Все в его поцелуе Куин Джулия
– Ничего такого, чего не случилось со мной здесь, в этой комнате, – высокомерно ответила она.
Удар попал в самую точку, и Гарет вздрогнул. Но он сдержался и ответил совершенно спокойно:
– Ты так не думаешь. И я тебя прощаю.
Она стояла, тяжело дыша, со сжатыми кулаками и все больше краснела.
– Не смей никогда говорить со мной в таком тоне. И никогда не претендуй на то, что знаешь, что я думаю.
– Не волнуйся, на это я не буду претендовать. Гиацинта сглотнула – единственный признак того, что она нервничает, – и сказала:
– Я хочу, чтобы ты ушел.
– Сначала пообещай мне.
– Я ничего вам не должна, мистер Сент-Клер. И вы не в том положении, чтобы предъявлять требования.
– Обещай.
Как он посмел прийти и еще чего-то требовать? Это она пострадавшая сторона. Это он, кто... Он...
Господи, она даже не может нормально говорить.
– Я хочу, чтобы ты ушел. Он почти сразу же ответил:
– Сначала пообещай мне.
Пообещать было бы легко. Она, естественно, не планировала, что будет разгуливать по улицам по ночам. Но обещание было бы сродни извинению, а такого удовольствия она ему ни за что не доставит.
Пусть он считает ее глупой, незрелой, но она не станет ничего обещать. Особенно после того, что он с ней сделал.
– Ну ты и упряма!
– Ты еще не представляешь, какой радостью для тебя будет брак со мной.
– Гиацинта. – Он вздохнул. – Во имя всего, что... Я понимаю, что ты злишься...
– Не говори со мной так, будто я ребенок.
– Я и не думал. Но то, что мой отец говорил о Мэри Уинтроп...
– Так ты думаешь, что об этом идет речь?
– Разве не так?
– Конечно же, нет. Господи, ты принимаешь меня за дуру?
– Я... э... нет.
– Я надеюсь, что знаю тебя достаточно хорошо, чтобы думать, что ты мог сделать предложение сразу двум женщинам. Во всяком случае, намеренно.
– Правильно. – Он немного смутился. – Тогда что...
– Ты знаешь, почему ты решил сделать мне предложение?
– О чем ты, черт возьми, говоришь?
– Так знаешь? – Она уже спрашивала его об этом раньше, и он не ответил.
– Конечно, знаю. Потому что... – Он запнулся, не зная, очевидно, что сказать.
Она заморгала, чтобы не дать пролиться слезам.
– Я не хочу тебя видеть.
– Что с тобой?
– Со мной – ничего. Я, по крайней мере, знаю, почему приняла твое предложение. А ты... Ты даже не задумался, почему ты его сделал.
– Тогда скажи мне, что тебе кажется таким важным. Ты же всегда знаешь, что лучше для других, а теперь ты знаешь и то, что у других на уме. Так скажи мне, скажи, Гиацинта... – В его голосе было столько яда, что она вздрогнула.
– Ты это сделал... ты сделал мне предложение... из-за него.
Гарет смотрел на нее, и было видно, что он не понимает, о чем она говорит.
– Из-за своего отца. – Она крикнула бы это громко, если бы не боялась перебудить весь дом.
– О, ради Бога, неужели ты так думаешь? Это не имеет к нему никакого отношения. – Гарет разозлился. Как это могло прийти ей в голову? – Он ничего для меня не значит.
Она покачала головой:
– Ты себя обманываешь, Гарет. Все, что ты делаешь, ты делаешь из-за него. Я этого не понимала до того, как услышала это от него, но это правда.
– Ты веришь его слову, а не моему?
– Дело не в слове, а в том, что так оно и есть на самом деле. А ты... ты попросил меня выйти за тебя замуж, потому что хотел доказать ему, что ты можешь. А ко мне это не имело никакого отношения.
– Неправда.
– Разве? – Она улыбнулась, но ее лицо оставалось грустным, почти отрешенным. – Я знаю, что ты не стал бы делать мне предложения, если бы знал, что уже обещал другой женщине жениться на ней. Но я также знаю, что ты сделаешь все, чтобы посрамить своего отца. Включая женитьбу на мне.
Он медленно покачал головой.
