Сердце офицера Кистяева Марина
Но Громов решил сам. Подняв голову, нахально усмехнулся прямо в её сочащиеся желанием, набухшие губы. И с шальными, поплывшими глазами демонстративно вытер губы, после чего провел пальцами по её лону, собрав остатки влаги, поднёс к носу и так же демонстративно шумно втянул.
Точно ему было мало…
Кровь прильнула к щекам Оли. Она не могла отвести от Петра взгляда. То, что он делал, завораживало. Развратно, сладко, раздвигая с первого раза существующие рамки по максимуму.
Оля не успела очухаться, как мужчина уже был сверху. Подсунув под её голову подушку, приблизил свои бедра к её лицу, удерживая член одной рукой и направляя его прямо ей в губы.
Она облизнулась, снова посмотрела на потемневшее от страсти лицо генерала и открыла губы, впуская его в себя.
Большой… Нет, огромный…
Она с трудом справлялась.
Но как же ей нравилось! Черт побери, как нравилось… Внизу живота та самая пресловутая спираль затягивалась ещё сильнее, опаляя и увлажняя. Кто бы что ни говорил, а женщине нравится, когда мужчина доминирует и где-то, возможно, не спрашивает её мнение, не нежничает.
Она ласкала, старалась. По тому, как тяжело дышал Громов, понимала: ему нравится. Он толкался в её горло, посылая бедра вперед, где-то щадя и придерживая себя, где-то, наоборот, отпуская. Оля хлопала ему по бедру, когда он слишком глубоко входил. Он подавался назад, а она, дурея от его вкуса, тянулась следом, чтобы снова взять, втянуть в себя, облизать.
— На бок давай.
Петр перестал над ней нависать, перебрался за спину и, не дожидаясь, когда девушка сообразит, что к чему, сам её уложил на бок, сломанной рукой кверху. Отвел бедро и вошел.
Плавно и сразу же переходя на более жесткие движения. Оля ахнула, прикусила нижнюю губу, чтобы не сорваться на громкий стон. Он заполнил её всю. До края. До основания. Он был повсюду. В ней. За спиной. Над ней. Его рука властно развернула лицо к нему, и губы снова накрыли ее губы. Оля задыхалась, трепетала, не веря, что подобное может происходить с ней. Тело больше не принадлежало ей, она его не контролировала.
В неё входили… врезались… брали и давали… Оля пищала в губы Петру, посылая себя навстречу и желая снова взлететь кверху, испытать яркое удовольствие. Запредельное.
И она испытала. Взорвалась почти сразу же, уже доведенная до предела.
Думала, что и Петр последует за ней. Ничего подобного.
— Я, пиз*ец, какой голодный, Оленька… Можно я тебя немного помучаю?
Новый сладостный спазм прошелся по телу Оли, и она с готовностью кивнула.
Глава 18
Оля сидела на кухне, нервно ждала, когда к ней присоединится Громов.
Часы показывали без пятнадцати семь.
Ночью Оля выскользнула из объятий Петра. Тот перевернулся на спину, закинув руки за голову.
Ничего не сказав.
Оля накинула на плечи сорочку и была такова.
Она подозревала, что утром будет чувствовать себя не в своей тарелке, и всё равно оказалась не готовой.
— Ты рано встала. Чай? Кофе?
— Я приготовлю…
— Сиди.
Мужчина, хозяйничающий на кухне, вызвал у Оли слабость в ногах. Кто бы чтобы ни говорил, но когда мужчина утром двигается по кухне, а женщина сидит и наблюдает — в этом что-то есть.
— Я пожарила яйца с колбасой, — чтобы скрыть неловкость, проблеяла Оля.
— Я чувствую запах, — спокойно отозвался Петр, ставя чашку на поддон кофемашины.
Оля не знала, куда себя деть.
Да, случилась ночь. Они оба кайфанули.
А что дальше?
Почему этот вопрос в её голове за последние дни возникает слишком часто?
