Назову своей Кистяева Марина

Глава 23

Несколько часов Игнат смотрел в стену напротив. Просто сидел. И просто смотрел. В гробовом молчании.

Что он мог сделать? Предпринять? Исправить? Ровным счётом ничего. Естественно, он поговорил с врачами, в том числе с приглашённым специалистом, конечно, те были более осторожны в формулировках, в отличие от Риты, но смысл… смысл не менялся. Осторожно, как сапёры на минном поле, предложили озвученный ранее вариант, пряча взгляд. Было от чего. Зверское, не объяснимое ничем и никем стечение обстоятельств, которое поставило перед невозможным выбором.

Необходимо было принять решение. Игнат знал, какое именно, и не мог решиться на очевидный, казалось бы, выход. Раньше, в прошлой жизни, ему попадались посты в социальных сетях на подобную тематику. Он всегда их пролистывал, как информационный мусор, не стоящий внимания. Иногда вчитывался и не понимал спорящих с пеной у рта безумцев.

Теперь же сам столкнулся со всего размаха, врезался как в бетонную стену в то, что большинство людей игнорирует. Сидел, оглушённый собственными мыслями, а главное – чувствами. И ещё страхом. Жутким, нечеловеческим ужасом обречённого человека. Наверное, подобное чувствуют приговорённые к расстрелу, стоя у стены.

Игнат умел убивать, готов был принять смерть – это было его работой, тем, чему его учили всю сознательную жизнь. Но выбрать между жизнью собственного ребёнка и душой Шуры, в существование которой она верила, он не мог. Пока не мог. Благо, время терпело.

Периферическим зрением увидел, вернее, почувствовал, что встал Олег, который до той поры всё это время сидел рядом, не привлекая к себе внимания – понимал, что брату не до него. В самом конце коридора появилась высокая, широкоплечая фигура Фёдора: он шёл, сдерживая шаг. За его спиной, еле перебирая ногами, шаркая, плёлся Пётр Барханов. Полина, одетая в мирскую одежду, поддерживала старика.

Старика… Всего-то несколько месяцев назад этот человек с цепким взглядом и прямой спиной, был кем угодно, но не скрюченным, старым дедом.

Что там говорил Алексей Викторович? Подготовьте родителей? Как? Как возможно подготовить родителей к гибели собственного дитя? Игнату приходилось смотреть в глаза родным погибших товарищей, но те были мужчинами, выбравшими стезю военных. Порой сопливыми пацанами, но всё-таки мужчинами. Люба – женщина, дочь, сестра, мать – быть готовым к её смерти невозможно.

– Что? – только и произнёс Пётр, когда подошёл к вставшему навстречу Игнату.

– Лучше вам поговорить с врачом, – не стал тянуть тот, коротко кивнул молчащему Фёдору, глянул на понурую Полину, сделал шаг в сторону, пропуская вперёд Петра. – Я провожу.

Алексей Викторович окинул Игната недовольным взглядом, перевёл глаза на Петра, сдержанно вздохнул, пропустил отца пациентки в кабинет, молча давая понять, что посторонним здесь не место. Игнат и не рассчитывал. Хватало своей печали. Просто не оставишь старика – теперь уже старика, – наедине со своим горем. Не отбросишь в сторону то, что Люба – не посторонний человек, единоверка. «Своя».

Игнат остался у кабинета подпирать стену. Тут же подошёл Фёдор, положил широкую ладонь на плечо брата, проговорил неловкие слова утешения.

– Как Шура? – спросил он после недолгого молчания. – Без изменений?

Игнат понимал, что основные новости были известны всем Калугиным без исключения, не знали лишь самые младшие, остальные сплотились тесным кольцом вокруг несчастья, готовые помочь, подхватить в любой момент. Не могли они знать лишь одного – положения Шуры, но этим Игнат не собирался делиться ни с кем. Если всё сложится, то даже жене не расскажет…

Грех? Вот пусть его и карает Бог, со всеми святыми заодно, которые позволили случиться тому, что случилось!

– Без, – коротко ответил Игнат.

– Это хорошо, – попыталась утешить Полина. – Стабильное состояние – это всегда хорошо.

– Наверное, – кивнул Игнат, чтобы как-то разбавить натянутую беседу, спросил: – Елена Ивановна не приехала?