– Ты все поняла неправильно, – сказал он, но внутри его уверенность постепенно таяла. Он не раз представлял себе – и с ликованием в душе – что отец просто позеленеет, когда узнает о его удачной женитьбе. И ему это понравилось. Понравилось, что в шахматной игре между ним и лордом Сент-Клером он наконец-то сделал убийственный ход.
Но разве поэтому он сделал Гиацинте предложение? Были сотни разных причин... Все было так сложно. Она ему нравилась. Разве это не важно? Ему даже понравилась ее семья. И Гиацинта любила его бабушку. Не может же он жениться на женщине, которая не сможет поладить с леди Данбери.
А потом... Он хотел ее. С такой силой, что просто задыхался от страсти.
Жениться на Гиацинте было разумно.
Вот оно, именно так надо все сформулировать. Надо, чтобы она его поняла. Она поймет, она же не дурочка. Это же Гиацинта!
Он должен все исправить.
– Если ты взглянешь на это разумно...
– Я и гляжу разумно, – прервала она его, прежде чем он успел закончить свою мысль. – Если бы я не была так чертовски разумна, я бы отказалась от твоего предложения. – Она стиснула зубы и сглотнула.
«Бог мой, она сейчас заплачет», – подумал Гарет.
– Еще два часа назад я знала, что делала. Я знала, что это означало и что это неизбежно. – У нее задрожала нижняя губа, и, отвернувшись, она добавила: – Я только не ждала, что пожалею об этом.
Его словно ударили. Он не хотел причинять ей боль. Он не был уверен, не переигрывает ли она, но он сделал ей больно, это он понял. Самое поразительное было то, что и ему было больно.
Они стояли друг против друга и молчали. Гарет хотел было что-то сказать – наверное, должен был что-то сказать, но не находил слов.
– Тебе знакомо такое чувство, будто ты пешка в чьих-то руках? – спросила Гиацинта.
– Да, – шепотом ответил он.
– Тогда ты поймешь, почему я прошу тебя уйти.
В нем шевельнулось что-то примитивное, первобытное, и ему захотелось схватить ее и заставить понять. Не важно как – своими словами или своим телом, просто заставить ее понять. Но было и что-то другое – чувство печали и одиночества. И он знал, что если останется и попытается заставить ее понять его, ему это не удастся.
И тогда он ее потеряет.
– Мы обсудим это позже, – кивнул Гарет. Она промолчала.
Он подошел к окну. Выходить таким образом было немного нелепо, но какая разница?
– А эта Мэри, – услышал он за спиной ее голос, – я уверена, что эту проблему, какой бы она ни была, можно решить. Если будет необходимо, моя семья заплатит ей.
Она пыталась взять под контроль свои чувства, заглушить боль тем, что будет думать о практической стороне дела. Гарету была знакома эта тактика, в прошлом он прибегал к ней бесчисленное множество раз.
Он обернулся.
– Она дочь герцога Роутена.
– О! Это меняет дело, но если это было давно...
– Очень давно.
– Эта помолвка явилась причиной вашего с отцом отчуждения?
– Ты что-то задаешь слишком много вопросов. Ты же потребовала, чтобы я ушел.
– Я собираюсь за тебя замуж, и в конце концов я научусь молчать.
– Я на это надеюсь. – С этими словами он перенес ногу через подоконник. Когда он приземлился, то посмотрел вверх в надежде увидеть ее в последний раз. Достаточным был даже ее силуэт или просто тень за занавеской.
Но в окне никого не было.
Глава 17
Время чая в доме номер пять. Гиацинта сидитв гостиной – одна со своей матерью, что всегда опасно, если тебе есть что скрывать.
– Мистера Сент-Клера нет в городе?
Гиацинта подняла взгляд с довольно неряшливого вышивания.
– Не думаю. А почему ты спрашиваешь?
– Он не заезжал к нам уже несколько дней. – Леди Бриджертон еле заметно поджала губы.
– По-моему, ему надо уладить дела с какой-то своей собственностью в Уилтшире. – Гиацинта постаралась говорить как можно небрежнее.
Это, конечно, была ложь. Гиацинта была почти уверена, что у него нет никакой собственности, ни в Уилтшире, ни где-либо еще. Если повезет, ее мать отвлечется на что-либо другое, прежде чем начнет расспрашивать о несуществующих поместьях Гарета.