В отличие от неё, Громов выглядел спокойным, даже удовлетворенным и чертовски бодрым, а учитывая, во сколько они легли, удивительно. Такое ощущение, что он встал уже давно и успел передать кучу дел. На нем была домашняя одежда — серые свободные спортивные штаны и такого же плана футболка.
— Сейчас кофе попью и тогда поем. Никак не перестроюсь. Знаю, что надо наоборот, но уж как есть, — с мягкой улыбкой проговорил он, ставя дымящийся напиток перед Олей. Та благодарно кивнула и сразу же вцепилась пальцами в кружку. Петр заметил её метания. — Оля, ты смотришь на меня с таким выражением, точно собираешься сказать, что прошедшая ночь была ошибкой и она ни за что, ни при каких обстоятельствах не должна повториться.
Оля сильнее сжала чашку, не замечая, как та горяча.
— Как хорошо, что меня понимают без лишних объяснений, — тщательно подбирая слова, проговорила Оля, сидя с прямой спиной.
Она, правда, обрадовалась, что Громов понимает ситуацию и ей не надо изгаляться, объясняясь. Что произошло, то произошло.
И следующие его слова мгновенно откинули её назад:
— Покорми Сашу при мне.
Что?
Этот вопрос едва не сорвался со слегка припухших губ Оли.
Петр довольно улыбнулся и сделал глоток кофе.
Мужчина отодвинул стул и, сохраняя невозмутимость, опустился напротив Оли. Между ними был стол, они сидели друг против друга, но почему их положения воспринимались интимно?
Лицо напротив лица… Глаза в глаза…
— Ты с ума сошел, Громов? — тихо, не веря в услышанное, выдохнула Оля, сама не отводя взгляда.
— Я похож на сумасшедшего, блондиночка? Если так считаешь, могу предоставить официальную справку. Исправно прохожу медкомиссию на службе.
— Петь… Ты понял, про что я, — чувствуя, что отчаянно краснеет, пробормотала Оля и, чтобы скрыть неловкость, хлебнула кофе. Напиток обжег горло, и Оля закашлялась.
— Осторожнее. Куда торопишься, — а в этой реплике послышались другие интонации, которые Оля, озадаченная происходящим, не заметила.
Она поставила чашку и посмотрела на Петра.
Тот снова выглядел ужасно довольным.
А у неё не было слов.
Вот не было и всё тут.
Виталик никогда не делал акцента на кормлении Саши. Она — тоже. Кормит и кормит. Он не видел в этом ничего сексуального.
А Петр?..
— Покорми, — снова продолжил он, пряча демонов на глубине серых глаз. — У тебя охрененная грудь. Хочу на неё снова посмотреть.
Оля прочистила горло.
— В кормлении ребенка нет ничего сексуального.
— С чего ты решила?
— С того! И, Петя, мы не о том говорим! Твоё предложение… Оно…
— Оно абсолютно нормальное, учитывая мой интерес к тебе.
Ольга упрямо покачала головой.
— Нет. Это…
Она подняла голову, их взгляды встретились, и слова снова закончились.
Громов неправильно на неё влиял. Где-то даже отрицательно. Тогда отчего она не могла совладать с эмоциями, когда он рядом?
Мужчина поднялся и начал доставать тарелки. Оля тоже засуетилась, подошла к холодильнику и достала сыр с помидорами. Она собирается его снова кормить. Утром. Перед работой.
Несмотря на то, что кухня была большой, рано или поздно они бы столкнулись. Это неизбежно, когда двое занимаются приготовлением еды. Тарелок Петр достал две. Постфактум.
Когда Оля оказалась в его досягаемости, он без лишних слов приобнял её.
— Мы поговорим. Вечером. Сейчас я немного спешу. Давай позавтракаем без пререканий. Как тебе такой вариант?
Ольга согласилась. Хотя и хотелось поспорить. Но, как оказалось, она ещё не готова к более основательному разговору. Уходя из больницы, она искренне считала, что история с Громовым не будет иметь продолжения, а всё оказалось куда интереснее.