Странно, что мать не примчалась к единственной дочери при таких-то обстоятельствах – эта мысль проскочила вскользь, не занимая надолго голову, тем более сердце. Нет и нет, значит, есть на то причины.

– Инсульт у неё, – вздохнула Полина. – Мы билеты купили, собрались, Михаил приехал на станцию всех везти. Лена на пороге дома упала. Скорую вызвали, те сначала в районную больницу доставили, оттуда в областную направили. Когда ещё при памяти была, велела Петру сюда ехать. С ней Марина отправилась, не бросишь человека, а мы сюда.

– Дети с кем?

– С Михаилом, Лёша должен приехать, да и Маша уже взрослая, – кивнул Фёдор. – Горе когда, помогать следует.

«Взрослая… Двенадцать лет», – пролетело в мыслях Игната.

Его, генеральского сынка, в школу на служебном автомобиле возили в такую пору, на зависть одноклассникам. Племянница же на хозяйстве осталась. «На хозяйстве» – не игра слов, а полный двор скотины, дом и двое младших детей. Михаил поможет, в хлев девочку не пустит, но сам по себе груз ответственности, возложенный на хрупкие плечи девочки, удивлял.

В это время распахнулась дверь кабинета, вышел Алексей Викторович. Бросил всё тот же хмурый взгляд сначала на Игната, потом на сопровождающих, кивнул в сторону появившегося в проёме Петра и двинулся вдоль коридора.

Пётр засеменил следом, с трудом переставляя ноги. Полина тут же взяла его под руку, придерживая, помогая. Оставила лишь у дверей в реанимацию, куда сначала зашёл врач, а потом, еле волочась, Пётр.

Точно так же вышли минут через десять. Игнат поднял взгляд на мимо проходящего Алексея Викторовича – тот был хмур, губы поджаты в тонкую линию, серые глаза смотрели буквально в никуда, словно сквозь стены, стулья, посетителей, которым не место здесь, но приказ сверху – не выгонять. Белых халат, накинутый поверх хирургического костюма, слегка тяжёлая походка уставшего человека. Сколько он не спал?..

– Вы бы шли домой, – вдруг остановился врач напротив Игната. – К вечеру вас пустят к жене, пока новостей никаких нет, и в ближайшие часы не будет.

– Во сколько? – встрепенулся Игнат.

– Не от меня зависит, не раньше восемнадцати.

– Я подожду.

– Дело ваше, – только и ответил Алексей Викторович, бросил горький взгляд на Петра и поспешил по своим делам.

Пётр вышел, постоял у стены, опустив голову. Седые волосы топорщились, выглядели неухоженными, руки тряслись мелкой дрожью, ноги подкашивались. Подошёл Фёдор, поддержал, подвёл к стулу. Из дверей реанимации выглянула медицинская сестра, посмотрела озадачено на посетителя:

– Если плохо станет, сразу говорите, – произнесла она в пространство и скрылась за дверью.

– Вот и попрощался, – тяжело, осипшим голосом сказал Пётр.

Умерла? Всё? Внутри Игната похолодело. Знал он Любу всего ничего, но вся несправедливость, ужас, боль, отвращение пронеслись за единую секунду в мыслях, сердце, перед глазами. Была бы возможность – оживил бы паскуду, что устроил побоище средь бела дня, и расстрелял. И ещё раз. И ещё. И снова. Пока руки не отнимутся. Но и тогда бы убивал, убивал, убивал…

– Живая… покаместь, – опомнившись, пояснил Пётр. – Врачи говорят – шансов мало. Готовиться надо. Соборовать бы… да что теперича.

– Есть молельный дом нашего согласия, – вспомнил Игнат, но тут же стушевался под тяжёлым взглядом Петра, вернувшим на миг былую цепкость.

Своё согласие, да не своё. Расхождения в таинствах могут быть, а строгость веры – основа основ для старообрядца.

– К внучку бы, Кирюшке, – встрепенулся Пётр. – Ежели я и внука потеряю, то как ответ перед женой держать буду?

– Я отвезу, – кивнул Игнат.

Номер больницы он знал, город тоже. Просить Николая не хотелось, Олегу пора на службу, точно не успеет отвезти на другой конец города. Фёдор же на родине последний раз был ещё до рождения Маши, не стоит садиться за руль.

– Я с вами, – вставила Полина. – Женский взгляд лишним не будет.