– Понимаю, – пробормотала Вайолет. Гиацинта воткнула иголку в вышивание с несколько большей силой, чем это было необходимо, и посмотрела на свою работу с отвращением. Рукодельницей она была никудышной. У нее не хватало ни терпения, ни необходимого умения, но она всегда держала в гостиной пяльцы: никогда не знаешь, не потребуется ли приемлемого отвлечения от неприятного разговора.
В течение многих лет это срабатывало. Но сейчас, когда Гиацинта оставалась единственной незамужней дочерью семьи Бриджертонов, живущей дома, пятичасовой чай она всегда проводила в обществе матери. К сожалению, сегодня трюк с вышиванием не прошел.
– Возникли какие-то проблемы? – поинтересовалась Вайолет.
– Нет, конечно.
Гиацинта не хотела поднимать головы, но нежелание смотреть матери в глаза только вызвало бы у той подозрение, поэтому она подняла взгляд. Будь что будет! Если уж врать, то убедительно.
– Просто он занят, вот и все. Я даже восхищаюсь им! Ты же не хочешь, чтобы я вышла замуж за безответственного человека, не так ли, мама?
– Ну что ты! Все же это выглядит как-то странно. Вы так недавно помолвлены.
В любой другой день Гиацинта спросила бы у матери без обиняков:
– Если у тебя есть вопрос, задай его.
И мать обычно действительно спрашивала. Но сейчас Гиацинте очень не хотелось бы отвечать.
Прошло три дня с тех пор, как она узнала правду о Гарете. Как мелодраматически это звучит – «узнала правду». Будто она обнаружила какую-то ужасную тайну семьи Сент-Клеров.
Но тайны никакой не было. Ничего темного, ни опасного, ни мало-мальски смущающего. Обычная правда, которую она не видела, ослепленная любовью.
А то, что она влюбилась, было совершено очевидно. Она поняла это где-то в промежутке между тем, как она согласилась выйти за него замуж, и той ночью, когда они занимались любовью.
Но она его не знала. Она не могла сказать, что знает его по-настоящему как человека. Ведь она не понимает даже, какой у него на самом деле характер.
Он ее использовал. Вот что это было. Он использовал ее, чтобы выиграть нескончаемый бой с отцом.
И это было для Гиацинты самым болезненным.
Она повторяла себе, что все это глупости, что она придирается к мелочам. Разве не в счет, что она ему нравится, что он считает ее умной и забавной, а время от времени даже мудрой? Разве мало того, что он наверняка защитит ее честь, если потребуется, и, несмотря на свое немного запятнанное прошлое, будет хорошим и верным мужем? Так какое это имеет значение, почему он сделал ей предложение? Важно ведь, что сделал.
Все же это имело значение. Она чувствовала, что ее использовали, что сама по себе она для него не важна, будто она пешка в какой-то большой игре.
И самое худшее – она не понимала, что это была за игра.
– Ты так тяжело вздохнула.
Гиацинта в недоумении посмотрела на мать. Господи, сколько же времени она сидит вот так, уставившись в одну точку?
– Ты хочешь мне что-то рассказать? – спросила Вайолет.
Гиацинта покачала головой. Разве этим можно делиться с матерью?
– Подозреваю, – Вайолет, отпив глоток чая, – что у вас произошла первая ссора влюбленных.
Гиацинта изо всех сил старалась не покраснеть.
– И незачем смущаться и стыдиться.
– А я и не стыжусь!
Вайолет удивленно подняла брови, и Гиацинте захотелось дать себе пинка за то, что так легко попалась в ловушку матери.
– Ничего серьезного, – пробормотала она, тыча иголкой в вышивание, так что желтый цветок, который она так долго вышивала, стал похож на цыпленка.
Пожав плечами, Гиацинта достала оранжевые нитки. «Вышью ему клюв и лапки, – решила она. – А что?»
– Я знаю, что считается непозволительным выставлять напоказ свои чувства, – сказала Вайолет, – и я не предлагаю, чтобы ты сделала что-то, что можно было бы назвать притворством, но иногда очень помогает просто рассказать кому-нибудь о том, что тебя волнует.
Гиацинта встретилась с матерью взглядом.
– Я редко испытываю трудности, когда рассказываю людям о том, что я чувствую.