Она в его доме.
Она была в его постели.
И теперь он снова стоит за её спиной, опаляя шею дыханием.
Большой, крупный. Чертовски властный. От его мощной фигуры точно исходили невидимые волны, накрывающие её снова и снова. Она хотела бы не реагировать. Честно. Хотела бы остаться безучастной и спокойной, но не получалось. Никак.
Оля прислушалась к себе. Что-то с ней явно не то происходит…
Петр стоял опасно близко за её спиной. Едва ли не вплотную.
Оля открыла сыр, делая вид, что мужчина, чьи бедра едва ли не соприкасаются с её бедрами, на неё никак не воздействует. Сейчас она не будет его отталкивать. Пусть страсти улягутся. Впереди день, генерал остынет.
Тогда ещё Оля не знала, насколько сильно заблуждается.
— Ты где? Поговорить надо.
Виталик начал без предисловий. Даже без приветствия.
Оля мысленно дала себе подзатыльник. Зачем она снова его разблокировала? Вот, спрашивается, для чего? Потому что какие-то непонятные муки совести начали нашептывать, что отец имеет право видеть дочь? Так, получается?
Не вовремя они активировались, ох, не вовремя.
— Я съехала с квартиры, — устало ответила Оля, зажимая телефон головой и плечом.
Они с Сашей находились на улице. Точнее, во дворе имения. Гуляли, наслаждаясь тишиной и каким-то нереально вкусным весенним воздухом, ярким солнцем и другими прелестями загородной жизни. Оля и позабыла, что бывает так тихо и… хорошо. Ни суеты, ни лишней круговерти. Никто никуда не спешит, не зовет, не делает лишних движений. Только птички заливисто чирикают, перелетая с ветки на ветку.
Оля с дочкой гуляла уже час. Сначала они вышли за территорию дома, прокатились по идеально чистому, явно убираемому асфальту. Потом вернулись во двор, где девушке было спокойнее. Имение запало в душу. Да и как оно может не понравиться?
Настроение у Оли было двоякое. Периодически наступало затишье. Потом, когда вспоминала о прошедшей ночи, взвинчивалось до высот. И так весь день.
Прогулка ей нравилась ровно до того момента, как позвонил Виталя.
— Я не хочу встречаться, — честно призналась Ольга.
— А я хочу, — недружелюбно огрызнулся бывший.
— Зачем? — устало уточнила девушка. Ведь знала, что не стоит разблокировать!
— Затем. Мы не закончили разговор.
— По мне, как раз закончили.
Оля специально ничего не говорила про Сашу. Ни слова. В груди росло недоумение. Неужели Виталя ничего не спросит? Не поинтересуется, как дочь? Как она сама?
— Слышал я, ты с еб*рем вчера укатила, — растягивая слова с проступающей в интонации угрозой, продолжил Виталик.
Оля громко вздохнула, сложив губы дудочкой.
Расставаться всегда тяжело. Редко кому удается разойтись, сохранив приятельские отношения.
— Не ругайся, Виталь. Ты же знаешь, мне неприятно.
— Мне насрать, что тебе приятно, а что нет! Ты, сука, что думала?.. Что я позволю наставить себе рога! Да я тебя…
Оля убрала телефон от уха. Пусть проорется. Слушать его оскорбления она не собиралась. Матюги — тем более.
Значит, он у них белый и пушистый, а она пошла по рукам? Какая интересная мужская логика.
Но его слова что-то задели в груди…
Оля и сама думала, что сильно сглупила, когда пришла «благодарить» Петра. И он ведь изначально её не тронул! Готов был отпустить! Он прекрасно понял, что её толкнуло в его комнату.
Она сама потянулась к нему…
— Ты меня слушаешь?!
— Нет. Потому что ты орешь. И несешь оскорбления. Мне это не надо. Я вешаю трубку и снова заношу тебя в черный список.