Пройти в детскую больницу оказалось сложнее. Форпост, а не проходная обычной городской клиники. Наконец, не без давления связей Игната, которые подключались мгновенно, по первой же просьбе – невиданное горе в семье Калугина не оставило равнодушным никого, ни нижестоящих, ни выше, – пробились.

Найти лечащего врача оказалось ещё сложнее, но и с этим в итоге справились. Совсем молоденькая, на вид вчерашняя выпускница института, окинула озадаченным взглядом делегацию, свалившуюся ей на голову. Особенно задержалась на Фёдоре, наверняка прикидывая, кто этот странный человек с окладистой бородой. Ролевик, священник, хипстер, выросшей до размеров горы?

– Кто из вас родственник Кирилла? – строго спросила она.

– Я, – сделал шаг вперёд Пётр. – Дед его родной, стало быть.

– Дедушки и бабушки не являются законными представителями ребёнка, – назидательно проговорила врач, нахмурив светлые бровки. – Мама, папа или законный представитель нужен.

– Ты издеваешься? – Игнат нагнулся под рост медички, заодно посмотрел на имя, выбитое на халате: Инна Владиславовна. – Мать Кирилла, возможно, именно сейчас испускает дух. Единственный доступный родственник здесь – дед. Тебя не просят выписывать, отдавать ребёнка без документов, или что вам там надо, но ответить на вопрос, как здоровье его внука, можешь? – он ткнул рукой в бледного Петра, у того заметно сильнее стали трястись руки.

– Я поговорю с заведующей, – стушевалась Инна Владиславовна.

– Поговори, сделай милость, – прошипел Игнат.

Через полчаса Пётр зашёл в кабинет заведующего отделением в сопровождении Игната, последний всерьёз начал опасаться, что сибирского охотника хватит удар. Гипертонический криз, инфаркт, инсульт, что угодно. Его самого, здорового тридцатипятилетнего мужика, который болел последний раз в старшей школе, изрядно потряхивало, время от времени что-то неприятно сжималось в груди, простреливало острой болью, перехватывало дыхание, что говорить о пожилом человеке.

– С физическим здоровьем мальчика всё будет хорошо, – уверила заведующая примерно одних лет с матерью Игната. – Отделаться контузией лёгкой степени при подобных обстоятельствах – огромная удача. Поймите, я могу пойти вам навстречу, пропустить дедушку в палату, но от этого Кириллу лишь хуже станет. Он только успокоился, подружился с соседями по палате, ему помогают другие мамочки, волонтёры, у нас хороший медицинский персонал. А что будет после того, как дедушка уйдёт?

– Какой-то волонтёр лучше родного деда? – прохрипел Пётр.

– Никто не лучше родного человека, но малыш сильно расстроится. Он пережил огромный стресс, неизвестно, как это скажется на дальнейшей жизни и психологическом здоровье, давайте не будем усугублять его состояние, – мягко прошелестела заведующая. – Вы можете приносить подарки, одежду, еду – список допустимых продуктов вам дадут на посту, – но давайте пока ограничим посещения. Временно, пока ситуация не прояснится. Это необходимо, понимаете? – она с сочувствием посмотрела на старика, перевела взгляд на Игната, вздохнула.

– Коли необходимо, – нехотя согласился Пётр. – Только я сегодня ещё приду. Принесу гостинцев.

– Конечно, – кивнула заведующая. – Оставите на посту, девочки сразу отнесут Кириллу. Уверена, мальчик обрадуется, – подбодрила она, кинув взгляд на Игната, показывая, что хочет поговорить с ним.

– Скажите, местоположение родного отца Кирилла известно? – когда за Петром закрылась дверь, спросила заведующая. – Он знает о произошедшем?

– Точно ответить не смогу, – нахмурился Игнат, смутно понимая, к чему ведёт заведующая.

– Больше никаких родственников у Кирилла нет? Может быть, бабушка помоложе дедушки? Тёти, дяди?

– Дяди есть, один в Европе живёт, другой в Австралии, а у бабушки инсульт случился… Вчера, как узнала про дочь.

– Может быть, со стороны отца родственники?

– Не знаю, – покачал головой Игнат. – А что?

– Понимаете, – заведующая помялась пару секунд, – правильней было бы поговорить с дедушкой, как с единственным родственником ребёнка на данный момент, но его состояние… вызывает опасения. Думаю, не стоит беспокоить его прямо сейчас.