– Это правда. – Вайолет осталась немного недовольной тем, что ее теория разлетелась на мелкие осколки.
Гиацинта снова склонилась над вышиванием и обнаружила, что клюв у цыпленка оказался слишком высоко. Ладно, пусть цыпленок будет в шляпке.
– Может быть, это мистеру Сент-Клеру трудно...
– Я знаю, что он чувствует.
– А-а. – Вайолет поджала губы. – Может, он не знает, что ему делать дальше? Как узнать тебя поближе?
– Он знает, где я живу.
Вайолет вздохнула:
– Как же нелегко с тобой говорить.
– Я пытаюсь вышивать. – Гиацинта подняла пяльцы в качестве доказательства.
– Ты пытаешься избежать... Послушай, откуда у этого цветка взялось ухо?
– Это не ухо. И это не цветок.
– А вчера это разве был не цветок?
– Просто я творческий человек, – выдавила Гиацинта и приделала проклятому цветку второе ухо.
– Кто бы сомневался.
Гиацинта стала рассматривать, что же у нее получилось.
– Это полосатая кошка, – провозгласила она. – Осталось приделать хвост.
Вайолет помолчала.
– Как с тобой иногда бывает трудно!
– Я твоя дочь, – отрезала Гиацинта.
– Конечно, – Вайолет была явно шокирована такой реакцией дочери, – но...
– Почему ты считаешь, что всегда виновата я, что бы ни произошло?
– Я так не считаю.
– Всегда считала.
– Неправда, Гиацинта. Простоя знаю тебя лучше, чем мистера Сент-Клера, и...
– ...и поэтому ты знаешь все мои недостатки?
– Да. – Вайолет, видимо, удивилась собственному ответу и поспешила добавить: – Это не говорит о том, что у мистера Сент-Клера нет своих слабостей и недостатков. Просто... Я про них ничего не знаю.
– Их множество, – с горечью в голосе отозвалась Гиацинта, – и все они скорее всего непреодолимы.
– О, Гиацинта. – В голосе матери было столько беспокойства, что Гиацинта чуть было не расплакалась. – В чем все-таки дело?
Гиацинта отвела взгляд. Ей не следовало этого говорить. Теперь мать начнет волноваться, и от этого она будет чувствовать себя ужасно. Ей захотелось снова стать ребенком и броситься в объятия матери.
Когда она была маленькой, она была уверена, что мать может решить любую проблему и все уладить одним тихим словом и поцелуем в лоб. Но она уже не ребенок, и проблемы у нее были совсем не детские. И она не могла поделиться ими с матерью.
– Ты хочешь разорвать помолвку?
Гиацинта тряхнула головой. Она не может отказаться от замужества. Но...
Она вдруг удивилась, в каком направлении заработали ее мысли. Неужели она хотела отказаться от замужества? Если бы она не отдалась Гарету, если бы они не занимались любовью и ничто не вынуждало бы ее оставаться помолвленной, как бы она поступила?
Гиацинта провела три дня, обуреваемая мыслями о той ночи, о том страшном моменте, когда она услышала, как отец Гарета, смеясь, говорил о том, как он манипулировал Гаретом и подвел его к решению сделать ей предложение. Она вспоминала каждую фразу, каждое слово и все же только сейчас спрашивает себя о том, что было самым главным. О вопросе, который один имел значение. И она поняла... Она любит его. Неужели все так просто?
– Я не хочу разрывать помолвку, – сказала она, хотя и покачала головой.
– Тогда тебе придется помочь ему. Что бы его ни беспокоило, это тебе надо ему помочь.
А сможет ли она? И возможно ли вообще ему помочь? Она знает его меньше месяца. А он всю жизнь лелеял свою ненависть к отцу.
Он может и не захотеть, чтобы она ему помогла. А скорее всего он даже не понимает, что ему нужна помощь. Мужчины никогда этого не понимают.
– Я думаю, что он тебя любит, – сказала Вайолет. – Я действительно в это верю.
– Я знаю, что он меня любит, – печально подтвердила Гиацинта. Но не так сильно, как он ненавидит отца.
А когда он опустился на одно колено и просил ее провести с ним остаток своей жизни, взять его фамилию и родить ему детей – все это было не потому, что это была она.