— Стой-стой! — затараторил Виталик. — Оль… Я готов закрыть глаза на то, что ты трахнулась с чужим мужиком. Хрен с ним. Измена за измену, баш на баш. Ладно… Сглону я это. Я тебе сейчас задам вопрос, а ты хорошо подумай. Ты вернешься ко мне? Прямо сегодня. Обязательно сегодня, потому что…
— Нет, Виталь, — оборвала его Оля, отметив, как горечь заполнила рот. — Я к тебе не вернусь ни сегодня, ни завтра.
— Так, значит, да… Ок. Я тебя услышал. Ты меня не вырубай, дорогая. Я тебе сейчас там кое-что скину по ватсапу. Изучи, ладненько? Давай, любииимая, целуя я тебя.
Последние слова мужчины были пропитаны ядом. Оля поморщилась, поджав недовольно губы. Она вроде бы и понимала, почему Виталик ведет себя отвратительно. Во время ссор он тоже часто не выбирал выражения и говорил гадости, на которые Оля сильно обижалась. Потом обида сглаживалась, но осадок оставался.
Телефон пропиликал, оповещая, что Виталик всё-таки что-то скинул. Оле стало даже любопытно. Что он может такого интересного прислать?
Девушка бедром подтолкнула коляску, чтобы та неспешно продолжила двигаться, и открыла мессенджер.
Сначала она не поняла. Сильно нахмурившись, Оля всматривалась в то, что видит. Потом её брови медленно поползли кверху, и в следующую секунду молодая женщина зажала рот ладонью.
Сегодня удалось вырваться пораньше, и уже в девять часов Петр въехал в имение.
Завтра у него был законный выходной, и хрен кто его вытащит в штаб. Отключит телефон, будет вне зоны действия сети и перед домом противотанковые ежи растянет, пусть только кто попробует его побеспокоить. Петр отпустил Сергея и вошел в дом.
Давненько в имении не было женщины… Петр предвкушающе оскалился. То, что его ждет бурный вечер, плавно переходящий в ночь, он даже не сомневался.
Не успел разуться и повесить пальто, как в коридоре появилась Валентина Игнатьевна. Женщина, хмурясь, поспешила к нему.
— Петр Михайлович, вечер добрый.
— Привет.
Домработница была взволнована.
— Что случилось? — сразу перешел он к делу, разуваясь.
— Я не знаю. Петр Михайлович, я понимаю, не моё дело. И ты сейчас можешь меня поставить на место, сказав, что я сую нос туда, куда меня не просят. Но Оля… Она, как пришла после обеда с прогулки, сама не своя. Постоянно плачет. Пытается от меня скрыть слезы, но я-то вижу. И косметику смыла, хотя с утра и подкрашивалась.
Петр выпрямился. Информация, полученная от Валентины Игнатьевны, ему не понравилась.
— Я поэтому снова и осталась у вас ночевать. Не возражаете?
— Нет, конечно. Где Оля?
— Была у себя. Мы искупали Сашеньку, она её укладывать начала, я спустилась вниз.
— Значит, плакала… На улице к ней никто не подходил?
— Понятия не имею. Да и кто у нас может её обидеть? Район тихий. Сам знаешь. И если бы кто обидел, она бы сказала. Не думаю, что промолчала бы. А это вернулась сама не своя. Видно, что места себе не находит.
— Я тебя услышал, Валентина Игнатьевна.
Он прошел в ванную, что находилась на первом этаже, и быстро сполоснул руки и лицо. Не переодеваясь, направился в гостевую спальню. Петр решил снова обойтись без стука. Всегда можно сказать, что опасался разбудить Сашу.
На самом деле ему хотелось застать Олю врасплох. Увидеть её такой, какая она есть в быту. Чтобы при виде Петра не вставала в стойку, не закрывалась.
Последнее начинало подбешивать Громова. Хотя почему начинало? Всегда бесило. Считай, как только Петр усадил Олю в гелик в ту злополучную ночь и она начала от него шарахаться, отказываясь принимать помощь и выходить из машины, его так и подмывало вскрыть эту женщину.
Добиться.