– Не стоит, – согласился Игнат для того, чтобы заполнить повисшую паузу.

– В случае, если не объявится отец Кирилла, на него необходимо будет оформить опеку. Временную, пока мама не в состоянии заботиться о малыше, или постоянную, если… вы поняли, – подчеркнула она наиболее вероятный исход. – Необходим законный представитель. Понимаете, я даже пускать дедушку не имею права, не то, что выписать Кирилла в никуда. Обычно мы идём навстречу, сглаживаем бюрократические трудности, но сейчас случай почти беспрецедентный. Кириллом заинтересовались в опеке, это дело взял на карандаш комитет по делам несовершеннолетних. Обойти юридические препоны будет сложно. Если отец малыша не появится, нужно будет подумать об опеке.

– Хорошо, я вас понял.

Быстро смотались в детский магазин, пока Полина с Петром отправились вдоль стеллажей, Игнат обдумал положение, в котором оказался мальчонка. По всему выходило, что необходимо найти отца, вот только памятуя о причине развода Любы со своим благоверным, делать этого совсем не хотелось. Если он взрослую женщину довёл до истерично трясущихся рук, может, до ПТСР – не только прошедшие военные действия могут спровоцировать это расстройство, иных семейная жизнь доводит до худшего, – что ожидать в отношении ребёнка. Мать в экстренной ситуации, когда пришлось срываться с насиженного места, ехать в чужой регион, предпочла везти ребёнка с собой, не оставила с папашей и на неделю – это показатель.

Должны оформить опеку на Петра – пусть не молодой, но всё-таки кровный дед. Или родные братья появятся. Да хоть на Фёдора с Полиной оформить, или Игната с Шурой. Бог позволит – не придётся Кирюшку к себе забирать. Всё-таки родственников у малыша хватает, не круглый сирота.

Весь этот сумбур крутился в голове, пока Игнат ехал в сторону больницы, где лежала Шура. Полина устроилась на заднем сидении, пригревшись в объятиях мужа, дремала. Пётр сидел рядом с Игнатом, прямой как палка. Смотрел пустыми, безжизненными глазами впереди себя и ничего не видел – в этом Игнат был уверен. Лишь губы бесконечно шептали молитвы, минута за минутой, час, другой, пока не приехали.

На пятом этаже топталась мама, мерил шагами холл отец, приткнулась на стуле Лена, рядом пристроился Николай. Не было Олега – служба.

– Жива, – произнесла мать одними губами, глядя на Петра, а для Игната добавила: – О Шуре никаких новостей. Я там поесть принесла, не ел сегодня.

Елена Андреевна точно знала, что сын не прикасался к еде. Не до того. Она показала на пакет у подоконника, рядом с раскидистым фикусом.

Игнат действительно не ел, кажется, не спал, полчаса полудрёмы не считается. Усталости не чувствовал, лишь отупение, которое давило на голову. Анестезия на оба полушария. Жаль, эмоции отключать не получалось, именно сейчас Игнат смертельно этого хотел. На службе удавалось переключаться по щелчку, откидывать прочь чувства, здесь и сейчас – нет.

– Что это за цыганский табор? – недовольно буркнул врач в голубом хирургическом костюме, проходя мимо Калугиных, гневно глянул на генерала, скрипнул зубами. – Устроили чёрте что! Здесь вам что, цирк?

– Невестка у меня там, – недовольно прохрипел Степан Миронович, показав глазами на дверь реанимации.

– И вы решили туда инфекцию всем селом занести? – продолжил отчитывать врач. – Кто позволил здесь находиться?

Степан Миронович назвал имя, врач заметно сморщился, будто проглотил недозревшую клюкву, махнул рукой и скрылся за дверями, чертыхаясь на все лады. Вышел через несколько минут и громко сказал:

– Есть здесь муж Калугиной Александры Александровны?

– Я муж. – Игнат сделал шаг вперёд под скептическим взглядом врача, как оказалось, реаниматолога по имени Анатолий Павлович.

– Пришла в себя ваша Александра. Зайдите, только ненадолго, по сторонам не глядите, не всем приятно, когда посторонние таращатся. Сознание у вашей жены путается, она может сразу вас не узнать, не пугайтесь, сейчас это нормально.

