дергаю ею, но боль лишь усиливается. Как бы я ни старалась сделать шаг назад, все равно не получается сдвинуться с места. И руку высвободить не могу.

Что меня держит? Отпусти. Отпусти.

Раньше я их любила. Действительно любила. Но…

Трясу рукой в попытке вырваться, однако не могу повернуться, не могу убежать.

Я любила их раньше. Но не сейчас.

Я не знаю. Не знаю.

Резко распахиваю глаза. Мой холодный большой палец касается кожи живота. Моргнув, принимаю сидячее положение. В руке болезненно пульсирует, и я морщусь. Опустив взгляд, обнаруживаю, что она застряла в футболке – там, где было маленькое отверстие, теперь зияет огромная дыра.

Освобождаю кисть, сжимаю и разжимаю кулак, чтобы восстановить кровоток, тихо зашипев:

– Черт.

Вскинув вторую руку, сбиваю с тумбочки будильник и рычу.

Я приехала сюда, чтобы побыть наедине с собой, чтобы отдалиться от проблем. На деле же получается, что я стала еще более ненормальной, чем прежде. Три дня, и мне уже снятся ночные кошмары, чего не случалось с четвертого класса. Этого дерьма еще не хватало. Ной не имел права затрагивать столь личные темы в разговоре со мной, особенно не зная реальной ситуации. Если захочу, то поговорю об этом.

Вытираю пот, выступивший над верхней губой, сбрасываю с себя одеяло, включаю лампу. Спустившись на пол, вытаскиваю из-под кровати чемодан. Домой возвращаться не обязательно, но и оставаться здесь тоже. Я им не нравлюсь. А они не нравятся мне. Есть уйма мест, где люди не будут меня донимать. Я всегда хотела посетить Коста-Рику. Арендовать домик на дереве. Ходить на прогулки с пауками и змеями. Жить среди насекомых нестандартного размера. Все это звучит куда заманчивее, чем дом Ван дер Бергов.

Стремительно выйдя из комнаты, спускаюсь вниз. Свет везде выключен, слышно лишь, как тикают напольные часы.

Джейк проснется на рассвете. Нужно убраться отсюда до его пробуждения. Не уверена, далеко ли уйду. Мне, наверное, понадобится два дня, чтобы с багажом добраться до города пешком.

Я пересекаю кухню, открываю дверь в гараж и сбегаю по пяти ступенькам к стиральной машине. От холода мои ноги покрываются мурашками, потому что я в пижамных шортах. Открыв сушилку, достаю оттуда свою одежду, в том числе и фланелевую рубашку Ноя.

Приподнимаю край своей футболки, намереваясь быстро переодеться в новую, однако дверная ручка мастерской внезапно трясется. Я резко поворачиваю голову влево, отпустив футболку.

У меня отвисает челюсть, в голове проносится тысяча мыслей, пока я прислушиваюсь. На случай, если мне показалось. Джейк и Ной ведь наверху, верно? Сейчас начало второго ночи.

Через секунду ручка снова дергается, снаружи раздается глухой удар в дверь. Подпрыгнув, хватаю со стойки ржавый стальной прут. Я замираю на мгновение, затем пячусь, решив забежать обратно в дом и разбудить дядю.

Прежде чем успеваю развернуться, дверь вдруг распахивается. Я хватаю ртом воздух. Ветер кружит листву. Передо мной появляется окровавленная туша животного. Зацепившись за перила, я падаю на задницу и опираюсь на руки, выставленные назад. У меня перехватывает дыхание. Какого черта?

Порог мастерской пересекает мужчина в джинсах. Кровь струится по его обнаженной груди, потому что на плечах он держит мертвого оленя. С пересохшим ртом и сердцем, выпрыгивающим из груди, я наблюдаю, как он подходит к длинному деревянному столу, на который бросает животное с тридцатисантиметровыми рогами, после чего поворачивается, чтобы пинком закрыть дверь.

Я в ужасе пялюсь на него. Потоки крови стекают по спине незнакомца, вдоль позвоночника. Перевожу взгляд на оленя – его голова безжизненно свисает с края стола. Отвожу глаза на миг, сглатывая подступившую к горлу желчь.

Тот олень, которого я видела несколько дней назад сразу после приезда – тоже его рук дело?