Гиацинта вздохнула. Как же она устала!
– Все это так на тебя не похоже, Гиацинта. Гиацинта посмотрела на мать.
– Ты такая тихая. И будто ждешь чего-то.
– Жду? – эхом отозвалась Гиацинта.
– Ждешь его. Думаю, что ты делаешь именно это – ждешь, что он приедет и будет просить прощения за то, что сделал, – что бы это ни было.
– Я... —, мать права. Именно этого она и ждала. И возможно, поэтому она чувствовала себя такой несчастной. Она вручила свою судьбу и свое счастье в руки другого человека, и это было ей ненавистно.
– Почему бы тебе не послать ему письмо и попросить приехать к нам? Он джентльмен, а ты его невеста. Он никогда тебе не откажет.
– Нет, не откажет. Но... что я ему скажу? – Она умоляюще посмотрела на мать.
Глупый вопрос. Вайолет даже не подозревала, в чем, собственно, была проблема, так что она не могла знать, как ее решить. Но как всегда, Вайолет сказала именно то, что было нужно.
– Расскажи ему, что у тебя на сердце. И если это не поможет, то я предлагаю взять книгу и ударить его по голове.
Гиацинта заморгала.
– Я не поняла...
– Я этого не говорила, – быстро отреагировала Вайолет.
Гиацинта почувствовала, что улыбается.
– А я уверена, что сказала.
– Уверена? – Вайолет спрятала улыбку за чашкой.
– А книжку взять побольше или маленькую?
– У нас в библиотеке есть полное собрание сочинений Шекспира?
– Думаю, что есть.
Гиацинту начал душить смех, и она почувствовала себя гораздо лучше.
– Я люблю тебя, мама. – Ей вдруг страшно захотелось произнести это вслух. – Я хочу, чтобы ты это знала.
– Я знаю, дорогая, – ответила Вайолет, и ее глаза засияли. – Я тоже тебя люблю.
Гиацинта никогда не задумывалась над тем, как это прекрасно, когда у тебя любящие родители. Гарет был этого лишен. Одному Богу известно, какое у него было детство. Он никогда о нем не рассказывал, и ей вдруг стало стыдно, что она никогда его и не спрашивала.
– Гиацинта, – услышала она голос матери, – с тобой все в порядке?
– Лучше не бывает. Просто в голову пришли какие-то дурацкие мысли.
Мысли влюбленной дурочки.
Глава 18
В тот же день позднее, в небольшом кабинетеГарета в его очень маленькой квартирке.
Наш герой пришел к выводу, что необходимо действовать.
Он не подозревает, что Гиацинта намеренаопередить его.
Ему необходимо сделать широкий жест, решил Гарет. Женщины это любят, и хотя Гиацинта была не слишком похожа на других женщин, с которыми он до сих пор имел дело, она все же была женщиной, и широкий жест наверняка произведет на нее впечатление.
Однако широкие жесты – притом самые широкие – имели одну неприятную особенность – они требовали денег, а их у Гарета было недостаточно. А те, что не требовали, сводились к тому, что бедняге приходилось ограничиться, например, декламированием стихов, или пением баллад, или каким-либо глупым заявлением в присутствии восьми сотен зрителей.
Ничего подобного Гарет не сделает.
Но он постоянно замечал, что Гиацинта – необыкновенная женщина, и это подсказывало ему, что необычный жест – он на это надеялся – произведет на нее впечатление.
Он покажет ей, что он ее любит, и она забудет всю эту чепуху о его отце, и все кончится хорошо.
– Мистер Сент-Клер, к вам пришли.
Гарет поднял глаза. Он уже так долго сидел за письменным столом, что удивительно, как он не пустил корни. Его камердинер стоял в дверях кабинета. Поскольку Гарет не мог позволить себе иметь дворецкого – и вообще, нужен ли дворецкий в такой квартирке из четырех комнат? – поэтому Фелпс часто выполнял эту обязанность.
– Проводите его.
– Э... – Фелпс откашлялся.
– В чем проблема, Фелпс?
– Да нет... – У Фелпса был какой-то жалкий вид. Нанимаясь на работу, Фелпс не предполагал, что ему иногда придется выполнять обязанности дворецкого, поэтому он был не обучен сохранять непроницаемое выражение лица.