Шура лежала на высокой кровати у окна. Мелового цвета кожа светилась изнутри синевой, губы были тоже синюшные, сухие, волосы всклокочены, перекинуты на одну сторону тонкой подушки – она не выглядела живой, что на мгновение чертовски испугало Игната. Вопреки здравому смыслу и утверждениям врачей, что Шура жива и точно пойдёт на поправку. Дело не одного дня, возможно, нескольких месяцев, но главное – она жива!

Он тихо подошёл к кровати, постоял несколько секунд, не зная, что предпринять. Хотелось схватить крошечное тело под белой простынёй, не отпускать никогда в жизни, если надо – умереть с ней, за неё умереть. Порыв, бестолковый и никчёмный прямо сейчас. На деле Игнат не был уверен, что может дотронуться даже до тонких желтоватых пальцев ладони, лежавшей поверх простыни. Ещё и медицинская аппаратура пугала до соплей, а ведь Игнат сам лежал в такой же палате. Тогда он не боялся ничего, сейчас – едва не сдох от страха.

– Сядьте, – послышался женский голос, рядом с Игнатом материализовался стул.

Игнат сел, посмотрел ещё раз на Шуру, и именно в этот миг она распахнула глаза, посмотрела на него, окутав мистической, колдовской зеленью.

– Шура? – Игнат впился взглядом в бледное личико, нагнулся ближе, не выдержал и дотронулся до пальцев, которые оказались едва-едва тёплыми и дрогнули от прикосновения. Он повторил шепотом: – Шура, слышишь меня?

Та в ответ моргнула, с трудом сглотнула, облизнула губы, безуспешно попыталась улыбнуться.

– Ты пришёл? – выдавила она.

– Конечно, пришёл, ёжичек, – ответил Игнат, не понимая, зачем применил дурацкий уменьшительно-ласкательный суффикс.

Ёжичек… Ёж! Порой настоящий, боевой. Главное – любимый. Начиная от завитушек волос по краю лба, заканчивая розовыми пятками.

Именно в тот момент пришло острое, щемящее осознание того, что он на самом деле любит эту странную девочку, которая сдерживала себя каждый раз, чтобы не сказать «спаси Христос» вместо обычного «спасибо». Ясное, как самый солнечный день, прозрачное, словно начищенное до блеска стекло. Пьянящее, наполняющее существование смыслом.

– А я Беловодье видела, – ещё тише пролепетала Шура. – Маму видела…

Она прикрыла глаза, а через секунду, кажется, уснула.

Игнат отлично понимал, что почудившееся мифическое Беловодье – не что иное, как реакция на препараты, которым был напичкан её организм, галлюцинации, но ледяные мурашки пробежали по спине, прокалывая до самого нутра.

– Вам лучше уйти, – тихо сказала медицинская сестра, подойдя к Игнату.

– Хорошо, хорошо, – тут же поднялся тот.

На прощание нагнулся, коснулся губами лица Шуры, ощутил слабое, но размеренное дыхание, провёл рукой по тонкой руке, был бы в силах – вдавил в себя, впитал, сам растворился, но он не мог.

Отправился к выходу.

– Волосы бы ей расчесать, – на выходе сказал Игнат, глядя на медсестру, машинально доставая бумажник.

– Конечно, – спешно ответила сестричка. – Не переживайте.

Беловодье. Земля обетованная. Шамбала…

Верит Шура в Беловодье, как дети верят в деда Мороза. Позволить сделать выбор Шуре, значит, обречь ее на муки: либо Шура согласится сделать аборт, и тогда рая на небесах ей не видать, либо не согласится и до скончания века на земле будет пребывать в аду. Если же выбор сделает Игнат… Решай, Калугин.

Глава 24

К ночи, уже из дома, Игнат набрал знакомый, навсегда казалось врезавшийся в память номер Ритки.

– Калугин? – недовольно проговорили на том конце провода. – Совесть имей, я сплю.

– Прости… – как-то вдруг растерялся Игнат.

– Надумал? – поняла его без слов Рита.

– Да, – отрезал он и уточнил, словно всё то, что происходило с Шурой в последние часы, не приносило боль: – Ей больно не будет? И… – Калугин сам себе не верил, что задумался об этом, но… не причинит ли манипуляция боль… плоду, эмбриону, ребёнку?

– Что мы, изверги, что ли, – вздохнула Рита. – Девочка и без того настрадалась. Не переживай.