Развернувшись, парень встречается со мной взглядом и подходит к умывальнику, расположенному возле сушильной машинки. Разорвав зрительный контакт, он включает воду.

Я пытаюсь собрать достаточное количество слюны и смочить рот, но вся эта кровь на его теле… Господи. Сжимаю кулаки.

Кто?..

И тут до меня наконец-то доходит.

Это Калеб. Старший сын.

Он берет шланг, наклоняется над раковиной, споласкивает водой свои темные волосы и спину. Когда парень снова выпрямляется, я наблюдаю, как он проводит ладонью по задней поверхности шеи, и замечаю мелкую блеклую надпись, вытатуированную на его коже вертикально от основания черепа до уровня плеч.

Затем рука Калеба скользит ниже, по животу, отчего мышцы пресса сокращаются. Вода пропитывает его джинсы. Лампочка на потолке, потревоженная сквозняком, до сих пор раскачивается туда-сюда, сначала освещая его, потом погружая в темноту.

Он опять поворачивает голову, смотрит на меня. Темные глаза рассеянно изучают мое тело, после чего останавливаются и фокусируются. Калеб сжимает челюсти, играя желваками. У меня в животе все переворачивается, каждый волосок стоит дыбом. Комната внезапно кажется слишком маленькой.

Я делаю глубокий вдох и говорю, поднявшись:

– Эм, ты, э-э… Ты… эмм, Калеб, да?

Он в очередной раз ловит мой взгляд. Сейчас я различаю, что цвет глаз у него все-таки не темный. Они зеленые. Парень почему-то выглядит рассерженным.

Черные брови хмуро сдвигаются на переносице, отбрасывают тень на глаза. Отвернувшись, Калеб заканчивает мыться, словно меня здесь нет. Выключает воду, подхватывает салфетку и начинает вытирать лицо, шею. Потом проводит тканью по макушке, заглаживает волосы назад, вытирает мокрые локоны.

Ау?

Что с ним такое? Почему он не отвечает?

Парень поворачивается ко мне, швырнув салфетку в раковину, встречается со мной взглядом и слегка склоняет голову набок. Я едва сдерживаю смех. Этот жест делает его таким невинным, похожим на любопытного щенка.

Правда, когда он вновь опускает глаза к моему животу, его грудь начинает взыматься и опадать чаще, и я сжимаю бедра вместе. Инстинктивно положив руку туда, куда уставился Калеб, нащупываю обнаженную кожу.

У меня перехватывает дыхание. Я смотрю на себя и вижу разорванную футболку. Все это время…

Двинув рукой, задеваю пальцами свою гребаную грудь и перестаю дышать. Насколько возможно, стараюсь опустить край футболки, после чего пячусь назад, готовясь рвануть по лестнице.

Как только я двигаюсь, он тоже двигается, приближаясь ко мне. Капли воды мерцают на его коже. Я бросаюсь к выходу, но Калеб вскидывает руку, хватает меня и толкает к стене.

Чт…

Шумно вздыхаю. От страха в животе затягивается узел.

Он прижимается к моему телу, одну руку кладет на талию, второй опирается на стену у меня над головой, касается лбом моего лба и смотрит в глаза. Объятие настолько интимное, что кажется, парень сейчас меня поцелует, однако этого не происходит. Открываю рот, чтобы сказать что-нибудь. Его дыхание, горячее и пьянящее, овевает мои губы, и комната словно кружится.

Калеб такой холодный, а мне жарко. Вот-вот в пот бросит.

Потянувшись к ленте, которой заплетены мои волосы, он пропускает ее сквозь пальцы, затем поднимает мой локон и нюхает. Наклонив голову, проводит носом по моему уху, линии роста волос, лбу. Глубоко вдыхает, чувствуя мой запах.

Это странно, но я не могу пошевелиться. Дрожу, потому что удовольствие от его действий заставляет тело реагировать. Мои соски напрягаются, трутся о ткань футболки. На миг я закрываю глаза, наслаждаясь электрическими разрядами, пробегающими под кожей.

Я должна оттолкнуть его.

Хотя по какой-то причине не получается поднять руку.

– Я, эм, – произношу сдавленно. – Не думаю, что тебе стоит…

Не отстраняясь от моего лба, с пылающими глазами он расстегивает свой ремень и джинсы.