Мягкость её улыбки, изгибы форм. Всё привлекало в Ольге. Манило.
Он думал про неё и сегодня. Пожалуй, даже больше, чем положено.
В спальне Ольги не было. В детской кроватке сладко посапывала Сашенька. Петр подошел к девочке и поймал себя на том, что губы сами растягиваются в улыбке.
Рядом на столике стояла электронная няня. Он распорядился, чтобы сегодня гаджет доставили в дом.
Удостоверившись, что ребенок спит, Петр, не переодеваясь в гражданку, спустился вниз. И снова, как и утром, обнаружил Олю на кухне.
Та стояла у окна, ведущего в сад, обхватив плечо рукой. На девушке было простое домашнее светло-голубое платье свободного кроя, идеально подчеркивающее тонкость талии и округлость бедер.
Услышав его шаги, Оля обернулась.
Валентина Игнатьевна не преувеличивала: девушка плакала и выглядела глубоко несчастной. При виде Петра, она постаралась придать лицу беспечность. Вышло откровенно плохо.
Громов остановился неподалеку от неё.
— Рассказывай.
Оля натянуто улыбнулась и покачала головой. Волосы она убрала в «хвост», открыв тем самым изящную шею. Красиво получилось…
Даже интересно становилось, почему в этой женщине Петр видит только достоинства? И его постоянно ведет, провоцирует на эмоции.
— Оль, хорош, — немного грубовато бросил он, видя, что она намеревается закрыться. — Мы можем потратить десять, двадцать минут, а то и час, разводя хороводы вокруг да около. А можем спокойно сесть и поговорить.
Почему он не сомневался, что эта засранка задерет подбородок повыше, гневно сверкнет глазами и ни черта не отреагирует так, как он того хочет?
— Петр, я уже говорила ранее, что благодарна за все, что ты делаешь для нас и…
— Когда это ты говорила? — заводясь с пол-оборота, прервал её Громов, не дав договорить.
На мгновение она растерялась. Даже заморгала, пытаясь сообразить, как правильно реагировать на его слова. А потом, в полной мере осознав двойственность его вопроса, покраснела.
Видеть её с румянцем было намного приятнее, чем бледную и потерянную.
— Ты… специально меня провоцируешь? Зачем?
— Затем, что нечего от меня закрываться! — недобро заметил он, направляясь к ней.
У Ольги в глазах промелькнуло нечто, отдаленно напоминающее панику. Она собралась было метнуться в сторону, убежать от него, но потеряла драгоценное время.
Он оказался ближе, чем она предполагала.
Два его шага — и Петр перегородил ей дорогу, пылая недовольством. Ему не нравилось, что он терял рядом с ней самообладание. А это происходило с завидным постоянством.
— Я… — начала она, и он снова перебил её, рванув на себя и делая профессиональный захват шеи сзади.
Громов с удовольствием впечатал бы девушку в себя, прижал бы крепко, выбил бы лишнюю дурь из красивой головушки. Травма Оли не позволяла. Поэтому он впечатал девушку бедрами, как делал уже ранее.
Та протестующе пискнула.
— Да, ты! — Петр не намеревался давать ей повода накручивать дальше и себя, и его заодно. Ему крутильщиков и на службе хватало. Правда, теперь он сам зачастую выступал в этой роли, но всё же. — Сколько можно, Оль? Ты же у меня взрослая женщина, мать прекрасной девочки. Достаточно. Я тебе уже прямым текстом сказал, что заинтересован в тебе и беру за тебя ответственность! И когда я прихожу домой, а ты встречаешь меня с заплаканными глазами, я желаю знать причину.
Оля открыла рот, хапнула рвано воздух, затрепетала в его руках.
Чувствовать эту женщину в своих руках — особый вид удовольствия.
— Твоя женщина? — недоверчиво уточнила она.
Петр, как наркоман, получивший очередную дозу, словил её эмоции. Пусть пока и негативные. Посмеивался про себя, что он навскидку может назвать с десяток, а то и побольше женщин, которые с удовольствием оказались бы на месте Ольги. Та же Тоня как только не изворачивалась, напрашиваясь к нему в имение.