Странно, но вырубился Игнат быстрее, чем коснулся подушки, а вот сон был беспокойный. Калугин то и дело просыпался, чтобы снова провалиться в сумбурные видения. Чудилась река, полноводная, но неширокая. За туманом виднелся покатый берег, поросший осокой. Слышались звуки человеческого житья: звяканье цепь колодца об ведро, звонкая перебранка собак, мычание, вперемешку со звоном колокольцев. Всё было скрыто туманом, не видно ни людей, ни животных, ни дворов. Кажется – рядом, только руку протяни. Но не успеешь зайти в воду, как другой берег начинает отдаляться, покрывается белёсой пеленой. Недоступно Беловодье грешникам, тем, кто сердцем не чист.

В пять утра Игнат открыл глаза, ему надоело блуждать в тумане, мучиться кошмарами. Поплёлся в ванную комнату, там, как наждаком по открытой ране – Шурины принадлежности. Почему-то он раньше не замечал, как много всего появилось в его квартире и жизни – гели с цветочным ароматом, шампуни, флакончики с кремами, кружки в забавный цветочек и даже одна с изображением ежа. Вещи, заколки, расчёски, ободки и конечно ко-кош-ники. Женские, вернее сказать, девичьи вещички пробрались в быт Игната так же незаметно и наверняка, как Шура – в его сердце.

Он набрал номер реанимации, недовольный голос в трубке ответил, что состояние Калугиной Александры Александровны без изменений. Игнат отправился на службу, которую никто не отменял. Впрочем, толку от полковника Калугина в тот день не было. Мага подстраховал без просьбы, начальство после обеда вызвало пред светлые очи и велело убираться восвояси – пока свободен на три дня.

Между делом занялся поисками бывшего мужа Любы. Как ни крути, куда не поворачивай, а юридический статус мальчику нужен, позаботиться о его будущем необходимо.

Врачи не выражали в отношении Любы даже сдержанного оптимизма, а значит, нужно было сделать всё, чтобы Кирюшка не очутился в детском доме, даже временно не попал. Хватит с него казенных стен больницы, куда родному человеку настоятельно не рекомендовали приходить.

Папаша нашёлся сразу и совсем недалеко. Оказалось, живёт преспокойно под Тулой, строит дом, в ус не дует. О произошедшем, конечно, извещён. Бывшая тёща до инсульта успела позвонить, просила помочь Любе, сыну, только что он – простой, небогатый человек, – мог сделать? Бросить дела, работу, каждодневные проблемы, помчаться решать проблемы бывшей жены? Хотела развода – пусть сама справляется! Недосуг ему чужие беды разгребать, своих выше маковки. Но раз надо, раз закон, тогда приедет. Он человек честный, ему прятаться не от кого.

Игнат понимал, что тирада про честность и порядочность была вызвана официальным тоном, который в случае надобности профессионально включал полковник ФСБ. От подобных интонаций любой штатский бледнел, начинал заикаться, соглашался заранее со всеми условиями. На всякий случай. От греха подальше, как говорится.

Ближе к вечеру, в надежде, что его пропустят к Шуре, Игнат отправился в больницу. Можно было потыкать корочками в нос медицинскому персоналу, подключить связи – одного звонка достаточно, чтобы Калугину поставили койку рядом с кроватью жены, но вмешиваться туда, где он ничего не понимал, зато работали профессионалы, он не видел смысла. Своими хаотичными порывами, суетой Игнат лишь создал бы людям лишние проблемы. Уж кто-кто, а боевой офицер отлично понимал, что взрыв от прыжков на минном поле дебиловатого барана, заберёт жизни не только бестолкового полорогого, но и тех, кто рядом. Овцой Игнат себя не считал.

У лифтов, в просторном вестибюле с серыми мраморными полами, звякнул телефон. Не успел он посмотреть, кто пытался позвонить, как из разъезжающих дверей лифта вышла Ритка. В этот раз привычная, понятная, именно такая, какой была для Игната без малого десяток лет. Элегантное пальто, дорогие аксессуары, бросающиеся в глаза украшения, яркий макияж. Жар-птица, голыми руками не возьмёшь.

– На ловца и зверь бежит, – пропела Ритка, выразительно помахав новой моделью смартфона: – Сорвался звонок.