Ого, что? У меня челюсть отвисает.

– Подожди, стой. – Я упираюсь ладонями ему в грудь. – Ты не можешь… Что ты…

Калеб лишь прижимается ко мне, тяжело дыша и слегка оскалившись. Его затвердевшая плоть трется об меня.

Резко выдыхаю. Мои веки трепещут.

Просунув руки под шорты, парень сжимает мою задницу, приподнимает и разворачивается вместе со мной. В животе все кувырком. Я цепляюсь за него, когда он кладет меня на капот машины, притягивает к краю и пристраивается между моих ног.

– Калеб, – говорю я, пытаясь его оттолкнуть. – Кале…

Парень сжимает в кулаке мои волосы на затылке, накрывает меня своим телом и целует в губы, жадно и необузданно, прервав мои возражения. Его язык проникает в мой рот. Я испускаю стон, ощущая пульсацию внизу.

Остановись!

Боже правый.

Он раскачивает бедрами все быстрее и быстрее, шумно дышит, покусывает мои губы, настойчиво посасывает язык. У меня между бедер словно пламя вспыхивает.

Черт, что Калеб делает? Твою мать! Мы уже встречались или что?

Я наконец-то сглатываю.

– Перестань! – кричу я. Пульс громыхает в ушах. – Остановись. Просто остановись!

Но парень вновь прижимается ко мне, заставляя лечь на капот. Его горячий рот находит мой живот.

Мотаю головой. Слезы собираются в уголках глаз, потому что его действия так приятны, но я не хочу этого. Не хочу, чтобы он опустился ниже. Не хочу обвить его ногами. Происходящее не вызывает теплых чувств, не пробуждает внутри нежность и желание ответить на поцелуй.

Я зажмуриваюсь, пока губы Калеба покрывают поцелуями мой живот, и чувствую воздух, коснувшийся левой груди, которая наверняка снова показалась из-под разорванной футболки. Он замирает, и я впиваюсь ногтями в машину, зная, что парень тоже это заметил.

Жду его реакции. Хочется покачать головой, заставить его остановиться, но не получается даже попытаться. А потом… Калеб ловит мой сосок зубами. От тепла его рта по всему моему телу разливается жар. Громкий стон срывается с моих губ. Я со скрежетом царапаю ногтями металл.

– Пожалуйста, хватит, – бормочу, понимая, что парень не слышит. Зарычав, он рывком сдвигает меня к краю капота, снова наклоняется к моему животу и начинает стягивать мои шорты.

Я стискиваю зубы.

– Остановись.

Калеб не слушает. Его поцелуи спускаются все ниже, минуют выступ подвздошной кости. Он буквально пожирает меня. Между ног становится так тепло; я сгораю от желания заполнить эту пустоту.

– Прекрати, – беззвучно произношу одними губами.

Парню удается стянуть шорты и трусики с моих ягодиц, он продолжает посасывать нижнюю часть живота всего на пару сантиметров выше клитора.

Приподнявшись, я рычу и отвешиваю ему пощечину.

– Я же сказала, остановись! Стоп!

Замерев, Калеб рассерженно смотрит мне в глаза. Пот блестит на его шее, он прерывисто дышит, впившись пальцами мне в бедра, и сжимает кулаки.

– Когда кто-то просит тебя остановиться, ты останавливаешься! – рявкаю я. – Твою мать, разве ты не понимаешь? Ты тупой, что ли?

Огрызнувшись, Калеб хватает меня за предплечья и хмуро смотрит. Всхлип вырывается из моей груди, однако я отвечаю таким же хмурым взглядом, черт побери.

Его грудь тяжело вздымается. Я ощущаю жар дыхания парня, до сих пор вижу и даже чувствую желание в его глазах, как бы ни противно было это признавать. На какой-то миг – может, дольше – я хотела этого. На миг я снова стала нежной.

Было тяжело остановиться.

Но это он виноват. Я раз шесть велела ему остановиться и уж точно не старалась привлечь его внимание, так что за свои «синие» яйца он ответственен сам. Мне не обязательно любить первого человека, которого я трахну, но бояться я тоже не хочу. Калеб вел себя будто робот.