По факту, Оля первая женщина, кого он пригласил к себе в дом.
И то, что она тут находится, встречает его со службы, завтракает с ним, ему очень зашло.
Петр сегодня спешил домой, чтобы увидеть её.
— Есть сомнения?
— Есть! — с жаром вспылила она и уперлась ладонью ему в грудь.
Сама же взгляд скосила в сторону его погон.
— Их не должно быть, Оль.
Она подняла подбородок кверху, и их взгляды встретились.
В груди Петра нехорошо заскребло, когда он в очередной раз убедился, что Оля плакала. Она пыталась перед его приходом привести себя в порядок, лицо припудрила, но отечность под глазами не спрятать. И боль, что притаилась на дне глаз.
Узнать причину её слез Петр мог и без Ольги. Пусть к обеду завтрашнего дня, но информация лежала бы у него на столе. Пожалуй, даже более подробная, чем Ольга может представить. Один звонок — и спецы начнут копать. Вскроют телефон, планшет Оли, другие гаджеты, которыми она пользуется. Узнают, в какой детский сад ходила она и куда планирует записать Сашеньку.
Он мог. Без проблем.
Но пока не делал никаких движений в эту сторону. Ему нравилось вскрывать Олю слой за слоем, шаг за шагом. Она будоражила его, притягивала. И не только в сексуальном плане.
А это уже интересно.
У мужчины сбилось дыхание. Он словил это мгновение.
Та-ак…
— Это мне решать, Громов. Как и то, что тебе рассказывать, а что нет. Я благодарна, — она сделала акцент на последнем слове и судорожно продолжила, — тебе за все, что ты делаешь. Но я…
Слушать дальнейший бред, который готова нести накрутившая себя за день женщина, Громов не был готов. Он резко поменял локацию рук, спустив их на крутые, сводящие с ума бедра, и вздернул Ольгу кверху. Та поспешно обвила его шею руками, чтобы не упасть.
Теперь их лица находились на одном уровне. Розовые, тоже припухшие губы маячили опасно близко.
— Что тебе ещё надо, женщина? — прорычал Петр, сильнее сжимая полные ягодицы Оли. — Конфетно-букетный период? Рестораны? Походы под луной? Тебе недостаточно того, что ты уже в моем доме и в моей постели? Я оформил документы на лечение твоей матери! Через месяц Сашу обследуют в лучшей детской клинике! А ты до сих пор воротишь нос? Или до сих пор думаешь о своем недомуженьке?
Оля заелозила у него в руках, намеренная вырваться. Её глаза яростно блеснули. По крайней мере, это лучше, чем затравленность и обреченность.
— Ты покупаешь мою благосклонность? Так получается, Громов?
Ноздри генерала раздулись от негодования. В голову ударило.
— Дура! — в сердцах воскликнул мужчина и яростно прижался к губам Ольги.
Вот что за женщина! Нет чтобы пойти навстречу и спокойно обсудить. Ей надо обязательно его довести!
Он поцеловал её коротко и зло, после чего порывисто поставил на пол, развернулся и вышел.
Оля дрогнувшей рукой дотронулась до губ, немного засаднивших от поцелуя. Потом посмотрела на пустой, ненакрытый стол, на индукционную варочную панель и вздохнула.
Не поужинал…
Глава 19
Оля даже и не думала стучать.
Громов не стучит, и она не будет.
Открыла дверь его спальни и вошла.
Правда, ступала на цыпочках. В доме во всех комнатах были установлены теплые полы, ходить босиком — одно удовольствие.
В спальне царил полумрак. Лишь благодаря тому, что ночные шторы были развешены и в комнату мягко стелился свет от дворовых фонарей, она могла не беспокоиться, что соберет углы.
А так же, что не увидит Петра.
Хотя его сложно было не увидеть.
Он спал на животе, раскинув руки по подушкам. Оля остановилась, прислушиваясь к своим ощущениям.