– Что случилось? – застыл Игнат.

– Ничего неожиданного.

Ритка проплыла в сторону, показывая взглядом, чтобы Игнат шёл за ней. Остановилась у пушистого фикуса Бенджамина, точно такие же росли в загородном доме родителей Калугина, эти кустарники слыли почти не убиваемыми. Именно поэтому мать остановила на них выбор. Домашние растения она любила, но из-за работы, детей и мужа полноценно ухаживать не успевала. Игнат запомнил название почти дерева.

– Мне жаль, – проговорила Ритка, хоть ее тон совершенно не соответствовал внешнему виду. – Твоя жена потеряла ребёнка.

Игнат кивнул. Что он мог ответить? Именно этого он ждал, именно об этом просил… Так какого беса боль растекается по телу, лопаясь раскалённым пузырьками с кипящим оловом? На мгновение потемнело в глазах, он едва не покачнулся, но всё же остался стоять прямо, позволив себе единственную слабость – на секунду зажмурить глаза. Вдруг заклинание раннего детства: «закрою глаза и всё исчезнет», сработает?

– Уверена, тебя утешит то, что так решила природа, не мы.

– Что ты имеешь в виду? – не до конца понял Игнат.

В висках мелко стучали молоточки, причиняя острую боль и грозя разорвать голову к чертям собачьим на миллион мелких кусков.

– Если просто: самопроизвольный выкидыш. Подробней объяснит дежурный врач.

– Понятно, – глухо ответил Игнат и замолчал.

Ритка постояла рядом, так же молча. Вероятно, у неё были заготовлены дежурные слова утешения, наверняка, она знала, как донести плохую весть мягче, найти именно ту формулировку, которая облегчит страдания родственников, но Игнату не нужна была пустая болтовня, Ритка же точно понимала, в чём бывший любовник нуждался, а в чём нет.

Она развернулась, сделала несколько шагов в сторону выхода, остановилась, обернулась, посмотрела в упор на Игната и спросила:

– Калугин, а ты какому богу молишься?

– Такому же, как ты, – ответил он. – Тебе зачем?

Ритка считала себя православной – никонианкой, как называли их последователи русской старообрядческой церкви. Рита в едином порыве с половиной населения страны красила яйца на Пасху, поздравляла с Рождеством Христовым и пару раз за жизнь ныряла в прорубь на Крещение.

– Думаю, что это за боженька такой милосердный у тебя. Грешил в хвост и гриву ты, а расплачивается девочка. Он только к мужикам благосклонен или в принципе, чем больше человек говно, тем он к нему добрее? – горько усмехнулась Ритка.

Смерила взглядом молчащего Игната, ткнула пальцем без маникюра по экрану телефона, поднесла к уху, защебетала:

– Зайчик, я освободилась. Ты меня ждёшь? Ах, водитель! Балуешь, балуешь, я ведь так и привыкнуть могу…

Застучали каблуки по мрамору, унося стройную фигуру яркой брюнетки, которая покачивала бёдрами не передвигаясь, а почти вальсируя по просторному вестибюлю одной из крупнейших ведомственных больниц, где она спасала жизнь за жизнью, поглощая тонны паршивого кофе.

На пятом этаже Игната ждало две новости. Шуру через несколько дней планируют перевести в обычную палату, семья может надеяться на санитарок, но лучше нанять профессиональную сиделку. И Люба, вопреки прогнозам врачей, оставалась жива.

На стуле в ставшем привычным, почти родным холле, сидел Пётр, опустив седую голову, и методично покачивался вперёд-назад, шевеля губами – молился. Игнат, как никто знал – под огнём не бывает атеистов. Пётр Барханов сейчас был в своём окопе, под собственным шквальным огнём. В личном аду.

С шумом открылась дверь реанимации, оттуда буквально вылетел уже знакомый Алексей Викторович. Проигнорировав посетителей, он широко зашагал вдоль коридора, на ходу извилисто выражаясь. Рядом семенила врач или медицинская сестра – Игнат не разобрался. Молоденькая блондинка слушала завихрения трёх известных корней, выражаясь по-научному «обсценной триады».

– Умирать она вздумала, – матерился на все лады врач. – Сначала заслуженного выходного лишила, теперь в мою смену демарш затеяла! Лия! – Алексей Викторович на секунду остановился, оглянулся на раскрасневшуюся блондинку, помолчал секунду, потом продолжил: – Лия, найди мне Егорова.