Он испепеляет меня взглядом, не отпуская, я отвечаю тем же.

– Эй, эй, эй! – восклицает кто-то, ворвавшись в гараж. – Остановись! Старик, слезь с нее.

Подошедший Ной убирает пальцы Калеба с моих рук и отталкивает его в сторону.

– Чувак, она не из городских, – сообщает он брату, держа того за плечи и пристально глядя ему в глаза.

Однако Калеб по-прежнему не сводит с меня сердитых глаз. Я поспешно сползаю с капота, натягиваю свои шорты, заметив, как он в очередной раз скользит взглядом по моему телу сверху вниз. Не из городских? Можно подумать, это нормально – так обращаться с кем бы то ни было?

– Чувак, посмотри на меня! – рявкает Ной.

В конце концов Калеб медленно переводит взгляд с меня на своего брата, заглядывая ему в глаза.

– Она папина… дочь папиного брата, – поясняет Ной. Я улавливаю нотки юмора в его тоне. – Помнишь? Сводного брата, которого он ненавидит? Это его ребенок. – Парень указывает в мою сторону. – Она – наша семья. И поживет у нас какое-то время. Тебе нельзя ее трахать.

После этого Ной отпускает его, тихо хохотнув.

– Ничего смешного! – огрызаюсь я, затем зло смотрю на Калеба, наконец-то обретя проклятый дар речи. – Черт, что с тобой такое? А?

– Не суди его строго, – говорит Ной. – Он всегда возвращается домой дико голодным после долгих вылазок в лес.

– Тогда пусть поест!

– Он именно это и делал, – парирует мой кузен, глянув на меня.

Ел.

Пожирал меня.

Ох, ты гребаный умник, не так ли? Говнюки.

Калеб наблюдает за мной, вновь слегка склонив голову набок, а потом вытирает уголок рта большим пальцем, как обычно делают после трапезы.

Вылазок в лес. Так вот что они имели в виду. Калеб периодически уходит и живет в лесу.

Может, ему следует опять исчезнуть.

– Почему ты все время отвечаешь за него? – интересуюсь у Ноя.

– Потому что он не разговаривает.

– Что?

– Он не говорит, Тирнан. – Парень поворачивает голову ровно настолько, чтобы только я видела, как шевелятся его губы. – Калеб не проронил ни слова с четырех лет.

Я смотрю на Калеба, не совсем понимая, как воспринимать данную новость. Во мне просыпается толика жалости, однако, полагаю, он это видит, потому что застегивает свои джинсы, свирепо уставившись на меня, и яростно выдергивает ремень из шлевок с такой силой, что тот щелкает в воздухе.

Стиснув зубы, выпаливаю:

– Он еще и глухой вдобавок? Я просила его остановиться.

– Калеб все прекрасно слышит, – вздыхает Ной. – Просто он не привык… к женщинам…

– Которые ему отказывают?

– К женщинам вроде тебя, – возражает он.

Вроде меня? В городе полно таких же девушек, как я.

Бросив на меня взгляд в последний раз, Калеб разворачивается и поднимается по лестнице в дом. Ной встает лицом ко мне, изучая мою одежду. Быстро одергиваю свою футболку, только сейчас я слишком рассержена, чтобы смущаться.

Даже вспомнить не могу, зачем изначально пришла в мастерскую.

Немой? Он немой? Калеб может говорить. Ной сказал, он не проронил ни слова с четырех лет, а не лишился способности говорить в четыре года. Почему парень не разговаривает?

И что делает один в лесу?

Я до сих пор вижу перед собой его глаза в тот момент, когда он прижал меня к стене и прислонился лбом к моему лбу. То, как Калеб на меня смотрел…

То, как он завладел моим ртом… Щеки вспыхивают.

– Он больше такого не сделает, – уверяет Ной с радостной улыбкой. – Калеб не знал, кто ты такая, Тирнан. Извини.

Помедлив еще несколько секунд, он следует за братом.

А я стою в гараже, пялясь на царапины, оставленные пару минут назад моими ногтями на капоте пикапа. Затерявшись в мыслях на какое-то время, гадаю, к чему бы все это привело, не появись здесь Ной. Если бы я не заставила себя оттолкнуть его брата.

И какая доля вины за случившееся лежала бы не на Калебе.