– Но он же отдыхает…

– Отдыхать на том свете будет, когда нас за показатели сначала отымеют, а потом высушат! – на самом деле он выразился более экспрессивно, у несчастной Лии покраснел даже затылок. – Егорова мне найди! Сейчас же!

Через миг Лия неслась в сторону лифтов, на бегу набирая что-то на телефоне, а за спиной Алексея Викторовича громыхнула дверь в кабинет, в котором сутки назад Игнат беседовал с Риткой. Как же давно это было… Бесконечное множество лет назад.

Ещё через время Алексей Викторович промчался мимо Игната, на доли секунды задержал взгляд на Петре, и скрылся из вида. Из реанимации выкатили Любу – бледную, как сама смерть. Игнату пришлось подхватить старика: тот сильно покачнулся, когда резко подскочил, увидев дочь. Хорошо, что каталка почти сразу исчезла с глаз, скрытая ближайшими дверями.

Приехал Николай, чтобы забрать Петра, который временно расположился у них с Леной. Калугины посчитали, что так будет удобней. От старших добираться долго и неудобно, Олег жил ещё дальше. Квартира Николая казалась лучшим вариантом: располагалась всего-то в сорока минутах езды от госпиталя, а дома постоянно находились Лена и няня, выражающая готовность прийти на выручку в любой момент.

Пётр, естественно, никуда не поехал, заявил, что с места не сдвинется, пока не узнает, что с дочерью. Надо будет, жить останется в этом проклятом холле. Уговорить старика не удалось, однако никто сильно и не пытался. Николай отправился домой, заверив, что Пётр может смело приезжать в любое время дня и ночи, и оставив под окнами больницы водителя с машиной.

Игнат тоже отправился домой после короткой беседы с врачом и такого же короткого посещения Шуры, которая была бледнее вчерашнего, но казалось, безмятежно спала.

Утром Калугин узнал, что Люба жива. Алексей Викторович сдержал витиеватое слово, не дал испортить статистику уважаемому заведению, заодно не позволил увеличиться на еще одну могилу личному кладбищу. Шура же пришла в себя, спрашивала про мужа, беспокоилась и вообще чувствовала себя значительно лучше. Она оставалась в палате интенсивной терапии скорее для подстраховки. Рисковать здоровьем невестки генерала Калугина желающих не нашлось.

Через несколько дней Шуру перевели в отдельную палату с видом на шумный город. Люба оставалась в реанимации, но главное – живая. «В рубашке родилась», – переговаривался медицинский персонал. Игнат же слышал, Алексей Викторович делился с Анатолием Павловичем – реаниматологом, что Барханова сказала, мол, жить не хочет, но будет, поскольку нужна сыну.

Люба нужна сыну, необходима. Папаша Кирюшки всё-таки объявился в больнице, где боролась за жизнь его бывшая жена. Скорбно постоял в коридоре, тряся полиэтиленовым пакетом с тремя грейпфрутами для болящей, а потом заявил, что ребёнок ему не нужен.

Конечно, если заставят – он выразительно покосился на генерала, полковника и представительного донельзя Николая Калугиных, – он парня заберёт. Но только с «алиментами» от Любы, чтобы с первого дня пребывания в его семье все расходы оплатила. Дитё – не игрушка. Его кормить надо не меньше трёх раз в день, одевать. За садик платить, пусть и муниципальный, без причуд новомодных, а денег стоит. У него же новая семья, свой ребёнок должен родиться через несколько месяцев.

Вторая жена категорически против появления в их доме приблудыша от первой. Станет она заниматься с Кириллом или нет, папаша не знал, но похоже, был уверен, что не будет, а ему самому такую ношу не потянуть. Куда ему ребёнок? В будние дни садик, может, круглосуточный найдёт, а в выходные с собой в маршрутку?

Деньги, опять же. Они и без того еле концы с концами сводят, свое бы дитя прокормить, в хороший сад, потом школу устроить, Бог даст – институт. Отнимать от своего ради чужого – дураков нет. Но коли заставят… то он человек порядочный, проблем с законом отродясь не имел и не собирался.

Не имел и не имел, – рассудил Игнат. Взял малохольного за шкварник, оттащил в полагающуюся инстанцию, заставил оформить документально отказ от сына.